CC BY
132
УДК 81'373.23
doi: 10.18097/1994-0866-2015-0-8-54-59
Явление табуизации в некоторых традиционных антропонимиконах
восточных народов
© Дашеева Вера Витальевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры филологии стран Дальнего Востока Бурятского
государственного университета
Россия, 670000, г. Улан-Удэ, ул. Ранжурова, 4
E-mail: [email protected]
Статья посвящена явлению табуизации в ономастике. Табу — запрет, налагаемый на употребление определенных слов, выражений или собственных имен. Имена некоторых лиц очень ограничены в использовании: они не должны произноситься вообще или могут произноситься, но определенными людьми в определенных ситуациях. Так как слова в сознании человека часто сливаются с обозначаемыми предметами, то некоторым из них, в том числе и личным именам, придается почти магическое значение. Такие ограничения, касающиеся не только нарицательных, но и личных имен, очень часто наблюдаются у восточных народов, причем проявляются они в различных коммуникативных ситуациях. Табуировались имена мужчин и женщин, а также имена детей. Так, имена женщин Средневекового Китая могли использоваться исключительно в пределах женской половины дома и никогда не «выносились» за его стены.
Ключевые слова: ономастика, имя собственное, антропоним, табу, охранное имя, эвфемизм, лингвокультурология, этнолингвистика, психолингвистика.
«TABOO» in Some Eastern Nations' Traditional Anthroponimical Systems
Vera V. Dasheeva
PhD, A/Professor of the department of philology of Far East countries, Buryat State University
4, Ranzhurova Str., Ulan-Ude 670000, Russia
The paper is devoted to the "Taboo" phenomenon of onomastics. Taboo — the prohibition which imposed on the use of certain words, phrases or proper names. The names of some individuals sometimes should not be pronounced at all, or may be used by certain people in certain situations. Since the word in the human mind often merges with the subject it designates, some of them, including personal names are considered to have magical significance. Such restrictions concerning not only common nouns, but personal names. They are very common in the eastern nations, and they are manifested in different communicative situations. Both adults (males and females) and children could have special Taboo names. Thus, the names of the women of Medieval China could be used exclusively in the so-called "female half' of the house, and they are never used outdoors.
Keywords: onomastics, proper name, anthroponym, taboo, security name, euphemism, cultural linguistics, ethnolinguistics, psycholinguistics.
Для антропонимиконов большинства народов мира характерны следующие ономастические универсалии:
- сознательное или бессознательное восприятие имени как некоего сакрального знака, способного оказывать то или иное влияние на судьбу и характер человека;
- существование большого пласта охранных имен, характерное для национального антропонимикона любого народа на определенном этапе исторического развития.
Приведем несколько примеров охранных имен разных народов: Архсн (калм.) 'кизяк', Бааст (монг.), БааИта (бур.) 'с калом', БааИан (бур.)'кал', Бухур (бур.) 'женский половой орган', Гахай (бур.) 'свинья', ЩШ Гоудань 'собачьи яйца', Мекля (калм.) 'лягушка', Муу Ухин (монг.) 'плохая девочка', Муухуу (монг.) 'плохой сын', мужское имя Муу изи (бур.) 'скверная женщина', Насраанха (бур., образовано от русского слова), Нохой (монг., бур.) 'собака', Энэ бэшэ (бур.) 'не тот', ср.: Жуындыбай (казах.) 'помои', у туркмен, башкир и других тюркоязычных народов распространено имя Ительмес 'собака не возьмет'. Сюда же, а не к дескриптивам, скорее всего, следует относить имена типа Мууцарайт (монг.) 'с плохим лицом', Муучиря (калм.) 'плохое лицо', Халзан (бур.), Ходжгр (калм.) 'лысый', Цявдр (калм.) 'блеклый, невзрачный'. Ср.: Йамут (араб.) 'онумрет', Кабиха (араб.) 'безобразная ', Ительмес (узбек. и др. тюрк. яз.) 'и собака не возьмет' и др. [6; 8].
Относительно древнего обычая в Народном уложении Монголии сказано: «Кроме наречения детей оберегающими именами, в семьях, в которых не оставались жить дети, намеренно называли мальчиков именем Хуухэн 'девочка'. Также существовал обычай наряжать мальчиков, украшать
браслетами, серьгами, выдавая их за девочек» [2, с. 290]. Подобный обычай существовал у многих народов. Так, у чукчей с целью обмануть духов «меняют внешний вид (надевая, например, одежду другого пола) или меняют имя человека во время его болезни» [3, с. 47]. «В бурятской антропонимии встречаются мужские имена Басагаадай, Басагаашка, Басагай (от басаган 'девочка'), Изии, Изиихэ, Изыхэн, Изышкэ и Зиимон (от изии, изы (зап.-бур.) — женщина, последнее имя — с выпадением начального -и), Гэргэн, Ьамаган, Ьамгашаал 'жена', Мааман, Маамха (от маама (зап.-бур.) 'мама'), Эмэ, Эээшхэ, Эмэгшэн 'женщина, самка'» [13, с. 180-182]. Такие имена условно называют обманными. Они также выполняют охранную функцию, при этом могут одновременно быть наделены отрицательной семантикой, например, Муу Изии (бур.) 'дурная баба' — как мужское имя.
В Древнем Китае (как, впрочем, и сейчас), мальчики ценились гораздо выше девочек (участь жены, которая так и не смогла родить мужу наследника, была в китайской семье периода феодализма поистине незавидной). Поэтому мальчиков часто называли традиционно женскими именами, а то и просто давали им клички животных, тем самым родители показывали всем, обманывая злых духов, что они вовсе не дорожат сыном.
По словам А. Г. Митрошкиной, «имена с семами типа "собака", "волк", "лев", "камень", "железо", "вонючий", "гнилой" и т. п. являются универсальными. Они призваны выполнять охранную функцию. Таких примеров в антропонимической литературе достаточно много» [6, с. 28].
В некоторых случаях охранные имена давались не только новорожденным с целью защитить их от болезней и злых духов, но и подросткам, и даже взрослым людям, например, в случае тяжелой и продолжительной болезни. При этом на прежнее их имя накладывается табу. Согласно определению, принятому в лингвистике, табу — запрет, налагаемый на употребление определенных слов, выражений или собственных имен. Традиционно табуировались некоторые антропонимы, например, названия ряда животных. Считалось, что их произнесение «способно повлечь за собой гнев или присутствие называемого, поэтому необходимо было употреблять вместо них соответствующие эвфемизмы, например, вместо могой (монг., бур.) 'змея' — урт хорхой (монг.) и ута хорхой (бур.) 'длинный червь'; вместо чоно (монг.), шоно (бур.), чон (калм.) — многочисленные эвфемизмы: хээрийн нохой (монг.), хээрын нохой (бур.), кеерин ноха (калм.) 'степная собака', хангайн нохой (монг.) 'хангайская собака', хвдввний ввгвн (монг.) 'сельский старик', арзагар шудэтэй (бур.) 'с оскаленными зубами', ута Иуултэй (бур.) 'с длинным хвостом'» [10, с. 155]. Причем некоторые из подобных названий животных, игравших важную роль в охотничьем промысле и культовых представлениях (например, названия животных, являющихся тотемами племен), подвергшиеся предками монгольских народов табуированию на определенном этапе общественного развития, сохраняются в языке до сих пор, хотя и утратили свою прежнюю функцию (ср.: русское название медведь 'тот, кто знает (ведает), где находится мед' тоже когда-то было эвфемизмом).
Табуировались также названия болезней, сообщения о состоянии здоровья, о беременности, родах — из опасения навлечь на человека беду. «Монгольские языки особенно богаты эвфемизмами, употребляемыми вместо слово "умереть" — их использование вызвано той же причиной: словесные запреты способствуют тайне события, помогая скрывать их от людей и от злых духов» [4, с. 30].
Аналогично табуировались и имена собственные, так как считалось, что знание и произнесение имени человека способно дать возможность манипулировать им. Охранные имена в таких случаях употреблялись не как основное имя, а в качестве эвфемизмов, то есть заменных, разрешенных слов, которые используют вместо табуированных. Наряду с вышеупомянутыми примерами охранных имен, эвфемизмами могли служить названия различных предметов домашнего обихода, например, Тогоон (монг., бур.) 'котел', Тогоной 'принадлежащий котлу', оружия (они могли быть и отпугивающими): Мадага (бур.) 'большой нож', животных: Алгана 'окунь', Хоца 'баран'. С их помощью также вводили в заблуждение злые силы, способные причинить вред человеку: они, скорее всего, должны были отступиться от детеныша животного или неживого предмета. Сравним, например, с традицией нганасан присваивать «защитные имена, нарицательное значение которых противоположно внешнему виду ребенка, например, Сырайкуо 'белый' — для ребенка с темным цветом кожи и волос» [9, с. 42].
Кроме того, существовали имена-обозначения различных национальностей, которые могли быть связаны с обрядом «продажи» или «отдачи» на сторону, выполняющим функцию охраны. С помощью таких имен обманывали злых духов относительно новорожденного или заболевшего человека, или же они являлись результатом «продажи» носителя имени представителям другой
национальности. Таковы мужские имена Мангад 'русский', Мангадай 'принадлежащий русскому' и даже Мангадзы, Мангад изии, Мангад эмэ, Ород изии 'русская баба'. В последних примерах объединяется функция обмана по национальному и тендерному признакам.
В некоторых случаях в качестве охранного человеку присваивалось второе имя, обычно иноязычное, «чаще всего заимствованное из русского антропонимикона. Например, Варваара — Дулгар, Игнаати — Елуусэ, Семеон — Сагаадар. Кроме охранной, они выполняли еще и функцию социальной легализации денотата, являясь официальным, паспортным именем» [5, с. 185].
Кроме того, эвфемизмами могли служить и другие слова, в том числе термины родства. Так, в монгольском обществе особенно ревностно охранялись мужчины, в первую очередь, от представителей чужих родов. Вот, например, что по поводу табуирования имен в бурятской традиции пишет знаменитый историк и этнолог К. Д. Басаева: «Институт табуации и избегания имен восходящих родственников мужа в быту бурятской семьи предполагал, в частности, запрещение для невестки называть свекра и других мужчин из рода мужа по имени, причем обычай этот сохранялся очень долго, вплоть до социалистического переустройства бурятского общества. Нарушение этих норм считалось недопустимым» [1, с. 50]. Невестки должны были употреблять родственные термины «хадам», «хадам баабай», «хадам эсэгэ» и т. п., заменяющие имя свекра.
Интересно, что в традиционном Китае повсеместному запрещению подвергались и женские имена. Но причиной этого являлось, скорее всего, не стремление защитить женщину от дурных влияний, а отсутствие у нее высокого социального статуса и демонстрация отношения к женщине как к неполноценному члену социума. Несколько тысяч лет назад женщина имела в китайском обществе статус приниженного, подавляемого человека, принцип наньцзунь нюйбэй 'уважение к
мужчине и презрение к женщине; превосходство мужчины над женщиной' был основополагающим в содержании традиционной китайской культуры. Известно высказывание Конфуция: «Трудно иметь дело с женщинами и низкими людьми. Если с ними сближаешься, то они перестают слушаться. Если же от них удаляешься, то неизбежно испытываешь с их стороны ненависть». Тем самым женщина приравнивается к понятию «низкий, подлый человек», что в очередной раз подчеркивает презрение к женщине. В период феодализма это высказывание считалось непреложной истиной, мало кто ставил под сомнение это абсурдное и нелепое утверждение. Общество предписывает женщине традиционные буддийские заповеди «троякой покорности»: «В юности покорна отцу, в замужестве покорна мужу, после смерти мужа покорна сыну», что фактически делает ее абсолютной рабой представителей мужского пола. В феодальном государстве самыми важными считались этические принципы «трех устоев», которые предполагали абсолютную власть государя над подданным, отца над сыном, мужа над женой; постановка знака равенства между отношениями мужа и жены и властью господина над слугой — не подлежащая сомнению социальная основа жизни феодального Китая. То, что положение женщин было столь печальным, не могло не найти отражения в женских именах того времени.
Низкое положение женщин в обществе Средневекового Китая проявляется в многочисленных запретах. Вследствие того, что «активное» пространство женщин сужено, их имена также используются в крайне узких пределах. Так, имена женщин носят название гуймин или Й^ куньмин 'женское имя, имя женской половины дома', могут использоваться исключительно в пределах женской половины дома и никогда не выносятся за его стены. В Древнем Китае женщин могли называть словом || гуй 'девушка, женщина, дочь'. Это «имя» применялось только в семье. Когда женщины переступали порог своего родительского дома, их имена подвергались ограничениям, то есть никто, кроме близких родственников, не должен был знать имя девушки. Даже когда речь шла о замужестве, семья жениха могла спрашивать имя невесты только после того, как сообщала о своем намерении и преподносила подарки невесте. После сообщения имени обе семьи переходили к обсуждению брачных дел, а также обращались к астрологу.
Согласно конфуцианскому этическому учению, есть два очень важных пункта, касающихся отношения к женщинам: «между мужчиной и женщиной есть различие» и «между внутренним и внешним есть различие». Второй принцип подчеркивает необходимость скрывать некоторую «внутреннюю» информацию от посторонних. В одной из книг «Пятикнижия» — «Лицзи» («Записки о совершенном порядке вещей, правления и обрядов») записан кодекс поведения женщин по нормам раннего конфуцианства. Так, женщинам запрещается сидеть дома вместе с мужчинами свободно, по-домашнему, в неформальной обстановке, без соблюдения определенных церемоний; не разрешается
вешать женскую одежду на одну вешалку с мужской; нельзя пользоваться теми же салфетками, щетками, гребнями, что и мужчины; запрещено передавать вещи из рук в руки. Нельзя невестке общаться с братьями ее мужа. Если мужчина занят делами вне дома, возвращаясь домой, он не разговаривает о них с женщинами, ни мать, ни жена, ни дочь не должны его о них расспрашивать: «То, о чем говорится снаружи, не входит в женскую половину дома, а то, что происходит на женской половине — не выходит из нее».
Все, что касается женской половины дома, связано с мерами строжайшего ограничения, есть понятие так называемой границы дома, или порога. Все, что происходит как вне дома, так и внутри него, должно быть изолированно друг от друга, внутренний и внешний мир — два различных мира, и жизнь мира женщин протекает только внутри дома. Женское поведение регламентируется определенными правилами: «Покидая дом, женщина должна скрывать лицо». Выходя из дома, женщина обязана была прятать свое лицо, можно было только глаза оставить открытыми, чтобы видеть дорогу, это правило сходно с современными обычаями в арабских странах. Так же, как и лицо, обязана она была скрывать свое имя. Эти традиции раннего конфуцианства не всегда соблюдались так строго: в эпоху династии Тан, когда общественные нравы стали более свободными, женщины тоже обрели определенную свободу.
И все же, проанализировав положение женщин в традиционном Китае, мы можем получить более полное представление о формах ограничений в употреблении женских имен. «Когда женщины выходили замуж и поселялись в доме супруга, их имена выходили из широкой сферы употребления. Женщина, вышедшая замуж, обычно именовалась только по ее девичьей фамилии, фамилии семьи мужа или словом, аналогичным русским понятиям "некая", "имярек", "такая-то". Некоторые просто нарекались "жена такого-то", превращаясь тем самым в собственность, придаток своего мужа. В повседневной жизни женщина зачастую именовалась произвольным именем, которым нарекала ее в
том числе и семья мужа, например, в романах Лу Синя есть героини ^ШШШ Доуфусиши 'торговка
соевым творогом доуфу', Ш—Ш Ян-эрсао 'вторая невестка Ян' и т. п., у них совершенно нет личных имен, и это совершенно правдивое изображение нравов того времени. Так, в истории есть крайне небольшое число выдающихся женщин, которые оставили нам свои имена. Даже знаменитую женщину-историка Бань Чжао, младшую сестру автора исторической хроники династии Хань "Ханьшу", которого звали Бань Гу, очень многие не желали называть ее собственным именем. Ее предпочитали называть Цао Дацзя, так как она вышла замуж в семейство Цао» [12, с. 100].
У нганасанов, как пишет Н. М. Терещенко, «личные имена употреблялись в быту с довольно большими ограничениями. Так, нельзя было называть по имени человека, который старше говорящего. Называли его обычно по имени детей при том условии, что они моложе говорящего, или словами, обозначающими отношения родства. Аналогичное явление наблюдалось и у ненцев. Б. О. Долгих на основании собственных наблюдений и сведений других исследователей пришел к выводу, что у народов Сибири широко распространен обычай называть отца и мать по имени старшего ребенка. Категорически запрещалось не только обращаться по имени, но и вообще разговаривать с родителями мужа или жены» [9, с. 44].
«У тофаларов раньше каждый человек был известен под кличкой, которая называлась шола. Поскольку существовал особый обычай, согласно которому взрослого человека нельзя было называть прямо по его имени, то называть приходилось или по какой-либо кличке, закрепившейся за человеком (например, Николая Алексеевича Баканаева называют обычно Ивврук (тоф.) 'бурундук' — он получил свое прозвище с детства, когда его поцарапал бурундук), или по имени предка, основателя его фамилии (патронимии) (например, мужчину по имени Бабейчжанг из фамилии Киштеевых из-за обычая запрета на имя называли Киштей). Настоящее личное имя человека по-тофаларски называется чаъкит ат (тоф.) 'тайное, скрытое имя'. Это прямо указывает на явление табуирования имени. Если общение происходит между родственниками, то здесь применяется не шола, а соответствующие термины родства. Аналогичное явление наблюдается у многих народов, например, у тувинцев...» [7, с. 116-118]. Хакасскими этнографами описаны также обычаи внеантропонимических табу на употребление в быту женами слов однокоренных с именем мужа. Так, если мужа зовутМалта (хакас.) 'топор', то жена топор называет «острый» и пр.
Явление табуирования возникает потому, что часто слово в сознании человека сливается с обозначаемым им предметом, и некоторым из них, в том числе и личному имени человека,
традиционно придается почти магическое значение. Действительно, имя отождествляется с самим человеком, через него он осознает себя и общается с другими людьми, следовательно, и он сам, и окружающие будут невольно воспринимать его через его имя, порой, на подсознательном уровне. Отношение же человека к себе (например, уверенность или неуверенность в своих силах) и отношение к нему окружающих (доверие и недоверие, ожидание от него определенных действий и наличия у него определенных качеств) может и даже должно повлиять на формирование его характера и, как следствие, на судьбу носителя имени.
Процессы табуирования и эвфемизации частично сохраняются и в современном обществе. Они представляют собой одну из разновидностей стилистических средств языка, помогают говорящим при необходимости скрывать или вуалировать свои намерения, позволяют варьировать речевые средства в зависимости от коммуникативных условий и тем самым избегать конфликтов в общении. Что же касается табуирования имен собственных, этот процесс, в отличие от его повсеместного распространения в традиционных обществах, у современных восточных народов проявляется спорадически, и в большей степени — на бытовом уровне. Например, сохраняется обычай именовать родных в семье, избегая употребления личных имен, особенно при посторонних, так как знание личного имени, согласно традиционным представлениям, способно дать власть над его носителем. Вместо личных имен при обращении и при разговоре о третьих лицах употребляют различные формы терминов родства (в том числе и уменьшительно-ласкательные), например, ах (монг.), аха (бур.), под влиянием русского языка — ахашка, ах (калм.), ср.: ага (туркм.), аби (тур.), ака или ахи (эвенк.) 'старший брат'.
Этот вопрос требует дальнейших исследований, привлечения данных психологии, психолингвистики, лингвокультурологии, социолингвистики, этнолингвистики и других областей знания. Все научно обоснованные факты, связанные с вопросами потенциального влияния имени на судьбу, являются результатами новейших разработок в указанных отраслях науки. Но это не значит, что вопрос о влиянии имени на жизнь человека обозначился в наше время. Традиционно у многих народов Востока, например, у монгольских «с именем ребенка связывалась его дальнейшая судьба. Существовало поверье, что имя человека влияет на его будущие качества и благополучие» [1, с. 77]. Но если от охранных имен в данное время практически отказались в связи с низким уровнем детской смертности и, в первую очередь, по эстетическим соображениям, то вера в силу имени вновь возвращается.
Таким образом, лингвистическое табуирование, понимаемое как ограничение или абсолютный запрет словоупотребления, определяемый экстралингвистическими факторами: религиозные традиции, суеверия, цензурные и социальные запреты, страх перед болезнями и влиянием потусторонних сил и т. п., было широко распространено в традиционных восточных обществах, особенно на ранних этапах развития и в период Средневековья. Причем табу накладывалось не только на апеллятивы — наименования различных предметов, событий и понятий, но и на имена собственные в первую очередь антропонимы, так как именно личные имена у многих народов мира наделяются сакральным значением.
Литература
1. Басаева К. Д. Семья и брак у бурят. — Улан-Удэ, 1991. — 192 с.
2. БНМАУ-ын угсаатны зуй 1 боть. — Улаанбаатар, 1987. — 432 с.
3. Жукова А. Н. Этимология некоторых личных имен чукчей // Этнография имен. — М.: Наука, 1971. — С. 44-53.
4. Зеленин Д. К. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии. — М., 1929. — Т. 1. — 164 с.
5. Ламожапова И. А. Семантика личных имен предков А. Вампилова // Актуальные проблемы востоковедения. — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2001. — Ч. 2. — С. 183-186.
6. Митрошкина А. Г. Личные имена бурят. — Иркутск, 1995. — 377 с.
7. Рассадин В. И. Антропонимы у тофаларов // Ономастика Бурятии. — Улан-Удэ, 1976. — С. 111-141.
8. Системы личных имен у народов мира. — М.: Наука, 1986. — 383 с.
9. Терещенко Н. М. Личные имена у нганасанов // Этнография имен. — М.: Наука, 1971. — С. 40-44.
10. Цыбикова В. М. Имена персонажей сатирических рассказов бурятских писателей // Бурятские антропонимы. — Улан-Удэ, 1981. — С. 49-53.
11. ФЯА^Й^^о Сяо Яотянь. Исследование китайских антропонимов. — Пекин: Синьшицзе, 2007. — 303 с.
12. Й^Й'Й^^ФЯ^^ Чжао Жуйминь. Имена и культура Китая. — Пекин: Изд-во Китайского народного университета, 2008. — 218 с.
13. Семенова В. И. Термины родства в бурятском языке и их онимизация // Актуальные проблемы востоковедения: материалы конф., посвящ. 70-летию со дня рождения Б.-Д. Бадараева. — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2001. — Ч. 2. — С. 177-183.
References
1. Basaeva K. D. Sem'ya i brak u buryat [Family and marriage of Buryats], Ulan-Ude, 1991. 192 p.
2. BNMAU-yn ugsaatny zyi 1 bot'. Ulaanbaatar, 1987. 432 p. (Mong.)
3. Zhukova A. N. Etimologiya nekotorykh lichnykh imen chukchei [The etymology of some Chukchi personal names]. Etnogra-fiya imen - Ethnography of names. Moscow: Nauka, 1971. Pp. 44-53.
4. Zelenin D. K. Tabu slov u narodov Vostochnoi Evropy i Severnoi Azii [Taboo of words among the peoples of Eastern Europe and Northern Asia]. Moscow, 1929. V. 1. 164 p.
5. Lamozhapova I. A. Semantika lichnykh imen predkov A. Vampilova [The semantics of personal names of A. Vampilov's ancestors]. Aktual'nye problemy vostokovedeniya - Actual problems of Oriental studies. Ulan-Ude: BSC SB RAS publ., 2001. Part 2. Pp.183-186.
6. Mitroshkina A. G. Lichnye imena buryat [Personal names of the Buryats]. Irkutsk, 1995. 377 p.
7. Rassadin V. I. Antroponimy u tofalarov [Tofalars' anthroponyms]. Onomastika Buryatii - Onomastics of Buryatia. Ulan-Ude, 1976. Pp.111-141.
8. Sistemy lichnykh imen u narodov mira [Systems of personal names among peoples of the world]. Moscow: Nauka, 1986. 383 p.
9. Tereshchenko N. M. Lichnye imena u nganasanov [Personal names of the Nganasans]. Etnografya imen - Ethnography of names. Moscow, 1965. V. 3. Pp. 40-44.
10. Tsybikova V. M. Imena personazhei satiricheskikh rasskazov buryatskikh pisatelei [The names of characters in Buryat writers' satirical stories]. Buryatskie antroponimy - Buryat anthroponyms. Ulan-Ude, 1981. Pp. 49-53.
11. Syao Yaotyan'. tpBA^tfjfflft [Study of Chinese anthroponyms]. Beijing: Sin'shitsze, 2007. 303 p. (Chinese)
12. Chzhao Zhuimin'. M^—^B^^ [Names and culture of China]. Beijing: Renmin University of China publ., 2008. 218 p. (Chinese).
13. Semenova V. I. Terminy rodstva v buryatskom yazyke i ikh omonimizatsiya [Kindership terms in the Buryat language and homonymization]. Aktual'nye problemy vostokovedeniya - Actual problems of Oriental Studies. Proc. Conf., dedicated to B.D. Badaraev's.70th ann. Ulan-Ude: SB RAS BSC publ., 2001. Part 2. Pp. 177-183.
