Язык права России и США: сравнительный анализ Текст научной статьи по специальности «Право»

Б.А. Антонов

ЯЗЫК ПРАВА РОССИИ И США: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

В статье предпринята попытка компаративного анализа терминологического аппарата языка права в современных правовых системах России и Запада. Содержательной реинтерпретации были подвергнуты основные понятия, связанные с демократическими институтами государственного права.

Автор приходит к выводу, что быстрая и нередко поверхностная рецепция юридических терминов Запада лишила важнейшие институты государственного права России (демократическое государство, гражданское общество, права человека и т. д.) возможности их фактической адаптации в процессе глубокого осмысления традиций истории российского права.

Ключевые слова: язык права, мессианский язык, правовая система, (ре) интерпретация, ключевые понятия, правовое государство.

Язык права - это идеологическая «обертка» правовой системы.

Аноним

В основе классификации правовых систем мира, как правило, заложены те или иные сравнительные критерии - религиозный, национальный, идеологический (Р. Давид), стилистический (К. Цвайгерт). Каждый из этих критериев преобладал в определенный исторический период: религиозный - в период Средневековья, национальный - в XIX в., идеологический - во время Второй мировой и Холодной войны, стилистический - после распада СССР.

Среди критериев сравнения правовых систем наибольший интерес представляет терминологический аппарат, используемый для обозначения основных (стилистических) правовых институ-

© Антонов Б.А., 2013

тов в различных правовых системах. Совокупность понятий терминологического аппарата конкретной правовой системы образует язык права. Однако способ обозначения правовых институтов каждой страны индивидуален. Например, правовым системам Англии и США свойственны такие понятия, как доверие (trust), зло (evil)1, право справедливости (law of equity), свобода (freedom), демократия (democracy), Бог (God), правило устранения зла (Mischief Rule)2 и т. д. Большинство перечисленных понятий характеризует язык права Англии и США как морально-этический, или мессианский язык.

Наиболее известным институтом английского (а впоследствии и американского) права является доверительная собственность, обозначаемая понятием «доверие» (trust). Траст строится по следующей схеме: лицо, учреждающее доверительную собственность, оговаривает, что некоторое имущество будет управляться одним или несколькими лицами в интересах одного или нескольких лиц — бенефициантов. Этот институт часто применяется в Англии для выполнения различных практических задач: охраны имущества недееспособных лиц, замужних женщин, ликвидации наследства и т. д. Часто эту форму используют и для организации и деятельности благотворительных и иных учреждений3. Таким образом, понятие «доверие» служит в английском языке обозначением как морально-этической нормы, так и правового института.

Что же делает язык права этих стран мессианским? По мнению автора, главным критерием, который придает английскому и американскому праву мессианский характер, является юридическая формула «Бог в праве». В подтверждение этой мысли известный американский политолог Дж. Най выдвинул на передний план в своей работе «Гибкая власть» ("Soft Power") тему религии в мировой политике, проводя прямые параллели между верой, религиозной жизнью, с одной стороны, и экономикой, дипломатией - с другой4.

Но мессианский язык права представляет собой лишь частный случай языка права как такового. Мы же попытаемся проанализировать язык права как важнейший критерий сравнения правовых систем мира. Подобный анализ обязывает нас рассмотреть (или по крайней мере поставить) следующие три вопроса:

1) Насколько адекватен процесс обозначения того или иного правового института понятиям, позаимствованным из религии, идеологии или морали?

2) Какие трудности он может создать во взаимоотношениях между государствами при использовании различных языков права?

3) Не приведет ли к языковой и смысловой путанице обозначение национальных правовых институтов латинскими либо иными иностранными правовыми терминами?

Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к опыту развития права в России (советского и постсоветского периода) и США.

В 90-е годы ХХ в. в России развернулся поиск наиболее приемлемой формы правовой системы. Однако вместо того, чтобы проанализировать предыдущий опыт отечественной правовой истории, постсоветские юристы (В.С. Нерсесянц, С.С. Алексеев, В.В. Лазарев и другие) попытались «внедрить» зарубежный опыт права в новой России (в частности, Конституция США стала основным источником для Конституции РФ 1993 г.). Переформулирование языка права сводилось к замене советских идеологических штампов (коммунизм, социализм, социалистическое правосознание, социалистическая собственность и т. д.) понятиями романо-гер-манской и англо-американской правовых систем (правовое государство, демократическое государство, социальное государство, частная собственность и т. д.).

Российский лингвист и переводчик Д.Ю. Петров (совместно с журналистом В.Н. Борейко) в книге «Магия слова» характеризует языковые трансформации, предпринимаемые любой новой властью в результате смены политического режима, как первостепенные: «Представь себе ситуацию. В стране, не важно какой, в результате революции или мирным путем меняется власть. Новый режим приступает к управлению государством. Попробуй угадать с трех раз, какими будут первые шаги новой власти. - Экономические реформы? - Мимо. Реорганизация политического аппарата? - Это потом. - Тогда что же? - Переименование всего, что только возможно переименовать. Меняются названия должностей чиновников: был председатель горсовета - стал мэр или аким (как в Казахстане). Меняются названия городов и улиц»5.

Примеры, приведенные автором, свидетельствуют о том, что любая новоизбранная власть не желает быть связанной не только в своих последующих действиях и воззрениях, но и в языковых ассоциациях и наименованиях с властью предшествующей. Следовательно, переименование формально выступает как символ разрыва правопреемственности власти. Исключение здесь, пожалуй, составляет исторический опыт Великобритании, США и ряда исламских государств. В англо-американской правовой системе важнейшая роль до сегодняшнего дня принадлежит судебному прецеденту, выражающему правопреемственность судебных решений.

На государственном же уровне в качестве аналога судебного прецедента выступает легитимация власти. После победы в битве при Гастингсе (1055 г.) Вильгельм Завоеватель, не желая становиться узурпатором, объявил себя правопреемником англосаксонских королей. С тех пор его примеру следует вся государственная система Соединенного Королевства, неукоснительно придерживаясь принципа правопреемственности как в политике, так и в праве.

В России же только в XX в. сменилось три политических режима, каждый из которых не желал иметь с предыдущим ничего общего. После распада СССР новая российская политическая элита, уставшая от противостояния в холодной войне с США, решилась на примирение посредством компромисса со своими недавними противниками. На политическом и юридическом уровнях таковым стало переформулирование правовой системы вообще и языка права в частности. Причиной подобного переформулирования выступало желание российских политиков и законодателей поскорей перевести российскую правовую систему из недавнего советского прошлого в сферу цивилизованного права Западной Европы и США. Цель политики компромисса и породила неограниченное заимствование западных понятий и институтов и введение их в российскую правовую и политическую систему.

Вместе с тем представители российской политической элиты считали, что как только Россия позаимствует западный язык права в виде совокупности таких понятий, как «демократия», «правовое государство», «права человека», смысл этих понятий незамедлительно войдет в ее политическую, правовую и социальную действительность. Этого не произошло прежде всего потому, что способ интерпретации юридических институтов находится в непосредственной зависимости от правовой культуры, психологии и истории народа. Следствием нарушения данной зависимости выступает размежевание понятийного аппарата с его содержательно-смысловым комментарием. Как, например, интерпретируется в западных демократиях понятие «правовое государство»? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим опыт Германии, определяемой законодателем как правовое государство (ст. 20 Основного закона ФРГ) на основании «комментария» - «Философии права» Г.В.Ф. Гегеля. Автор «Философии права» выбирает в качестве исторического примера авторитарную Пруссию как воплощение правового государства потому, что последняя обладала наибольшим количеством законов (17 000 параграфов кодекса «Прусское земское право»!) по сравнению с другими странами Западной Европы6.

В России же «правовое государство» - понятие, не имеющее политико-правового прецедента в отечественной истории. При этом российские политики, апеллировавшие к опыту строительства правовых и демократических государств в Европе и США, не всегда удачно соотносили опыт развития зарубежного права с аналогичным опытом развития российской политико-правовой системы.

Результат заимствования терминологического аппарата языка права Франции, Германии, Англии и США без смысловых комментариев, присущих правовым системам данных государств, можно условно обозначить как псевдозападный язык российского права. Интерпретация же импортированного терминологического аппарата происходила за счет неточных, поверхностных и фрагментарных сведений, известных о западных правовых системах.

Важно отметить, что аналогичный процесс рецепции языка права имел место и во Франции, и в Германии, чьи правовые институты традиционно обозначались латинскими понятиями (proprietas, ususfructus, culpa in contrahendo, ius abutendi, dominium directum, dominium utile и т. д.). Однако разница между языковыми явлениями во Франции и Германии, с одной стороны, и в России - с другой, заключается в том, что французские и германские юристы более пяти столетий занимались приспособлением (адаптацией) институтов римского права к национальным правопорядкам, а история развития английского и исламского права насчитывает не менее десяти столетий. Со времени же распада СССР в (1990-1991 гг.) прошло не более 25 лет - срок, в течение которого возможно провести лишь поверхностное заимствование, но не полноценную рецепцию конкретной зарубежной правовой системы. Кроме того, язык права Франции и Германии в значительной степени отличается от языка права Англии и США. В данной связи успех заимствования языка права и правовых институтов из отличных по своему характеру правовых систем (Англия, США, Франция, Германия) более чем сомнителен. Взяв юридическую терминологию из этих правовых систем, Россия забыла и про их смысл, и про системные принципы и концепции, которые их скрепляют. Например, доверительная собственность по своей структуре не может функционировать в российском праве так же, как в английском, поскольку в России отсутствует принцип деления права на прецедентное и статутное. Вызывал проблему для российского законодателя и выбор технического языка закона. Так, во Французском гражданском кодексе (1804 г.) используются простые, односложные предложения, для того чтобы каждый гражданин Франции мог понять содержание излагаемого. Иначе обстоит дело с Германским гражданским уло-

жением (1896 г.), чьи тексты, написанные сложным академическим языком, в состоянии понять только узкая целевая аудитория, каковой являются юристы.

Вышеперечисленные трудности, с которыми столкнулась Россия при переформулировании правовой системы и языка права, объективно порождает вопрос о возможности частичного сохранения институтов и принципов уже сложившегося советского права. В результате Великой Октябрьской социалистической революции 1917 г. право России стало испытывать сильнейшее влияние со стороны новой атеистической идеологии - марксизма-ленинизма. Данная идеология обосновывала в качестве важнейшего принцип классовой борьбы и разделение всего мира на советский и капиталистический (буржуазный). Следовательно, возникшее советское право выдвигало на первый план классовый характер языка права. На основе данного принципа правовые институты советского права можно условно разделить на три группы.

Правовые институты первой группы представляли собой уникальные сочетания идеологических клише и терминологии реципированной романо-германской правовой семьи. В результате совмещения по сути несовместимых понятий происходило искажение смысла каждого из них. В качестве примера можно привести словосочетания, имеющие место только в советском праве, а именно: советская собственность, социалистическое сознание, социалистическая законность.

Институты второй группы были заимствованы непосредственно из идеологии сталинизма и использовались, главным образом, в уголовном праве: институт врага народа, вредитель, расхититель социалистической собственности, саботажник, кулак и т. д.

Если институты первой и второй групп были так или иначе терминологически оформлены, институты третьей группы (пример - культ личности) существовали лишь в сознании советского законодателя, и под их влиянием создавались советские законы. Суть институтов третьей группы сводится к тому, что влияние вождя на профессиональное сознание советского законодателя было настолько велико, что процедура составления любого закона была невозможна без этого влияния.

Таким образом, официальное сохранение советского права оказалось невозможным в силу того, что системный принцип классовый борьбы - основа советского права - потерял актуальность и стал полностью неприменимым в новых реалиях 90-х годов XX в.

Таков в общих чертах опыт развития языка права Советской России. Характеристика отношений России (постсоветского пе-

риода) и США, а главное, влияние языка права (и политики) на эти отношения требуют от автора краткого экскурса в историю появления и развития некоторых юридических понятий в вышеозначенных странах.

Общеизвестным является факт рецепции английского права на Североамериканском континенте, традиционно использовавшего морально-этические и религиозные понятия для обозначения собственных правовых институтов. Рецепция иностранной правовой системы предполагает в первую очередь заимствование формулировок юридических норм и правовых институтов с оригинальными названиями. Следовательно, такое понятие как «траст» (trust), обозначающее как юридический, так и морально-этический институт, перешло на почву американского права, придавая ему мессианский характер первоисточника.

Наряду с «трастом» (заимствованным из английской правовой системы) в языке права США появился целый ряд исконно американских политико-юридических терминов, выстроенных на оппозиции «добро - зло», «свои - чужие», «демократия (свобода) -диктатура». В качестве примера рассмотрим, как интерпретируется понятие «зло» в американской правовой системе. Использование в политическом лексиконе США таких претендующих на истину в последней инстанции выражений, как «империя зла»7 в отношении СССР и «ось зла»8 в отношении Ирака, Ирана и Северной Кореи, имело целью обозначить данные государства как тоталитарные и при этом освобождало США от каких-либо объяснений на тему, что есть тоталитарное государство: зло есть зло.

В период холодной войны конфронтация между США и СССР была обусловлена различием их политических режимов. Вместе с тем с распадом СССР и появлением на его осколках Российской Федерации, объявившей курс на демократизацию, отношения с США не претерпели заметных улучшений. Одной из причин этого послужил тот факт, что утрата языком права России классового характера в 1990-е годы породила определенный коммуникационный сбой в отношениях между США и Россией. С 1990 г. Россия превратилась для США в непредсказуемое государство, чей военный и ядерный потенциал мог представлять угрозу их интересам в мире. Психология американской элиты, сформированная в годы холодной войны, воспринимала вновь созданные государства на территории бывшего СССР как правопреемников последнего, а проще говоря, как «части» Советского Союза. Вследствие этого отношения партнерства, на которые так рассчитывала Россия, подменялись отношениями власти/подчинения, обусловленными

использованием мессианского языка в формате «мессия-послушник». Возведенное в ранг политической идеологии (З. Бжезин-ский)9, мессионерство США традиционно определяется военным, экономическим и финансовым доминированием США в системе международных отношений.

Отсутствие политического диалога на равных привело в конечном итоге к взаимному коммуникационному противостоянию: мессианский и моралистический характер языка права США столкнулся с континентальным характером языка права России, ориентированным на партнерские отношения. Таким образом, стилистический характер языкового конфликта США и России является одной из причин их геополитического противостояния, продолжающегося со времен холодной войны до наших дней.

Мессианский характер языка права США традиционно доступен для понимания любым гражданином, в том числе малосведущим в области политики или юриспруденции. Однако техническое построение письменного языка права США (к примеру, языка Единообразного торгового кодекса США) обращено исключительно к профессионалам в области юриспруденции.

Наиболее развернутое и системное исследование происхождения и современного состояния письменного правового языка в США представлено в книге Д. Меллинкова «Язык права»10. Для него характерно присутствие множества слов и оборотов иноязычного (латинского и французского) происхождения, непонятных большинству носителей английского языка, так как для выражения тех же понятий в общеупотребительном языке используются другие слова. Кроме того, употребляется немало архаичных речений, взятых из древне- и среднеанглийского, множество технических терминов и слов из профессионального жаргона, для которых тоже существуют синонимы в языке «непосвященных». Еще одним атрибутом американского юридического языка является его многословие и - вопреки его претензиям на особую точность - смысловая непрозрачность. Проанализировав стандартную инструкцию для жюри присяжных, Меллинков заключает, что даже юридический текст, обращенный, на первый взгляд, к непрофессионалам, вовсе не рассчитан на понимание непосвященными, но адресован другим членам юридического сообщества. В то же время неопределенность смысла юридического документа гарантирует потребность в юристе как интерпретаторе текста, ибо недвусмысленный текст не требовал бы толкователя-специалиста. Подобные же замечания о специфике юридического языка США высказал в свое время американский политолог М. Эдельман: «Именно неопределенность

языка права наделяет юристов, судей и должностных лиц их политическими и социальными функциями, так как ясные правила - по определению - не требовали бы специальных процедур для установления своего значения»11.

Профессионалы в области права (в лице адвокатов) стали «переводчиками» - посредниками между судебной системой США (включая суд присяжных) и клиентом-обывателем. Необходимость подобного «перевода» объясняется не только сложностью технического языка американских законов, но и приоритетами в деле. Как показывает практика, у судей и прокурора приоритеты в деле одни (письменные доказательства, показания свидетелей, грамотно оформленные аргументы сторон), а у суда присяжных, т. е. суда, состоящего из представителей народа, - другие12. Однако вместе они - судьи, прокуроры и суд присяжных - образуют судебную систему Америки.

Тем не менее некоторые меры по упрощению языка права в США все-таки предпринимаются. Одна из таких мер - создание специальной лаборатории (Simplicity Lab), сотрудники которой разработали программу по выявлению наиболее трудных для понимания разделов в юридических документах. Программа позволяет не только проверить текст на сложность, но и произвести его упрощение с точки зрения структуры и словоупотребления. Однако процедуре тестирования и упрощения подвергаются лишь те документы (в основном это письма рядовым американцам из налоговой службы США), которые предназначены для неспециалистов.

Итак, традиционно широкая интерпретация правовых терминов, эмотивность их значений, намеренная усложненность юридических текстов - все это придает мессианскому языку Америки манипулятивный характер, что не может не сказаться на ее политике в отношении России.

Примечания

Такое понятие религии и морали, как «зло» нередко используется президентами США в публичных выступлениях: «империя зла» в отношении СССР и «ось зла» в отношении Ирака, Ирана и Северной Кореи.

Данное правило предусматривало в случае обнаружения какой-либо неясности текста или отдельных слов в законодательном акте право суда на обращение к праву, действовавшему до принятия закона. Таким образом, правило позволяло предупредить возможность неправильного применения законодательного

акта в целом (Романов А.К. Правовая система Англии: Учеб. пособие. 2-е изд., испр. М.: Дело, 2002. С. 150-153).

Рене Д. Основные правовые системы современности / Пер. В.А. Туманова. М.: Прогресс, 1988. С. 237-239.

Малуха М. Бог в большой политике. Геополитическая реабилитация религии и будущее христианства в XXI веке [Электронный ресурс] // Religo.ru. URL: http://religo.ru/journal/13907 (дата обращения: 15.06.2013). Петров Д.Ю., Борейко В.Н. Магия слова: Диалог о языке и языках / Предисл. И. Свинаренко, В. Григорьева. М.: ПРОЗАиК, 2012. С. 55-56. В берлинский период деятельности (с октября 1818 г.) политические воззрения Гегеля становятся более консервативными, о чем свидетельствует одна из последних работ Гегеля - «Философия права» (1821). Именно в этой работе Гегель идеализирует монархический строй полуфеодальной Пруссии, объявляет прусскую монархию воплощением абсолютной идеи, провозглашая тем самым прусскую действительность как бы высшим проявлением разумности. В предисловии к «Философии права» он выставляет свою знаменитую формулу «Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно». Основанием государства у Гегеля служит власть разума, осуществляющего себя как волю. Таким образом, государство, по Гегелю, «есть действительность нравственной идеи, нравственный дух», в государстве сознательно соединяются частные и всеобщие интересы, а само оно выступает осуществлением всеобщей воли (Георг Вильгельм Фридрих Гегель [Электронный ресурс] // Алтайская государственная педагогическая академия. URL: http://obs.uni-al-tai.ru/unibook/semihatova/1/gegel.htm (дата обращения: 15.06.2013)). «Империя зла» (англ. evil empire) — литературное выражение, ставшее политическим клише благодаря президенту США Р. Рейгану и американским консервативным политическим кругам. В своем выступлении перед Национальной ассоциацией евангелистов США во Флориде 8 марта 1983 г. Рейган окрестил Советский Союз «империей зла» (а также «центром зла в современном мире») и объявил своей главной задачей борьбу с ним.

Термин «ось зла» (англ. axis of evil) был использован президентом США Дж. Бушем в ежегодном обращении к Конгрессу 29 января 2002 г. для описания режимов, спонсирующих, по мнению США, терроризм или разрабатывающих оружие массового поражения и способных передать его террористам. В своей речи в качестве таких государств Буш упомянул Ирак, Иран и КНДР.

Збйгнев Казймеж Бжезйнский - американский политолог, социолог и государственный деятель польского происхождения. Долгое время являлся одним из ведущих идеологов внешней политики США. Советник и член правления Центра стратегических и международных исследований при университете Дж. Хопкинса. Автор книги «Великая шахматная доска: господство Америки и ее геостратегические императивы».

3

4

5

6

7

8

9

12

10 Цит. по: Лезов С.В. Юридические понятия и язык права в современных зарубежных исследованиях. Научно-аналитический обзор. М.: ИНИОН АН СССР, 1986. С. 26.

11 Там же.

В качестве примера можно рассмотреть судебный процесс компании НеакЬБоиЛ, описанный Ю. Сиговым в книге «Необычная Америка. За что ее любят и ненавидят». Основатель и главный держатель акций компании НеакЬБоиЛ господин Р. Скраши, работающий в сфере здравоохранения, полгода находился под судом по обвинению в 36 случаях отмывания денег и уклонения от налогов. При проверке документооборота компании аудиторы недосчитались 2,7 млрд дол. и, соответственно, передали дело в суд. Суду господин Скраши заявил, что «в Америке все компании "играют" цифрами и нет ни одной структуры, которая котируется на Уолл-стрит и у которой все в порядке с финансовой документацией». Казалось бы, вот уголовно наказуемое заявление и можно смело отправлять 52-летнего миллиардера на долгие годы в тюрьму. Суд проходил в штате Алабама, где господин Скраши на всякий случай, словно предвидя неизбежное судебное разбирательство, ранее занимался благотворительностью в пользу церквей и приютов, главными клиентами которых были афроамериканцы. А они-то и составляли основу корпуса присяжных на суде, что в конечном итоге и помогло «отмазаться» «налогоукрывающемуся». Адвокаты подсудимого козыряли миллионными цифрами, которые компания НеакЬБоиЛ и лично господин Скраши выделяли на помощь чернокожим беднякам и обездоленным. И присяжные, из которых самый образованный закончил среднюю школу, не стали вдаваться во все подробности «отмывания» и приписок и оправдали бизнесмена-махинатора по всем пунктам (Сигов Ю. Необычная Америка. За что ее любят и ненавидят. М.: Альпина нон-фикшн, 2012. С. 100).