CC BY
31УДК 81-112.2
Т. Н. Бунчук, Е. А. Военушкина
T. N. Bunchuk, E. A. Voenushkina
ВЫРАЖЕНИЕ КОНЦЕПТА «ГРАНИЦА» ЭТИМОЛОГИЧЕСКОЙ КОРНЕВОЙ ГРУППОЙ *STOR- В РУССКОМ ЯЗЫКЕ
CONCEPT «LIMITS» BY ETYMOLOGICAL STEM GROUP *STOR-IN RUSSIAN LANGUAGE
В статье представлены результаты исследования группы слов в русском языке, объединенных общим происхождением от древнего индоевропейского корня *stor-. Анализ слов был произведен с привлечением исторических, литературных и диалектных словарей. Было выявлено, что этимологическая семантика данного корня выражала древние представления об устройстве мира человека: ограничении пространства «своего» мира и его охране от потустороннего мира.
Ключевые слова: семантика, концепт, история слов, картина мира, этимология.
The article covers the results of the study focused on a group of Russian words with the same origin which is the ancient Indo-European stem *stor-. Historical, literature and dialect dictionaries were used for the analysis of the words. The study revealed that etymological semantics of this stem expressed ancient concepts of the human world structure: limiting the space of your own world and protecting it from the other world.
Ке^вгй8: semantics, concept, history of words, world picture, etymology.
1. Мир, отраженный в зеркале языка, представляет собой феноменологическое освоение и понимание действительности. Это понимание действительности отличается от его научного, объективного постижения. Мир, «увиденный» человеком и отраженный в знаках культуры, принято называть «наивной» картиной мира. Единицами феноменологической картины мира считаются концепты, лингвоментальные единицы, представляющие собой «кванты» знания человека о мире.
Важной составляющей частью картины мира является «языковая картина мира». Под «языковой картиной мира» понимается система мировидения, выраженная средствами языкового (вербального) кода, тогда как «картина мира» может быть представлена средствами и других кодовых систем - акциональной, вегетативной, цветовой, музыкальной и др. Для описания фрагментов языковой картины мира необходимо привлекать к анализу языковые единицы, вербализующие концептуальное понимание языковым коллективом того или иного фрагмента действительности.
Одним из методов извлечения концептуальной информации в процессе лингвистического исследования является метод концептуального анализа лексики, предполагающий описание и изучение слова в контексте культуры. Выявление культурно значимой семантики может быть осуществлено на основе изуче-
ния этимологии лексической единицы, установление внутренней формы слова, отражающей движение мысли наших предков.
Изучение слов одной корневой группы, учет и выявление лексико-семантической дифференциации синкретичной семантики этимологического корнеслова может способствовать восстановлению древнейшего представления о том или ином явлении. Этимологические данные помогают установить первоначальный смысл слова - его этимон (первичный образ), который соотносим с внутренней формой слова. Для описания концепта это очень важно, поскольку, как считает М. И. Чернышева, с помощью специфических лингвистических приемов, вроде реконструкции слова в праязыке, наука в силах реконструировать «первичные представления» и «первичную идею» слова [14, с. 100].
Для выявления первоначальной и возможно утраченной в данный отрезок времени в результате деэтимологизации семантики, но сохранившей свой «отпечаток» в вербализованных элементах концепта, необходима минимальная информация о происхождении слова, поскольку при анализе концепта первый этап
- «этимологический анализ, который устанавливает эволюцию значений и становится средством реконструкции культурных моделей» [8, с. 38]. Следующим шагом к анализу концепта становится его описание в исторической последовательности, т. е. выявление исторической и, возможно, культурной мотивации семантики вербализаторов концепта, анализ их дальнейшего исторического развития в языке, а значит, и в концептосфере культуры данного народа [8, с. 38]. История слова помогает выявить и описать развитие концептуального осмысления реалии или явления.
Анализ семантических изменений в словах может дать представление о том, какие лексемы и с какими именно значениями, будь то в коммуникативной, номинативной или иной ситуации, представляли тот или иной смысловой компонент концепта. Е. С. Кубрякова пишет по этому поводу: «Само наречение преследует в конечном счете описание мира, а не только обозначение всего сущего. Соответственно, и в исследовании номинативной деятельности возникает задача охарактеризовать любую единицу номинации как удовлетворяющую требованиям и когниции, и коммуникации» [9, с. 327].
По замечанию Е. С. Яковлевой, «вербализаторы, представляющие концепт, обладают так называемой «культурной памятью» [15, с. 43]. Именно поэтому необходимы исторические данные, избирательно фиксирующие и сохраняющие какие-то существенные с точки зрения носителей языка представления и понятия
- элементы картины мира [15, с. 43].
История развития концептосферы, отраженная в семантической истории лексико-семантической или корневой группы, может быть прослежена на основе наблюдения над развитием словообразовательных связей слов. Корневая группа может рассматриваться как набор альтернативных форм воплощения концептуального смысла, а отношения между элементами корневой группы - как отношения между вербализованными компонентами концепта, так как в диахроническом аспекте номинативная функция словообразования, по замечанию Е. С. Куб-
ряковой, «является собственно когнитивной. Она связана с выделением и фиксацией средствами словообразования новых структур знания, закреплением и объективацией неких концептуальных объединений, рождаемых в актах сознания и оценки мира» [9, с. 407]. Словообразовательные средства помогают закрепить новые «структуры знания».
Более того, наблюдения над корневой группой и историческим движением производных в ней, позволяют выйти на уровень «языкового моделирования» в процессе мышления. Производные слова являются компонентом словообразовательной модели, функционирующей в языке и регулярно воспроизводящей словообразовательные схемы, которые можно рассматривать как мыслительные схемы. По мнению И. А. Вотяковой, «способность человеческого мышления к языковому моделированию реализуется при помощи многочисленного, но в то же время ограниченного ряда словообразовательных типов, гнезд, моделей, что дает нам уникальную возможность проанализировать механизм репрезентации значимых реалий и знаний» [3, с. 53].
Таким образом, очевидна необходимость привлечения этимологических, исторических и словообразовательных данных для описания концепта в языковой картине мира, поскольку исследования такого рода позволяют выявить то, как вербализовался концептуальный смысл, и на языковом материале представить, как актуализировалось содержание концепта в сознании носителя языка.
2. Одним из важных концептов русской картины мира является концепт «граница». Этот концепт выражает понимание человеком мироустройства: мир представляет собой пространство, поделенное на части, одна из которых занята и освоена человеком, а другая остается «неведомым» и «невидимым» простором. Этому делению соответствует представление об оппозиции космос/хаос (культура/природа). Граница в этом случае является средством организации и структуризации пространства, с одной стороны, а с другой стороны, граница, находящаяся в непосредственной близости от «хаоса», представляется как носитель опасных, маргинальных свойств [12].
Такое понимание границы находит отражение в группе производных исторического корня *stбr-. Данный корень выражал важные для древнего человека понятия, что нашло воплощение в многочисленных производных, многие из которых, деэтимологизировались и образовали собственные гнезда в русском языке - простор, пространство, сторона, сторож, осторожный, стеречь, странный, странник и др. В группе этимологических производных с корнем *81бг- условно можно выделить несколько смысловых компонентов, однако четкое разделение и отграничение этих компонентов не представляется возможным, поскольку однозначное «расщепление» экзистенциального смысла, важного для носителей русского языка, невозможно по причине синкретичной природы древней семантики корня. Тем не менее, проведя анализ значений производных данного корня в истории русского языка, мы выявили «пучки» смыслов, эксплицирующие понимание концепта «граница»: 'положение за границей' и 'охрана границы'.
2.1. 'Положение за границей' как смысловой компонент концепта «граница»
Корнесловы сторона, страна и их производные сторонник, посторонний, странный, странник и т.д. вербализуют представления носителей русского языка о чужом, находящемся на другой, а не своей стороне, пространстве. Положение на другой части мироустройства мыслится как сверхъестественное, «нечеловеческое», ср. потусторонний 'мистический, загробный' (Ушаков: 3,662; МАС: 3,336; Кузнецов: 938).
А. 'Расположение за пределами своего места'. Мы обратили внимание на то, что само русское слово сторона, в том числе и его производные (посторонний), а также старославянские слова с корнем -стран-, изначально обладали признаком 'чуждости'. Кроме пространственного значения, которое преобладает в совокупности всей семантики этой лексемы, фиксируется элемент значения 'не свое пространство': сторона 'чужие люди' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 101); сторона 'чужбина' (Даль: 4, 335); сторона 'другое, чужое, не своё место, дом и т.п.' (Кузнецов: 1274); сторона 'чужие, посторонние люди', 'приемный, неродной сын, дочь' (СРНГ: 41, 245); посторонщина 'постороннее, чужое' (СРНГ: 30, 233); странь 'чужестранец' (СРНГ: 41, 287).
В народной речи зафиксировано и довольно большое количество фразеологизмов со значением 'чужой, ненормальный, не такой, как все свои': глаза в сторону 'кто-л. сильно опьянел' (СРНГ: 41, 246), смотреть по сторонам 'о невнимательном, рассеянном человеке' (СРНГ: 41, 246), кто-л. к этому делу сторона 'кто-л. не имеет отношения к чему-л.' (СРНГ: 41, 246), на левую сторону мозги 'о том, кто плохо соображает' (СРНГ: 41, 246), пойти, пошел и т. п. в другую сторону 'сбиться с пути, изменить свое поведение в плохую сторону' (СРНГ: 41, 247), сторону держать 'изменять жене, мужу' (СРНГ: 41, 247).
В русском литературном языке также отмечается такое значение слова сторона: в стороне (стоять, держаться и т. п.) 'не принимать непосредственного участия в чем-л.' (МАС: 4, 276), нС сторону (сбыть, продать и т.п.) 'посторонним лицам, без законных оснований' (МАС: 4, 276), взять невесту со стороны, гулять на стороне 'изменять мужу, жене', продать, сбыть, стащить на сторону 'продать и т.п. в другое, незаконное место, получив выгоду' (МАС: 4, 276).
Может показаться противоречивым, что в совокупности значений лексемы сторона выражается идея именно чужого пространства, тем более что нейтральное обобщенное значение 'область, страна, местность' отмечается уже в древнерусском языке (Срезневский: 3, 525; СЛ. XI-XVII вв. 28: 99). Тем не менее обращает на себя внимание тот факт, что для указания на другое, «свое» значение слова в русском языке требуется лексический маркер - притяжательные местоимения «свой», «наш»: И птица свою сторону знает (любит); У нас так в стороне все не так! Как мы будем отвыкать от Уралушки-реки, ить своею стороне; У нас-то на стороне как рожь родится! (СРНГ: 41, 245). Это значит, что для актуализации пространственного значения 'в пределах своей границы', которого исконно, возможно, не было в корнеслове, требуется специальное лексиче-
ское уточнение, тогда как сема 'чужой' может реализоваться в употреблении слова сторона свободно.
Такое употребление слова говорит о том, что сторона изначально не обладала семантикой заселенного, обжитого пространства. Как замечает В. Н. Топоров, место и пространство, в т. ч. сторона, являют собой противоположные для человеческого восприятия элементы мироздания, потому что место обладает формой, а пространство, сторона не обладают ни формой, ни содержанием. Пространство как бы бесконечно, поэтому его необходимо осваивать. Пространство, сторона - это хаос, неорганизованная, непригодная для жизни субстанция в отличие от места, территории, включающей в себя все, что находится внутри пространства. Организованное, понятное, системное - это место. Оно важно для человека, поэтому помечено, выделено и воспринимается как некий сакральный центр [12].
Б. 'Некто, находящийся по ту сторону границы'. Этот смысловой компонент, характеризующий субъекта, находящегося за пределами границы, прежде всего обнаруживается в производных от корней -сторон- и -стран-: сторонний 'чужой', 'принадлежащий постороннему', 'другой, не принадлежащий своим' (Срезневский: 3, 526; СЛ. Х1-ХУИ вв. 28: 103), сторонник 'чужестранец' (СЛ. Х1-ХУИ вв. 28: 103); страньникъ 'чужеземец' (Срезневский: 3, 537; СЛ. Х1-ХУ11 вв. 28: 129; Даль: 4, 335) страньный 'чужестранный, иноплеменный', 'чужой, иной области', 'чуждый', 'относящийся к чужому' (Срезневский: 3, 540; СЛ. XI-XVII вв. 28: 133), странский 'из чужих стран' (Даль: 4, 335). В XIX в. к корню -стран- добавляются новые, уточняющие значение 'чужой' префиксы и префиксоиды: иностранный 'чужой, другого государства' (Даль: 2, 46), чужестранный с тем же значением (Даль: 4, 613), посторонний 'чужой', 'иностранный' (СЛ. XI-XVII вв. 17: 248; Даль: 3, 346; Ушаков: 3, 641; МАС: 3, 324; Кузнецов: 938). Такая лексико-словообразовательная конкретизация корня может свидетельствовать об изменении семантики корней -сторон- и -стран-, что, возможно, было обусловлено смысловой трансформацией концепта.
С принятием христианства в производных с анализируемыми корнями развивается религиозная семантика: 'находящийся за границей, чужой' - 'субъект не христианской, иной, чужой веры'. Показательно, что значение отмечается только в производных старославянского слова страна: странник 'иноверец' (Срезневский: 3, 537), странский 'языческий', иностранец 'иноверец' (СЛ. XI-XVII вв. 6: 243).
Дальнейшее развитие смыслового компонента 'находящийся за границей, чужой' обнаруживается в появлении семы 'юродивый, уродливый, маргинальный' в обеих корневых группах -сторон- и -стран-.
В группе -стран- можно назвать такие производные - странник 'калека, живущий на подаяние и находящийся под покровительством церкви' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 103), странный 'отвратительный, зазорный' (Срезневский: 3, 541; СЛ. XI-XVII вв. 28: 133), странство 'нищенство' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 136), странствовать 'нищенствовать Христа ради' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 136), странь 'негодяй'
(Даль: 4, 335). В XX и XXI вв. в значении слова странный остается лишь сема 'необычный' (Ушаков: 4, 538; МАС: 4, 276; Кузнецов: 1276). В группе -сторон-это слова сторона 'нелюдимый, дичится людей', 'хилый, болезненный, либо урод, собирающий подаяние' (Даль: 4, 331).
Обращает на себя внимание тот факт, что слова корней -стран- и -сторон-выражают восприятие субъекта, не принадлежащего к кругу языкового коллектива: это тот, кто принадлежит миру за границей, материальной или духовной. Вследствие этого он наделяется свойствами чужого, как правило, негативными. Однако этот субъект проникает в мир «своих» (переходит через границу) и поэтому включается в «человеческую коммуникацию», занимая, однако, пограничное (маргинальное) положение. Такими признаками наделялись странствующие нищие, не принадлежащие тому обществу, где они просили милостыню, калеки (уроды) и юродивые.
Известно, что в Древней Руси существовал культ юродивых, отношение к которым было неоднозначно в обществе: «Противоречивость юродства очень четко осознавалась в Древней Руси и была зафиксирована даже стилистически в ходячем оксюмороне «мудрейшее юродство» [10, с. 86]. В. Долгов заметил, что причина амбивалентности лежит в разных сферах: «в религиозно-церковном дискурсе доминирует положительная оценочность, в обыденном дискурсе - отрицательная» [5, с. 18], что соответствует бинарной оппозиции сакральное / про-фанное, характерной для носителей мифологического сознания.
Такое отношение к юродивым нашло отражение в значении слов с корнем -стран-. В словарях фиксируются противоположные значения -'маргинальное, уродливое' и 'чудесное, необычайное'. Характерно, что положительное значение выражается словами с церковнославянским корнем -стран-: странный 'удивительный, непостижимый', 'необычный' (Срезневский: 3, 541; СЛ. XI-XVИ вв. 28: 133; Даль: 4, 335), страннолепотный 'чудесный' (Срезневский: 3, 538; СЛ. XI-XVИ вв. 28: 130), странноявленный 'необычайный' (Срезневский: 3, 540; СЛ. XI-XVИ вв. 28: 133), страннослышать 'слышать чудесные речи' (СЛ. XI-XVИ вв. 28: 133).
Подтверждением тому, что значение 'чудесный' имеет религиозное, «книжное» происхождение, является то, что в русских народных говорах положительная оценка в лексемах с анализируемым корнем не отмечается: страниться 'становиться лентяем, неряхой' (СРНГ: 41, 285), странь 'о слабоумном', 'о ленивом', 'о мерзавце' (СРНГ: 41, 287).
В. 'Переход через границу'. Производные анализируемой корневой группы развивают семантику действия исторического корня *stбr-. В русском языке этот семантический элемент в большей степени развит в значении слов со старославянским корнем -стран-, поскольку паломничество как явление берет свое начало в христианской культуре, официальным языком которой был церковнославянский, поэтому многие слова с религиозной семантикой получили свое развитие в производных именно от этого корня. Например, слово странник обладает значением 'паломник', 'путник, скиталец' (СЛ. XI-XVИ вв. 28: 129; Срезневский: 3,
537), странствие, странство 'скитание, паломничество' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 136), странствовать 'путешествовать, паломничать' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 129; Даль: 4, 335). В XIX в. фиксируются глагольные производные, обозначающие только путешествие: остранствовать 'объехать все части света' (Даль: 4, 516), чужестранствие 'путешествие' (Даль: 4, 613).
В истории русского языка отмечены старославянизмы, имеющие семантику паломничества, странничества и отражающие отношение общества к таким людям: странников было положено принимать с почетом, однако не так, как «своих», а выделять их особо. Такое отношение к странникам обусловлено, возможно, отношением к гостям в традиционной культуре: гость - это пришелец из другого мира, где обитают предки (ср., например, слово погост в значении 'церковь с кладбищем', 'покойник' (СРНГ: 27, 309). Поэтому гость (странник) наделялся особыми свойствами и сверхъестественными (чудесными) способностями. Такие параллели между гостем и странником в народной культуре находим в производных с корнем -стран-: странноприимница 'гостиница'(СЛ. XI-XVII вв. 28: 132), странноприятие 'готовность принять странников' (Срезневский: 3, 539; Даль: 4, 336), странноприимство 'принимание странников' (Срезневский: 3, 539), 'предоставление приюта странникам, гостиница' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 132), страннолюбец 'гостеприимный хозяин' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 131), страннолюбие 'странноприимство' (Срезневский: 3, 538), 'готовность принимать странников, гостеприимство' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 130), 'страннопогребательница 'кладбище для странников' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 130) (ср. погост) и т. д. Таким образом, путешествие воспринималось как перемещение из своего мира в чужой и наоборот. Поэтому странники, по сути, это маргинальные субъекты, опасные, пришедшие с чужого пространства, пересекающие границу разных миров. Однако в поздней культуре благодаря религиозному смыслу и восприятию странников как людей святых и почитаемых, в целом положительных, исконное отрицательное восприятие путешественника меняется на прямо противоположную оценку.
Представление о «чужом» у носителей русского языка складывается из двух аспектов: во-первых, древнее, дохристианское восприятие стороны, характеризующееся враждебным, настороженным отношением к тому, что находится за границей; а во-вторых, религиозное восприятие страны, связанное с культом юродства на Руси, с паломничеством как выразителем духовного подвига.
В корневом гнезде с вершиной сторона значение 'путешествие' редко и отмечено лишь в древнерусском языке: сторонник 'странник' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 103).
Тем не менее сему 'переход через границу' в производных с корнем -сторон-можно обнаружить косвенно в группе слов, связанных обозначением одной из частей печи: посторонка 'вьюшка, заслонка у печной трубы', 'дверца, закрывающая отдушину печной трубы', 'углубление в русской печке, закрывающееся дверкой' (СРНГ: 30, 233), посторонок 'дверца у отдушины печной трубы', 'углубление в русской печке, закрывающееся дверкой' (СРНГ: 30, 233), посто-роночка 'верхняя дверца у печки' (СРНГ: 30, 233), посторонушка 'заслонка у
печной трубы' (СРНГ: 30, 233). Во-первых, обращает на себя внимание, что все эти производные связаны с обозначением преграды в отверстии (заслонки, дверцы), которое символически может пониматься как путь через границу миров. Во-вторых, это части печи, в мифологическом сознании сакрального объекта, наделенного функцией границы, защищающей и оберегающей от чужого, нежилого пространства; печь выступает как своеобразная перегородка между своим и чужим пространством. В свою очередь, объекты мира, связанные с границей, рубежом между мирами, связаны со смертью и рождением, а также процессом перехода из одного мира в другой. В этом плане представляется не случайным, что словом с корнем -сторон- обозначается печная заслонка, которая, например, играла значительную роль в похоронном обряде: «Когда человек умирал, открывали заслонку трубы, которая мыслилась как путь для души» [1, с. 164].
2.2. 'Охрана границы' как смысловой компонент концепта «граница»
'Охрана границы' - еще один важный смысловой компонент в корневой семантике группы *stôr-, эксплицирующий концепт «граница» в русской языковой картине мира.
Вершинами корневых гнезд, от которых образовались слова, выражающие эту идею, являются сторож и страж. Проследив эволюцию значений словообразовательных гнезд с вершинами сторож/страж, мы отметили, что, несмотря на появление новых значений, в своей глубинной семантике они сохраняют исконную - 'охрана своего места, соблюдение границы в неизменности'.
Слова сторож / страж по своему происхождению являются общеславянскими (Фасмер: 3, 768). Прослеживается родственная связь корня *stôr со словами сторож, сторожить, стеречь и стерегу. Их пракорни в условной реконструкции figura etymologica, когда глагол и имя в одном выражении имеют одну этимологию [13, с. 284], в индоевропейском периоде выглядят как *stor-g & *ster-g- & *stor-n- («сторож сторожит/стережет сторону») [12, с. 34]. Сторож/страж - это субъект, который осуществляет охрану границы, он бдит, чтобы потустороннее не проникло в этот мир. Он следит за тем, чтобы никто не явился с другой стороны. Одновременно сторож и его наличие в определенном месте - это знак, сигнал освоенности пространства. Часто этот знак, находящийся в центре места, становился пространственно организующим предметом: «речь идет о шестах, высоких деревьях (возле жилья) или других или других вертикальных конструкциях...» [12, с. 21], которые исполняли роль сигнала освоенности и, соответственно, защищенности места.
Двойственность семантики слова сторож как вербального репрезентанта и смыслового компонента концепта «граница» подтверждает ее амбивалентность: здесь одновременно проявляются свойства защиты своего и лиминальности (состояние пороговости и маргинальности). Сторож - это тот, кто внутри определенного пространства следит за переходной зоной - границей, из-за которой нечто может проникнуть. Значит, сторож - это тот, кто может взаимодействовать с другой стороной и в определенной степени перенимать свойства «чужого».
А. 'Лицо, охраняющее границу'. Производные с корнями -сторож- сохранили исконное значение субъекта по его действию: сторож употреблялось в значении 'лицо, охраняющее что-л.' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 95) и 'привратник', 'караульный' (Срезневский: 3, 522-523). В народной речи отмечается большое количество словообразовательных вариантов производных со значением 'охранник': сторожатель (СРНГ:41, 238), сторожатый (СРНГ:41, 238), сторожей (СРНГ: 41, 238), сторожитель (СРНГ: 41, 239).
Корневое гнездо с вершиной -страж- также обладает значениями 'охрана как процесс' и 'охранник как субъект', поскольку и для него характерна неразделимая семантика корня-синкреты. Так, слово стража одновременно обладает значениями 'охрана, действие по гл. стеречь' и 'вооруженная стража, стражники, несущие караул' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 123), 'охрана' и 'стража, караул' (Срезневский: 3, 533). К тому же лексема, грамматически выраженная существительным, обозначает действие, что также говорит о неразрывной связи стража как субъекта и как действия: стражъ со значениями 'тот, кто стережет, охраняет, хранитель, сторож' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 123), стражьба 'охрана, защита', 'забота, попечение, оберегание' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 124), 'забота, наблюдение' и 'сторо-женье' (Срезневский: 3, 534), страждьба 'охрана, защита' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 125).
Сторож - это тот, кто охраняет опасную переходную зону стыков пространств, поэтому он также наделяется свойствами опасного существа. Об этом, как кажется, может свидетельствовать диалектная лексема сторожок 'цыпленок, вылупившийся из яйца раньше всех': Вышел один сторожок, отсади сторожка (СРНГ: 41, 243). Мотивацию такого наименования можно интерпретировать следующим образом. Первый цыпленок, условно говоря, пересекший границу между чужим и своим миром, в какой-то мере обозначивший ее, появившись на свет раньше всех, представляет угрозу для остальных, его надо опасаться (сторожиться). По народным представлениям, первый (как и последний) наделяется особыми качествами. Первым является демиург, т. е. тот, кто устанавливает границы, он обладает сверхъестественными способностями и поэтому опасен. Такая символическая семантика, возможно, определила название и отношение к птенцу - его отсаживали от остальных, еще не вылупившихся цыплят.
О том, что в лексическом значении слов с корнем -сторож- есть сема 'тот, кто устанавливает границы, а значит, измеряет стороны своего и чужого', может свидетельствовать диалектное производное сторожек в значении 'палочка, используемая в качестве мерки при вытесывании лодки' (СРНГ:41, 239), сторожок 'стрелка весов' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 95), сторожькъ 'стрелка весовая' (Срезневский: 3, 522), сторожок 'приспособление для фиксирования показаний в измерительных приборах (тех.)' (Ушаков: 4, 536).
С появлением государств граница становится политическим средством разделения разных государственных территорий. В соответствии с этим смысловым компонентом оформились следующие значения, связанные с представлением о стороже как субъекте, который осуществляет охрану границы, т. е. в древности
это охрана границы между мирами, а позже, в исторический период, это охрана государственной границы.
Следует заметить, что слова сторожа, сторож в XIII в. имели значения 'сторожевой, передовой отряд' (Срезневский: 3, 522), 'авангард' (Срезневский: 3, 524), 'воин передового сторожевого отряда' (СЛ. XI-XVИ вв. 28: 96), 'небольшой передовой отряд войска' (СЛ. XI-XVИ вв. 28: 97). Такие значения свидетельствуют о том, что охрана границы осуществлялась не только одним лицом и была связана с риском.
Функция охраны в средневековой Руси совмещалась с функциями контроля над торговыми операциями и хранением товара. Об этом свидетельствует слово сторожа 'сторожевая повинность' и 'пошлина за охрану товара' (Срезневский: 3, 522).
Опасный процесс стороженья как элемента политического и гражданского действия в том числе требовал специального чина, ответственного за охрану. Так сформировались наименования лиц, осуществляющих этот процесс: страже-вожъ в значении 'начальник стражи' (СЛ. XI-XVИ вв. 28: 125), 'руководитель, охранитель' (Срезневский: 3, 533); в русских говорах слово стражник употребляется в значении 'полицейский' (СРНГ:41, 278).
Б. Сигнал'. Еще один важный концептуальный компонент, который вербализуется в производных значениях - это 'сигнал, знак изменения существующего состояния или положения'. Лексемы, в значениях которых выявлено это значение, по преимуществу встречаются в диалектном пласте русского языка и в большинстве своем связаны с охотой или рыбалкой. Например, сторож 'подвесной колышек в проруби, который подает сигнал, что рыба попала в сеть' (СРНГ: 41, 237), сторожок в значении 'деталь в западне на ястреба' (СРНГ: 41, 240), сторожа в значении 'камни-грузила, привязываемые к сети с частыми ячеями для ловли стерляди' (СРНГ: 41, 237).
Что касается производных от корнеслова страж, то встречается лишь одна лексема стражок в значении 'палочка, воткнутая в берег, к которой привязывают леску и колокольчик для определения клева рыбы» (СРНГ: 41, 278).
В современном русском языке фиксируются слова, выражающие значение 'сигнал, знак опасности' - сторожевой колокол 'колокол, которым подают сигналы, а также отмеряют часы', сторожевые огни 'сигнальные огни на воде (на буях, маяках и т. п.)' (МАС: 4,276).
В. Локализация, место '. Охрана границы как элемента мироздания материально выражается в каком-либо локусе, месте, в котором сторож непосредственно осуществляет процесс охраны, стороженья. Локус, где осуществляется охрана границы, имеет различные обозначения: сторожка, сторожевой пост.
Разнообразно оформился этот смысл в производных лексемах корнеслова страж. Этот компонент реализовался в таких лексемах: стражие 'сторожевая башня' (Срезневский: 3, 534), стражище в значениях 'сторожка, шалаш, хижина' и 'укрепление, крепость' (Срезневский: 3, 534), 'оборонительное укрепление' (СЛ. XI-XVИ вв. 28: 125), стражьба 'сторожевое место' и 'шалаш', 'наблюда-
тельный пункт', 'будка' (Срезневский: 3, 534), 'сторожевой пост' и 'сторожевая башня' (СЛ. XI-XVИ вв. 28: 124), стражница 'сторожевая башня, маяк' (Срезневский: 3, 534; СЛ. XI-XVII вв. 28: 125).
Из значения 'локус, специальное место охраны' в русском языке развивается значение, отражающее охрану специального опасного объекта, способного нарушить границы отведенного для него пространства. Такое значение фиксируется в словах стражище 'заключение, содержание под стражей (СЛ. XI-XVИ вв. 28: 125), стражебный дом в значении 'темница, тюрьма' (СЛ. XI-XVИ вв. 28: 125).
Г. 'Линия, протяженный и тонкий пространственный объект'. Следующий смысловой компонент словообразовательного гнезда с вершиной сторож/страж, ярко характеризующий концепт «граница» в русской языковой картине мира единицами корневой группы *stбr, - это протяженность, линия, черта, выражающая границу, причем как в горизонтальной, так и в вертикальной проекции.
Все лексемы, в которых в той или иной степени присутствует данный смысловой компонент, встречаются только в говорах: сторож 'веревка, скрепляющая ставные сети, идущая к якорю и буйку', 'веревка, прикрепленная к двум продольным, на которые крепится сетное полотно', 'воткнутая в землю жердь, вокруг которой сметывается сено' (СРНГ: 41, 237); сторожек 'палочка, используемая в качестве мерки при вытесывании лодки' (СРНГ: 41, 239), сторожельный 'сторожельная палка, палочка, столбик' (СРНГ: 41, 239), сторожок 'толстая палка, к которой прикрепляются постромки пристяжной лошади', 'кол у невода', 'остаток стебля, срезанного злака на жнивье', 'плодоножка у ягоды', 'стебель растения' (СРНГ: 41, 242); сторожья 'в рыболовной снасти - поперечные жерди, соединяющие вбитые в дно реки колья рыболовного закола' (СРНГ: 41, 244).
Данные лексемы объединяет одно - все они называют тонкие предметы протяженной формы (кол, палка, веревка, стебель). Это может свидетельствовать о том, насколько глубоко представление границы как протяженной вертикальной или горизонтальной линии, разделяющей пространство, сохранилось в производных корня-синкреты сторож/страж.
Д. Сверхъестественные свойства, опасность'. Следующим смысловым компонентом, выделенным нами из совокупности значений корневого гнезда с вершиной сторож/ страж, оказался элемент опасности процесса стороженья вследствие контакта со сферой чужого и сверхъестественного. Он неотделимо связан с признаком процесса охраны - бдительностью, чуткостью, настороженностью.
Здесь надо уделить особое внимание восприятию в мифологическом сознании носителей традиционной культуры опасности и субъектам, ее вызывающим или предотвращающим - сторожам.
В качестве «сторожей» в русской культуре выступают собака и ворон: сторожок 'сторожевая собака (СРНГ: 41, 242), сторожоный в значении 'эпитет ворона' (СРНГ: 4, 243). Образы этих животных в народной культуре связаны с процессом стороженья и одновременно имеют негативную коннотацию, связан-
ную с тем, что они прочно ассоциируются с нечистой силой. Образ вороны в славянском фольклоре «связан с поверьями о том, что ворон обладает сокровищами, сторожит клады...» [11, с. 276].
Пес и ворон как охранники и существа, находящиеся на границе, участке, связанном с посторонним и темным, метонимически соотносятся с потусторонним. «Амбивалентность собаки заключается в том, что она одновременно представитель чужого мира, мира опасного для человека, и она же - посредник и защитник от злых сил.» [2, с. 215].
Еще одним субъектом, выполняющим роль сторожа и одновременно ассоциирующийся с опасностью и сверхъестественными знаниями, является дружка -помощник жениха и распорядитель на свадьбе: сторож 'распорядитель на свадьбе' (СРНГ: 41, 237). Дружка на свадьбе защищает «своих» от «чужого» вторжения, но он же и «чужой» и опасный, потому что находится на границе и взаимодействует с «чужими»: «дружка - активный посредник между родом жениха с одной стороны, и родом невесты с другой» [7, с. 4]. Дружка одновременно это и «знаток и блюститель исконных свадебных обрядов, порядков и обычаев», и «знахарь, ведун, оберегающий свадьбу от колдунов и лихих людей» [7, с. 4]. В Словаре русских народных говоров фиксируется редкое, но ярко характеризующее амбивалентный характер семантики корнеслова слово страж 'тот, кому поручали охранять молодых от злых сил' (СРНГ: 41, 276). В народной культуре это колдун: «колдуну отводится почетное место стража молодых на всех свадьбах» (СРНГ:41, 276). Колдунов, как известно, опасались, но они одновременно осуществляли процесс охраны, несмотря на то, что сами - опасные и враждебные персонажи для носителей традиционной культуры.
Наконец, еще один субъект, который стережет, подстерегает и символически понимается как представитель потустороннего мира. Это водящий в традиционной игре: сторожила 'водящий в игре' (СРНГ: 41, 239). Водящий в игре, как подтверждают исследователи русского фольклора, «оказывается зверем, демоном или «одушевленным» (самодвижущимся) предметом. Если «мы» - живые, то водящий - «мертвый» [5, с. 129]. В этом случае сторожила является существом, представляющим опасность в силу его принадлежности к другой стороне мира. Водящий в игре сторожит, подстерегает, у него особая привилегия: он ловит игроков как опасный персонаж (сторож), но со значительным и важным статусом. Он следит за правильностью игры - проекцией мироздания, где он - демиург и хранитель правильно организованной вселенной. Обращает на себя внимание, что сторож как водящий в игре ассоциируется с действиями ловить, хватать, похищать. Такое же значение есть и в производных с корнем -сторож-: посторожить (Даль 3: 346), усторожить и устораживать (Даль 4: 515) 'подкараулить', 'подстеречь', настораживать 'ставить что-л. для подстереженья' (Даль 2: 476), подстораживать в значении 'наладить ловушку' (Даль 3: 206), подсторожить ' разг. кого-что' и 'подсторожить капкан' (Ушаков: 3, 1001); сторожок 'в ловушках, кляпышек, подставочка, подпорка, которая вставляется в зазубрину язычка, чем и настораживается ловушка' (Даль: 4, 330-331).
Об опасных свойствах сторожа свидетельствуют производные от корня -сторож-: насторожка, насторожить. Они называют процесс ловли врасплох, с подстережением жертвы. Сторож подстерегает и ловит добычу. Например, сторожек в значении 'насторожка в капкане на медведя' (СРНГ: 41, 239), сторожить 'настораживать ловушку на животное' (СРНГ: 41, 239).
Сторож - субъект, ассоциирующийся в народной культуре со смертью. Н.А. Колкова, анализируя концепт «смерть» на пословичных текстах, указывает, что смерть «сравнивается со сторожем, готовым в любой момент забрать жизнь» [7, с. 14]. Тем самым сторож связывается с образом смерти, подстерегающей (сторожащей) человека на другой стороне мира.
Кроме того, мы обратили внимание на значение слова сторожка 'помещение, куда, раздеваясь, отдают одежду на сохранение' и 'шкаф в бане для одежды' (СРНГ: 41, 240). Здесь, как кажется, тоже можно обнаружить, помимо бытового значения, символическое отношение носителей русской народной культуры к опасности, которая исходит от пограничного (маргинального) локуса, в данном случае бани. Баня - это маргинальное пространство на границе своего и чужого миров, с нею связано множество поверий и запретов. В свою очередь одежда -это маркер человека и человеческого мира, поэтому охране одежды придавалось большое значение. Похищение одежды (банником или чужим человеком) было крайне нежелательно и мыслилось как знак большой опасности.
Е. Бдительность, чуткость'. Процесс несения сторожевой службы опасен сам по себе, поскольку связан с пограничной зоной, зоной стыков, насыщенной мистической энергией, неизвестной для человека, который находится на безопасной, знакомой территории. Поэтому он, находясь на границе, должен быть бдительным и чутким. Этот смысл вербализовался в древности в таких словах, как сторожливо 'осторожно, бдительно' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 99), сторожлив-ство 'чуткость, бдительность' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 99), сторожливый 'бдительный, чуткий (СЛ. XI-XVII вв. 28: 99), стражьба 'предостережение' (СЛ. XI-XVII вв. 28: 124).
В XVII в. фиксируются слова сторожно (СЛ. XI-XVII вв. 28: 99), осторож-ливо (СЛ. XI-XVII вв. 13: 153), осторожливый 'хорошо защищенный' и 'осмотрительный' (СЛ. XI-XVII вв. 13: 154), осторожно (СЛ. XI-XVII вв. 13: 154), осторожность (СЛ. XI-XVII вв. 13: 154), осторожный (СЛ. XI-XVII вв. 13: 154), осторожство (СЛ. XI-XVII вв. 13: 154).
В XIX в. отмечаются глагольные лексемы, характеризующие виды охраны границы: настораживать 'выставить чуткие караулы' (Даль: 2, 476), понасто-раживать (Даль: 3, 283).
В XX в. фиксируются слова уже с более абстрактным значением сторожкость 'отвлеч. сущ. к сторожкий' (Ушаков 4: 536), предосторожность (Ушаков: 3, 719). Оформляется новый признак бесполезной охраны: просторожить 'упустить, прозевать' (Ушаков: 3, 1011).
В современном русском языке отмечается значение, связанное со степенью охраны: фиксируется слово осторожничать в значении 'проявлять чрезмерную
осторожность' (Ушаков: 2, 884; Кузнецов: 734; МАС: 2, 656). В слове осторожный закрепляется новое значение 'совершаемый в негрубой форме, бережный' (МАС: 2, 656; Кузнецов: 734).
В говорах также отмечаются лексемы с данным значением: сторожа в значении 'бдительность' (СРНГ: 41, 238), сторожкий 'осторожный' (СРНГ: 41, 242), сторожко 'осмотрительно' (СРНГ:41, 238), осторожка 'осмотрительность' (СРНГ: 24, 67), осторожкий 'осмотрительный' (СРНГ: 24, 67), посторо-житься в значении 'поберечься, проявить осторожность' (СРНГ: 30, 232) и осторожниться в том же значении (СРНГ: 24, 67); стражить 'беречься, остерегаться' (СРНГ: 41, 278), стражить 'пугать, угрожать кому-л.' (СРНГ: 41, 278), стражкой 'пугливый' (СРНГ: 41, 278).
Таким образом, исторический и концептуальный анализ показал, что корневая группа *stor- содержит в себе важнейшие концептуальные представления наших предков о мироустройстве и об отношениях между частями мира - своим, обжитым местом и чужой, опасной стороной, разделение которых должен в неизменности сохранять сторож.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Даль - Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1990-1991.
Кузнецов - Большой толковый словарь русского языка / под ред. С. А. Кузнецова. СПб., 2004.
МАС - Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. М., 1999.
СЛ. XI-XVII вв. - Словарь русского языка XI-XVII вв., вып. 20, 22, 28. М., 19952008.
Срезневский - Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1912.
СРНГ - Словарь русских народных говоров / РАН, Ин-т лингв. исследований. Вып. 24, 30, 41, 42. СПб., 1990-2008.
Ушаков - Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н. Ушакова. Т. 3-4. М., 1939-1940.
Фасмер - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. М., 1987.
Шанский - Шанский Н. М. Этимологический словарь русского языка. М., 1980.
***
1. Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л.: Наука, 1983.
2. Бунчук Т. Н. Культурогенные возможности слова «собака» (особенности бытования слова в севернорусском регионе в контексте общеславянской культуры) // Исследования по истории книжной и традиционной народной культуры Севера. Сыктывкар, 1997. С. 208-218.
3. Вотякова И. А. Словообразовательный аспект в анализе концепта радость (на материале русского и испанского языков) // Вестник Удмуртского университета. 2011. №2. С. 53-58.
4. Гаврилова М. В. Персонаж, мотив, сюжет в традиционных восточнославянских играх. М., 2017.
5. Долгов В. Лингвокультурный концепт юродивый в русской языковой картине мира: автореф. дис. ... док. филол. наук. Бельцы, 2016.
6. Зеленин Д. К. Свадебные приговоры Вятской губернии. Губернская типография: Вятка. 1904.
7. Колкова Н. А. Концепт «смерть» в русских пословичных текстах // Вестник Оренбургского государственного университета. 2008. № 11. С. 8-15.
8. Кругликова Е. А. Диахронные и синхронные описания концепта «надежда» в русском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Красноярск: КГПУ им. В. П. Астафьева, 2004.
9. Кубрякова Е. С. Язык и знание. На пути получения знаний о языке: части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. М.: Языки славянской культуры, 2004.
10. Лихачев Д. С, Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1984.
11. Топорков А. Л. Ворон в русских заговорах: между мифологией фольклором и книжностью // 81ау1са 8уеИатса. Язык и картина мира. М.: Индрик, 2013. С. 273-281.
12. Топоров В. Н. О понятии места, его внутренних связях, его контексте (значение, смысл, этимология) // Язык культуры: семантика и грамматика. М., 2004. С. 12-106.
13. Трубачев О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М.: Наука, 2003.
14. Чернышева М. И. «Человек» в древнерусских и христианско-византийских памятниках. Очерк третий. Лице // Византийский временник. 2001. № 60 (85). С. 99-108.
15. Яковлева Е. С. О понятии «культурная память» в применении к семантике слова // Вопросы языкознания. 1998. №3. С. 43-73.
