CC BY
11
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2010. № 1
С.Н. Ефимова
«ЗВЕЗДОЮ СТАНУ, СТАНОВЯСЬ ЗЕМЛЕЙ»: К 55-летию со дня рождения К.В. Васильева
К. Васильев - поэт с необычной судьбой, продолживший традиции русского символизма. Его отличают приверженность к форме сонета и необычная поэтика оппозиций. Большую часть стихотворений К. Васильева можно прочитать как вариации базовых оппозиций и символических образов.
Ключевые слова: символизм, спиралевидное время, память, оппозиция, сонет.
K. Vasiliev is a poet with an unusual fate who continued traditions of the Russian symbolism. His distinguishing characteristics are predilection for the form of a sonnet and unusual poetics of oppositions. Most of K. Vasiliev's poems can be read as variations of basic oppositions and symbolic images.
Key words: symbolism, spiral of time, memory, opposition, sonnet.
Я мужеством гражданским вас не тешил. Я проповедью не надоедал. Лапшу я только на уши вам вешал, хотя порою сам недоедал. И никогда не лез я в правдолюбцы, и никакой не воспевал прогресс, и никаких не делал революций, и в души ваши чистые не лез!1
К. Васильев
10 января 2010 г. исполнилось 55 лет со дня рождения Константина Владимировича Васильева (1955-2001). Рано ушедший из жизни, он стал едва ли не уникальной фигурой в истории русской поэзии. Необычна его судьба: поэт прожил почти всю жизнь одиноким отшельником вблизи Борисоглебского монастыря ХУ1-ХУ11 вв. под Ростовом Великим; с юности и до конца жизни посвящал стихи одной женщине, с которой когда-то был вместе две недели; был замечен и приглашен Арс. Тарковским, но так и не смог в силу внешних и внутренних обстоятельств встретиться с ним.
Орнитолог по образованию и человек широких интересов, К. Васильев занимался наукой, философией, переводами с болгарского, английского и французского языков, проявил себя как критик и даже 2
как литературовед .
1 Фрагмент неопубликованного стихотворения из рукописного сборника «Зимняя ночь» (1997-2000) [ЛА].
2 В музее-квартире поэта хранится его литературоведческая библиотека; исследование его научных идей, рассеянных по рабочим тетрадям и газетным публикациям, только начинается.
Творчество К. Васильева, с одной стороны, принадлежит к тому до сих пор почти не изученному феномену, который принято называть «провинциальной литературой»: поэт жил в поселке Борисоглебский Ярославской области, публиковался в областных газетах; более половины его прижизненных сборников были напечатаны не в типографии, а компьютерным способом - при помощи друзей. С другой стороны, его стихи укоренены в культуре, как русской, так и мировой (особый интерес к творчеству Ф. Вийона, О. Уайльда, Э. По, французских символистов, П. Яворова, Г. Табидзе, Р. Дарио и др.). Более того, привлекает внимание «сохранность традиции» в творчестве К. Васильева - его стихи написаны в русле поэзии Серебряного века и в особенности символизма. Опираясь на множество литературных образцов, он был далек от поэтики центона и, периодически сменяя кумиров (М.Ю. Лермонтов, Ф.И. Тютчев, А.А. Блок, А. Тарковский), неуклонно стремился к собственному стилю.
Тщательная периодизация его творчества - дело будущего, но уже сейчас можно наметить некоторые вехи. Начав писать, по собственному признанию, в 1976 г. [Васильев 2: л. 11], во второй половине 1970-х гг. К. Васильев прошел этап подражательной поэзии, оставаясь преимущественно в рамках образцов первой трети XIX в. (баллада «Пленный орел», «Молитва», «Эпитафия Байрона», «Мой демон», «Памятник», «Пророк» и др.3); в 1980-е гг. он осваивал творчество Ф.И. Тютчева и А.А. Фета, а вместе с ними - и поэтов Серебряного века. Именно в 1980-е гг. К. Васильев создает множество стихов, уже не подражательных, но названием, цитатой или эпиграфом отсылающих к тому или иному автору (они собраны в посмертном сборнике «Глядим в глаза друг другу...»), а также разрабатывает особый жанр стихотворения-биографии, посвященного судьбе одного героя-поэта4.
В первом сборнике стихов («На круговом пути потерь», 1990) К. Васильев предстал неосимволистом, что ярко проявилось, например, в заключительном тексте, занимающем сильную позицию в сборнике:
Все не ново, свет Эллады -мимо ада, право слово, пролетаем, две монады, возникаем где-то снова. И нельзя от сердцевины мировой - нам оторваться. И стезя, куда ни кину -
звездный рой, миры роятся <.> [НКПП: 61-62].
3 Неопубликованные стихотворения из [ЛА].
4 Пока нашлось 15 таких стихотворений, в которых описан жизненный путь Г.Р. Державина, К.Н. Батюшкова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.С. Гумилева, К. Бальмонта, В. Хлебникова, Г. Табидзе, Г. Адамовича, О. Уайльда, П. Верлена, Э. По, П. Яворова [ГВГДД: 3, 4, 5, 9, 15, 43, 51, 52, 66, 72, 78, 79, 81, 82, 86].
Основной коллизией книги стало столкновение «золотого века» и неумолимого хода исторического времени, ведущего мир к вечности небытия5 без надежды на возрождение6. Но уже спустя три года наступил перелом, «память» помогла примириться с «потерями» - и вышел третий сборник - «Узелочек на память» (1993). Именно здесь сформировался так или иначе пронесенный поэтом через все творчество образ спиралевидного времени, знаменующий собой единство времени и вечности: «В переменах ищи подтвержденья // неизменности мира сего» [УНП: 3]7. С 1993 г. можно уже вести отсчет творческой зрелости поэта, которая на мотивном уровне проявилась в попытках «обретения гармонии души и мира»8.
Своеобразие поэтической техники К. Васильева - приверженность к форме сонета9; одна из вершин его творчества 1990-х гг. - венок сонетов «Земные сны». В большинстве его сборников нашла отражение поэтика оппозиций, проявившаяся на всех уровнях текста: стилистическом (обилие антонимов), образном (антитеза, оксюморон), тематическом (в творчестве поэта мной найден целый ряд «стихотворений познания и поиска» о стирании границ между противоположностями). Эта поэтика отличает К. Васильева и от Ф.И. Тютчева, у которого оппозиции мало представлены стилистически, и от русских и французских символистов, у которых оппозиции не столь ярко выражены и по-другому реализуются тематически10.
Главные антиномии в творчестве К. Васильева - это «черный -белый», «свет - тьма», «верх - низ», «пустота - полнота», «целостность - распад», «тепло - холод». Каждая оппозиция реализуется в четырех смысловых пространствах (быт, природа, внутренний мир человека, Вселенная), тем самым порождая образы-символы. Так, например, противостоять тьме и светить поэту во мгле могут свеча / сигарета - светляк - свет в душе /глаза и улыбка любимой / «огонь
5 «Ни воды уже нет, ни хлеба, // лишь сквозное черное небо, // и последняя в Царстве Земном // машет мельница белым крылом» [НКПП: 57].
6 «Ничто не встанет в прежнем блеске, // вторично не придет Жених, // и осыпаются не фрески - // воспоминания о них» [НКПП: 36].
7 Последнее, афористическое выражение этот образ находит в посмертном сборнике «Последние стихи» (2002): «Все, все проходит на земле, // Все, что проходит, - остается!» [ИСЭ: 259].
8 Из аннотации к сборнику «Покров» (1994) [Покров: 2].
9 В 1997 г. свет увидел сборник «Земные сонеты». В одной из ранних черновых тетрадей К. Васильева сохранилась страница с конспектом (видимо, словаря литературоведческих терминов) о технике сонета [ЛА].
10 К. Васильев пытался преодолеть равнодушие и чувство безысходности перед крайностями бытия: «Это скверные нервы // разыгрались опять» [ПС: 11-12]; «И все неравное - сравняется, // всему на свете - грош цена?», «Вопросы, может, неуместные» [НКПП: 11]. При символистском стремлении к всеединству он не готов был однозначно уравнять противоположности: «Но связана поверхность с глубиною, // хотя они безмерно далеки» [Покров: 35].
подкожный» и «свет подкожный»п - звезда /луч солнца. А чернота варьируется от «горбушки черной», «черной от зачеркнутых строк» бумаги и «черного стада коров» до «черной земли», «черного лика» и «Моря Черного», «Солнца Черного»12. Так образуется ряд символов, «напряженно-вибрирующая, уходящая в бесконечность цепочка вещей, непрестанно окликающих друг друга» [Косиков, 1993: 7]13.
О символистских корнях поэзии К. Васильева свидетельствует не только структура образного ряда, но и художественное задание (познание Вселенной), а также соотношение «я» и «мира», при котором возможен контакт человека с Бесконечностью, равновелики микро- и макрокосм: «<...> пусть предо мною душу // мир тоже обнажит»; «Мир от меня независим? // Мир пребывает во мне» [НБВО: 14, 92]; «Наверно, все в моей душе - // <.. .> // живого мира есть клише, // посмертная Вселенной маска» [ЯНРВП: 15].
Тем не менее поэт может быть очень разным, и особняком стоит его политическая лирика («Куда ж нам плыть? - куда плывут иные. <...> // Плывем всерьез! - или уже приплыли» [ИСЭ: 33]) или, например, сборник миниатюр (преимущественно юмористических) «Изюминки в тексте»: «Поскольку есть другая жизнь, // сушите сухари...»; «Я износил до дыр и это платье - // пускай меня встречают по нему!» [ИСЭ: 149, 151]14.
Итогом пути К. Васильева стали стихотворения, посмертно объединенные в сборник «Последние стихи» (2001). И в них едва ли не с наибольшей силой проявилась полярность эмоционального заряда, заложенного поэтом в свое творчество: «Я вновь у того же колодца, // в руке моей вновь решето» и «И душу светлую влекут // слова в пространство мировое, // но на земле нас ждет приют, // и он открыт для нас с тобою»; «Это я настоящий» и «Боже, где я сегодня?»; «И все равно мне: или жизнь начать, // иль с жизнью кончить - все равно» и «Разлука, горе, смерть, - все в мире есть, // а мне-то что! - ведь ты со мною, здесь, / ты нежная, надежная, живая»15.
Отчаяние и надежда - два полюса, между которыми мечется лирическое «я» в творчестве К. Васильева. И отсюда - стремление заклясть свою судьбу, рождение образов, навеянных фольклорными заговорами: «Но камень - бел, но голубь - сиз, / но к небу тянутся кресты» [ИСЭ: 74]. Одна из главных коллизий у поэта - это мучительные сомнения в значимости личного и вселенского бытия,
11 [ИСЭ: 201, 46].
12 [ССЯЖС: 9], [НБВО: 50], [ИСЭ: 69, 31, 219, 147], [НКПП: 37].
13 Цитируемая книга есть в личной библиотеке К. Васильева.
14 Подобного рода стихотворения не уходят из творчества поэта до его последних дней: «<...> кончается век? - ерунда! // Но в банке кончается кофе... // Вот это, ребята, беда» [ИСЭ: 257].
15 [ИСЭ: 256, 258, 259, 260, 269, 275].
залогом которой становится печать на камне - образ, связанный с Откровением Иоанна Богослова16:
Пусть лежат на пути моем камни: я тот камешек смог отыскать, на который открыла глаза мне высшей жизни земная печать [ИСЭ: 39].
Лирический герой К. Васильева боится остаться «землемером»17 и не постичь горнего мира, что связывает его с землемером К. из неоконченного романа Ф. Кафки «Замок». Поэт берет на себя непосильную задачу - «собою // пустые связать времена» [ИСЭ: 256]; он становится залогом целостности и полноты мироздания, которое все больше кажется обреченным на пустоту и распад. Пустеют стакан, комната и дом; небо, поле и лес; глаза, душа и голова; весь мир и космос. Поэт замечает «битое в крошку стекло», «осколки неба» и «рану рваную оврага», видит разрыв земной коры и «невода звезд», чувствует, как разрушаются слова и обрывается его стезя: «Все разорвано в клочья, // все мы пьяные в дым»18.
Двум противоположным эмоциональным доминантам в поэзии К. Васильева соответствуют прошедшие через все его творчество мотивы взлета и падения, которые, как и все члены бинарных оппозиций у поэта, тесно связаны между собой: «Взлетаю, чтоб где-то упасть» [ГВГДД: 13]. На образном же уровне антиномию «верх - низ» представляют ключевые для К. Васильева символы: с одной стороны - колодец, а с другой - церковь и дерево. Так родилось поистине творческое кредо поэта:
Для жизни ничего важнее нет, чем строгое сокрытие примет дыханья, возрастанья и движенья. И мне милей недвижных горних звезд земные обреченные растенья, упорный продолжающие рост [ИСЭ: 141].
Судьба этого стихотворения иллюстрирует устойчивость поэтического мира зрелого К. Васильева. Написано оно было в знаковом 1993 г., а опубликовано - лишь в 1997 г. («Земные сонеты»). Более того, из 22 сонетов этого сборника семь - стихотворения 1980-х гг., впервые увидевшие свет. Именно в 1980-е гг. появились важнейшие метапоэтические высказывания К. Васильева, навсегда оставшиеся актуальными для его творчества, например: «Не виден мир, как целое, - // разбитый на куски, // маячит черно-белый, // и не видать ни
16 «Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр. 2: 17).
17 «И страшно подумать, и дико // представить, что я - землемер» [ИСЭ: 155].
18 [ССЯЖС: 4],[ГКЛ: 4],[ИСЭ: 218, 249].
10 ВМУ, филология, № 1
зги» [ГВГДД: 20], «И жизнь покажется игрою // теней и света на стене» [ЯНРВП: 10]. Наконец, сам поэт отмечал повторения в своем творчестве, говоря, по сути, о том спиралевидном образе времени, который обнаруживается в его стихах: «Но после армии я писал несколько иначе, чем в армии (по крайней мере, я имею в виду "коломенский период"), - виток спирали - и я - после армии - вернулся к доармей-ским темам, но - на более высоком уровне!» [Васильев 2: л. 12].
Хотя исследование этапов творческого пути К. Васильева и остается первоочередной задачей, появляется возможность прочитать большую часть стихотворений поэта как вариации базовых оппозиций и символических образов: сирень, черный ворон, камень, «земля» и «почва», звезда, колодец и др.
Впервые публикуются фрагменты из поэмы «Дорога» (1980) и шесть стихотворений К. Васильева разных лет (1982, 1989, 1997-2000), которые должны представить несколько этапов его творческого пути. Акцент намеренно сделан на ранние произведения, поскольку они наименее известны (при общей малоизученности наследия поэта). Публикатор выражает глубокую признательность И.Г. Васильеву и Л.И. Васильевой, которые предоставили архивные материалы для работы.
Фрагменты из поэмы «Дорога» <...>
Может быть, вступление к поэме -Это просто маленький вокзал. Трудно оторваться от вступленья -Тот поймет меня, кто уезжал, Кто стоял когда-то на вокзале, А куда-то мчались поезда, Тот, кого в последний раз обняли, Может быть, в последний - навсегда?
<...>
И однако - и теперь, и прежде На пути моем - всегда вокзал. Да, немало я, конечно, ездил, Но гораздо больше, дольше ждал. Ждал в очередях, топчась у кассы, В зале ожидания торчал, Черной кошкой вечер в окна крался, Поезд мой никак не приезжал. Ждал всю жизнь какого-то мгновенья: Ждал, когда окончится урок, Ждал, когда вернется вдохновенье, Ждал, когда подует ветерок. Ждал, когда наступит теплый вечер, Ждал, когда объявится рассвет, Ждал разлуку, ждал минуту встречи, Ждал и то, чего на свете нет. Помню, как впервые был влюбленным,
Помню, как свиданье назначал, Помню, как я ждал у телефона, Как бродил и долго-долго ждал. Помню, как научные работы Я писал, и как в печать сдавал, И непроходящую заботу -Как я публикаций долго ждал.
Жизнь порой действительно - вокзал.
Февраль-март 1980 г. ***
Богу душу отдам. Для чего? Он осмотрит ее равнодушно. Никому ничего моего, убежден, совершенно не нужно.
Богу душу отдать - не спешу. Может, дьяволу? - не продается. И пускай иногда я грешу -отвечать за грехи не придется.
Не придется - ответить нельзя: непосильна земная расплата. .Кто-то смотрит мне прямо в глаза, я глаза отвожу виновато.
1982 г.
***
Я - или нигде, или везде.
Я - в пути. Я между тьмой - и светом.
Я - земной -
смотрю вослед кометам.
Я тону - в безделии,
в труде.
Мне конец путей моих - неведом.
Нынче - здесь,
а завтра я - нигде.
Мысль моя блуждает в пустоте,
сталкиваясь с собственным скелетом.
Мысль моя себя не узнает, встретившись с собой в своем грядущем. Мысль моя! Ты - все?
Иль ты - ничто?
.Мысль моя ведет меня - вперед. Я иду под неперестающим ливнем -
в старом, тоненьком пальто.
02.03.1982 г.
***
Я путаю знакомых имена. Я путаю их голоса и лица. А сам боюсь - как бы с пути не сбиться. Плутаю. И шатаюсь, стоя на -
На чем? Иль на земле, иль на костях, костях людских, которые истлели? Иль на вращающейся карусели, или на трех придуманных китах?
На чем стою? Высокая стена, исписанная мелом, - предо мною. И письмена читаю - что такое? Знакомые, родные имена.
27.01.1989 г.
***
Ни слова более! - молчу. Но мне от этого не легче. Ищу с самим собою встречи, и повстречаться не хочу.
А вот и ты, мой верный друг. И ты - молчишь. Ну что же, будем живым укором нашим судьям, но впрочем - пуст и этот звук!
Да и не звук, - скорее, жест. Однако не помогут жесты. Но я спокоен - ибо здесь ты, И тьма, и пустота окрест.
31.01.1989 г.
***
Здесь, к сожаленью, делать нечего -лишь упираться в зеркала: здесь нет ни духа человечьего, ни человеческого зла.
Здесь всё не по-людски свершается и рушится не по-людски. Моя - лишь рожа хороша: лица -не видно в зеркале тоски.
Равнина; пустошь абсолютная. Пустая комната моя. Земля - холодная, безлюдная. И ты - не ты, и я - не я.
Здесь всё сгорело, всё расплавилось. Перегорела и душа. Назвать чудовищами вправе нас, но ты, как прежде, хороша.
И мы идем по этой пустоши,
давно сгоревшие дотла.
Не будет чувств, не будет пусть души!
Но я здесь жил, и ты жила.
***
Не выйдешь на простор, куда бы ни пошел ты. Здесь - белизна берез, и ель почти черна. Опавшая листва и папоротник желтый, и резко в тишине порой кричит желна.
О, проведет не раз тебя по кругу леший, чтоб не забыл вовек ты эту глушь и тишь, чтоб думал: край земли идет по краю леса, а дальше небосклон - закатно-ярко-рыж.
Комментарии
1. Фрагменты из поэмы «Дорога».
Поэма, переписанная автором набело, представляет собой небольшую тетрадь карманного формата. В 1979-1980 гг. К. Васильев служил в армии. В 1982 г. он выделил шесть периодов в своем творчестве. В первые пять из них (объединенные в этапы «до армии» и «в армии», 1976-1980 гг. [Васильев 2: л. 11]) К. Васильев активно обращается к жанру поэмы («Год любви», 1977; «Человеческая комедия», 1978; «Дон-Жуан», 1978; «Маяки», 1980), который затем практически исчез из его творчества. Поэма «Дорога» необычна тем, что здесь в наименьшей степени чувствуется столь значимое для К. Васильева в целом влияние поэзии Серебряного века19. Здесь автор ориентируется, с одной стороны, на лиро-эпические произведения А.С. Пушкина20, с другой - на советскую поэзию (прежде всего - А.Т. Твардовский).
Образ дороги - один из ключевых в «армейский» период, что обусловлено и биографией (отъезд из дома), и богатой «культурной памятью» этого образа, и его большим смысловым потенциалом: жизненный путь («И люди - все, одной дорогой, // Стремятся кто куда»21; «Быть может, // Назавтра итог, // И наши дороги // Навек разойдутся?»22; «Поезд жизни, фарами сверкая, // Вновь по рельсам
19 Ср. процитированные выше слова из <Рабочей тетради> о том, что «коломенский период» стоит особняком в раннем творчестве поэта. Именно к этому периоду относится поэма «Дорога».
20 И, возможно, на поэму «Чудо со щеглом» (1977) А. Тарковского, которая продолжила традицию «Домика в Коломне» Пушкина.
21 Стихотворение «В дороге» (14.11.1980 г.), из личного письма К. Васильева [ЛА].
22 Стихотворение «Бегут из-под ног // Километры дорог <.>» (25.11.1980 г.), из личного письма К. Васильева [ЛА].
жизни застучал» [ГАЯО: 46]); вселенское движение («Дорогою незримой, // Чье имя - «млечный путь»23; «За окном - Вселенная плывет» [ГАЯО: 39]); путь познания Бога («.. .Даже проницательный поэт, // В глубине души не веря в бога, // Никогда не скажет: - бога нет <.> // Значит, не окончена дорога <...>» [ГАЯО: 38]), познание истории России («Становилась здесь Россией Русь. // Вот и Днепр. Пока еще невзрачный,/ / Узенький и мутненький поток. // Но уже он очень много значит, // Он течет - и будет он широк» [ГАЯО: 27]) и вертикали мироздания («Что дорога? Вверх ли или вниз ли?» [ГАЯО: 41]).
В публикуемых фрагментах заметно влияние металитературной составляющей «Евгения Онегина» (поэт комментирует собственный творческий процесс) и возникшего в пушкинском романе в стихах образа автора (автобиографические мотивы: «Как я публикаций долго ждал»). К «Дороге» примыкает еще одна небольшая поэма - «Осенняя карусель» (29.08-01.09.1982 г.; авторская жанровая номинация - «рассказ» - вновь напоминает о «романе в стихах»), где наиболее ярко проявилась идущая от Пушкина тенденция к стиранию грани между литературой и жизнью: «И был я в комнате один // наедине с Оскаром Уайльдом // (Москва, издательство "Прогресс", // страница восемьдесят восемь)» [ЛА]. В «Осенней карусели» дорога - это отъезд из дома и возвращение, череда встреч и прощаний с ушедшей молодостью; и если в поэме «Дорога» движение происходит в пространстве, то в «Осенней карусели» оно осуществляется прежде всего во времени.
2. «Богу душу отдам. Для чего?..».
Из письма двоюродному брату И.Г. Васильеву 30.07.1982 г. [ЛА]. Здесь появляется оппозиция «Бог - дьявол». Ср. корпус стихотворений о стирании границ между противоположностями, где нарастает чувство безразличия: « <...> за мною ходит Бог длинноволосый, // со мною лысый Дьявол пьет вино» [НКПП: 48]; «Все равно и все равны <.. .> // смерть сама себе равна» [ЯНРВП: 31]. Здесь же «равнодушие» - черта не лирического героя, но Бога, а герой не согласен отречься от своего земного «я», отвергая и Бога, и дьявола. Перелом в финале стихотворения маркирован не только отточием, но и исчезновением пронизывающих его частиц и приставок «не» и «ни» («никому», «ничего», «не нужно», «не спешу», «не продается», «не придется», «непосильна»); ключевая роль неопределенного местоимения «кто-то», придающего последнему образу загадочность и многозначительность, - черта символистского метода24. Отношение поэта к Богу было неоднозначным, ознаменованным поиском веры и одновременно неготовностью отказаться ради нее от своего земного
23 Стихотворение «Бессмертное мгновенье.» (13-14.08.1979 г.), из личного письма К. Васильева [ЛА].
24 О роли неопределенных местоимений у символистов, и в частности А.А. Блока см.: [Ковтунова, 2003: 46-48].
пути и творческого призвания: «Без Бога мертв огонь свечи // и Храм без Бога хром // <.> // Но что мне хлад и хромота? // Идущий да идет» [ЗН: 30].
3. «Я - или нигде, или везде.».
Стихотворение записано поэтом в <Рабочей тетради> (авторская жанровая номинация отсутствует; синтетический жанр, совмещающий черты дневника, черновой тетради, записной книжки) [Васильев 3: л. 39]. Здесь ярко проявилась присущая К. Васильеву поэтика оппозиции, когда автор либо прибегает к жесткой антитезе, либо пытается объединить члены антиномии: «или нигде, или везде», «между тьмой - и светом» и т.д. Образ мысли, «встретившейся с собой в своем грядущем» и «себя не узнающей», - пример спиралевидного времени (повторение с метаморфозами). Важна анафора «мысль моя»: как отмечено выше, в раннем творчестве К. Васильев часто «проговаривает» основные творческие принципы, которые сохраняют свое значение и для его позднего творчества. Так, основа его поэзии - непрестанный интеллектуальный поиск (поэтому основные проблемы - гносеологические), и именно им обусловлена эмоциональная составляющая стихотворений, возникающая между полюсами отчаяния и надежды. Комментируемое стихотворение представляет важнейшую для поэта тему - сомнение.
В последних трех строках появляется образ незащищенного («в старом, тоненьком пальто») человека, не боящегося стихии («иду под неперестающим // ливнем»). Данный образ как будто прошил собой весь творческий путь поэта. Эти строки - 1982 г.; в 1992 г. вышел сборник «Узелочек на память» со стихотворением «Лютый мороз опять.»: «А против ветра - кто // в тонком идет пальто // по ледяной земле? // . Это не я ли - прежний?» [ИСЭ: 62]. И снова спустя ровно десять лет, в 2002 г., увидел свет первый посмертный сборник поэта - «Последние стихи», где стихотворение «Лютый мороз опять.» практически без изменений вошло в цикл из трех стихотворений «На ледяной земле» [ИСЭ: 258].
4. «Я путаю знакомых имена.».
Из черновой тетради небольшого формата. Стихотворение характеризует время и пространство в поэтическом мире К. Васильева. Время представлено мотивом памяти: забывается близкое и настоящее, но история и культура («письмена» на стене) живут в лирическом «я». Этот мотив связывает стихотворение с поэзией Н. Гумилева («Прапамять» и др.) и Вяч. Иванова (мотив культурной, сверхличной памяти особенно важен в его творчестве; ср.: «Но узришь всех, кого ты встарь любил, // Кого в земле и в небе схоронил» [Иванов: 55]). Ср. начало стихотворения, открывающего сборник «На круговом пути потерь»: «Знакомые, полузнакомые лица // и первые встречные - тут. // И мимо меня, как и мимо Улисса, // событья и страны текут» [НКПП: 5].
Что касается пространства, то оно имеет протяженность по горизонтали («плутаю») и вертикали («высокая стена»). Здесь представлены движение по прямой («как бы с пути не сбиться») и по кругу (карусель, ср. поэму «Осенняя карусель»), стояние на месте (перед стеной). Стена - это, скорее всего, образ края света, значимый для К. Васильева25. Ход стихотворения таков, что лирический герой, находящийся в движении, останавливается и, как можно предположить, начинает качественно новое, духовное движение в координатах вертикали, заданных образом стены. В своем творчестве К. Васильев в целом отдает предпочтение именно такому движению26.
5. «Ни слова более! - молчу.».
Из той же тетради, что и предыдущее стихотворение. Именно здесь («Ищу с самим собою встречи // и повстречаться не хочу») отражена неоднозначность образа двойника в творчестве К. Васильева: «Мой лучший друг - мое второе "я"» [ЯНРВП: 8]; «Меня давно настиг, // из середины мира возникая, // мой главный отрицатель, мой двойник.» [ИСЭ: 146]. Строка «Да и не звук, - скорее жест» подчеркивает преобладание зрения над другими чувственными восприятиями в поэтическом мире К. Васильева, о чем он сам писал: «Тонкий этот, прозрачный свет // осязал Афанасий Фет, // мне - куда! Мне бы видеть только.» [ГВГДД: 19]. «Тьма» и «пустота» принадлежат к главным страхам поэта, часто являющимся ему вместе: «просто - тьма, пустота, тишина» [ИСЭ: 205]; «темнота, высота, пустота» [НКПП: 58]; «нет ничего во тьме, в душе родимой // нет ничего: все пусто и мертво» [там же: 43]. Последние строки стихотворения («но я спокоен») отражают и известные колебания в отношении к темноте и пустоте (общий принцип раздвоения, нераздельности и неслиянности противоположностей в поэзии К. Васильева), ср.: «Как хорошо, когда темно в душе! // Последняя сияет сигарета, // и Вы поверьте; я давно уже // не вижу тьмы. Душа болит от света» [ИСЭ: 99]. Мотив «пустого звука» нередко появляется в стихотворениях К. Васильева: «Пустой мой звук в пустом краю // живет без отзыва, без эха» [ИСЭ: 154].
6. «Здесь, к сожаленью, делать нечего.».
Из рукописного сборника «Зимняя ночь» (1997-2000) [ЛА]. Образ зеркал ср. со стихотворениями из одноименного сборника 2001 г.: «<.> и упираюсь взглядом в зеркала. // А в зеркалах отражены предметы, // простая утварь, книга на столе. // А в зазеркалье
25 См., например: «И, взгромождаясь на теплую печь, // я отправляюсь за край мирозданья»; «Земля отсюда не видна, // и далеко до края света»; «Мир для меня не расширится, // не удлинится <.>» [ИСЭ: 122, 197, 215].
26 «И зачем искать свой личный путь, // самого себя в пути теряя?» [НКПП: 51]; «Но мудрые не сходят с места» [УНП: 2]; «Безумие и позор, // что вышел я на простор!»; «Кто не хочет на месте остаться - // тот упорно стоит на своем»; «В полете я, однако, // и с места не сойду!» [ИСЭ: 279, 55, 235].
звезды и планеты, // особенно заметные во мгле»; «И безмолвные зеркала // предо мной - испускают крик!»; «Я лишь в зеркало посмотрю <.>»; «Может, людям лгут не столько люди, // сколько лгут им сны и зеркала»; «Промельк зеркального дня» [ЗН: 3, 7, 8, 43, 59]. Антитезу «рожа - лицо» ср. со строками: «С рожи грим я слезами смыл. // Вместе с гримом лицо сошло» [ИСЭ: 219].
7. «Не выйдешь на простор, куда бы ни пошел ты.».
Из рукописного сборника «Зимняя ночь» [ЛА]. Желна, или черный дятел, - птица семейства дятловых. На первый взгляд, этот образ необычен, так как желна редко встречается не в хвойных лесах (из лиственных - преимущественно в буковых). Но у орнитолога К. Васильева любое упоминание птиц не случайно. Скорее всего, он называет эту редкую для средней полосы птицу из-за ее голоса - исключительно длинной трели длиной в две-три секунды, которую часто используют в кинематографе, чтобы передать зрителям чувство страха и тревоги героя в «лесных» сценах. И у К. Васильева строка «и резко в тишине порой кричит желна» настораживает читателя.
Тем самым в этом, казалось бы, простом стихотворении рождается острый внутренний конфликт: идиллическое пространство (березы, ель, «глушь», «тишь», яркий небосклон) и мотивы, вселяющие тревогу (хождение по кругу, невозможность выйти на простор, образ «края», леший). В трактовке образа круга К. Васильев в целом ближе к символистам (бессмысленность жизни)27, чем, например, к Ф.И. Тютчеву, в творчестве которого круг - «знак полноты, насыщенности жизни» [Лотман, 1996: 570]. Таким образом, это стихотворение о том, как земная красота природы пытается отвлечь поэта от его поисков и стремления в пространство мироздания, обеднить его картину мира («чтоб думал: край земли идет по краю леса»). И сам поэт не может до конца решить, боль или радость причиняет ему этот обман.
Стихотворение - пример того, насколько мало в творчестве К. Васильева, поэта интеллектуального поиска, чисто пейзажной лирики.
^исок литературы
[ГВГДД] - Васильев К. «Глядим в глаза друг другу.». Борисоглебский, 2004.
[ГКЛ] - Васильев К. Горит кленовая листва. Стихотворения. Рыбинск, 2004.
27 Ср.: «Пусть говорят, что замкнут круг // Пусть говорят, а мы - в начале <.>» [НКПП: 39]; «Круг замкнулся, утрачены факты, // целый мир в круговой обороне»; «Давным-давно разомкнут круг порочный, // и Млечный путь, и путь реки молочной. // Душа плывет сквозь звезды по прямой»; «и не замкнется - круг» [ИСЭ:
27, 82, 92]; «И вода без движенья - веками, // и останешься, как ни кружи» [УНП: 6] и др.
[ЗН] - Васильев К. Зимняя ночь. Рыбинск, 2001.
[ИСЭ] - Васильев К. Избранное: Стихотворения, эссе. Ярославль, 2003.
[НКПП] - Васильев К. На круговом пути потерь. Ярославль, 1990.
[НБВО] - Васильев К. Ночная бабочка в огне. Борисоглеб, 1995.
[Покров] - Васильев К. Покров. М., 1994.
[ПС] - Васильев К. Последние стихи. Борисоглебский, 2001.
[Васильев 2] - Васильев К. <Рабочая тетрадь>. Т. 2. 1982 // Личный архив Л.И. Васильевой.
[Васильев 3] - Васильев К. <Рабочая тетрадь>. Т. 3. 1982 // Личный архив Л.И. Васильевой.
[ССЯЖС] - Васильев К. «Судьбе своей я жертвую собой.». Борисоглебский, 2006.
[УНП] - Васильев К. Узелочек на память. М., 1993.
[ЯНРВП] - Васильев К. «Я на распутье - выбрал путь.». Борисоглебский, 2006.
[ГАЯО] - Государственный архив Ярославской области. Фонд № Р. - 1331. Опись № 1. Дело № 131.
Иванов В. Свет вечерний. Оксфорд, 1962.
Ковтунова И.И. Очерки по языку русских поэтов. М., 2003.
Косиков Г.К. Два пути французского постромантизма: символисты и Лотре-амон // Поэзия французского символизма. М., 1993.
[ЛА] -Личный архив И.Г. Васильева.
Лотман Ю.М. Поэтический мир Тютчева // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996.
Сведения об авторе: Ефимова Светлана Николаевна, студентка третьего курса
отделения русского языка и литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова.
E-mail: [email protected]
