CC BY
50
В. А. Змеев, д-р ист. наук, профессор, кафедра истории,
Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, г. Москва, Россия, vazmsu@mail.ru
ЗАРОЖДЕНИЕ НАУЧНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ РОССИИ СО СТРАНАМИ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ
Для средневековой Западной Европы тесные межгосударственные научно-образовательные связи являлись прогрессивным социальным явлением, поскольку академики и профессора постоянно перемещались из одной страны в другую с целью получения более высокого заработка и реализации творческих планов. Поскольку каждый ученый человек владел латынью — общим языком науки и высшей школы, то международный научно-образовательный обмен стал нормой; он способствовал процессу интернационализации научных академий и университетов. Научно-образовательная миграция способствовала развитию европейских академических структур и высшей школы, служила делу просвещения населения и повышению уровня его культуры.
В силу ряда причин, прежде всего религиозных, Россия значительно отстала от развитых европейских стран в вопросах образования и науки. Лишь в конце XVII в. в Москву по приглашению царя Федора Алексеевича и патриарха Иоахима приехали выпускники Падуанского университета родовитые греки братья Иоанникий и Со-фроний Лихуды. Свою научно-педагогическую работу они начали в 1685 г. в школе при Богоявленском монастыре, которую затем преобразовали в Московскую славяно-греко-латинскую академию. Здесь профессора Лихуды читали студентам лекции
на греческом и латинском языках, написав в 1686-1693 гг. учебники по курсам «свободных искусств»1.
14 января 1701 г. царь Петр I издал указ об учреждении в Москве Школы математических и навигационных наук2. Численность школы быстро росла и достигла 500 человек; размещалась она в Сухаревой башне недалеко от Сретенских ворот. Для работы в школе из Шотландии был приглашен опытный преподаватель Эбердинского университета Генри Фарварсон, который стал ее директором. В 1715 г. на базе высших классов Школы математических и навигационных наук была создана Морская академия («Академия морской гвардии»), которую разместили в Петербурге. В 1716 г. Андрея Даниловича Фарварсона перевели в академию профессором. Жизнь, учеба и служба кадетов регламентировалась специальной инструкцией, разработанной профессорско-преподавательским составом академии и утвержденной Петром Великим3. В академии большое внимание уделялось изучению английского языка, так как основная литература закупалась в Великобритании. Наиболее подготовленные кадеты Морской академии стажировались на английских судах и верфях. Новое специальное учебное заведение в целом обеспечивало минимальные потребности русского флота, однако нужно было сделать следующий важный шаг.
Зарождение высшего университетского образования в нашей стране восходит к эпохе царя Петра I Алексеевича. Мысль о создании в России светских высших учебных заведений пришла монарху во время поездок по странам Западной Европы, где он, в том числе, наблюдал результаты деятельности местных университетов. Задача, поставленная Петром Великим, заключалась в синтезе науки и образования для ускоренного развития всех сфер социальной жизни империи. С этой целью намечалось создать в Петербурге Академию наук, включив в ее состав гимназию и университет. Предполагалось принимать в академическую гимназию одаренных детей из различных сословий и давать им необходимые знания для последующего обучения в университете. Затем, используя ученых Академии наук, готовить из студентов специалистов высшей квалификации и формировать, таким образом, российскую научно-образовательную элиту.
Преобразователь России был уверен в правильности намеченной линии в области научно-образовательной политики. Петр I поручил своим приближенным подготовить обоснованный проект создания Академии наук в Петербурге. Для реализации этого проекта из государственной казны выделялись необходимые средства. Болыпую помощь императору в разработке концепции развития науки и высшего образования оказал великий немецкий математик и философ Готфрид Вильгельм Лейбниц (монарх и ученый несколько раз встречались в 1711-1716 гг.). Принимая стратегическое решение, Петр I учитывал также предложения немецких ученых Христиана Вольфа и Генриха Фика4.
По поручению императора российский подданный лейб-медик Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост подготовил доклад о проекте создания в Петербурге Академии наук. В архиве Российской Академии наук находится копия этого доклада с поправками и дополнениями Петра I, что позволяет го-
ворить о его реальном участии в разработке основополагающего документа. Материалы к докладу обсуждались со многими государственными деятелями Российской империи, что позволило принять оптимальное решение. 22 января 1724 г. этот документ Петр I окончательно рассматривал в старом Зимнем Дворце в присутствии сенаторов Ф. М. Апраксина, Г. И. Головкина, А. Д. Меншикова и других крупных государственных деятелей России.
28 января 1724 г. Сенат рассмотрел проект учреждения Академии наук в Петербурге и одобрил его указом. В документе, в частности, отмечалось, что Академия нужна не только «для размножения наук», но и чтобы «чрез обучение и разпложение оных, польза в народе впредь была»5. Суть этого исторического для российской науки и образования документа состоит в следующем. Первый в Российской империи научно-учебный центр, по замыслу Петра Великого, должен был включать в себя Университет — собрание ученых людей и Академию — собрание ученых и искусных людей. Главная цель Петербургской академии наук первоначально заключалась в том, чтобы изучать языки, различные науки и «знатные художества», а также переводить книги.
В указе монарх требовал, чтобы профессора Университета занимались наукой и обучали студентов. Профессора Университета одновременно являлись членами Академии наук, что обеспечивало единство образовательной и научной деятельности. Каждый профессор, обучая студентов, обязан был готовить молодых людей к научно-педагогической деятельности, растить себе смену. Предполагалось, что такой подход позволит при минимальных вложениях государственных средств вывести российскую науку и образование на уровень наиболее развитых стран Европы.
Соединение в одном государственном учреждении Университета и Академии было предпринято Петром I потому, что в начале XVIII в. в России еще не было специальных
Л. Л.
школ, гимназий и семинарий, выпускники которых могли бы сразу заниматься научной работой. В Киевской и Московской академиях занимались богословскими и гуманитарными науками, а в Петербургской академии — естественными, техническими и военно-морскими. Для ускоренной подготовки отечественных ученых и преподавателей потребовалось закрепить за профессорами (академиками) наиболее подготовленную молодежь.
В указе императора от 28 января 1724 г. не названы источники комплектования Университета студентами, не определены ограничения по их социальному составу, что имело весьма большое значение. Однако в § 18 документа сказано следующее: «требуются угодные люди, которые гуманиора отчасти знают и некоторое малое искусство философии и математики имеют». Далее Петр I требовал обеспечить прилежных студентов «довольным жалованием», чтобы они могли учиться и заниматься наукой.
Император Петр I Алексеевич через своих дипломатических представителей в государствах Западной Европы пригласил несколько крупных ученых для работы в Петербургской академии наук и преподавания в академическом университете. Эта непопулярная мера оказалась весьма рациональной, так как затраты на науку и образование даже в те годы стали давать практическую отдачу, помогли развитию всей страны. К сожалению, увидеть результаты начатой работы российский самодержец не успел; его преждевременная смерть 28 января 1725 г. негативно сказалась на состоянии науки и образования в России.
Уже после кончины Петра I в Петербург начали съезжаться приглашенные для работы в Академии наук специалисты из ряда стран Европы. К середине 1725 г. в столицу Российской империи приехали крупные ученые: известные математики Н. Бернулли, Я. Герман и Ф. Х. Майер, астроном И. Н. Делиль, физик Г. Бюль-фингер, ботаник И. Х. Букенбаум, анатом И. Г. Дювернуа, физиолог Л. Бернулли, историк М. Бюргер, философы Х. Ф. Гросс и Х. Мартини, филолог И. П. Коль, пра-
воведы И. С. Бекенштейн и Х. Гольдбах. 15 августа 1725 г. императрица Екатерина I Алексеевна приняла в Летнем саду прибывших в Россию европейских ученых. «Затем пришел князь Меншиков и, поздравив ученых со счастливым прибытием, представил им бывшего при нем юного сына своего, как будущего слушателя их»1. Вскоре состоялось первое собрание всех прибывших членов Петербургской Академии наук, которое наметило основные направления научных исследований и структуру будущего академиче-трост ского университета.
Вместе с учеными, для работы в академической гимназии и участия в научных исследованиях, в Петербург были приглашены восемь студентов старших курсов из немецких университетов. Через несколько месяцев двое из них завершили обучение в академическом университете. Позже они были произведены в профессора и поступили на службу в Академию наук (И. Вейтбрехт и Г.-Ф. Миллер стали академиками в области физиологии и истории). В Германии эти молодые ученые не могли и мечтать о такой головокружительной карьере. Для них Россия стала второй родиной, которой они честно служили.
7 декабря 1725 г. был подписан императорский указ «О заведении Академии наук и о назначении президентом оной лейб-медика Блюментроста»2. 27 декабря того же года императрица Екатерина I торжественно открыла первый научный центр и высшее учебное заведение России. В январе 1726 г. были объявлены публичные лекции, на которые приглашались все любители «добрых наук, а наипаче рачителей к учению». К сожалению, желающих слушать академические лекции на латыни оказалось немного.
Становление Петербургской Академии наук и ее учебных подразделений проходило сложно. После кончины 6 мая 1727 г. императрицы Екатерины Алексеевны Академия наук лишилась своей покровительницы. Положение усугублялось еще и тем, что вскоре царский двор переехал в Москву, а за ним потянулись и крупные ученые. Новый император Петр II Алексеевич захотел,
чтобы президент Академии наук поселился в старой столице, где не было условий для плодотворной работы. Не став еще прочно на ноги, Академия наук начала приходить в упадок из-за скудного финансирования, слабой материальной базы и отъезда некоторых ученых за границу.
Кризис коснулся и академической гимназии, где сократилось число учащихся. По подсчетам графа Д. А. Толстого, в 1729 г. в гимназию поступило лишь 74 мальчика3. Еще хуже складывалось положение со студентами — порой некого было учить. Профессора-иностранцы лекции читали только на латинском и других европейских языках, так как русский знали плохо. Отыскать в России молодых людей, владевших латынью, было довольно сложно. Поэтому в период 1726-1733 гг. среди академических студентов числилось только 38 человек4. Кроме иностранцев, лекции в Петербургском академическом университете слушали молодые россияне — Петр Ремизов, Андрей Горлен-ко, Иван Ильинский, Иван Магницкий и другие.
Среди русских студентов академического университета преобладали дети священнослужителей и солдат, которые получали начальное образование в церковноприходских и гарнизонных школах, а затем продолжали обучение в Московской духовной академии и в гимназии Петербургской Академии наук. Кроме того, среди академических студентов были дети иностранцев, состоявших на русской государственной службе, а также зарубежных дипломатов и купцов — Я. Г. и Г. Д. Реннкампф, П. А. Фельтен, А. Эне и другие.
Занятия с академическими студентами носили, как правило, индивидуальный характер. Профессора выбирали в ученики молодых людей, имевших склонность к определенным наукам, и включали их в процесс своих исследований, что давало по- -ложительный результат. Так, доктор медицины профессор И. Г. Дювернуа обучал анатомии студентов Василия Ададурова и братьев Сатаровых. У профессора Г. З. Байера ораторскому искусству учились студен-
Профессора выбирали в ученики молодых людей, имевших склонность к определенным наукам, и включали их в процесс своих исследований, что давало положительный результат.
ты Павел Кондоиди, Денис Надоржинский и другие. Некоторые студенты принимали участие в научных академических экспедициях. Например, во второй экспедиции на Камчатку в 1732 г. под руководством В. Беринга участвовали студенты А. Горланов, А. Красильников, С. Крашенинников и другие.
Несмотря на значительные издержки, учебный процесс в академическом университете обеспечивал студентам получение необходимых знаний и практических навыков. Об этом, в частности, свидетельствуют сохранившиеся образцы расписаний занятий. Для примера, рассмотрим одно из них, от 31 марта 1738 г., в котором сказано: «Понеже в бывшем пред недавним временем в обретающейся при Академии наук гимназии экзамене немалое число таких учеников, которые к слушанию профессорских лекций немалую способность имеют: того ради оные публичные лекции с первого числа июня сего года начало своя воспринять и на всякий день в Академии наук продолжаться имеют».
Далее, в изданном типографским способом учебном документе представлено расписание по чтению лекций и проведению практических занятий: «Поутру от 7 до 8 часу профессору Винегейму математическую и физическую географию — от 8 до 9 часу, доктору Аману ботаники и натуральной истории, адъюнкту Ададурову — от 9 до 11 часу российскому языку учить; в субботу профессору Крафту от 10 до 11 часу физику и метафизику с принадлежащими к тому экспериментами показывать; от 11 до 12 часов профессору Стелину пра-воучению и элоквенции; профессору Эйлеру логику и высшую математику публично учить пополудни от 1-го до 2-го часу; доктору Дювернуа — медицинскую практику от 2 до 3 часов; доктору Вильде — анатомию от 3 до 4 часов; профессору Генсиусу — астрономии
от 4 до 5 часу; профессору Вейбрехту физиологии, а притом профессору Леруа универсальную историю публично читать, а профессору Делиль на здешнем обсерватории при способном случае означенным студен-
там практическую астрономию показывать будет»5.
В начальный период существования академического университета его руководители не придерживались строгих сроков обучения специалистов. При каждом штатном профессоре состояло по два студента, которые должны были в будущем занимать кафедры. Студенты изучали различные науки до тех пор, пока их профессора-наставники требовали того. Академические студенты должны были посещать обязательные лекции у других профессоров и участвовать в работе ученых собраний. Воспитанники университета часто проводили занятия в академической гимназии и давали частные уроки на стороне.
По тем временам академические студенты получали хорошее высшее образование, о чем свидетельствует их последующая деятельность. Многие из них стали учеными и педагогами (П. З. Кондоиди, А. Б. Крамер, И. Л. Магницкий), другие пошли на государственную службу (князь А. Д. Кантемир, П. А. Фельтен, Г. В. Эйхлер), а братья Карл и Фридрих Вольфы стали офицерами русской армии6. Однако большинство студентов завершить свое образование по различным причинам не смогли; многие уходили на государственную службу.
Таким образом, в начальный период деятельности Петербургской Академии наук ее профессора вели не только научную, но и учебную работу. Они подготовили несколько десятков специалистов с высшим обра-
зованием для различных отраслей знаний. Многие из первых академических студентов стали крупными учеными, известными писателями и высокопоставленными чиновниками. Академический университет и гимназия стали конкурировать с духовными и военно-учебными заведениями, что способствовало повышению образовательного потенциала Российской империи.
В 1736 г. в истории Петербургской Академии наук произошло событие, которое оказало в будущем серьезное влияние на развитие отечественной науки и высшей школы. В начале этого года в академический университет был зачислен Михаил Ломоносов — один из лучших учеников Московской славяно-латинской академии. Природные способности и колоссальная работоспособность позволили ему стать выдающимся ученым и педагогом своей эпохи. В лице М. В. Ломоносова Россия обрела первого отечественного академика, ученого-энциклопедиста с мировым именем.
К 1736 г. из Академии наук уехали многие зарубежные ученые, работавшие в ней по контрактам. По этой причине лекции студентам читались редко и только на иностранных языках, в основном, на латыни. Фактически, студенты использовались как помощники академиков в их научной работе. Материальное положение и бытовые условия жизни студентов были тяжелыми. Несмотря на житейские, финансовые и прочие проблемы, привычный к ним Михаил Ломоносов с первых дней пребывания
в Академии наук с головой погрузился в учебу. Под руководством адъюнкта В. Е. Адодурова он изучал математику; у профессора Г. П. Крафта он получал начальные знания по физике; по ночам читал трактат В. К. Тредиаковского «Новый и краткий способ к сложению российских стихов». Руководство Академии наук мало интересовалось положением воспитанников Спасских школ; оно оставалось неопределенным.
Понимая, что глубокие и прочные научные знания в таких условиях получить сложно, студент М. Ломоносов стал искать другие возможности продолжения своего образования. Он узнал, что президент Академии наук барон И. А. Корф готовит к отправке в Германию небольшую группу лучших выпускников гимназии для обучения естественным наукам. Михаил Ломоносов обратился к И. А. Корфу с просьбой направить его на учебу за границу.
Недостаток денежных средств заставил академическое руководство сократить численность направляемой в Германию группы до трех человек. В нее были включены: выпускник академической гимназии Густав Ульрих Рейзер, сын советника Берг-коллегии, а также лучшие «Спасские школьники» — Дмитрий Иванович Виноградов, «попович из Суздаля» и Михаил Васильевич Ломоносов, «крестьянский сын из Архангелогородской губернии, Двиницкого уезда, Куростровской волости»7. Им присвоили звание студентов Академического университета, что давало XIV классный чин по Табелю о рангах и право на личное дворянство. Решение об этом было утверждено Кабинетом министров 13 марта 1736 г. Через несколько дней после этого решения молодые люди получили официальное уведомление академической канцелярии о предстоящей отправке в Германию для обучения химии и горному делу.
23 сентября 1736 г. студенты Петербургского академического университета М. В. Ломоносов, Д. И. Виноградов и Г. У. Рейзер отплыли на пассажирском суд-
не из Кронштадта в Травемюнде (Германия). До пункта назначения молодые люди добирались через Гамбург, Ниенбург, Мин-ден, Рительи и Кассель, истратив на дорогу изрядные средства. 3 ноября российские студенты прибыли в Марбург, а через две недели были зачислены в местный университет для учебы. Молодежь поселилась на частных квартирах у местных жителей; М. В. Ломоносов снял комнату в доме вдовы Е. Е. Цильх, которая проживала вместе с 16-летней дочерью Елизаветой и 17-летним сыном Иоганном.
17 ноября 1736 г. М. В. Ломоносов, Д. И. Виноградов и Г. У. Рейзер были записаны в университетскую книгу в качестве студентов медицинского факультета8. Студенты из России были отданы под опеку ученого-натуралиста Христиана фон Вольфа, который преподавал им механику, гидравлику, «аэрометрию» и «подземную географию». Однако сначала российским студентам пришлось изучать немецкий язык, и лишь с января 1737 г. они приступили к систематическим занятиям по специальным предметам. Студенты из России в первом полугодии обучались по программе, составленной в Петербурге профессорами Академии наук медиком Иоганном Амманом и физиком Георгом Крафтом. В эту программу были включены разделы по математике, теоретической механике, теоретической химии и другим предметам. Основные теоретические курсы нашим студентам читали: Х. Вольф (механика) и Ю. Дуйзинг (химия)9. С осени 1737 г. российские студен-
ты начали слушать лекции и участвовать в практических занятиях по предметам своих специализаций.
Во второй половине 1737/1738 учебного года М. Ломоносов продолжал слушать лекции Х. Вольфа по гидравлике, аэрометрии и подземной географии, а также самостоятельно изучал теорию стихосложения и упражнялся в переводах античных авторов. 15 октября 1738 г. студент М. Ломоносов направил в Петербург свое первое контрольное сочинение («специмент») на тему «Образчик знания физики: о превращении твердого тела в жидкое, зависящем от движения пред существующей жидкости»*. В январе 1739 г. он закончил слушать лекции у Х. Вольфа, но продолжал занятия по математике, физике и философии. Вскоре русский студент отправил в Петербург свой первый научный труд под названием «Диссертация физическая о различии смешанных тел, состоящем в сцеплении корпускул, которую, упражнения ради, написал Михаил Ломоносов, математики и философии студент в 1739 г. марте месяце»**. До конца 1738/1739 учебного года М. В. Ломоносов и его товарищи продолжали писать отчеты о своей учебе в форме диссертаций.
В конце курса обучения магистр Х. Вольф подписал русскому студенту аттестат, в котором сказано следующее: «Молодой человек с прекрасными способностями Михаил Ломоносов со времени своего прибытия в Марбург прилежно посещал мои лекции математики и философии, преимущественно же физики, и с особенною любовью старался приобретать основательные познания. Нисколько не сомневаюсь, что если он с таким же прилежанием будет продолжать свои занятия, то со временем, по возвращении в отечество может принести пользу государству, чего от души и желаю»10. Подобный аттестат студенту М. Ломоносову дал и профессор Ю. Дуйзинг.
В июле 1739 г. российские выпускники Марбургского университета выехали во
* Specimen physicum de transmutatione corporis so-lidi in fluidum a motu fluidi praeexistentis dependente.
** Dissertatio physica de corporum mixtorum differentia, quae in cohaesione corpusculorum consistit. Quam exercitii gratia conscripsit Michael Lomonossoff Matheseos et Philosophiae Studiosus, Anno 1739 Mense Martio.
Фрейберг для продолжения образования. Их путь пролегал через Херстфельд, Готу, Наумбург, Вейсенфельс и Лейпциг. 25 июля российские студенты прибыли к бергра-ту (горному советнику) Иоганну Фридриху Генкелю. В 1733 г. Генкель при поддержке правительства открыл во Фрейберге лабораторию для обучения студентов «металлургической химии» и минералогии11. Кроме И. Генкеля, в лаборатории практические занятия проводили опытные преподаватели: А. Байер (маркшейдерское дело), И. Керн (горное машиноведение и черчение), И. Клотч (пробирное дело) и другие.
Обучение трех студентов из России академик Генкель начал с курса лекций по минералогии и металлургии. Лекции дополнялись практическими занятиями при посещении местных рудников и металлургических заводов. Ломоносов и его товарищи познакомились с устройством рудников, способами крепления сводов шахт, подъемными машинами. К сожалению, во время посещения рудников и шахт практические занятия не подкреплялись должными научными пояснениями производственных процессов. Молодой русский ученый замечал разобщенность науки и практики в работе руководителя фрейбергской школы. Впоследствии М. В. Ломоносов отмечал, что И. Ф. Генкель «презирал всю разумную философию»12. Европейское естествознание в XVIII в. было пронизано метафизическим пониманием природы. Химия и минералогия находились в плену средневековой схоластики.
Вместе с тем, И. Ф. Генкель пытался вводить новые методы химического анализа, в частности применял способ анализа в растворах, что позволило ему открыть ряд новых научных явлений. Гордостью И. Ф. Генкеля была его химическая лаборатория, которую он использовал для научных исследований и для учебных целей. Вероятно, именно здесь М. В. Ломоносов оценил значение экспериментальной базы для научно-исследовательской работы. Вот почему по возвращении в Россию он упорно и настойчиво добивался постройки Химической лаборатории при Петербургской Академии наук13.
М. В. Ломоносов ездил на шахты Брайнсдорф и Гиммельфюрст, где узнал много полезного из практики горного дела.
К сожалению, И. Генкелю не удалось установить доброжелательные отношения с российскими учениками, что приводило к периодическим конфликтам. М. Ломоносов не хотел мириться с произволом И. Генкеля и резко протестовал. В улаживании этого конфликта активное участие принимал профессор элоквенции Готлиб Фридрих Вильгельм Юнкер, работавший в Петербургской Академии наук, но находившийся в это время в научной командировке в Германии.
Профессор Юнкер познакомился с Ломоносовым еще в Петербурге; он использовал студента для перевода писем и отчетов на русский язык. Разница в социальном положении и возрасте на 8 лет не мешала профессору и студенту в творческом общении, поскольку их роднила страсть к поэзии. Г. Юнкер, безусловно, положительно влиял на развитие литературного таланта М. Ломоносова. В период активного творческого общения с немецким поэтом Михаил Васильевич написал такие замечательные произведения, как «Ода на взятие Хотина» и «Письмо о правилах российского стихотворчества»14. В декабре 1739 г. профессор Юнкер увез эти работы в Петербург для публикации.
В целом, пребывание М. В. Ломоносова в Саксонии помогало его становлению как ученого, способного успешно сочетать глубокие теоретические знания с практическими навыками. Больше по книгам, чем на лекциях, он освоил минералогию, горное дело и металлургию. М. Ломоносов бывал на заводах и обогатительных фабриках Фрейберга, спускался в рудники, изучал расположение и устройство шахт, систему креплений, вентиляции, конструкции
горнодобывающего оборудования и многое другое, что пригодилось в будущем15. Здесь М. Ломоносов занялся проблемами кристаллографии, в чем был компетентен горный советник И. Генкель. В итоге учитель Генкель должен был признать, что «Ломоносов оказал порядочные успехи в усвоении, как в теории, так и на практике химии, преимущественно в металлургический и в особенности пробирного искусства в познании руд, рудных жил, а также земель, камней, солей и вод и приобрел большую сноровку в механике»16.
В начале мая 1740 г. М. В. Ломоносов решил прекратить занятия в химической лаборатории И. Ф. Генкеля и покинуть Фрейберг. Студент Ломоносов отправился в Лейпциг, где надеялся встретиться с послом России в Саксонии бароном Г. К. Кайзерлингом и попросить его содействия для возвращения на родину. Не встретив российского посла в Лейпциге, Ломоносов переехал в Марбург, где некоторое время жил в доме Е. Е. Цильх. Затем он искал другие возможности вернуться в Петербург, но тщетно. В свою очередь И. Генкель посылает в Петербургскую Академию наук письмо, где представляет поведение М. Ломоносова в негативном свете, называя его поступок «побегом». Получив письмо И. Генкеля, Академическая канцелярия направила в Дрезден российскому посланнику Г. Кайзерлингу письмо с просьбой найти М. Ломоносова и помочь ему возвратиться в Петербург. Эпопея возвращения М. В. Ломоносова на родину длилась целый год, порой он находился в крайне опасном положении. Этот сложный и опасный период жизни М. В. Ломоносова подробно описан в книге Е. Н. Лебедева17. Однако судьба ему благоволила, после долгих мытарств, 8 июня 1741 г., русский ученый оказался в северной столице, где развернул многогранную научно-педагогическую деятельность.
Несмотря на указанные трудности, было бы ошибочным утверждать, что студент М. В. Ломоносов ничему не научился у академика И. Ф. Генкеля. Посещения рудников и заводов Фрейберга, сведения,
9
И. И. Шувалов
полученные на теоретических и практических занятиях в лаборатории, легли в основу дальнейших работ Ломоносова по геологии, горному делу и металлургии, а также его открытий в области химии. Первоначальное озлобление великово зрастно -го студента против педантичного учителя впоследствии прошло; видимо, Ломоносов понял, что не всегда был прав. В 1751 г. в статье <Юе ТтсШш те1а11огит», опубликованной в «СоштеПаги Асаёеш1ае 1шре1аИ8 Ре^ороШапае» академик Ломоносов называет своего фрейбергского учителя «славнейшим Генкелем» и «знаменитым автором». В свою очередь, Фрейберг высоко чтит память о М. В. Ломоносове. На Фи-шерштрассе, недалеко от того места, где находилась лаборатория Генкеля, установлена мемориальная доска, посвященная пребыванию Ломоносова во Фрейберге.
После открытия в 1755 г. Императорского Московского университета перед его первым куратором камергером И. И. Шуваловым встал вопрос подбора квалифицированного профессорско-преподавательского состава. Из европейских университетов в Москву были приглашены крупные ученые и опытные педагоги, которые внесли заметный вклад в становление молодо -го вуза. Однако уже в первые годы работы Московского университета важную роль играли отечественные преподаватели и чиновники, которые прекрасно понимали российскую специфику в сфере высшего образования. Еще 6 февраля 1755 г. куратор университета обратился к президенту Императорской Академии наук с просьбой направить в Москву трех российских магистров Н. Н. Поповского, А. А. Барсова и Ф. Я. Яремского для работы с гимназистами. Важно заметить, что эти кандидатуры на вакантные должности в гимназиях Московского университета Шувалову рекомендовал Ломоносов18.
Высшим органом внутреннего управления Императорским Московским университетом с 1756 г. стала его Конференция (Ученый совет), первоначально состоявшая из директора А. М. Аргамакова, про-
фессоров Ф. Г. Дильтея, Н. Н. Поповского и И. Г. Фроманна. 16 октября состоялось первое заседание Конференции, на котором ее члены решили обсуждать лишь важные вопросы, касающиеся деятельности университета и его гимназий. Например, Конференция университета поддержала просьбу Н. Н. Поповского об освобождении его от обязанностей ректора гимназий и назначении на эту хлопотную должность доктора философии И. М. Шадена, прибывшего в Москву из Тюбинген-ского университета19. Венгр Иоганн Матиас Шаден сделал много полезного как ректор двух гимназий и профессор Московского университета.
Кроме названных выше зарубежных профессоров, в 1756-1768 гг. куратор И. И. Шувалов пригласил в Московский университет и других ученых-иностранцев: из Лейпцигского университета — доктора медицины, профессора И. Х. Кир-штенса, бакалавра философии и свободных наук Х. Г. Кельнера и магистра философии И. Г. Рейхеля; из Геттингенского университета — адъюнкта философии И. И. Роста. За первые годы работы Московского университета наибольший вклад в учебный процесс и развитие научных исследований внесли следующие ученые-иностранцы: юрист Ф. Г. Баузе, экономист Х. А. Шлецер, ботаник Г. Ф. Гофман, филолог Х. Ф. Матеи, искусствовед И. Т. Буле, химик Ф. Ф. Ресс, математик Н. Д. Браш-ман, медики И. Ф. Эразмус, Х. Ю. Лодер и другие. Больше всего ученых приезжало из Геттингенского, Лейпцигского и Майнцско-го университетов Германии. «По подсчетам доктора исторических наук Ф. А. Петрова за первые 100 лет деятельности Московского университета в его стенах трудились 63 немецких ученых и педагога»20. С учетом представителей других университетов, преподавателей-иностранцев было более 100.
По мере развития Московского университета стал формироваться поток научной миграции в развитые страны Европы, который способствовал подготовке отечественных ученых. По рекомендации акаде-
мика Ломоносова куратор Шувалов стал направлять наиболее подготовленных выпускников молодого университета в крупные учебно-научные центры Европы для написания диссертаций по различным отраслям знаний. В числе первых русских диссертантов были философ Д. С. Аничков, ботаник П. Д. Вениаминов, медик С. Г. Зыбелин и другие. Они слушали лекции лучших профессоров ряда европейских университетов и под их руководством проводили актуальные диссертационные исследования. Яркими примерами являются студенты Семен Дес-ницкий и Иван Третьяков, которые были направлены в университет Глазго (Великобритания), где они учились у знаменитого Адама Смита и других крупных ученых.
В 1764 г. И. А. Третьяков успешно выдержал испытание на степень магистра свободных наук, а С. Е. Десницкий получил эту степень годом позже. 16 января 1766 г. Десницкий и Третьяков сдали экзамен на степень доктора права. Экзаменационная комиссия Глазговского университета одобрила представленные русскими студентами «образцы познаний в праве». Комиссия поручила «мистеру Симеону Десницкому» в качестве темы докторской диссертации первый титул двадцать восьмой книги Пандектов Юстиниана, посвященный составлению завещаний — ёе 1е81ашепЙ8 огётап^. «Мистеру Джону Третьякову был определен темой диссертации четвертый титул второй книги Пандектов Юстиниана, в котором говорилось о вызове в суд — ёе т jus уоеапёо21.
Однако публичные защиты докторских диссертаций Десницкого и Третькова не состоялись, поскольку руководство Московского университета потребовало их срочного возвращения на родину. 20 апреля 1767 г. собрание профессоров-правоведов Глазгов-ского университета, «выразив удовлетворение представленными Десницким и Третьяковым образцами познаний в цивильном праве», приняло решение освободить их от публичной защиты диссертаций по той причине, что они «получили распоряжения ехать домой со всей надлежащей скоростью». Собрание профессоров определило, чтобы «степень доктора была присвоена им вице-канцлером»22.
11 июня 1767 г. Десницкий и Третьяков прибыли в Петербург. В июле они были
в Москве, а 13 августа подтвердили свои докторские степени, выдержав экзамен по юриспруденции перед комиссией, которая состояла из профессоров Московского университета Ф. Г. Дильтея и К. Г. Ланге-ра, а также обер-секретаря Сената Самуила Дэна. Протокол этого экзамена сохранился: он сохранился в собрании документов по истории Московского университета XVIII в. Подробности обучения С. Е. Десницкого и И. А. Третьякова в университете Глазго описаны в содержательной книге профессора МГУ В. А. Томсинова23.
Для подготовки ученых и педагогов по новым специальностям иногда в европейские университеты направлялись и выпускники гимназий. Например, гимназисты Матвей Афонин и Александр Кара-мышев в июле 1758 г. были произведены в действительные студенты Московского университета и направлены в Петербургскую Академию наук к М. В. Ломоносову, чтобы усовершенствоваться в знании иностранных языков24. Затем оба талантливых студента изучали немецкий язык в Кениг-сбергском университете, а с октября 1759 г. начали учиться в Упсальском университете по плану известного шведского ученого Карла Линея. Они прослушали курсы лекций у знаменитых химиков и металлургов И. Г. Валерия, А. Ф. Кронштедта, Т. О. Бергмана и других ученых, получив от них отличные отзывы.
В мае 1766 г. молодые русские ученые блестяще защитили докторские диссертации под научным руководством профессора К. Линея. М. Афонин написал диссертацию на тему «О применении естествознания в общественной жизни», а А. Карамышев — «О необходимости изучения естественной истории России»25. Затем им пришлось еще три года работать в научных центрах Швеции, изучая горное дело и практическое земледелие. Только осенью 1769 г. Петербургская Академия наук возвратила наших талантливых ученых на родину. А. М. Карамышева определили на службу в Берг-коллегию, где он показал себя прекрасным специалистом. За крупные достижения в естествознании и горном деле в 1779 г. он был избран членом-корреспондентом Императорской Академии наук. М. И. Афонина направили в Московский
университет, где он стал первым русским профессором по естественной истории и земледелию, подготовил несколько талантливых учеников и написал ряд научных трудов.
Такого рода примеры можно продолжать, опираясь на опыт деятельности первых вузов Российской империи. Важно подчеркнуть, что в XVIII в. Россия вынуждена была приглашать для работы крупных европейских ученых и гимназистов для обучения в лучших университетах, поскольку собственные возможности были весьма ограниченными. С начала XIX в., когда было создано Министерство народного просвещения, возникли новые университеты и другие вузы, число приглашаемых ученых и преподавателей стало резко сокращаться. Во второй половине XIX в. и в начале ХХ в. Российская империя существенно увеличила свой научно-образовательный потенциал.
Таким образом, научно-образовательные связи России с государствами Европы зародились еще в период феодализма, они способствовали развитию образования, науки и культуры. Для российской высшей школы и науки в целом эти связи имели тогда первостепенное значение. Исторический опыт научно-образовательных связей в интересах российской науки и высшей школы требует дальнейшего детального изучения. Это поможет Российской Федерации более эффективно использовать свой богатый научно-педагогический потенциал, формировавшийся веками с учетом передового зарубежного опыта. I'
1. Пекарский П. П. История Императорской Академии наук в Петербурге. Т I. - СПб., 1873. С. XXV.
2. ПСЗ-1. Т. VII. - СПб., 1830. № 4807. С. 553-554.
3. Записки Императорской Академии наук. Т 51. — СПб., 1885. Кн. 1. С. 5.
4. АРАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 791. Лл. 63.
5. Протоколы заседаний конференции императорской Академии наук с 1725 по 1803 год. В 4 т. / Под ред. К. С. Веселовского. Т. I. - СПб., 1897. С. 84.
6. АРАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 791. Лл. 65-66 об.
7. Летопись жизни и творчества М. В. Ломоносова. — М.; Л., 1961. С. 32.
8. Андреев А. Ю. Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века. — М., 2005. С. 382.
9. Павлова Г. Е., Федоров А. С. Михаил Васильевич Ломоносов. — М., 1980. С. 46-47.
10. Шубинский В. И. Ломоносов: Всероссийский человек. — М., 2010. С. 122.
11. Печнер Г. Русские студенты во Фрейберге // Вопросы истории естествознания и техники. — М., 1962. Вып. 12. С. 163.
12. Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. — М.; Л., 1957. Т. 10. С. 428.
13. Павлова Г. Е., Федоров А. С. Михаил Васильевич Ломоносов. — М., 1980. С. 52-53.
14. Ломоносов: Краткий энциклопедический словарь / Сост. Э. П. Карпеев. — М., 2009. С. 274-275.
15. Баумгартель Г. Ломоносов во Фрейберге // Ломоносов. Сборник статей и материалов. Т V. — М., Л., 1961. С. 232-234.
16. Белявский М. Т. ...Все испытал и все проник. — М., 1990. С. 29.
17. Лебедев Е. Н. Ломоносов, 1711-1765. — М., 2009. С. 99-105.
18. Ученые записки Императорского Московского университета. Ч. IV. — М., 1834. Май. № XI. С. 335336.
19. Московские ведомости. 1756. № 14. 11 июня.
20. Петров Ф. А. Немецкие профессора в Московском университете. — М., 1997. С. 6.
21. Cairns J. W John Millar. Ivan Andreevich Tret'yakov and Semyon Desnitsky: A Legal Education in Scotland, 1761-1767. P. 21.
22. Brown A. H. Adam Smith's fist Russian followers // Essays on Adam Smith / Ed. By A. S. Skinner and Th. Wilson. Oxford, 1975. P. 259.
23. Томсинов В. А. Преподаватели юридического факультета Московского университета (1755-2010): Очерки жизни и творчества. 2-е изд., перераб. и доп. — М., 2011.
24. Сенатский архив. Т. XII. — СПб., 1907. С. 324.
25. Документы и материалы по истории Московского университета второй половины XVIII века. Т. 3. — М., 1964. № 10. С. 27; № 13. С. 30.
