CC BY
48
Е.А. Чернова Самара
ЗЛОДЕИ И МСТИТЕЛИ БАЛЛАД АННЕТЫ ФОН ДРОСТЕ
В литературоведческой германистике уже неоднократно отмечалась такая черта поэзии А. ф. Дросте-Хюльсхоф (1797-1848), как ее «неженственность» [1] («шероховатости» стиля, тяготение к изображению острых конфликтов, исключительных характеров и драматических обстоятельств. Если эти качества характерны даже для ее лирики, то в гораздо большей мере они свойственны лиро-эпическим произведениям немецкой поэтессы. В ее поэмах («Вальтер», «Завещание врача», «Битва в Лонском ущелье») и балладах, за известным числе исключений, в конфликты вступают герои решительного действия и нередко - преступной совести. Здесь мы рассмотрим под углом зрения, заявленном в названии статьи, ряд лироэпических произведений малого формата, не становившихся пока объектом исследования отечественных германистов: «Граф фон Таль», «Смерть архиепископа Энгельберта Кельнского», «Свист коршуна», «Обитель Каппенберг», «Вендетта», «Курт фон Шпигель».
Заглавного героя 3-частной баллады «Граф фон Таль» (“Der Graf von Thai” - 1836) вряд ли можно считать главным героем, поскольку эта роль с большим на то основанжм исполняется его женой Альгунд. Этой тихой, гуманной и, по-видимому, униженной мужней тиранией женщине довелось нечаянно подслушать разговор своего мужа со слугами, в котором граф Иоганн фон Таль высказал решимость убить ее дядю, нанесшего ему 13 лет тому назад какое-то «бесчестье». Будучи обнаружена при подслушивании заговорщиками, женщина была вынуждена поклясться мужу, будто ничего из разговора не слышала. Но она, для которой брат ее покойной матери был ее единственным из оставшихся в живых родственников, решает с риском для своего благополучия тайно предупредить дядю о грозящей ему опасности. Затем, предполагая, что граф фон Таль вряд ли пощадит ее за такое «предательство», она берет на себя грех самоубийства, чтобы не дать мужу возможности совершить грех ее убийства:
... Wie Abendlufte verwehen,
Noch einmal haucht’ sie ihn an:
“Es muflt eine Sttnde geschehen -
Ich hab sie fur dich getan [2 (487)]
В балладе «Смерть архиепископа Энгельберта Кельнского» (“Der Tod des Erzbischofs Engelbert von Ко in” - 1840-1841) речь идет уже о возмездии свершающемся. На высокородного князя церкви, допустившего за свою жизнь ряд злодеяний, устраивается засада обиженными им некогда
людьми. Граф Изенбург и его сообщник рыцарь Ринкерад в сопровождении вооруженной свиты ждут в прирейнском лесу приближения немногочисленной процессии архиепископа Кельнского, едущего на встречу с самим императором, чтобы получить от него и при нем высокую государственную должность. Ринкерад играет при организации засады роль подстрекателя и провокатора: в ожидании жертвы он нашептывает Изенбургу напоминание об обидах и унижениях, причиненных тому епископом: высокородный прелат отнял землю у его родственника, а затем еще и опозорил его самого. В этом фрагменте выдержан фольклорный принцип троичности действия: слушающий нашептывания Изенбург сжимает рукой ветку дерева, затем сгибает ее и, наконец, ломает ветку и в досаде отбрасывает ее. Результатом такого психологического воздействия на него и становится решимость графа немедленно осуществить акт мести.
Достаточно типичная структура баллад Дросте-Хюльсхоф - 3частная, копирующая структуру кантовой триады. В этой также первая часть («тезис») посвящена теме готовящейся засады, вторая («антитезис») знакомит с ее объектом и будущими жертвами, а в третьей («синтез») речь пойдет об одновременно совершающихся (но таких разных!) похоронах как жертвы, так и убийцы, казненного рукой палача. То выявленное германистами обстоятельство, что Дросте-Хюльсхоф - поэтесса промежуточного по отношению к романтизму и реализму метода, реализуется и в данной балладе. В ней нет ярко выраженной авторской точки зрения, а есть опыт «диалога» двух «правд», достаточно объективной передачи двух жизненных позиций, вторая из которых - позиция мстителя Изенбурга - выражена более определенно. Ознакомив читателя с мотивами поступков мстителей, во второй главе поэтесса приводит читателя в лагерь их оппонентов:
... Fort trabt der machtige Pralat,
Der kuhne Erzbischof von Kollen,
Er, den der Kaiser sich zum Rat Und Reichsverweser mochte stellen,
Die ehrne Hand der Klerisei -Zwei Edelknaben, Reisger zwei
Und noch drei Abte als Gesellen... (489).
Столь «неженственная» поэтесса, как Дросте-Хюльсхоф, никогда не упускает случаев для изображения батальных сцен во всех их энергии и динамизме (поэма «Битва в Лонской пади»). Она обильно использует при этом междометия, грубую и площадную лексику, разговорный стиль, фонетическую элизию, шумовую звукопись боя:
...”Hussa, hussa, erschlagt den Hund, Er blickt verzweifelnd auf sein Schwert, Den stolzen Hund!" Und eine Meute Er lost die kurze breite Klinge,
Fahrt’s in den Wald, es schliefit ein Rund, Dann prufend unterm Mantel fahrt Dann vor - und ruckwarts und zur Seite; Die Linke nach dem Panzerringe;
Die Zweige krachen - ha, es naht - Und nun wohlan, er ist bereit,
Am Buchenstamm steht der Pralat Ja, mannlich focht der Priester heut,
Wie ein gestellter Eber heute. Sein Streich war eine Flammenschwinge...
(490).
Акт возмездия свершился, и тело архиепископа Кельнского, убитого после короткого боя превосходящими силами нападавших, оплакивает его служка (Knabe), а в третьей части баллады - еще и его паства и церковь как институт (часть 3), тогда как возле казненного тоже неподалеку от собора мстителя горюет только его жена, потерявшая в одночасье и мужа, и родовой герб, разбитый силами правосудия, и разоренное ими же поместье. И в последних словах баллады слышится чисто человеческое сожаление по поводу всего происшедшего, но и ощутимо звучат интонации авторского сочувствия «маленькому человеку» - несчастной вдове, потерявшей сразу все:
...Und wenn das Rad der Burger sieht,
Dann lapt er rasch sein Roplein traben,
Doch eine bleiche Frau, die kniet
Und scheucht mit ihrem Tuch die Raben;
Um sie mied er die Schlinge nicht,
Er war ihr Held, er war ihr Licht -Und ach! der Vater ihrer Knaben! (492).
С ситуации готовящейся засады начинается и 3-частная же баллада Дросте «Свист коршуна» (“Der Geierpfiff” - 1840-1841), в первой части которой атаман грозной разбойничьей банды расставляет в лесу по местам свое разношерстное воинство в ожидании приближающегося к ним экипажа с мирными пассажирами. Однако их разбойная акция провалится, и пассажиры будут спасены счастливым стечением обстоятельств, очень похожих на заступничество Всевышнего. Обстоятельно спланированную засаду разрушит своим троекратным «свистом» коршун-ягнятник, поскольку подражание крику этой птицы служило банде условным сигналом опасности и необходимости отхода «не солоно хлебавши». Изображенная в этой балладе Красная банда предстает в целом как воплощение абсолютного зла, наводящего ужас на мирное население:
...’s ist lichter Tag! Die Bande scheut Vor keiner Stunde - alles gleich;
Es ist die Rote Bande, weit Verschrien, gefurchtet in dem Reich;
Das Knabchen kauert unterm Stier Und betet, raschelt es im Walde,
Und manches Weib verschliept die Tur,
Schreit nur ein Kukuck an der Halde (524).
В «Свисте коршуна» наказание злодеи получают лишь в несвершении преступления - виде неудачи в операции по ограблению экипажа и в спасении от них девушки-горянки. Изображение разношерстного криминального сброда, подобного зачину этой баллады, поэтесса даст, кстати
сказать, еще и в своей поэме «Завещание врача» (“Das Vermachtnis des Arztes”).
Об акте мести в специфической его форме речь идет и в балладе Дросте-Хюльсхоф «Обитель Каппенберг» (“Die Stiftung Cappenbergs” - 18401841), хотя ситуация здесь иная. Граф Фридрих Арнсберг дает обильное пиршество в честь своего богатого и могущественного, но кроткого и гуманного зятя Готфрида Каппенберга. Но не все ладно оказалось со свадьбой дочери Арнсберга: странствующий монах Норберт своими проповедями вовлекает зятя в сословие служителей веры, что означает для старого графа перспективу лишиться внуков-наследников. И тогда раздосадованный феодал обращает свой гнев против Норберта как виновника своих несчастий и запирает его в мрачном подземелье замка Каппенберг. Такова предыстория этой достаточно «готической» баллады.
И вот, пока на верхнем этаже замка гремит шумное застолье, во время которого Арнсберг надеется отговорить зятя от его богоугодного решения, сидящий этажом ниже несчастный пленник творит в своем темном каземате молитвы, которые, по-видимому, доходят до Бога. Баллада заканчивается неожиданной смертью старого грешника: опьяневший Арнсберг внезапно падает замертво на полу своего пиршественного зала прямо посреди шумного застолья. То есть и здесь, как и в вышеназванных балладах Дросте, на первый план выходит идея возмездия за преступление, свершения акта божественной справедливости.
Еще очевиднее эта мысль выражена в двухчастной балладе «Возмездие» (“Die Vergeltung” - 1841-1842), в первой части которой описывается гнусное преступление, совершенное пассажиром тонущего в штормовом море судна. Оказавшись после гибели всей команды в воде возле спасительного бревна, он сталкивает в море и топит спасавшегося на этом бревне больного матроса. Но судьбе не угодно было оставить это преступление без последствий. Выплывшего на своем бревне «француза» подбирают из воды пираты, которых вскоре разобьют в бою и возьмут в плен силы правопорядка. Все они будут приговорены к повешению, в том числе и «француз», поскольку, несмотря на его мольбы о справедливости, флибустьеры представили его на допросах как своего брата-пирата. И повешен был преданный ими злодей как раз на том самом столбе с надписью «Батавия-510», на котором совершил подлое убийство.
Тема возмездия злодеям за бесчестный поступок лежит также и в основе сюжета баллады А.Дросте «Вендетта» (“Die Vendetta” - 1841-1842). Здесь в роли мстителя выступает уже «частное лицо» - корсиканец Джеронимо, мстящий за своего дядю, выданного властям (о причинах выдачи можно только догадываться) корсиканцем же Луиджи Подестой и французом Жоклиффом. Они и служат в балладе объектом отмщения. Двухчастная баллада достаточно подробно и с драматическими деталями повествует о процессе выслеживания обоих врагов мстителем, о молниеносном убийстве их обоих Джеронимо в виду правительственного (по-видимому) отряда и об одновременно последовавшей же смерти самого мстителя от пуль сил правопорядка. Как и в «Смерти архиепископа Энгельберта Кельнского», сам
акт этой индивидуальной мести «релятивируется» достаточно безличной авторской позицией, и элемент оценочности возникает в «Вендетте» лишь оттого, что поэтесса фиксирует действия корсиканского мстителя с близкого расстояния и даже использует элементы его непрямой речи, как это видно уже с первых слов балладного зачина:
Die Vendetta
I
Ja, einen Feind hat der Kors, den Hund,
Luigi, den hagern Podesta,
Der den Ohm, so stark und gesund,
Liefi henken, den kuhnen di Vesta.
Er und der rote Franzose Jocliffe,
Die beiden machten ihn hangen,
Aber der ging zu dem Schmugglerschiff Und liegt seitMonden gefangen... (514).
К теме отмщения относится и сравнительно короткая историческая баллада поэтессы «Курт фон Шпигель» (“Kurt von Spiegel” - 1840-1841), повествующая о том, как конюший у епископа Вевельбургского Курт фон Шпигель, шутник и сорвиголова, после совместной с сюзереном неудачной охоты на оленя сорвал свою охотничью досаду и злость на несчастном маляре, красившем крышу городской башни, и застрелил его в виду всей охотничьей кавалькады своим некстати метким выстрелом:
...”Ha ", murrt er, "heute nichtBeute noch Schufi,
Nie kam ich zuruck mit solchen Verdrufi,
Ich mochte mir druben den Spatzen wohl holen!"
(554).
Итак, дворянин, представитель сословия «голубой крови», просто из минутной прихоти лишает жизни «маленького человека», ничтожного подмастерья. Конфликт вполне годится для социального обличения, однако, разрешается он в плане гуманности и справедливости. Епископ тут же велит хватить преступника, но тому удается ускользнуть за городские ворота. Этим заканчивается первая часть баллады, действие же второй ее части отодвинуто по времени от ее начала. Умирает старый епископ, и на его место падерборнским капитулом избирается новый, который оказывается родственником убийце Шпигелю. И к нему, надеясь, очевидно, на родственные чувства нового прелата, а может быть, и на католическое милосердие, а возможно, и с чувством запоздалого раскаяния (этот немаловажный мотивный момент в балладе, к сожалению, не прояснен) является в разгар праздника преступник фон Шпигель:
...DerBischof schaut wie einLaken so bleich -Im weiten Saal keines Odems Verhallen -Ans Auge schlagt er die Rechte sogleich,
Und langsam lafit zur Seite sie fallen.
Dann seufzt er hohl und duster und schwer:
“Kurt! - Kurt von Spiegel, wie kommst du daher! -Greift ihn, ergreift ihn, ihr meine Vasallen!"... (556).
Показательно, что наказание убийце назначено вполне адекватным его преступлению - просто расстрел - обыденный и без всяких сопутствующих казни подготовительных преамбул:
...Kein Sunderglockchen gelautetward,
Kein Schandgerust sah man zimmern und tragen, Doch sieben Schusse, die knatterten hart,
Und eine Messe horte man sagen.
Der Bischof schaut’ auf den blutigen Stein,
Dann murmelt ’s er sacht in das Breve hinein:
“Es ist doch schwer, eine Inful zu tragen!" (556).
Не все баллады Аннеты фон Дросте-Хюльсхоф содержат мотив «преступления и наказания» (так, он не просматривается в стихотворениях «Основатель», «Предыстория», «Мастер Герхард Кельнский». «Девица Роденшильд», «Седой», «Сестры», «Возвращение матери», «Эльф замка»), хотя и в них также действуют преимущественно герои сильные и целеустремленные. Те же, которые в данной статье рассмотрены, могли бы быть названы «балладами судьбы», поскольку в большинстве из них звучит мотив некой высшей справедливости, вносящей благие коррективы в деяния людей.
Примечания
1. Бакалов А.С. Аннета фон Дросте-Хюльсхоф (1797-1848) // Бакалов А.С. Немецкая послеромантическая лирика. Самара, 1999. С. 93.
2. Droste-Hulshoff, Annette von. Werke und Briefe. Erster Band. Lyrik. Epische Dichtungen / Hrsg. v. Manfred Hackel. Leipzig: Insel-Verlag, 1976. Далее цитируется по этому изданию. Страницы указываются в круглых скобках после цитаты.
