CC BY
58
УДК 343. 847 (571.5) (091)
ББК Х 884.19(2Р54)
А. А. Иванов
г. Иркутск, Россия
Забайкальская ссылка на иркутском сайте www.penpolit.ru
В статье сделан историографический анализ научного сайта, открытого в качестве постоянного информационного органа Совета по истории пенитенциарной политики Российского государства в Сибири в XVII-XX вв. и созданного при Иркутском государственном университете в 2008 г. На сайте представлены результаты исследований профессиональных историков, специалистов по данной проблематике в рамках Сибири. В материале рассматриваются статьи касающиеся истории уголовной и политической ссылки в Забайкальской области.
Ключевые слова: сайт, Сибирь, пенитенциарная система, уголовная и политическая ссылка, Нерчинская каторга, Забайкальская область.
A. A. Ivanov
Irkutsk, Russia
The Transbaikalian Exile on Irkutsk Website www.penpolit.ru
The historiographic analysis of a scientific site containing the researches on the history of the penitentiary, retaliatory and guarding policy of the Russian state in Siberia in 17th-20th centuries is made. The website under study was established at Irkutsk University in 2008. The author considers the articles of some experts, stopping on the stories of criminal and political exile in Transbaikalian area.
Keywords: site, Siberia, penitentiary system, criminal and political exile, Nerchinsk penal servitude, Transbaikalian area.
История сибирской ссылки никогда не исчезала из поля зрения региональных исследователей. Пребывание ссыльных в Сибири, их влияние на демографию, экономику и социальные отношения, на общественно-политическую и культурную жизнь - все эти сюжеты всегда привлекали внимание исследователей различных отраслей отечественной науки. Историки Иркутска, Читы, Улан-Удэ рассматривали и продолжают изучать ссылку и каторгу в качестве важнейшей (а нередко, и определяющей) особенности развития Восточной Сибири ХУИ-ХХ вв.
Основы исследования этой проблематики заложили здесь ещё дореволюционные учёные
В. К. Андриевич, П. М. Головачёв, А. А. Кауфман, Н. А. Крюков, И. И. Попов, И. В. Щеглов. В советский и постсоветский периоды историей уголовной и политической ссылки в Забайкалье занимались М. К. Азадовский, Е. М. Залкинд, Б. Г. Кубалов, Ф. А. Кудрявцев, затем продолжили и значительно развили эту тематику А. В. Дулов, В. Г. Изгачёв, О. И. Кашик, С. Ф. Коваль, А. В. Константинов, Т. А. Константинова, Л. В. Курас, З. В. Мошкина, А. Г. Патро-нова, М. Ю. Тимофеева, М. М. Шмулевич, Н. Н. Щербаков и другие. Явлением в исследовании темы стало издание сборников научных трудов «Сибирь и декабристы» (1978-2009, №№ 1-6, Иркутск), «Сибирская ссылка» (1973-
2009, №№ 1-17, Иркутск), а также серии «Энциклопедия Забайкалья» (2000-2010, Чита), аккумулировавших многолетние поиски ученых не только восточносибирского региона, но и страны.
В наши дни эта тема продолжает плодотворно развиваться, приобретая новые направления и грани. Дополнительный импульс «тюремная» и «ссыльнокаторжная» проблематика получила в том числе благодаря использованию новых коммуникационных и информационных технологий. Сегодня интернет-пространство не только источник дополнительных знаний, но и средство научного общения, обмена результатами исследований историков различных регионов, по существу, стирающий границу между «центрами» науки и «периферией».
Одним из таких средств стал сайт, название которого вынесено в заголовок настоящей статьи. Он был открыт в качестве постоянного информационного органа Совета по истории пенитенциарной политики Российского государства в Сибири в ХУ11-ХХ вв., созданного при Иркутском государственном университете в 2008 г. На сайте представлены результаты исследований профессиональных историков, специалистов этой проблематики из Иркутска, Улан-Удэ, Читы, Барнаула, Новосибирска, Омска, Братска, других городов сибирского региона. За первый год своего существования сайт сумел объединить
62
© Иванов А. А., 2011
более 50 ученых, опубликовавших здесь около 150 статей по историографии и источниковедению темы, истории революционной и уголовной ссылки, осуществлению политики «штрафной колонизации» сибирского региона, деятельности тюремных ведомств и жандармских управлений, вкладу политических ссыльных в социальноэкономическое, культурное и общественное развитие края, истории плена, политзаключенных и спецпереселенцев советского периода.
Несмотря на столь незначительную собственную историю, сайт уже сегодня является верным барометром, отражающим интересы и новые направления в исследовании охранительной, карательной и пенитенциарной системы государства. Чтобы убедиться в этом, рассмотрим здесь лишь несколько работ, отражающих как общую, так и забайкальскую тематику нашего исследования.
Прежде всего, очевидно внимание современных исследователей к истории применения государством уголовной ссылки и каторги в Сибирь. Когда-то эта тема активно изучалась специалистами русской научной школы. Специалистами права, историками, этнографами, политическими и общественными деятелями, изучавшими те или иные аспекты темы, был накоплен, систематизирован и обобщен огромный пласт фактического материала, детально исследованы многие проблемы пенитенциарной практики российского государства [7, с. 35].
После Октября 1917 г., с коренным изменением государственного строя, работы криминалистов и историков XIX в. оказались невостребованными. Приоритетные позиции в научных интересах историков заняла политическая ссылка, история уголовной ссылки и тюрьмы, по существу, была предана забвению. С началом 1990-х гг. пенитенциарная политика государства, как научная проблема, вновь становится актуальной и востребованной. Сегодня в ней можно выделить несколько подходов, один из них - стремление специалистов всесторонне исследовать законодательные основы тюремного дела в империи. Именно этим аспектам посвящена, например, статья Н. Г. Степановой (Иркутск) «Правовое регулирование сибирской каторги в первой половине
XIX в.», расположенная на сайте в разделе досоветских исследований [14]. Автор весьма плодотворно занимается в последнее время проблемами каторжной политики Российского государства в Сибири (об этом свидетельствуют публикации в сборнике «Сибирская ссылка»). Исследователь фокусирует внимание на двух исторических документах - Уставе о ссыльных и в качестве дополнения к нему Уставе об этапах 1822 г., совершенно справедливо считая их «основой законодательного регулирования сибирской каторги, ступенью
законодательной эволюции института каторжных работ в Российской империи».
Трудно не согласиться с Н. Г. Степановой. Устав о ссыльных положил начало длительному позитивному процессу не только законодательного формирования сибирской ссылки, но в значительной мере впервые упорядочил её практическое применение. Достаточно лишь сказать о том, что именно с принятием этих уставов начался систематический учет ссыльных, проходящих в Сибирь через Тобольский приказ - до этого исследователи пользовались отрывочными и часто противоречивыми сведениями путешествовавших через Сибирь иностранцев, реже соотечественников, изучавших суровый край с точки зрения наличия полезных ископаемых, водных и лесных ресурсов.
Н. Г. Степанова, говоря об Уставе ссыльных, вполне естественно, не могла обойти вниманием и фигуру М. М. Сперанского. До Сперанского, справедливо полагает автор, не было единой государственной системы управления сибирской ссылкой. Это действительно так. Но почему устав так и не стал эффективным инструментом управления сибирской каторгой и ссылкой? Только ли потому что не были, как полагает автор, детально проработаны многие его положения или были ещё какие-либо причины? Наверное, основная причина такого неудовлетворительного результата кроется в том, что документ не учитывал все возраставших масштабов ссылки в Сибирь, а также того, что местные промышленные предприятия просто не в силах были вместить такое количество осужденных, обеспечив их работой. Например, если в 1812-1821 гг. за Уральский камень было отправлено 39 761 чел., то в следующем десятилетии -91 709, а в 1832-1841 гг. - еще 78 823. Всего же, по данным Марголиса, с 1807 по 1881 гг. Сибирь приняла 635 319 ссыльных! [9, с. 30].
Но возникает следующий вопрос, почему М. М. Сперанский не предусмотрел в качестве источника для занятости ссыльных поистине бездонные потребности Нерчинской каторги? Реформатор был знаком с Нерчинским горным округом не понаслышке. Зимой 1820 г. он, например, посетил Забайкалье. Для него эта поездка была важной, поэтому накануне из Иркутска Сперанский несколько раз писал дочери о своем намерении побывать в Кяхте. 13 февраля, выехав из столицы края, он 14-го был в Селенгинске. В Кяхте провёл три дня, затем прибыл в Верхнеудинск, а 26-27 февраля осматривал Нерчинский завод и Воздвиженский рудник. Побывал и в шахте. «Ужас сего места; процессия в стране мёртвых со свечами; контраст мальчиков и их голосов, работающих вместе с преступниками», - записал он в своем дневнике. А дочери написал: «Вчерашний день я
возвратился из преисподней... Я видел своими глазами последнюю линию человеческого бедствия и терпения. Ничто не может быть поучительнее сего впечатления». Организацию производства на Нер-чинских рудниках он нашел, как указывает В. Вагин, в крайне жалком состоянии. «Хижины и развалины» - назвал увиденное генерал-губернатор. Работа правления или экспедиции о ссыльных была отмечена им также резко отрицательно. Но тягостное настроение от увиденного закончилось в последнем селении заводского ведомства. Когда начались земли Верхнеудинского уезда, перед его взором предстал совершенно другой вид, другие лица, - передает В. И. Вагин ощущения Сперанского [3, с. 51,58]. Возможно, находясь под столь сильным впечатлением от увиденного, Сперанский и не стал определять Нерчинские рудники в качестве основного места каторжного труда? А может быть, надо учитывать то, что Нерчинские заводы находились в собственности Кабинета?
Отдельное внимание в статье Н. Г. Степановой уделено этапированию ссыльных. До Сперанского этой проблемой занимались от случая к случаю. Еще в 1816 г. в Сибири была учреждена внутренняя стража, на которую и возлагалась обязанность по препровождению арестантов. Порядок этапирования арестантов по сибирским губерниям, и в частности, по Иркутской и Забайкальской области, складывался постепенно. Несмотря на принятие уставов, которые предусматривали помимо прочего и систему сопровождения осужденных до места отбывания наказания, в организации этого дела было много нерешённых проблем. Например, график движения. Как следует из письма Иркутского гражданского губернатора И. Б. Цейд-лера начальнику Нерчинских горных заводов Т. С. Бурнашеву от 26 ноября 1824 г., колодничьи партии из Верхнеудинска к местам каторжных работ отправлялись «одна за другою через самое кратчайшее время», что ставило в затруднение стоящих по кордонам казаков «исполнять свои обязанности от того, собственно, что они между тем как не успевают препроводить до следующего кордона партии, новая уже поступает ранее, нежели они обратятся на свои места». Губернатор предлагал «решительным образом» сократить количество пересылаемых партий и отправлять арестантов на Нерчинские заводы «не более, как один раз в месяц». Понятно, что так редко партии отправляться также не могли [12, с. 45].
Согласно маршрутной этапной карты по Забайкальской области на 1886 г., путь арестантов от берега Байкала до Верхнеудинска состоял из восьми этапов и полуэтапов: Мишихинский, Мы-совской, Боярский, Большереченский, Кабанский, Таракановский, Ильинский, Уточкинский. Самое большое расстояние пути между этапами было на
перегоне Ильинский - Уточкинский - 34 версты, самое незначительное - перед Верхнеудинском -всего 15 верст. В среднем длина одного этапного перегона в Забайкальской области составляла 20,5 верст. Именно столько партия каторжан могла пройти за световой день.
Путь от Верхнеудинска тянулся дальше до Нерчинска. Это еще 25 этапов и полуэтапов. После Нерчинска за Ключевской дорога раздваивалась: северная шла через Сретенск, Шилкинский Завод до Усть-Кары - восемь этапов; и южная -через Кавыкучи-Ундинские - Большой-Зерентуй -Нерчинский Завод - ещё девять.
Во второй половине XIX в. партии ссыльных от Иркутска в сторону Нерчинска отправлялись один раз в две недели. Для препровождения арестантских партий с 1878 г. были образованы
12 конвойных команд численностью 27-32 нижних чинов каждая. Общая численность всех конвойных составляла 11 офицеров и 369 нижних чинов1.
Этап - всегда был тяжелейшим испытанием для арестанта. Путь от Боярска до Верхнеудинска полагалось пройти за восемь дней, от Верхнеу-динска до Читы - за 23, от Читы до Нерчинска -за 12, от Нерчинска до Сретенска - за четыре и от Сретенска до Нерчинских заводов за шесть или до Горного Зерентуя - 12 дней. Обратный путь от Читы до Верхнеудинска надлежало преодолеть за 31 день, от Верхнеудинска до Боярской - за 10 дней. Таким образом, от Байкала до Горного Зерентуя партия двигалась 59 суток, обратно - 90. Сроки движения всегда зависели от конкретных условий и зачастую изменялись в сторону увеличения.
Команды подчинялись инспектору пересылки арестантов, в прочих же отношениях находились в ведении командующего войсками области. По Байкалу партии летом отправлялись на судах Кяхтинского пароходства, а зимой - по льду пешим порядком. Арестанты препровождались с разделением на партии семейных и холостых [6, с. 94].
Настоящим бедствием для Сибирских губерний были беглые ссыльные, бродяги. Сбиваясь в группы, они буквально терроризировали притрак-товые села, вымогая у крестьян подаяние, а если получали отказ, совершали поджоги и потравы. Образ «несчастного» ссыльного, бездомного, всеми гонимого, обездоленного и покорного судьбе, созданный нашей демократической литературой, очень редко совпадал с действительным обликом сибирского бродяги. Кусок хлеба, оставляемый крестьянами на задворках своей усадьбы, вовсе не был проявлением сострадания к ссыльным, а
1 Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 24. Оп. 12. Д. 235. Карта.
являлся своеобразным способом откупиться от них, лишь бы не трогали и шли дальше.
Отношение местных жителей к бродягам хорошо рисуют строки из рапорта генерал-губернатора Восточной Сибири С. Б. Броневско-го А. И. Чернышову о возможности побегов из Забайкалья каторжан или уголовных ссыльных: «Байкал и горные голодные пустыни не доставляют средств без твёрдого знания местности проникнуть сюда; а кочевые буряты и тунгусы для собственной своей безопасности, со свойственной им зоркостью всегда выслеживают беглых в самых непроходимых местах. Мщение их за многие несчастия, от Нерчинских каторжных претерпенные, таково, что весьма немногим удаётся пройти Братскую степь или пробраться через горы кругом Байкала к Иркутску, но и тут буряты и земская полиция довольно деятельно захватывают их»1.
На каждые 100 ссыльных в Забайкальской области в конце XIX в. приходилось 9,7 преступлений и 9,1 осужденных преступников, в Иркутской губернии соответственно - 8,9 и 6,9, Енисейской -11,3 и 3,8. Рассматривая эту статистику, следует иметь в виду её несовершенный характер: на деле преступлений было, конечно же, гораздо больше, так как нет никакой возможности просчитать, сколько преступлений оставалось не обнаруженными и не зафиксированными местными властями [13, с. 130].
Значительно меньше места отведено на сайте исследованиям истории становления и деятельности в Сибири жандармской полиции. Лишь К. В. Плюта (Братск) в своей статье «Антитер-рористическая политика Российского правительства во второй половине XIX - начале XX вв.» некоторым образом сумел коснуться этой темы [11]. Вместе с тем, с начала 2000-х гг. история политической полиции России изучается активно. В работах В. С. Измозика, В. М. Курицына, З. И. Перегудовой, М. И. Сизикова, М. С. Чудако-вой и других уже рассмотрены отдельные аспекты организации и функционирования охранных отделений, розыскного аппарата, взаимоотношения корпуса жандармов с губернскими властными структурами, методы ведения надзора, вопросы финансирования, подготовки квалифицированных кадров.
Деятельность сибирских жандармов исследована гораздо меньше. При этом работа Иркутского губернского управления, Иркутского и Иркутского районного охранных отделений, а также жандармских полицейских управлений Сибирской и Забайкальской железных дорог, действовавших на территории Восточной Сибири, представляется практически неисследованным научным полем. Исключением может служить, пожалуй, только работа А. О. Баринова [1].
1 ГАИО. Ф. 600. Оп. оц. Д. 256. Л. 81, 82.
Между тем, история деятельности жандармских структур на территории Восточной Сибири представляет значительный научный интерес. Дело в том, что эта тема имеет свои специфические особенности, продиктованные постоянным пребыванием в регионе значительного контингента политических и государственных преступников, отбывавших здесь наказание ссылкой на поселение или в каторжные работы. Иркутские и забайкальские жандармы первыми в России приобретали опыт организации постоянного полицейского надзора за «дворянскими революционерами», затем петрашевцами, народниками, социал-демократами. Их нелегальная работа заставляла жандармские структуры вести каждодневную хорошо законспирированную агентурную борьбу, налаживать среди революционеров сеть платных осведомителей, активно использовать провокацию, проводить периодические массовые ликвидации руководящих партийных работников.
Введение в научный оборот документов ГЖУ позволяет по-новому оценить размах революционного движения в Восточной Сибири, даёт представление о формах, методах и эффективности деятельности жандармов. Вот, например, объяснительная записка начальника Иркутского ГЖУ в Департамент полиции с изложением причин медленного производства дознаний по политическим делам от 27 сентября 1906 г.: «В течение января и февраля мною был препровожден прокурору Иркутского окружного суда целый ряд переписок: о мятежных организациях на Забайкальской железной дороге, таких же организациях на Сибирской железной дороге, по делу учительского и крестьянского союзов, о союзе союзов, по делу социал-демократической организации, по делу организации социалистов-революционеров, и по делу террористического кружка, подготавливавшего покушение на жизнь начальника охранного отделения ротмистра Гаврилова.
Начиная с 10 января при вверенном мне управлении не было ни адъютанта, ни помощника, так как последние были командированы для следственных действий в свои районы и Забайкальскую область, а адъютант не назначался с июня прошлого года. При подобных условиях, ведя громадную текущую переписку по канцелярии, имея до 600 человек арестованных, производя лично разборку всех вещественных доказательств, формируя и направляя все вышеупомянутые переписки, которые необходимо было снабдить пояснительными записками, и располагая для всей этой работы помощью двух еле грамотных писарей, я лишен был физической возможности лично производить дознания»2.
Анализ документа хорошо передаёт накал революционной борьбы в Иркутске и Чите в
2 ГАИО. Ф. 600. Оп. 1. Д. 834. Л. 77-78.
1905-1906 гг., а также объём работы охранного отделения того периода. Можно сделать вывод и о хронической нехватке специалистов в управлении жандармского ведомства, а также о квалификации служащих нижнего звена.
Не всегда чиновники жандармских ведомств работали в согласии. Иркутское губернское жандармское управление постоянно конфликтовало с Охранным отделением или с Жандармским полицейским управлением Забайкальской дороги - три службы, призванные беречь спокойствие и порядок в регионе, имели каждая свою обособленную агентуру, своих отдельных осведомителей и провокаторов. Естественно, такое положение не могло не порождать постоянные конфликты, что, в свою очередь, сказывалось на качестве оперативной работы. Несмотря на это обстоятельство, надо признать, что жандармы были хорошо осведомлены состоянием дел в революционном подполье. Руководители этих служб использовали каждый промах коллег, при удобном случае стремились первыми доложиться столичному начальству. Вот, например, некоторые фрагменты служебной переписки.
Так, вице-директор Департамента полиции Н. П. Зуев после убийства Метуса просил начальника ИГЖУ Л. Н. Кременецкого «сообщить, совершенно конфиденциально», сведения о служебных качествах и деятельности помощника в Забайкальской области ротмистра Покровского. Кременецкий, чтобы отвести от себя всякое подозрение в непрофессиональном руководстве жандармами, обстоятельно и живо описал достоинства своего подчиненного: «Ваше превосходительство, милостивый государь, Нил Петрович! Имею честь доложить, что помощник мой в Забайкальской области ротмистр Покровский по своим служебным качествам и деятельности представляется выдающимся офицером. Делу службы предан всецело, энергичен, хорошо производит дознания и расследования и обладает розыскными способностями. Вступив в указанную должность 10 августа прошлого года, ротмистр Покровский до текущего июля, помимо многочисленных дознаний и расследований об отдельных лицах, произвел в декабре того же года две обширных ликвидации: с 2 по 6 декабря преступного сообщества «Забайкальской федерации группы вооруженного восстания в Забайкальской области» и с 7 по 15 этого же декабря «Читинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии», причем по указанным ликвидациям были возбуждены следствия и по первому было привлечено 24 обвиняемых, а по второму - 12. Затем 14 апреля сего года им был обнаружен, ввиду местных агентурных сведений и полученного подтверждения от начальника Одесского охранного отделения, подкоп под кладовую Читинского казначейства,
где хранилось в это время до 15 миллионов денежных знаков. По этому последнему делу также было возбуждено следствие... В агентурном отношении деятельность ротмистра Покровского значительно слабже. Так, он только в последнее время приобрел одного полуинтеллигентного сотрудника «Староверова» и при том не состоящего в организации и мало осведомленного. Кроме этого, два сотрудника из нижних чинов «Кузнецкий» и «Войсковой», были переданы ему военным начальством.
До приобретения указанных сотрудников ротмистру Покровскому приходилось пользоваться командированными мною в Читу в конце 1905 года интеллигентным сотрудником «Свирским», старым сотрудником из рабочих «Арбузовым» и командируемым по временам сотрудником «Гав-риковым», которые также в организации не состоят, не знают многих революционных деятелей, имеющих связи, что не даёт им возможность доставлять полезные сведения. В начале июня мною посланы в Читу ротмистру Покровскому интеллигентный сотрудник «Белоусов», полуинтеллигент «Востоков», а в текущем июле - интеллигентный сотрудник «Шарыгин», он же «Шемяков», которые при надлежащем руководстве, несомненно, должны принести пользу делу розыска.
Недостаточная деятельность ротмистра Покровского в агентурном отношении находит себе оправдание в невозможности, благодаря многочисленным дознаниям и обширной канцелярской переписку, посвятить агентуре столько времени, сколько это в действительности требуется вследствие интенсивности революционного движения в Чите и вообще в области. Прошу, Ваше превосходительство, принять заверение в совершенном моём почтении и преданности».
Власти области, испытывая давление со стороны Жандармского управления Забайкальской железной дороги, были иного мнения о достоинствах ротмистра. Так, военный губернатор Забайкалья, обращаясь к барону Ф. Ф. Таубе, командующему отдельным корпусом жандармов, писал
13 июля 1907 г. следующее: «Милостивый государь, Федор Федорович. В дополнение к письму моему от 3 июня за № 591 считаю нужным сообщить. Находящийся недели две в распоряжении ротмистра Покровского поручик Воронин, недавно переведённый в Корпус жандармов из 115 пехотного Вяземского полка, совершенно к делу неподготовлен. Недавно откомандирован обратно в Иркутск. Назначенный тоже в помощь ротмистру Покровскому ротмистр Дудкин, бывший начальник Читинского жандармского железнодорожного отделения, уволенный от этой должности по несоответствию ей, совершенно не способен оказать какую-либо серьёзную помощь названому офицеру.
В первых числах июня с. г. был командирован полковником Кременецким в распоряжение этого офицера агент Гаврилов за условное вознаграждение. С первого же дня прибытия в Читу он начал сильно пьянствовать и спаивать к тому же жандармов. В таком состоянии, ровно ничего не делая, кроме буйств, дошел до того, что, явившись в предместье города («Остров»), подстрекал китайцев к беспорядкам. Когда же был задержан общей полицией, то кричал, что он переодетый жандарм ротмистра Покровского. Ныне Гаврилов за упомянутое подстрекательство заключён под стражу.
Для полной, однако, характеристики действий этого агента в связи с неправильными и неосмотрительными действиями полковника Кре-менецкого необходимо возвратиться к февралю с. г. В начале этого мая полковник Кременецкий получил сведения, что в Акатуевской тюрьме арестанты замышляют убить её начальника и, взорвав помещение, учинить массовое бегство.
Одновременно с этим было получено сведение, что проживающий в Иркутске бывший арестант Акатуевской тюрьмы из партии социалистов-революционеров обратился с просьбой к Гаврилову, не зная, что последний жандармский агент, отвезти на станцию Борзя по известному адресу У пуда динамита и 4 пироксилиновых шашки, которые затем будут доставлены в Акатуевскую тюрьму вместе с динамитом.
Следовательно, дело это сводилось к возможности обнаружения виновных в замышляемом в тюрьме преступлении без фактической передачи туда У пуда динамита... Дело было организовано полковником Кременецким так: 1) агента Гаврилова с У пуда динамита и 4 шашками должен был сопровождать от Иркутска до Читы переодетый жандарм; 2) на смену ему приказано было ротмистру Покровскому дать своих двух жандармов для сопровождения Гаврилова до станции Борзя, где он должен был передать динамит и шашки ожидавшим его там лицам; 3) те же два жандарма должны были сопровождать этих последних лиц до Акату-евской тюрьмы с целью обнаружения виновных в приеме динамита, т. е. ликвидации всего дела.
На самом же деле случилось так: агент Гаврилов с динамитом и шашками ускользнул от жандармского наблюдения и по прибытии на станцию Борзя, вручил эти взрывчатые вещества ожидавшим его лицам. На вопрос, кому он вручил взрывчатые вещества, Гаврилов ответил, что не знает. Полковник Кременецкий об этом важном случае мне не сообщил, хотя принял меры к розыску, но безуспешно. Таким образом, в район каторги был невольно водворен полковником Кременецким динамит, как следствие неумелой и неосмотрительной организации столь важного дела»1.
1 ГАИО. Ф. 600. Оп. 1. Д. 81. Л. 48-60.
На сайте достойно представлена богатая событиями и именами история Нерчинской каторги. Надо подчеркнуть особо то, что эта область сибирской ссылки сегодня активно продолжает изучаться. В давно осваиваемом, казалось бы, предмете познания находятся новые грани. Так, например, З. В. Мошкина (Чита) исследует внутренний мир политических каторжанок [10]. Несколько десятков молодых женщин, решивших изменить к лучшему российскую действительность, осужденных за это и отправленных через всю страну в Забайкалье, были собраны на длительное время в одном замкнутом пространстве деревянного барака Мальцевской тюрьмы. На первый взгляд, женщины пользовались относительной свободой -много гуляли, разводили цветы, шили, читали любимые книги. Кандалы надевались лишь по просьбе смотрителей, ждущих очередной жандармской проверки, да и почтовая связь с Европейской Россией существовала.
Но тюрьма есть тюрьма, и, наверное, самое страшное испытание здесь - испытание вынужденным общением, когда невозможно уединиться, отказаться от общих разговоров и обсуждения уже хорошо известных проблем. В этой ситуации в первую очередь страдает психика человека, его душевное равновесие. Неслучайно, среди женщин-каторжанок было так много больных, издерганных и нервных людей. В такой атмосфере любая попытка ограничить женщин в правах встречала резкий болезненный протест и крайняя мера - самоубийство - уже не казалась революционеркам проявлением слабости духа.
З. В. Мошкина отдельно рассматривает историю пребывания на Нерчинской каторге Е. К. Брешко-Брешковской. Сначала эсеровская партийная пропаганда сделала из этой женщины символ освобождения «крестьянина-мужика», «заступницы и страдалицы за народ», затем большевистская идеологическая машина превратила в карикатуру, «выжившую из ума старуху из компании Керенского и Милюкова». Характерна, например, карикатура на обложке одного из номеров журнала Аркадия Аверченко «Новый сатирикон» за 1917 г.: гротескный дедушка русской революции Петр Алексеевич Кропоткин вместе с «бабушкой» Брешко-Брешковской, прогуливаясь возле дома, склонились над только что сломанным маленьким деревцем, олицетворяющим, по мысли автора карикатуры, по всей видимости, хрупкую народную демократию февраля-октября 1917 г. в России. Старые народники расстроены, едва не плачут, а сидящий на заборе Лев Троцкий состроил ехидную рожицу: смотрите, мол, что мы сделали с вашей демократической революцией!
Из Иркутской тюрьмы Брешковская была отправлена с конвоем на Кару в сентябре 1878 г., а
вернулась в Иркутск в 1892 г. Четырнадцать лет провела она в Забайкалье, назвав эти годы впоследствии «самыми пустыми и грустными». Всего же «ссыльный» стаж этой женщины составил четверть века (1878-1896, 1910-1917)! Уже это, не говоря об активной конспиративной и пропагандистской деятельности в ссылке, вызывает к ней неподдельное уважение.
Е. К. Брешковская поступила в Баргузин после каторги в начале 1879 г. Здесь проживало всего три-четыре «политика», не было совершенно никакой работы, а значит, и средств к существованию. Решение бежать из ссылки зародилось у неё еще на этапе, все мысли, как она вспоминала, были направлены на скорейшее возвращение к активной работе. Этот побег вызвал настоящую панику в рядах сибирской администрации, а её действия получили жесткую оценку на самых «верхах». О серьёзности положения может свидетельствовать телеграмма министра внутренних дел Иркутскому генерал-губернатору с предложением «принять самые решительные меры к разысканию скрывшихся государственных преступников и доложить мне для доклада Его Величеству»1.
История этого побега хорошо описана Н. С. Тютчевым, воспоминания о нём оставила и сама Брешковская. Бежавшие пытались пройти тайгой на юго-восток, преодолевая отвесные подъёмы и горные реки. «Приходилось идти по таким острым и крутым хребтам, - вспоминала Брешковская, - что более слабые лошади не могли держаться и, оступившись, падали, скатываясь под гору кубарем... Вьюки не давали им подняться, тогда товарищам по одному приходилось спускаться вниз, сначала развьючивать коня, ставить на ноги, снова навьючить и тащить его, перепуганного и избитого, с большими усилиями к нам наверх. Скорей, скорей, вперед! Но скорость не давалась...» [2].
Через несколько дней беглецы сбились с дороги, окончательно заблудились, проводник их бросил. Они потеряли всех лошадей, запасы продуктов и, окружённые чинами полиции, мобилизовавшими местных жителей, вынуждены были, не приняв боя, сдаться. Их привезли в Верхнеу-динск, где содержали в здании военной гауптвахты. Следствие о побеге закончилось в августе 1881 г.: Линев, Тютчев и Шамарин были высланы в Якутскую область, Брешковскую же решено было, наказав розгами, отправить повторно на Кару.
В 1884 г. Екатерина Константиновна получила назначение в Селенгинск. Здесь государственная преступница обучала грамоте детей и взрослых, занималась самообразованием, шила одежду. Это были трудные годы самых суровых испытаний. «В Селенгинске, мертвом», «сером»,
1 ГАИО. Ф. 24. Оп. 3. Д. 82. Л. 8.
«как в клетке», томилась я целых восемь лет. Одинокая, вечно рвущаяся - выходила я в степь и громким голосом изливала тоскующее по свободе сердце.» [5, с. 8].
Изучение Нерчинской каторги как самой большой тюрьмы на востоке империи продолжается молодым исследователем из Читы А. В. Волочаевой [4]. Автор рассматривает богатую историю Нерчинска, используемого когда-то в качестве опорного форпоста для движения русских на Амур и к Тихому океану. Уже в 1722 г. последовал указ Петра о ссылке преступников в Даурию на серебряные заводы и о переводе 300 семейств туда же для поселения на удобных к хлебопашеству землях. По указу от 15 июля 1729 г. в сибирскую ссылку из центра страны стали отправлять бродяг и беглых, что придало политике штрафной колонизации необходимые силы. С 13 октября 1731 г. разрешили переводить ссыльных в состав заводских крестьян, и эта мера становится постоянной. В 1762 г. были изданы узаконения о прекращении ссылки на Колыванские заводы колодников и о селении их на дистанциях от Тобольска к Иркутску до Нерчинска, а также о ссылке преступников в Рогервик и в Нерчинск, смотря по близости расстояния этих мест от места посылки. В 1763 г. последовал Указ о формировании в Сибири, «для защищения этого края», пяти пехотных и двух конных полков из вывозимых из Польши беглых российских подданных и о поселении тех из них, которые в военную службу негодны, в Нерчинском и Селенгинском уездах для распространения хлебопашества.
Первые же партии следующих в Нерчинск ссыльных выявили «узкие места» плана расселения, главное из которых заключалось в отсутствии по дороге необходимого количества продовольствия. Например, при переводе в 1754 г. из Соликамских соляных варниц в Нерчинск 2151 чел. незаселенными болотистыми местами по Кети за семь недель умерло от голода и болезней 517 человек. К тому же для сопровождения осужденных не хватало конвойных команд, транспорта, помещений для остановок в пути [15, с. 172-176].
Сколько ссыльных было отправлено в Забайкалье по «рекрутским» указам? Согласно подсчетам А. Д. Колесникова, в Сибирь в 1761-1781 гг. было выслано не менее 35000 душ мужского пола. Если же иметь в виду, что женщины в этот период составляли около 75-80 % от числа сосланных мужчин, то можно полагать, что в Сибирь за 20 лет прибыло около 60 тысяч ссыльных и членов их семей. Часть этих поселенцев были отправлены, как того и требовали указы, в Забайкалье [8, с. 354-355].
17 октября 1799 г. именным указом, данным Сенату, повелено было заселить южную часть
Восточной Сибири, прилегающую к границам китайским, между Байкалом, Ангарой, Нерчинском и Кяхтой, с предоставлением различных выгод желающим поселиться. Выполнение и этих планов было организовано плохо. Оказалось, что часть людей были отправлены помещиками без надлежащей одежды, большинство не имело в дороге кормовых денег. Такое «переселение» увеличило бродяжничество в крае. Ситуация с заселением Забайкалья ссыльными не изменилась и в XIX в. По-прежнему в этом деле царила неразбериха, отсутствовала планомерность и последовательность.
А. В. Волочаева рассматривает также режим содержания преступников Нерчинской каторги, регламентированный законом, и реально существующие условия их жизни. В ходе исследования автор приходит к выводу, что общий карательный режим каторги, определённый законом, дополнялся суровыми условиями жизни (старыми тюремными помещениями, их большой переполненностью, плохим состоянием медицинской части и др.). Пытаясь сохранить «необходимый» режим каторги, государство не могло изменить неудовлетворительные условия жизни преступников, ограничиваясь только полумерами.
Отдельно в статье А. В. Волочаевой исследуется труд каторжан на строительстве железной дороги. Несмотря на то, что количество преступников каторжного разряда в железнодорожных работах было небольшим, труд этот (в отличие от труда на предприятиях Кабинета) приносил финансовую и стратегическую выгоду государству. Каторжные отрядов исправляющихся и испытуемых работали совместно, причем с последних снимались оковы. Размещались арестанты во временных бараках и без особой охраны.
Кроме перечисленных тем А. В. Волочаева даёт и массу статистического обобщающего материала, последовательно рассматривает количество и динамику поступления преступников на каторгу в Забайкалье, определяет состав каторжных по основным признакам: пол, возраст, социальное и семейное положение, характер совершенных преступлений и их количество.
Дальнейшее исследование роли и места Нерчинской каторги в истории революционного движения императорской самодержавной России видится прежде всего в историографическом осмыслении наработанного материала, а также в
её изучении как характерного примера существования особых интересов Кабинета в Забайкалье.
История политической и уголовной ссылки в Сибирь представлена на сайте в работах и других авторов. Перечислим здесь только некоторые имена. Так, С. П. Исачкин (Омск) рассматривает влияние ссыльных социал-демократов на партийное подполье Сибири, журналистскую деятельность
Н. Рожкова в ссылке, а также историографические проблемы дальнейшего изучения темы; П. Л. Казарян (Якутск) исследует практику внесудебной административной расправы по политическим мотивам в России конца XIX в.; Н. П. Курускано-ва (Краснодар) анализирует архивные материалы о следовании через Сибирь на Нерчинскую каторгу группы ссыльных эсерок во главе с М. А. Спиридоновой; И. Н. Никулина (Барнаул) поднимает проблемы политической ссылки 1820-1890-х гг. на Алтае.
Как видим, сегодня специалистов этой темы интересует прежде всего история уголовной ссылки и каторги, правовые аспекты деятельности тюремной администрации и чиновников ГТУ. Определённое внимание уделяется выявлению роли штрафной колонизации в экономическом освоении Сибири. Привлекает внимание историков работа правоохранительных органов, а также структур политического и уголовного сыска региона. По-прежнему исследуется история Нерчин-ской каторжной системы. Гораздо меньше стала изучаться революционная ссылка, а также деятельность в регионе радикальных политических партий и движений. Практически прекратилось исследование легальной и конспиративной работы большевиков в сибирской ссылке, что может быть объяснимо как сравнительной изученностью отдельных сюжетов этой темы, так и её сегодняшней «непопулярностью».
В целом же историографический анализ материалов иркутского сайта даёт основание заключить, что исследование истории пенитенциарной и охранительной политики государства в Сибирском регионе и, в первую очередь, в Забайкалье не только продолжается, но всё больше приобретает комплексный, «сквозной» характер. Организаторы сайта приглашают к обмену результатами своих исследований всех специалистов этой обширной проблематики.
Список литературы
1. Баринов А. О. Стража: очерки истории деятельности спецслужб России в Забайкалье в начале ХХ века (1901-1917). Чита, 2008. 252 с.
2. Брешковская Е. К. Побег (отрывок из воспоминаний) // Дни. 1924. 20 янв.
3. Вагин В. Исторические сведения о деятельности графа М. М. Сперанского с 1819 по 1822 год. Т. 1. СПб., 1872. 801 с.
4. Волочаева А. В. Нерчинская уголовная каторга во второй половине XIX века. ЦКЬ: www. penpolit.ru/authors/profile_view. php?id=48 5
5. Е. К. Брешко-Брешковская. О самой себе. ПГ, 1917. 18 с.
6. Забайкалье: краткий исторический, географический и статистический очерк Забайкальской области / изд. Забайкальского обл. стат. комитета. Иркутск, 1891. 155 с.
7. Иванов А. А. Историография политической ссылки в Сибирь второй половины XIX - начала
XX в. Иркутск, 2001. 275 с.
8. Колесников А. Д. Русское население Западной Сибири в XVIII - начале XIX вв. Омск, 1973. 440 с.
9. Марголис А. Д. Тюрьма и ссылка в императорской России: исследования и архивные находки. М., 1995. 208 с.
10. Мошкина З. В. Поведение политических узниц в условиях содержания на Нерчинской каторге в 80-е гг. XIX века. ЦКЬ: www.penpoHt.ra/authors/profile_view.php?id=503
11. Плюта К. В. Антитеррористическая политика российского правительства во второй половине XIX - начале XX вв. ЦКЬ: www.penpolit.ru/authors/profile_view.php?id=507
12. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1993. Т. 1. 292 с.
13. Ссылка в Сибирь: очерк её истории и современного положения. Для Высочайше учрежденной комиссии о мероприятиях по отмене ссылки. СПб., 1900. 340 с.
14. Степанова Н. Г. Правовое регулирование сибирской каторги в первой половине XIX века. ЦКЬ: www.penpolit.ru/authors/profile_view.php?id=508
15. Щеглов И. В. Xронологический перечень важнейших данных из истории Сибири: 1032-1882 гг. Сургут, 1993. 463 с.
Рукопись поступила в редакцию 30 марта 2011 г
