CC BY
10
ТЕМА НОМЕРА
А.В. Скиперских
«ВЫГОДНОЕ ПРОШЛОЕ»:
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПАМЯТИ В РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИИ
Аннотация
В статье анализируется осуществление политики памяти в российской провинции показано какие она имеет акценты. В качестве примера был взят г. Елец Липецкой области. Используя метод case-study, автор показывает как городская власть конструирует свою героическую историю. Для этого используются позитивные исторические факты, которые могут способствовать её политической легитимации. Показывая логику выбора власти в пользу тех или иных исторических событий, автор считает нужным говорить о «выгодном» прошлом. В рамках собственной версии истории, при поддержке интеллектуалов и заинтересованной общественности городские элиты и пытаются воплощать героический образ Ельца.
Большое внимание автором уделяется содержанию политики памяти в Ельце, испытывающей определённую динамику и каждый раз претерпевающей определённые отличия из-за стиля самого главы города. Смена политических циклов в Ельце приводит к смене акцентов и политически памяти. Тем не менее, городская власть всегда придерживается федерального тренда, и важных акцентов комме-морации.
Политика памяти в российской провинции, и, конкретно, в Ельце, имеет свои проблемы и трудности реализации. Автор отмечает их в осуществлённом case-study политики в памяти в Ельце.
Ключевые слова:
власть, дискурс, Елец, легитимация, мемориальная политика, провинция, Россия.
A. Skiperskikh
"PROFITABLE PAST": ADVENTURES OF MEMORY IN THE RUSSIAN PROVINCE
Abstract
This article shows how the memory policy is implemented in the Russian province and what accents it has. Yelets, Lipetsk region, was taken as an example. Using the case-study method, the author shows how the city government constructs its history using those historical facts that can contribute to its political legitimation. Within the framework of their own version of history, with the support of intellectuals and the interested public, the city elites are trying to embody the heroic image of Yelets.
Much attention is paid by the author to the content of the memory policy in Yelets, which is experiencing certain dynamics and each time undergoing certain differences due to the style of the head of the city himself. The change of political cycles in Yelets leads to a change of accents and political memory. Nevertheless, the city government always adheres to the federal trend, and important accents of the commemoration. The memory policy in the Russian province, and, specifically, in Yelets, has its own problems and difficulties of implementation. The author notes them in the implemented case-study of politics in memory in Yelets.
Key words:
power, discourse, Yelets, legitimation, memory policy, province, Russia.
Исследования мемориальной культуры сегодня как никогда оказываются популярными не только в западной политической науке, но и в российском политическом знании. Этому можно найти целый ряд объяснений.
Во-первых, политика всё чаще испытывает на себе давление мягкой силы, которой и могут выступать история и культура, действующие на политические институты исподволь, и обладающие достаточным потенциалом для того, чтобы оказывать коррекцию на процесс принятия политических решений и текущий политический курс того ли иного государства.
Во-вторых, сами исследователи всё чаще обращаются к теоретическим рамкам памяти, прекрасно понимая, что в настоящий момент на это есть определённый запрос, как со стороны политологического сообщества, так и государства. Отмечается рост институций, занимающихся проблемами исторической политики. Власть прекрасно понимает, что современное общество имеет «короткую» память, и если ему постоянно не напоминать о важных, узловых моментах прошлого, то оно превратится в манкуртов. Власть очень конъюнктурна в своих практиках, и если её утверждению препятствует история, то её, как правило, это не может остановить. Неудобные моменты легче замолчать, обойти, не обращая на них внимание.
Наконец, сама власть постоянно нуждается в новой легитимационной энергии, которую как раз и может напитать героическое прошлое, память предков, легендарные страницы истории. Апелляция к памяти конкретного народа и конкретного места скрепляет власть победной энергией, рекомендуя воспринимать правящую элиту как потомков героических и победоносных предков.
Означают ли вышеприведённые аргументы, что все участники конкретного сообщества имеют схожие желания и возможности следовать тем предписаниям, что необходимо запоминать и ритуализировать?
Попробуем разобраться в этом.
Французский социолог М. Хальбвакс противопоставлял коллективную память - индивидуальной памяти, которая может быть очень зависимой от памяти большой социальной общности, и рискующей раствориться в ней. Обе формы памяти нуждаются в дополнении для конструирования максимально полной картины происходящего и свободных оценок. Как говорил М. Хальбвакс, «я ношу с собой багаж исторических воспоминаний, который могу увеличивать при помощи разговоров или чтения» [17, с. 9].
Память о прошлом имеет различные формы жизни. В этом смысле, П. Бурдьё разделял объективированную память и габитус. Объекты материальной культуры противопоставлены памяти социальной, измеряющейся во вкусах и стилистике, отношениях подчинения, символах и иерархиях [6, с. 272].
Багаж исторических и культурных воспоминаний может принадлежать и большой общности, которая политически управляется. Тогда следует говорить о памяти самого государства, не всегда способной выступать предметом гордости. Тогда государственные институты могут прибегать к фигурам умалчивания, преднамеренного забывания в собственной истории каких-либо неприятных моментов. Прежние герои и их деятельность теряют свою актуальность, и даже, более того, являются уже опасными и чересчур радикальными в новой реальности. Отсюда, политики власти могут быть крайне выборочными, дозированными и даже противоречивыми, что порождает справедливое недовольство ими, что отмечала А. Ассман [2, с. 9]. Другие авторы так же могут обращать внимание на странности в политике памяти. Скажем, российский исследователь Н. Эппле говорит о «неудобном прошлом» [18, с. 9].
В историческом прошлом каждый политический актор ищет свою выгоду, что может приводить к определённой конфронтации между самими акторами. В частности, такую ситуацию А. Миллер называет «войнами памяти». Что касается России, то версии памяти начинают выверяться в зависимости от политического курса самого государства, что и отмечает исследователь, когда говорит о том, что «секьюритизация памяти о войне нашла отражение не только в дискурсах и новых статьях конституции, но и в организационных мерах» [13, с. 224].
Таким образом, события прошлого, в какой-то степени начинают делиться на «невыгодные» для власти, которые могут вовлечь её в затяжную и неперспективную дискуссию, равно, как и «выгодные», позволяющие власти использовать их символический капитал в практиках политической легитимации. Федеральные тренды работы с «выгодным» прошлым моментально учитываются и в региональных и локальных практиках. Администрация всегда понимает, какие существуют приоритеты.
Именно о том, каким образом «выгодное» прошлое может использоваться в политических практиках в российской провинции и пойдёт речь в этой статье.
Проблема сохранения исторической памяти в Ельце: приглашение к дискуссии
Серьёзной проблемой для конструирования мемориальных практик в современной России сегодня является отсутствие дефицит героев и сюжетов, которые могли бы выстоять в ежедневной «схватке» с информационной реальностью информационного общества, где частая смена планов, смыслов, сюжетов создаёт в головах аудитории глубокий хаос. Российская власть прекрасно понимает подобную угрозу, исходящую, как из специфики информационной реальности, так и из кондиций самого общества, моментально «забывающего» то, что ему насаживалось и повторялось изо дня в день до конкретного поворотного момента. Вместе с забыванием общество теряет необходимую скрепу, выступающую для власти важным фактором её политической легитимации. Именно поэтому тема Великой Отечественной войны остаётся важнейшим и системообразующим наррати-вом, в рамках которого происходит конструирования мемориальных политик. Такая политика, безусловно, позволяет продлить жизнь героическому прошлому и максимально задержать его в общественном сознании. Правда, вместе с тем, активность самих исполнителей на местах, видимо, настолько захватывает их самих, что является удобным поводом не вспоминать о чём -то другом. Российский чиновник сегодня прекрасно понимает, что любая инициатива повлечёт за собой его личное участие, поэтому, для него сегодня куда более разумно включаться в существующие тренды и разнарядки «сверху».
Память о Великой Отечественной войне сегодня выступает самым распространённым сюжетом коммеморации, равно, как и героические иконостасы, воздвигающиеся властью в тех или иных муниципалитетах сегодня, включают в себя память о ней. Память о Великой Отечественной войне является важнейшей национальной скрепой, и внимание к этому событию более, чем объективно. Здесь мы имеем дело с относительно близким прошлым, ещё живы те, кто могут выступать очевидцами тех событий. С точки зрения внешнеполитических стратегий ВОВ выступает важной метафорой текущей политической ситуации, когда происходит тактическое противостояние с западным миром, ростом напряженности, политикой санкций и т.д. Данная метафора, постоянно тиражируемая СМИ, легко закрепляется в сознании.
Особенностью мемориальной политики в российской провинции сегодня является её зависимость от федеральных трендов. Муниципальная власть не может заниматься тем, что ей исключительно по душе, оказывая внимание тем проектам, которые максимально соответствуют историческому и культурному образу конкретного места. В существующий набор героических сюжетов, рано или поздно, вписывается федеральный нарратив, который необходимо обеспечивать необходимой формой. Наряду с событиями ВОВ, таким нарративом ещё может быть героизация ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы, подвиги воинов-интернационалистов, Чеченская кампания и т.д. Вместе с тем, наверняка, в каждом провинциальном пространстве есть и собственные поводы для коммеморации, органично вписывающиеся в культурный и исторический контекст. В Ельце достаточно сюжетов для коммеморации, которые, так или иначе, раскрываются в интересах самого места. Елец был заметен и в контексте нашествия Тамерлана, период польской интервенции, Крымскую кампанию 1853-1855 гг. и т.д. Эти события сегодня служат поводом для мемориальной фиксации.
Политические трансформации по-своему вмешиваются и в органичность мемориальной политики в российской провинции. Частая смена курса, появление новых акцентов, зачастую, приводят к ситуации, когда местная власть попросту не успевает за текущей политической конъюнктурой. Применительно к Ельцу, вплоть до нынешнего времени можно увидеть довольно значительный акцент на советский текст, производимый городом, в котором было сосредоточено большое количество советской индустрии. Сегодня, когда делать акцент на советской трудовой героике не совсем выгодно, местная власть может попросту теряться в акцентах коммемора-ции. Частыми декорациями новой героизации могут выступать советские руины - остатки заводских корпусов и фабрик, торговые центры в корпусах крупных предприятий. Нельзя сказать, что такая картинка может выписывать в концепт «выгодного прошлого».
Вообще, советская память сложно согласовывается с новейшей историей России. В гибридной мемориальной политике городской власти возможны странные повороты. Сегодня это особенно актуально, ведь, следуя мысли германского теоретика культуры А. Ассман, «память всегда испытывает дефицит пространства» [1, с. 176]. В каких-то случаях, есть ощущение, что администрация выбирает максимально компромиссный путь диа-
лога форм и сюжетов памяти, хотя это может происходить и в ущерб эстетике и экологии. Ярким примером подобной конъюнктурной коллаборации может стать ситуация со сквером Комсомольцев в Ельце - практически единственной зоной зелёных насаждений в центре города. Сегодня реконструированный сквер превращается в причудливый некрополь. Если раньше в сквере находился всего лишь один памятник героям-комсомольцам, к которому следовала тематическая аллея со стендами-щитами, выполненными в форме красных знамён, то сегодня с памятником советским героям соседствует ещё 4 памятника.
Объединение разных памятников один некрополь уже вызывает достаточно количество общественной критики, подчеркивая существование многочисленных расколов по поводу отношения к прошлому. Таким образом, в елецкой миниатюре перед нами предстоит, следуя мысли Н. Эппле, «замороженная и «непредсказуемая» история страны с двоящейся памятью» [18, с. 9]. Единственное рациональное объяснение подобной мемориальной инсталляции может заключаться в непрерывности истории, в её сложности для однозначных и сиюминутных оценок, снисхождение к тёмным страницам истории, бросающим тень на современное определение. Это не выглядит удивительным, ведь, как верно отмечает М. Маколи, «включение «мрачных страниц» в исторический нарратив определяется политическими интересами (политиков или влиятельных социальных групп) и сиюминутной политической конъюнктурой» [12, с. 135].
Отсюда, в елецкой миниатюре мы можем увидеть локальную версию «выгодного прошлого».
Мемориальная политика: формы памяти и их динамика
Важность акцентов на мемориальную культуру в политике власти в Ельце была уже отмечена выше. Теперь разберём это на ряде примеров.
Вообще, нужно понимать, что мемориальный контекст может присутствовать во многих практиках власти, а при правильной подаче политика власти, вообще, может превратиться в постоянную и методическую работу с памятью при сохранении собственных интересов. На наш взгляд, при определении политики памяти в Ельце следует говорить о том, что власть интересует, в большей степени, только выгодное прошлое. Именно данный концепт мы будем и использовать впредь для определения мемориальных
акцентов городской власти. «Выгодное прошлое» присутствует в городской топонимике - многие площади и улицы города названы именами людей, прославивших Елец. В ряде случаев мы имеем дело с именами, имеющими общероссийскую известность, и принадлежащими национальной культуре (Горький, Лермонтов, Маяковский, Пушкин, Толстой и др.), и отражавшими советский героический дискурс на местах (Вермишев, Ленин, Орджоникидзе, Свердлов, Фабрициус). Правда, часты и примеры, когда политика памяти локализует в городской топонимике довольно редкие имена, прославлявшие город в период ВОВ (Дякин, Барковский, Костенко, Кротевич, Че-рокманов, Оборотов, Орлов и т.д.), либо известных ельчан, творчество которых влияло на национальную культуру (Семашко, Хренников), либо являлось версией локального патриотизма (Лесюк).
Любая власть исторически доминирует в сфере архитектуры - строительство - одна из наиболее заметных объективаций власти. Достижения в строительстве всегда являются предметом гордости любой администрации. Мы можем видеть, с какой гордостью чиновники разных уровней присутствуют на открытии различных объектов инфраструктуры, предприятий, вручают ключи от квартир в новостройках. Входят в моду закладные камни, которые, в принципе, могут и оставаться таковыми. Власть преобразовывает пустоту, насыщая её свидетельствами своего могущества. Строительство является важным козырем власти особенно в недемократических режимах. Любой воздвигаемый объект может преподноситься как милость власти, как свершённое ею чудо.
С текущей ситуации строительство мемориала является более приемлемой задачей, нежели, скажем, открытие нового предприятия с реальными рабочими местами, школы или поликлиники. В случае обустройства мест памяти не требуется трудного рекрутинга или настройки механизмов функционирования, которые предполагает открытие любого объекта культурной и социальной инфраструктуры. Открывающиеся мемориалы выступают декорациями для легитимации власти, являясь объектом многочисленных апелляций. Вокруг новых мемориалов выстраиваются новые и уже привычные ритуалы памяти.
В 2021 году была завершена реконструкция Сквера Комсомольцев. Если буквально несколько лет назад в сквере находился всего один памятник и аллея героев-комсомольцев, соседствовавшие с мемориалом Вечного огня на пл. Революции, то сегодня данное пространство преобразовано до
неузнаваемости. Сегодня сквер превращается в некрополь. Только за несколько последних лет в сквере установлены ещё 4 (!) памятника, вступающие в странное отношение с существующими. Сегодня на одном небольшом пространстве друг с другом соседствуют памятники Герою Советского Союза В. Маргелову (установлен в 2016 году), Герою Отечественной войны 1812 года М. Милорадовичу (2018 г.) и генерал-прокурору, министру юстиции Российской империи А. Хвостову (2021 г.). Вдобавок к указанным памятникам в сквере был установлен памятник солдатам, погибшим в армии в мирное время (2017 г.).
За каждой инициативой установки памятника скрываются интересы тех или иных акторов. В случае с памятником В. Маргелову инициатива принадлежала МОО «Союзу десантников». Памятник был передан в Елец, и уже потом установлен. В данном случае мы видим чётко просматривающееся взаимодействие организации десантников и городской власти. Армейское прошлое бывшего главы С. Панова, часто участвующего в вопросах развития движения десантников в Ельце, доказывает его эффективность, равно, как и эстетические последствия для образа Ельца. В период правления С. Панова в Сквере Афганцев был открыт, по сути дела, музей военной техники под открытым небом. Для допризывной молодёжи периодически устраивались поездки в Тулу. Активно пропагандируемая связь с Тульской дивизией ВДВ оказывала своё влияние на культурный фон городской жизни. Образ героического десантника активно тиражировался на концертах и фестивалях, парадах и торжествах.
В случае с памятником М. Милорадовичу инициатива исходила от сербского землячества. В период правления С. Панова в качестве достижения администрации позиционировались международные контакты с Сербией. В 2017 году делегация администрации, возглавляемая С. Пановым, посетила сербский Трстеник на день города. Представители городской власти участвовали в открытии памятника красноармейцам. Также был подписан ряд соглашений о сотрудничестве в различных сферах деятельности. Реальные эффекты подобного взаимодействия для самого Ельца оценить довольно сложно.
Наконец, история с памятником А. Хвостову показывает взаимодействие между Прокуратурой РФ, администрацией Липецкой области и Ельца. Открытие памятника проходила при весьма почтительном количестве статусных силовиков и чиновников различного уровня.
Наряду с памятниками интересы сторонних акторов можно наблюдать и применительно к другим формам коммеморации. Так, открытие мемориальной доски А. Барченко - известному елецкому нотариусу и покровителю И. Бунина в ранний период «окаянных дней» в Ельце - происходило при непосредственном участии нотариальной палаты Липецкой области. Вообще, за инициативами открытия мемориальных досок могут стоять интересы частных лиц и организаций. Такая политика способствует насыщению городского пространства мемориальными формами.
Несмотря на наличие интересов в политике памяти у целого ряда сторонних акторов, тем не менее, главным местоблюстителем является городская администрация. Позиция муниципалитета оказывается решающей. В случае Комсомольского сквера городскую власть, кажется, устраивает насыщение памятниками из разных эпох, не связанными друг с другом логически. В то же время, власть пытается всегда доминировать в эстетике -формируемая ею городская среда преподносится как самая оптимальная и удобная для жизни. Следует отметить, что создаваемая теснота оказывается необходимой власти, во многом, рационализирующей её практики (уход за памятниками, озеленение и т.д.). Плотная концентрация объектов культурного наследия может обеспечить и более эффективный контроль над самим обществом, концентрация которого происходит в одном месте.
Городская власть создаёт культурный текст, воспринимаемый даже не идеологически, но и имеющий прямое отношение к сфере искусства, которое, как справедливо замечал Ю. Бореев, способно дать чувство радости, доставить одно из высших духовных переживаний - эстетическое наслаждение» [3, с. 13].
В 2015 году на подъезде к Ельцу со стороны Воронежа был открыт мемориальный комплекс «Знамя Победы». Сегодня комплекс - место постоянных митингов и других мероприятий, связанных с мемориальными практиками событий 1941-1945 гг. Мемориальный комплекс находится на территории другого муниципального образования - Елецкого района. Внимание к комплексу со стороны администрации также доказывает важность памяти о войне, равно, как и акценты архитектурной политики администрации муниципалитета, во многом схожие с ситуацией в Ельце.
Данный пример подтверждает стремление власти постоянно объективировать себя, демонстрировать себя, предлагать себя общественности. Елецкий район - другой муниципалитет, центр которого находится так же в
г. Ельце, по сути дела, идёт нога в ногу с теми политиками коммеморации, которые осуществляются в городе. Активные строительные практики создают новые поводы для явления власти, своим присутствием объясняющей многое в истории новых объектов памяти.
Политика памяти в Ельце: занимательные приключения
В своё время автор был удивлён тому, насколько неизвестно в Ельце имя Владимира Турбина - известного советского литературоведа, прославлявшего город в своих исследованиях и текстах. О В. Турбине знал В. Соковых - один из самых плодотворных мэров Ельца в период новейшей истории. Безусловно, наличие каких-либо ассоциаций с В. Турбиным у городского градоначальника только позитивно характеризовало его самого. Большой баннер с цитатой В. Турбина о Ельце, взятой из его статьи в авторитетном советской «Огоньке» до сих пор остаётся в городе [16, с. 265-267].
В период правления В. Соковых в Ельце был отмечен и «бунинский» бум. В городе было установлено несколько памятников классику. Имя великого классика взял себе и классический университет. Елец становится городом Воинской Славы, и память о городе начинает чеканиться на российских монетах, находящихся в свободном обращении. Интерес к прошлому города подстёгивал альтернативных историков, краеведов и городских активистов к поиску новых сюжетов, связанных с неповторимым городским текстом. Открывались частные музеи и галереи. Некоторые краеведы и интеллектуалы могли участвовать в мемориальной политике исключительно собственными силами, не спеша обращаться за помощью к администрации.
Многое в городской политике памяти зависит от стилистики самой власти и умения пользоваться «историческим» моментом, прекрасно понимая шансы текущей конъюнктуры. В Ельце до 2019 года милитаристические симпатии городской власти были вполне очевидны. Выше мы уже отмечали, как бывший мэр города С. Панов активно демонстрировал своё армейское прошлое, и как это постепенно становилось неотъемлемым элементом его политического стиля. В команде главы города находились чиновники, связанные с Ельцом и, определённым образом, заинтересованные в его аутентичном дизайн-коде. Хотя, в последние годы правления С. Па-
нова критическая масса вопросов, связанных с сохранением неповторимого облика Ельца, начинала набирать силу. Довольно резонансной получилась история с бывшей протестантской кирхой, грубо переделанной под строительный магазин и отделанной пластиковым сайдингом. Безусловно, такие предпринимательские инициативы не могли происходить без поддержки администрации. На вопиющую историю отозвался известный бло-гер И. Варламов [8]. Большой резонанс имела и история со строительством многоэтажной гостиницы в историческом центре города, не добавлявшая легитимности С. Панову, и обнулявшая его заботу об историко-культурном облике города. В городе стали часты обрушения стен исторических зданий, ветшали фасады и утрачивались аутентичные наличники. Администрация решается на реконструкции публичных пространств, которые оказываются не всегда продуманными и стилистически верными. Что-то подобное можно заметить применительно к реконструкции уникального Парка Железнодорожников с зелёным театром, каменной балюстрадой, вазонами, разбивкой дорожек, во многом сохранявшем советскую эстетику 1960 -х гг. Советский текст парка был вычищен до неузнаваемости - реконструкция «под плитку» была приостановлена. В таком виде парк остался в наследство новому главе города, и, скорее всего, за отсутствием идей и реальных исполнителей, в настоящий момент практически превращён в большую детскую площадку. Проблема, на наш взгляд, может ещё скрываться и в постепенном снижении влияния на городскую жизнь местного отделения РЖД. Уникальный железнодорожные текст, некогда очень заметный в Ельце, сегодня на глазах утрачивается.
Подобные процессы утрачивания неповторимой стилистики незаметно происходят и вплоть до настоящего времени. Память утрачивается и на примере мемориальных досок, количество которых постепенно уменьшается, но восполняется за счёт новой политики коммеморации, связанной с героическими юбилеями 70-летия и 75-летия Победы.
Новый мэр Е. Боровский, по большому счёту, антимилитаристичен, и фигурой тактического умолчания является его участие в призывной компании. Он не апеллирует к своему армейскому прошлому. Имидж нового мэра прямо или косвенно не связывается с армией, патриотическими смыслами, героическими и патетическими дискурсами. Данные повороты биографии экстраполируются на мемориальные практики: тема памяти о войне уступает место текущей внутригородской повестке, и поддерживается время от
времени. В команде нового мэра меньше коренных ельчан, помнящих, как выглядел город на стыке 1980-1990-х гг., и способных реконструировать его хотя бы с помощью устного воспоминания очевидцев, семейных историй и легенд.
В постепенно складывающейся ситуации власть становится единоличным актором, принимающим решения в вопросах формы мемориальной политики. Общество практически не участвует в принятии решений, лишь периодически подключаясь к нему на первоначальных этапах в период во многом имитирующих дискуссию публичных слушаниях. Такая ситуация крайне опасна для последующего складывания образа города как такового, потому как новые формы, внедряющиеся в городское пространство, зачастую, рассогласовываются с уже существовавшими до того времени. Ярким примером такого внедрения новых форм памяти является установка в Детском парке Ельца бюста известного в городе педагога-организатора Б. Лесюка. Не умаляя справедливости данной коммеморации, стоит отметить, что бюст установлен практически на том же месте, где находился бюст А. Пушкина. Новое место для Пушкина пока не определено. Ещё более показательно молчание общественности - краеведов, историков, гражданских активистов, для которых смена героев прошла как будто незамеченной. Такая ситуация в своё время была описана Г. Люббе, отмечавшего, как «ослабевающий социальный контроль сопровождается также и ослаблением контроля в вопросах вкуса» [11, с. 52]. В обозначенном контексте, с точки зрения автора, могут не иметь какой-то высокой эстетической ценности текущие проекты новой администрации, потому как они, в большей степени, рассчитаны на быстрое освоение средств и максимальный публичный эффект. В меньшей степени это может быть одобрено в узких кругах общественности, в центр внимания ставящих проблемы аутентичности. Такова судьба Петровского парка, сильно изменённого и утратившего модерновую стилистику начала XX века, когда парк посещал известный архитектор Ф. Шехтель.
Городская власть, не имеющая сильной поддержки локальных сообществ, ищет поддержки извне со стороны довольно узнаваемых институций. Недостаток идей «снизу» компенсируется личными договорённостями «наверху» и возможностью «покупать» идеи. Так, в городе периодически можно увидеть московских дизайнеров и урбанистов. Так, два года назад в городе появились эксперты «Ре-школы». В позапрошлом году городская
власть выбрала себе в качестве партнёра дизайнера Артемия Лебедева. Итогом сотрудничества стало создание бренд-платформы и айдентики города Ельца, отсылающих к прошлым временам города, в котором «живёт дух купечества». Дизайнер сделал акцент на историческую память горожан, предположив, что «современные жители Ельца пытаются сохранить наследие, которое оставили им купцы, и всячески тоскуют по «тем» временам» [4]. При детальном анализе существующей в городе политики становится понятно, что фигура А. Лебедева является «общим местом», к которому принято апеллировать региональной и муниципальной власти уже в течение целого ряда политических циклов. Декларации власти не всегда обеспечиваются реальным наполнением, и историческая память медленно размывается, оставляя место суррогатным заменителям.
Для нового главы города характерны апелляции к авторитетам. Однажды автору приходилось присутствовать на показе фильма «Мальчики» (1990) по мотивам романа Ф. Достоевского «Братья Карамазовы». Е. Боровских тогда поделился сильными впечатлениями о встрече с режиссёром фильма - Ренитой Григорьевой. Большинство сцен снималось в ещё советском Ельце. Действительно, у автора есть ощущение, что новая администрация, пусть и не имеющая елецких корней, хочет искренне показать результат позитивного и органичного преобразования Ельца, но ей не хватает сильных и заинтересованных исполнителей, тонко, и в то же время, глубоко чувствующих городской текст. Показательно, что и на День города в 2021 году был приглашён «Хор Турецкого», что отличает вкус нынешней команды администрации города на контрасте с командой С. Панова.
Приключения памяти в Ельце выглядят весьма занимательно и ввиду необходимости нынешней политической элиты города сконструировать для себя выгодный исторический контекст, для чего ею с разной степенью успешности могут задействоваться местные историки и журналисты. Приключения истории в Ельце подтверждаются выходом двух больших книг о Ельце только за последние два года (как раз приходящиеся на период правления Е. Боровских). Равно, как и в рамках национальных нарративов власть бывает склонна к переписыванию истории, оставляя это право по умолчанию себе как местоблюстителю, так и на местах происходят подобные процессы. Елецкий кейс подтверждает необходимость поисков власти сюжетов, вписывающихся в рамку «выгодного прошлого». Равно, как и на федеральном уровне, к объяснению такой политики привлекаются лояль-
ные интеллектуалы, регулярно становящиеся гостями на местном телевидении. Как в своё время справедливо предупреждал П. Бурдьё, «доступ на телевидение связан с сильной цензурой, с потерей независимости» [5, с. 27], ведь сюжет диалога и условия коммуникации определяются за приглашённого, то есть, самой властью.
Несмотря на стремление найти какие-то новые основания для легитимации, всё равно нынешняя власть не может миновать тему Великой Отечественной войны. В 2020 году в день праздника 9 Мая в Ельце открылся новый музей - Музей Воинской Славы, в котором стали периодически проходить важные для города мероприятия патриотической направленности. Музей становится важным объектом в списке рекомендуемых администрацией к посещению вышестоящей властью - настоящий must have. Музей доказывает свою политическую функцию. В своё время это подтверждал Б. Андерсен, отмечая, что «музеи и музеизирующее воображение в глубине своей политичны» [1, с. 290]. Создавая новое событийное меню, новая власть продолжает использовать механику мероприятия по реконструкции Елецкой наступательной операции «Битва за Елец». В событийном буклете реконструкция анонсировалась, как «широкая панорама боя и военного быта: работа с оружием и техникой, солдатский досуг, полевая кухня, концерт фронтовой бригады» [10, с. 26]. Мероприятие было заявлено в событийном календаре на 2021 год, но в связи со сложной эпидемиологической обстановкой не проводилось вовремя, будучи отсроченным на несколько дней, которые, по иронии судьбы как будто невзначай совпали с посещением Ельца Полпредом Президента РФ в ЦФО.
Риски и шансы власти в «выгодном прошлом»
Нужно понимать, что, как отмечала М. Маколи, «переписывание истории происходит постоянно, что история служит политическим целям» [12, с. 146]. Исторический нарратив, испытывающий время от времени политическую ревизию, сказывается и на различных формах памяти. Обостряет проблему городской идентичности и периодическая смена власти. Каждая новая команда понимает город по-своему, что несёт свои риски для публичной легитимации.
Излишняя акцентированность мемориальных практик на теме Великой Отечественной войны делает власть заложником постоянной необхо-
димости если не изобретать какие-то новые формы жизни культуры или попыток реконструкции выгодного прошлого, то постоянного повторения одних и тех же форм памяти. В каких-то случаях политики памяти в рамках Ельца не хватает конкретизации. Поиск новых героев не увенчается успехом, а существующие героические концепты являются достаточно абстрактными. Так, вынесенный в качестве эпиграфа к данной статье, анонимный голос, объявляющий остановки в городском транспорте не объяснит, о каких именно героях идёт речь. Вряд ли это объяснят и чиновники из городской администрации, равно, как и жители улицы Героев.
Риск отсутствия других идей и сюжетов, возможно, не выглядит так угрожающе, как проблема с дееспособным менеджментом. Пытаясь конструировать «выгодное прошлое», власть оказывается в ситуации дефицита исполнителей. Требование масштабной и эффектной картинки может предполагать подключение больших масс людей, что сегодня невозможно без принуждения. Отсутствие креатива сказывается на качестве самих политик по работе с прошлым. Вообще, пришествие «ремесленника» в управление может быть чревато для самой системы, о чём когда-то едко высказывался М. Салтыков-Щедрин в «Господах ташкентцах» [14].
Активизация городской администрация в вопросах благоустройства имеет двоякое значение. С одной стороны, безусловно, город как будто делается удобнее, что не замедляет сказываться на новых формах публичной активности и проведения досуга. Реконструкция парков и скверов притягивает в обновлённые места отдыха большое количество горожан с детьми. Это не может не быть позитивным моментом. Правда, с другой стороны, подобный ребрендинг городских пространств вызывает справедливую критику, связанную с отсутствием зелёных насаждений, качества проведённых работ, ненадлежащего освещения и т.д. Вдобавок, всегда существует риск «утраты привычности» в образе города, о котором писал германский исследователь Г. Люббе [11, с. 60]. Такой риск, в принципе, в длинной треке своего развития способствует эстетическому отторжению от любых политик местной власти.
Мемориальный дискурс Ельца испытывает постоянную динамику. Важным агентом, как уже отмечалось, выступает сама администрация и её структуры. Власть прибегает к достаточно «недорогим», и, в контексте нашего рассуждения, «выгодным» практикам, дабы зафиксировать собственную заботу о городском пространстве памяти. Власть самостоятельно, с
выгодой для себя, определяет круг почётных граждан, равно, как и даёт названия новым улицам и возвращает старые названия. Вместе с тем, это не означает, что инфраструктура будет безупречной после новых переименований. Проблема маленьких провинциальных городов в России сегодня подтверждается постоянной экономией средств на поддержание инфраструктуры. Но если в освещение и уборку улиц необходимо вкладываться каждый день, то переименование не будет настолько бюджетным и трудоёмким делом. Герой К. Вагинова возвращается домой по Петрограду «по переименованным и вновь освещённым улицам» [7, с. 35]. Многие ельчане оказались в своё время в подобной ситуации. Переименование, как считает Г. Гачев, это «разрушения в сфере Слова, кража в топонимике, грабёж со взломом в памяти народной» [9, с. 492]. Разрушение привычных жизненных укладов и регламентов всегда сложно легитимируются в общественном сознании.
Приключения памяти в Ельце могут обнаружить довольно причудливые, отстраненные ситуации. Скажем, в одном месте всё ещё можно увидеть уцелевшую таблицу с улицей «Сталина», причём, она присутствует на здании образовательного учреждения. Новая стела с названием «Парк 40 -летия Октября» сконструирована таким образом, что слово «октябрь» наименее читабельным. Так городская власть повторяет федеральные тренды работы с памятью, в рамках которых память о событиях Великой Октябрьской революции оказывается деликатно замолчанной.
Вместе с тем, ресурсов власти всё равно хватает проводить культурную политику, опираясь, в большей степени, на собственной представление о том, как она должны выглядеть и чем быть наполнена. Поддержка общественного мнения является всего лишь необходимым дополнением, частью самой технологии.
Наряду с «выгодным» прошлым, на которое делает акцент федеральная власть, могут существовать и его локальные версии - собственная локальная история, выступающая политическим инструментом в легитимации самой власти.
Литература
1. Андерсен Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. Москва: Кучково поле, 2016. 416 с.
2. Ассман А. Новое недовольство мемориальной культурой. Москва: Новое литературное обозрение, 2016. 232 с.
3. Борев Ю. Эстетика. Москва: Политиздат, 1975. 399 с.
4. Бренд-платформа и айдентика города Ельца. URL: Бренд-платформа и айдентика города Ельца (artlebedev.ru) (дата обращения 10.01.2022).
5. Бурдье П. О телевидении и журналистике. Москва: Фонд научный исследований «Прагматика культуры», Институт экспериментальной социологии, 2002. 159 с.
6. Бурдье П. Социология политики. Москва: SocioLogos, 1993. 336 с.
7. Вагинов К. Козлиная песнь. Москва: Современник, 1991. 592 с.
8. Варламов И. Себя заштукатурьте. URL: Себя заштукатурьте — Teletype (varlamov.ru) (дата обращения 10.01.2022).
9. Гачев Г. Философия быта как бытия. Москва: Фонд «Мир», 2019. 735 с.
10. Календарь событий в Ельце. 2021. Елец: Управление культуры администрации городского округа Елец, 2021. 32 с.
11. Люббе Г. В ногу со временем. Сокращенное пребывание в настоящем. Москва: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. 456 с.
12. Маколи М. Историческая память и общество сограждан. Pro et Contra. 2011. №51. С. 134-149.
13. Миллер А.И. Вторая Мировая война в «войнах памяти» // Новое прошлое / The New Past. 2020. №4. C. 222-231.
14. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений в десяти томах. Том 3. Москва: Правда, 1988. 575 с.
15. Скиперских А.В. Город Елец в региональном культурном пространстве: провинция или центр? // Городские исследования и практики. 2019. Т. 4. №3. С. 71-88.
16. Скиперских А.В. Приглашение в «заколдованный город». История одной цитаты Владимира Турбина // Вопросы литературы. 2021. №5. C. 264-278.
17. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. 2005. №2-3 (40-41). С. 8-27.
18. Эппле Н. Неудобное прошлое: память о государственных преступлениях в России и других странах. Москва: Новое литературное обозрение, 2020. 576 с.
References
1. Andersen B. Voobrazhaemye soobshchestva. Razmyshleniya ob istokakh i rasprostranenii natsionalizma. Moskva: Kuchkovo pole, 2016. 416 s.
2. Assman A. Novoe nedovol'stvo memorial'noi kul'turoi. Moskva: Novoe literaturnoe obozrenie, 2016. 232 c.
3. Borev Yu. Estetika. Moskva: Politizdat, 1975. 399 s.
4. Brend-platforma i aidentika goroda El'tsa. URL: Brend-platforma i aidentika goroda El'tsa (artlebedev.ru) (data obrashcheniya 10.01.2022).
5. Burd'e P. O televidenii i zhurnalistike. Moskva: Fond nauchnyi issledovanii «Pragmatika kul'tury», Institut eksperimental'noi sotsiologii, 2002. 159 s.
6. Burd'e P. Sotsiologiya politiki. Moskva: SocioLogos, 1993. 336 s.
7. Vaginov K. Kozlinaya pesn'. Moskva: Sovremennik, 1991. 592 s.
8. Varlamov I. Sebya zashtukatur'te. URL: Sebya zashtukatur'te — Teletype (varlamov.ru) (data obrashcheniya 10.01.2022).
9. Gachev G. Filosofiya byta kak bytiya. Moskva: Fond «Mir», 2019. 735 s.
10. Kalendar' sobytii v El'tse. 2021. Elets: Upravlenie kul'tury administratsii gorodskogo okruga Elets, 2021. 32 s.
11. Lyubbe G. V nogu so vremenem. Sokrashchennoe prebyvanie v nastoyashchem. Moskva: Izd. dom Vysshei shkoly ekonomiki, 2016. 456 s.
12. Makoli M. Istoricheskaya pamyat' i obshchestvo sograzhdan. Pro et Contra. 2011. №51. S. 134-149.
13. Miller A.I. Vtoraya Mirovaya voina v «voinakh pamyati» // Novoe proshloe / The New Past. 2020. №4. S. 222-231.
14. Saltykov-Shchedrin M.E. Sobranie sochinenii v desyati tomakh. Tom 3. Moskva: Pravda, 1988. 575 s.
15. Skiperskikh A.V. Gorod Elets v regional'nom kul'turnom prostranstve: provintsiya ili tsentr? // Gorodskie issledovaniya i praktiki. 2019. T. 4. №3. S. 71-88.
16. Skiperskikh A.V. Priglashenie v «zakoldovannyi gorod». Istoriya odnoi tsitaty Vladimira Turbina // Voprosy literatury. 2021. №5. S. 264-278.
17. Khal'bvaks M. Kollektivnaya i istoricheskaya pamyat' // Neprikosnovennyi zapas. 2005. №2-3 (40-41). S. 8-27.
18. Epple N. Neudobnoe proshloe: pamyat' o gosudarstvennykh prestupleniyakh v Rossii i drugikh stranakh. Moskva: Novoe literaturnoe obozrenie, 2020. 576 s.
