CC BY
22
ВРАСТАЮ В РЕГИОН*
Академическая среда во всем мире довольно единодушна в своем пиетете к степеням и рангам (я это еще раз прочувствовал, когда оппонировал на защите диссертации в старейшей Горной Фрайбергской академии в Германии). «Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан», — не мной и не вчера сказано. Я хотел быть ученым. Но надо было наконец-то задуматься о том, как стать кандидатом. Мои успехи в теории вовсе не были очевидны для большинства моих коллег (до официального принятия тектоники плит оставались годы), да и от молодого ученого ждали совсем иного: не каких-то завиральных идей, а добротной региональной работы, в которой он должен был показать свою квалификацию в сборе полевого материала и его обработке. Без этого продвижение по службе (а значит, и повышение зарплаты) было проблематично. А я обзавелся семьей, и ее надо было кормить.
Зима 1966—1967 гг.
У меня уже были большие наработки по тектонике осевой части Приполярного и Северного Урала. Собранный материал, как я сейчас понимаю, был вполне достаточным для написания в короткий срок вполне приличной диссертации. Однако он далеко не вписывался в те схемы, которые тогда преобладали. Виргация доуралид, влияние Главного Уральского глубинного разлома на метаморфизм, перевернутый характер разреза древних толщ и их эв-геосинклинальный характер — все то, что так хорошо проходило у А. С. Перфильева и Ю. Е Молдаванцева на Полярном Урале, «не катило» у меня на Приполярном.
Требовалось время, чтобы новые идеи об азимутальном несогласии доуралид и уралид, связях метаморфизма с куполовидными структурами, о преимущественно древнем возрасте гра-нитоидов, о неэвгеосинклинальном характере древних толщ Приполярного Урала, о грабеновых формациях и другие идеи дозрели, оформились, были вполне осознаны мною и моими соавторами и стали привычными, не вызывали реакции отторжения у других. Да и сам я пал жертвой обычной болезни, которую неоднократно наблюдал по-
том у моих учеников и младших коллег: хотелось включить в диссертацию и все, что уже наработал, и выяснить еще и этот вопрос, и этот, и этот. Вдобавок, предложенная мною тема по тектонике Осевой зоны встретила, по подспудным околонаучным причинам, сопротивление в институте. Чтобы не уходить с Урала, пришлось заняться тектоникой складчатых структур западного склона Приполярного и Северного Урала. Это и стало официальной темой моей будущей диссертации, которую я должен был писать, приобретя статус аспиранта (настоящая тема была ещё в тумане).
Поступление в заочную аспирантуру было актом чисто формальным, поскольку кандидатские экзамены я уже сдал, а тема моих исследований вписывалась в планы новой лаборатории региональной геологии под руководством А. И. Елисеева, который к этому времени, загорелый до черноты и полный экзотических впечатлений, вернулся из Африки, где проработал два года по контракту на геологической съемке после защиты кандидатской диссертации.
Кандидатские экзамены — особый разговор. Как и кому я сдавал экзамен по специальности, уже и не припомню — по той причине, видимо, что это было нетрудно. Читал я литературу все эти годы не для сдачи экзаменов, а из более общих требований со стороны выбранной профессии. Особенно много прочел по тектонике (по теории — практически всё стоящее). Кстати, книжка Ю. М. Шейнманна по теории геосинклиналей (изданная где-то в Магадане, где он, как мне потом стало известно, отбывал срок по политической статье) — того самого Шейнманна, с которым я спорил в печати, — принесла мне большую пользу. Вообще если хочешь с кем-то полемизировать, то будь добр, досконально разберись в его идеологии и аргументах.
Что касается иностранного, то я мог сдавать сразу и английский, и немецкий (я прилежно посещал обе группы), но почему-то мне показалось, что это выпендреж, и, сдав английский, на сдачу немецкого не пошел (дескать, знания и так при мне). А зря. Как оказалось, тем самым я обидел свою милей-
шую преподавательницу — Альму Яковлевну Штрем. Какое-то затмение нашло. Или просто устал. До сих пор жалею об этом.
С философией получилось и вовсе интересно. Записавшись на курсы, я ни на одно занятие не ходил: жаль было времени. Думал, что университетского багажа хватит, плюс учебник, который я все же перечитал. Однако перед экзаменом открыл билеты (больше ста вопросов) и ахнул: прямых ответов на эти вопросы учебник не давал. Я понял, что мне не сдать. К счастью, на курсы ходило очень много народу. Перед экзаменом всех разбили на экзаменационные группы и установили время для консультаций. Тут я напрягся и посетил все консультации, так что по каждому вопросу у меня было записано несколько ключевых фраз из ответа преподавателя. Сдал на отлично, хотя по некоторым признакам почувствовал: преподаватель, обладая хорошей зрительной памятью, явно усек, что я не ходил на его лекции. По курсу погонял. Но ответами был доволен. Такая была наука. Прямо по известной пьесе: «Думай, что говоришь, когда говоришь, что думаешь».
Планировалось (я очень хотел и добивался этого), чтобы руководителем моей диссертационной работы был известный исследователь, работавший в Геологическом институте в Москве, — Николай Павлович Херасков. Но в связи с его внезапной смертью, повергшей в шок всех знавших его людей, руководство взял на себя Андрей Степанович Перфильев, его ученик (сам только-только защитивший кандидатскую), исследователь в то время, конечно, менее известный, но, безусловно, талантливый, фонтанирующий идеями и компанейский. К великому сожалению, он уже тоже ушел из жизни. У Андрея Степановича было важное качество: он не обижался, если с его идеями на соглашались, и не навязывал их силой авторитета. С ним можно было спорить, с ним приятно было делиться новенькими, только что полученными фактами, что я и делал с большим удовольствием в течение многих лет как до, так и после защиты своих диссертаций — и кандидатской, и докторской. А спорить пришлось не только по Центрально-
* Начало в БеоНнике № 3, 2009, с. 20—24.
Уральской зоне, но и по вопросам тектоники западных зон Урала: я, в частности, восстал против популярных тогда идей о периклинальных прогибах и о геосинклинальной природе западного склона Урала. На предзащите у меня в связи с этим возникли серьезные проблемы. Но об этом потом.
Пришлось мне осваивать новую территорию (Западно-Уральскую складчатую зону) и полностью перейти на такую схему полевых работ: заброска вертолетом — спуск по реке на резиновой лодке. И опять экспедиции — не то что сейчас, короткие, а по три с половиной месяца. Недаром говорилось: геология — не профессия, это образ жизни.
Неба кусок на двоих,
Хлеба кусок на двоих,
Соли мешок на двоих.
Дали дорог твоих —
Мне не прожить без них.
Мне не прожить без костров,
Без проливных дождей,
Без продувных ветров,
Без пробивных людей,
Без завиральных идей.
Мне не узнать без дорог Благости тишины,
Мне не узнать без тревог Свежести новизны,
Как без ливней весны —
Неба голубизны.
Быть может, благодаря геологии и тому, что она проросла корнями всю мою жизнь, мне никогда не было скучно. Наоборот, всегда не хватало времени.
Щугер—1967
Итак, год 1967-й. Начало июня. План предельно прост. Заброситься в верховье р. Щугер вертолетом и спуститься на резиновых лодках по течению к его слиянию с р. Печорой. И, как говорится, далее везде. Детальным изучением структур западного склона Урала никто не занимался. Были статьи П. С. Оф-фмана. Но к нему накопилось очень много вопросов.
Понемногу набирался отряд. Вакансия полевого рабочего заполнилась как-то сама собой. Однажды передо мной предстал невысокий субъект, худой, с мутноватыми от похмелья глазами. Я как увидел его, решил: не возьму. Однако он, предвосхищая мои слова,
сказал, что страдает запоями и хотел бы в экспедицию, чтобы быть от водки подальше. А зовут его Иван. Короче, он меня подкупил своим откровенным признанием. Я его взял, и не пожалел. Иван оказался очень толковым и работящим помощником. А к концу сезона без водки сильно окреп и поздоровел. А через год — и женился.
Коллектором взяли из института лаборанта Вольку — юного и несколько снулого кадра. Он оказался к тому же сильно близорук, но поначалу скрывал это. Впрочем, в ходе работ оказалось, что он не безнадёжен и способен к обучению.
Возникла проблема с поварихой (вернее, с её отсутствием). Всех особ женского пола, способных сварить суп и кашу и готовых кормить не только нас, но и комаров, в институте уже разобрали. Но тут подошел пожилой мужичок, пенсионер. У него был свой интерес: рыбалка. На предложение кашеварить согласился без колебаний. Статус заядлого рыбака сам по себе подразумевал способность сотворить что-нибудь пожевать. Звать мы его стали Кузьмич, по причине резкой возрастной разницы с нами; имя как-то сразу отвалилось и не запомнилось. Из повадок в памяти остались феноменальная прижимистость этого кормильца (мог проквасить соленую рыбу, вместо того чтобы выставить на стол) и потрясающая способность спать в спальном мешке входом вниз, к земле, и при этом не задыхаться. Комары ему по этой причине на ночевке не были страшны, остальные же спали в пологах.
Отряд сформировался. Можно ехать. И вот тут-то нарисовался Яша Юдович, новенький сотрудник института. Но это он для других был новенький. Я-то его сразу вспомнил. Резкий фирменный орлиный профиль, копна
смоляных кудрей почти что «афро» (о где они теперь?!) — он не мог не примелькаться мне уже эдак десять лет тому назад, поскольку учился курсом старше на геолфаке Московского университета! И хотя мы не были, как говорится, официально представлены, наши пути многократно пересекались; оказались общие знакомые, приятели — тот же незабвенный Бруно Дембовский (хулиган, пьяница, геолог-съемщик от Бога, веселый, компанейский мужик и добрый человек). Уже это позволяло надеяться, что мы сработаемся. Так оно, по сути, и оказалось, несмотря на несходство характеров, которое, вероят-
но, этому только способствовало. В общем, взяли и его, рассчитав заново продукты и снаряжение.
Забросились мы из той же Печоры вертолетом в верховье Щугера, выгрузившись на песчаную косу ниже знаменитой Тельпосской ямы, почти напротив горы Тельпосиз — гигантской пирамидальной вершины с ледниковым цирком и озером, господствующей над окрестной территорией. Поднявшись чуть выше по берегу от места посадки, увидели редкостную картину: по обеим берегам реки с мощным, быстрым течением (хоть и яма, т.е. глубокая часть русла, но быстра, как перекат) стоит едва ли не с десяток людей в полевой одежде, и все хлещут спиннингами. Рядом привязаны лошади. Ясно: коногоны завернули на рыбное место. И нет-нет, да кто-то из них вытаскивает большую, сильную рыбину. Ну у меня и взыграло ретивое. Быстро наладил свой спиннинг, вышел к берегу, стал кидать блесну. Раз, другой... Вдруг сильный рывок — подумал, что зацеп. Нет, рыба! Тащу, немного проводя вниз вдоль берега. Вот она уже на берегу, мощно упирается хвостом и. срывается. Секунда замешательства. Я смот-
Над Щугером. Вдали г. Тельпосиз
рю на рыбину, она — на меня. Вот-вот опомнится и уйдет. Рядом стоит Яша. тоже в оцепенении. Немая сцена. Я кричу ему: «Падай!» Он падает, отгораживая добыче путь к отступлению. Всё. Мы победили. Уходим, унося трофей, утихомиривая в себе азарт и алчность.
Первым делом, конечно, сходили на Тельпосиз. По К. А. Львову, именно в этих местах находятся стратотипы тель-посской, хыдейской и щугорской свит — весь ордовик. Сама гора не разочаровала. Действительно-таки гнездо ветров. Рваные скалы в сочетании с ровнейшими площадками нагорных террас на высоте до полутора и более километров, ледниковое озеро с еще не растаявшим льдом на подходе к вершине. Тельпос-ская свита нижнего ордовика соответствовала ожиданиям. А вот хыдейской свиты среднего ордовика на ручье Хы-деель (на склоне горы), которая соответствовала бы литературному описанию, фактически не оказалось, несмотря на хорошую обнаженность. Загадка.
На следующий день началась будничная полевая жизнь. Из двух больших десантных лодок НЛ-5, используя прихваченные из Печоры доски, строим грузовой плот, ставим на него вьючные ящики. Оставляем две разъездные лодки. Теперь — вниз по течению. Итак, нас пять человек, не считая собаки — лохматого пса по кличке Рекс (собственность Кузьмича). В этом коллективе два научных сотрудника, каждый со своим опытом, своими задачами и своими тараканами в голове. У буду-
Плот из двух десантных лодок НЛ-5
щего Корифея Литохимии за спиной длительные и плодотворные исследования углей в Якутии. В дальнейшем он намерен собирать материал по геохимии осадочных отложений. О моем прошлом опыте читателю уже известно. А вот что и как я буду делать — это я и сам знаю только приблизительно. Это сейчас теория формирования складчато-надвиговых поясов форлан-да разработана и методика их изучения расписана в деталях. А тогда (до начала 80-х гг.) теории этой ещё не было.
Вообще-то вводная, которую я сам себе поставил, достаточно проста и без теории. Задача: как можно подробнее и достовернее изучить морфологию складчато-надвиговых структур в разрезах реки Щугер, чтобы получить материал для составления геологических разрезов и суждения о генезисе этих структур. Способ выполнения: плыть вниз по реке, останавливаясь в удобных местах и документируя все без исключения обнажения, фотографируя, промеряя их шагами, делая многочисленные замеры геологическим компасом, всё зарисовывая. При этом необходимо непрерывно сверяться со всем стратиграфическим материалом (т. е. с дан-
ными по возрасту этих пород), какой только удалось извлечь из опубликованной литературы и взять у сотрудников института (Спасибо им! Без стратиграфии тектоника слепа, а стратиграфия без тектоники тупа).
Поплыли. Река спокойная, без ревущих порогов. Не чета тем же Вангыру, Кожыму или Лемве. Правда, на больших плёсах встречный ветер может запросто не пустить вперед, как ни упирайся вёслами. Время от времени скалы с обеих сторон подходят к самой реке, обрываясь в воду и отражаясь в ней. Такие места, безумно красивые, называются воротами. Есть там Верхние, Средние и Нижние ворота, сложенные крутыми пластами каменноугольных известняков.
Река практически безлюдна. Были, конечно, редкие встречи. Как-то вот встретились с рыбаками, постояли-по-говорили, вдруг Волька садится в лодку с мотором, человек на корме даёт газу, и лодка скрывается за поворотом. Немая сцена. Минут через десять появляется на берегу, вернувшись пешком. «Ты чего?» — спрашиваем. Отвечает: «А я никогда не ездил на лодке». Вот такой кадр.
Каскад водопадов на руч. Хыдеель
Тельпосиз с реки. Рисунок автора
У«
г® БеонНик, май, 2009 г., № 5
Остров Овинди
Была пара эпизодов, связанных с медведем, с его участием. Однажды шли мы с Волькой, я впереди, он сзади, как всегда нога за ногу, ковыряясь в кедровой шишке. В очередной раз оглядываюсь, а парня-то и нет. Я — обратно, кричу, никто не отзывается. Потом вдруг откуда-то издалека из леса слышится его испуганный голос. Пришел, запыхавшийся, глаза на лбу. Понял, что по примятой траве он пошел не по моему, а по медвежьему следу. Очки начал надевать, кажется, именно после этого случая.
Другой случай был более неприятным. Мы уже закончили маршрут и вышли к лагерю ниже Овинди, почти напротив этого оригинального острова-скалы в русле реки. До конца рабочего дня оставалось время, Яша с Иваном еще не пришли из маршрута, и я решил переплыть реку и посмотреть скалы на противоположном берегу реки. Что характерно: Рекс, который всегда крутился у ног и был готов пойти с нами, если позовут, куда угодно, тут с нами не пошел. Это меня не насторожило. А надо сказать, что в поле
нам тогда давали для самоохраны бельгийский трофейный парабеллум, довольно тяжелую железяку. Я с ним днем ходил, но к вечеру он мне уже настолько осточертел, что я его положил под замок во вьючный ящик.
Переплыли мы на другой берег, лодочку привязали, я направился к обнажениям, Волька сзади плетется, опять кедровую шишку лущит. Скала, к которой я подошел, была в лесу и выходила из леса прямо к воде, образуя тупик. Стукнул я молотком по камню и слышу: кто-то из этого тупика бежит, сучья ломает. Оглянулся: ба-атюшки-светы! Медведь! Я его спугнул. И направляется он прямо ко мне. Я за кобуру — а оружия нет. Что делать? Напугать? Заорал со всей дурацкой мочи. Медведь как бы опомнился и, возможно, только тут меня и увидел. Как бежал галопом — так же галопом, очень ловко, сделал два прыжка в сторону. Остановился. И попер на меня уже сознательно. В это время Волька сзади: Что? Что? Я оглядываюсь на него и обычным голосом говорю: «Осторожно. Назад. Медведь». Тут-то медведь и испугался почему-то.
Развернулся и бросился прямо на почти отвесную скалу. И опять я подивился его ловкости: рывок, другой — только камни полетели, потом затрещали сучья наверху, и всё стихло.
Испугаться я не успел, слишком быстро надо было соображать. Правда, последующие полчаса говорил растягивая слова. Поймал себя на этом — и самому смешно стало. Рассмеялся — отпустило. А по размышлении здравом решил, что не только медведю, но, возможно, и мне крупно повезло, что я пистолет не взял. Еще не хватало его подранить.
В трудах прошли почти три месяца. Мы выплыли на Печору, и осторожненько, бережком, чтобы ненароком не потопил какой-нибудь катер, наша флотилия прошла вниз от устья Щугера до села Усть-Соплеск на левом берегу. При этом ухитрились войти в незаметный непроточный рукав («заманиху»), да там и стали. Уж очень Яша стремился попасть на почту — и, как выяснилось, неспроста. Он получил сообщение о рождении сына.
Мы это дело, конечно, отпраздновали, а на другой день вышли к селу Усть-Воя, невдалеке от которого находилось брошенное Усть-Войское месторождение оселкового камня, которое в своё время поставляло точильный камень с естественной битумной смазкой для всего Печорского региона. Там оказалось много чего интересного и для меня, и для Яши, и мы потом даже опубликовали совместную (с В. А. Чер-мных) статью. Меня особенно привлекал двойственный тектонический характер Воя-Соплесской антиклинали: с одной стороны, принадлежность девонскому грабену северо-западного простирания, инвертированному (превращен-
Средние ворота Щугера
БеонНик, май, 2009 г., № 5
Я, Иван и Яша у Войского карьера точильного камня
ному в вал) в предпермское время; с другой — образование еще более молодой, наложенной линейной складки уральского простирания вследствие давления с востока.
С точки зрения геохимии помимо многих вопросов, поднимаемых в этой статье, интересен тот факт, что мы имеем здесь дело с разрушенным нефтяным месторождением, и содержащиеся в песчаниках битумы сами по себе в будущем могут представлять промышленный интерес. Всё в конечном счете определяется ценой барреля. Канадцы до кризиса уже вовсю экспериментировали с месторождениями битума. Недаром в статьях, опубликованных лет за пять-шесть до нашей, Н. И. Марковский называл Усть-Войское месторождение «Печорской Атабаской». Атабаска — река в Западной Канаде и месторождение битуминозных песков там же.
Снявшись с причала, мы пересели на пароходик, добрались до вокзала в Печоре, отправили образцы и лишнее снаряжение. Яша отбыл домой, а я налегке в быстром темпе, почти бегом, сделал ещё небольшой маршрут — по железной дороге добрался до речки Каменки, и по ней сплыл обратно к городу, познакомившись при этом со структурой Кожво-Каменского вала.
Наш путь по Кожве через нижний склад леспромхоза я вряд ли забуду: с обеих сторон нависают горы бревен, каким-то чудом удерживаемые бонами, и между ними петляет стремительная узкая протока. Мелькнула паническая мысль: «А что там впереди? Что
если поток уйдет под бревна? Засосет —только чмокнет». Но, видимо, всё было под контролем, и мы добрались до места, не превысив положенную нам сезонную норму приключений. Кузьмич в последний вечер на Каменке даже успел отловить несколько приличных щук. Вспорол, посолил и сложил в рюкзак: «Это моей бабке гостинец».
Зима 1967—1968 гг.
Зимой (как у геологов говорится, в камеральный период) дел хватало. Опубликовал в 1968 г. две статьи в геологическом сборнике института. Одна из них—по материалам 1964 г. о характере контактов массива Мань-Хамбо. Недавно (лет этак через 40 после публикации) на мою статью сослался М. Г. Леонов, который получил подобную же картину, но значительно более подробную по причине хорошей обнаженности, в результате изучения деформированных гранитных массивов на Тянь-Шане. Ну что ж, хорошая работа зря не пропадёт.
Другая статья была связана с тем, что в нашей спецчасти имелась прекрасная коллекция аэрофотоснимков на большую часть территории Приполярного Урала, заказанная еще до моего появления в институте. Я их все отде-шифрировал, опираясь на навыки, полученные в университете. Нарисовался прекрасный двойной купол 100x40 км в поперечнике. Эта структура явно доминировала в регионе: здесь надо было искать и наиболее древние, и наиболее метаморфизованные тол-
щи. Ничего подобного на обзорных картах того времени ещё не было — возможно, потому, что в их основе лежала стратиграфия К. А. Львова, который в основании разреза ошибочно выделял шатмагинскую свиту со стратотипом на водораздельной горе Шат-мага (не в ядре, а на западном крыле купола). Неверная стратиграфия — значит, ошибочная тектоника. Статья вышла в соавторстве с Н. И. Тимониным, который отдешифрировал гряду Чернышова (тектоника гряды была темой его кандидатской).
В дальнейшем я стал сводить в единую карту Приполярного Урала все крупно масштабные геолого-съемоч-ные планшеты и карты, приведенные в тематических работах. Всё подтверждалось и детализировалось. Потом выяснилось, что подобная сводная карта делалась и производственниками в Воркуте, а новой стратиграфией всерьез занялась Л. Т. Белякова, которая защитила кандидатскую диссертацию на эту тему двумя годами позже меня. Её руководитель Б. М. Келлер, даже интересовался, уж не собираюсь ли я писать диссертацию по стратиграфии. Ну я его успокоил в том смысле, что стратиграфия для меня не цель, а средство.
В упрощенном виде карта, которую я делал, вошла в мою диссертацию и последовавшую за ней монографию. Чтобы её сделать, приходилось неоднократно и надолго ездить в геологические фонды (архивы), которые в это время находились в Воркуте. Обычно это случалось в середине зимы, когда световой день равнялся двум-трем часам, а путь от гостиницы в экспедицию, проходил через реку по заметаемой пургой тропинке в снегу. И мы наглядно убеждались, что нашим коллегам, которые там жили, северные надбавки выплачивают не зря. В Сыктывкаре — тоже в общем-то северном городе — надбавки ввели, когда я оттуда уже уехал.
Бывал я в Воркуте и в другие времена года — и весной, когда в июне на улицах города только начинают распускаться листики полярной ивы, а в тундре появляются первоцветы, и летом, когда вдруг на несколько дней могла навалиться тяжелая жара. А то и снежком припорошит. И кислорода, говорят, здесь на 30 % меньше нормы.
С Воркутой много чего было связано; одно время там даже жили мои родственники — тетка с материнской стороны (врач-фтизиатр, актуальная про---------------------------------27
фессия в те времена в воркутинских лагерях) и двоюродная сестра. Там были друзья — к прискорбию, многие ушли из жизни. Воркутинское сообщество в то время было весьма колоритным: на одном полюсе — вышедшие на волю и осевшие там уголовники, на другом — интеллигенты высшей пробы: артисты, инженеры, геологи, попавшие туда тоже не по своей воле. Из геологов старшего поколения, с которыми я был довольно близко знаком (не только встречался по работе, но и бывал в гостях), назову К. Г. Войновского-Кри-гера, А. В. Македонова, Л. Н. Белякова. Одиссея каждого из них обросла легендами и заслуживает отдельного расска-
за — но об этом уж как-нибудь в другой раз.
Весенние цветы Видали я и ты,
Нездешней красоты Под небом Воркуты.
Минуло столько лет,
Я им гляжу вослед.
В кармане у меня Просроченный билет.
И не вернуть мечты Туда, где я и ты:
И не цветут цветы Под небом Воркуты.
К этому времени я стал осмысливать собранные в предыдущие годы материалы по тектонике и понемногу формулировать выводы, исподволь подбираясь к сути будущей диссертации, у которой фактически ещё не было названия (тема заочной аспирантуры — не в счёт; я был уверен, что она расширится). Помогли регулярные молодежные конференции — хорошая тренировка в написании тезисов и в публичных выступлениях (например, на конференции 1967 года я сделал четыре доклада, всё в счет будущей диссертации, название которой, повторюсь, я ещё не сформулировал).
Чл.-корр. РАН В. Пучков (Продолжение следует)
Дети поздравляют
ветеранов с
МАЯ
Салют. Коля Жидов, 5 лет
Салют. Полина Голубева, 6 лет 28----------------------------------------
