CC BY
36
К.А. Чекалов
ЖАК-АНРИ БЕРНАРДЕН ДЕ СЕН-ПЬЕР О Ж.-Ж. РУССО
Аннотация
Публикация фрагмента незавершенного очерка известного писателя, автора повести «Поль и Виргиния» Ж.-А. Бернардена де Сен-Пьера «La Vie et les ouvrages de Jean-Jacques Rousseau» (опубл. 1820). Перевод снабжен небольшим вступительным текстом и примечаниями.
Ключевые слова: Руссо, Париж, кофе, вино, болезнь, природа, прогулки, ипохондрия.
Tchekalov K.A. J.-H. Bernardin de Saint-Pierre on J.-J. Rousseau
Summary. This publication of the fragment from the book «The life and works of J.-J. Rousseau» by J.-H. Bernardin de Saint-Pierre is the first translation of it in Russian.
Ближайшим учеником, другом (на протяжении около восьми лет) и последователем Руссо был Жак-Анри Бернарден де Сен-Пьер, посвятивший ему немало интересных строк. После кончины Жан-Жака именно автор «Поля и Виргинии» воспринимался «республикой словесности» как ведущий знаток его творчества и продолжатель его духовных традиций; удрученные утратой своего кумира поклонники потянулись именно к Сен-Пьеру. Опыт общения двух писателей отразился в отчасти навеянной «Приключениями Телемака» Фенелона (а отчасти - «Астреей» Оноре ДЮрфе) незавершенной «поэме в прозе» Сен-Пьера «Аркадия» (1781), замысел которой был во многом подсказан именно Руссо. Автор приводит ряд деталей касательно их совместных прогулок (включая красноречивые и даже несколько плакатные примеры
народной любви к Руссо), а также некоторые характерологические особенности Жан-Жака (замедленность рефлексии; простота и непосредственность, как у юной девственницы). Кроме того, «Аркадия» содержит ценный материал по поводу утопической составляющей философии Руссо; так, практически настроенный Сен-Пьер упрекает Жан-Жака за то, что тот не предпринял никаких социальных экспериментов и не устроил утопию на отдельно взятом острове; в ответ Руссо возразил, что является теоретиком, а не практиком.
В «Этюдах о природе», одном из наиболее масштабных сочинений Бернардена де Сен-Пьера (1773-1782), сильно выражено влияние «Эмиля» и «Прогулок одинокого мечтателя» (особенно седьмой из них). Тем не менее есть все основания говорить о сознательной полемике Сен-Пьера с идеями Руссо1. В целом же, по мнению современных исследователей, Бернарден де Сен-Пьер и Руссо одновременно были и чрезвычайно близки, и чрезвычайно далеки2, встречи же двух писателей протекали, по мнению М. Делона, «скорее под знаком музыки и ботаники», нежели литературы3.
Первый визит Сен-Пьера к Руссо, о котором идет речь в приводимом нами отрывке, состоялся несколько недель спустя после прибытия писателя в Париж, в июле 1771 г. (сам Сен-Пьер ошибочно датирует это событие 1772 г.). К тому времени имя Сен-Пьера - успевшего немало попутешествовать по свету, включая Россию, - еще не было известно широкой публике: его книга «Путешествие на Иль-де-Франс» вышла только в 1773 г. и не имела успеха.
К работе над очерком «Жизнь и творчество Жан-Жака Руссо» Бернарден де Сен-Пьер приступил в 1778 г., но так и не довел ее до конца. Рукопись - включавшая в себя также подготовленную вскоре после кончины Вольтера и написанную в духе обычного для Французской академии жанра сопоставительных очерков о различных представителях словесности «Параллель Вольтера и Руссо» - представляет собой подборку отдельных заметок, черновиков, «анекдотов, размышлений и суждений относительно характера, поведения, образа мыслей, вкусах»4 Жан-Жака. Быть может, одной из причин отказа Сен-Пьера продолжать работу стал выход в свет в апреле 1782 г. «Исповеди» (которую автор
«Поля и Виргинии», впрочем, не читал, но эпизоды из которой автор ему пересказывал). Первая публикация незавершенного очерка Сен-Пьера была осуществлена известным литератором Луи Эме-Мартеном (1782-1847) в ноябре 1820 г., причем публикатор снабдил текст собственным очерком «Сопоставление Бернардена и Руссо». Как отмечают современные исследователи, публикатор (а именно с ним сочеталась браком после кончины Сен-Пьера вторая жена писателя) не во всем верен тексту рукописи5. В начале ХХ в. Морис Сурьо, основываясь на хранившейся в Гаврской библиотеке рукописи, выпустил свободное от вольных трансформаций Эме-Мартена издание6. Последнее на сегодняшний день издание книги, подготовленное профессором Брюссельского университета Р. Труссоном, вышло в свет в 2009 г.7; при всех его очевидных достоинствах назвать его в полной мере академическим нельзя.
В очерке Бернардена де Сен-Пьера имеется целый ряд фактических неточностей (они касаются не только даты первой встречи писателей; например, годом рождения Руссо автор очерка считает 1708), но в целом он является важным и живым документом, связанным с личностью Жан-Жака. При отборе текста для перевода мы руководствовались следующими соображениями: во-первых, хотелось предложить вниманию читателей более или связный фрагмент, который бы давал представление не только о личности Руссо, но и об особенностях писательской манеры Жа-ка-Анри Бернардена де Сен-Пьера; во-вторых, мы сделали акцент не на литературных и эстетических пристрастиях Жан-Жака, а на его бытовом поведении (о котором отечественный читатель осведомлен гораздо менее).
В июне 1772 г. один из моих друзей8 предложил свести меня к Жан-Жаку Руссо. Он привел меня к дому, стоявшему на улице Платриер9, почти что насупротив здания почты. Мы поднялись на пятый этаж; постучались в двери, и нам открыла госпожа Руссо10. «Заходите, господа, мой супруг немедля примет вас», - сказала она11. Мы оказались в чрезвычайно тесной передней, где была аккуратно расставлена всевозможная кухонная утварь, а оттуда прошли в кабинет12, где сидел г-н Руссо, облаченный в редингот и белый чепец; он был погружен в переписывание нот13. Он поднялся с
радостной улыбкой и предложил нам стулья; затем вернулся к своей работе, одновременно поддерживая с нами беседу.
Сложения он был худощавого, росту среднего; одно плечо у него казалось выше другого, то ли вследствие какого-либо природного изъяна, то ли из-за неудобной позы, в которой ему приходилось работать; возможно, наконец, что причиной всему был возраст, ведь в ту пору ему стукнуло 64 года. В остальном же он отличался стройностью. Смуглый цвет кожи оттенял румянец на щеках; изящный рот, весьма благородно очерченный нос, круглый выпуклый лоб, горящие глаза. Те складки, которые обыкновенно спускаются от ноздрей к уголкам рта и придают особую примет-ность лицу, выказывали его величайшую чувствительность и даже придавали несколько страдальческое выражение. Благодаря глубоко посаженным глазам и опущенным ресницам в лице его читалась некоторая меланхолия; резкие морщины на лбу выражали мировую скорбь, зато множество мелких морщинок вокруг глаз, напротив, сообщали его лицу веселость и даже некоторую едкость; когда он смеялся, глаза совершенно утопали во впадинах. Различные страсти поочередно отображались на лице его в зависимости от темы разговора, оказывавшей то или иное воздействие на его душу; но и в спокойном состоянии лик его хранил печать всех этих переживаний, и в выражении его было что-то неизъяснимо любезное и одновременно утонченное, трогательное, побуждающее как к состраданию, так и к почтению.
Рядом с ним стоял шпинет14, и он то и дело наигрывал на нем различные мотивы. Всю обстановку комнаты составляли две узкие постели, обтянутые, как и стены, грубой бумажной материей в бело-голубую полоску; комод, столик и несколько стульев. На стенах висел план леса и парка Монморанси15, где он проживал, а также картина с изображением английского короля, в прошлом его благодетеля16. Супруга его сидела и пошивала белье17; в подвешенной к потолку клетке распевал чиж; воробьи прилетали клевать хлебные крошки с подоконников растворенных на улицу окон; что касается окон передней, то на них громоздились ящики и горшки с растениями, но не культурными, а дикими. Царившие в доме чистота, умиротворенность и простота доставляли неподдельную радость.
Он стал рассказывать мне о своих путешествиях, а затем разговор перешел к свежим новостям; засим он зачитал мне свой ответ на письмо г-на маркиза де Мирабо18, который втянул его в политический спор. В ответном письме он умолял Мирабо не заставлять его более участвовать в литературных распрях. Я завел с ним разговор об его сочинениях и заметил, что предпочитаю всем остальным «Деревенского колдуна»19. Мне показалось, что мое мнение весьма обрадовало его. «Я также предпочитаю это свое сочинение всем прочим», - сказал он. Вслед за этим Руссо показал мне собранную им коллекцию всевозможных семян, которую он разместил во множестве мелких коробочек. Я не смог удержаться, чтобы не заметить, что никогда в жизни не встречал человека, который сумел бы собрать столь обширную коллекцию семян и одновременно располагал бы столь скромными земельными угодь-ями20. Это мое замечание рассмешило его. Когда мы собрались уходить, он проводил нас до лестничной площадки.
Несколько дней спустя он явился ко мне с ответным визитом. На нем был круглый, обильно напудренный и завитый парик, нанковое платье21; под мышкой он держал шляпу, в руке - небольшую тросточку. Из-за докучавших ему мозолей на ботинках имелись разрезы в форме звездочек. Весь облик его казался воплощением скромности, но и чистоплотности - говорят, именно таким представал перед окружающими Сократ22. Дабы пополнить его коллекцию семян, я предложил ему орех морского кокоса23; он благосклонно принял его. Пред тем, как выйти на улицу, я повел его в одно из помещений своего дома и показал великолепный образец бессмертника вонючего, цветки которого напоминают клубничины, а листья - лоскуты серого драпа24. Руссо нашел его восхитительным, но я уже обещал растение другому и не мог им распоряжаться. Когда мы с ним пересекали квартал Тюильри25, он почувствовал запах кофе. «Вот аромат, который мне чрезвычайно по душе», - сказал он. «Когда на нашей лестнице кто-то жарит ко-фе26, иные из соседей притворяют двери, а я так напротив, распахиваю свою». «Стало быть, вы часто пьете кофе, коли вам так нравится его запах?», - спросил я. «Да, - ответил он, - изо всех деликатесов я отдаю предпочтение только двум - мороженому и кофе». Поскольку я привез с острова Бурбон27 большой тюк с кофе, я упаковал его в несколько свертков и раздавал их своим
друзьям. Один из этих свертков я послал на следующий день Руссо, приложив к нему записку; в ней я сообщил, что, зная об его пристрастии к заморским семенам, я покорнейше прошу принять этот подарок. В ответ я получил от него чрезвычайно учтивую записку, где он благодарил меня за проявленное мною внимание.
Однако уже вечером того же дня я получил от него новое послание, выдержанное совсем в ином тоне. Вот его содержание:
Пятница, 3 августа 1771 г.
Поскольку сверток от вас, сударь, прибыл в тот момент, когда я принимал гостей, а кроме того, в силу моей уверенности, что речь и впрямь идет о заморских семенах, я не стал открывать его тотчас же и ограничился краткой благодарственной запиской. Развернув же сверток, я уверился в том, что в нем содержится кофе. Сударь, до сей поры мы встречались с вами лишь единожды, а вы уже начинаете приносить мне дары; ваш поступок представляется мне несколько скоропалительным. Коль скоро у меня нет возможности дарить кому бы то ни было подарки, то я взял себе в привычку, дабы избежать неравных знакомств и неловкости, таковыми порождаемой, не видеться с людьми, приносящими мне дары. Предоставляю вам самому решить, оставите ли вы у меня кофе или же пришлете слугу забрать его. Если вы изберете первый путь, соблаговолите принять мою благодарность, и на этом расстанемся.
Примите, сударь, мои уверения в совершеннейшем к вам почтении.
Ж.-Ж. Руссо28.
Я ответил ему, что, коль скоро я побывал в стране, где произрастает кофе, размер и качество моего подарка не кажутся столь значительными; что, впрочем, я оставляю ему полную свободу выбора одного из двух предложенных им вариантов. Эта небольшая размолвка была разрешена выдвинутым им ко мне условием: принять в качестве дара корень женьшеня29 и книгу по ихтиологии, которую ему прислали из Монпелье30. Он пригласил меня на следующий день к себе отобедать. Я пришел к нему в одиннадцать утра; мы беседовали до половины первого. Затем супруга его расстелила скатерть. Он достал бутылку вина, и, ставя ее на стол, спросил меня, хватит ли нам ее и вообще, склонен ли я к спиртным
напиткам31. «А сколько нас будет за столом?» - спросил я. «Трое, -ответил он, - вы, моя жена и я». «Когда я пью вино в одиночку, -сказал я, - у меня уходит более половины бутылки; в компании друзей я выпиваю больше». «Стало быть, - заметил он, - одной бутылки нам не хватит; мне следует спуститься в погреб». Он принес оттуда вторую бутылку. Жена принесла два блюда: одно с пирожками, другое же было накрыто крышкой32. Руссо сказал мне, указывая на первое блюдо: «Вот ваша порция, а другая - моя». «Вообще-то я редко кушаю выпечку, - сказал я, - но вашу отведаю охотно». «О! - воскликнул он, - оба блюда - самая обыкновенная еда, но как раз вторым многие пренебрегают; это швейцарское блюдо - рагу из бараньего сала, овощей и каштанов»33. Блюдо оказалось отменным34. Далее были поданы нарезанные кусочки говядины, затем сухарики и сыр. После этого супруга Руссо подала кофе. «Ликера я вам не предлагаю, - сказал он мне, - потому что у меня его нет; я прямо как тот монах, который читал проповедь против прелюбодеяния - предпочитаю выпить бутылку вина, нежели стаканчик ликера»35.
Во время обеда мы беседовали об Индии, греках и римлянах. После еды он сходил и принес мне несколько рукописей, о которых я скажу, когда пойдет речь о его сочинениях. Он зачитал мне продолжение «Эмиля», несколько писем на ботанические темы, небольшое стихотворение в прозе о левите, у которого сыны Ве-ниаминовы подвергли бесчестью жену36, а также чудесные фрагменты из Тассо в его переводе37. - «Рассчитываете ли вы опубликовать эти переводы?» «О нет, Боже упаси! - сказал он, - ведь я делал их для собственного удовольствия, чтобы было о чем поговорить вечером с женой». «Да, да, как всё это трогательно! - подхватила госпожа Руссо, - о, несчастная Софрония! Как горько я плакала, когда муж прочитал мне это место». Наконец она предупредила меня, что уже девять вечера; выходит, десять часов пронеслись как одно мгновение (... )38
От короткого обзора жизненного пути Руссо перейдем теперь к его физическому сложению. В большинстве путешествий своих он предпочитал ходить пешком, однако же, несмотря на это, так никогда и не приучился гулять по мостовым - ступни его отличались чрезвычайной чувствительностью. «Смерти я не боюсь, - говаривал Руссо, - я боли боюсь». Между тем он обладал
большой физической силой: в 70 лет он имел обыкновение после обеда гулять по лугу Сен-Жерве39 или же обходить весь Булонский лес40, и при этом к концу прогулки не выказывал никаких признаков усталости. Он страдал флюсами, от которых потерял часть зубов. Чтобы успокоить боль, он набирал в рот ледяной воды. Он заметил, что горячая пища вызывает зубную боль, а у животных, которые питаются холодной пищей и пьют холодную воду, зубы всегда чрезвычайно здоровые. Я имел возможность проверить действенность этого метода и оценил по достоинству его наблюдательность; ведь народы Севера, и среди них голландцы, почти все имеют испорченные зубы вследствие того, что пьют чересчур горячий чай, зато крестьяне из моих родных мест могут похвастаться здоровыми зубами. В молодые годы у него бывали столь сильные сердцебиения, что из соседней комнаты можно было слышать уда-ры41. «Я был в ту пору влюблен», - рассказывал он мне. - «В Мон-пелье я отправился к знаменитому медику Фитце42, тот, смеясь, взглянул на меня и сказал, хлопнув по плечу: "Дружище, вам следует время от времени выпивать добрый стаканчик вина"». «Болезнью счастливых людей» он именовал приступы тоски, ва-пёры. «Любовные вапёры сладостны, - возразил я ему, - но если б вы одновременно с ними испытали приступы тоски от уязвленного честолюбия, у вас, возможно, сложилось бы иное мнение». Тем не менее время от времени былая ипохондрия давала о себе знать. Он рассказывал мне, что не так давно едва не умер от страха, находясь в тупике Дофен и не имея возможности оттуда выйти43, поскольку ворота Тюильри только что заперли, а въезд в улицу преграждали кареты; но как только путь оказался свободен, его тревога тут же рассеялась. К этому недугу он применил одно средство, которое годится от любого недомогания: он устранял его причины. Он избегал напряженного раздумья, чтения и крепких напитков. Физические упражнения, душевное расслабление и отвлечение мыслей еще более улучшали его состояние. Долгое время он страдал от грыжи и запора мочи44, что побуждало его носить бандажи и зонд. Поскольку, находясь за пределами Парижа, он обыкновенно жил уединенно, он придумал себе длиннополый, подбитый мехом наряд, чтобы скрыть свой недуг. А коль скоро в таком состоянии парик был ему неудобен, он стал носить чепец45. С другой стороны, наряд сей казался диковинным детворе и зевакам, которые
неотступно следовали за ним, и в конце концов ему пришлось от него отказаться. Так что необходимость облачаться в якобы армянский костюм, который, по мнению многих, он носил оригинальности ради, на самом деле объяснялась его недугами46.
В конце концов он излечился от своих недугов, отказавшись от помощи лекарей и лекарского искусства. Даже когда с ним приключались какие-либо непредвиденные происшествия, он не обращался к медикам. Как-то раз, осенним вечером 1770 г.47, он шел по Менильмонтанскому спуску48 и на него наскочил один из тех огромных датских псов, коих тщеславие их богатых хозяев заставляет бежать впереди карет - на беду пешеходов49. Пёс столь резко толкнул его на мостовую, что Руссо упал без чувств; какие-то милосердные прохожие подняли его; верхняя губа его была рассечена, мизинец левой руки разодран; он пришел в себя; хотели было послать за коляской, но Руссо отказался, опасаясь, что его там разберет холод. Домой он вернулся пешком; прибежал лекарь, Руссо поблагодарил его за участие, но отказался от помощи и довольствовался промыванием ран, которые несколько дней спустя полностью затянулись. «Лечит сама природа, а не люди», - говаривал он.
Если же его одолевал какой-либо внутренний недуг, он садился на диету и уединялся, утверждая при этом, что отдохновение и одиночество столь же необходимы для недужного тела, сколь и для души.
Его здоровый образ жизни позволил ему сохранить свежесть, силу и веселый нрав до конца. Летом он поднимался с постели в пять утра и до семи с половиной переписывал ноты, после чего завтракал. Одновременно с завтраком он раскладывал на бумаге растения, собранные им накануне вечером50; откушав, вновь принимался за ноты; в половине первого обедал. В половине второго частенько отправлялся выпить кофе в кафе на Елисейских полях51, где мы с ним назначали встречу. Кафе это находилось в небольшом павильоне, что стоял в саду герцогини Бурбонской52 -прежде там обычно принимала ванну госпожа маркиза де Помпадур. Затем он отправлялся за город собирать растения для гербариев, причем даже на открытом солнце, в сильную жару предпочитал держать шляпу под мышкой, утверждая при этом, что солнечные лучи действуют на него благотворно. Я же со своей
стороны говорил ему, что представители всех южных народов носят головные уборы, тем более высокие, чем ближе они живут к экватору; я приводил ему в пример турецкие и персидские тюрбаны, длинные заостренные чепцы китайцев и сиамцев, а также высокие, на манер епископских митр, шапки арабов. Все эти народы стремятся к тому, чтобы между головой и головным убором имелся солидный воздушный зазор, в то время как народы Севера обходятся плоскими шапочками; к этому я добавлял, что природа устраивает дело таким образом, чтобы в жарких странах произрастали широколиственные деревья, призванные предоставить животным и людям густую тень53. Наконец, я напоминал ему о природном инстинкте зверей, которые стремятся укрыться от жары в тени; однако же все эти доводы не производили на него никакого впечатления - он ссылался на свои привычки и опыт. Между тем приключившийся с ним летом 1777 г. недуг я приписываю как раз действию прогулок54; то было разлитие желчи, сопровождавшееся тошнотой и столь резкими судорогами55, что, по его собственному утверждению, он никогда прежде не испытывал подобных страданий. Возможно, что и его последняя болезнь, сразившая его на следующий год в тот же сезон, после подобных же прогулок, могла быть связана с той же причиной56. Сколь сильно он любил солнце, столь же крепко недолюбливал дождь. В дождливую погоду он неизменно сидел дома. «Я, - со смехом говаривал он, - представляю собой полную противоположность человечку со швейцарского барометра - когда он прячется, я иду гулять, а когда вылезает наружу, я возвращаюсь домой»57. С прогулки он возвращался незадолго до заката солнца; затем ужинал и ложился спать в девять с половиной часов. Таков был распорядок его жизни. Вкусы у него были немудреные и почти что природные. Питался он всем
58
подряд , кроме спаржи, утверждая, что она дурно влияет на мочевой пузырь59. Недозрелые фасоль и горох, молодые артишоки он почитал менее здоровой и менее приятной на вкус пищей, нежели те, что достигли зрелости. В этом смысле он не проводил разграничения между первым урожаем овощей и первым урожаем фруктов. Ему очень нравилась стручковая фасоль60, когда стручок достигал естественной величины, но при этом бобы сохраняли свою нежность. По его рассказам, в начале своего пребывания в Париже весь его вечерний рацион составляло печенье; в ту пору в Пале-
Рояле работали два именитых кондитера, к которым многие парижане захаживали, чтобы купить себе что-нибудь на ужин. Один из них добавлял в печенье лимон61, а другой нет; изделиям первого все отдавали предпочтение. «Прежде, - говаривал Руссо, - мы с женой выпивали за ужином четверть бутылки вина, затем полбутылки; теперь мы перешли на целую бутылку; это нас согревает».
Ему нравилось предаваться воспоминаниям о превосходных молочных продуктах, которые он едал в Швейцарии, особенно же о тех, которые изготавливают в некоторых селениях вокруг Женевского озера. Тамошние сливки в летний период имеют розовый цвет, поскольку коровы жуют землянику, которая произрастает на горных лугах62. «Мне бы не хотелось ежедневно наедаться до отвала, - говорил он, - но поесть я люблю». «Как-то раз, когда я направлялся в Монпелье в карете, за несколько верст до прибытия в город, нам подали в трактире великолепный обед из дичи, рыбы и фруктов; мы решили, что он нам дорого обойдется, но с нас взяли всего по тридцать су с каждого. Дешевизна обеда, приятное общество, чудесный пейзаж и приятное время года - всё это, вместе взятое, побудило нас отпустить карету и задержаться в этом месте на три дня; всё это время нас кормили на славу, никогда еще мне не доводилось так вкусно питаться63. По-настоящему наслаждаться жизнью можно лишь в тех странах, где не развита коммерция; в прочих же местах стремление обратить всё в золото приводит, напротив, к лишениям». (...) В наших совместных прогулках именно я предлагал ему откушать; он соглашался лишь при условии, что половину расходов возьмет на себя; если же тайком от него я рассчитывался с хозяином, он на несколько недель отказывался от совместных прогулок.
См. об этом нашу статью: Чекалов К.А. «Его философия - бред...» «Этюды о природе» Бернардена де Сен-Пьера // XVIII век: Литература как философия, философия как литература. - М., Экон-информ, 2010. - С. 249-258. Ngendahimana A. J.-J. Rousseau et Bernardin de Saint-Pierre // Rousseau visité, Rousseau visiteur: les dernières annees (1770-1778). Annales de la société JeanJacques Rousseau, t. 42 Geneve, Droz, 1999. P. 330. (http://books.google.fr/books? id=Fv7RJlCbk5AC&pg=PA331&lpg=PA331&dq=rousseau+ichtyologie&source=bl &ots=3ck39r52ku&sig=mEProtPYC7M9DlcX_JZBzG7u99c&hl=fr&ei=tFLDTuTI
MZHLsgb-io36Cw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=3&ved=0CCoQ6 AEwAg#v=onepage&q=rousseau%20ichtyologie&f=false).
Delon M. Bernardin de Saint-Pierre // Dictionnaire de Jean-Jacques Rousseau. - P., Champion, 1996. - P. 75.
Trousson R. Introduction // Bernardin de Saint-Pierre J.-H. La Vie et les ouvrages de Jean-Jacques Rousseau. Édition présentée et annotée par R. Trousson. - P., Champion, 2009. - P. 15.
Wiedemeier K. La religion de Bernardin de Saint-Pierre. - P., 1986. - P. 77. Bernardin de Saint-Pierre J.-H. La Vie et les ouvrages de Jean-Jacques Rousseau. Édition critique publiée avec de nombreux fragments inédits par M. Souriau. - P., Cornély, 1907. При подготовке настоящего перевода мы пользовались электронной версией этого издания, представленной на сайте «Gallica»: http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k426060 См. сноску 4.
Речь идет об историке, дипломате и поэте, члене Французской академии с 1787 г. Клоде-Карломане де Рюльере (1735-1791). Он интересен для нас тем, что в начале 1760-х годов находился в Санкт-Петербурге в качестве секретаря французского посольства и стал таким образом свидетелем дворцового переворота 1762 г. Эти события нашли свое отражение в книге Рюльера «История революции в России», рукопись которой снискала огромную популярность; неполную публикацию удалось осуществить лишь в 1797 г. С Руссо Рюльер познакомился в 1752 г. Впоследствии Бернарден неосторожно проговорился Руссо о намерении Рюльера написать комедию, высмеивавшую Жан-Жака, после чего отношения Руссо и Рюльера испортились.
Руссо поселился на улице Платриер в 1747 г., затем переехал в другое место и снова вернулся на ту же улицу в конце 1770 г. В 1791 г. улица была переименована в улицу Руссо. Дом, о котором идет речь, - нынешний дом № 60 по улице Руссо.
В 1768 г. состоялся своеобразный обряд бракосочетания Руссо с Терезой Ле-вассёр (совместная жизнь их началась еще в 1750 г.).
Можно сказать, что Бернардену повезло; приветливость, с которой его встретила Тереза, распространялась отнюдь не на всех гостей Жан-Жака. Так, из «Мемуаров» Карло Гольдони (т. 3, гл. XVI) можно узнать, что великого итальянца (посетившего Жан-Жака в том же 1771 г.) Тереза принимала, мягко говоря, не слишком любезно. Весьма нелицеприятный портрет Терезы и описание ее грубого поведения по отношению к гостям приводятся в романе А. Дюма «Жозеф Бальзамо» (гл. Х, «Господин Жак»).
Не только передняя, но и вся квартира была чрезвычайно тесной, так что кабинет служил одновременно и спальней, и гостиной.
В 1751 г. Руссо стал профессиональным переписчиком нот и продолжал эту работу (с перерывами) до 1777 г. О той немаловажной роли, которую он придавал этому виду человеческой деятельности, свидетельствуют две статьи из его «Музыкального словаря» (1768) - «copiste» и «papier réglé». Между тем Гольдони был крайне шокирован тем обстоятельством, что выдающийся пи-
3
4
5
6
7
8
9
10
12
сатель вынужден заниматься столь низменным делом. Расценки у Руссо несколько превышали обычные, но клиенты охотно платили уже за саму возможность встретиться со знаменитостью.
14 Разновидность домашнего клавесина.
15 Руссо проживал в городке Монморанси (13 км к северу от Парижа) с Терезой Левасссёр в 1757-1762 гг. В «Исповеди» он именует эту местность «райским уголком». Ныне здесь находится Музей Руссо.
16 В январе 1766 г. Руссо прибыл в Англию и провел здесь 16 месяцев; чем дальше, тем более негативно воспринимал он эту страну. По ходатайству Д. Юма король Георг III с неохотой выделил французскому философу стипендию.
17 Тереза Левассер была профессиональной белошвейкой. Ср. свидетельство еще одного посетителя, в тот же период побывавшего у Руссо, - герцога де Круа: «На протяжении всей нашей беседы, которая длилась добрых два часа... супруга его сидела подле него и шила».
(Journal inédit du duc de Croy. P., 1907. T. III, p. 17). (http://books.google.fr/
books?id=Fv7RJlCbk5AC&pg=PA428&lpg=PA428&dq=rousseau+les+tuileries&
source=bl&ots=3ck38u56ly&sig=ERGz1JJqAb797EwS0Xj0-vMH9vw&hl=fr&ei=
4kLCTrXwIZP64QS5n7SsDQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7&ved
=0CEgQ6AEwBg#v=onepage&q=rousseau%20les%20tuileries&f=true).
18 Переписка Руссо со знаменитым французским политиком и трибуном началась в 1757 г.; Мирабо посылал своему корреспонденту книги по ботанике. Для Жан-Жака было характерно глубокое уважение к личности Мирабо, но одновременно и несогласие с политическими воззрениями автора «Опыта о деспотизме», вышедшего в свет одновременно с «Общественным договором», в том же 1772 г., когда Сен-Пьер впервые посетил Руссо. Точно так же и Ми-рабо очевидным образом дистанцировался от представлений Жан-Жака относительно «естественного состояния».
19 Первая постановка комической оперы «Деревенский колдун» состоялась 18 октября 1752 г. в Фонтенбло, в присутствии короля (соответствующий эпизод изложен в восьмой книге «Исповеди»).
20 Осуждение крупных помещиков звучит в «Эмиле» и «Новой Элоизе».
21 В XIX в. «нанковые панталоны» становятся символом простолюдинов, как о том свидетельствует Бальзак в «Утраченных иллюзиях». В эпоху Руссо дело еще обстояло иначе, но в любом случае наряд Руссо отличался подчеркнутой скромностью. В «Жозефе Бальзамо» король «с осуждением» рассматривает костюм философа.
22 В Амстердаме в 1751 г. вышел (в переводе с английского) французский текст жизнеописания Сократа. Между тем Дидро перевел еще ранее, в 1749 г., «Апологию Сократа» Платона - и даже сам себя именовал Сократом; Сократ стал также персонажем одноименной пьесы Вольтера (1759). Таким образом, фигура греческого мыслителя привлекала к себе внимание читающей публики XVIII в.
Об этом экзотическом растении Бернарден рассказывает в своей книге «Путешествие на Иль-де-Франс».
Растение, о котором здесь идет речь (Helichrysum foetidum), действительно обладает серыми ворсистыми листьями. Интересно, что Сен-Пьер ни словом не упоминает о его специфическом запахе. Цветки растения могут напомнить клубничины разве что своей формой, но никак не цветом - они желтые. Квартал Тюильри располагался между зданием Лувра и площадью Согласия. В XVIII в. там находился не только сад, но и дворец Тюильри (сгорел в 1871 г.). Именно в саду Тюильри, в октябре 1794 г. на острове посреди пруда был сооружен временный мавзолей, где выставили на всеобщее обозрение гроб с телом Руссо (его прах был доставлен в Париж из Эрменонвиля и затем захоронен в Пантеоне).
К середине XVIII в. как кофейные мельницы, так и специальные жаровни для зерен уже стали в Париже обычным явлением. Более того, похвалу кофе можно встретить в тот период в одном из изданий Голубой библиотеки, что свидетельствует о весьма пестром социальном составе потребителей напитка. Сен-Пьер вернулся во Францию в июне 1771 г., так что его запасы кофе к моменту знакомства с Руссо (напомним, что настоящая дата первого визита -июль 1771 г.) еще не истощились. Остров Бурбон - дореволюционное (до 1793 г.) название о. Реюньон. Кофе стали разводить здесь, причем чрезвычайно активно, с 1712 г.
Дело здесь не только в относительно высокой стоимости кофейных зерен (все-таки, как было сказано выше, к концу века кофе перестает быть во Франции предметом роскоши), но и в некоторых особенностях личности автора письма, с его явно невропатическим складом.
Следует отметить, что как раз в период своего знакомства с Сен-Пьером (1771-1773) Руссо пытался создать нечто вроде ботанической энциклопедии, но не довел эту работу до конца. «Фрагменты словаря ботанических терминов» были опубликованы посмертно, в 1781 г.
Речь идет о книге медика и ботаника из Монпелье Антуана Куана «История рыб» (Historia piscium, 1769, с параллельным французским переводом), которую Руссо прислал ее автор.
В «Письме Д'Аламберу» содержится рассуждение о вреде неумеренного употребления спиртного и одновременно защита его по сравнению с другой человеческой страстью: женщинами. Интересно, что, в отличие от главной героини «Новой Элоизы», Тереза Левассер не избегала вина. Это свидетельство Бернардена ценно тем, что позволяет усомниться в степени приверженности Жан-Жака к вегетарианству. Выведенный исследователем соответствующей проблематики М.Онфрэ бином «Молоко против Рагу» (Onfray M. Rousseau ou La voie lactée // Le ventre des philosophes. - P., Grasset, 1989. - P. 78) в данном случае явно не работает. В то же время общие принципы «гастрософии» Руссо здесь налицо: Жан-Жак отдавал предпочтение простой крестьянской пище и критиковал французскую кухню за ее чрезмерную изысканность. Вопрос о вегетарианстве Руссо сложнее, чем это может
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
показаться на первый взгляд (Guichet J-L. Rousseau, l'animal et l'homme: l'animalité dans l'horizon anthropologique des Lumières. - P., Cerf, 2006. - P. 359). Ю. Миками вообще не считает Руссо вегетарианцем (Mikami J. Les relations sociales chez Jean-Jacques Rousseau: essai de lecture critique de la seconde partie des «Confessions». - Genève, Slatkine, 1987. - P. 67).
Побывавший 11 декабря 1759 г. у Руссо в Монморанси коммерсант Франсуа Фавр (1736-1813) обнаружил на столе философа толстую тетрадь с кулинарными рецептами.
Умение Терезы вкусно готовить подтверждают многие посетители Руссо, включая графа Ф. Д' Эшерни и шотландского адвоката Джеймса Босуэлла. Угощение, которое досталось Босуэллу (он впервые побывал у Жан-Жака в декабре 1764 г.), оказалось весьма обильным и опять-таки не вполне вегетарианским: суп, два сорта вареного мяса, капуста, репа, капуста, морковь, холодная свинина, форель.
Жан-Жак имеет в виду достаточно фривольную эпиграмму своего однофамильца Жана-Батиста Руссо (1670-1741) «Проповедь францисканца» (1757).
Речь идет об основанном на заключительных главах «Книги Судей» стихотворении «Левит с горы Ефремовой» («Le Lévite d'Êphraïm»), написанном в 1762 г., после осуждения «Эмиля» и бегства из Монморанси и опубликованном посмертно в 1781 г. В стихотворении слышатся отголоски преследований Жан-Жака. Вот как об этом сочинении рассказано в «Исповеди»: «Я уверен, что за всю свою жизнь не написал ничего, что было бы проникнуто более умилительной нежностью нравов, отличалось бы более свежим колоритом, более наивным рисунком, большей верностью эпохе, более античной простотой во всем, и это - несмотря на страшный и, в сущности, отвратительный сюжет, так что, помимо всего прочего, за мной была заслуга преодоления трудности. Если "Левит с горы Ефремовой" и не лучшее из моих сочинений, то оно навсегда останется самым моим любимым» (пер. Д.А. Горбова, М. Я. Розанова).
Перу Руссо принадлежат переводы следующих фрагментов «Освобожденного Иерусалима»: 52 первые строфы из первой песни, эпизод «Олинда и Софро-ния» из второй песни и несколько отдельных строф (Hamman C. Rousseau citant le Tasse. ou les séductions de l'artifice // XVIII siècle, N 1 (38), 2006. P. 511). В «Новой Элоизе» содержится пять цитат из Тассо (чаще всего из того же «Освобожденного Иерусалима); для сравнения: Петрарка в самом знаменитом сочинении Руссо цитируется девять раз. В «Исповеди» приводится одна цитата из «Освобожденного Иерусалима».
Мы пропускаем фрагмент, где Бернарден де Сен-Пьер кратко (и не всегда достоверно) излагает биографию Руссо.
Городок к северо-востоку от Парижа, непосредственно примыкающий к нынешнему Периферийному кольцу. Излюбленное место прогулок не только Руссо, но и многих парижан. Не случайно именно здесь протекала любовная идиллия Генриха IV и Габриэллы Д'Эстре.
33
34
35
36
37
38
Нынешняя площадь Булонского леса - 846 га (для сравнения площадь Измайловского лесопарка - 1534 га).
Эти явные преувеличения, почерпнутые Сен-Пьером из рассказов самого же Жан-Жака, отражают всё те же особенности личности философа и отчасти являются результатом неумеренного чтения им медицинской литературы. Речь идет об известном враче и ученом Антуане Физе (1689-1765), профессоре медицинского факультета университета в Монпелье, авторе книги Opera medica (1742). Полагая, что у него «полип в сердце», Руссо в 1737 г. обратился к услугам Физа (см. «Исповедь», кн. 6), который не подтвердил этого самодиагноза. Однако написание фамилии Физа в очерке Бернардена (Fitze вместо Fizes) может свидетельствовать о контаминации имен: находясь в Монпелье, Руссо останавливался в доме другого медика, ирландца Томаса Фитц-Мориса (Fitz-Maurice).
В 1763 г. «заочную» консультацию Физа получил проезжавший через Мон-пелье знаменитый английский писатель Тобиас Смоллетт; соответствующий комический эпизод изложен в его книге «Путешествие во Францию и Италию» (1766).
Тупик Дофен (до 1744 - тупик Сен-Венсан, после 1789 - улица Дофен) становился таковым ночью: его запирали на решетку со стороны Тюильри. Между тем вскрытие (правда, несовершенное, в соответствии с практикой того времени) не выявило у Руссо никаких урологических заболеваний. Вообще говоря, речь идет о папахе. Осенью 1765 г., на репетиции «Деревенского колдуна», Руссо облачается в тот же армянский наряд, но его головной убор из серого драпа с пышной меховой оторочкой - нечто среднее между чепцом и папахой. (Yolande Crowe. Le manteau arménien de Jean-Jacques Rousseau. http://doc.rero.ch/lm.php?url=1000,42,23,20070126092909-PZ/manteau.pdf). Думается, это не единственная причина использования Руссо армянского костюма: в XVIII в., под влиянием общей ориенталистской моды, он приобретает известность во Франции. Руссо заказал себе соответствующий наряд в Мон-моранси в 1762 г., но из-за начавшихся в связи с публикацией «Эмиля» гонений долго пользоваться им ему не пришлось; зато, оказавшись в Швейцарии, он не расстается с ним. Вот как об этом говорится в «Исповеди»: «Я заказал себе небольшой армянский гардероб, но поднявшаяся против меня буря заставила меня отложить перемену костюма до более спокойных времен; и только через несколько месяцев, когда мне пришлось из-за новых приступов опять прибегнуть к зондам, я нашел возможным, ничем не рискуя, надеть эту новую одежду в Мотье (небольшой городок к юго-востоку от Нёшателя. -К.Ч.), - особенно после того, как посоветовался с местным пастором и он сказал мне, что я могу приходить в ней даже в храм, не вызывая скандала. И вот я надел куртку, кафтан, меховую шапку, пояс и, отстояв в этом одеянии церковную службу, убедился, что вполне удобно пойти в нем и к милорду маршалу. Его превосходительство, увидев, как я одет, произнес вместо всякого приветствия: "Салям алейкум!"; этим все кончилось, и я уже не носил другой одежды».
40
41
42
43
44
45
46
Точная дата и время происшествия указана во второй из «Прогулок одинокого мечтателя» - 24 октября 1776 г., около шести вечера. Кроме того, Руссо уточняет место действия - «почти что насупротив Галантного Садовника» (скорее всего, кабачок, название которого позаимствовано из популярной пьесы Дан-кура). Современные «парижеведы» установили адрес, где Руссо упал без чувств: угол нынешних улиц Оберкампф и Сен-Мор.
Парижский квартал Менильмонтан находится на холме; чтобы пройти оттуда на улицу Платриер, нужно было спускаться вниз.
Случаи, когда бежавшие перед каретами датские доги - этих крупных и сильных псов порой именовали danois de carrosse - набрасывались на прохожих, были во времена Руссо нередки. Иногда вместе с собаками бежали и специальные слуги, так называемые coureurs. Пёс, налетевший на Жан-Жака, принадлежал маркизу Мишелю Пеллетье де Сен-Фарго (1736-1778). Огромный дворец, выстроенный его отцом, интендантом финансов (разрушен в XIX в.), располагался в районе пересечения нынешних улиц Менильмонтан и Пель-пор. (Denis G. Sur les pas de Rousseau, entre Ménilmontant et Charonne. http:// www.gambetta-village.com/?q=sur-les-pas-de-rousseau-entre-menilmontant-et-cha-ronne). Имя Сен-Фарго носят улица и одна из станций парижского метро. Небольшая часть составлявшихся Руссо гербариев сохранилась и по сей день; они хранятся в Музее естественной истории, Музее Карнавале, Музее Жак-мар-Андре и некоторых других парижских собраниях.
Одно из излюбленных Руссо парижских кафе, наряду с Procope и Сafé de la Régence (где он постоянно играл в шахматы и которое описано Дидро в «Племяннике Рамо»).
Луиза Франсуаза, Герцогиня Бурбонская (дочь Людовика XIV, кузина Людовика XVI) (1673-1743) построила Бурбонский дворец (ныне - здание Национальной ассамблеи Франции) в 1722-1728 гг.
Типичный пример наивного телеологизма Бернардена де Сен-Пьера, полагавшего, что груша и яблоко созданы для того, чтобы съесть их в одиночку, а арбуз - чтобы разделить его с семьёй.
Р. Труссон подвергает сомнению данное умозаключение Бернардена и полагает, что в период с 1771 по 1778 г. летняя жара не могла оказать столь губительного воздействия на здоровье Жан-Жака. (Bernardin de Saint-Pierre J.-H. La Vie et les ouvrages de Jean-Jacques Rousseau. - P., 2009. P. 74, n. 5). По мнению современных медиков, речь может идти об эпилептическом припадке. Как писал адвокат и литератор, приятель Руссо Оливье де Корансэ, «я нередко видел, как у него начинались конвульсии, делавшие его лицо неузнаваемым, а выражение лица поистине устрашающим. В таковом состоянии взгляд его, казалось, обнимает собой всё пространство, а глаза словно бы видят всё сущее; на самом же деле они не видели ничего» (цит. по статье: Gardou Ch. Jean-Jacques Rousseau: de l'errant infirme au géant de la littérature // Reliance, 2005/3 no 17, p. 134-143. DOI: 10.3917/reli.017.0134). Руссо скончался 2 июля 1778 г.; вначале он отправился на утреннюю прогулку, но вернулся раньше обычного; позавтракав, пожаловался на крайнюю сла-
47
48
49
50
51
52
53
54
55
бость, лихорадку, онемение членов и невыносимую головную боль, а затем (в одиннадцать утра) замертво упал со стула. Судя по всему, с ним случился апоплексический удар. Внезапность кончины Жан-Жака породила множество самых разных гипотез, вплоть до умышленного отравления мужа Терезой и даже самоубийства (эту версию поддерживали госпожа де Сталь и упоминавшийся уже Оливье де Корансэ).
Барометры с человеческими фигурками изготавливаются в Швейцарии и по сей день.
Фактически Бернарден де Сен-Пьер в этом месте повторно отказывает Жан-Жаку в пристрастии к вегетарианству.
Спаржа рекомендована при определенных урологических заболеваниях; в то же время она является диуретиком, а следовательно, Руссо с его (якобы?) недержанием мог считать для себя это блюдо нежелательным. Описание растения (fèves de marais) содержится в «Письмах г-же Делессер по ботанике» (1771-72, опубликованы посмертно). Ср. эпизод из уже цитированной выше главы Х «Жозефа Бальзамо» Дюма: «Затем было подано блюдо из зеленых бобов в масле. - Взгляните, какая у нас зеленая фасоль, - проговорил Жак, - это из наших запасов, и нам она кажется очень вкусной». Рецепт «печенья из Пале-Рояля» с добавлением цедры содержится в книге парижского медика Журдана Лекуэнта «Здоровые кондитерские изделия» (1792). Как пишет автор книги, это печенье «по праву пользуется огромной популярностью, ведь нет более нежного и деликатного лакомства». (См.: http://www.cannelle.com/CULTURE/histoirepat/histoirepat3.shtml). Хотя данный феномен и подтверждается некоторыми старинными исследованиями (см. напр. «Словарь естественной истории и природных феноменов», Париж, 1836), ностальгические воспоминания о «розовых сливках» во многом отражают, как представляется, особенную любовь Руссо к озеру Леман (см. часть II романа «Юлия, или Новая Элоиза»).
Описанный эпизод имел место в сентябре 1737 г., после посещения Руссо знаменитого римского акведука (Гардский мост) и Нимских арен. О трактире в Пон-де-Люнеле (около 30 км от Монпелье) Жан-Жак упоминает также в «Исповеди»: «этот трактир, самый прославленный в Европе, вполне заслуживает своей репутации»; однако впоследствии, подчеркивает Руссо, эта репутация была им утрачена (ч. 1, кн. 6).
57
58
59
60
61
62
63
