CC BY
167
УДК 130.2 : 791.43/45 (47+57) : 2
Е. И. Аринин
Вторжение религии в советский кинематограф: между «волшебным» и «вечностью»1
В российской культуре более 1000 лет складывались амбивалентные отношения православия и язычества как «веры» и «волшебства», исторически восходящие к Библии. Советский кинематограф дифференцировал религию от магии, закрепляя исторические, социологические и онтогенетические дифференциации «вечного» и «волшебного» как отношения индивида к «таинственному».
For more than a thousand years, culture ambivalent relations between the Orthodoxy and paganism had developed in Russian culture as relations between «faith» and "magic", historically going back to the Bible. Soviet cinema separated religion from magic, fixing historical, sociological and ontogenetic differentiations of the «eternal» and the «magical» as the relation of the individual to the «mysterious».
Ключевые слова: религия, магия, СССР, советский кинематограф.
Key words: religion, magic, USSR, Soviet cinema.
В эпоху СССР слова «из всех искусств для нас важнейшим является кино» (В. И. Ленин), как помнят еще многие, были размещены чуть ли не в каждом кинотеатре, демонстрируя подчеркнутое признание властями особой значимости этой формы массмедиа. Уже в годы Первой мировой войны стало понятно, что возникнув как балаганное развлечение для ярмарок и технический аттракцион для салонов, это новое изобретение конца XIX века оказалось способным превратиться во влиятельное средство массовой пропаганды и новую синтетическую форму творчества, создающую подлинные шедевры «искусства великих иллюзий». Представляемый текст является попыткой анализа некоторых религиоведческих аспектов формирования советского кинематографа в ХХ веке (1918-1988).
Российская культура ХХ века вышла из XIX века, когда появилась новая бюрократическая терминология, где подданные Российского императора, принадлежащие к православной вере, и «идолопоклонники» (шаманы, «волхвы» и т. п.) оказались рядополо-женными [21]. Уваровский «поворот к национальному», а затем и к
© Аринин Е. И., 2017
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке гранта РГНФ/РФФИ: 16-0314076
«русскости», приводит к цензурному допуску в литературу сказочных сюжетов («Вечера на хуторе близ Диканьки», 1832), увлечению читающей публики обработками народных сказок и записями аутентичного фольклора. Такая ситуация радикально отличалась от прежнего 1000-летнего противопоставления «правой веры» и «нечестивого безбожия», утвержденного ещё нормами Кодекса Феодосия (Codex Theodosianus, 438), восходящими к Библии [6]. Вместе с тем, это исторически сложившееся в культуре разделение сохраняется и сегодня, когда даже в интернете невозможно найти текст на тему «верующий волшебник», хотя там обнаруживаются некоторые экзотичные учреждения, подобные «Русской православной школе магии и знахарства».
В науке это различие культур закрепилось с конца XIX века, когда Дж.Фрезер (1854-1941) в монографии «Золотая ветвь» (The Golden Bough: A Study in Magic and Religion, 1890) положил начало концептуальному разделению магии, религии и науки как особых форм и этапов глобального интеллектуального развития человечества, развивая известные идеи «закона трех стадий» О. Конта. В России первой трети XX века философское понимание различия мифа и религии дал А. Ф. Лосев (1893-1988), отмечавший, что хотя «религия и мифология - обе живут самоутверждением личности», но религия есть «принципиальное самоутверждение, утверждение себя в своей последней основе, в своих исконных бытийственных корнях», т. е. «в вечности», тогда как «миф есть ...образ личности» в данности [9, с. 484]. В этом контексте представляется возможным говорить о «волшебном» (сказочном, мифологическом) и «вечном» (религиозном, церковном) как о двух базовых моделях причастности индивида к «тайне бытия в мире» или «надзирания за границей с неизвестным», образующей особую социальную аутопойетическую субсистему (Н. Луман) [11, с. 64].
Российский кинематограф, как и мировой, с момента своего возникновения приобщился к «волшебному», начиная с короткого немого фильма «Русалка» (1910, В. Гончаров, 9 мин.) и ряда других, в том числе впечатляющей «Ночи перед Рождеством» (1913, В. Старевич, 41 мин.). Приобщение к «вечному» было весьма проблематичным, поскольку действовал цензурный запрет, помимо особо оговоренных случаев, на изображение в художественных фильмах представителей духовенства и царствующих особ [15]. Только события 1917 года создали юридические условия для возникновения «религиозного» кинематографа, началом которому, по-видимому, можно считать экранизацию исповедальной повести «Отец Сергий» Л. Н. Толстого (1918, Я. А. Протазанов, 112 мин.). Этот немой фильм, вызвавший си-
лой художественной игры актеров у зрителей глубокое потрясение, признается некоторыми исследователями первым в русской истории, посвященном силе христианской веры [20].
Начало ХХ века в России стало эпохой утверждения норм веро-исповедальных свобод, когда в 1903-1917 годы был предпринят целый ряд известных законодательных инициатив [27]. Начинается формирование новой семантики, где противопоставляют уже не столько «веру» и «нечестивое безбожие» (или «иноверие»), сколько «сердце» (совесть) личности (личную религиозность), с одной стороны, и принудительное «казенное благочестие», с другой стороны [19, с. 5]. Эти годы иногда описывают как короткий «золотой период» дискриминировавшихся ранее в Российской империи религиозных сообществ, особенно, старообрядцев [31].
Вместе с тем, 23.01.1918 публикуется программный «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви», согласно которому «каждый гражданин и гражданка получают право исповедывать по своему убеждению любую религию, поскольку религиозные действия не сопровождаются контр-революционными и уголовно наказуемыми деяниями», а кроме того «каждый гражданин и гражданка получают право не исповедывать никакой религии» [16]. Новым «господствующим исповеданием» становится вера в коммунизм, противопоставляемая религиозным предрассудкам, которые А. В. Луначарский характеризовал как «чудовища», «миазмы» и т. п. (1925) [12, с. 195]. Законодательно была выделена новая социальная группа -«верующие граждане всех культов» (1929) [1]. В этой группе шаманское камлание и православная литургия были отождествлены как частные разновидности культов, а анимизм и троичное богословие -как частные проявления антинаучного мировоззрения, наглядно изображенные, к примеру, в «Антирелигиозной азбуке» (1933) [3]. Вместе с тем, как отмечают М. Ю. Смирнов, М. В. Шкаровский и некоторые другие исследователи, в отношениях советской власти к религии были разные периоды, при этом до сих пор в историографии отсутствует достаточно разработанная аргументация смены курса религиозной политики [22, с. 90-106; 29, с. 8-9].
Так, с одной стороны, начинается радикальный «штурм небес», наглядные образы которого были представлены в «антирелигиозной фильме» как особом жанре новой кинопропаганды. Публикуются методические руководства, объясняющие, «что уже сейчас в антирелигиозной работе кино начинает занимать видное место: мы уже имеем около трех десятков фильм антирелигиозного содержания, правда, неравноценных и в большинстве своем недостаточно выдержанных»
(1930) [17, с. 3]. Началось конструирование, в том числе и на языке кино, нового воображаемого общества тех, кто верил, что «...скорая победа коммунизма опирается на неудержимое стремление трудящихся к организации ими самими без всяких царей, господ и богов всего общественного производства» [7]. В этом новом контексте повторная демонстрация в 1928 году фильма «Отец Сергий» в рамках празднования столетия со дня рождения Л. Н. Толстого вызвала бурную реакцию части СМИ, писавших, что его «приветствовали не столько рабочие зрители и советская общественность, сколько богобоязненные сектанты и старушки в полинявших шелковых чепцах... Вся гниль, где-то пропадавшая без вести, вдруг зашевелилась, сбросила с себя вынужденную спячку и валом поперла в кинотеатры смотреть свой социальный заказ» [14]. Вечной проблемой кинематографа стала балансировка между кассовостью, сопоставимой с водочным делом, и идейной выдержанностью [32, с. 27].
Важной стороной отвержения «гнили» стали попытки противопоставить ей социалистический реализм, способный создать яркие образы светлого будущего, которые воплощались, среди прочего, в визуальных формах жанров фантастики и сказки, представленных в первых художественных фильмах («Аэлита», Я. Протазанов, 1924), рисованных мультфильмах («Межпланетная революция», 1924) и кукольных фильмах («Новый Гулливер», 1935). Вместе с тем, проблемным оказалось отношение властей к волшебной сказке. Так, еще в 1911 году К. И. Чуковский, размышляя о своих маленьких детях, писал, что для них «мир... непознаваем, чудесен и одушевлен... чудеса реальны, деревья живые, звери умеют говорить, а под кроватью живут страшные чудовища, которых надо умилостивить», причем эти, скрытые за каждым словом волшебные образы, выступали именно как «религия с мясом и костями... , а не та абстракция, которая занесена в 'одобренный и рекомендованный' учебничек» [10]. После революции публикуются его «Крокодил» (1917), «Мойдодыр» (1923) и «Барама-лей» (1924), а в 1928 году он издает «Маленькие дети» - первое издание знаменитой книги «От двух до пяти» о феномене детской речи. Он одним из первых обратил внимание на тот очевидный факт, что каждый взрослый православный христианин (для 1911 года), как и строитель коммунизма (для 1928 года, когда вышло первое издание «От двух до пяти») может стать аутентичным только на основании трансформации «волшебных верований ребенка». В 1928 году публикуется монография В. Я. Проппа «Морфология сказки», где делается попытка семиотического осмысления феномена волшебной сказки как мифа и проявления универсальных ментальных структур [18,
с. 13, 19, 100]. Начинаются попытки создать революционные сказки, талантливым, но редким примером которых стало произведение А. П. Гайдара «Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твердом слове» (1933), а с 1935 года началось конструирование традиций празднования «волшебства Нового года», призванного вытеснить традиции прежнего Рождества [30].
Вместе с тем, известно резко негативное отношение к сказке как жанру литературы со стороны Н. К. Крупской, критиковавшей творчество К. И. Чуковского и положившей начало «борьбы с чуковщи-ной» [4]. Она писала, что «волшебные сказки создают почву для слепой веры во всякие небылицы, притупляют в детях чувство реализма», предлагая «составить такую хрестоматию, которая давала бы богатейший материал для опровержения давно отживших религиозных легенд, давала бы понимание того, что религия - обман» [8]. Сказка в таком контексте квалифицировалась как религиозный феномен, враждебный советским идеалам и реализму науки.
Результаты печально известной переписи населения 1937 года, показавшей, что после двух десятилетий активной атеистической пропаганды 56,7% граждан страны отнесли себя к верующим, выступили как свидетельство провала политики безбожия. Это совпало с попытками массового освоения и инструментализации «волшебства» в киноискусстве, где появился быстро ставший популярным жанр фильма-сказки, когда в 1938 году в СССР вышли сразу две ленты («По Щучьему веленью, по моему хотенью» и «Доктор Айболит»). А всего в «стране победившего атеизма» за годы советской власти было снято около 100 фильмов-сказок, многие из которых и сегодня находят своих благодарных зрителей, и это не считая не менее представительного ряда произведений жанра мультипликации. Разрешенное «освоение волшебного», однако, сопровождалось контролем над всеми возможными формами «приобщения к вечному», т. е. религии, где допускались только определенные визуальные образы, к примеру, сатирические в комедии «Праздник святого Йоргена» (Я. Протазанов, 1930), мрачно-суровые в ленте «Иван Грозный» (С. Эйзенштейн, 1944) или пугающие фанатичным сектантством в фильме «Тучи над Борском» (В. Ордынский, 1960). Если образ верующего и особенно священника был для советской идеологии эмпирическим воплощением религии (мракобесия, суеверий), воспринимавшейся как «отмирающее препятствие» на пути построения коммунизма, то образ волшебника, к примеру, в «Золушке» (Н. Кошеверова, М. Шапиро, 1947) представлялся безобидным, призванным развлекать детей, при этом обучая их добру.
Хорошо известно, что советская власть предпринимала попытки инструментализировать не только «волшебное», но и «вечное» (институт Русской православной церкви), стремясь практически им «овладеть», когда, к примеру, поддерживалась Живая Церковь или делалась попытка создать «Православный Ватикан» в Москве. Таким попыткам противостояли некоторые литературные произведения, к примеру, Я. Э. Голосовкера («Запись неистребимая», «Сожженный роман», 1925-1928) и М. А. Булгакова («Копыто инженера», «Мастер и Маргарита», 1928-1940), представившие понимание религии как «таинственных сил», которыми невозможно манипулировать [28]. Вместе с тем, первая публикация романа «Мастер и Маргарита» (1966) совпала с изданием фантастики «Понедельник начинается в субботу» (1965), где авторы утверждали, что «каждый человек - маг в душе», оппонируя знаменитому тезису Тертуллиана, что «каждая душа - христианка» [23, с. 86].
Именно в 60-е годы ХХ века заметно изменяется отношение к религии в среде творческой интеллигенции и политической элите, часть которой становится «верующей» [2]. Наиболее ярким кинематографическим воплощением этих изменений стал фильм А. Тарковского «Андрей Рублев» («Страсти по Андрею», 1966, 1971) [25]. В. В. Бибихин отмечал, что уже «в 1973 году мы знали, что военные политические стратеги планируют скинуть марксизм и взять на идеологическое обеспечение армии православие» [5]. В эти же годы на всесоюзном телевидении состоялась премьера фильма «Семнадцать мгновений весны» (1973), где впервые в отечественном кинематографе был представлен героический образ священнослужителя, причем немецкого, «вражеского» с точки зрения массового сознания и сложившихся стереотипов. Можно говорить, что начиная с фильмов А. Тарковского «Солярис» (1972), «Зеркало» (1974) и «Сталкер» (1979) в советскую реальность зримо и серьезно вторгается «таинственно-вечное». Гротескные, карикатурные, мрачные или криминальные образы прежних экранизаций начинают оттеняться не только сказочными и фантастическими, но и собственно художественными формами впечатляющих «манифестаций таинственного». По-видимому, только в фильме «Дважды рожденный» (А. Сиренко, 1983) впервые на советском экране, хотя и двусмысленно, показана «сила веры и молитвы», способная спасти на фронте.
Этнографы и антропологи первой половины ХХ века, к примеру, Б. Малиновский, пришли к выводу, что идея Дж. Фрезера о магии, религии и науке как этапах культурного развития человечества схематична, тогда как полевые исследования показывали, что «нет обществ,
какими бы примитивными они ни были, без религии..., магии... и науки» [13, с. 19]. Сходные идеи позднее высказывал и Дж. Р. Р. Тол-кин, набожный католик и известный автор «Властелина колец» («The Lord of the Rings», 1948), назвавший поверхностным противопоставление «волшебного» и «религии», полагая, что «Евангелия заключают в себе либо волшебную историю, либо нечто еще более величественное - то, в чем скрыта суть всех волшебных историй», ибо «не было иного сказания, которое люди (даже скептически настроенные) находили бы более истинным» [26, с. 94-95]. О неуничтожимости волшебного в культуре пишет известный психолог Е. В. Субботский [24, с. 5].
Важно обратить внимание на то, что советские экранизации сказок сочетают «волшебную форму» со специфичной этикой, позволяющей практиковать хитрость в отношении «чужаков» (к примеру, популярный сюжет «девочка и медведь»), дополняясь преодолением отчуждения и радостью взаимопомощи («Три медведя», 1937; «Чудесный колокольчик», 1949; «Машенька и медведь», 1960; «Девочка и медведь», 1980). «Чувства добрые» в ребенке стараются пробуждать такие известные произведения как «Ёжик в тумане» (Ю. Норштейн, 1975), «Волк и семеро козлят на новый лад» (Л. Аристов, 1975), «Красная шапочка» (Л. Нечаев, 1977) и целый ряд других. Более того, даже «институциональное зло» («школа чертей», исповедующая принцип «люби себя, чихай на всех и в жизни ждёт тебя успех») может преобразиться внезапно возникшей любовью («Чертенок № 13», Н. Лернер, 1982).
В целом, с религиоведческой точки зрения, при понимании условности любых типологических обобщений и признании значительно более многомерной реальности, представляется возможным выделить два типологических критерия анализа визуализаций причастности индивида к «таинственному», выступающему как:
1) нормативно-наглядные акторы, соответствующие представления и практики, объективно присущие религии как аутопойетической системе (Н. Луман), осознающей себя как «должная солидарная общность», соединяющая индивида с основанием бытия; что демонстрируется, к примеру, в таких фильмах как «Отец Сергий» (Я. Протазанов, 1918), «Праздник святого Йоргена» (Я. Протазанов, 1930), «Александр Невский» (С. Эйзенштейн, 1938), «Иван Грозный» (С. Эйзенштейн, 1944), «Тучи над Борском» (В. Ордынский, 1960), «Андрей Рублев» («Страсти по Андрею», А. Тарковский, 1966, 1971) или «Вий» (К. Ершов, Г. Кропачев, 1967);
2) внезапное (спонтанное) вторжение неких акторов, показывающих присутствие необычной (волшебной, сверхъестественной, явившейся во сне, таинственной, сказочной, чудесной, фантастической, внеземной) реальности, как это демонстрируется, к примеру, в таких детских фильмах, как «Морозко» (Ю. Желяжубский, 1924), «Доктор Айболит» (В. Немоляев, 1938), «По щучьему велению» (А. Роу, 1938), «Василиса Прекрасная» (А. Роу, 1938), «Морозко» (А. Роу, 1965), с одной стороны, и, с другой стороны, во «взрослом кино», к примеру, - «Аэлита» (Я. Протазанов, 1924), «Новый Гулливер» (А. Птушко, 1935), «Иваново детство» (А. Тарковский, 1962), «Сталкер» (А. Тарковский, 1979), «Бриллиантовая рука» (Л. Гайдай, 1968) или «Иван Васильевич меняет профессию» (Л. Гайдай, 1973).
В свою очередь, эти «вечные» (церковно-таинственные) или «волшебные» (таинственно-магические) формы могут быть охарактеризованы с позиций двух типологически различных этических установок и коммуникативных практик, направленных на:
а) трансформацию «чужого» (иноземного, иноприродного, сверхъестественного) как конкретного актора с помощью хитрости и таинственных сил ради достижения своего привычного порядка бытия. Эти таинственные силы демонстрируются как «волшебные» (добрые) или «колдовские» (злые) в детских фильмах-сказках, как, к примеру, «Кощей бессмертный» (А. Роу, 1944) и др. Во взрослом кино впечатляющие изображения таинственных сил сопровождались их ироничными, гротескными или сатирическими разоблачениями, где одним из наиболее ярких примеров является сюжет о мгновенной религиозности героя Андрея Миронова в комедии «Бриллиантовая рука» (Л. Гайдай, 1968), оказавшегося вдали от берега моря и испытавшего «прилив и отлив веры» в течение 1 минуты.
б) трансформацию (преображение) себя, переживание чуждого в себе и подвиг самоотречения (самопреодоления, самопреобразования и самоовладения) силой имманентной веры как феномена спонтанной устремленности (воли, совести) личности к целостной и искренней органичности самобытия в гармонии с высшей подлинностью, истинным бытием, действительно справедливым и прекрасным в их единстве («каждая душа жаждет блага»); все это переживается как альтернатива обычной жизни, включая и бытовую религиозность как слишком приземленную, человеческую, неудовлетворительна., нуждающуюся в критике и готовности к «не от мира сего» (отрешенному, жертвенному, безумному и т. п.) поведению, - как это демонстрируется, к примеру, в таких фильмах как «Андрей Рублев» («Страсти по Андрею», А. Тарковский, 1966, 1971), «Старая, старая сказка»
(Н. Кошеверова, 1968), «Семнадцать мгновений весны» (Т. Лиознова, 1973), «Обыкновенное чудо» (М. Захаров, 1978), «Тот самый Мюнхгаузен» (М. Захаров, 1979), «Сказка странствий» (А. Митта, 1982), «Ностальгия» (А. Тарковский, 1983), «Формула любви» (М. Захаров, 1984), «Жертвоприношение» (А. Тарковский,1986) и ряде других. Требуется дальнейшее и детальное исследование этих дифференциаций.
Список литературы
1. «О религиозных объединениях». Постановление ВЦИК и СНК РСФСР, 8 апреля 1929 г. [Электронный ресурс] - URL: http://sssr.regnews.org/doc/xw/n0.htm
2. Аверинцев С. С. Обращение к Богу советской интеллигенции в 60-70-е годы [Электронный ресурс] - URL: http://www.evangelie.ru/forum/t41879.html.
3. Антирелигиозная азбука [Электронный ресурс] - URL: http://aquatek-filips.livejournal.com/210201.html
4. Беззубцев-Кондаков А. Е. Когда крокодилы были левиафанами... [Электронный ресурс] - URL: http://www.topos.ru/article/4525
5. Бибихин В. Для служебного пользования [Электронный ресурс] - URL: http://inigo.ra/wp-content/uploads/2014/12/Владимир-Бибихин-<<Для-служебного-пользования».pdf
6. Кодекс Феодосия «О язычниках, жертвоприношениях и храмах» / пер. с лат. и комм. М. А. Ведешкин // Научные ведомости Белгород. гос. ун-та. - 2013.
- № 27. - С. 38-47.
7. Красиков П. Женщина, религия и коммунизм // Революция и церковь. Ежемес. журн. - 1919. - № 2 (февр.). - С. 1.
8. Крупская Н. К. Об антирелигиозной пропаганде в начальных, средних школах, в школах взрослых, в кружках и клубах //Возгорится факел разума. - М., 1986, С. 164,165.
9. Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Из ранних произведений. - М., 1990.
10. Лукьянова И. Не отрывайте хвосты головастикам [Электронный ресурс]
- URL: http://www.semya-rastet.ru/razd/detskaja_vera/
11. Луман Н. Дифференциация / пер. с нем. - М., 2006.
12. Луначарский А. В. Религия и просвещение. Труды Первого всесоюзного съезда безбожников. Стеногр. отчет, вып. 4. - М., 1925.
13. Малиновский Б. Магия, наука и религия / пер. с англ. - М., 1998.
14. Марина Кузнецова Отец Сергий. Художественный фильм [Электронный ресурс] - URL: https://www.russkoekino.ru/books/ruskino/ruskino-0013.shtml
15. Отец Сергий [Электронный ресурс] - URL: https://plus.kinopoisk.ru/film/40899/details/trivia/
16. Письмо об отношении к религиозным обществам // Революция и церковь. Ежемес. журн. - 1919. - № 2 (февр.). - С. 38.
17. Полтевский А. Н Антирелигиозная фильма. Справочно-методическое пособие по работе с антирелигиозной фильмой в клубе и избе-читальне - М.: ГИХЛ, 1930.
18. Пропп В.Я. Морфология сказки - Л., 1928.
19. Рейснер М. А. Государство и верующая личность. - М., 2011.
20. Рубцов В. Яков Протазанов. «Отец Сергий» [Электронный ресурс] -URL: http://okultureno.ru/journal/ view?id=511
21. Сведения к форме 26 о иноверцах по городам и уездам Владимирской губернии за 1843 год. Государственный Архив Владимирской области. Фонд 14, опись 1, том 5, дело 5867, л. 1-25.
22. Смирнов М. Ю. Религиоведение в России: проблема самоидентификации // Вестн. Моск. ун-та. - Сер. 7. Философия. - 2009. - № 1 (январь-февраль).
- С. 90-106.
23. Стругацкие А. и Б. Понедельник начинается в субботу // Будущее. ХХ век: Исследователи: фантастические романы. - М., 2009.
24. Субботский Е. В. Неуничтожимость волшебного: как магия и наука дополняют друг друга в современной жизни. - М.; Берлин, 2015.
25. Такахаси С. «Андрей Рублев» А. Тарковского: Интерпретация русской истории в контексте советской культуры // ACTA SLAVICA IAPONICA. - 2011.
- № 29. - С. 65-86.
26. Толкин Дж. Р. Р. Дерево и лист / пер. с англ. - М., 1991.
27. Фёдоров В. А. Временное правительство и его вероисповедальная политика [Электронный ресурс] - URL: http://www.pravenc.ru/text/155432.html
28. Чудакова М. Иисус и Иешуа: о внутренней связи романов М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и Я. Э. Голосовкера «Сожжённый роман» // Дружба народов. - 1991. - № 7. - С. 136-141.
29. Шкаровский М. В. Русская православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 годах). - М., 2005.
30. Шульга Е. В. Праздник новогодней ёлки в школах России: век вчерашний - век нынешний // Историко-педагогический журнал. - 2012. - № 2. -С.161-182.
31. Юрьева С. Золотой век старообрядчества [Электронный ресурс] - URL: http://www.religare.ru/2_22754.html
32. Юсупова Г. М. «С большим материальным и художественным успехом...» Кассовые феномены популярного искусства 1920-х годов: Кино. Литература. Театр. - М., 2016.
