CC BY
322
Жорж Вигарелло
ИСКУССТВО ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТИ:
ИСТОРИЯ ТЕЛЕСНОЙ КРАСОТЫ ОТ РЕНЕССАНСА ДО НАШИХ ДНЕЙ*
История красоты неотделима от эволюции тендерных отношений и осознания человеком собственной идентичности. Поэтому тему монографии «следует, скорее, трактовать как историю изобретения красоты» (с. 10). При этом речь идет преимущественно о женской красоте.
Открытие красоты (XVI век)
В Средние века существовал определенный канон красоты: бледная кожа, симметричное лицо, полная грудь, узкая талия. В XVI в. тело приобретает объем и цвета, становится плотнее, мя-систее. Бытовавшие в то время запреты и предписания устанавливали определенную иерархию зрительного восприятия мира и человеческого тела: взгляд фокусировался на верхней части, главным образом - на лице. Человеческое тело рассматривалось не объективно, а в соответствии с нравственным кодексом. Красивыми могли считаться только открытые области тела. Спрятать от глаз означало подчеркнуть не интимный или таинственный характер скрытого, а срамной, что разделяло тело на зоны возвышенного «верха» и греховного «низа». Аньоло Фиренциуола в трактате
* Вигарелло Ж. Искусство привлекательности: История телесной красоты от Ренессанса до наших дней / Пер. с франц. А. Лешневской. - М.: НЛО, 2013. -428 с.
«О любви и красотах женщин» подчеркивал, что ниже талии искать красоту бесполезно (с. 20).
«Представление о теле как о неподвижном архитектурном сооружении ведет к окончательной победе статики над динамикой» (с. 25). Женское тело, облаченное в платье, «напоминает скульптурный бюст, возвышающийся на задрапированном подиуме» (с. 21). «Женщина - создание завершенное и целостное, ограниченное в движениях и замкнутое в ограниченном пространстве -представляет собой идеальную декорацию» (с. 42).
Моделью телесной красоты служит красота мироздания, где образцом совершенства являются небесные сферы: небу космическому соответствует небо телесное. Так появились усеченные портретные изображения. Даже Ронсар, описывая тело, упоминает лишь его возвышенные части: «Глаза, лоб, шею, губы, грудь».
Модель правильного лица вполне традиционна: форма должна быть овальная, цвет кожи - напоминать о «розах и лилиях». Совершенный бюст должен походить на «корзину», т.е. сужаться книзу. Утончение силуэта - характерный признак Нового времени. Огромное внимание уделялось красоте рук. Красивая рука должна быть удлиненной, белой, тонкой.
Среди всех красот привилегированного «верха» решающая роль отводилась глазам. Считалось, что глаза приближены к небесным сферам, и красивые глаза способны «смотреть в небеса, как в зеркало».
Роль женщины в обществе растет именно за счет повышения роли эстетических ценностей: слабый пол становится прекрасным полом. Это несколько ослабляет традиционную связь между женской привлекательностью и нечистой силой. Возросшее значение Венеры в иконографии XVI в., важность «женского двора» в окружении государей, преобладание характеристик прекрасного пола в трактатах о красоте - все это приметы постепенной реабилитации женщин. «Именно так проявилась новая, современная форма социального признания - за красоту» (с. 31).
Мужчина, по понятиям того времени, должен быть не столько соблазнительным, сколько ошеломлять; внушать не столько любовь, сколько трепет. «Сила и красота разошлись по разным полюсам» (с. 34).
Манеры и жесты женщины наделяются особым смыслом: поведение должно указывать на то, что ее красота - красота женщи-128
ны подчиненной и несвободной. Ценность верха повышается за счет размеренной жестикуляции, наделения каждого жеста «непомерным достоинством», сдержанного выражения лица. При этом движения нижней части тела стремятся всячески ограничить, а верх тела - ненавязчиво «высветить». Отсутствие контроля над мимикой и жестами лишает красоту ценности, свидетельствуя о низком, простонародном происхождении ее обладательницы.
Появляется понятие грациозности как необходимого условия красоты. Тем самым намечается категория выразительности, отличающая эстетику Нового времени. Ее признаки еще не утвердились окончательно, но понятие красоты уже перестало исчерпываться простым перечислением достойных внимания черт.
Из бытующего в XVI в. понимания физической «эстетики» как ограниченного набора совершенных форм и линий тела, имеющих сверхъестественную (божественную) природу, следует вывод о существовании единой модели красоты. Однако модели красоты существовали скорее в уме, нежели наблюдались в реальной жизни. Поиском идеальных пропорций тела занят прежде всего художник, на социальное представление о красоте эти разыскания влияют мало.
С красотой связывают понятие совершенства, а совершенство не нуждается в «искусственных» ухищрениях и улучшениях. Однако реальность опровергает эти теоретические постулаты. Отныне критикуют не столько сами ухищрения для повышения привлекательности, сколько злоупотребление ими. Ухищрения для «честной» цели допустимы, для «непристойной» - осуждаются. Главный предмет косметических процедур - цвет кожи.
Несмотря на эстетическое превознесение телесного «верха», в хрониках и рассказах XVI в. появляется особого рода реализм, чуждый аналогий между космической и телесной иерархией. «Игра с сокрытым и потаенным, притягательность запретного, влечение к нему, в котором признаются мужчины, мало-помалу расшатывают непоколебимые основы эстетических норм» (с. 64). Так возникает особый интерес ко всему, что выглядывает из-под платья, прежде всего - к ногам и стопам.
Экспрессивная красота (XVII век)
В XVII в. возникает новая городская культура со своими ритуалами. В этих новых ритуалах формируется не праздничная, но повседневная красота, стремящаяся стать заметной и вызвать к себе интерес. Понятие физической красоты не сводится к геометрии тела, а распространяется также на поведение и жесты. Повышается внимание к экспрессии как одному из критериев красоты. Литературный портрет выделяется в самостоятельный жанр изящной словесности.
Центральная часть корпуса обрела набор новых характеристик, таких как обхват и высота, свобода и подтянутость, соразмерность, стройность. В текстах чаще появляются упоминания о «высоком росте», а также о ногах и спине. Разумеется, все эти словесные характеристики описывают телесную красоту лишь в той степени, в которой одежда позволяет ее рассмотреть. Поскольку низ платья по-прежнему служит пьедесталом для бюста, наблюдатель XVII в. не может ни как следует разглядеть, ни описать женские бедра. «Главными характеристиками женщин оставались статичность, превалировавшая над динамикой, и декоративность, ставившаяся выше активности» (с. 74).
В картезианской картине мира представление об устройстве человеческого тела перестало соотноситься с представлениями об устройстве небесных сфер. Части тела больше не подразделяются на «возвышенные» и «земные». Тем не менее утонченный «верх» и грубый «низ» продолжают противопоставляться, а бедра и ноги по-прежнему утопают в оборках и складках женской одежды.
Лицу по-прежнему отдается предпочтение, но не потому, что оно ближе к небу и ангелам, а потому, что в нем выражается духовный мир человека. «Теперь считается, что на лице отражаются не звезды, а движения души» (с. 77). Если в XVI в. описывались преимущественно внешние признаки физической привлекательности, то в XVII в. отчетливо звучит новый мотив «оживления», характеризующий воздействие души на тело. Если прежде «внутреннее сияние» красоты связывали с магической способностью тела излучать свет, то теперь его ставят в один ряд с такими личностными характеристиками, как «утонченность» и «остроумие». К красоте начинают применяться такие эпитеты, как «волную-
щая», «одухотворяющая», «пленительная», «жизнерадостная». Интимные, личностные свойства отныне неотделимы от понятия «истинной» красоты. Однако внутреннее содержание привлекательности по-прежнему с трудом поддается пониманию и описанию.
Понятие гармонии между внутренним и внешним уже не сводится к контролю разума над чувствами, но включает в себя страсти и аффекты - весь спектр человеческих чувств, проявление которых долгое время считалось предосудительным. Внутренний мир заполняется страстями. Красота «страстных» лиц кажется более волнующей.
Спрос на страсти, как и совершенствование в искусстве их выражения, в полной мере реализуется в актерской игре. Увлечению театром сопутствует масштабная театрализация социума; «самым показательным примером игры, вышедшей за пределы сцены, является королевский двор» (с. 87).
Идея исправления природы внедряется в повседневную практику. Это особенно заметно в практике использования корсета: с его помощью совершенствовать фигуру могли даже зрелые женщины. Ношение корсета укрепило связь между внешним видом человека и его положением на социальной лестнице. Округлые формы селянки с давних пор противопоставлялись утонченной фигуре элегантной горожанки. Это было не только различие между худощавостью и округлостью, но также между «собранностью» и «распущенностью». Считалось, что бюст благородной женщины должен быть закован в геометрически правильный корсет, тогда как груди всех прочих женщин предоставлялась полная свобода. «Социальное неравенство формирует анатомию» (с. 97).
На протяжении XVII столетия корсет удлиняется, отчего ребра становятся уШже, талия - ниже, а корпус - еще прямее; лиф стремится к форме прямой линии. «Неотъемлемой чертой эстетики телесной геометрии стала считаться узкая вертикальная линия» (с. 98). Аристократические манеры формируют эстетику. Грань между красивым и некрасивым тонка и определяется по таким признакам, как посадка головы, ровность спины и размеренность походки.
Красота по-прежнему остается преимущественно женским свойством, однако впервые мужчинам и женщинам предписывается одно, общее для обоих полов положение корпуса. Благородная манера предполагает отклонение корпуса назад. «Усиленное отве-
дение головы назад выражает обособленность и чувство собственного достоинства на анатомическом уровне» (с. 100). В эстетике классицизма физическая сила становится менее важной, чем сдержанность и величественная осанка, т.е. утонченность. «Отныне мужская эстетика <...> переосмысляется в русле общих для обоих полов критериев красоты» (с. 101).
Все больше становится косметических средств. Пополняется палитра цветов. Ранее белый цвет господствовал над остальными; теперь к белому добавляется красный. Средства для улучшения внешности по-разному воспринимаются в контекстах частной и социальной жизни: если к их использованию для выхода в свет относятся терпимо, то в семейной жизни прихорашивание не поощряется. «Косметика принимается как средство создания определенной "видимости" на публике и отвергается как помеха "искренности" отношений в узком семейном кругу» (с. 104). Отказ от косметики рассматривается как первый шаг «на пути к благочестию».
Красота, постигаемая чувствами (XVIII век)
В эпоху Просвещения представление о человеческой красоте лишается какой-либо связи с божественным. Критерии красоты перестают быть абсолютными и становятся относительными. Никогда прежде телесная эстетика не находилась в столь тесной связи с проявлением чувств. Красивым признается только то, что «сулит наслаждение».
Роль вызываемого красотой потрясения еще никогда не была так велика. Излюбленным сюжетом живописцев и граверов становится счастливая случайность, «пойманное мгновение», все то, что наилучшим образом возбуждает зрительское любопытство: голые ступни, ноги, показавшиеся под развевающейся юбкой, грудь, покорно предлагающая измерить себя «Женскому портному» Кошена. «Эстетической ценностью наделяется все мимолетное, незначительное, неожиданное» (с. 115).
Требовалось, чтобы выражение лица, жесты и позы тела не только имели «чувственное» содержание, но и трогали и волновали наблюдателя. Представление об устройстве человеческих страстей дополняется новой характеристикой - «чувствительностью». Согласно «Энциклопедии» Дидро и Д'Аламбера, «человек с чув-
ствительной душой проживает жизнь полнее тех, кто таковой не наделен» (с. 118). Поэтому в представлениях о красоте важную роль играют слезы. Слово «страсть» постепенно вытесняется словом «чувство», понятием более тонким и сложным. Красота, проникнутая чувством, ставится вровень с красотой «возвышенной» (sublime), находящейся у вершины эстетического спектра.
Все больше авторов пытаются вывести законы красоты из опыта, переместить размышление об эстетике из «теологической» сферы в «антропологическую». Результатом этого стала множественность критериев красоты.
«Прагматический» подход к телу, характерный для последних десятилетий XVIII в., повлек за собой критику приспособлений, утягивающих фигуру, и прочих «искусственных» прикрас. Люди стали с осторожностью относиться к тесной одежде. Отныне для красоты требуются подвижность и легкость в движениях, а мода требует, чтобы ткань подчеркивала контуры тела. В то же время нижние части тела по-прежнему прячутся в необъятной драпировке.
Эстетика XVIII в. развивалась одновременно в двух направлениях: идеей первого была стандартная модель красоты, характеризующаяся представлением о силуэте в целом, его соразмерности, равновесии между бедрами и бюстом, плавных движениях; идеей второго - красота индивидуальная с ее неизбывным своеобразием, привлекательностью, идущей изнутри.
Появлению множества оттенков косметики способствовала, в частности, необходимость выразить чувства, сделать их заметными для окружающих. Для этого требуется палитра легких, неброских тонов, позволяющих передать все разновидности чувствительности. Впрочем, разнообразие оттенков отличало только продукцию наивысшего качества: подчеркнуть свою индивидуальность по-прежнему могут лишь избранные.
Следствием апофеоза чувствительности стало повышение интереса к ее «носителям»: фибрам, волокнам, нервам, посредством которых, как полагалось, выражаются чувства. Формируются новые, «активные» способы ухода за телом: тонизирующая ходьба, ванны, лечение холодом и прочие укрепляющие процедуры, влияющие на здоровье и красоту. При этом польза от ходьбы видится не столько в укреплении мышц, сколько в вибрациях и сотрясении тела. Сами прогулки превратились в настоящий ритуал -променад утренний и вечерний.
Итак, в конце XVIII в. утверждаются два принципа красоты: принцип красоты индивидуальной, выражающейся в чертах и мимике лица; принцип красоты коллективной, учитывающей анатомическое строение человеческого тела. В первом случае приоритет отдается сентиментальности и чувствам, во втором - гигиене и здоровью.
Красота «желанная» (XIX век)
В XIX в. столкновение человека с прекрасным связывается уже не с божественным откровением, как в XVI в., не с чувственным опытом, как в XVIII в., но с открытием своего внутреннего мира. Понятие «возвышенного», обозначавшее благородную и величественную красоту, переосмысляется в «психологическом ключе»: теперь с этим понятием связывают расширение внутреннего пространства, «возвышение» собственного «я» через зародившееся в глубине души чувство.
Слово «кокетство», прежде имевшее сомнительную репутацию, реабилитировано. Отныне считается, что умение кокетничать усиливает женское обаяние и избавляет от монотонности. Впервые возникает идея о наличии у человека права на красоту. В середине XIX в. декоративная косметика окончательно превратилась в «макияж»: теперь с ее помощью не только корректируют цвет лица, но и совершенствуют его форму и черты. Макияж позволяет расширить границы возможного: не только скорректировать недостатки внешности, но раскрыть, подчеркнуть и тем самым усилить природное «очарование».
В начале XIX в. поясничный изгиб занимает центральное место в эстетике женского тела: «в этой изогнутой линии больше легкости, чем силы, больше красоты позы, чем непосредственности и простоты жеста. Плавные, выгнутые линии поясницы сочетают в себе элегантность и беспомощность» (с. 175).
После Французской революции в гардероб возвращается скрывающая тело одежда. Одежда доминирует над очертаниями тела. Появляется особый тип мужской красоты, сочетающий силу и деликатность, крепость и хрупкость, - красота денди.
Телесный «низ» постепенно обретает право на существование. Линии тела проступают под одеждой. Очертания «низа» просту-
пают поэтапно. Корсет становится компактнее и перемещается на талию и бедра. Вначале очертания бедер видны только спереди, сзади же они по-прежнему скрыты под многочисленными приподнимающими их накладками. И лишь в конце XIX в. накладки исчезают. В одежде впервые появляется «простота». Платье свободно ниспадает или шьется с прямой юбкой.
Однако представления о стройности конца XIX в. не соответствуют сегодняшним. Входившие в моду «узкие» платья и округлая линия бедер требовали обязательного ношения корсета. Упругость женскому телу по-прежнему придают с помощью специальных формирующих предметов одежды. В самом начале XX в. женская телесная красота сводилась к изгибу буквой 8.
Нагота перестала восприниматься как нечто исключительное. Обнаженное тело демонстрируется начиная с 1880 г., главным образом в театре, на афишах и в журналах. Банализация наготы, в свою очередь, вела к изменению представлений о телесных формах. В начале XX в. определяются по крайней мере две модели внешности, представленные обнаженными и полуобнаженными женскими силуэтами: модель эротическая, демонстрируемая на сцене кафешантанов - с округлыми формами и крупными ляжками, и модель светская, элегантная, с вытянутыми линиями. В итоге вторая одержала победу над первой (с. 206).
Входившая в моду гимнастика, отдых у моря и летний пляж меняют каноны красоты. Плавность и гармоничность линий летнего силуэта резко контрастировали с мешковатыми формами зимнего силуэта, искусственно выгнутого в пояснице. В начале XX в. окончательный отказ от прогиба и корсета положил конец образу женщины-«декорации»: в прошлое уходят жеманные, «застывшие» позы, манеры и осанка. Свободные от корсета бедра отчетливо проявляются под одеждой. Вырисовываются новые линии тела.
Традиционные способы похудения направляются теперь на конкретную часть тела, чаще всего - на «низ». Отныне женщины хотят похудеть в области бедер. Совершенствование красоты тела подразумевает не только ухоженное лицо и занятие физическими упражнениями, не только систематическое принятие ванн для похудения, но и проведение специальных манипуляций: массажей и прочих местных воздействий. Оформляется представление об идеальном теле, которое может обрести каждый, прибегнув к специ-
альной технике и инструментам. В начале XX в. возникает новая организация - косметический салон.
Демократизация красоты? (1914-2000-е годы)
Начавшиеся в 1920-х годах изменения привели к господствующему сегодня идеалу «вытянутой, как шпиль, фигуры». В образец возводится тело пластичное и мускулистое, неизменными характеристиками которого выступают «хорошее самочувствие» и «плоский живот». Обретение красоты и здоровья становится главной целью человека.
Силуэт становится легче и длиннее. Ноги выставляют напоказ. Длина тела от стоп до торса, которая, если судить по модным журналам XIX в., долгое время равнялась двойной длине торса, теперь достигает тройной его длины (с. 237). В 20-е годы в моду входит «женщина-подросток». Все чаще женщины отдают предпочтение короткой стрижке. С практической точки зрения за волосами стало проще ухаживать, «от тяжелого и громоздкого отказались в пользу легкого и струящегося» (с. 239).
Журналы нового типа дают советы работницам, машинисткам, телеграфисткам, которые должны хорошо выглядеть на рабочем месте. Для этих целей изобретают новые инструменты: зеркала, пудреницы, помады, духи, которыми можно легко воспользоваться в течение всего дня, дамские сумочки и прочие аксессуары. Общий посыл этих советов: «Ведите мужской образ жизни, но оставайтесь женщиной» (с. 242).
Бывать «под открытым небом» становится непреложным правилом, и как следствие - начинает цениться солнечный загар. Загар становится социально престижным: он означал, что человек может позволить себе «настоящий отдых». Соответственно переосмысляется и обновляется вся косметология.
Демонстрация освещенного солнцем, активного, полуобнаженного тела укоренила в сознании образ, совмещающий худобу и силу. Постоянное сравнение открытых и сокрытых одеждой линий тела способствовало развитию антропометрии. Начиная с 1930-х годов страницы журналов пестрят цифрами: вес и объем тела сопоставляют с ростом человека. Вес впервые становится показателем здоровья.
В межвоенный период возникло множество состязаний в области телесной красоты: «Мисс Америка» (1921), «Мисс Франция» (1928), «Мисс Европа» (1929), а в 1952 г. появился конкурс «Мисс Вселенная». Слово «мисс» свидетельствовало о том, что в зарождающейся массовой культуре американский продукт выходит на первое место. Установленные на конкурсе модели красоты укореняются в общественном сознании: «В "демократическом", регламентированном состязании участвуют образцовые тела, все параметры которых измерены и выставлены напоказ» (с. 253). Окончательно утверждается тезис, что тело должно быть красивым не только в одежде, но и в купальнике. Конкурсы красоты усиливают тенденцию к утончению силуэта; в частности, снижается такой показатель, как индекс массы тела.
Исключительную роль в установлении канонов красоты сыграло кино. Лицо актрисы, увеличенное до размеров экрана, демонстрирует идеальный макияж. Оптическая иллюзия превращается в грезу, где лица светопроницаемы, а плоть прозрачна. В кино красота преображается, становится «совершенной, сияющей, вечной». Особенно выигрышно в свете софитов смотрелась белокурая шевелюра оттенка «платиновый блонд», который получали обесцвечиванием волос. «Все звезды - блондинки», - констатировал французский журнал «Киномир» в 1933 г.
В начале 1920-х годов Деллюк вводит понятие «фотогения», под которым понимается красота, имеющая «кинематографическую специфику». «Отныне что красиво, а что нет, решают фотоаппараты и камеры» (с. 263). В кинематографе родилось слово «гламур» - понятие, совмещающее в себе такие качества, как особым образом выставленный свет и внимание к деталям.
В эстетике четко обозначился переход к эротизму и чувственности. Постепенно слово «сексапильность» становится общеупотребительным. «Гедонистическое представление о красоте приобретает законные основания» (с. 264).
Утверждается представление, что для приобретения красоты следует потрудиться. Отныне силуэт формируют не хороший корсет и хороший портной, как в XIX в., а специальные упражнения и воля. Утвердился императив: «Будьте скульптором вашего тела». Хотя пластическая хирургия вплоть до начала XXI в. не стала всеобщей практикой, она воздействует на воображение людей.
«Скальпель уподобляется волшебной палочке, а сам врач - Прометею» (с. 285).
В 1950-1960-е годы окончательно одержала верх философия гедонизма и развлечений. Образцы красоты стали многочисленнее, доступнее, определеннее. Красота становится «всеобщей»: существует красота обездоленных, красота пожилых, мужская и женская красота. Тело превращается в «самый прекрасный предмет потребления».
Эротизация эстетики выдвигает на первый план красоту провокационную, вступившую в обостренный конфликт с ограничениями и приличиями. Образцом такой красоты стала красота Бри-жит Бардо. «Ее образ связан не только с желанием. Он связан с утверждением себя: Бардо не столько объект, сколько субъект, она скорее активна, чем пассивна. Она живет в собственном ритме, выбирает любовников и бросает их в соответствии с правилами, которые устанавливает только она» (с. 282).
На авансцену популярной культуры выдвигается еще один персонаж - манекенщица, важнейшее достоинство которой - фотогеничность.
Телесные эстетические практики завоевывают новые возрастные группы. Девушки-тинейджеры совершают те же ритуалы, что и взрослые: пользуются косметикой, прибегают к помощи пластической хирургии, эстетизируют себя.
В 1960-е годы переосмысляется понятие мужественного и женственного. Традиционно мужские модели одежды преобразуются в новомодные женские, провозглашается отказ от «апартеида в одежде»: джинсы и унисекс, рубашки и футболки, туники и поло нарушают устоявшиеся представления о социальных и половых различиях в костюме. В последней трети XX в. в описаниях женского тела постепенно приглушаются ярко выраженные «признаки пола»: скрываются бедра, прячется грудь и - самое оригинальное -выставляются напоказ твердые мышцы.
В свою очередь, многие черты мужского облика заимствовались у женщин, например длинные волосы. Мощные торсы уходят в прошлое, мужское тело становится тоньше и мягче. Появляется специальная литература «о красоте и здоровье мужчин». Мужчины все чаще пользуются косметикой и прибегают к пластической хирургии.
Ни феминизация мышц, ни маскулинизация стройности, разумеется, не делают мужскую и женскую модели красоты идентичными. Скорее, равенство существует в «свободной инаковости», в «вечно преодолеваемой, но никогда не исчезающей разнице полов» (с. 289).
К.В. Душенко
