CC BY
64
YAK 821.161.1 «20»
ББК 83.3 (2=411.2)6-8 Шаламов В.
Н.В. ГАНУШАК
N.V. GANUSCHAK
«Я С БОГОМ, КАЖЕТСЯ, МИРЮСЬ...» (ПРОБЛЕМА ВЕРЫ И БЕЗВЕРИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ ВАРЛАМА ШАЛАМОВА)
«I SEEM TO RECONCILE WITH GOD.» (THE PROBLEM OF BELIEF AND DISBELIEF IN VARLAM SHALAMOV'S CREATIVITY)
В статье рассматривается проблема веры в творчестве великого русского писателя Варлама Шаламова на материале автобиографической повести «Четвёртая Вологда» и лирики.
The article deals with the problem of faith in the works of the great Russian writer Shal-amov. The research is carried out on the basis of his lyrics and autobiographical novel «The Fourth Vologda».
Ключевые слова: религиозность, мировоззрение, христианская этика, Бог.
Key words: religiosity, world outlook, Christian ethics, God.
Многие исследователи творчества Варлама Шаламова считают главной загадкой его личности отношение к Богу, к религии. Необходимо отметить, что оно крайне неоднозначно.
В автобиографической повести «Четвёртая Вологда» Шаламов пишет о том, что веру в Бога потерял в детстве. Поэтому в дальнейшем его мало трогали истеричность Кириллова и метания Ивана Карамазова, а многочисленные притчи Льва Толстого казались надоевшими, ненужными. Бог уже был мёртв для Шаламова. Гальванизация Достоевским всех этих проблем спасти ничего не смогла, а рассуждения о гибнущих невинных детях как аргумент существования Бога и вовсе писатель считал кощунственным. Потеря веры совершалась постепенно. Шаламов предполагал, что у человека существует какой-то запас религиозных чувств, который тратится повседневно. Из-за возрастающей сложности жизни Бога в сознании Шаламова не было. «И я горжусь, что с шести лет и до шестидесяти я не прибегал к его помощи ни в Вологде, ни в Москве, ни на Колыме» [1, с. 64].
Противоречивость суждений Шаламова позволила нам не принимать мысль о вере, о Боге, высказанную в «Четвёртой Вологде», как конечную. Думается, что скорее всего здесь сыграло важную роль желание самоутвердиться и в очередной раз доказать всем, что никто и ничто не может противостоять судьбе так, как это может сделать сильная личность, какой сам себя Шаламов считал. Его желание доказать всем, что он хозяин своей судьбы, что он - талант, было очень сильным.
Роман «Четвёртая Вологда» написан в 1971 году. Возможно, непри-знанность Шаламова к тому времени заставляла его говорить о неверии в Бога, отрицать какие бы то ни было мысли о нём.
Обратимся к поэзии Шаламова. Шаламовская поэзия, «Колымские тетради» пронизаны религиозным чувством - факт общепризнанный и достаточно очевидный. Правда, в шаламовских стихах наряду с библейскими мотивами и едва ли не молитвенным обращением к Богу выражаются и горькие сомнения в Его всесилье и справедливость. Как мог Он допустить колымский ад и печи Освенцима? Но сомнения в Провидении свойственны порою и самым верующим мыслителям.
Шаламов полагал также, что поэзия, поэтический талант - это дар Дьявола, а не Бога. Комментировать это мнение весьма затруднительно, но оно всё же остаётся в рамках религиозного мировоззрения.
Е.С. Громов в своём исследовании «Диалектика цельности», касаясь вопроса о вере в Бога Шаламовым, проводит аналогию с А.А. Фетом. Эта аналогия стимулируется и самим Шаламовым, утверждавшим, что он вышел в свет дорогой Фета. Возможно, тут имеется в виду не только творческая причастность Шаламова - поэта к фетовской традиции, но и нечто большее -философско-психологическая общность.
Как известно, лирика Фета пронизана религиозным миросозерцанием. Сам же он в своих высказываниях и бытийном поведении демонстрировал полное неверие, атеизм. Однако психологическая ситуация Шаламова ещё более сложна. Он словно раздваивается на поэта и прозаика. Первый пишет то, что как может показаться, абсолютно отрицает второй:
...на коленях, Я с Богом, кажется, мирюсь. На мокрых каменных ступенях Я о спасении молюсь. И ещё:
И опять на дорогу Он выходит с утра И помолится Богу, Как молился вчера.
Допустим, что здесь «я», «он» обозначают не персонально В. Шаламова, а его лирического героя. Их разделяет «фетовская» дистанция. Но наличествует ли она в «Колымских рассказах»? Там главным героем является безусловно сам автор - как под собственным именем, так и под именами Андреев, Крист, Голубев. То есть о своём неверии прямо заявляет именно герой. И одновременно подчёркивает, что более достойных людей, чем религиозники, в лагерях я не видел.
Это суждение свидетельствует о глубокой объективности автора «Колымских рассказов». Он отдаёт щедрую дань уважения людям, взгляды которых не разделяет. Но проблема более сложна. Евангелие, Библия были у Ша-ламова - сына и внука священника, - можно сказать, в крови. Ссылками на них, обычно неявными, полны его рассказы. Да и в своих высказываниях этот вроде бы убеждённый атеист неоднозначен. Восхищаясь иконами Андрея Рублёва, автор «Колымских рассказов» писал, что не кисть художника удерживает образы Бога на стенах, а то великое и сокровенное, чему служила и служит религия. Не вполне согласуется данное мнение с атеистическими убеждениями.
И здесь мы вправе говорить о духовном раздвоении, которое зачастую было присуще крупным мыслителям XX века (пример Василия Розанова и
др.).
Шаламов высоко ценил христианскую этику, десять заповедей Нового Завета, справедливо полагая, что ничего более этически ценного человечество не придумало. И в то же время вроде бы он не принимал великую христианскую идею - идею всепрощения. Когда убивают жестокого самодура - бригадира, герой «Колымских рассказов» испытывает чувство огромной радости и удовлетворения и ничуть не стыдится этой радости. При внимательном прочтении «Колымских рассказов» понимаешь, что всё же Шаламов очень многое прощает людям, даже самым падшим, отказывается, во всяком случае, их осуждать.
Духовная цельность Шаламова не являлась незыблемой. Её составляли не только убеждения или отрицания, но и глубокие сомнения, сложные вопросы, которые не имеют однозначного решения. Ведь общий вопрос веры в Бога тоже очень сложный и противоречивый.
Человек может принимать идею Бога, но волен её и не принимать. Ша-ламов не отрицает Бога как олицетворение нравственного идеала. Но высокий идеал трудно достижим, а может быть, вовсе недостижим. Поэтому Ша-ламов верил, прежде всего, в самого себя.
А.И. Солженицын советовал Шаламову насытить «Колымские рассказы» христианскими мотивами, что приветствовалось бы на Западе. Шаламов решительно отказался от этого. Он утверждал, что выстоять и победить зло даже в самых экстремальных обстоятельствах можно и не обращаясь к Богу. Раз человек обладает свободной волей, то и от него зависит, на какие цели она будет направлена. Великую силу черпал Варлам Тихонович из убеждённости в своём таланте, в своей высокой миссии поведать правду об увиденном и пережитом. Возлагать на Бога ответственность за собственные грехи и слабости человек, обладающий волей, не имеет морального права.
Интересной представляется нам позиция Александра Большева в вопросе отношения Шаламова к Богу и вере, которую он определяет в своей работе «Шаламов и отцеубийство». Большев также считает, что Шаламов утратил веру. Причиной этой утраты стали потрясения, которые Шаламов пережил в своей жизни. Каждое из них постепенно разрушало веру. Шаламов родился в июле 1907 года. В 1920 году погиб его старший брат Сергей, любимец отца. А вскоре случилось ещё одно несчастье - от горя потерял зрение отец. Для Варлама старший брат был и идеалом, и образцом для подражания и в то же время он мучительно завидовал Сергею. Младший сын страдал от дефицита любви - прежде всего отцовской. Гибель старшего брата и слепота отца стали для четырнадцатилетнего Варлама Шаламова первым страшным потрясением. Варлам отрекается от отца и обещает всё делать вопреки его принципам и советам: «Да, я буду жить, но только не так как жил ты, а прямо противоположно твоему совету. Ты верил в Бога - я в него верить не буду, давно не верю и никогда не научусь» [1, с. 167]. Шаламов начинает серьёзно заниматься литературой и верит в силу художественного слова.
Однако здесь необходимо отметить следующее: все высказывания Шаламова о Боге, о Толстом, об отце и о прочности человека относятся к 60-70-м гг. В сущности, феномен Шаламова, каким мы его знаем - с яростным богоборчеством, столь же яростным неприятием толстовского гиперморализма, с резкими выпадами в адрес покойного мученика - отца и, наконец, с уникальной колымской прозой, - возникает во второй половине 50-х.
Для того чтобы это случилось, потребовался ещё один удар. Таким ударом стал разрыв с Пастернаком. Бунтуя против отца, Шаламов одновременно страшился сиротства. Общение с Пастернаком, поэтическим кумиром его юности и яркой личностью, стало для Шаламова последней попыткой обрести Отца и Учителя, а в сущности - Бога. В воспоминаниях Сиротинской есть главка, которая называется «Борис Леонидович Пастернак». Там сказано, что ощущение мира у Шаламова было человека религиозного. Отсюда была и его жажда увидеть, узнать пророка, «живого Будду», как он говорил. Таким живым Буддой долго был для него Пастернак, Будда в поэзии и человеческих своих качествах. Именно эти два удара, сильных потрясения были причиной, по мнению А. Большева, окончательного определения Шаламова в вопросе своего отношения к Богу.
Мы принимаем доводы Большева, но склонны считать, что удары судьбы, лагерный опыт, неудачная поэтическая и писательская судьба были причиной болезненного перелома во всём мировоззрении Шаламова особенно в последнее десятилетие его жизни (умер Варлам Тихонович в 1982 г.), в том числе и усиление его богоборческих настроений.
Годом крушения мира детства, крушения размерной жизни становится 1918 год. Ему только одиннадцать лет, но трагедия уже входит в его жизнь. Ликующие толпы ещё вчера добропорядочных православных прихожан сбрасывают кресты с церквей. (Потеря веры. Это и есть трагедия ХХ века, о которой Шаламов будет говорить в «Манифесте о «новой прозе».) Трагедия в ве-
роотступничестве. Имя Л.Н. Толстого здесь не случайно. Как известно, Толстой был отрешён от церкви за вероотступничество. А отступить от веры -разрушить мир души человеческой, уничтожить в себе человека. Дальнейшие события жизни Шаламова только усиливали трагическое мировосприятие и вселяли сомнения в душу Шаламова, разрушали до конца надежду на спасение, на помощь бога. Тема уничтожения человека - основная в лагерной прозе Шаламова.
По словам Шаламова, лагерная тема в широком её толковании, в её принципиальном понимании, это основной, главный вопрос наших дней. Разве уничтожение человека с помощью государства - не главный вопрос нашего времени, нашей морали, вошедшей в психологию каждой семьи? Этот вопрос много важнее темы войны. Война в каком-то смысле тут играет роль психологического камуфляжа (история говорит, что во время войны тиран сближается с народом). За статистикой войны, статистикой всякого рода хотят скрыть «лагерную тему.
Таким образом, лагерная тема - это тема крушения веры, против чего всю свою жизнь старался бороться Варлам Тихонович Шаламов. И к его высказываниям по поводу неверия в Бога стоит относиться философски. Его поэзия - свидетельство веры. Ведь поэзия - это то, что выстрадано и пережито, то, что имеет право на вечность. Проза - это мгновенный ответ на возникший вопрос. А ответов может быть несколько.
По словам И.П. Сиротинской, Шаламов скорее не верил в церковь, в церковный «аппарат». Церковная иерархия ничего общего с понятиями Бога и веры не имеет. Христос для Шаламова являлся не столько Богом, сколько реально существовавшим человеком, исторической личностью, вынесшей самые трудные испытания и при этом оставшейся незыблемым во имя идеи.
Литература
1. Шаламов, В.Т. Четвёртая Вологда [Текст] / В.Т. Шаламов. - Вологда : Грифон, 1994. - 192 с.
