CC BY
192
УДК-930 (091)
«ЗАТЕЙКА» ВЕРХОВНОГО ТАЙНОГО СОВЕТА В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ
ИСТОРИОГРАФИИ
С.В. Пронкин
Статья посвящена предпринятой в 1730 г. Верховным тайным советом попытке ограничения власти императрицы Анны Иоанновны. Автор подводит некоторые итоги изучения проблемы в дореволюционной историографии.
Ключевые слова: Верховный тайный совет, «Кондиции», 1730, императрица Анна Иоанновна, историография.
События 1730 г., связанные с намерением Верховного тайного совета (ВТС) решительно ограничить власть императрицы Анны Иоанновны, стали предметом научного изучения сравнительно поздно. Сам факт составления ограничительных «Кондиций» («Пунктов») трудно было замолчать, так как попытка ликвидации российской разновидности абсолютизма была предпринята открыто. Но самодержавие было восстановлено, действия ВТС стали рассматриваться как государственное преступление, интерес к которому не поощрялся. Плачевное состояние научной разработки проблемы до середины XIX в. было связано не только с её политической остротой, но и с общим состоянием отечественной исторической науки. Гуманитарные знания в России XVIII в. развивались медленно, медленно расширялся узкий круг любителей отечественной истории, как и находившихся в их распоряжении источников.
Историки XVIII - первой половины XIX вв. смотрели на проблему преимущественно глазами архиепископа Феофана Прокоповича и В.Н.Татищева. Первый из них был автором «Истории о избрании и восшествии на престол блаженныя и вечнодостойныя памяти государыни императрицы Анны Иоанновны» (далее - «История»), написанной, видимо, вскоре после падения ВТС. «История» - важный, содержащий уникальную информацию, но крайне субъективный источник. По своему характеру это не мемуары, но скорее обличительный памфлет, направленный против верховников, действия которых были пренебрежительно названы «затейкой». Прокопович подчёркивал, что она заключалось в попытке передать всю власть «осьмиличному» Совету, установить олигархический строй, причём действовали «затейщики» обманом, за спиной у «общества», т.е. дворянства. Однако Прокопович не мог не признать, что противники верховников не были едины, многие из них, «да ещё сильнейшие, того же хотели», но досадовали, что те их «в дружество своё не призвали» [1, с.8, 14, 16-18, 36]. Несмотря на эти недостатки, «История» была весьма популярна среди любителей отечественной старины. По своей значимости к ней примыкало «Произвольное и согласное рассуждение и мнение, собравшегося шляхетства русского о правлении государственном» (далее - «Рассуждение») В.Н.Татищева, которое также было составлено вскоре после восстановления Анной Иоанновной самодержавия. Автор тоже критиковал верховников за намерение заменить самодержавие правлением аристократии, но здесь же содержалась крамольная мысль об избрании, согласно «закону естественному», в случае отсутствия законного наследника, нового монарха с согласия всех подданных, о необходимости учредить «нечто» для помощи в управлении Анне Иоанновне как «персоне женской», «к многим трудам неудобной» [2, с.146-152]. Позже в «Истории российской» Татищев «подправил» свою версию событий 1730 г. в сторону большей политической благонамеренности. Верховники преследовали личные цели, действовали обманом, «оболгав» Анне Иоанновне, что «всенародно такой записи желают». Когда же их обман вскрылся, самодержавие было восстановлено «без всякого смятения к пользе, силе, чести и славе государя и государства» [3, с.546-547].
До середины XIX в. «новая» история России являлась достоянием почти исключительно учебной литературы, которая долгое время ограничивалась простой передачей фактов, сопровождавшейся самыми скромными комментариями в духе «олигархической» концепции Прокоповича-Татищева. С близких политических позиций, но несколько глубже, рассматривал проблему автор популярных справочно-биографических изданий Д.Н.Бантыш-Каменский. Данные им составителям «Кондиций» личностные характеристики были для того времени достаточно взвешенными, но к самому их замыслу, к попытке установить «пагубную аристократию» автор отнёсся резко отрицательно [4, с.200, 272]. В 1840 г. появилось «Сказание о роде князей
Долгоруковых», автор которого затронул роль этой фамилии в событиях 1730 г. Его взгляд не отличался оригинальностью и вполне соответствовал сложившимся стереотипам [5, с.115-122]. Как мы видим, в официально разрешённых изданиях до середины XIX в. действия ВТС освещались крайне лаконично, неполно, давалась искажённая картина их действительного хода. Главное направление данной «аберрации» - противопоставление ВТС и шляхетства, попытка представить выступление верховников случайным и социально изолированным.
Новый и самый продуктивный этап развития историографии драматических обстоятельство вступления на престол императрицы Анны наступил во второй половине XIX в. Заметно выросли интеллектуальные запросы общества, начавшиеся «великие реформы» усилили в нём интерес к предшествующему опыту преобразований государственного строя, смягчился цензурный режим. Одновременно расширился круг профессиональных историков, некоторые из которых получили возможность приступить к систематической работе в архивах. Политическая актуальность вопроса сыграла в его научной судьбе противоречивую роль. С одной стороны, она поощряла внимание к проблеме историков и публицистов. С другой - политизировала проблему, в подходе к которой заметно сказывались политические симпатии авторов. Всю сумму возникших оценок действий ВТС можно условно разделить на два ставших традиционными для историографии направления: критическое (скептическое) и позитивное. Сторонники первого продолжали рассматривать события 1730 г. в качестве относительно случайной и предосудительной олигархической затеи. Напротив, представители второго считали замысел верховников закономерным, ставили под сомнение его олигархическую ограниченность. Не было случайным совпадением, что к позитивному направлению принадлежали преимущественно те исследователи, которые придерживались либеральных политических взглядов. Более сложным был состав историков-критиков. Их концепции придерживались не только консерваторы, но и сторонники бескомпромиссного либерализма, которых не устраивала социально-политическая ограниченность планов ВТС. По этой же причине к скептикам примыкали сторонники левых политических систем. Впрочем, на практике отнесение конкретной работы к одному из указанных направлений представляет известную сложность, значительная их часть относилась к, так сказать, «среднему» направлению, сочетая отдельные оценки как критиков, так и сторонников действий ВТС.
Критическое направление, занимавшее монопольное положение в историографии XVIII -п.п. XIX в., доминировало ив 60 - 70-х гг. XIX в. К нему принадлежала статья П.К.Щебальского, открывшая новый период в исследовании проблемы [6]. Написанная преимущественно по опубликованным источникам, она принадлежала к научно-популярному жанру. В это же время к исследованию вопроса приступил С.М.Соловьев, обобщивший их первые результаты в статье «Птенцы Петра Великого» [7]. Но «затейка» 1730 г. рассматривалась в ней только как эпизод биографии некоторых соратников Петра I. С большим вниманием к ней отнёсся Н.А.Попов [8]. Его монография относилась к той категории работ, которые обозначили переход русской исторической науки на качественно новый этап, но при этом сохраняли «родимые пятна» предшествующей историографии. Попов одним из первых связал события 1730 г. с образованием в 1726 г. ВТС, считая его изначально олигархическим учреждением. Вместе с тем, несколько противореча себе, автор привёл сообщения о дальнейших политических замыслах князя Д.М.Голицына (в историографии они известны как «план Голицына»), которые не носили подобного характера. Исследование И.А.Чистовича повторило сильные и слабые стороны работы Н.А.Попова. На череду событий, последовавших за смертью Петра II, автор глядел глазами Прокоповича - свидетеля крайне пристрастного [9]. В 1869 г. к проблеме вернулся С.М.Соловьев, опубликовавший XIX т. «Истории России с древнейших времён». Здесь впервые был введен в научный оборот ряд ранее неизвестных документальных материалов, без которых невозможно было воспроизвести действительную картину событий. Соловьев признал «Кондиции» олигархическим проектом, успех которого не сулил России ничего хорошего. Но в намерениях Д.М.Голицына историк обнаруживал и позитивные мотивы - князь хотел, чтобы государством управляли не случайные фавориты, а заслуженные государственные деятели, вельможи [10, с.228].
Труды Н.А.Попова, С.М.Соловьёва, И.А.Чистовича и П.К.Щебальского представляли различные оттенки критической историографии. Её позитивное направление было намечено написавшим рецензию на работу Попова М.НЛонгиновым [11]. Он благожелательно отнёсся к рецензируемому исследованию, но намекнул, что автор монографии не полностью отошёл от сложившихся ложных стереотипов. Подлинным же основоположником позитивной историографии стал Е.П.Карнович, опубликовавший статью - отклик на XIX том «Истории» С.М.Соловьева. Автор
вступил в скрытую полемику со знаменитым историком и, по собственному признанию, постарался развенчать два укрепившихся в историографии стереотипа: представления о случайности и олигархическом характере действий ВТС. «Правда, что верховники принялись за дело не совсем ловко, с излишней самоуверенностью и с нескромными притязаниями в свою пользу», - писал Карнович, но они не были одиноки в своём протесте против существовавшего положения дел, который другие высказывали или в иной форме, или с меньшею решительностью [12, с.210].
К «среднему» направлению историографии принадлежал Д.А.Корсаков, монография которого (при всех обнаружившихся позже источниковедческих ошибках) стала высшим достижением дореволюционной исторической науки [13]. В своих выводах автор «застрял» между критической и позитивной оценками деятельности ВТС. Рассматривая замыслы верховников только на основании «Кондиций» и «Пунктов присяги» новой императрице, он считал их намерения «ошибочными и произвольными», но одновременно признавал их неслучайный характер, соглашался с существованием «плана Д.М.Голицына». Корсаков критиковал верховников, но при чтении монографии создаётся впечатление, что они как личности ярче, талантливее и даже благороднее своих противников. В целом, работа была встречена научной общественностью благожелательно, трудно было отрицать важности архивных поисков автора [14]. Но появились и негативные отклики. Неуверенность, компромиссный характер выводов Корсакова вызвал критику со стороны последовательных представителей двух конкурирующих историографических направлений. Н.П.Загоскин атаковал его как «скептик». По его мнению, автор не внёс ничего нового в изучение движения 1730 г., повторив выводы Е.П.Карновича, вслед за которым пытался очистить ВТС от обвинений в олигархических замыслах и одновременно приписать шляхетству какие-то «политические умоначертания». Загоскин же считал, что политические идеалы существовали тогда только у немногих образованных представителей дворянства, основная же его масса не шла дальше элементарных социальных инстинктов и «руководилась стадным началом» [15, с.23]. Не менее резко о политических выводах Корсакова (и Карновича) отозвался рецензент из демократического «Дела», полагавший, что «никакая олигархия не может ничего принести народу, кроме вреда» [16, с.32].
С несколько иных позиций критиковал Корсакова Н.А.Осокин [17]. Замечания последнего имели много общего с критикой Н.П.Загоскина, но существовали и заметные отличия. Признавая случайность и поверхностность многих проектов шляхетства, он отказывался связывать намерения ограничить самодержавие только с кучкой верховников, полагая, что оно имело более широкую общественную поддержку. Как и Карнович, Осокин считал преувеличенным мнение об олигархических устремлениях верховников. С этим был согласен Е.А.Белов, полагавший, что в России XVIII в. олигархия была возможна только под прикрытием царской власти, в виде камарильи, «поэтому Бирон, Остерман, Миних и прочие могли создать олигархию, а Голицын - не мог бы, если бы даже и хотел» [18, с. 199]. Но Д.М.Голицын и не стремился к этому, по своим личным качествам он не был способен играть роль «беззаконника-олигарха», «Кондиции» были только первой из задуманных им реформ.
Юридической разработкой проблемы, естественно, занялись историки-юристы, в среде которых возникли те же оценочные разногласия, что и среди гражданских историков. События 1730 г. правоведы часто рассматривали не как самостоятельное явление, а в связи с историей ВТС как учреждения. И.Е.Андреевский отнёсся к его действиям традиционно-критически [19, с.131]. С предубеждением смотрел на Совет и А.Д.Градовский, объявивший его «олигархией в самых грубых формах, олигархией, стремившейся притом одеться в шведское платье и изображать собою Государственный совет» [20, с.167]. Олигархическим учреждением, не имеющим никакой связи ни с народом, ни с дворянством, считал Совет А.В.Романович-Славатинский [21, с.64, 66]. Очевидно, что подобное заявление, сделанное уже после выхода книг С.М.Соловьева и Д.А.Корсакова, выявивших существование группы шляхетских «конституционалистов», являлось излишне категоричным. Олигархическими признал «Кондиции» А.Н.Филиппов, считавший рассуждения о дальнейших планах верховников лишёнными научного основания, гадательными [22, с.434]. Ещё более резко высказался А.С.Алексеев. «Кондиции» 1730 г., - писал он, - не органический плод предшествующего развития, не результат общественного движения, имеющего корни в нашем прошлом, а политическая интрига небольшого кружка лиц, стоявших в стороне от общенародия и действовавших помимо и вопреки его желаниям» [23, с.4]. Считая «затейку» олигархическим предприятием, Алексеев отрицал существование «плана Голицына», который, по его мнению, являлся компиляцией, основанной на сообщениях отдельных иностранных дипломатов. Из-за
своей полемической резкости аргументы Алексеева мало повлияли на состоянии дореволюционной историографии.
Несколько иначе оценил деятельность ВТС И.И.Дитятин, принадлежавший к позитивному направлению историографии. Считая выступление верховников закономерным, он обратил внимание на аналогичные прецеденты в прошлом России, на фактическое ограничение власти Екатерина I. Созданный в 1726 г. Совет формально имел цель «облегчить бремя правления» императрицы, но на самом деле почти совсем освободил её от этого «бремени» [24, с.598]. Остановившись на «Кондициях», Дитятин примкнул к тем, кто не считал их заурядным олигархическим предприятием, подчёркивал, что ни один из шляхетских проектов не восставал против самого намерения ограничить власть императрицы. В концентрированном виде основные положения позитивной историографии были изложены в работе П.Н.Милюкова «Верховники и шляхетство» [25]. Милюков, как и Карнович, стал лидером тех, кто стремился очистить верховников от обвинений в олигархических, корыстолюбивых расчётах. Оправдывая очевидную ограниченность политического содержания «Пунктов», историк полагал, что они были только частью более широкого «плана Д.М.Голицына», который он попытался реконструировать на основании сообщений иностранных дипломатов. Проведя данную реконструкцию и отметив «аристократический отпечаток» проекта, Милюков всё-таки не увидел в нём не только «своекорыстно-личного», но даже «своекорыстно-сословного» содержания [25, с.22]. Концепция П.Н.Милюкова получила развитие в научно-популярных работах М.М.Богословского [26] и В.Е.Якушкина [27].
Задача большинства отмеченных работ заключалась не в обнаружении новых исторических фактов, но в трактовке уже известных исторической науке. Однако на закате дореволюционной историографии, когда улучшились внешние условия для изучения предшествующего опыта политического реформаторства, появилось несколько работ более высокого научноисследовательского уровня. Статья Н.В.Голицына сделала доступными историкам несколько новых документов, касавшихся роли Феофана Прокоповича в воцарении императрицы Анны [28]. Монография Б.Л.Вяземского содержала всесторонний анализ деятельности ВТС в 1726-1730 гг. [29]. Рассматривая события 1730 г., Вяземский присоединился к мнению П.Н.Милюкова как в оценке мотивов поведения Д.М.Голицына, так и в вопросе о том, были ли «Кондиции» венцом ограничительных намерений князя или у него существовал дополнительный «план».
Драматические и исторически значимые обстоятельства вступления на престол императрицы Анны не могли не быть затронуты в общих работах по русской истории, в учебной литературе. Их авторы не занимались архивными изысканиями, опирались на уже известные источники, но, обладая большой научной эрудицией, способны были сделать интересные ремарки. Характер стоявших перед научно-популярной и учебной литературой задач обязывал авторов воздерживаться от острых полемических высказываний, давать относительно взвешенные, осторожные оценки, поэтому большинство подобных работ принадлежало к «среднему» направлению историографии. Однако авторские позиции всё-таки не были унифицированными. Нейтрально описывал события 1730 г. Н.И.Костомаров [30]. Критичнее воспринимал их
B.О.Ключевский. «Негласное вымогание свободы вызывалось нравственным недоверием к дурно воспитанной политической власти и страхом перед недоверчивым к правящему классу народом», -констатировал он [31, с. 136]. Столь же скептически смотрел на инициаторов «Кондиций»
C.Ф.Платонов. Когда шляхетство и гвардия выступили против Совета, он «стал детски слаб и
беспомощен» [32, с.552]. Ещё более резко о «затейке» высказался В.Я.Уланова. «Что ни говорят в защиту широких конституционных планов верховников, но даже самые талантливые их адвокаты согласны в том, что их конституционный проект был строго олигархическим, - писал он, - уступки, сделанные ... впоследствии, не говорят ещё о широте и искренности их конституционных замыслов» [33, с.361]. Напротив, А.А.Кизеветтер, отталкиваясь от теории «всеобщего
закрепощения», достигшего своего апогея в правление Петра I, считал события 1730 г. закономерными и позитивными, связанными с началом кризиса данной системы. «Закрепощённая сверху донизу Россия отживала последние дни, - писал он, - подготовлялось раскрепощение русского общества от многовекового «государева тягла» [34, с.16]. Во главе движения закономерно встало дворянство как наиболее сильный класс общества, в руках которого находились сила капитала и сила знаний, но только немногие из его среды, признавал он, в итоге оказались готовы к сознательной политической деятельности. Не был согласен с олигархической версией действий ВТС М.К.Любавский, также ссылавшийся на «план Д.М.Голицына» [35].
За относительно короткий срок дореволюционные историки достигли значительных
успехов в исследовании проблемы. Были разысканы основные относившиеся к ней документы, в общем виде восстановлена фактическая сторона событий, исследованы их предпосылки и последствия. Вместе с тем считать проблему «закрытой» было нельзя. Работа в архивах проводилась лишь немногими исследователями, была далека от завершения. На начальной стадии находилось источниковедение проблемы, что привело к серьёзным ошибкам в атрибутации политических проектов и, как следствие, в понимании намерений ВТС. Из выявленных политических проектов с ним связывались только «Кондиции» и «Пункты присяги», аутентичный же текст «плана Д.М.Голицына» не был обнаружен, что позволило А.С.Алексееву поставить под сомнение сам факт его существования. Как следствие, отсутствовало даже подобие согласия в оценке уже известных фактов.
The article is devoted to the Supreme Privy council’s 1730 attempt to limit of the empress Anna Ivanovna power. The author makes some conclusion about this problem’s studying in pre-revolutionary historiography.
The key words: Supreme Privy Council, «Conditions», 1730, Empress Anna Ivanovna, historiography.
Список литературы
1. Прокопович Ф. Истории о избрании и восшествии на престол блаженныя и вечнодостойныя памяти государыни императрицы Анны Иоанновны. СПб., 1837.
2. Татищев В.Н. Произвольное и согласное рассуждение и мнение собравшегося шляхетства русского о правлении государственном // Татищев В.Н. Избранные произведения. Л., 1979. С.146-152.
3. Татищев В.Н. История Российская с самых древнейших времён. В 4 кн. Кн.1. М., 1768.
4. Бантыш-Каменский Д.М. Словарь достопамятных людей русской земли. В 5 ч. 4.1. М.,
1836.
5. Долгорукий П.В. Сказание о роде князей Долгоруковых. СПБ., 1840.
6. Щебальский П.К. Вступление на престол императрицы Анны // Русский вестник. 1859. Кн.1. С.5-67;
7. Соловьёв С.М. Птенцы Петра Великого // Русский вестник. 1861. №1. С.93-126.
8. Попов Н.А. В.Н.Татищев и его время. Эпизод из истории государственной, общественной и частной жизни в России первой половины прошедшего столетия. М., 1861.
9. Чистович И.А. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868.
10. Соловьев С.М. Сочинения в восемнадцати книгах. Кн. 10. М., 1999.
11. Русский вестник. 1861. № 8. С.101 - 116.
12. Карнович Е.П. Замыслы верховников // Отечественные записки. 1872. № 1.
13. Корсаков Д.А. Воцарение императрицы Анны Иоанновны. Казань, 1880.
14. Костомаров Н.И. Корсаков Д.А. Воцарение императрицы Анны Иоанновны. Казань. 1880 // Вестник Европы. 1880. Кн.11. С.329-342.
15. Загоскин Н.П. Верховники и шляхетство 1730-го года. СПб., 1881.
16. (С.С.Шашков). «Коварные письма» или русская Magna Charta // Дело. 1881. №1.
17. Осокин Н.А. Полтораста лет назад. СПб., 1881.
18. Белов Е.А. Корсаков Д.А. Воцарение императрицы Анны Иоанновны. Казань. 1880 // Исторический вестник. 1881. №1.
19. Андреевский И.Е. Русское государственное право. Т.1. СПб., 1866.
20. Градовский А.Д. Высшая администрация России XVIII столетия и генерал-прокуроры // Собрание сочинений А.Д.Градовского. Т.1. СПб., 1899.
21. Романович-Славатинский А.В. Система русского государственного права в его историко-догматическим развитии сравнительно с государственным правом Западной Европы. 4.1. Киев, 1886.
22. Филиппов А.Н. Лекции по истории русского права. 4.1. Юрьев, 1904.
23. Алексеев А.С. Сильные персоны в ВТС Петра II и роль князя Голицына при воцарении Анны Иоанновны. М., 1898.
24. Дитятин И.И. Верховная власть в России XVIII столетия // Статьи по истории русского права. СПб., 1896.
25. Милюков П.Н. Верховники и шляхетство. Ростов-на-Дону, 1905.
26. Богословский М.М. Конституционное движение 1730 г. М., 1906.
27. Якушкин В.Е. Государственная власть и проекты государственных реформ в России. СПб., 1906.
28. Голицын Н.В. Феофан Прокопович и воцарение императрицы Анны Иоанновны // ВестникЕвропы. 1907. Кн.4. С. 519-543.
29. Вяземский Б.Л. Верховный тайный совет. СПб., 1909.
30. Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. В 2 кн. Кн.2, М., 1994.
31. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций в 3 кн. Кн.3. М., 1993.
32. Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М., 1993.
33. Уланов В.Я. Эпоха дворцовых переворотов // Три века. Россия от Смуты до нашего времени. Т.3 - 4. М., 1992.
34. Кизеветтер А.А. Русского общество в XVIII столетии. Ростов-на-Дону, 1905.
35. Любавский М.К. Русская история XVII - XVIII вв. СПб., 2002.
Об авторе
Пронкин С. В. - кандидат исторических наук, доцент МГУ имени М.В. Ломоносова, pronkinsv@mail.ru
