CC BY
225
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
В.И. Крусс
Крусс Владимир Иванович — доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой теории права Тверского государственного университета
Законодательная стратегия и конституционализация права
Публичные обязательства автора побуждают его оставить название этой статьи (заявленное им в статусе участника конференции) без изменений, хотя соотношение тематически обозначенных явлений и подход к их сравнительному анализу должны быть обратными. Никакая законодательная стратегия не может быть (и не бывает) самочинной, не детерминированной извне. Вопрос лишь в том, насколько и кем осознаются и признаются зависимый, производный характер соответствующей (законодательной) практики и каково соотношение объективных и субъективных начал в определяющих ее установках, идеалах и замыслах. Умозрительное обобщение свойств возможных центров детерминации возвращает теоретизирующее сознание всего к двум возможным вариантам решения этой проблемы как производным исторически неизбывной оппозиции политической власти и права в амбивалентной демократической матрице: политики, настроенной на волну народных ожиданий, и права, претендующего — в контексте декларации его верховенства, — на известную онтологическую самость.
Первое решение (примат государства) ведет не только к юридическому позитивизму — отождествлению закона и права, — но и в лабиринт терминологической эклектики. Некие персонажи, облаченные в наряды (формы) «правотворчества» и «правоведения», блуждают по этому лабиринту, не находя выхода и натыкаясь время от времени на снисходительно улыбающихся визави. В такой мизансцене юридическая наука выглядит и мыслит весьма «странно» применительно и к собственному предназначению, и к перспективам парламентского самоопределения. С одной стороны, будучи всерьез озабочена выработкой собственных рекомендаций законодателю, она «резонно» умалчивает о готовности разделить ответственность (какую?) за ошибки в стратегическом планировании. Также предпочитает она не думать о том, что состоятельность принципа научности для социальных законов существенно умаляется заведомой невозможностью научного единомыслия («истины») в части формулировок должного, а не сущего. С другой стороны, здесь явно не берутся в расчет риски терминологического «превращения» законодательства в законотворчество. Уверовавшие в свое предназначение творцы патологически эгоистичны и враждебны любой критике. Они зачастую не в силах признать свои ошибки и правоту «редактора». Однако для текстов, наделяемых свойствами нормативности и общеобязательности, юридический «редактор» необходим. Для представительной же власти вполне достаточно прерогативы давать государственному сообществу актуально необходимые (в сложившейся ситуации) законы, извлекая их — посредством особых техник и с учетом требований технологии — из имеющегося (наличного) юридического арсенала.
Обращаясь ко второму (альтернативному) варианту признания центра детерминации законотворческой деятельности, мы не просто полагаем его в области права (а не политики), но приходим неизбежно к концепту конституционного правопонимания как к единственно возможному варианту обоснования практической состоятельности идеи верховенства права не только для законодательства стратегически осмысленного, но даже спонтанного и «спорадического», зачастую вынужденного считаться с аффектами и следствиями глобальной политической и экономической турбулентности. Залогом того, что при любых подобных обстоятельствах законодательный «корабль» может двигаться в необходимом (правильном) направлении, выступают своего рода идеальный (легитимный) «маяк», «навигационные приборы и правила», позволяющие не потерять далекий сигнал, отличить его от «помех» и чужеродных симулякров, а также специальный орган «идеального» внешнего сопровождения, контроля и корректировки курса, призванный отвечать на поступающие к нему заинтересованные обращения и запросы. Полагаем, не нужно объяснять, что речь здесь идет о тексте Конституции РФ, конституционной законодательной методологии и Конституционном Суде РФ (далее также — Суд).
Единый вектор (горизонт) и актуализируемые трудности конституционного «плавания» проясняют и принципиальную вариативность его курса, и допустимое разделение уровней и объемов стратегических законотворческих компетенций между властными государственными инстанциями. Конституционная законотворческая стратегия может «разбиваться» на различные тактические элементы (этапы) при условии конституционности каждого из них, а сложная стратегическая коллегиальность (в республиканском и федеративном измерениях) не исключает известной демократической соподчиненности субъектов ее разработки и реализации. Так, в конституционно утвердившейся в России модели разделения властей стратегическая компетенция Государственной Думы РФ особым образом
Юридическая техника. 2015. № 9
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
обусловливается («охватывается») форматом и ежегодных Посланий Президента РФ к Федеральному Собранию РФ (п. «е» ст. 84 Конституции РФ), и его специальными «пакетными» разработками (например, «майские указы»). Исключительный статус главы государства как гаранта Конституции РФ придает таким актам свойство особенной нормативности, «адресованной» законодателю, преобразующей законодательную деятельность — в обозначенных в них основных направлениях — в деятельность «исполнительно-законодательную». Поскольку Президент РФ определяет основные направления внутренней и внешней политики в соответствии с Конституцией РФ (и это представление конституционно не опровергнуто), постольку законодательная деятельность, направленная на реализацию президентских посланий, должна полагаться и стратегически состоятельной, и наиболее достоверно конституционной из всех ее форм, кроме тех, которые характеризуют соучастие в конституционализации законодательства.
Конституционализация права, однако, есть явление более высокого порядка по отношению к любым законодательным установкам, стратегиям, «подстратегиям» и тактикам. Конституционализация и есть, по сути, правотворчество в том предельно достоверном и аутентичном значении, которое может скрываться за этим сложносоставным понятием1. Онтологическим итогом конституционализации (в многообразии видов и форм) выступает актуальное объективирование права, элементарное приращение правовой материи, «сокрытой» в глубинах текста национальной конституции. Законодательное оформление этой материи — наряду и совместно с выработкой законоположений, а также их технической трансформацией, «переделкой» и выбраковкой — «переводит» законодательный процесс (в части отношения к соответствующим результатам) на уровень конституционной легитимности. Можно сказать и так, что в контексте актуально необходимой конституционализации у законодателя появляется возможность заняться правотворческой формализацией (законотворческой имплементацией права), и приходится «удивляться» тому, как нередко он такой возможностью пренебрегает.
Последовательное сравнение «составов» конституционализации и законодательной стратегии позволяет более полно («выпукло») увидеть, охарактеризовать и разграничить оба явления и дополнительно прояснить конституционность нормативности законодательных стратегий.
Признаками (критериями) обозначенного сравнения, полагаем, следует взять следующие: 1) субъекты и участники, а также объективные факторы инициации, понятийно- смысловой модуляции и корректировки каждого из явлений; 2) их объекты; 3) содержание; 4) цели; 5) архитектоника; 6) методология; 7) лейтмотив (генеральный принцип).
Переходя к первому из выделенных критериев, полагаем необходимым сделать следующие оговорки, в том числе общего характера, с позиций конституционного правопонимания: 1) субъективное восприятие и объективные явления обретают необходимую целостность в реальности конституционализма; реальность Конституции РФ равно лежит в основе и конституционализации права, и допустимых законодательных стратегий; 2) к анализу обоих явлений имеет практический смысл подходить только как единству процесса и технологически «запускающего» каждый из них юридически значимого акта, решения, заявления; 3) законодательная стратегия может быть не соотнесена непосредственно с определенным нормативно значимым актом, но имплицитным образом выводиться из анализа определенных периодов или направлений законотворческой деятельности (декларируемая и фактическая стратегии); 4) легитимным субъектом конституционализации права в России выступает Конституционный Суд РФ, активно взаимодействующий с различными участниками в аспекте конституционализации правовых форм (включая законодательство) при общем (для права и законодательства) доктринальном содействии (соучастии) юридической науки; 5) в контексте конституционализации права Конституционный Суд РФ может давать оценки фактической законодательной стратегии и оказывать корректирующее воздействие на нее.
Для конституционализации права искомыми факторами и субъектами выступают: политическая и социальная (в широком смысле) внутригосударственная практика и деформации; международные события и процессы (политические, экономические, культурные и т. п.); практика международной (конвенционной) юстиции; лица, наделенные правом обращений (жалоб и запросов) в Конституционный Суд РФ; внутригосударственная юридическая практика (законодательная и правоприменительная); иностранная судебная практика; природные и техногенные явления и процессы.
Факторами и субъектами законодательной стратегии должны быть признаны политическая и социальная внутригосударственная практика и деформации; международные события и процессы; Конституционный Суд РФ; практика международной (конвенционной) юстиции; российский народ (в практиках и формах непосредственной демократии), Президент РФ; высшие органы государственной законодательной (представительной) власти; Председатель Правительства РФ и Правительство
1 Подробнее о конституционализации и роли Конституционного Суда РФ как ее единственного субъекта см., например: Крусс В.И. Конституционный нормоконтроль как аутентичное правотворчество // Конституционное и муниципальное право. 2012. № 6. С. 3—8; Он же. Публичные услуги в контексте российской конституционализации // Конституционное и муниципальное право. 2014. № 5. С. 59—70.
Крусс В.И. Законодательная стратегия и конституционализация права
363
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
РФ; главы субъектов РФ; органы законодательной (представительной) власти субъектов РФ; представительные органы местного самоуправления; иностранные государства; государственные союзы (объединения); политико-территориальные общности (например, в процессе воссоединения России и Крыма); международные организации.
Разумеется, субъекты, наделенные правом законодательной инициативы в силу положений части 1 статьи 104 Конституции РФ, также входят в последний перечень, но для ряда из них связь с законодательной стратегией имеет более широкое содержание. В частности, особенным (выверенным по компетенциям) образом в реализации законодательной стратегии участвуют Президент РФ — в рамках опережающего не противоречащего Конституции РФ нормативно-правового (указного) регулирования (ч. 3 ст. 90); уполномоченные к разработке и принятию подзаконных нормативных актов федеральные органы исполнительной власти; законодательные (представительные) органы власти субъектов РФ; органы местного самоуправления в рамках делегированного нормотворчества.
Исключительное место в этом ряду занимает, конечно же, Конституционный Суд РФ, который в рамках своей компетенции (и достаточно часто) оценивает и конкретизирует (развивает) законодательную стратегию, обеспечивает ее конституционную реализацию. Так, Суд выработал критерии конституционности стратегии законодателя в отношении гуманизации уголовной ответственности в их соотношении с практикой правоприменения, установив, что законодатель, принимая закон, устраняющий или смягчающий уголовную ответственность и, следовательно, являющийся актом, который по-новому определяет характер и степень общественной опасности тех или иных преступлений и правовой статус лиц, их совершивших, не может не предусмотреть механизм придания такому закону обратной силы1.
Объективные факторы законодательной стратегии в свою очередь могут быть предметом конституционно-правовой оценки в плане их достоверности и соответствия такому значению. Например, при проверке положений ряда статей КоАП РФ, устанавливающих административную ответственность в виде административного штрафа в отношении юридических лиц2, Конституционным Судом РФ были признаны конституционно значимыми корреляторами стратегии законодателя, направленной на существенное увеличение размеров первоначально установленных административных штрафов, такие — имеющие место на современном этапе развития российской экономики — факторы, как угрозы интересам недропользования; жизни и здоровью граждан вследствие грубого нарушения требований промышленной безопасности или технических регламентов; стабильности финансовой системы страны; конституционным началам корпоративного хозяйствования.
Принципиальное различие объектов конституционализации и законодательной стратегии отчасти уже было обозначено выше. В первом отношении это актуальная правовая информация (материя), «сокрытая» в тексте Конституции РФ, а также нормативные положения, закрепленные в источниках (формах) позитивного права, в том числе — законоположения. Конституционный Суд РФ предваряет свои правоустанавливающие выводы доктринальной «визуализацией» этих элементов, что, вкупе с научно-теоретическими разработками, и позволяет говорить о них как об элементах системы права.
Объектами законодательной стратегии являются система законодательства (некачественные, бракованные, «изношенные» элементы этой системы и их части; не работающие, не эффективные связи между отдельными элементами); а также вновь разрабатываемые нормативные решения (установления, правила), презюмируемые как достоверно юридические (конституционные), по сути, и оформляемые в отдельные источники (законы, нормативные правовые акты) и их блоки (пакеты).
Содержанием конституционализации становится объективирование правой информации (материи), «распаковка» конституционно-правового континуума. Реализация законодательной стратегии выражается в оформлении нормативной информации (материи), презюмируемой как конституционно-правовая; а также в налаживании системного взаимодействия существующих и (или) вновь оформленных элементов системы законодательства.
1 См.: По делу о проверке конституционности положения пункта 7 части 3 статьи 82 Федерального закона «О службе в органах внутренних дел Российской Федерации и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» в связи с жалобами граждан А.М. Асельдерова, К.Г. Рабаданова, Г.К. Сулейманова и Е.В. Тарышкина: постановление Конституционного Суда РФ от 21 марта 2014 г. № 7-П // Собрание законодательства РФ. 2014. № 13, ст. 1528.
2 См.: По делу о проверке конституционности ряда положений статей 7.3, 9.1, 14.43, 15.19, 15.23.1 и 19.7.3 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях в связи с запросом Арбитражного суда Нижегородской области и жалобами обществ с ограниченной ответственностью «Барышский мясокомбинат» и «ВО-ЛМЕТ», открытых акционерных обществ «Завод «Реконд», «Эксплуатационно-технический узел связи» и «Электронкомплекс», закрытых акционерных обществ «ГЕОТЕХНИКА П» и «РАНГ» и бюджетного учреждения здравоохранения Удмуртской Республики «Детская городская больница № 3 «Нейрон» Министерства здравоохранения Удмуртской Республики: постановление Конституционного Суда РФ от 25 февраля 2014 г. № 4-П // Собрание законодательства РФ. 2014. № 10, ст. 1087 (далее — Постановление 4-П).
Юридическая техника. 2015. М 9
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
Целями конституционализации являются конституционно однородная система позитивного права; состояние оптимальной обеспеченности прав, свобод и обязанностей человека и гражданина, баланса конституционных ценностей; всеобъемлющий конституционный правопорядок. Очевидно, что такие цели воплощают идеал конституционного должного; в полной мере они достижимы только гипотетически и именно потому выступают телеологическим «генератором» живого конституционализма, не давая прекратиться его перманентному качественному «росту», витальному движению вперед.
Цели законодательной стратегии более приземленные и конкретные. Они могут быть представлены и классифицированы как своего рода «редуцированные» цели конституционализации. Долгосрочными (итоговыми) целями при этом становятся: конституционно развитая система законодательства; оптимально-конституционное нормативное опосредование прав, свобод и обязанностей человека и гражданина; конституционно достоверные законность и правопорядок. Средне- и краткосрочные законодательной стратегии могут варьироваться с учетом всего комплекса сопутствующих реалий и трансформаций, вынужденных отклонений от общего стратегического замысла, временных уступок, решений, подготавливающих будущие инновации.
По своей архитектонике конституционализация есть монопроцесс и соответственно непререкаемая метастратегия российского конституционализма. Весьма ярко это обстоятельство характеризует, в частности, невозможность «отмены» или дисквалификации правовых позиций Конституционного Суда РФ. Поэтому так нежелательны и по большому счету неприемлемы как несовместимые с идеей конституционализации поправки и изменения в тексте Конституции РФ.
Законодательная стратегия, напротив, явление полиструктурное. На деле, она всегда представляет собой относительно целостный конгломерат субстратегий, в том числе — упрощенных до сугубо тактического уровня. Главное (о чем уже говорилось), чтобы очередные актуальные планы и установки не продуцировали движение в направлении обратном конституционному вектору, чтобы за «деревьями» инноваций субъекты стратегического инициирования не теряли из виду «лес» конституционного правовопрядка.
В этой связи следует отметить возможность косвенной конституционализации (позитивной и негативной) законодательной стратегии, например, в ситуации, когда вывод Конституционного Суда РФ о неконституционности конкретного решения (дискреционного выбора) законодателя сочетается с признанием конституционности законодательной стратегии. Так, давая оценку конституционности абзаца десятого пункта 1 статьи 127 СК РФ, применяя которое суды оказывали в возможности усыновить ребенка лицам, подвергавшимся ранее уголовному преследованию за преступления, предусмотренные частью 1 статьи 112 УК РФ (умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью), которые были прекращены в связи с примирением сторон (ст. 25 УПК РФ), Конституционный Суд РФ признал законоположение модально неконституционным, но подтвердил конституционность цели (намерения) «некачественно» осуществленного законодательного конструирования. Суд предписал федеральному законодателю внести в действующее правовое регулирование необходимые изменения, вытекающие из его постановления, и соответственно объективировал подлежащие применению конкретизированные правовые установления (требования к судебной практике)1.
Необходимые изменения в законодательство внесены не были. Тем любопытнее научные отклики на данное решение Конституционного Суда РФ. Ученые-юристы в очередной раз продемонстрировали склонность выдавать желаемое за действительное, утверждая, что правосудие по делам об усыновлении развивается и совершенствуется, и законодатель успешно подтверждает свою готовность к такому «усовершенствованию»2.
Конституционные критерии законодательных стратегий зависят он предметной направленности и характера (способа) правового воздействия (регулирования). Так, разнообразные соответствующие критерии применительно к правоохранительной сфере были определены в упоминавшемся выше Постановлении № 4-П, где Конституционный Суд РФ дал сводную характеристику общих принципов юридической ответственности, которые — с учетом их универсального значения как основ конституционного правопорядка — предопределяют любой соответствующий стратегический замысел законодателя. Особое внимание Судом было обращено на недопустимость избыточного государственного принуждения, объективно сочетающейся с конституционным принципом индивидуализации ответственности за административные правонарушения. Как базовая стратегическая установка звучит и вывод Конституционного Суда РФ о том, что федеральный законодатель должен стремиться к тому, чтобы устанавливаемые им размеры административных штрафов в совокупности с правилами их наложения позволяли в каждом конкретном случае обеспечивать адекватность применяемого админи-
1 См.: По делу о проверке конституционности абзаца десятого пункта 1 статьи 127 Семейного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина С.А. Аникиева: постановление Конституционного Суда РФ от 31 января 2014 г. № 1-П // Собрание законодательства РФ. 2014. № 7, ст. 735.
2 См.: Фоков А.П. О применении судами законодательства при рассмотрении дел об усыновлении (удочерении) детей // Российский судья. 2014. № 4. С. 3—7.
Крусс В.И. Законодательная стратегия и конституционализация права
365
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
стративного принуждения всем обстоятельствам, имеющим существенное значение для индивидуализации ответственности и наказания за совершенное административное правонарушение.
Касаемо не обеспеченной законодателем сбалансированности конструкций административной ответственности за различные виды правонарушений, Конституционный Суд РФ указал на ряд неучтенных обстоятельств и безосновательно не использованных нормативных ресурсов, вследствие чего обеспечение индивидуального подхода к наложению административного штрафа становится крайне затруднительным, а в некоторых случаях и просто невозможным. Призывая законодателя к более гибкому подходу в реализации своей стратегии, Суд указал на необходимость изменений, направленных на исключение возможности чрезмерного ограничения экономической свободы и права собственности юридических лиц при их привлечении к административной ответственности и за другие административные правонарушения, минимальные размеры штрафов за которые сопоставимы с теми, что были установлены законоположениями, признанными Судом не соответствующими Конституции РФ.
Методология конституционализации права включает такие уникальные средства (техники), как конституционное «взвешивание» ценностей; силлогистика конституционных принципов; конституционное соизмерение справедливого и должного.
Любая законодательная стратегия методологически состоятельна исключительно в силу первоначального признания конституционной дискреции конституционно ответственного законодателя. Такой субъект, формулируя и реализуя стратегические замыслы, получает возможность осмысленной последовательной конкретизации и актуализации положений текста Конституции РФ, ориентируясь на определенные выше методологические ресурсы конституционализации. Другое дело, насколько состоятелен он будет в своих устремлениях.
Пример неверного (неконституционного) оперирования законодательной дискрецией раскрывает решение Конституционного Суда РФ о неконституционности законодательных новелл, не позволявших судам признавать инвалидами Великой Отечественной войны (ВОВ) лиц, которые в период с 1943 года по 1945 год привлекались к работам по разминированию объектов на освобожденных территориях — в отличие от лиц, на тех же условиях, в том же порядке (и с аналогичными негативными последствиями для здоровья) привлекавшихся к работам органами местной власти в составе отрядов Осоавиахима СССР в период с февраля 1944 года по декабрь 1951 года1.
Конституционный Суд РФ «напомнил» законодателю, что его конституционная дискреция допускает дифференциацию установлений и требований, но не умаляет его конституционной обязанности исключить дискриминацию в правовом регулировании, охранять на основе юридического равенства достоинство личности, не допуская его умаления. Замечательно, что обстоятельства эти первоначально были учтены федеральным законодателем, однако при внесении в 2000 году уточнений по кругу субъектов государственной поддержки — соответствующая нормативная конструкция приобрела дискриминирующий характер. В целом же — как признал Конституционный Суд РФ и в данном случае, — в рамках профильного стратегического направления развития законодательства дифференцировать можно и нужно, в том числе с использованием ресурсов федеративного устройства страны (например, в некоторых субъектах РФ для инвалидов ВОВ вводятся дополнительные меры социальной поддержки).
Лейтмотивом — доктринально-нормативным убеждением и утверждением — конституционализации может полагаться формула: конституционность есть эссенциальное свойство права.
Законодательная стратегия призвана исходить из представления, что конституционность есть основное принципиальное требование законотворческой практики и качества ее результатов, которое не может быть поколеблено исходя из иных соображений, включая эффективность реализации замысла.
«Низкое» качество конституционности законоположений подобно низкому уровню сигнала доступа к Интернету, делающему проблематичным, а по ряду опций и невозможным надлежащее (конституционное) правоприменение. Наряду с этим, необходимо признать, что для множества юридически значимых социальных коллизий идеальных законодательных стратегий не существует, и здесь всегда будет сохраняться различие между правом и законом, актуальное для правового разрешения такого рода сложных дел.
В этом отношении показательно дело, в котором Конституционный Суд РФ анализировал положения пункта 1 статьи 19 Федерального закона от 8 февраля 1998 года № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью»2 (далее — ООО), которые по смыслу, придаваемому им судебной практикой, позволяли отдельным акционерам блокировать решения общего собрания об увеличении
1 См.: По делу о проверке конституционности подпункта 5 статьи 4 Федерального закона «О ветеранах» в связи с жалобой гражданина В.А. Корсакова: постановление Конституционного Суда РФ от 6 февраля 2014 г. № 2-П // Собрание законодательства РФ. 2014. № 7, ст. 736.
2 Собрание законодательства РФ. 1 998. № 7, ст. 785.
Юридическая техника. 2015. № 9
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
уставного капитала1. Суд констатировал, что стратегически данная законодательная конструкция разрабатывалась исходя из конституционных целей социальной справедливости и необходимого противодействия злоупотреблениям правом (ч. 1 ст. 17 Конституции РФ), и ориентируясь на конституционную методологию обеспечения внутрикорпоративного баланса общих и частных интересов в коллективной практике хозяйствования ООО. На это, собственно, и были направлены изменения в профильном законодательстве, однако сделанного законодателем оказалось недостаточно. «Слабость» новой законодательной конструкции (инновации) привела к тому, что практика арбитражных судов приобрела неконституционный характер, и обусловила появление конституционной жалобы. Конституционный Суд РФ «усилил» эту конструкцию, дополнив ее конкретизациями случаев (обстоятельств), при которых (и подобных им) оспоренные законоположения должны толковаться исходя из интересов ООО в целом, не умаляя при этом значения конституционных принципов экономической деятельности. Важнее, однако, другое: Суд сформулировал базовые рамочные положения о допустимости уменьшения в уставном капитале ООО доли одного из его участников и критериях судебного) признания либо опровержения конституционной правоты такого вывода. Дальнейших изменений в законодательстве при такой интерпретации (правоустанавливающей конкретизации) Конституционного Суда РФ, по сути, уже не требуется, хотя они возможны и, скорее — с учетом специфики правопонимания большинства российских судей — желательны.
Исключительный статус Конституционного Суда РФ нередко побуждает его одновременно проводить конституционализацию права и обеспечивать конституционализацию законодательства. Не всегда подобные решения Суда оказываются убедительно последовательными. Наглядно это проявилось, например, при принятии решения по делу, прямо соотнесенному с актуальной с конституционализацией правовых режимов обеспечения доступа к правосудию и компенсации лицам, потерпевшим от противоправных деяний, причиненного ущерба, с одной стороны, и со стратегией законодательного упорядочения оказания помощи потерпевшим и предотвращения преступлений, с другой стороны2.
В данном случае Конституционный Суд РФ должен был ответить на вопрос о конституционности законоположения, наделяющего потерпевшего по уголовному делу правом на участие в судебном заседании при рассмотрении вопроса об условно-досрочном освобождении от наказания. Конституционное восприятие утверждает, что такому лицу должны обеспечиваться участие в судебном заседании на всех стадиях уголовного процесса, возможность довести свою позицию по существу дела до сведения суда и отстаивать свои права и законные интересы всеми не запрещенными законом способами. Это предопределяет обязанность федерального законодателя урегулировать процессуальный порядок рассмотрения ходатайств об условно-досрочном освобождении таким образом, чтобы обеспечить судебные гарантии защиты прав личности при соблюдении статьи 17 (ч. 3) Конституции РФ, без чего недостижим баланс конституционно значимых ценностей, публичных и частных интересов, прав и законных интересов различных участников уголовного судопроизводства.
Наряду с этим, условно-досрочное освобождение от отбывания наказания не может обусловливаться волеизъявлением потерпевшего — иное противоречило бы правовой природе и целям наказания. Также реализация потерпевшим указанного права не должна осуществляться с нарушением принципа процессуальной экономии, то есть приводить к существенному увеличению сроков рассмотрения ходатайств об условно-досрочном освобождении (особенно если количество потерпевших по делу исчисляется десятками и сотнями) и, как следствие, к чрезмерно длительному пребыванию осужденного в состоянии ожидания судебного решения и неопределенности относительно своего правового положения.
Конституционный Суд РФ в целом позитивным образом охарактеризовал законодательный подход к преодолению обозначенной фундаментальной коллизии конституционных ценностей и рисков деструктивного позиционирования сторон. Однако, «дьявол», как известно, «таится в деталях». Необходимая (и обеспечиваемая) конституционность уголовного судопроизводства в обозначенном отношении во многом предопределяется наличием в распоряжении суда организационных механизмов, позволяющих получить актуальную информацию о местонахождении потерпевшего и тем самым считать его извещенным о поступлении соответствующего ходатайства. Между тем федеральный законодатель, по существу, не определил порядок их реализации, не обеспечил нормативную настройку и синхронизацию звеньев такого механизма: адрес потерпевшего вместе со всеми материалами уго-
1 См.: По делу о проверке конституционности пункта 1 статьи 19 Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью» в связи с жалобой общества с ограниченной ответственностью «Фирма Рейтинг»: постановление Конституционного Суда РФ от 21 февраля 2014 г. № 3-П // Собрание законодательства РФ. 2014. № 9, ст. 951.
2 См.: По делу о проверке конституционности части второй.1 статьи 399 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом Кетовского районного суда Курганской области: постановление Конституционного Суда РФ от 18 марта 2014 г. № 5-П // Собрание законодательства РФ. 2014. № 13, ст. 1526.
Крусс В.И. Законодательная стратегия и конституционализация права
367
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
ловного дела хранится в суде по месту рассмотрения данного дела и к тому же может измениться; не обязательно обладают необходимой информацией органы и учреждения ФСИН, а усилия компетентных органов по розыску потерпевшего не всегда соразмерны значению его участия в процессе.
Выявляя конституционно-правовой смысл законодательных конструкций, а фактически — наполняя их правовой материей, Конституционный Суд РФ показал, что заявление потерпевшим ходатайства о получении интересующей его информации сопряжено с предоставлением им самим необходимых контактных данных и предполагает их поддержание в актуальном состоянии в течение всего срока исполнения наказания, а при изменении — обязывает потерпевшего или его законного представителя своевременно сообщить об этом либо в суд, постановивший приговор, либо в учреждение или орган, исполняющие наказание. Соответственно направление информации по указанному самим потерпевшим адресу снимает проблему подтверждения ее получения — в таком случае оно, по существу, презюмируется.
Вместе с тем, с учетом специфики публично-правового охранительного регулирования, Суд признал оспоренные законоположения неконституционными в силу их недостаточной определенности. Корректируя законодательную стратегию, Конституционный Суд РФ предписал федеральному законодателю внести в действующее правовое регулирование изменения, направленные на оптимизацию порядка уведомления потерпевших по уголовному делу о судебном заседании по рассмотрению вопроса об условно-досрочном освобождении, в том числе в части распределения функций по обеспечению взаимодействия администраций учреждения или органа, исполняющих наказание, и суда по вопросам информирования потерпевшего.
Осуществляя такую оптимизацию, законодатель должен учитывать наличие в системе российского права сформулированных Конституционным Судом РФ положений, согласно которым впредь до внесения надлежащих изменений извещения о дате, времени и месте проведения судебного заседания по вопросу об условно-досрочном освобождении осужденного от отбывания наказания направляются потерпевшим, их законным представителям и (или) представителям по адресам, имеющимся в распоряжении суда, — указанным самими потерпевшими, их законными представителями и (или) представителями, а также адресам, указанным в материалах уголовного дела. При этом, как отдельно подчеркнул Конституционный Суд РФ, по общему правилу, подтверждения вручения извещения не требуется.
В завершение укажем на ситуацию, отчасти парадоксальным образом обнаруживающую, что при определенных обстоятельствах (и отнюдь не вопреки сказанному ранее) законодательная стратегия в свою очередь оказывается фактором конституционализации права и, следовательно, заявленное в названии соотношение, все-таки имеет право на существование. Речь идет о фабуле и следствиях проверки конституционности договора, определившего воссоединение Крыма с Россией1, то есть о конституционализации в контексте законодательной стратегии, актуально детерминированной международно-политическими реалиями. Разрешая данное дело, Конституционный Суд РФ, наряду с прочим, конкретизировал важные параметры стратегии федерального законодателя применительно к переходному периоду конституционной интеграции новых субъектов РФ (Республики Крым и города федерального значения Севастополя) в российскую правовую систему. Потребности названной интеграции отнесены Судом к категории конституционных ценностей и как таковые должны взвешенно учитываться и в Федеральном конституционном законе «О принятии в Российскую Федерацию Республики Крым и образовании в составе Российской Федерации новых субъектов Республики Крым и города Федерального назначения Севастополя»2, и в уточняющем и конкретизирующем положения данного закона отраслевом законодательстве. Признавая конституционность рассмотренного международного Договора, Суд также отдельно подчеркнул, что нормативные правовые акты новых субъектов РФ, принятые в их предыдущем правовом статусе, должны применяться судами только с учетом прямого действия положений части 2 статьи 4 и части 2 статьи 15 Конституции РФ в отношении соблюдения всеми субъектами правоотношений федеральных законов, однако федеральному законодателю следует озаботиться оперативным устранением связанных с интеграцией возможных противоречий.
Таким образом, связь конституционализации права с законодательной стратегией имеет скорее диалектический характер, однако никакая законодательная стратегия не может поколебать значения или затронуть сущность конституционализации российского права.
1 См.: По делу о проверке конституционности не вступившего в силу международного договора между Российской Федерацией и Республикой Крым о принятии в Российскую Федерацию Республики Крым и образовании в составе Российской Федерации новых субъектов: постановление Конституционного Суда РФ от 19 марта 2014 г. № 6-П // Собрание законодательства РФ. 2014. № 13, ст. 1527.
2 Российская газета. 2014. 24 марта.
Юридическая техника. 2015. № 9
