Значение проблемы «Непостижимого» С. Л. Франка в логике развития русской философии Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

филосфия. Культурология

Вестник Нижег®р®дск®г® университета им Н.И. Лобачевского Серия Соцааьные науки, 2009, № 4 (6, с. 220-224

УДК 1(091)

ЗНАЧЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ «НЕПОСТИЖИМОГО» С.Л. ФРАНКА В ЛОГИКЕ РАЗВИТИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ

© 2009 г. А.Н. Ткачев

Волжский государственный инженерно-педагогический университет

Ге1рЫ1080рЬ @ list.ru

Поступила в редакцию 10.09.2009

Рассматривается проблема «непостижимого» в русской философии. Предлагается интерпретировать через эту идею некоторые направления в русской философии: экзистенциализм, символизм, философию Н.Ф. Федорова.

Ключевые слова: непостижимое, символизм, логика развития, история философии, экзистенциализм, прагматизм.

В 1939 году в Париже, в журнале «Путь», вышла книга Семена Людвиговича Франка «Непостижимое». И в первой части этой книги - «Непостижимое в сфере предметного знания» - была поставлена проблема необходимости выработки отношения к «непостижимому», которое латентно присутствует во всяком знании. (Под «латентным», то есть «скрытым», в данном случае имеется в виду неосознанность «непостижимого», хотя оно явно присутствует и легко обнаруживаемо, как о том пишет Франк. Под неосознанностью «непостижимого» понимается частичное или полное игнорирование его в философском мышлении, выражающееся, с одной стороны, в согласии с наличием неизвестности (как бы само собой разумеющимся), а с другой стороны, отсутствием (или недостаточным присутствием) в мышлении отражения проблематики, связанной с «непостижимым».)

Отношение к «непостижимому» ставится Франком как особая философская проблема: «...хотя движению вперед и расширению нашего познания нельзя наперед поставить никакой непреодолимой преграды и оно в этом смысле потенциально беспредельно, все же наше познание всегда остается фактически конечным, ограниченным; и так как неизвестное, неведомое, как мы видели, по самому существу своему бесконечно, то на всякой, даже максимально высшей ступени познания - сохраняется остаток - и притом бесконечный остаток - непознаваемого; и непознанное совпадает очевидно в этом отношении с непознаваемым или непостижимым» [1]. Франк отделяет понятие «непознанного» от «непостижимого» и подчеркивает различность их проблематики.

Актуальность постановки проблемы «непостижимого» состоит в том, что «непостижимое» относится к «вечным вопросам философии», так как в процессе его осознания оно разрушает любую систему мировоззрения, указывая на ее недостаточность, на недостаточность обоснования выбора тех или иных мировоззренческих представлений. И эти разрушительные свойства «непостижимого» часто отталкивают мыслителей от данной проблемы, ее как бы стараются не замечать, вроде как она есть, и вроде как ее и нет. И Франк отмечает в своей работе странность и неправомерность таковой реакции у серьезных мыслителей. Но сознание, по природе своей интенции, уходящей корнями в бессознательное, стремится к пониманию данности, а «непостижимое» непреодолимо препятствует этому. Проблема «непостижимого» в той или иной степени сознавалась людьми с древности, и с древности же люди пытались, так или иначе, обойти эту проблему. По-видимому, это игнорирование проблемы во многом носит бессознательный характер, так как часто совершенно неоправданно проблема теряется в последовательном философском мышлении. Такие потери проблемы, конечно, присутствуют у разных мыслителей в разной степени, но достаточно часто присутствуют. Характерно, что, несмотря на критические тенденции Нового времени, проблема «непостижимого» в своей четкости и ясности формулируется лишь Кантом. Скептицизм до Канта понимался лишь как альтернативный вариант мышления (то есть можно быть скептиком, а можно и не быть), а не как неотъемлемое свойство любого философски обоснованного мышления. Интересно, что хотя в Библии (и особо ярко в книгах Екклесиаст, Иов и Посланиях апостола Павла) ста-

вится проблема «непостижимого» и вводится понятие «вера» в особой интерпретации, отражающей проблематику «непостижимого», однако и в средние века, когда Библия была одним из обязательных первоисточников для философского мышления, и в эпоху Возрождения -данная проблема часто просто игнорируется. Книга «Об ученом незнании» Николая Кузан-ского, где говорится: «. всякий окажется тем ученее, чем полнее увидит свое незнание» [2], тут скорее исключение, чем правило. И даже в современной философии, хотя немногие взялись бы прямо отрицать проблему «непостижимого», но эта проблема очень часто недостаточно присутствует в творчестве многих мыслителей. И это при том, что практически все основные направления современной философии так или иначе отражают эту проблему.

И если говорить о второй и третьей частях книги «Непостижимое» Франка, то даже и там мы видим отход от прямой проблематики «непостижимого». В них Франк уходит от проблемы в традиционный онтологизм философии всеединства. Эти две последние части книги посвящены освоению данной проблемы и представляют гораздо меньшее значение, так как описывают «непостижимое» в русле философских пристрастий Франка, а именно философии всеединства. Гегельянские тенденции очень сильны в русской философии именно потому, что оппозиционны критицизму Канта и родственны гегелевскому онтологизму, к которому тяготеют многие мыслители в русской философии. И как многие русские мыслители, Франк, осознанно или неосознанно, но во второй и третьей частях книги пытается в своем развитии рассмотрения данной проблемы повторить онтологический подход Гегеля, он мыслит проблему «непостижимого» как онтологическую проблему. И хотя это так и есть (проблема «непостижимого» - это, в том числе, и онтологическая проблема), однако будучи рассматриваема с онтологическим уклоном, она во многом теряет свою значимость. Так как эта проблема значима именно при поиске гносеологической связи с метафизикой и, будучи рассматриваема только как онтологическая проблема, превращается просто в одну из множества метафизических идей. Собственно, это и делает Франк во второй и третьей частях своей книги. Сама же постановка вопроса из первой части книги о «непостижимом» в рамках рассуждения о предмете знания носит общефилософский характер в том смысле, что имеет значение для развития осознания одного из «вечных вопросов» философии.

Отношение к «непостижимому» проходит по всей истории философской мысли, но оно часто в той или иной степени носит имплицитный характер, и некоторые вещи в истории философии, в частности в истории русской философии, остаются менее проявленными, остается менее явной логика выбора того или иного ряда философских предпочтений и интересов. Например, Зеньковский берет для изложения своей истории русской философии проблему секуляризации: «...та основная историософская

схема, которая положена в основание моего труда и которую я имел много раз проверять. Я имею в виду то положение, что ключ к диалектике русской философской мысли надо, по-моему, искать в проблеме секуляризма» [3]. Но проблема секуляризации не позволяет понять логику возникновения многих тем в русской философии, например таких тем, как вопрос о «правде неба и правде земли» у Д.С. Мережковского или темы «воскресения» и «общего дела» у Н.Ф. Федорова. Конечно, некоторые интерпретации дает и идея секуляризации, однако очевидна недостаточность этой идеи для понимания. Понятно, например, что поставленная Мережковским проблема «правды неба и правды земли» связана с независимостью мысли от церковных авторитетов, но также понятно, что секуляризацией тут не исчерпывается значение вопроса и даже не отражается суть поставленной проблемы. А вот при взгляде на эти интересы в истории русской философии в свете проблемы «непостижимого» Франка возникают иные, представляющиеся более логичными, интерпретации. Понятие «непостижимое» позволяет лучше уяснить логику возникновения и развития некоторых идей в истории русской религиозно-философской мысли. Для истории же русской философии это еще особо значимо, потому что проблема «непостижимого» поставлена именно в русской философии. То есть можно предположить, что ее появление не случайно, а представляет собой определенный результат развития мысли, посвященной данному вопросу. Кузанский пишет об аналогичном, но он не ставит вопрос так, как он поставлен у Франка. Кузанский строит метафизику исходя из «незнания». Франк тоже делает это во второй и третьей частях своей книги, но новация Франка именно в постановке вопроса в первой части, а не в развитии описания проблемы. Собственно, «непостижимое» Франка - это «вещь-в-себе» Канта, только с несколько иначе расставленными акцентами.

Хотя по самому своему философствованию Кант более склонен к гносеологической про-

блематике, нежели Франк, но у Канта остаются разведенными теоретический и практический разум, а Франк стремится к их единству. Конечно, с позиции философии Канта легко подвергнуть обоснованной критике вторую и третью части книги Франка «Непостижимое». Однако Франк в первой части своей книги предлагает важный момент для поиска ответа на поставленный Кантом вопрос: «Как возможна метафизика как наука?». Франк показывает, что «непостижимое» - часть данности, присутствует в данности, что невозможно восприятие чего-либо человеком вне «непостижимого». Иными словами, ноуменальное имеет четко выраженные феноменальные черты, оставаясь при этом ноуменальным.

Понимание истории философии требует идеи, относительно которой совершается понимание. В противном случае история философии превращается в набор несвязанных идей. Конечно, историю русской философии сложно свести к одной идее, некоторые исследователи утверждают, что это вообще невозможно. Например, в одном из самых основательных трудов по истории русской философии русского философа-эмигранта Б.В. Яковенко говорится, что «. в русском философствовании до сих пор не только не возникло никакой единой, одухотворяющей русскую мысль и русское сознание идеи, но в нем невозможно обнаружить ни одной, ни несколько совокупностей идей, ни их генезиса, которые были бы присущи и существенны для этого философствования во всем его объеме и на протяжении всего его развития» [4]. Однако тот же Яковенко выступает против злоупотребления описательным методом и для частностей требует именно генетического подхода, то есть метода понимания через идею. И, разумеется, к идее «непостижимого» не сводится все многообразие идей русской философии, однако некоторые линии идей прослеживаются, и некоторые вещи и их развитие можно наиболее ясно понять именно через идею «непостижимого». Возникает вопрос, какую именно логику идей в русской философии позволяет понять проблема «непостижимого», поставленная Франком, в каких направлениях русской философии возникает необходимость именно в такой постановке вопроса, которое было бы прямо или косвенно направлено на решение, преодоление или освоение данной проблемы? И в качестве такого направления можно назвать экзистенциально-художественный характер русского философствования.

Художественная направленность философствования порождает большее стремление к

наглядности, очевидности проблематики и возможных ее решений. Художественному мышлению необходим образ. Знакомство же с философией Канта создавало серьезную проблему для воплощения данности бытия в образе: «Там где эллину сияла Красота, мне из черных дыр зияла Срамота» [5], - пишет Мандельштам. Гармония мироздания нарушалась невозможностью создания ясных образов метафизики, и русская мысль в лице ряда философов и философски мыслящих писателей и поэтов активно стремилась к преодолению этого. Отсюда представляется логичным возникновение и наличие такого направления, как онтологизм в русской философии. Например, Соловьев уже в своей магистерской диссертации стремится к преодолению кантовской философии. Отсюда же становится понятным особый интерес к Гегелю в русской философии, который также пытается онтологически преодолеть учение Канта.

«Исповедь» Льва Николаевича Толстого также посвящена преодолению проблемы «непостижимого». Толстой предлагает экзистенциально-действенное преодоление непостижимого, обращаясь к простоте восприятия проблемы в простом народе. Толстой разбирает вопрос о смысле жизни и обнаруживает непостижимость этого вопроса. И его поражает то, что люди продолжают спокойно жить и размышлять так, как будто бы этого вопроса вообще не существует. Толстого удивляет такая реакция, и он стремится понять, что стоит за этим и обнаруживает феномен экзистенциальной веры. И здесь через проблему «непостижимого» открывается связь Толстого с экзистенциальной мыслью Бердяева и Шестова. Но если в творчестве Толстого художественно еще не отражается «непостижимое» (хотя Толстой ставит проблему, однако сами его произведения все-таки художественно гармоничны), то Ф.М. Достоевский в своих произведениях художественно демонстрирует разрушающее действие «непостижимого»; большинство героев Достоевского и сама атмосфера его произведений насыщены разваливающей гармоничное мироощущение реакцией на присутствие «непостижимого». Например, герой «Записок из подполья» выражает дисгармонию своих отношений к жизни, высшие моральные ценности представлены в романе «Идиот» как качества психически больного человека, Карамазовы каждый по-своему также отражают дисгармонию мира, распадающегося под влиянием «непостижимости». Отсюда становится понятным обращение Льва Шестова к творчеству Толстого и Достоевского для выражения своего экзистенциального фило-

софствования. И обобщая мысль Толстого и Достоевского в своих известных работах, Шестов приходит к идее «Апофеоза беспочвенности», то есть опять-таки к постановке вопроса о «непостижимом». Но проблема «непостижимого» не была поставлена у Шестова так, как она была поставлена у Франка, Шестов ставит проблему более в кантовском варианте. Различие постановки проблемы в кантовском и франков-ском вариантах состоит в том, что Франк открывает реальность «непостижимого» как «непостижимого» и отношение к этой, уходящей в метафизику, но реальности, а Кант ставит вопрос о том, как возможна реальность метафизики.

Особое значение приобретает «непостижимое» в философии такого литературного направления русской литературы, как символизм. Символизм возникает как потребность в художественном выражении «непостижимого». Философские высказывания о проблеме «непостижимого» присутствуют во многих стихах символистов. Теоретик символизма как литературного направления в русской литературе, религиозный философ Д.С. Мережковский пишет о проблеме «непостижимого»: «В эпоху наивной теологии и догматической метафизики область непознаваемого постоянно смешивалась с областью непознанного. Люди не умели их разграничивать и не понимали всей глубины и безнадежности своего незнания» [6]. И именно из осознания и ощущения этой бездны «непостижимого» рождается такое литературное направление, как символизм. Мир как нечто целостное безвозвратно потерян, потеряна гармония мира. Поэтому гармоничное отношение, которое непосредственно художественно выражено, - есть ложь, иллюзия реалистического направления в искусстве. Гармония может быть выражена лишь как символ, как призрак, как мистика, непосредственное же восприятие разорвано, негармонично, эклектично. На фоне этого представляется несерьезной критика, идущая от литераторов реалистических и романтических направлений, в адрес Мережковского за эклектизм его художественных произведений. Но таков мир в восприятии Мережковского, этот мир символистов эклектичен и негармоничен в своей данности. И если в нем проявляется некая гармония, то не непосредственно, как в произведениях реалистических направлений искусства, а лишь иносказательно и неоднозначно, то есть лишь в пространстве символа.

Интересно также развитие символизма в русской художественно-философской мысли. Символизм создает хаос в мироощущении мно-

жественностью своих интерпретаций данности, а человек по природе стремится как-то упорядочивать свой мир. И в русской философии литературно-художественного символизма возникает такое направление, как «акмеизм» (то есть «высший цвет»), также называемый «адамизм» (от имени первочеловека Адама, созданного из земли), где предлагается упорядочивать непод-дающуюся упорядочению данность высшим напряжением своих чувств и желаний. То есть высшим напряжением своего движения, действия в мире. Эклектический, разорванный, непонятный мир упорядочивается действием, порывом движения человека, которое непосредственно исходит из его природы. То есть можно говорить о том, что философия такого литературного направления, как акмеизм, родственна философии прагматизма. Общие черты состоят в том, что в обоих случаях многовариантность метафизики преодолевается (в том смысле, что относительно упорядочивается) направленностью действия. И такое литературное направление, как акмеизм, в свете идеи «непостижимого», становится родственным философии Н.Ф. Федорова, которую в свете той же проблематики «непостижимого» также можно интерпретировать как особую форму русского прагматизма.

Основной труд Федорова совершенно не случайно носит название «Философия общего дела». Федоров пишет по поводу философии Канта: «Противоречия, антиномия разумных существ и неразумной силы не разрушится, пока разумные (разумно мыслящие) существа не станут разумно действующими, то есть пока не объединятся два разума, теоретический и практический, а с ними и третий - художественный и религиозный» [7]. Федоров стремится преодолеть кантовский вопрос именно через «общее дело», то есть через прагматический смысл надежды на воскрешение.

Особое значение постановки вопроса о «непостижимом» состоит в том, что Франк показывает точку, где метафизика соприкасается с реальностью. И это имеет огромное значение для философии религии и для религиозной философии, так как обнаруживает реальность в, казалось бы, сугубо метафизическом предмете религии. Таковая реальность в предмете религии есть не Бог или боги, а именно «непостижимое», которое присутствует в реальности именно как «непостижимое», как проблема «непостижимого». То есть в понятии «непостижимого» обозначается та точка связи, к обнаружению которой стремились в русской религиознофилософской мысли те тенденции, для которых была значима проблема преодоления «непости-

жимого». Разумеется, что это не решает проблемы, но это серьезный шаг на пути выработки рационального отношения к данному вопросу и потому позволяет более полно понимать многое в истории развития русской философской мысли.

Список литературы

1. Франк С. Л. Непостижимое // В кн.: Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. С. 214-215.

2. Кузанский Н. Об ученом незнании // В кн.: Ку-занский Н. Сочинения в двух томах. Т. 1. М.: Мысль, 1979. 51 с.

3. Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 2. Ч. 2. Л.: ЭГО, 1991. 232 с.

4. Яковенко Б.В. История русской философии. М.: Республика, 2003. 8 с.

5. Мандельштам О.Э. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 1. М.: ТЕРРА, 1991. 161 с.

6. Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // В кн.: Мережковский Д.С. Л. Толстой и Ф. Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. 535 с.

7. Федоров Н.Ф. Сочинения. М.: Мысль, 1982. 535 с.

VALUE OF THE PROBLEM «INCOMPREHENSIBILITY» OF S.L. FRANK IN THE DEVELOPMENT OF RUSSIAN PHILOSOPHY

A.N. Tkachyov

This article is devoted the problem of «incomprehensibility» in Russian philosophy. The author interprets through this idea some directions in Russian philosophy: existentialism, symbolism, philosophy of N. Fedorov.

Keywords: incomprehensibility, symbolism, logic of development, history of philosophy, existentialism, pragmatism.