CC BY
122
УДК 396.6
ЗАРОЖДЕНИЕ ИДЕОЛОГИИ «СОЗНАТЕЛЬНОГО МАТЕРИНСТВА» В РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ НА РУБЕЖЕ XIX-НАЧАЛА XX ВЕКОВ
Мицюк Н.А.
ФГБОУ ВО «Смоленский государственный медицинский университет» Минздрава
России
214019, Россия, Смоленская обл, г. Смоленск, ул. Крупской, д. 28
Резюме: Опираясь на научно-публицистический дискурс и его документы начала XX века, автор полагает, что в России зарождалась идеология «сознательного материнства. Под влиянием конструкта «идеального материнства», создаваемого экспертным сообществом, медикализации репродуктивного поведения женщин произошли революционные изменения в материнском поведении аристократок. Концепция «сознательного материнства» явилась ответной реакцией мужской части экспертов на процесс женской эмансипации и феминизации.
Ключевые слова: история материнства, сознательное материнство, типы материнства, антропология материнства, история семьи.
THE EMERGENCE OF THE IDEOLOGY OF "CONSCIOUS MOTHERHOOD" IN THE RUSSIAN SOCIETY AT THE TURN OF XIX-XX CENTURIES
Mitsyuk N.A.
FSEI of HE "Smolensk State Medical University" Russian Ministry of Health 214019, Russia, Smolensk region, Smolensk, Krupskaya st., 28
Abstract: Based on scientific andpublicistic discourse and documents of the beginning of the XX century, the author assumes that the ideology of «conscious motherhood» originated in Russia. Under the influence of the construct «perfect motherhood», created by the expert community, the medicalization of reproductive behavior of women there were revolutionary changes in maternal behavior of noblewomen. The concept of «conscious motherhood» was the response of the male part of the experts to the process offemale emancipation and feminization.
Keywords: the history of motherhood, conscious motherhood, types of motherhood, anthropology of motherhood, the history of family.
Конструкты материнского поведения, создаваемые различными сообществами в тот или иной исторический период, вызывают устойчивый интерес со стороны антропологов, историков, социологов, психологов, представителей социальной истории медицины США, Канады и стран Западной Европы [43; 30; 32; 33; 35; 42; 34; 37; 38; 41; 14]. Придерживаясь социально-конструктивистского подхода, они считают, что материнские практики по большей части определяются не самой женщиной, а доминирующей в обществе идеологией материнства. Н. Чодороу, Э. Бадинтер полагают, что новая идеология «сознательного материнства» («conscious motherhood») появилась на Западе в конце XVIII в. с развитием капитализма. Её носителями стали буржуазные слои общества. На смену «безразличным матерям» приходила «новая мать», смысл жизни которой сосредотачивался вокруг рождения и самостоятельного воспитания детей. Материнство превращалось из естественной роли женщины в важнейший ее социальный статус и в общественный институт. Наблюдался процесс медикализации о коммерциализации материнства (то, что М. Фуко относил к области «биополитики», [28]). В отечественной науке эта область знаний остается малоизученной, за исключением формирования конструкта материнства в советской и постсоветской России [31; 21; 9; 13; 24; 20 44; 15].
Опыт индустриальной России не берётся в расчет исследователями, в то время как именно в этот период впервые сообщество экспертов в лице врачей, педагогов, литераторов, журналистов стало формулировать концепции идеального материнства («perfect motherhood», «ideal motherhood»).
Представленная статья нацелена на раскрытие того, как в условиях индустриальной России происходило конструирование «сознательного материнства», предписывающего женщине определенные стандарты в сфере репродукции, материнского поведения, социальной деятельности. Меня интересует, насколько глубоко была разработана концепция материнской сознательности? Кто являлся создателем стереотипов женского поведения? В какой социальной среде распространилась данная идеология? Наконец, существовал ли определенный конфликт между конструктом «сознательная мать» и самоощущениями самих женщин? Основная методика работы с эмпирическим материалом состояла в сопоставлении различных официальных предписаний матерям (научного и научно-популярного дискурса) с субъективными переживаниями женщин (представлены на страницах эго-документов), легализующими женскую эмоциональность, телесные практики авторов, табуированные в официальных источниках. На мой взгляд, данная методика позволит избежать ложных представлений и выводов, так как предписания врачей и педагогов еще не свидетельствуют об изменениях в практиках материнства. Среди актуальных методов исследования - историко-сравнительный, биографический, гендерно-чувствительный, метод гендерной истории, исторической социологии.
В связи с общеэкономической отсталостью, запоздалыми либеральными реформами, неразвитостью научного знания в области медицины концепция «сознательного материнства» в России стала распространяться на полвека позже, чем в США и в странах Западной Европы. Ввиду малочисленности среднего класса восприемницами этой идеологии стали не представительницы буржуазных кругов, а дворянки. Это дало основание американскому историку Б. Энгель полагать, что в России «сознательное материнство» не прижилось, аристократки «не фокусировались» на собственных детях, не делая их центром собственной жизни, в отличие от европеек и американок, для которых дети становились сосредоточением их семейной жизни. Она подчеркивала, что процесс разорения дворянства, либерализация страны приводили к тому, что молодые дворянки матримониальным ролям предпочитали активную социальную деятельность - трудовую, общественно-политическую [36, p. 9-12]. Однако Б. Энгель в своих научных изысканиях опиралась на источники личного происхождения, принадлежавшие известным российским феминисткам, для которых априори семья была чуждой сферой.
Изучение широкого круга личных документов, принадлежавших рядовым дворянкам, позволяет сделать обратный вывод: идеология «сознательного материнства» в теории и на практике укреплялась в среде привилегированных классов. Дворянки XVIII-середины XIX в. воспринимали беременность как неизбежное, регулярно повторяющееся событие. Это приводило к тому, что материнство являлось единственной значимой сферой женской повседневности. Однако эта «ценность» имела условный характер, так как ей женщины не могли больше ничего противопоставить. Исполнение материнских ролей не сопровождалось сложными эмоциональными переживаниями, аристократки практически никогда не описывали собственную беременность, роды, опыт кормления грудью. Рождение детей рассматривалось как часто повторяющееся, неотвратимое, отягощенное страхом смерти событие. Ребенок воспринимался существом неполноценным, к его смерти, которая была частым явлением, относились достаточно спокойно. Материнство для большинства аристократок ограничивалось биологическими характеристиками -актом зачатия и рождения. К тому же само общество относилось к материнству сдержанно, не приветствуя в дамах света «чрезмерного увлечения материнскими обязанностями», относя его к девиантному поведению [12, с. 9].
В связи с рационализацией репродуктивного поведения населения пореформенной России, сокращением количества беременностей и родов материнство становилось уникальной практикой, требующей от аристократок физического, эмоционального, интеллектуального сосредоточения. Поэтому на страницах женских дневников второй половины XIX в. широко представлены эмоциональные переживания беременностей. В дворянской среде наблюдался процесс отхождения от «безразличного материнства» к «осознанному», наполненному гаммой положительных эмоциональных переживаний и активной подготовкой к будущему материнству. Юная дворянка в начале XX в. после неудачных первых родов писала: «Мне хочется ужасно опять забеременеть. Неужели у меня не будет детей?» [22, Л.22об]. Её современница высказывалась: «Я страстно хочу быть женщиной и матерью, оба эти чувства одинаково сильны во мне» [цит по: 5, с. 196]. Для неё материнство представлялось женской формой полезности обществу, её гендерная идентичность реализовывалась исключительно в «осознанном материнстве», браке, основанном на взаимной любви или удовлетворении полового инстинкта.
Появлению «сознательных матерей» среди аристократок можно найти психологическое объяснение. Общеизвестным фактом в тенденции развития брачных союзов в высших слоях общества явилось отхождение от «брака по расчету» к «браку по любви». Традиционный брак, «основанный на совместном ведении хозяйства, воспитании детей и законодательных актах, регулирующих брачно-семейные отношения» [2, с. 31], утрачивал свои позиции. Решающую роль стали играть чувства невесты и сексуальное влечение супругов. Эмансипация любви в супружеской жизни не могла не повлиять на отношение женщин к материнству и детям. В коллективном сознании российского общества созрели предпосылки для превращения аристократки-любовницы в женщину-мать, не лишённую сексуальности. Дворянки, всё чаще рожая от любимых мужчин, с особым трепетом относились к детям, проецируя на них чувства, адресованные мужу. В связи с этим на страницах личных документов переживания беременности и деторождения, радости материнства переплетались с описанием взаимоотношений с мужем [19, Л.2-5; 6, с.181-184].
Однако существовали более важные факторы революционных изменений в материнском поведении и культуре детства. Значительную роль в распространении концепции «сознательного материнства» в индустриальной России сыграли врачи, педагоги, писатели и журналисты. Они впервые стали описывать образ «хорошей матери», вследствие чего появились представления о «плохих матерях», не соответствующих предписаниям экспертов. Эксперты доказывали большую роль материнской близости в формировании личности ребенка (от самостоятельного грудного вскармливания до активного участия в воспитании и образовании ребенка). Основное содержание их медицинских работ сводилось к тому, что исполнение женщиной материнских обязанностей - её святой долг, через который она реализует женскую идентичность и свою гражданственность. Ярым защитником святости материнского долга стал Л.Н. Толстой. С помощью конструкта материнства он пропагандировал собственную модель женственности и образ идеальной женщины-матери. Он обрушивался с острой критикой в адрес эмансипированных женщин, отстаивая святость материнского долга [26, с.391; 25, с.688]. О высоком христианском предназначении матери продолжали писать и говорить представители русской религиозной философии (В. Соловьев, Н. Бердяев, В. Розанов, С. Булгаков), священнослужители, которые отказывались рассматривать женщину вне её семейных статусов и ролей. Они защищали тип матери жертвенной, асексуальной, целомудренной, глубоко верующей, полностью посвятившей свою жизнь мужу и детям. С женщиной-матерью связывали надежды духовного возрождения общества [11, с.49]. Пропаганда «истинного материнства» в России базировалась на западных концептах, а также на национальных представлениях о святости образа Матушки Руси (Мать как духовная сила народа). Материнство стало рассматриваться не только как биологическая функция женщины, но и как её важнейшая социальная роль.
К началу XX в. накопилось значительно число популярных медицинских трудов, активно пропагандирующих материнскую сознательность. Сила обсуждения была такова, что современники дали ему название «материнское движение» [11, с.49]. Оно находился вне политической, партийной, профессиональной, идеологической принадлежности ораторов. Быть плохой матерью становилось преступлением в глазах общественности. Формировался так называемый феномен «материнской вины» («mothergшlt», [37]). Ряд врачей сравнивали слабый материнский инстинкт у молодых женщин с распространением мастурбации у мужчин. И то и другое приписывали к проявлению социальных извращений. Во врачебном дискурсе весьма актуальным стал вопрос грудного вскармливания. На аристократок, прибегавших к услугам кормилиц, всё чаще нападали с острой критикой. Самостоятельное грудное вскармливание приобретало символ «сознательного материнства» и материнской любви. Под влиянием многочисленных врачебных предписаний существенные изменения происходили в культуре детства. Детская одежда, коляски, мебель, новинки европейской фармацевтической промышленности (детские смеси, молокоотсосы, бутылочки, резиновые соски, термометры, лекарства) пользовались все возрастающим спросом.
На мой взгляд, интерес широких кругов мужского сообщества к проблеме материнской сознательности был обусловлен не столько высокой детской смертностью (в высших слоях общества она не была столь значительной, как в крестьянской среде), сколько острой дискуссией о роли и месте женщины в современной жизни в рамках так называемого «женского вопроса». В условиях разрушения ценностей и принципов патриархальной семьи, внутри которой осуществлялся контроль над женским телом и его репродуктивной функцией, распространения антиматеринской риторики в контексте феминистического дискурса, контроль над женским телом перешел из семьи к авторитетным «экспертам» (философам, писателям, врачам, педагогам, психологам). Именно они стали проповедовать идеи святости материнства. Первоначально «эксперты» ограничивались призывами к женщинам развивать материнский инстинкт. Затем они указывали на его недостаточность для воспитания детей и необходимость профессионализации матерей, то есть снабжения их соответствующей теоретической подготовкой. Наблюдался процесс зарождения «экспертного материнства», материнские практики попадали под контроль медицины и других экспертных систем.
Можно представить, какое впечатление на аристократок производил тот факт, что теперь вопросы, казалось бы, исключительно женского естества, интимные по своей сущности, долгое время табуированные, стали предметом для общественных дискуссий, в центре которых стояли авторы-мужчины. Авторитет опытных врачей, классиков русской литературы не мог не отразиться на популяризации типа новой «сознательной матери». Аристократки, прежде безразличные к материнству, увлечённые светской жизнью, приёмами и визитами, страдающие постоянными мигренями, нервными расстройствами и истощениями, стали переключаться со своего Эго на собственных детей и их воспитание. Женщины весьма быстро восприняли идеологию «сознательного материнства», сформулированную мужчинами. Для дворянок она стала выражением истинной женственности и их особого предназначения. По мнению К. Хорни, способность женщины приспосабливаться к желаниям мужчины - типичная ее психологическая особенность [29, с.28]. О такой перемене в характере и поведении своей матери повествовала В.П. Багриновская. Она отмечала, что внезапно (речь шла о конце 1880-х гг.) её мать, в прошлом не баловавшая детей своим присутствием, стала чрезвычайно внимательна к ним, увлеклась педагогической литературой и пыталась применять полученные знания на своих уже взрослых детях [23, Л. 120-121]. Этот частный пример иллюстрирует, насколько резко идея «сознательного материнства» могла входить в повседневную жизнь аристократок, меняя их традиционное отношение к собственным детям.
Формирование «новых матерей» осложнялось отсутствием у аристократок индустриальной России соответствующего родительского примера. Теоретики и знатоки женской психологии [29, с.142; 30, с.35] полагают, что «воспроизводство материнства» базируется на копировании материнского поведения дочерями. Аристократки 1860-1890-х гг. в большинстве случаев были лишены теплых взаимоотношений с матерями. Воспитанием детей занимались посторонние люди. В условиях модернизации материнства, превращения его в важнейшую социальную роль женщины, дворянки индустриальной России находились в сложных условиях, так как им зачастую приходилось не «воспроизводить материнство», а его заново воссоздавать.
Каков же портрет «новых матерей» в индустриальной России? Учитывая тот факт, что сама по себе эта идея зародилась на Западе в конце XVIII века, то её первыми адептами стали представители верхушки дворянского общества, российские аристократки (великие княжны, графини, женщины из знатных семейств, увлекавшиеся просветительскими идеями). В 1880-1890-х гг. идея «сознательного материнства» глубоко проникла в повседневную жизнь рядовых провинциальных дворянок. Наиболее восприимчивыми к этой идее оказались дворянки. Во-первых, по экономическим причинам. Несмотря на разорение поместного дворянства, представительницы даже самых необеспеченных семей могли позволить себе не работать, нанять домашнюю прислугу и целиком раствориться в подготовке к рождению ребенка и в уходе за ним. Мать-крестьянка или мать-работница не имела никакой возможности посвятить себя детям, так как от её трудовой деятельности нередко зависело выживание семьи. Во-вторых, эта идея могла «прорасти» исключительно в среде образованной, представители которой охотно понимали и перенимали новые педагогические веяния и рекомендации врачей.
Функция матери отныне состояла не только в биологическом акте воспроизводства, но и воспитании достойного гражданина страны. Для многих рядовых дворянок России ценность получения образования связывалась с предстоящим рождением и воспитанием детей. А.А. Знаменская, имея двух дочерей, рассуждала: «Нынче у меня часто является сознание своей плохой научной подготовки и необходимости во всестороннем образовании. Это образование нужно мне как матери» [22, Л.23]. Себя она называла не иначе как «разумная нянька». «Новые матери» все чаще романам предпочитали научную литературу, дающую объяснения насущных вопросов в отношении воспитания детей, характера взаимоотношения с ними, особенностей развития их психики. В одном из писем к дочери женщина просила привезти «Педагогическую психологию» П.Ф. Каптерева, предлагая устроить совместное чтение и разбор основных моментов его педагогической теории [18, Л.17]. «Новые матери», как правило, были хорошо теоретически подготовлены к рождению ребенка. Они штудировали популярную медицинскую литературу по вопросам рождения и ухода за детьми. Об этом они сообщали на страницах собственных дневников. Самым популярным автором был врач-просветитель В.Н. Жук. Женщины в положении не раз заявляли о своем намерении во всем следовать рекомендациям авторитетного врача. В широком распространении были труды М. Манасеиной, Е.А. Покровского. Большую популярность приобрели «материнские дневники», в которых родительницы фиксировали собственное состояние от беременности до рождения ребенка, а затем особенности ухода за ним. В многочисленных архивах хранятся отрывки из дневников неизвестных дворянок, где они подробно делились своими переживаниями материнства [18; 19; 22; 23; 3; 4].
В оценке концепции «сознательного материнства» в зарубежных исследованиях присутствуют две противоположные точки зрения. По мнению одних, капиталистическая промышленная экономика» XIX в. принесла «идеологию обособленных сфер», в результате концепт «сознательного материнства» окончательно погрузил женщин в мир домашних дел. В пореформенной России мир дворянской повседневности также разделился на женский, связанный с материнством, домашним бытом, и мужской,
подразумевающий чиновничью службу, земскую и общественную деятельность. Все это приводило к «закрепощению» женщины семьей, материнством и домашним хозяйством.
В то же время в европейской историографии присутствует другая точка зрения, согласно которой идеология «сознательного материнства» существенно повысила социальный статус женщины в обществе. В частности, профессор философии из Великобритании Э. Байфорд, анализируя эволюцию родительства в России, отмечал тот факт, что женщина из просто матери превращалась в мать «эксперта», мать-воспитательницу, что способствовало общей феминизации женщин [1]. Немецкий литературовед, славист Э. Фогель также полагала, что статус матерей значительно повысился в российском обществе к началу XX в. [27; с.197]. Однако свои выводы исследователи делали преимущественно на изучении опубликованных источников: произведений русской классической литературы, «поучений» врачей и педагогов. Собирательные образы матерей, представленные на страницах русской классики зачастую существенно отличались от реальных женщин.
Изучив не один десяток женских дневников, разбросанных по многочисленным архивам России, я пришла к выводу, что концепция «сознательного материнства» была манящей иллюзией, создаваемой, прежде всего, экспертами-мужчинами, в реальной жизни терпящей фиаско. «Истинная мать» - мать, которую в идеале мечтали видеть рядом собой мужчины-сыновья, но не мужчины-мужья. Несмотря на многочисленные попытки российских аристократок следовать всем советам «экспертов», апологетов «сознательного материнства», в большинстве своем они заканчивались неудачно. Л.Н. Толстой в художественных и публицистических произведениях, изображая портрет идеальной матери, в собственной семейной жизни столкнулся с тем, что его жена не смогла исполнять все предписанные им функции. Е.И. Конради, раздающая щедрые советы о том, как должна себя вести настоящая мать, многое из сказанного не смогла реализовать в собственной жизни. Следует учитывать ещё один важный аспект - экзистенциальный опыт «новых матерей». Приносило ли им счастье всепоглощающее материнство? Удавалось ли им полностью проявить свою гендерную идентичность в кругу семьи? Многочисленные дневники женщин свидетельствуют о том, что, полностью отдаваясь материнству, следуя всем советам и рекомендациям, в конечном итоге они не чувствовали себя счастливыми. На всем протяжении жизни их соблазняла мысль о Других жизненных сценариях и Другой Я. Кроме этого, женщины признавались, что, полностью посвящая себя уходу за детьми, они становились неинтересными мужьям. Как следствие, -семейные ссоры, адюльтер и ощущение собственной несостоятельности. Это наводит на мысль, что «истинное материнство» невозможно сконструировать Извне кому бы то ни было. Быть истинной матерью, очевидно, не означает следование предписанным указаниям. Материнский опыт и связанные с ним переживания индивидуализированы. В связи с этим «истинное», «осознанное» материнство должно, прежде всего, конструироваться Изнутри, сообразно с интеллектуальными, этическими, психическими особенностями развития каждой женской личности. В этом отношении феминистки, революционерки, оставлявшие детей, были более честны перед собой, чем аристократки, пытавшиеся окружить своих чад заботами, но ощущавшие себя при этом глубоко несчастными.
Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) в рамках научно-исследовательского проекта № 14-31-01217 «Субкультура материнства в дворянской среде пореформенной России: антропологический и исторический подходы»
Литература
1. Байфорд Э. Родитель, учитель и врач: к истории их взаимоотношений в деле
воспитания и образования в дореволюционной России // Новые российские
гуманитарные исследования / http://www.nrgumis.ru/artides/artide_fulLphp?aid=572 (дата обращения 12.12.2014).
2. Бим-Бад Б.М., Гавров С.Н. Модернизация института семьи: макросоциологический, экономический и антрополого-педагогический анализ. М.: Новый хронограф, 2010.
3. ГАРФ (Государственный архив Российской федерации). Ф. 618. Оп. 1. Д. 30.
4. ГАРФ. Ф. 618. Оп. 1. Д. 32.
5. Гордон Г. Брак и проституция в суждениях современной молодежи // Новая жизнь. 1913. № 2. С. 194-209.
6. Достоевская А.Г. Воспоминания. М.: Художественная литература, 1981.
7. Е.Б. Из дневника матери // Семейное воспитание. 1914. № 1. С. 29-42; № 2. С. 17-34.
8. Жук В.Н. Мать и дитя. Гигиена в общедоступном изложении. СПб.: Изд-во В.И. Губинского, 1906.
9. Здравомыслова Е.А., Темкина А.А. (ред.) Здоровье и доверие: гендерный подход к репродуктивной медицине. СПб.: Изд-во ЕУСПб, 2009.
10.Конради Е.И. Исповедь матери. СПб.: тип. А. Пороховщикова, 1899.
11. Лозинский Е.Ю. О настоящем и будущем женского движения в связи с проблемой целомудрия и задачами материнства // К свету. Научно-литературный сборник. СПб: Изд. Комитета Общества доставления средств, 1904.
Мартианова И.Ю. Мать или светская дама? (Материнство в XVIII-первой половине XIX века) // Женщина в российском обществе. 2008. № 2. С. 17-25
12. Михель Д.В. Медикализация общества: теория, история, микрополитика // Журнал исследований социальной политики. 2009. № 7 (3). С. 293-294.
13. Мицюк Н.А. История материнства в англоязычной историографии // Вопросы истории. 2014. № 10. С. 167-175.
14. Мицюк Н.А. История материнства в России на страницах зарубежной (англоязычной) историографии // Журнал социологии и социальной антропологии. 2014. Т. XVII. № 4 (75). С. 162-177
15. Мицюк Н.А. Типы российских дворянок начала XX века по отношению к собственной фертильности и материнству // Женщины в российском обществе. 2014. № 2. С. 17-29
16. ОР РГБ (Отдел рукописей Российской государственной библиотеки). Ф. 12. Картон 1. №. 1.
17. ОР РНБ. Ф. 601. Картон 1. № 1658.
18. ОР РНБ. Ф. 601. Картон 1. №. 55.
19. Печерская Н. В. Мифология родительства: анализ дискурсивного производства идеальной семьи // Журнал исследований социальной политики. 2012. № 3. С. 323-342.
20. Пушкарева Н.Л. Отечественные исследования по социологии, истории и этнологии материнства // Этнографическое обозрение. 2001. № 5. С. 91-101.
21. РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства). Ф. 142. Оп. 1. Д.383.
22. РГАЛИ. Ф. 2319. Оп. 1. Д. 159.
23. Темкина А.А. Советы гинекологов о контрацепции и планировании беременности в контексте современной биополитики // Журнал исследований социальной политики. 2013. № 11 (1). С. 7-24.
24. Толстой Л.Н. Письмо к Н.Н. Страхову от 19 марта 1879 // Собр. соч. в 22 т. Т. 17. М.: Худ. лит-ра, 1984.
25. Толстой Л.Н. Так что же нам делать? Собрание соч. в 22 т. Т. 16. М: Худ. лит-ра, 1983.
26. Фогель Э. Модели материнства в романе Льва Николаевича Толстого Анна Каренина (1873-1877) // Пол. Гендер. Культура. Немецкие и русские исследования. Сб. статей / Ред. Э. Шоре, К. Хайдер. Вып. 3. М.: РГГУ, 2003.
27. Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998.
28. Хорни К. Женская психология. СПб.: Восточно-Европейский институт психоанализа, 1993.
29. Чодороу Н. Воспроизводство материнства: психоанализ и социология гендера. М.: РОССПЭН, 2006.
30. Щепанская Т.Б. Мир и миф материнства. Санкт-Петербург, 1990-е годы (Очерки женских традиций и фольклора) // Этнографическое обозрение. 1994. № 5. С. 15-27.
31. Apple R.D. Mothers and medicine: a social history of infant feeding, 1890-1950. Madison, Wis: University of Wisconsin Press, 1987.
32. Apple R.D. Perfect motherhood: science and childrearing in America. New Brunswick, N.J.: Rutgers University Press, 2006.
33. Arnup K. Education for motherhood: advice for mothers in twentieth-century Canada University of Toronto Press, 1994
34. Badinter E. Mother love: myth and reality: motherhood in modern history. N.Y.: Macmillan, 1981.
35. Engel B.A. Mothers and daughters. Women of the intelligentsia in nineteenth-century Russia. Cambridge: Cambridge University Press, 1983.
36. Eyer D.E. Motherguilt: How Our Culture Blames Mothers for What's Wrong With Society. N.Y.: Times Books. 1996.
37. Eyer D.E. Mother-Infant Bonding: A Scientific Fiction. New Haven: Yale University Press, 1993.
38. Gordon L. The Moral Property of Women: A History of Birth Control Politics in America. Chicago: University of Illinois Press. 2002.
39. Grant J. Raising baby by the book: the education of American mothers. New Haven: Yale University Press, 1998.
40. Hays S. The Cultural Contradictions of Motherhood. New Haven: Yale University Press, 1996.
41. Hulbert A. Raising America: experts, parents, and a century of advice about children. N.Y.: Alfred A. Knopf, 2003.
42. Rich A.C. Of Woman Born: Motherhood as Experience and Institution. N.Y.: Norton, 1976.
43. Rivkin-Fish M. Pronatalism, Gender Politics, and Renewal of Family Support in Russia:
toward a Feminist Anthropology of "Maternity Capital" // Slavic Review. 2010. 69 (3): 701-724.
