CC BY
185
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2012. № 5
У. Бек
ЖИЗНЬ В МИРОВОМ ОБЩЕСТВЕ РИСКА: КОСМОПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ1
Предлагаем вниманию читателей перевод лекции Ульриха Бека, прочитанной на факультете политологии МГУ имени М.В.Ломоносова в июне 2012 г. Автор анализирует центральные проблемы и вызовы, с которыми сталкивается человечество на современном этапе своего развития. Совокупность глобальных угроз формирует мировое общество риска, открывая путь развитию транснациональных социальных общностей. У. Бек задается вопросом: насколько современные средства политического анализа адекватны нарождающейся новой космополитической реальности?
Ключевые слова: космополитизация, мировое общество риска, риск, катастрофа, реальная политика.
Когда мировой порядок рушится, начинается анализ. Впрочем, по всей видимости, это положение не соответствует преобладающему сегодня образу социальной мысли. В состоянии универсалистской отрешенности и сонной уверенности она витает над потоками эпохальных изменений.
Задумаемся на минуту о «космополитических событиях», изменивших мир в последние 25 лет: 11 сентября 2001 г., текущий финансовый кризис, изменение климата, ядерная катастрофа на Фукусиме, «арабская весна», еврокризис, движение «Захвати Уоллстрит». Все они имеют как минимум две общие черты: 1) они происходят совершенно неожиданно, т.е. данные события находятся за границами наших политологических и социологических категорий и нашего воображения; 2) они транснациональны или глобальны по своему масштабу и своим последствиям.
Отсюда вопрос: действительно ли сегодня универсалистский социальный анализ, о котором идет речь (будь то структуралистский, интеракционистский, марксисткий или основанный на критической или системной теории), является устаревшим и провинциальным?
1 «Космополитизм» — это перегруженное смыслами понятие, особенно в российском контексте; в настоящей работе под ним не подразумевается «непатриотичное настроение и поведение» (вслед за политическим определением Сталина). С моей точки зрения, теоретически и эмпирически «космополитический поворот» представляет ответ на эпистемологический вызов глобализации: как мы можем понимать и анализировать новую взаимосвязь мира. В общих чертах, методологически мой ответ таков: посредством взгляда на самих себя глазами других.
Устаревшим — потому что исключает очевидные моменты, например смену парадигмы в современном обществе и политике; провинциальным — потому что ошибочно абсолютизирует зависящий от предшествующей траектории развития опыт модернизации Западной Европы и Америки, тем самым нарушая социологическое понимание его особенности.
Было бы явной недооценкой ситуации сказать, что европейская социология, как и мировая социология в целом, нуждается в понимании модернизации других обществ для того, чтобы сформировать целостный взгляд на мир. Это тот случай, когда мы, европейцы, сможем понять себя только тогда, когда откажемся от своего провинциализма — другими словами, когда научимся видеть мир глазами других, и это станет нашим социологическим методом. Это то, что я называю космополитическим поворотом в социальных и политических науках.
Изложу свою позицию в семи тезисах.
1. Я поставлю под сомнение одно из наиболее влиятельных воззрений на общество и политику, свойственное социальным акторам и социологам, — методологический национализм. Методологический национализм воспринимает современное общество как общество, организованное посредством территориально ограниченных национальных государств.
2. Что понимается под космополитизацией? Чтобы ответить на этот вопрос можно привести хрестоматийный пример: глобальную трансплантологию.
3. В чем новизна «мирового общества риска»?
4. Каким образом глобальный риск — еврокризис — меняет политический ландшафт Европы?
5. Как воображаются и реализуются новые космополитические сообщества глобального риска (на примере ситуации с изменением климата)?
6. Каковы последствия делегитимации глобального неравенства для режима прав человека?
7. Какое место отводится правам человека в современных космополитических условиях?
1. Критика методологического национализма
Методологический национализм исходит из положения о том, что национальное государство и общество являются «естественными» социально-политическими формами современного мира. Он предполагает, что человечество естественным образом разделено на ограниченное число наций, которые изнутри организуют себя как национальные государства, а во внешнем пространстве устанавливают границы, позволяющие им отличить себя от других национальных
государств. Такой дуализм национального и интернационального представляет наиболее фундаментальную категорию политической организации. Действительно, в основе наших политических и социальных рамок научного понимания лежит понятие национального государства. Взгляд с позиций национального государства на общество и политику, право, справедливость и историю определяет политологическое и социологическое воображение. Именно методологический национализм не позволяет гуманитарным наукам постичь суть политических процессов, задающих динамику рисков и угроз современного мира и Европы.
Когда социальные или политические акторы подписываются под данным убеждением, я говорю о «национальном мировоззрении»; когда же вышеуказанное убеждение определяет точку зрения социолога, я говорю о «методологическом национализме». Различение между точками зрения социального актора и социолога видится чрезвычайно важным, поскольку между ними существует только историческая связь, но не логическая. Историческая связь порождает аксиоматику методологического национализма. Последний является не просто поверхностной проблемой или незначительной ошибкой. Методологический национализм оказывает влияние как на рутинный сбор данных, так и на такие базовые понятия современной социологии, как общество, класс, государство, демократия, семья, воображаемое сообщество и т.п.
Очевидно, что европейская социология XIX в. формировалась в рамках националистической парадигмы, и любые космополитические настроения заглушались ужасами больших войн. В методологическом национализме Эмиля Дюркгейма понятие «братство» превращается в «солидарность» и «национальную интеграцию». Конечно, под последней ученый подразумевает интеграцию национального государства — Франции, — хотя он не говорил об этом прямо (но правда также, что Эмиль Дюркгейм и Огюст Конт упоминали космополитизм как возможный образ будущего развития современного общества). Социология Макса Вебера включала в себя сравнительное исследование экономической этики и мировых религий, но политически его мысль вдохновлялась идеей национального государства.
Критику методологического национализма не следует путать с тезисом о конце эпохи национальных государств. Национальные государства (как показывают все исследования) будут процветать либо трансформируются в транснациональные государства (примером может служить Европейский союз). Ключевой момент состоит в том, что национальная организация как принцип структурирования социального и политического действия не может более служить точкой отсчета для социолога. Мы не сможем понять даже тенденции
ренационализации и реэтнификации в Восточной и Западной Европе и других частях света без космополитической перспективы. Социальные науки могут дать адекватный ответ на вызов глобализации только в случае, если, преодолев методологический национализм, они начнут ставить — эмпирически и теоретически — фундаментальные вопросы в рамках специализированных исследований и тем самым создадут основания для новой космополитической социальной науки.
Для преодоления методологического национализма мы нуждаемся в космополитическом повороте, космополитической перспективе.
2. Что означает «космополитизация»?
Мы живем в эпоху не космополитизма, но космополитизации: «глобальный Другой» — среди нас. Понятию «космополитизация» сопутствует множество заблуждений и ложных интерпретаций. Лучший способ понять его — привести хрестоматийный пример глобальной транспланталогии. Победа глобальной индустрии операций по пересадке органов (а вовсе не ее кризис!) подорвала ее собственные этические основания и открыла дорогу для теневой экономики, поставляющей на мировой рынок «свежие» органы. В мире радикального неравенства нет недостатка в отчаявшихся людях, готовых за гроши продать почку, часть печени, легкое, глаз и даже яичко. Судьба отчаявшихся пациентов, ждущих пересадки органа, переплетается с судьбой не менее отчаявшихся людей. Каждая сторона борется за свое выживание. Это порождает феномен, который я называю реальной космополитизацией чрезвычайной ситуации.
Эта скверная, пошлая, вынужденная космополитизация «свежих почек» перекинула мосты между Севером и Югом, центром и периферией, имущими и неимущими. В индивидуальном теле смешиваются континенты, расы, классы, нации и религии. «Мусульманские» почки очищают «христианскую» кровь. Представители «белых рас» дышат с помощью легких чернокожих. Белокурый менеджер смотрит на мир газами чернокожего уличного мальчишки. Католический священник живет благодаря печени проститутки из бразильских трущоб. Тела состоятельных людей превращаются в лоскутные одеяла. Бедные, напротив, потенциально или реально становятся одноглазыми обладателями одной почки, резервуаром для запасных частей. Поштучная продажа органов — их пожизненная страховка. А на другом конце цепочки — биополитический «гражданин мира» — белый мужчина, подтянутый или располневший, с почкой индуса и глазом мусульманина.
Этот пример иллюстрирует мое понимание «космополитизации»: глобальный бедный — не только среди нас, глобальный
бедный — внутри нас. И уже по одной этой причине «глобального Другого» более не существует.
Факты космополитизации очевидно представляют интерес для социальных наук. Поэтому важно четко различать философский космополитизм, имеющий дело с нормами, и социологическую космополитизацию, оперирующую фактами.
Космополитизм, в том его философском смысле, который вкладывают в него Иммануил Кант и Юрген Хабермас, означает нечто активное, задачу или сознательное решение, которое внедряется «сверху» и ответственность за реализацию которого несут элиты. Сегодня, однако, пошлая и нечистая космополитизация разворачивается стихийно и незаметно, мощно и агрессивно. Скрытая за фасадами существующих национальных конструкций, она существует вне зависимости от суверенных территорий и правил поведения. От самой вершины общества она идет вниз, обнаруживая себя в повседневной семейной жизни, рабочих отношениях, в индивидуальных телах и карьерах, хотя национальные флаги продолжают развиваться, а национальные идентичности, установки и формы сознания даже крепнут.
3. Именно это имеет место в контексте мирового общества
риска
Почему термин «мировое общество риска» так важен для понимания социально-политической динамики и трансформаций начала XXI в.? Накопление рисков — ядерных, экологических, финансовых, военных, террористических, биохимических и информационных — сегодня происходит повсюду в мире. В тех случаях, когда риск осознается как повсеместный, существует лишь три возможные реакции на него: отрицание, апатия и трансформация. Отрицание в значительной степени укоренено в культуре первого модерна2, однако политический риск отрицания ею игнорируется. Это ясно видно на примере развития ядерной энергии после Фукусимы. Апатия открывает дорогу нигилизму в рамках постмодернизма. Трансформация ставит тот же вопрос, что и мировое общество риска:
2 Автор обращается здесь к так называемой концепции «двух современностей». Общество первого модерна, основанное на индустриальном функционализме, инструментализме и научной рациональности, ставило своей задачей преодоление недостатка материальных благ. Созданные в процессе решения данной задачи институты порождают сегодня множество рисков. Результаты первого модерна ставят под угрозу его завоевания. Широкая рефлексия рисков становится неотъемлемой чертой эпохи второго модерна. При этом, как настаивает Бек, не произошло разрыва между базовыми принципами современности, скорее, имела место трансформация основных институтов модерна, например национального государства и семьи. Подробнее см.: Beck U., Grande E. Varieties of Second Modernity: the Cosmopolitan Turn in Social and Political Theory and Research // British Journal of Sociology. 2010. Vol. 61, N 3. P. 409-443.
каким образом осознание множественности зависящих от человека сценариев будущего и их рискованных последствий воздействует на восприятие и трансформирует его, а также условия жизни и институты современного общества? Один из ярких примеров — это, несомненно, глобальный финансовый кризис и та сумятица, которую он порождает в Европе и в мире в целом.
Прежде всего, следует различать риск и катастрофу. Риск не означает катастрофы. Риск означает предчувствие катастрофы. Риски предполагают перенос будущего в настоящее, в то время как реальное будущее будущих катастроф в принципе неизвестно. При отсутствии техник визуализации, символических форм и сообщений СМИ риски ничего не значат (с точки зрения текущего восприятия. — Прим. пер). Поэтому глобальные риски — это глобально медиатизированные риски.
С точки зрения социологии и политологии это означает следующее: предчувствие разрушений и бедствий принуждает нас к действию. Предчувствие будущих катастроф в настоящем (и еврокризис — опять точный пример) создает турбулентность в национальных и международных институтах, а также в повседневной жизни людей.
С политической точки зрения глобальные риски создают глобальное общество, которое мобилизирует людей поверх границ — национальных, религиозных, этнических и т.д.
В чем заключается новизна мирового общества риска? Современные общества и их основы приводятся в движение глобальным предчувствием мировых катастроф (изменение климата, финансовый кризис). Подобное восприятие производимых на глобальном уровне рисков и неопределенности характеризуется следующими чертами:
- делокализация: причины и последствия этих рисков не ограничены в рамках одного географического пространства, они принципиально вездесущи.
- невозможность подсчета ущерба: последствия реализации рисков в принципе не поддаются точной оценке; в своей основе — это вопрос «гипотетических», или «виртуальных», рисков, которые не в последнюю очередь опираются на утверждаемую самой наукой невозможность знания и нормативные расхождения в подходах к оценке.
- невозможность компенсации потерь: мечта о безопасности, характерная для европейского модерна XIX в., основывалась на научной утопии о контроле над опасностями последствий своих решений; происшествия могут случаться только в том случае, если они считаются компенсируемыми. Если климат меняется бесповоротно, если развитие генетики делает возможным необратимое вмешатель-
ство в жизнь человека, если случается ядерная катастрофа, тогда уже слишком поздно говорить о компенсации. Новое качество угроз человечеству разрушает логику компенсации, ее место занимает принцип «предосторожности путем предотвращения» (Франсуа Эвальд).
4. Каким образом глобальный риск — еврокризис — меняет
политический ландшафт Европы?
Со всей определенностью можно утверждать, что общепринятое понимание «большой Европы» также является производным от позиции методологического национализма. Этот национальный ракурс позволяет увидеть два возможных пути прочтения современной европейской политики и интеграции. Речь идет либо о федерации, ведущей к образованию федеративного супергосударства, либо о ин-терговернментализме, ведущему к федерации государств. Обе модели являются эмпирически неадекватными. Они не отражают важнейших аспектов — как в жизни сегодняшней Европы, так и отдельных наций, ее формирующих. Более того, рассматриваемые модели — антиевропейские в глубоком структурном смысле. Они отвергают главную цель — формирование Европы разнообразия, Европы космополитической, которая заботится о процветании различий.
Это становится очевидным, когда речь заходит о федерации государств, каждое из которых, как предполагается, будет защищать свой суверенитет от экспансии общеевропейской власти. С этой точки зрения европейская интеграция является разновидностью европейской самоколонизации. В равной степени это относится и к концепции федерального супергосударства. Последняя предполагает «фильтрацию» Европы посредством категорий национального мышления, способных понять ее только как огромное (этнокультурное) национальное государство. Как замечают противники этой идеи, она не имеет смысла. Создать одну европейскую нацию невозможно, нежелательно, и она являлась бы неевропейской по своей сути. Авторам этой концепции даже в голову не приходит, что, возможно, не совсем правильно думать о Европе как об увеличенной версии национального государства!
Концепция федерации государств так же, как и концепция федерального супергосударства, описывает игру с нулевой суммой — только с разных сторон. Будь то одно-единственное государство Европы (федерализм), в рамках которого больше не существует национальных государств-членов; либо национальные государства остаются правителями Европы, и в этом случае Европы не существует (интерговернментализм). В рамках такого мышления любые приобретения для Европы оборачиваются потерями для отдельных национальных государств вне зависимости от того, поддерживают ли они данные альтернативы.
Это именно тот случай, когда национальные категории мышления не позволяют вообразить Европу. Находясь в плену ложной альтернативы национального взгляда, мы вынуждены выбирать: жить без Европы либо жить с не-Европой! По всей видимости, в Европе сейчас сложилась именно такая ситуация. Две стороны одного тупика особенно заметны на фоне нынешнего еврокризиса.
Методологический национализм отрицает эмпирическую реальность космополитизированной Европы. Позвольте мне прибегнуть к прямой метафоре: Европа — как омлет. Если вы попытаетесь отделить желток от белка, вы потерпите неудачу!
Если евро рухнет, то рухнет и Европейский союз (об этом заявляли Ангела Меркель и Николя Саркози). Это предчувствие общеевропейской катастрофы принципиально меняет и европейский ландшафт власти.
Новый европейский ландшафт власти выглядит следующим образом. Грамматика власти подчинена имперскому различию между странами-кредиторами и странами-должниками. Таким образом, это не военная, но экономическая логика. (В этом отношении неуместны разговоры о «Четвертом рейхе».) Идеологические основания экономической логики составляет то, что я называю немецким ев-ронационализмом. Речь идет о расширенной версии национализма немецкой марки. Таким образом, немецкая культура стабильности возводится в ранг ведущей идеи Европы.
Последствие этого — раскол ЕС. Он проявляется прежде всего в новом внутреннем конфликте между странами Евросоюза, входящими и не входящими в еврозону. Те, у кого нет евро, оказываются исключенными из процесса принятия решений, влияющих на настоящее и будущее Европы. Они низводятся до положения сторонних наблюдателей и теряют свой политический голос. Это особенно очевидно в случае Великобритании, которая постепенно остается не у дел в вопросах определения курса развития Европы.
Однако драматический раскол также происходит в новом центре действий стран-участниц еврозоны, разрываемом кризисом. Это раскол между странами, которые уже зависят или в скором времени будут зависеть от вливаний средств из «фонда спасения»3, и странами, финансирующими этот фонд. Первым не остается иного выбора, кроме как покориться притязаниям на власть немецкого евронационализма. Так, перед Италией, одной из наиболее «европейских» стран, встает угроза утраты какой бы то ни было роли в формировании настоящего и будущего континента.
3 В данном случае автор имеет в виду Европейский стабилизационный механизм (European Stability Mechanism) — организацию, предоставляющую финансовую помощь странам еврозоны, находящимся в сложном экономическом положении. — Прим. пер.
Это пример того, как предчувствие европейской катастрофы, как риск изменяет европейский политический ландшафт. Я говорю не только о том, что риски евровалюты грозят разорвать Европу на части. Это, несомненно, так. Однако суть вопроса заключается в том, что основные правила европейской демократии отменяются либо вовсе превращаются в свою противоположность в обход парламентов, правительств, институтов ЕС. Принцип мультилатерализма превращается в унилатерализм, взаимодействие — в гегемонию, суверенитет — в лишение суверенитета, признание — в неуважение к достоинству других наций. Даже Франция, которая долгое время была во главе процесса объединения Европы, теперь вынуждена подчиняться Берлину из опасений за свой международный кредитный рейтинг.
В то же время риск падения евро открывает новые возможности и новые пространства для действия, новые политические возможности. Кодовыми становятся выражения: «банковский союз», «налог на финансовые транзакции», «еврооблигации», «европейское финансовое правительство», избираемый посредством процедуры прямого голосования «президент ЕС» и т.д. Фактически вопрос о том, каким образом управлять огромным пространством, охватывающим 27 стран-участниц, если для принятия любого решениея необходимо убедить в его целесообразности 27 глав государств, кабинетов министров и парламентов, разрешился сам собой. В отличие от старого ЕС еврозона de facto является сообществом двух скоростей. В будущем только еврозона — но не ЕС — будет в авангарде европеизации. Это открывает новые возможности для столь остро необходимого институционального творчества.
Позвольте мне привести еще один пример того, как предчувствие катастрофы меняет мир. Изменение климата глубоко трансформирует общество, порождая новые формы власти, неравенства и незащищенности, равно как и новые формы сотрудничества и солидарности на местном, национальном и глобальном уровнях. Отсюда следующий вопрос:
5. Развертывается ли сегодня процесс воображения новых «космополитических сообществ риска», находит ли он свое воплощение в жизни и как именно?
Ключевое понятие «космополитические сообщества риска» представляет собой расширенную версию понятия, введенного Бенедиктом Андерсоном в его работе о возникновении национальных государств как «воображаемых сообществ»4. Андерсон показал, что
4 Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. L.; N.Y, 1983.
национализм формируется не через непосредственные контакты с другими людьми, а, скорее, через осознание того, переживаешь ли схожие с ними состояния и находишься ли под воздействием схожих событий? Андерсон ввел понятие «воображаемое сообщество» для того, чтобы показать, каким образом происходит конструирование национальной идентичности. Моя задача заключается в том, чтобы расширить это понятие и дать ответ на следующий вопрос: как мы можем превратить понятие «воображаемые космополитические сообщества риска»5 в мощный инструмент для объяснения запутанных социальных, экономических и политических последствий изменения климата? Чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо уточнить три момента.
1. Динамика изменения климата является двуликой: в условиях изменения климата само понятие «сообщество» более не может опираться ислючительно на общие ценности. Скорее, новые глобальные взаимосвязи создаются посредством интерпретации угроз и ответственности, что создает пространство прагматичного контроля и учета. Это новое космополитическое пространство, которое, скорее, трансформирует, нежели замещает локальные и национальные сообщества, в значительной степени зависит от влиятельности причинных объяснений; и оно открыто для переговоров. Скептицизм в отношении изменений климата иллюстрирует наличие противоречий в рамках естественных наук. Несмотря на то что консенсус относительно антропогенной природы изменения климата уже достигнут на общемировом уровне6, принятию всеобъемлющего соглашения по климату все еще препятствуют социальные и географические границы. Борьба переплетающихся тенденций сотрудничества и конфликта продолжается.
2. Новые очертания мировой карты политической власти и социального неравенства в контексте изменений климата. Изменение климата трансформирует краткосрочные и долгосрочные формы социального неравенства, а также политические антагонизмы на локальном, национальном и глобальном уровнях. Возникновение новых космополитических сообществ риска определяется процессами распределения власти и ресурсов, социальной и естественной уязвимостью, а также различным восприятием несправедливости богатыми и бедными регионами7.
5 Beck U. Cosmopolitanism as Imagined Communities of Global Risk // "Imagined Communities" in the 21st Century. Special issue of the American Behavioral Scientist / Ed. by E.A. Tiryakian. 2011. N 55(10). P. 1346-1361.
6 Oreskes N. The Scientific Consensus on Climate Change // Science. 2004. N 306 (5702). P. 1686.
7 Эту зависимость можно исследовать на примере взаимосвязанности глобальных городов и политики в отношении климата (что я делаю вместе с моим исследовательским коллективом). — Прим. автора.
3. Усилившееся международное сотрудничество становится реальным воплощением космополитического императива. Из этого в конечном счете вытекает вопрос: как можно успешно преодолевать глобальные риски в условиях конкуренции множества сообществ со свойственными им различными нормативными моделями, материальными интересами и конфигурациями власти? Ответ на него дает понятие космополитическая реальная политика (Realpolitik). Для понимания и развития этого понятия необходимо отличать его от нормативно-философского космополитизма, с одной стороны, и идеалистического утопического космополитизма — с другой8. Космополитическая Realpolitik апеллирует не к общим ценностям и идентичностям (по крайней мере, не в первую очередь), но к власти и интересам, которые должны быть включены в область исследовательского внимания. Если мы принимаем такую «реалистическую» точку зрения, то основным вопросом будет следующий: каким образом гегемонистские «игры метавласти» (meta-power games) глобальной политики государств9 и государственных интересов могут служить достижению общих космополитических целей? Или, если воспользоваться краткой формулой Мандевиля10, как частные пороки могут быть трансформированы в общественные космополитические добродетели?
Понятие космополитической Realpolitik, призванное дать ответ на поставленный вопрос, основано на следующих положениях. Новая историческая реальность мирового общества риска такова, что ни одна нация не может решить стоящие перед ней проблемы в одиночку. Космополитизм, в указанном мною выше смысле, не призывает жертвовать собственными интересами и руководствоваться исключительно высокими идеями и идеалами. Напротив, он принимает тот факт, что в большинстве случаев политическое действие основывается на определенном интересе. Вместе с тем он настаивает на том, чтобы преследование собственного интереса не противоречило интересам более широкого сообщества. Таким образом, космополитический реализм в основе своей означает признание законных интересов других сторон и их учет при определении своих собственных интересов. В этом случае частные интересы становятся «рефлексивными национальными интересами», базирующимися на совместных стратегиях самоограничения; если быть более точным, расширение возможностей возникает в результате самоограничения.
8 Archibugi D. The Global Commonwealth of Citizens: Toward Cosmopolitan Democracy. Princeton, 2008; HeldD. Global Covenant: The Social Democratic Alternative to the Washington Consensus. Cambridge, 2004.
9 Beck U. Power in the Global Age: A New Global Political Economy. Cambridge, 2005; Idem. Twenty Observations on a World in Turmoil. Cambridge, 2012.
10 Mandeville B. The Fable of the Bees: or, Private Vices, Publick Benefits. L.; N.Y. 1989 [1714].
В идеале индивидуальные и коллективные цели — как национальные, так и глобальные — могут быть достигнуты одновременно. В реальности, однако, космополитическая Realpolitik часто сталкивается с ограничениями и проблемами11. Она не представляет собой панацею от всех мировых проблем и работает она тоже отнюдь не всегда. В частности, наличие космополитического решения отдельной проблемы зависит от нормативного и институционального контекста. Тем не менее основной посыл космополитической Realpolitik следующий: будущее открыто. Оно зависит от решений, которые мы принимаем.
Возможно, впервые в истории приверженность космополитизму обладает значимостью в реальном мире, притом не только как ответ на возникновение мирового общества риска. «Гегельянский» сценарий обещает возникновение общего космополитического императива: взаимодействуй или проиграешь! Права человека или катастрофа человечества!
Однако еврокризис сулит зловещую альтернативу, сценарий «Карла Шмидта»: «нормализация чрезвычайного положения»12. Однако нам пока немногое известно о том, как эти две тенденции взаимодействуют, а также, какие социальные и политические последствия они могут за собой повлечь.
6. Права человека или делегитимация космополитического
неравенства
Позвольте мне еще раз обратиться к вопросу об основных проблемах методологического национализма. Во-первых, в своем анализе действительности он игнорирует основополагающую реальность сегодняшнего дня — космополитизацию неравенства. Почему? Потому что, во-вторых, он утверждает дуализмы локального и глобального, а также национального и международного, которые сегодня постепенно размываются. В-третьих, методологический национализм (в любых формах) терпит неудачу в попытках осмыслить проблемы делегитимации неравенств и их политическую взрывоопасность.
Эти фундаментальные слабости хорошо просматриваются в «Теории справедливости» Джона Ролза13, а также в его более поздней работе «Закон народов»14. Ролз как философ очень недвусмысленно показывает себя методологическим националистом. Как достичь
11 Beck U., Grande E. Cosmopolitan Europe. Cambridge, 2007. Vol. 8.
12 Holzinger M., May S., Pohler W. Weltrisikogesellschaft als Ausnahmezustand. Weilerswist, 2010.
13 Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge, 1971.
14 Rawls J. The Law of Peoples: with "The Idea of Public Reason Revisited". Cambridge, 1999; Cheah P. Inhuman Conditions: On Cosmopolitanism and Human Rights. Cambridge, 2006.
справедливости в рамках нации — это тема его первой книги; в своей более поздней работе Ролз пошел дальше и обратился к проблемам глобального управления и глобальной справедливости. Но и в этом случае он принимает во внимание международную перспективу весьма упрощенно: помощь «обремененным» обществам является долгом либеральных, «хорошо организованных» народов. Как только «обремененные» общества трансформируются в «хорошо организованные», различия между нациями в уровне доходов не будут иметь никакого значения.
Ролз говорит: «Как только... все народы получат либеральное и добропорядочное правительство. не будет причин сокращать разрыв между средним уровнем благосостояния различных народов»15. С точки зрения Ролза, эти различия порождены различиями, которые оправдываются принципом (коллективной) результативности и национальными предпочтениями.
Такой национально ориентированный и искаженный взгляд на справедливость совершенно упускает из виду вопрос, который является чрезвычайно важным для понимания политической динамики и трансформаций неравенств: почему и при каких обстоятельствах социальные неравенства (возникающие или исчезающие объективно) утрачивают свою легитимность16? Существуют два важных условия:
1) создание равных норм;
2) сравнимость неравенств.
Первое условие обеспечивается распространением, защитой и институционализацией режима прав человека; второе — космополитизацией неравенств.
Оба условия переплетаются, превращая неравенства (безотносительно к тому, сокращаются они или возрастают) в политически взрывоопасные.
Происходящая сегодня трансформация арабского мира демонстрирует, как вера в равные нормы — права человека — создает возможность сравнивать неравенства и превращает их таким образом в политически взрывоопасные. В данном случае речь идет о транснациональной космополитической динамике, столь очевидной и одновременно удивительной. Соединенное сетями и безработное молодое арабское поколение свергает старый тоталитарный режим арабского Ближнего Востока. Возмущения вспыхивают в регионе, который долго сопротивлялся переменам. Исламисты были участниками этих восстаний, но не их зачинщиками. Движущей силой
15 Rawls J. The Law of Peoples: with "The Idea of Public Reason Revisited". Cambridge, 1999. P. 114.
16 Beck U. Remapping Social Inequalities in an Age of Climate Change: For a Cosmopolitan Renewal of Sociology // Global Networks. 2010. N 10(2). P. 165-181.
протестов стала светская молодежь с ее надеждой на свободу. Это молодое «глобальное поколение» индивидуализировано и в то же самое время космополитизировано Интернетом и социальной сетью Facebook. Это поколение, воодушевленное идеей прав человека, умеет сравнивать себя с другими. Хотя молодые арабы не заявляют об этом во всеуслышание, их восстание следует воспринимать как мятеж не только против стареющих правителей своих стран, но также и против национальных политических элит, которые пали жертвой тактик кооптации со стороны адептов режима, направленных на манипуляцию оппозицией.
И вновь мейнстрим социологии, оперирующий категориями воспроизводства существующего порядка, власти и политической системы, оказывается неспособным уловить суть исторического момента.
7. Позиционирование прав человека в современной
космополитической конъюнктуре
Практический дискурс прав человека заявляет о готовности взять на себя бремя защиты наиболее фундаментальных оснований бытия современного человечества. Поскольку эта универсальная миссия может прийти в конфликт с государственным управлением гражданами, дискурс прав человека является одним из способов придать космополитизации человеческое лицо. Так, Шнайдер и Даниэль Леви рассуждают в своей работе17. С их точки зрения, существует моральное и политическое противоречие между процессами космополитизации и правами человека.
Это можно проиллюстрировать на примере ранее упомянутых случаев: космополитизация означает, что глобальный Другой уже не находится «где-то там» или рядом с нами, он «внутри» нас. В упомянутом случае со «свежими почками» это «внутри нас» обретает «телесное» измерение. В то же время «включение» не предполагает «исключение»: «южная» почка очищает «северную» кровь. «Включение», о котором идет речь, не означает, что южанин с одной почкой будет включен в западный мир; скорее наоборот, он остается исключенным. И именно потому, что он остается исключенным, его «свежая почка» стоит дешево и будет помещена в тело, например, богатого западного епископа или кардинала (конкретное лицо не имеет значения). Таким образом, материальный процесс, который я называю космополитизацией, затрагивает самую суть того, что означает быть человеком.
С одной стороны, космополитизация усиливает связь с глобальным Другим, что открывает пространство для установления
17 Levy D., Sznaider N. Human Rights and Memory. University Park, 2010.
режимов прав человека. Не только транснациональные СМИ и телекоммуникационные сети, но также глобальные риски (такие, как изменение климата, финансовые кризисы, в определенной степени даже террористическая угроза) формируют глобальную политику и обещают сплотить нас в единое человечество. Этот вид «рефлексивной космополитизации» имеет отношение к множественности путей конструирования социального мира посредством артикуляции «третьей культуры»18. Вместо того чтобы рассматривать космополитизацию как особое, исключительное условие, которое либо существует, либо нет, как состояние или цель, которую необходимо достичь, нам следует посмотреть на нее как на этико-политического посредника социальной трансформации, основанной на принципе глобальной открытости; этот принцип порождает феномен глобальной общественности. Сегодня глобальная общественность играет критическую роль в этом процессе трансформации. Акцент ставится на космополитических моментах глобальной открытости, возникающей вследствие глобально распространяющихся рисков. С этой точки зрения рефлексивная космополитизация является формой раскрытия мира, проистекая из возможностей трансформации, имманентно присущих социальному миру19.
С другой стороны, в той степени, в какой эти процессы связаны с глобальными рисками (и императивами накопления капитала), они также порождают глубочайшие сомнения в продолжении сохранения человечества. «Понимание [космополитизации] как совокупности процессов, которые могут привести к губительным для человечества последствиям в случае, если они выйдут из-под влияния человека, конечно, не ново. Оно повторяет аналитическую схему, согласно которой характерная для человеческого взаимодействия и развития энтропия требует наличия высшей нормативной силы, чтобы держать ее под контролем, такой, например, как моральное чувство (Адам Смит), обобществленный труд (Карл Маркс), критический разум (Франкфуртская школа от Адорно до Хабермаса). Обострившиеся в последнее время дебаты о правах человека движимы этой логикой. Универсальный режим прав человека как нормативная система, упорядочивающая совокупность взаимодействий между коллективными акторами, такими как государства и группы интересов, между коллективными акторами и индивидами придаст нашему космополити-
18 Понятие третьей культуры, получившее достаточно широкое распространение в социальных науках последних двух десятилетий, отсылает нас к идее своеобразного глобального медиума, обеспечивающего коммуникативную связь и взаимопонимание различных культур. Медиум диалога культур (Я и Другой) постепенно обретает культурную форму, образуя третью культуру. — Прим. пер. См.: Delanty G. The Cosmopolitan Imagination: The Renewal of Critical Social Theory. Cambridge, 2009.
19 Beck U. The Cosmopolitan Vision. Cambridge, 2006; Delanty G. The Cosmopolitan Imagination: The Renewal of Critical Social Theory. Cambridge, 2009.
зированному миру человечность. Он позволяет нам рассматривать космополитическое состояние как человеческое состояние»20.
Я хотел бы выделить три способа, которыми глобализация связывается с реализацией ценностей человечности (прав человека): либеральный подход, транснациональный подход и космополитический подход. Это позволит прояснить мою собственную позицию.
1. «Согласно либеральному подходу глобализация производства и либерализация мировой торговли в послевоенный период способствуют всемирной институционализации универсальных прав человека, так как глобальная экспансия рыночных механизмов непременно сопровождается распространением верховенства закона и демократической культуры, а развитие «современного» способа производства разрушает традиционные социальные структуры общинного типа (Gemeinschaft), в рамках которых права рациональных индивидов приносятся в жертву коллективному долгу. В текущем научном дискурсе, когда национализм обычно отбрасывается как правая патриархальная идеология, повсеместно принимается следующий подход к глобализации: глобализация есть благо, а национальный парохиализм — зло для прав человека в целом и для прав женщин в частности. Этот нарратив можно встретить в культурологических исследованиях, например в выступлении Ар-джуна Аппадураи в защиту постнационального мирового порядка. Он также присутствует в социальной политике, например в рамках предпринимательского, корпоративного интернационализма, проблематикой которого занимаются крупные подразделения международных организаций (ООН, ВТО и пр.)»21.
2. Транснациональный подход признает «неравенство, свойственное глобализации, но продолжает считать, что она способствует реализации универсальных ценностей человечности. Утверждается, что хотя глобализация ведет к возрастающему неравенству, она тем не менее является горнилом, в котором выплавляются новые географические пространства, способствующие процветанию транснациональных политических институтов и режимов прав человека, формирующих основания для глобального гражданства22. Известная работа Саскии Сассен о глобальных городах23 являет собой прекрасный пример данного подхода. Другой иллюстрацией этой позиции
20 Cheah P. Inhuman Conditions: On Cosmopolitanism and Human Rights. Cambridge, 2006. P. 178.
21 Ibid. P. 179.
22 Следует отметить, что смысл понятия «мировое гражданство» (global citizenship) включает не только статусно-символическую составляющую, но также деятель-ностный элемент, предполагающий активное участие «гражданина мира» в решении глобальных проблем. — Прим. пер.
23 Sassen S. The Global City: New York, London, Tokyo. Princeton, 2001; Idem. Cities are at the Center of Our Environmental Future // SAPIENS. 2010. N 2 (3). P. 1-8.
может выступить книга Майкла Хардта и Антонио Негри «Империя». Они доказывают, что множественность трудовых мигрантов конституирует «новую человеческую географию»24.
3. Космополитический подход ставит под вопрос принимаемую за аксиому связь между транснациональной миграцией и реализацией ценностей человечности, указывая на амбивалентность процессов космополитизации (описанный выше двуликий процесс)25.
Резюме
Что я подразумеваю под «космополитическими социальными науками»?
Во-первых, обширный пласт литературы по общественным наукам оказывается жертвой предпосылки методологического национализма о том, что национально-территориальное остается изначальным вместилищем данных, необходимых для анализа социальных, экономических, политических и культурных процессов. В начале XXI в. мировое общество риска бросает политический и теоретический вызов идее, согласно которой тесное переплетение границ и истории является единственным средством социальной и символической интеграции [обществ] и научного анализа!
Во-вторых, я отвергаю широко распространенные значения понятия «космополитизм», отделяя его от таких понятий, как универсализм, глобализм, транснационализм и интернационализм. Космополитизация является идеалом и реальностью универсализма, который обеспечивает особое измерение глобальности, включающей национализм и транснационализм и при этом не исключающей множественности этничностей и культур.
В-третьих, я предлагаю существенно изменить [привычную] точку зрения: космополитизация, по моему мнению, представляет не универсальный антитезис существованию различных парти-кулярностей (национализму, локализму, культурализму и т.д.), но, скорее, синтез предыдущих теорий. Она преодолевает дуализмы между универсализмом и партикуляризмом, интернационализмом и национализмом, глобализацией и локализацией. Следовательно, космополитизация — это намного больше, нежели чем политическая теория, философская утопия (или для кого-то антиутопия), программа управления, личный образ жизни или состояние мысли. Это реальность нашего времени.
24 Hardt M, Negri A. Empire. Cambridge, 2000.
25 В данном случае автор ссылается на высказанную выше идею о том, что глобальные связи выстраиваются сегодня не только на базе общих ценностей, но также под влиянием восприятия глобальных рисков. Соответственно возникает возможность реализации «гегельянского» сценария (императив «сотрудничай или проиграешь!») или сценария «Карла Шмидта» («нормализация чрезвычайного положения»). — Прим. пер.
Утверждение о том, что космополитизм есть нереалистичная идеология, я переворачиваю с ног на голову и заявляю, что защитники национального — вот кто истинные идеалисты. Они воспринимают реальность сквозь устаревшую национальную призму, которая не позволяет увидеть глубокие изменения в существующей реальности. Это превращает их теорию в устаревшую со свойственными ей заблуждениями. Если суммировать сказанное в одном тезисе, то в мировом обществе риска национализм становится врагом нации. Следовательно, космополитизация — это перспектива для научных исследований, политическая реальность и нормативная теория. Она также является критической теорией нашего времени, так как бросает вызов наиболее фундаментальным для нас истинам — прежде всего национальной истине.
Перевод с английского В.В. Сутырина
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. L.; N.Y, 1983.
2. Beck U. Cosmopolitanism as Imagined Communities of Global Risk // "Imagined Communities" in the 21st Century. Special issue of the American Behavioral Scientist / Ed. by E.A. Tiryakian. 2011. N 55(10). P. 1346-1361.
3. Beck U. Power in the Global Age: A New Global Political Economy. Cambridge, 2005.
4. Beck U. Remapping Social Inequalities in an Age of Climate Change: For a Cosmopolitan Renewal of Sociology // Global Networks. 2010. N 10(2). P. 165-181.
5. Beck U. The Cosmopolitan Vision. Cambridge, 2006.
6. Beck U., Grande E. Cosmopolitan Europe. Cambridge, 2007.
7. Beck U., Grande E. Varieties of Second Modernity: The Cosmopolitan Turn in Social and Political Theory and Research // British Journal of Sociology. 2010. N 61(3). P. 409-443.
8. Cheah P. Inhuman Conditions: On Cosmopolitanism and Human Rights. Cambridge, 2006.
9. Delanty G. The Cosmopolitan Imagination: The Renewal of Critical Social Theory. Cambridge, 2009.
10. Holzinger M., May S., Pohler W. Weltrisikogesellschaft als Ausnahmezustand. Weilerswist, 2010.
11. Levy D., Sznaider N. Human Rights and Memory. University Park, 2010.
12. Oreskes N. The Scientific Consensus on Climate Change // Science. 2004. N 306 (5702). P. 1686.
12. Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge, 1971.
13. Rawls J. The Law of Peoples: with "The Idea of Public Reason Revisited". Cambridge, 1999.
14. Sassen S. Cities are at the Center of Our Environmental Future // SAPIENS. 2010. N 2 (3). P. 1-8.
15. Sassen S. The Global City: New York, London, Tokyo. Princeton, 2001.
