CC BY
41
ТРИБУНА МОЛОДОГО УЧЕНОГО
Е.А. Желонкина
ЗАКОНОТВОРЧЕСКАЯ ТЕХНИКА В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРНОИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА
Вопрос о российской законотворческой технике в статье рассмотрен в контексте исторической эволюции правовой культуры. Указаны предпосылки исторического своеобразия всей системы русского права в целом, сочетающей в себе институты права обычного, римского и великокняжеского. Проведенное исследование специфики культурно-исторического развития Российского государства позволило выделить основные этапы становления законотворческой техники в рассматриваемый период.
Ключевые слова: правовая культура, правопонимание, рецепция права, кодификация, Свод законов Российской империи, законодательный прием.
В силу объективно-субъективной природы правовой культуры идеи и система ценностей общества, по сути, предопределяют в каждый период истории характер правопонимания и обусловленный им уровень юридической техники. Исходя из этого приходим к выводу, что не может быть единого для всех эпох и правовых культур понятия законотворческой техники.
Поэтому вопрос о российской законотворческой технике мы рассмотрим в контексте исторической эволюции правовой культуры.
Важно, что российская правовая культура не представляет однозначного яв-ления на разных ступенях своей истории.
Система русского права берет свое начало в традициях древнего обычного права, которое было впервые частично кодифицировано в XI в. в Русской правде, включившей в себя также элементы княжеской судебной практики и византийского канонического права. Таким образом, здесь уже предопределяется историческое своеобразие всей системы русского права в целом, сочетающей в себе институты права обычного (в сущности своей - прецедентного), римского (в аспекте канонического византийского) и великокняжеского (писаного, или «конституционного») .
Говоря о «конституционности» великокняжеского права, следует иметь в виду, что здесь речь идет не о конституционности в современном ее значении, а об изначальных конституциях как законодательных актах римско-византийских императоров, т.е. актах самодержавной власти, юридически оформленной как особый институт римского публичного права. Развившееся из великокняжеской власти русское самодержавие в сочетании с рядом церковногражданских институтов представляет собой явления, связанные в определенном смысле именно с частичной рецепцией на Руси римского публичного права (чего не было в Западной Европе).
Вопрос о взаимоотношениях различных властей решался в системе русской государственности особым образом. Так, принятая здесь византийская модель самодержавного правления основывалась на принципе так называемой симфонии - идейного «созвучия» духовной и светской властей при соответствующем практическом разделении их полномочий. При этом каноническое право непосредственно влияло на нормы права гражданского, уголовного и даже публичного, а представители церкви нередко соучаствовали в различных судебных процессах и разбирательствах. В качестве источников принятого на Руси византийского канонического права можно назвать Номоканон (русская «Кормчая»), Эклогу, Прохирон, представлявшие собой своды церковных правил и законодательные сборники византийских импера-
торов, а также церковные уставы русских князей и постановления Русской церкви и ее иерархов (Правосудье митрополичье, Стоглав и т.д.).
Особое место в истории русского права и государственности занимает институт земских соборов - «русский парламент». Широко распространено мнение, что «мать парламентаризма» - Англия. Однако чисто исторически это не так. Если даже не принимать во внимание «античный парламентаризм», то прообразом европейского парламента (первоначально - органа сословного представительства) нужно считать испанское Собрание кортесов, возникшее в середине XII века. Вторым же европейским «парламентом» был Земский собор, созванный русскими князьями в начале XIII века, что на целых полстолетия предшествовало первой сессии английского парламента. К сожалению, в результате татаро-монгольского нашествия традиция земских соборов оказалась прерванной вплоть до времени царствования Ивана IV Грозного, по инициативе которого она была восстановлена. Соборы в этот период явили собой, в некотором смысле слова, классический образ русской политической модели, отражавшей в себе идею социальной справедливости в духе православной этики и интенсивно складывавшегося общенационального мироощущения.
Историческое значение института Земского собора состоит в том, что он явил в своем лице не только «созвучие» религиозной и светской властей, но также трех традиционных для Руси форм права: обычного (представителями которого являлись бояре, посадские люди и крестьяне), канонического (представлялось церковными иерархами) и великокняжеского (царь и служилые люди - дворяне).
Показательно, что Иван Грозный отказался от титула великого князя московского и формально был посажен на царство всенародно как православный царь (что должно было соответствовать римско-византийскому чину императора-самодержца, автократора). Таким образом, великокняжеское право как одна из форм конституированного» обычного права превращается в царское право - право публичное (в уже римском его значении). В принципе же все имевшие место формы права объединялись в фигуре царя-самодержца (как избранника народа, покровителя церкви и великого князя московского), и поэтому здесь можно вести речь о становлении особого института права самодержавного, или имперского.
Но уже к началу XVII века социально-экономическая и культурная отсталость России, в том числе в правовой сфере, объективно обусловливала необходимость заимствования (рецепции) права более развитых стран Европы. И это была еще одна особенность российского законотворчества. «Московское правительство, - писал в этой связи профессор Г.Ф. Шерше-невич, - широкою рукой черпало из иностранного права» [1, с. 29].
Во времена Петра I заимствовались, как правило, целые иностранные акты. Законотворческая техника ограничивалась переводом иностранного закона (шведского, датского, голландского и т.д.) на русский язык и объявлением его российским законом. Так, петровский Воинский устав 1716 года был, по сути, шведским Воинским уставом 1683 года, а его вводная глава - о самовластии российского монарха - калькой так называемой Декларации суверенитета шведских сословий короля Карла XI (1693). Петр ввел также шведский табель о рангах, шведский морской артикул (с использованием голландских артикулов) и т.д.
Технология подготовки Полного собрания законов и Свода законов Российской империи, которую использовал М.М. Сперанский, также основывалась на идеях, заимствованных у английского мыслителя Ф. Бекона [2, с. 34].
В российских работах по теории права, получившей развитие в пореформенной России, понятие кодификации (как и инкорпорации, консолидации и т.д.) заимствуется из доктрины и юридической техники европейских стран романо-германского права (Н.М. Коркунов, Г.Ф. Шершеневич, Е.Н. Трубецкой и др.).
Судебные уставы 60-х годов XIX века вводили принципы буржуазных уголовного и гражданского процессов, давно уже действовавших в странах Западной Европы. Из той же право-
вой культуры были заимствованы зародышевые формы парламентского законотворчества, закрепленные в основных законах 1906 года, и т.д.
Анализируя рецепцию Россией иностранного права, нельзя не отметить беспрецедентно низкую ее эффективность, особенно в период от начала XVIII века до принятия в 30-х годах XIX века Свода законов, подготовленного комиссией под руководством М.М. Сперанского. Более того, как одну из форм проявления российской отсталости в этой сфере можно рассматривать поразительную, не имевшую аналогов в мире «заволокиченность» процесса кодификации.
Причины столь поразительной неэффективности профессор Г.Ф. Шершеневич обосновал тем, что законодательство заимствовалось «у народов, с которыми Россия имела мало общего в культурном отношении», что «русскому обществу претило не само заимствование, а грубая форма его». По сути, речь шла о типологической несовместимости российского общества с обществом наиболее развитых стран Европы того времени.
Сюда же следует отнести отсутствие у властей политической воли, а также полное безразличие к поставленной задаче членов многочисленных кодификационных законодательных комиссий и делегатов с мест, подчас откровенно уклонявшихся от этой работы [1; 3].
Иными словами, ни «сверху», т.е. со стороны власти, ни «снизу» - со стороны общества дело кодификаций в тогдашней России не было обеспечено. В связи с этим В.И. Сергеевич выделяет следующие причины неэффективности созданной Екатериной II Комиссии по составлению уложения: 1) неправильная постановка задач комиссии; 2) недостатки ее организации; 3) совершенное неумение руководящих людей привести к благополучному окончанию [2, с. 32].
Неэффективность законотворческой техники объяснялась также острой нехваткой в России XVIII-XIX веков (до реформ 60-х годов) профессиональных юридических кадров. Так, профессор Н.М. Коркунов отмечал, что на момент принятия Свода законов (1832) работу по изучению его юридической природы в России проводить было некому [4, с. 3].
Наконец, российская отсталость проявлялась в использовании форм упорядочения права, нигде более в Европе не применявшихся. Речь идет прежде всего о Своде законов Российской империи, одобренном в 1832 году и вступившим в силу с января 1835 года. В отечественной литературе, посвященной Своду, - досоветской, советской и постсоветской - единодушно признается его уникальность как формы систематизации законодательства.
Так, по мнению Н.М. Коркунова, Свод - это «совершенно своеобразное, можно сказать, беспримерное явление. Нигде в других государствах не было и нет подобного собрания законов» [4]. По сути, такую же оценку Своду дает Г.Ф. Шершеневич.
Вместе с тем качественные оценки Свода не только не однозначны, но порой противоположны. Парадоксальность ситуации состоит в том, что в роли его апологетов выступают советские авторы (и известная часть постсоветских), тогда как в дореволюционной литературе он подвергается резкой критике. Так, в советских изданиях Свод определяется как «кодекс кодексов», «высшая форма кодификации» [5, с. 23-50]. В постсоветской литературе Свод получил оценку как «наиболее совершенное систематизированное собрание законодательства в России» [6, с. 3].
Однако в юридической литературе досоветского периода Свод получал зачастую нелестные оценки. Так, Г.Ф. Шершеневич, определяя его как «уникальное изобретение», вместе с тем задавал вопрос: а можно ли им хвалиться [1, с. 87]?
Дореволюционные авторы ставили под сомнение вопрос о совершенстве Свода законов как формы систематизации законодательства.
Представляется, что юридико-техническая и историческая оценка Свода не может быть дана без выяснения соотношения его с кодексом и определения его юридической природы, что сделать достаточно сложно. Так, еще в досоветское время, с одной стороны, Свод рас-
сматривался как российская разновидность кодекса, а с другой - как систематическое собрание действующих в России законов, явившееся результатом неудач кодификационных попыток, предпринимаемых в России с начала XVIII века.
В современной учебной и справочно-энциклопедической литературе Свод понимается и как генеральная инкорпорация, и как разновидность кодификации.
Думается, столь разнообразные оценки юридической природы Свода законов объясняются недооценкой авторами его историко-культурной основы. Как известно, кодификация должна осуществляться в три этапа. Первый из них предполагал составление хронологического Собрания законов (действующих и недействующих), второй - систематическое Собрание или свод, включающий лишь действующее законодательство. Наконец, на третьем этапе законодательство кодифицируется на базе свода, т.е. создается уложение.
Сегодня общепризнанным является факт подготовки комиссией под руководством М.М. Сперанского в 1814 году проекта Гражданского и Уголовного кодексов по французскому образцу. Проекты, как известно, были отклонены. Другой проект Гражданского кодекса планировалось завершить в 1826 году. Однако идея кодекса была отвергнута царем Николаем I, который распорядился провести систематизацию действующего законодательства без всяких изменений в его существе. Иными словами, работа комиссии М.М. Сперанского остановилась на второй стадии, предусматривавшей лишь подготовку свода. Выдающийся отечественный историк В.О. Ключевский отмечал, что М.М. Сперанский также рассматривал Свод как черновую, подготовительную работу к составлению Уложения [7, с. 243].
Представляется, что подход М.М. Сперанского к вопросу о кодификации гражданского права не отражал историко-культурную специфику дореволюционной России.
Таким образом, российские исторические условия существенно отличались от тех, в которых проходила кодификация в западноевропейских странах. Незавершенность буржуазных реформ, сохранение феодально-крепостнических пережитков препятствовали данному процессу.
Важно отметить, что значительное влияние на кодификацию законодательства в целом и на кодификационную практику в частности оказали взгляды российских мыслителей конца XIX - начала XX веков.
Проведенное исследование специфики культурно-исторического развития Российского государства позволило выделить следующие основные этапы развития законотворческой техники в рассматриваемый в работе период:
1) этап становления и развития отечественной традиции в законодательной технике - период достаточно протяженный и занимает несколько столетий (XII-XVII вв.). Его характеризуют господство обычного права и постепенное становление отечественного закона, а также архаическая техника систематизации права. Данная техника состояла главным образом в придании письменной формы нормам обычного права, объединении в рамках систематизированного акта разрозненных норм закона, судебной практики и обычая;
2) этап активного взаимодействия отечественной традиции и западноевропейской законодательной техники (XVIII - середина XIX вв.). В рамках указанного периода арсенал отечественных разработчиков нормативных правовых актов пополнился рядом новых законодательных приемов. В них начинают указывать год, месяц, число их подписания, что в условиях значительного увеличения количества нормативных правовых актов имело большое практическое значение. Впервые вводятся толкования к статьям, которые выполняли функции примечаний. Они призваны были разгрузить текст нормативного правового акта и облегчить его восприятие. Особое место в законотворческой технике данного периода отводится процессу кодификации.
Законодательная деятельность является прежде всего творческой и социально обусловленной, а следовательно, активно реагирует на любые социально-культурные, политические и
иные изменения в обществе. Теоретические основы современной законодательной техники нуждаются в дальнейшей разработке с целью совершенствования ее практического применения на основе и в неразрывной связи с уже имеющимся культурно-историческим опытом и историческими традициями, обусловившими специфику российского правопонимания.
Литература
1. Шершеневич Г.Ф. История кодификации гражданского права в России. Казань, 1893.
2. Сергеевич В.И. Конспект по истории русского права. СПб., 1904.
3. Пахман С.В. История кодификации российского гражданского права. М., 1876.
4. Коркунов Н.М. Значение Свода законов. СПб., 1892.
5. Подготовка и издание систематических собраний действующего законодательства / Под ред. А.Н. Мишутина. М., 1969.
6. Корабельников С., Поленина С.В. О Своде законов Российской Федерации. М., 1997.
7. Ключевский В.О. Лекции по русской истории // Соч.: В 9 т. М., 1989. Т. 5.
