ВОЙНА И ПЛЕН. УЗНИКИ ВООРУЖЕННЫХ ФОРМИРОВАНИЙ ГЕРМАНИИ И ЕЕ СОЮЗНИКОВ В ЛАГЕРЯХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В ЭСТОНСКОЙ ССР. [ХОДЯКОВ М.В. ИНОСТРАННЫЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ В ЛАГЕРЯХ НКВД — МВД ЭСТОНИИ. 1944–1949 гг. СПБ.: БУМАЖНЫЕ КНИГИ, 2016. 320 С.] Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 94(474.2+430) «1944/1953» : 355.257 ББК 63.3(2)622.1 Н 62

DOI: 10.24411/2409-1413-2018-10049

Илья Никифоров

ВОЙНА И ПЛЕН. УЗНИКИ ВООРУЖЕННЫХ ФОРМИРОВАНИЙ ГЕРМАНИИ И ЕЕ СОЮЗНИКОВ В ЛАГЕРЯХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В ЭСТОНСКОЙ ССР

[ХОДЯКОВ М.В. ИНОСТРАННЫЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ В ЛАГЕРЯХ НКВД — МВД ЭСТОНИИ. 1944-1949 гг. СПБ.: БУМАЖНЫЕ КНИГИ, 2016. 320 С.]

[KAASIK PEETER. NOUKOGUDE LIIDU SOJAVANGIPOLIITIKA TEISE MAAILMASOJA AJAL JA SOJAJÁRGSETEL AASTATEL: SOJAVANGIDE KINNIPIDAMISSÜSTEEM EESTI NÁITEL JA HINNANG SOJAVANGIDE KOHTLEMISELE RAHVUSVAHELISE OIGUSE JÁRGI. TALLINN: TALLINNA ÜLIKOOL, 2012 ([POLTSAMAA : VALI PRESS]) 631 Ik.1]

АННОТАЦИЯ

В рецензии-обзоре уделено детальное внимание двум фундаментальным исследованиям в российской и эстонской историографии, посвященным содержанию военнопленных Германии и ее союзников в лагерях на территории Эстонской ССР, их задействованию в восстановлении и развитии промышленности и инфраструктуры республики. Выделено общее и особенное в трудах

двух авторов, в расширенном виде представлен анализ эстонских коллаборационистских подразделений, а также доминирующие в Эстонии подходы к их историко-правовой оценке.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА

Великая Отечественная война; Эстонская ССР; эстонцы; нацистская Германия; военнопленные, НКВД-МВД.

ВХОДЕ Великой Отечественной войны против многонациональной Красной Армии выступали армии Германии, Японии, Венгрии, Румынии, Италии и Финляндии, а также в рамках подразделений СС, войск охраны тыла, вспомогательных и полицейских подразделений воевали сотни тысяч граждан СССР, а также граждан Эстонии, Латвии и Литвы, республик, на тот период инкорпорированных в состав Советского Союза. Более 4 млн военнослужащих армий противника были пленены в ходе войны и в результате капитуляции Германии и Японии. В дальнейшем свыше 2 млн военнопленных самых разных национальностей были задействованы в работах по восстановлению народного хозяйства СССР, сознательно разрушенного оккупантами, а также пострадавшего в ходе боевых действий.

В последние десятилетия в России был опубликован существенный массив архивных документов, ряд монографий и значительное число статей, касающихся различных аспектов пребывания немецких и других военнослужащих в советском плену. Как правило, публикации эти либо носили обобщающий характер и рассматривали тему войны и плена в рамках всего Советского Союза, либо касались архивов конкретного лагеря военнопленных. Авторы рецензируемых и реферируемых работ, напротив, сделали акцент на описании и анализе, хоть и региональной, но целостной, а поэтому обозримой в рамках монографии системы мест содержания военнопленных и использовании их в народном хозяйстве Эстонской ССР.

Так, М. В. Ходяков, изучая историю лагерей военнопленных в Эстонской ССР, отмечает интерес эстонских историков к этому вопросу. Он также выражает признательность коллегам из Эстонии за научное сотрудничество и помощь в работе с архивными материалами. Особенно М. В. Ходяков отмечает работы Пеэтера Каасика по указанной теме. Примечательно и то, что опубликованная на эстонском языке монография П. Каасика, озаглавленная «Советская политика в отношении военнопленных в период Второй мировой войны и в послевоенные годы: Система содержания военнопленных на примере Эстонии и оценка содержания в соответствии с международным правом» и подготовленная на ту же тему докторская диссертация во многом перекликаются с монографией М.В. Ходякова. Однако работы как российского, так и эстонского историков существенно дополняют друг друга, предлагая научному сообществу разные аспекты истории военнопленных, пребывавших в Эстонии в послевоенный период. Если М.В. Ходя-

ков делает акцент на описании и оценке трудового вклада военнопленных в восстановление народного хозяйства республики и уделяет внимание лагерной повседневности, то П. Каазик посвящает значительную часть своей докторской диссертации и монографии судьбе военнопленных-эстонцев.

Среди военнопленных, захваченных как в бою, так и сдавшихся после капитуляции Германии, были также и граждане Прибалтийских республик, которые как добровольно, так и в рамках массовых мобилизаций служили в национальных легионах СС (15-я, 19-я и 20-я дивизии войск СС), в охранных (полицейских) батальонах, пограничных частях, вспомогательных подразделениях Люфтваффе. Воевавшие на стороне Германии граждане стран Прибалтики, с одной стороны, рассматривались советской стороной как граждане СССР, совершившие преступления, предусмотренные Уголовным кодексом, либо просто подлежащие репатриации в СССР, а с другой — власти часто с ними поступали точно так же, как и с военнопленными-иностранцами. Особенностью докторской работы Пеэтера Каа-сика является естественное для современного эстонского историка особое внимание к судьбам военнопленных эстонского происхождения в советских лагерях. Автор настаивает на том, что лиц эстонского происхождения (вне зависимости от национальности) следует рассматривать именно как военнопленных, но не как предателей или изменников родины. Основанием для этого П. Каасик считает распространенную в странах Балтии исто-рико-политическую интерпретацию событий 1940 г., в ходе которых страны Балтии, в том числе и Эстония, были оккупированы, аннексированы и принудительно инкорпорированы в состав СССР. Такое понимание предвоенных событий, по мнению автора, не дает оснований обвинять в измене эстонских граждан, попавших в советский плен в форме немецкой армии2.

Дискуссионный — по крайней мере, для российской историографии — статус граждан Прибалтийских стран приводит автора и к расширительному пониманию темы лагерей военнопленных в Эстонии. В сферу интереса исследователя попадают не только плененные и размещенные в соответствующих лагерях военнослужащие, но и фильтрационные лагеря и лагеря системы ГУЛАГ НКВД-МВД и спецконтингент, проходящий по учетам НКВД — НКГБ-МГБ, и, как следствие, военно-строительные части и рабочие батальоны, куда направлялись многие эстонцы призывного возраста, на счет которых были обоснованные подозрения об их службе в немецкой или финской армиях3. Таким образом, в том, что касается эстонцев, служивших в армиях и вспомогательных частях противника, то вместе с военнопленными, взятыми на поле боя, в предмет исследования попадают все, кто в той или иной степени по решению советских властей был занят принудительным трудом.

Оба автора, и российский, и эстонский, вводят в оборот много новых, доселе неизвестных историкам документов. Естественно, эстонский историк П. Каасик опирается на документы местных архивов (например, Государственный архив Эстонии — ERAF4), делая многие из них доступными в переводе (или как минимум в изложении) с русского на эстонский язык,

а также и на российские архивы5. В той части работы, которая затрагивает судьбу военнопленных эстонского происхождения, а также историю тех подразделений германской армии и войск СС, в которых они служили, автором задействованы документы из архивов ФРГ6. Наряду с архивными документами и российскими источниками П. Каасик предлагает широкую картину эстонских исследований периода Второй мировой войны, предшествующих ей лет и послевоенного периода.

Российский же историк М.В. Ходяков также обнародовал большой объем документов, хранящихся в эстонских архивах7 и по этой чисто технической причине малодоступных широкой научной общественности в России. Оба исследователя опираются на корпус документов и исследований по теме войны и плена, опубликованных в России на русском языке за последние два десятка лет. Причем в том, что касается российской историографии вопроса, оба автора используют один корпус исследований и материалов. Для эстонской исторической науки это представляет несомненный интерес, так как работы на эстонский язык не переводились и подробное и скрупулезное изложение приведенных в них фактов в труде П. Каасика дает возможность эстонскому читателю составить адекватное представление об основных этапах советской политики в отношении военнопленных в период Второй мировой войны.

Наряду с документами из Государственного архива Эстонии М.В. Ходя-ков широко использует архивные материалы Российского государственного военного архива (РГВА), Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГАСПб), Центрального государственного архива кинофотодокументов Санкт-Петербурга (ЦГАКФФД) и др.Особую ценность рецензируемая работа представляет и за счет публикации архивных карт и схем лагерей военнопленных, лагерных жилых, производственных и вспомогательных помещений, а также нескольких схем лагерных кладбищ. Автор приводит эти данные в качестве примеров, не ставя перед собой задачи опубликовать всю имеющуюся в архивах картографическую информацию. Но эти примеры, опубликованные в качестве иллюстраций, имеют ценность для новейшей истории Эстонии и местных краеведов, занимающихся историей Таллинна, Кохтла-Ярве и Нарвы.

ФОРМИРОВАНИЕ СИСТЕМЫ ЛАГЕРЕЙ И ВОССТАНОВЛЕНИЕ РАЗРУШЕННОГО

Эстонский историки П. Каасик в своей монографии и докторской диссертации подробно описывает на примере Эстонии систему лагерей военнопленных, находившихся в подчинении республиканского НКВД-МВД, опираясь как на опубликованные уже документы из российских источников, так и на архивные документы Государственного архива Эстонии. Он, в частности, публикует в переводе на эстонский язык основные документы, регламентирующие правовое положение военнопленных в СССР8. В работе дотошно опи-

сывается состав и размещение лагерей на территории Эстонии, структура управления лагерем, численность «узников войны». По официальным данным, приводимым М.В. Ходяковым, всего за период с 1944 по 1949 г. в Эстонию прибыло 73 194 военнопленных9. В отличие от своего российского коллеги, эстонский историк полагает, что официальная цифра 73 194 военнопленных, прошедших через лагеря в ЭССР, не совсем соответствует действительности, но расширение численности за счет перемещения пленных из одного лагеря в другой до 160 000 не выглядит оправданным. По мнению П. Каасика, если принять во внимание и численность спецконтингента и фактически учитывать его как военнопленных, то общая численность узников войны, содержавшихся на территории Эстонии, может быть в пределах 100 00010.

В докторской диссертации и монографии П. Каасика содержатся подробные данные о списочном составе администрации лагерей военнопленных, фильтрационных лагерей, командный состав конвойных батальонов, а также, например, данные о руководящем составе строительных батальонов «Балтвоенморстроя» вплоть до офицеров—командиров рот11. П. Каасик подробно описывает регламентированный соответствующими документами лагерный режим, правила, которыми руководствовалась администрация и «узники войны»12. Пристальное внимание к административно-правовой стороне содержания военнопленных продиктовано темой исследования. В меньшей степени автор описывает реальные коллизии, которые не всегда соответствовали административно-правовым предписаниям.

Российский историк тоже посвящает первую главу своей монографии формированию системы лагерей военнопленных на территории Эстонской ССР, а также размещению по территории республики лагерных пунктов. Три первых лагеря в Таллине, в Валге и Кохтла-Ярве были организованы еще в конце 1944 г. Затем система лагерей военнопленных была дополнена еще шестью лагерями. Вплоть до конца 1949 г. лагерная система в ЭССР, как и общесоюзная, подвергалась постоянному реформированию. Лагеря и лагпункты закрывались, переподчинялись, сокращались или, наоборот, расширялись13. Автор скрупулезно описывает эти процессы, хотя в отличие от эстонского коллеги не ставит задачу обнародовать списочный состав высших чинов лагерной администрации.

Несомненным достоинством работы М.В. Ходякова является удачная попытка описать политико-административный и хозяйственно-экономический контекст, в котором в Эстонской ССР во второй половине 1940-х гг. складывалась, функционировала и завершила свое существование система лагерей военнопленных. Автор характеризует и дает биографические справки на ключевые фигуры политического и хозяйственного руководства Эстонской ССР: на первого секретаря Николая Каротамма, председателя правительства ЭССР Арнольда Веймера14, главу НКВД-МВД Эстонии Александра Резева, председателя Президиума ВС ЭССР Йоханнеса Вареса, министра торговли ЭССР А. Ханзена, высокопоставленных партийных работников Г.В. Перова и С.В. Сазонова.

Автор счел возможным упомянуть в своей работе версию о насильственной смерти (убийстве) Й. Вареса 29 ноября 1946 г.15. Однако автор ссылается лишь на ничем не подтвержденное предположение бывшего последнего заместителя председателя КГБ ЭССР В. Пооля, высказанное им однажды на страницах популярной газеты16. В новейшей эстонской историографии эта версия не получила развития.

На излете исследуемого периода многих партийных деятелей ЭССР постигла трагическая судьба17, но это уже выходит за рамки темы исследования. Как известно, Н. Каротамм был отправлен в отставку, вместе с ним после восьмого Пленума ЦК КПЭ в марте 1950 г. были отстранены от власти и А. Веймер, и А. Резев, и А. Хансен. Вернуться во власть после двух лет почетной ссылки в Академию наук ЭССР сумел только Арнольд Веймер. Эстонский историк П. Каасик этой теме также уделяет внимание, не оставляет за скобками исследования политическое руководство хозяйственной деятельностью лагерей военнопленных, в том числе и тему участия военнопленных эстонцев в строительстве Комбината по обогащению урана в г. Силламяэ18.

М.В. Ходяков справедливо отмечает, что советское партийное и хозяйственное руководство Эстонской ССР внимательно отслеживало ситуацию с военнопленными на территории Эстонии и всячески способствовало привлечению военнопленных в качестве рабочей силы для восстановления и строительства хозяйственных, социальных и культурных объектов в республике19. В целом по СССР во второй половине 1940-х гг. доля военнопленных в числе занятых рабочих и служащих достигала 7%20, а в Эстонии в начале 1946 г. — 24,6%21. Напрашивается вывод, что высокие достижения в экономическом строительстве ЭССР в первые послевоенные годы были бы невозможны без труда военнопленных, а также и отдельных рабочих батальонов (ОРБ), бойцы которых формально военнопленными не являлись. В числе этих достижений и восстановление жилого фонда Таллина, и добыча горючего сланца, и восстановление Кренгольмской мануфактуры, и строительство Силламяэ-ского комбината, и строительство объектов газоснабжения Ленинграда и т.д.

Заинтересованность советского руководства в Эстонской ССР в использовании труда военнопленных описывает и П. Каасик, приводя в качестве примера доклад А. Веймера В. Молотову, а также обращение республиканского руководства к командующему тылом Ленинградского фронта генерал-лейтенанту Соловьеву с просьбой выделить для нужд народного хозяйства четыре-пять тысяч военнопленных22. С такой же просьбой 25 сентября 1944 г. обратились к военному совету Ленинградского фронта первый секретарь ЦК КПЭ Н. Каротамм и председатель республиканского Совнаркома А. Веймер. Запрашивали они 6200 человек. 2 октября А. Веймер писал в адрес Военного совета Ленинградского фронта о том, что нужно уже 20 000 воен-нопленных23. Автор подробно прослеживает динамику поступления военнопленных в республику и распределение их в соответствии с лимитами, выделенными республиканским министерствам. П. Каасик, ссылаясь на доклад главы МВД ЭССР А. Резева, указывает, что в 1945 г. военнопленные отра-

ботали 3 886 361 рабочий день, а в 1947 г. уже 8 447 454 рабочих дня24. Активное и настойчивое использование военнопленных в строительстве и промышленности эстонский автор связывает с тем, что руководство компартии Эстонии взяло курс на ускоренную индустриализацию республики25.

ЛАГЕРНЫЙ ПАЕК

Вопросы, затронутые во второй главе рецензируемой монографии М.В. Ходякова, а именно вопросы содержания и трудового использования военнопленных, представляют несомненный интерес. Автор подробно рассматривает порядок и размеры продуктового и вещевого довольствия, а также материально-технического снабжения военнопленных. Нормативы разрабатывались централизованно, и Эстония в этом отношении ничем не выделялась. Поэтому на эстонском примере можно судить о советской политике в отношении питания и материально-технического снабжения лагерей военнопленных в целом. Нормативы снабжения продуктами питания военнопленных за рассматриваемый период несколько раз повышались, практиковались меры по улучшенному питанию для тех, кто выполнял трудовые нормы. Особо выделялись больные и ослабленные. Все это происходило в условиях послевоенной разрухи, хронического дефицита продовольствия и даже голода в 1946-1947 гг.26 Автор отмечает, что нормы пищевого и иного довольствия не оставались стабильными и неоднократно менялись и уточнялись. Так, приказом НКВД от 19 мая 1945 г. были введены нормативы суточного довольствия для больных дистрофией и общегоспитальных больных. Несмотря на то что нормы снабжения неоднократно менялись, предполагалось, что военнопленный должен получать от 600 до 800 г хлеба в день. Автор тем не менее отмечает, что дефицит и централизованная система снабжения не всегда позволяли выполнять предписанные нормативы. Особенно это касалось материально-технического обеспечения27.

Неудивительно, что на местах, в том числе и в Эстонии, культивировалось, а руководством сверху поощрялось создание подсобных хозяйств, сбор и заготовка грибов, ягод и прочих съедобных растений. Автор приводит документы, согласно которым только в одном лагере (№ 135) за время его существования было заготовлено 66 тонн съедобной зелени, 98,8 тонны листьев свеклы и капусты, 24 тонны ягод, 21 тонна грибов28.

Питание военнопленных было откровенно плохим, констатирует автор. Жиров относительно норматива поступала лишь треть, На складах органов снабжения продукты отсутствовали. Пайки для дистрофиков и дополнительные пайки за перевыполнение норм порой не выдавались. Улучшение ситуации обозначилось только во второй половине 1946 г.29

Ситуация тотального дефицита, отсутствие полноценного питания и методы самоснабжения, в частности посредством подсобных хозяйств, приводили в некоторых случаях (как минимум в тех, что были задокументированы) к смычкам и сращиванию советских граждан, охраны и адми-

нистрации лагерей с военнопленными на почве «расхищения социалистической собственности». Например, была создана комиссия в лагере № 286, которая проводила расследование в лагерном отделении № 5 на острове Вормси, где находилось лагерное подсобное хозяйство. Как выяснилось, начальник лагерного отделения и его заместитель по снабжению культивировали семейственность, «срослись» с военнопленными и активно занимались «разбазариванием» продовольствия лагеря, спекулировали мясом, похищали продукты подсобного хозяйства, систематически пьянствовали и бездельничали. Заведующая животноводческой фермой была женой начальника лагерного отделения, содержала на лагерной ферме личных поросят, поручила ферму военнопленным, а сама занималась только личными делами. В результате работы комиссии по поводу подсобного хозяйства лагеря № 286 были сняты с должностей начальник лагерного отделения, его заместители, инспекторы по учету. Заведующая животноводческой фермой была не только снята с работы, но и уволена из органов МВД30.

ФИНАНСЫ И УЧЕТ

Труд военнопленных на территории Эстонии был организован во исполнение постановления ГКО СССР от 4 июня и приказа НКВД СССР от 15 июня 1945 г., который был подписан Л. Берией. Документы определяли совокупность мероприятий по размещению более чем 2 млн военнопленных для трудового использования на работах различных наркоматов и ведомств, указывает автор31. Для ГУПВИ НКВД СССР лагеря военнопленных сами по себе не были производственными единицами как таковыми, лагеря заключали договоры с хозяйствующими субъектами и предоставляли на основании этих договоров имеющиеся в виде военнопленных человеческие ресурсы в качестве рабочей силы. Труд оплачивался по действующим расценкам. В заключаемых договорах указывались права и обязанности сторон. Лагерь выделял военнопленных и обеспечивал их охрану на объектах работы, а хозяйствующие субъекты брали на себя обязательства по организации работ, выделению инструментов, строительных и иных материалов, спецодежды и обуви «по нормам ВЦСПС»32. Также хозорган в некоторых случаях за свой счет возводил жилые бараки, столовые, общежития для охраны, кухню, умывальник, санчасть, прачечную, весь комплект, необходимый для содержания и производственного использования военнопленных. Договорные обязательства далеко не всегда соблюдались в полной мере, но все эти позиции в приводимых авторами договорах лагеря № 286 присутствовали33.

Оплата произведенных работ по установленным нормам и расценкам осуществлялась переводом средств на счета лагерей. Средства использовались на содержание этих лагерей. М.В. Ходяков специально обращает внимание на то,что лагеря военнопленных отчитывались о финансовых результатах своей деятельности перед финотделом НКВД-МВД ЭССР. До 1 октября

1945 г. всем лагерям были открыты в филиалах Госбанка бюджетные счета, и финансирование осуществлялось из союзного бюджета. Открыты были текущие счета34. Каждому лагерю утверждался квартальный производственно-финансовый приходно-расходный план. Из всех затрат по содержанию лагерей в виде денежного вознаграждения военнопленным было выплачено 13%. Большая часть расходов, а именно 59%, было затрачено на питание, 7% на вещевое довольствие, 1% на медикаменты и прочие расходы35.

Автор приводит интересные примеры хозяйствнно-управленческой работы со стороны администрации лагерей военнопленных, которые на основании приказа НКВД СССР от 24 сентября 1945 г. получили денежные премии. Первое лагерное отделение лагеря № 289 по итогам работы в августе 1946 г. в результате правильно организации труда военнопленных выполнило норму выработки на 97,6% с учетом всего числа рабочей силы. Самоокупаемость этого подразделения лагеря составила 169%. В результате начальник лагерного отделения был премирован суммой в 1200 руб., зам по производству — 1050 руб., два инспектора по организации труда получили 525 и 450 руб. и несколько вахтеров-красноармейцев по 150 руб. Приказ о премиях просуществовал недолго. Из-за выявленных приписок он был отменен36, отмечает М.В. Ходяков.

С одной стороны, хозяйственные органы республики были кровно заинтересованы в этом, и М.В. Ходяков приводит ряд примеров подобного37, а с другой — организация труда и низкая эффективность работы лагерной администрации снижали экономический эффект. Причинами этого были и использование военнопленных на работах без учета образования, навыков и профессиональной квалификации. Отсутствие у военнопленных порой необходимой одежды, обуви, а со стороны администрации еще и конвоя для сопровождения групп военнопленных на работы существенно снижало эффективность трудового использования военнопленных38.

По совокупности причин, отмечает российский автор, образовывался излишек незанятой рабочей силы в лагерях и лагпунктах, что противоречило политике советских властей того периода. Производительность труда была неудовлетворительной, очень низкой была механизация строительных работ. Многие трудоемкие работы производились вручную, некачественными инструментами. В общем, труд военнопленных очень часто был неэффективным, как и организация этого труда39.

Тем не менее общий народнохозяйственный результат от использования труда военнопленных в Эстонии был заметным. М.В. Ходяков в качестве примера указывает, что трудом военнопленных лагеря № 135 были построены заново и введены в действие шахта № 10 мощностью один миллион тонн добычи сланца в год, шахта № 6, шахта № 2, восстановлена шахта Вийви-конд, Йыхвиский ремонтно-механический завод, Ахтмеские деревообрабатывающие мастерские. Построены пять детсадов на 150 детей, столько же яслей на 80 детей, три клуба на 350 мест, шесть школ на 500 мест каждая. Возведено и восстановлено жилой площади 95 тыс. кв. м. Построено железных

дорог 53 км. И пройдено горных выработок 20 500 п. м40. Тем не менее этот крупнейший в ЭССР лагерь военнопленных по финансовым показателям был среди отстающих и вплоть до 1948 г. находился на дотации41.

В Эстонской ССР около 60% контингента лагерей военнопленных в Эстонии использовались в период 1945-1949 гг. в промышленном и гражданском строительстве, примерно 20% были заняты добычей горючего сланца и торфа, еще 15% трудились непосредственно на промышленных предприятиях42. Для сравнения отметим, что автор приводит данные о том, что на рубеже 1944-1945 гг. из общего числа 685 тыс. военнопленных, находившихся в СССР, для работ на предприятиях различных наркоматов, было выделено 435 тыс. Остальные числились как инвалиды, больные и резко ослабленные43. В последующие годы в лагерях военнопленных в ЭССР для инвалидов и ослабленных были организованы мастерские для выполнения заказов личного состава лагерей и гражданского населения.

В Эстонии же в том,что касается рентабельности содержания лагерей военнопленных и эффективности их использования в качестве рабочей силы в строительстве, добыче сланца и промышленном производстве, по данным министра внутренних дел Эстонской ССР генерал-майора А. Резева о работе ОПВИ министерства за период с 1945 по 1950 г., указывалось, что доходы лагерей от использования рабочей силы превысили их расходы44.

БЕГЛЕЦЫ И ПРЕСЛЕДОВАТЕЛИ

М.В. Ходяков на основании доступных документов подробно описывает ситуацию с побегами из лагерей военнопленных в Эстонской ССР. Приводятся выводы администрации лагерей о причинах побегов, к которым были отнесены и нехватка стрелков конвойных войск, и внутрилагерные конфликты, и близость Эстонии к западным границам СССР. Из лагерей для военнопленных, согласно официальной статистике НКВД, в период с 1943 по 1948 г. бежали 11 403 военнопленных. Из них — 10 761 человек были задержан, а 292 убиты при задержании, и только 350 военнопленных сумели совершить удачный побег45. Делопроизводство НКВД, отмечает автор, требовало в каждом случае побега составлять соответствующий документ и акт в двух экземплярах, с указанием обстоятельств побега и задержания. Один хранился в лагерном архиве, другой отправлялся в Москву. Строго регламентировался и порядок применения оружия в случае попытки побега46. За побеги военнопленных руководство администрации лагерей подвергалось наказанию. Часто их отправляли под домашний арест на одну-две недели с удержанием части заработной платы47.

Предупреждением готовящихся побегов занималась оперативно-розыскная служба через внедрение агентуры. Начиная с лета 1945 г. в ряде лагерей стали создаваться вспомогательные команды из числа физически здоровых и, по возможности, владеющих русским языком военнопленных для вывода остальных военнопленных на работы без конвоя под руководством и при— 183 —

смотром таких же военнопленных, но пользующихся доверием администрации. Члены таких вспомогательных команд получали лучшее питание и обмундирование48.

Автор отмечает и то обстоятельство, что, хотя за организацию поисков беглецов отвечала администрация лагеря, ориентировки рассылались во все отделения НКВД — МВД ЭССР, а также привлекались бригады содействия из числа активистов из местного населения. Так, в лагере № 135 за все время его существования членами бригад содействия было около 140 человек, а в лагере № 289 около 200 человек49.

Ценную информацию содержит сводная таблица национального состава лиц, совершивших побег из лагеря для военнопленных № 289 с декабря 1944 по январь 1950 г.: прошло через лагерь немцев 34 983, из них бежало 165, возвращено из побега 126, убито конвоем 18. Австрийцев в лагере было 1506 человек, бежало 3, возвращено из побега 3. Эстонцев содержалось за отчетный период 952 человека, бежало 2 и возвращено из побега 250.

В ходе разбирательств выяснилось, что одной из причин побегов была грубость конвойных войск, а также страх наказания за нарушения лагерного режима. Автор приводит случай, когда некий конвоир дал военнопленному денег за часы. Но пленный часов не принес, а деньги присвоил. Был за это избит и, опасаясь дальнейших наказаний, бежал. Был пойман, возвращен в лагерь и отправлен в штрафную роту. Конвоир же, не получивший в итоге ни денег, ни часов, был наказан гауптвахтой на 15 суток51. Был случай, когда двое военнопленных бежали, воспользовавшись коллективным посещением оперного театра «Эстония». Задержали их через две недели52. Провоцировала побеги и распространенная связь с местным населением, особенно с женщинами, которые укрывали беглецов, снабжали их одеждой, жильем, посещали с ними кино и танцы53.

М.В. Ходяков, опираясь на многочисленные документы, ставит под сомнение достоверность существующей в настоящее время официальной статистики побегов военнопленных из лагерей Эстонии. Он полагает, что цифры, скорее всего, не точны, занижены при передаче отчетов в вышестоящие инстанции. По мнению автора, бежали и не были задержаны десятки, а может быть, и сотни человек54.

С другой стороны, архивные документов содержат описание случаев применения бойцами конвойных войск оружия для сведения личных счетов, но под предлогом пресечения побегов. В некоторых случаях убийцы военнопленных из числа конвоиров отдавались под суд и приговаривались к реальным срокам лишения свободы55.

БОЛЕЗНИ И СМЕРТНОСТЬ

Отдельная глава монографии посвящена вопросам медико-санитарного обеспечения военнопленных. М.В. Ходяков приводит примеры многочисленных нормативных документов, регламентирующих и численность

медицинского персонала, и санитарные нормы, предъявляемые к местам содержания военнопленных, и нормативы обеспечения медицинских учреждений медицинским же оборудованием и инструментами56. М.В. Хо-дяков справедливо отмечает, что нормативная база в значительной степени не соответствовала реальным материально-техническим возможностям. Нехватку персонала восполняли за счет медицинских работников из числа военнопленных, техническое оборудование оставалось в дефиците, и положение улучшилось лишь к 1949 г.57, последнему году существования системы лагерей военнопленных в ЭССР, когда там были организованы даже стоматологические кабинеты.

Российский историк отмечает, что руководство НКВД-МВД было заинтересовано в росте доли трудоспособных военнопленных в общем их числе, и для этого создавались оздоровительные команды и даже оздоровительные лагеря, куда направлялись больные и ослабленные военнопленные из обычных производственных лагерей. М.В. Ходяков приводит подробную статистику, отражающую сведения о физическом состоянии военнопленных в лагерях на территории ЭССР58.

Весной 1945 г. по данным, которые приводит автор на примере лагеря № 135, эшелоны с прибывающими военнопленными отличались тем, что среди этих военнопленных было много дистрофиков, больных в тяжелом состоянии. Много людей требовало специальных оздоровительных мероприятий. Доля ослабленных и больных от эшелона к эшелону менялась, но могла доходить до 45% от списочного состава. Эшелоны приходили в данный лагерь, например, из Познани. В пришедшем в октябре 1945 г. эшелоне из Румынии больных и сильно ослабленных было почти 80%59.

Автор приходит к выводу, что лагеря в ЭССР никогда не значились в списке неблагополучных лагерей НКВД СССР, в которых фиксировались высокие показатели смертности. Высокая смертность военнопленных в 1945 г. объяснялась неудовлетворительным физическим состоянием большой части прибывших в Эстонию военнопленных и, вследствие этого, повышенной восприимчивостью к различного рода заболеваниям, особенно простудным и инфекционным60.

Сводная таблица, представленная в рецензируемой монографии61, показывает, что смертность в лагерях НКВД-МВД Эстонской ССР в период с 1945 по 1949 г. (в течение пяти лет) составила 3488 человек. Из них от болезней умерли 3284, от производственных травм 104, убито конвойными войсками 100 человек.

М.В. Ходяков обращается к малоизученному вопросу кладбищ военнопленных. Он отмечает, что администрация лагерей очень серьезно относилась к вопросу захоронения умерших военнопленных62. Автор приводит текст инструкции от 24 августа 1944 г. по захоронению тел умерших военнопленных. Все строго документировалось, кладбище располагалось вблизи лагеря или госпиталя, проводился строгий учет умерших военнопленных и мест их захоронения, велись кладбищенские книги, в которые вносились

и план кладбища с привязкой к местности, фамилия и имя умершего, год рождения, воинское звание, национальность, дата смерти и захоронения, номер могилы и кладбищенского участка (квадрата). Фотокопии отдельных страниц таких кладбищенских книг представлены в книге автора63. В целом в Эстонии учет умерших военнопленных находился на высоком уровне.

После ликвидации лагерей кладбища военнопленных передавались по соответствующим актам органам МВД республики. Например, в акте передачи кладбищ целой группы лагерей в Нарве было указано общее количество могил — 109 и захороненных в них трупов — 128. Отмечалось, что кладбища находятся в хорошем состоянии: «могилы обложены дерном, промежутки между ними засыпаны песком, на каждой могиле поставлены столбики с металлическими пластинами и огорожены проволокой»»64. В архивах Эстонии сохранились карты-схемы кладбищ с привязкой к местности в целом ряде населенных пунктов. Эти карты-схемы приводятся в книге М.В. Ходякова.

Эстонский историк П. Каасик в своей работе, также подробно рассматривая медико-санитарное состояние лагерей военнопленных в Эстонии, приводит таблицу, согласно которой по состоянию на 1958 г. на учете числилось 24 кладбища военнопленных. Могил числилось 2521. А больше всего захоронений было в районе Кивиыли (839 захоронений)65.

Подводя итог, вслед за российским автором, можно указать, что из общего числа в 73 194 узника войны, прошедших через систему лагерей НКВД-МВД ЭССР, погибли от болезней, недостаточного питания, тяжелых условий труда 3490 человек, а именно 4,8%. Из них значительная часть умерла в период 1944-1945 гг. И, по разным оценкам, эта доля составляет от 1801 до 1838 военнопленных. Для сравнения автор указывает, что из военнопленных, прошедших через лагеря Ленинграда и Ленинградской области, умерло более 11%66. А в целом смертность иностранных военнопленных в лагерях СССР составила 15%67 (цифра дана со ссылкой на сборник документов «Военнопленные в СССР»).

РУБЛЬ В ЛАГЕРНОЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Особый интерес представляет поднятая и подробно рассмотренная В.М. Ходяковым тема лагерной повседневности, в частности — вопрос денег и «черного рынка», а также связанного с этим периодического «сращивания» администрации лагерей военнопленных и самих «узников войны» на почве полулегального денежного обращения, дефицита продуктов питания и промышленных товаров. Автор отмечает, что возможность военнопленным пользоваться личными деньгами предусматривалась уже в директиве об организации работы отделений по учету военнопленных в лагерях, принятой 25 сентября 1939 г. Управлением по делам военнопленных НКВД СССР. Тогда военнопленным разрешалось иметь на руках до ста рублей в месяц, которые они могли использовать для приобретения в ларь— 186 -

ках лагеря продуктов, одежды, белья, обуви и других предметов повседневной необходимости68.

Впоследствии денежное обращение в среде военнопленных рассматривались советским руководством лагерей как дополнительный способ стимуляции более активного трудового процесса. В частности, на предприятиях Наркомата угольной промышленности действовала инструкция, согласно которой через лагерные отделения можно было осуществлять выплату в качестве поощрения военнопленным премиальных от 50 руб. на поверхностных работах, до 250 руб. на подземных работах; бригадиры, горные мастера, командиры взводов, рот, батальонов могли получать в месяц до 500 руб. Конечно, при условии перевыполнения производственных заданий69.

В лагерях НКВД действовала и инструкция о порядке финансирования, учета и отчетности от 13 апреля 1945 г. Она содержала пункт о получении военнопленными денежного довольствия за счет ассигнований по бюджету (от 7 руб. в месяц рядовому и младшему начсоставу до 30 руб. в месяц высшему офицерскому составу). Деньги предназначались для приобретения табака, зубного порошка, ниток и пр. Военнопленные, занятые на работах, могли получать от 10 руб. в месяц до 25 руб. в месяц, а передовики дополнительно 50 руб. в месяц. Более высокое финансирование предполагалось для поощрения бригадиров, десятников и т.д., которые могли рассчитывать на ежемесячные 50 руб. даже в случае недовыполнения плановых заданий, а при выполнении и перевыполнении нормы — от 100 руб. в месяц70. Небольшое денежное довольствие от 10 до 40 руб. полагалось и медицинским работникам из числа военнопленных. Однако та самая инструкция от 13 апреля запрещала выдавать наличные деньги на руки военнопленным. Денежное довольствие заносилось на лицевой счет и списывалось при получении товаров из ларька71.

Несмотря на то что выдача наличных денег была запрещена администрацией, служащие охраны лагерей вместе с военнопленными находили способы обходить этот запрет и обналичивать деньги. Так, например, на торфоразработках Лавасааре, что недалеко от Пярну, офицеры лагерного отделения у военнопленных брали деньги в долг. Но иногда долги не возвращали, хотя суммы долгов были невелики — от 10 до 130 руб. И факт взятия советскими офицерами в долг денег у военнопленных, и то, что долги не возвращались, вызвали резкое осуждение в приказе руководителя лагеря. Документ этот приводится М.В. Ходяковым в резенцируемой работе72.

Российский историк задался справедливым вопросом, насколько велико было установленное денежное довольствие в сравнении с гражданским советским населением в условиях послевоенной разрухи? Для этого автор задействовал архивные письма бывших фронтовиков, с трудом находивших себе место и работу в послевоенных городах Советского Союза. Эпистолярное наследие 40-х гг. свидетельствует, что порой денежное довольствие военнопленных было сопоставимо с низкооплачиваемыми категориями советских трудящихся, а порой и превышало их доходы.

Например, автор приводит письмо советского фронтовика, демобилизованного из армии, который в 1945 г. пишет, что работает на строительных объектах Ленинграда, заработок у него лишь 100 руб. в месяц. А после всех вычетов он на руки получает разве что 30 руб. и не знает, как жить дальше. Другой бывший советский военнослужащий, работающий маляром, отмечает, что в получку ему начисляют 38-60 руб. и порой нет средств, чтобы выкупить по карточкам хлеб73.

Отметим для сравнения, что, по данным, которые приводит автор, высший персонал лагерей был по тем временам вполне зажиточен. Оклад начальника управления лагерей в этот момент составлял 2200 руб. месяц, оклад начальников лагерных отделений 1400 руб., без учета дополнительных выплат за выслугу лет. Медсестрам платили около 400 руб. в месяц, а вахтерам-охранникам 300 руб.74

В иных случаях можно предположить, что военнопленный, работавший в шахте и перевыполнявший план или бывший в шахте руководителем низшего звена, имел денежное довольствие вкупе с премиальными больше, чем его красноармеец-конвоир.

На основании целого ряда докладных записок, которые приводит автор, частенько сотрудники лагеря вступали с военнопленными в панибратские отношения, имела место практика рукопожатия, военнопленные не приветствовали советских офицеров надлежащим образом и не вставали при проходе офицера. В разговоре с офицером допускают вольности. Дело доходило до полного пренебрежения дисциплиной и служебными обязанностями. Автор ссылается на приказ начальника лагеря № 135 от 12 марта 1947 г., в котором отмечается, что вахтер сержант Шморгун, дежуря на проходной, за деньги и водку систематически выпускал военнопленных в ночное время в город на частные квартиры. Сотрудники администрации за пределами лагеря вступали с военнопленными в откровенно панибратские отношения и вместе выпивали75. Неформальные отношения военнопленных и администрации лагерей были если и не повседневными, то повсеместными.

ПИСЬМО ДОМОЙ

Немаловажную роль в быте военнопленных играла переписка с родственниками. Переписка военнопленных не только цензурировалась, но и была обставлена рядом существенных технических ограничений. Наладить бесперебойную коммуникацию военнопленных и их родственников удалось только к 1947 г.

Переписка военнопленных, находящихся в советском плену, регламентировалась уже с июля 1941 г. положением СНК СССР от 1 июля и соответствующими приказами НКВД СССР. Российский автор указывает, что до конца войны военнопленные противника смогли отправить на родину чуть более 28 500 писем. 8676 было передано главному политуправлению

Красной Армии для разбрасывания их в виде листовок над Германией, Румынией и Венгрией. В адрес военнопленных до конца войны поступило лишь 10 914 писем76. В июне 1945 г. НКВД СССР ввел в действие инструкцию о порядке переписки военнопленных итальянцев с их семьями, проживающими в Италии. Затем была разрешена переписка военнопленным немцам, австрийцам, румынам и венграм. Это было сделано приказом НКВД СССР от 13 июля 1945 г.77

Переписка осуществлялась исключительно на специальных открытых почтовых карточках, бесплатно, почтой СССР. Автор приводит фотокопии писем на карточках установленного образца. Пересылка закрытых писем первоначально не допускалась, и закрытые письма подлежали уничтожению. А обнаруженную в них валюту следовало сдавать на хранение в особые части лагерей. На рубеже 1948 г. все-таки было разрешено один раз в квартал посылать на родину и закрытое письмо. И только за первый квартал 1948 г. военнопленные отправили на родину свыше 300 000 закрытых

писем78.

Ситуация с перепиской военнопленных в Эстонии была далека от идеальной. Прежде всего, не хватало почтовых карточек установленного образца. Это серьезно ограничивало возможность переписки. Интерес военнопленных к переписке падал также, поскольку ответов с родины они частенько не получали. Как отмечается администрацией лагеря № 279 в городе Кивиыли, за два года (1945 и 1946 гг.) лагерь недополучил, согласно нормативам, 38 677 штук специальных почтовых карточек. В результате военнопленные не имели возможности писать домой даже один раз в месяц79.

Нормализовать ситуацию с перепиской удалось только во второй половине 1946 г. По настоянию НКВД Эстонской ССР, пишет автор, из запасов центральной объединенной военной базы из города Реутово Московской области в распоряжение НКВД ЭССР поступило 160 000 почтовых карточек для переписки военнопленных80. Если брать статистику по всему Советскому Союзу, которую приводит автор, к сентябрю 1946 г. от военнопленных, содержащихся в лагерях в СССР, в том числе и в Эстонской ССР, было отправлено на родину 11 824 000 писем и открыток. Из них в Германию 9 670 160, в Австрию — 674 800, в Венгрию — 11 53 600, в Румынию 928 900. В свою очередь в адрес военнопленных за это время поступило 10 453 800 писем и открыток, в том числе из Германии 7 847 700, из Австрии 688 134, из Венгрии 1 255 632 и из Румынии 671 634. По данным МВД СССР, к сентябрю 1946 г. для организации переписки узников войны было изготовлено 17 681 000 бланков почтовых открыток установленного образца81.

Письма военнопленных активно использовались как для анализа морально-психологической обстановки, так и в пропагандистских целях. Цензура переписки не была тотальной, хотя бы потому, что штатных цензоров в лагерях не было, и для цензуры привлекались сотрудники оперчасти, партийный актив из ЦК КПЭ, а также укомов и горкомов партии и, наконец, активисты-антифашисты из числа военнопленных.

КУЛЬТМАССОВАЯ РАБОТА, АНТИФАШИСТЫ И АГЕНТУРА

Для поддержания морального духа, снижения уровня антисоветских настроений и для проведения антифашистской агитации и пропаганды в лагерях проводилась массовая культурно-просветительская работа, создавались театральные труппы, оркестры, библиотеки. «Передовики производства» из числа военнопленных могли даже попасть на оперное или балетное представление в восстановленном театре «Эстония». Судя по отчетам, приведенным М.В. Ходяковым в своей монографии, в период существования лагеря № 289 там функционировало пять симфонических оркестров (67 человек), два джазовых коллектива (15 человек), один молодежный оркестр (девять человек), семь хоровых коллективов (120 человек), девять драматических кружков (128 человек), шесть концертно-эстрадных групп (142 человека). За этот период военнопленные этого лагеря организовали 32 театральные постановки, показав их 616 раз, подготовили 50 различных программ, которые демонстрировали 1164 раза82.

Не проходит В.М. Ходяков и мимо агентурной и антифашистской работы в лагерях военнопленных. Если агентура сознательно скрывалась и растворялась в общей массе военнопленных, то организации антифашистов имели подчеркнутые привилегии, дополненные неукоснительным соблюдением обязанностей, в том числе и лагерной дисциплины. В целом способ формирования антифашистского актива и его внутренняя жизнь напоминают своего рода партийную организацию советского образца.

Политическая работа с военнопленными в качестве одной из важнейших задач имела индоктринацию военнослужащих противника новыми для них политическими идеями. Автор указывает, что система политработы с военнопленными сложилась не сразу — первоначальную политическую и пропагандистскую работу в среде военнопленных вели оперативно-чекистские отделы83. На рубеже 1945-1946 гг. ситуация изменилась: оперативные отделы занялись работой по профилю, а политическая работа и организации антифашистов были сосредоточены под контролем заместителей начальников лагерных отделений по политчасти. Это было закреплено директивой политотдела ГУПВИ СССР от 12 июля 1946 г., которая организационно оформила единую систему антифашистской работы в лагерях военнопленных84.

Работа приобрела внешний вид своего рода демократического централизма. Автор указывает, что актив выбирал руководителей лагерных антифашистских организаций. Те в свою очередь выбирали председателя антифашистского актива лагеря и т.д.85 Формировалась квазиобщественная организация. Конечно, все кандидатуры функционеров антифашистского движения утверждались политорганами и поощрялись, в том числе и тем, что антифашистский актив — его руководящая верхушка — освобождался от производственной работы и получал денежное вознаграждение в размере 100 руб. в месяц86. Автор приводит в пример лагерь № 135. Первоначально

в этом лагере в конце 1945 г. было только 122 антифашиста, а к первому октября 1946 г. численность антифашистской организации выросла до 425 человек, к февралю 1947 г. — до 64087.

Если политорганы занимались политической работой, то оперчасти занимались агентурной работой в целях предупреждения побегов, антисоветских выступлений, саботажа, занимались контрразведкой, выявлением военных преступников и поддержанием дисциплины. Организация оперативной работы была совершенно типичной. Большое внимание уделялось выявлению лиц, совершавших военные преступления и преступления против человечности в период войны. Автор приводит сводную статистику по результатам работы лагерной агентуры на 1 января 1947 г. Агентов Абвера в лагерях на территории Эстонии было выявлено 10 человек, полицейских — 89, эсэсовцев, агентов СА и СД — 242 человека, 20 гестаповцев и 58 «участников зверств»88.

Насыщенность агентурной сетью лагерей была неравномерной. На февраль 1948 г. в лагере № 286 насчитывалось в агентурно-осведомительной сети более чем 200 военнопленных. В лагере на тот момент содержалось 9961 военнопленный в 10 лагерных отделениях89. В лагере 287 на 1 января 1946 г. действовало 35 агентов при общей численности 2044 человека90. По данным, приводимым В.М. Ходяковым на четвертый квартал 1946 г., в лагерях Эстонии действовало 495 агентов из числа военнопленных91.

ДОМОЙ

Уже в 1945 г. с территории Эстонской ССР было отправлено на родину 5363 ослабленных и больных, в 1946 г. лагеря покинуло еще 3958 человек92. В 1947 г. 4653 человека, в 1948-м — 9766, а в 1949-м — 17 654 военнопленных. Таким образом, общее количество репатриированных в составе 51 эшелона за 1945-1949 гг. 41 175 человек93.

ЭСТОНСКИЕ ГРАЖДАНЕ В РЯДАХ ГЕРМАНСКИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ И В СОВЕТСКОМ ПЛЕНУ

По мнению П. Каасика, военнопленные-эстонцы делятся на три большие категории, связанные с тремя группами боев и сражений, в которых принимали участие эстонцы: 1) первая группа — это военнопленные, попавшие в советский плен в ходе боев 1941-1943 гг. на территории северозападной России; 2) плененные в ходе боев под Тарту и Нарвой, а также в остальных регионах Эстонии в 1944 г.; 3) эстонцы, оказавшиеся в советском плену в 1945 г. на территории Германии и Чехословакии. Автор не исчерпывает этим список категорий эстонцев, которых можно отнести к военнопленным. Так, отдельно он называет группу эстонцев, которые стали «военнопленными» не в ходе боевых действий, а были мобилизованы или оказались в орбите внимания властей по самым разным причинам94.

Пеэтер Каасик, опираясь на предшествующие работы эстонских военных историков, приводит детальный обзор эстонских парамилитарных образований, полицейских подразделений в составе немецкой армии, частей войск СС, погранвойск и люфтваффе. Стоит подробнее остановиться на обстоятельствах формирования и использования этих структур.

Самая многочисленная группа — парамилитарное формирование Омакайтсе (Самооборона — эст.), которое первоначально формировалось из добровольцев и административно подчинялось немецкой полиции охраны порядка. Затем части Омакайтсе были переведены на казарменное положение. С 1943 г. служба в Омакайтсе стала обязательной для мужчин с 17 лет и до 45-летнего возраста. С февраля 1944 г. — до 60 лет95. По данным на 15 июля 1941 г., к Омакайтсе присоединились 10 200 человек, а к декабрю 1941 г. численность этой парамилитарной организации выросла до 40 599 членов. Примерно такой же численность Омакайтсе и оставалась вплоть до февральской мобилизации 1944 г.96

С августа 1941 г. по февраль 1942 г. на контрактной основе по распоряжению командующего германской 18-й армией Георга фон Кюхлера из эстонских добровольцев были сформированы для охраны тылов группы армий «Север» охранные батальоны (№ 181-186). На 1 мая в их рядах числилось 4050 человек при 124 офицерах97. Летом и осенью у этих военнослужащих заканчивались контракты. Часть служащих отправилась в учебные лагеря, где начиналось формирование Эстонского легиона СС. Остальные были переформированы в т.н. восточные батальоны (№ 658-660) и подчинены оперативному командованию восточными батальонами 18-й армии. Административно восточные батальоны подчинялись войскам СС. 658-й и 659-й батальоны до 1944 г. находились на восточном фронте в районах озера Ильмень и реки Волхов. Также осенью 1941 г. командование группы армий «Север» сформировало для охраны тыла пять охранных батальонов (№ 3742). Батальоны эти охраняли военные объекты, военнопленных, проводили антипартизанские операции. Еще семь охранных батальонов (№ 29-36) были созданы на базе добровольцев из Омакайтсе. Список этот не является полным и исчерпывающим, так как на базе получивших определенный опыт эстонских бойцов и в 1942 г. формировались и переформировывались очередные полицейские и охранные батальоны.

28 августа 1942 г. генеральный комиссар Эстонии Карл Лицман провозгласил создание Эстонского легиона СС. К нему изначально присоединились те, кто служил в охранных батальонах и подразделениях безопасности, что охраняли железные дороги и вели антипартизанскую борьбу. Одной из причин перейти в легион СС было высокомерное отношение немцев к подчиненным восточным полицейским формированиям98. Позже, когда положение на фронте ухудшилось, в легион СС стали проводить мобилизации. На его базе сформировали сначала эстонскую бригаду войск СС, которая приняла участие в боях под Невелем на восточном фронте. На

базе возвращенных в Эстонию в январе подразделений легиона и была сформирована 20-я дивизия СС. Подразделения 20-й дивизии СС вели бои до сентября 1944 года на «нарвском фронте» и по линии течения реки Эмайыги. В это время в состав дивизии влились добровольцы-эстонцы из 200-го пехотного полка финской армии.

Из первого батальона Эстонского легиона СС в 1943 г. был сформирован батальон «Нарва», который был придан дивизии СС «Викинг» и участвовал в боях в районах Изюма, Харькова и Черкасс. Только в 1944 г. этот батальон был передан в состав 20-й дивизии СС.

Части 20-й дивизии и командование были выведены из Эстонии и из Прибалтики в целом в конце лета — начале осени 1944 г. На базе солдат эстонского происхождения войск СС и других подразделений германских вооруженных сил в январе заново была сформирована 20-я дивизия войск СС и брошена на фронт под Оппельном.

П. Каасик также отмечает, что из мобилизованных в феврале 1944 г. эстонцев были сформированы шесть пограничных батальонов. Часть из них оказалась на фронте под Нарвой, а из остальных была сформирована 300-я дивизия особого назначения, направленная на фронт в южной Эстонии. По мнению автора, ссылающегося на работы эстонских историков, в частности Тоомаса Хийо и Айвара Нигласа99, пограничные батальоны формировались из резервистов, обучение которых было краткосрочным, а боеспособность низкой. Немецкое командование по этой причине не стало выводить эти части вместе с немецкими и оставило их в Эстонии. Соответственно, среди попавших в советский плен эстонцев в немецкой форме осенью 1944 г. больше всего было солдат пограничных батальонов100.

По мнению эстонского автора, добровольцев, горевших желанием сражаться с Красной Армией, среди эстонцев больше всего было в период 19411942 гг. Они, по мнению автора, мечтали о восстановлении государственной независимости Эстонии. Когда стало ясно, что это не входит в германские планы, то немецкие власти стали прибегать к мобилизациям, ибо поток добровольцев быстро «усыхал»101. В Эстонии, пишет П. Каасик, были проведены четыре большие мобилизации. Так, 23 февраля 1943 г. была объявлена мобилизация мужчин 1919-1924 г. р. Из их числа были отправлены в учебный лагерь Эстонского легиона СС 5000 молодых мужчин. Вторая мобилизация была проведена 26 октября 1943 г. для лиц 1925 г. р. Из этого призыва в легион были направлены 3300 человек, а еще 400 пополнили полицейские части и т.н. восточные батальоны. Третья мобилизация провозглашена была т. н. Эстонским Самоуправлением 30 января 1944 г. Под ружье были поставлены 30 000 человек. Четвертая мобилизация августа 1944 г. относилась к юношам 1927 г. р., которых призвали на вспомогательную службу в Люфтваффе. Пятая мобилизация в 1945 г. в Германии фактически провалилась102.

По данным эстонских военных историков, по состоянию на 1 апреля 1944 г. в вооруженных силах Германии служило около 50 000 военнослужащих эстонского происхождения, а всего за время Второй мировой вой— 193 —

ны немецкую форму надели примерно 70 000 эстонцев. Более точные цифры, по убеждению П. Каасика, привести не представляется возможным из-за частых переформирований воинских подразделений, где служили эстонцы и неопределенного статуса организации Омакайтсе103. Оценочно, из этих 70 тыс. примерно четверть была добровольцами, остальные в той или иной степени принудительно мобилизованными. А мобилизованных, настаивает автор, никак нельзя рассматривать в качестве добровольцев, ибо, как приводит автор примеры, им грозил за уклонение от мобилизации военно-полевой суд и казнь по приговору этого суда104.

По словам эстонского историка, многие протестовали по поводу такой добровольно-принудительной мобилизации в Эстонский легион СС, и уклонистов тоже хватало. Исчерпывающей статистики наказаний автор не приводит (вполне вероятно, что документы на этот счет в значительной степени не сохранились), ограничиваясь некоторыми примерами. Так, 2 сентября 1944 г. газета Uus Elu («Новая жизнь» — эст.) сообщает, что по приговору военно-полевого суда в Таллине был казнен уроженец Пярну Йоханн Освальд Хянни 1908 г. р., который не явился по повестке в армию, да еще и оказал полиции вооруженное сопротивление. Также 18 марта 1944 г. Эстонская полиция безопасности арестовала 194 человека 1904-1923 г.р. Всего в марте было арестовано 450 мужчин, а с мая по июль еще 295 и т.д. По данным автора, большинство не были отданы под суд. В ходе февральской мобилизации под суд попали, например, 54 человека, из них казнены 28. Иных наказывали каторжными работами на срок до 15 лет и тюремным заключением105.

РУКИ ВВЕРХ!

Отдельный параграф в работе П. Каасика посвящен эстонцам-военнопленным, оказавшимся в советском плену в ходе Великой Отечественной войны. Автор сразу оговаривается, что из-за недостатка материалов нельзя сделать выводов о попавших в советский плен эстонцах в период 19411942 гг.106 Но таковых вряд ли могло быть много, так как, считает автор, эстонские подразделения в составе немецкой армии в этот период практически не участвовали в боях на фронте, кроме отдельных исключений. Например, 36-й охранный батальон летом 1942 г. был отправлен в Белоруссию, затем на Украину. И там, и там батальон занимался антипартизанской борьбой107, а также охраной тыла. Но в декабре 1942 г. это подразделение была послано на фронт, заняло оборону на внешнем кольце Сталинградского котла. Батальон понес потери убитыми и умершими от ран — 40 человек, ранеными — 97 человек и пропавшими без вести — 11 человек. Возможно, полагает автор, что среди последних могли быть и сдавшиеся в плен108.

В 1943 г.выросло число эстонских подразделений в немецкой армии, участвовавших в боях на передовой. На фронте уже с конца 1942 г. были сформированные на базе групп безопасности т.н. восточные батальоны. Так, весной

1943 г. 658-й восточный батальон на берегу озера Ильмень держал отрезок фронта. Самое ожесточенное сражение на этом участке произошло 19 марта 1943 г., в котором батальон понес значительные потери. Затем батальон занял позиции вдоль Волхова в 18 км севернее Новгорода, которые оборонял до конца октября. Затем это подразделение заняло участок фронта около деревни Ново-Мельница к западу от Новгорода. В боях под Новгородом приняли участие и несколько рот 659-го батальона. Из-за отсутствия документов, пишет П. Каасик, невозможно оценить численность сдавшихся и попавших в плен109. Но, разумеется, считает эстонский историк, таковые имели место, особенно в 1944 г. в ходе наступления Красной Армии.

Батальон СС «Нарва» участвовал в боях на Украине, начиная с весны 1943 г., и понес потери не только убитыми и ранеными, но и пленными, полагает автор, ссылаясь на работу, написанную им в соавторстве с Тоома-сом Хийо110. Обращается внимание на юридический статус такого рода пленных. С точки зрения советских властей, если происхождение взятого в плен солдата-эстонца в немецкой форме выяснялось, то к нему применялся УК РСФСР от 1926 г. 58-1а измена родине, и 58-1б — в случае если этот пленный ранее служил в Красной Армии и перешел на сторону противника. В этих случаях, в зависимости от ситуации и обстановки, пленный по приговору трибунала либо подлежал расстрелу, либо отправлялся в штрафное подразделение111.

Автор приводит изданные в Таллине мемуары Йоханна Саарниита112. Саарниит вспоминает, как в 1942 г. после службы в трудовом батальоне и 8-м Эстонском стрелковом корпусе РККА он под Великими Луками перебежал на сторону немцев. И был он такой не один. После овладения Великими Луками частями Красной Армии он попал в плен. Пленным эстонцам и др. бывшим красноармейцам велели рассчитаться на первый-второй и нечетные номера тут же расстреляли. Саарниит был отправлен в штрафную роту и занимался сбором и захоронением трупов, оставшихся на поле боя. Весной военный трибунал принял окончательное решение и приговорил его к 15 годам лагерей. Но он с «товарищами» в лагерь все-таки не попал, а оказался в штрафном подразделении. «Под Смоленском посчастливилось Саарнииту еще раз перебежать на сторону немцев»»113.

Автор считает, хотя ничем свое мнение не обосновывает, что в штрафной роте, которую посылали на самые опасные участки фронта или использовали для разминирования минных полей, возможность выжить была весьма мала114. То же самое, считает он, можно сказать и о тех, кто попадал в военное время в лагеря системы ГУЛАГ НКВД или в лагеря военнопленных ГУПВИ НКВД. «Например, согласно официальной статистике ГУПВИ НКВД СССР, по состоянию на 15 апреля 1943 года за два с половиной месяца в лагерях военнопленных и в приемных пунктах умерло свыше 100 000 военнопленных. Начиная с начала войны в лагерях военнопленных умерло примерно 60% узников войны»115, ссылается эстонский историк на известный сборник документов «Военнопленные в СССР»116. Но автор не указывает, что пример

его в указанный период времени касается прежде всего сдавшейся в плен под Сталинградом разгромленной армии Паулюса, солдаты которой были в исключительно плохом физическом состоянии, истощены и больны. Автор вообще не говорит ни о причинах такой высокой смертности в период до 1945 г., ни о резком сокращении смертности военнопленных в последующие годы.

Значительная часть военнопленных эстонцев оказалась в советском плену в ходе сражений по «захвату» Эстонии в 1944 г., приходит к выводу П. Каа-сик117. Автор считает, что этот период начался со 2 февраля 1944 г., когда части Ленинградского фронта достигли реки Наровы, и длился вплоть до окончания боев по освобождению острова Сааремаа, завершившихся 24 ноября 1944 г. на полуострове Сырве. В книге выделено пять наступательных операций по «захвату» Эстонии. Это — наступление в районе Нарвы; второе нарвское наступление, включая бои под Синимяэ; начавшееся в августе наступление в направлении Тарту в Южной Эстонии силами 3-го Прибалтийского фронта; совместная операция КБФ и Ленинградского фронта по взятию Таллина; наконец, осенние бои за острова Моонзундского архипелага118.

П. Каасик указывает, ссылаясь на данные, приводимые в работе эстонского историка Т. Хийо119, что в ходе боев в период с 24 февраля по 30 июня 1944 г. германская оперативная армейская группа «Нарва» потеряла убитыми 165 офицеров и 5583 солдат и унтер-офицеров, ранеными 590 офицеров и 26 732 унтер-офицеров и солдатов. Без вести пропали 10 офицеров и 1079 солдат и унтер-офицеров. Как отмечает автор, не ясно, кто из них попал в плен, так как в это число могли входить и дезертиры, убитые, отставшие от своей части и т.п.120 Обобщенная информация отсутствует и в документах частей РККА. Оценочные данные таковы, что в период до сентября 1944 г. в ходе боев за Эстонию в плен были взяты около 2000 военнослужащих подразделений немецкой армии; среди них непременно были и солдаты эстонского происхождения. Например, 20-я дивизия войск СС за период с 17 февраля по 9 марта потеряла пропавшими без вести 48 унтер-офицеров и солдат, среди которых, конечно, были и дезертиры121.

Документы и материалы частей в составе 3-го Прибалтийского фронта на юге Эстонии дают о пленных солдатах противника разрозненную информацию. Так, в оперативных документах 2-й ударной армии указывается, что 17 сентября было взято в плен 550 солдат противника, 18 сентября — 470, 22 сентября — 630. Общие данные о взятых в плен отсутствуют. В документах 8-й армии численность пленных солдат противника день ото дня колеблется от 70 до 1000 человек. За одну сентябрьскую неделю 8-я армия взяла в плен до 4000 немецких солдат. Автор затрудняется оценить достоверность этих цифр122. Однако эстонский историк полагает, что эстонцев угодило в плен в этот период относительно много. И для этого был целый ряд причин123. После выхода Финляндии из войны Гитлер распорядился оставить Эстонию. Это значило, что наиболее боеспособным частям, прежде всего III бронетанковому корпусу СС с приданными дивизиями

и бригадами, предстояло пересечь Эстонию по диагонали и через Пярну уйти в Латвию. Это касалось и ядра 20-й дивизии СС, вместе ней вышли из Эстонии и часть полицейских и пограничных батальонов. Подразделения 20-й дивизии, пограничники и дружины Омакайтсе, оборонявшиеся по линии реки Эмайыги, были разгромлены и взяты в плен. «По иронии судьбы, — пишет автор, — больше всего эстонцев было пленено подразделениями 8-го Эстонского стрелкового корпуса»»124.

Начальник штаба корпуса Ю. Лукас докладывал руководству Ленинградского фронта, что за период наступления с 17 сентября по 23 сентября 1944 г. в плен было взято 3174 солдата противника (в том числе 73 офицера). Из них немцев было 450, эстонцев 2515, русских 190 и лиц других национальностей 156. Автор приводит и целый ряд подробностей пленения тех или иных групп эстонцев—военнослужащих немецкой армии и СС125.

Тех, кто попал в плен в боях в южной Эстонии, отправляли в различные лагеря военнопленных через расположенный в Печорах 57-й приемо-пере-сыльный лагерь 3-го Прибалтийского фронта. Первых пленных отправляли Новгородскую область. Например, большая группа эстонцев попала в лагерь военнопленных № 270 и была задействована в восстановительных работах целлюлозно-бумажного комбината в Парахино (так у автора). Автор отмечает, что данных о дальнейшей судьбе этих людей нет. Других ждал, пишет автор, длинный путь. Так, 13 ноября 1944 г. из Печор отправился эшелон с примерно 2000 военнопленными126. По оценкам, эстонцев среди них была примерно половина. Через три недели эшелон добрался до Новосибирска, а по пути умерло около 200 человек. Из Новосибирска эстонцев отправили в Анжеро-Судженск и в Кемерово работать в угольных шахтах.

Вторая большая группа эстонцев попала в плен ходе боев в северной Эстонии. Они сначала направлялись в сборные и приемо-пересылочные пункты военнопленных 8-й армии, располагавшиеся в Кохтла-Ярве и в Таллине. Оттуда путь лежал в фильтрационные лагеря и лагеря военнопленных. Небольшие группы попали на производственные объекты в Вологодской, Калининской и Московской областях. Большая же часть эстонцев-военнопленных была в конце 1944 г. направлена в Карело-Финскую ССР. Конечным пунктом эшелона из Кохтла-Ярве была станция Сегежа Мурманской железной дороги, где располагалась администрация лагеря № 212 и 13-е лаготделение, куда и были определены 1700 военнопленных-эстонцев127. По воспоминаниям128, первыми обитателями лагпункта были румыны, большая часть которых к моменту прибытия эстонцев уже умерла. Согласно воспоминаниям Хейки Талвинга, рукопись которого хранится в Эстонском военном музее, к концу января 1945 г. выживших 700 эстонцев перевели в 14-е лагерное отделение того же лагеря. Лаготделение располагалось у города Кондопога и занималось лесоповалом. Затем военнопленных этих направили на восстановление Беломорканала в Медвежьегорск. Завершено восстановление канала было 1 июня 1946 г., и выживших эстонских военнопленных отправили в Эстонию129.

«ЧЕШСКИИ АД» И ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ РЕПАТРИАЦИЯ

Особое место в эстонской истории плена занимает значительная группа эстонцев-военнопленных, капитулировавших в Чехии и Германии в самом конце войны (апрель-май 1945 г.). В основном это были солдаты и офицеры 20-й дивизии войск СС. Источником истории пленения и дальнейшей судьбы этой группы служат немногочисленные, но подробные и красочные воспоминания участников этих событий, изданные за последние лет двадцать, то есть спустя полвека130. Из-за отсутствия документов, по словам автора, трудно точно оценить численность эстонцев среди военнопленных. Сведения на этот счет являются оценочными. Так, в лагере военнопленных в польском Ополье в марте 1945 г. содержалось до 500 эстонцев из 20-й дивизии СС131. Автор выделяет как «трагический эпизод» ситуацию мая 1945 г., когда части 20-й дивизии войск СС попали в плен к чешским партизанам. Это событие вошло в эстонскую устную мифологию под названием «Чешский ад», и даже современные воспоминания бывшего бойца 20-й дивизии СС Хейно Таммемяе, на которые ссылается автор, озаглавлены «Ад, который был хуже ада». Автор исходит из того, что созданное в апреле 1945 г. временной правительство Чехословакии на треть состояло из коммунистов, которым принадлежали, в частности, портфели министра обороны и главы МВД. Коммунисты руководствовались идеями реваншизма, утверждает автор, и не церемонилось с капитулировавшими немецкими частями, устраивая самосуды132. Различия между немцами, эстонцами и иными военнослужащими, одетыми в немецкую форму, не делалось. По оценкам очевидцев, чешскими партизанами расстреляны были от 300 до 500 капитулировавших солдат 20-й дивизии СС, то есть эстонцев133. Автор приводит пространные цитаты из мемуариста Хейно Таммемяэ с описанием леденящих кровь подробностей расстрелов. По оценке разных эстонских историков, на которых ссылается автор, из 20-й дивизии СС в плен попали то ли 5000, то ли 6000 солдат и офицеров, то ли около 3000. Единого мнения на этот счет нет134.

В ряде исследований утверждается, что многие эстонцы-военнопленные не были немедленно отправлены из Чехословакии или Германии в СССР. Напротив, они находились в лагерях в Польше, где, пишет автор, добывали каменный уголь135. Часть эстонцев (около 1000 человек) в сентябре 1945 г. эшелонами была направлена в Воркуту. Кто-то работал на сахарной фабрике под Тулой136. Были прецеденты, когда эстонцев-военнопленных отправляли «как наших людей» из лагерей военнопленных в фильтрационные лагеря с целью репатриации на родину, в том числе из числа тех, кто прошел через «чешский ад», об этом пишет в воспоминаниях Хейно Таммемяги. Его из лагеря в Германии направили восстанавливать аэродром в Вильнюсе, затем в Мемель (Клайпеду), а потом домой в Эстонию, где он трудился в рабочем батальное до мая 1947 г. После этого наконец отправился домой в Пярну137.

Автор приводит случаи, когда служившие в немецкой армии и в СС эстонцы скрывали свое эстонское происхождение, выдавали себя за немец— 198 -

ких граждан, пусть даже и родившихся в Эстонии. Впоследствии они были как военнопленные репатриированы в Германию. Среди таких «немцев» были даже те, кто успел после войны побывать в отрядах «лесных братьев»138. На страницах книги встречаются примеры тех, кто в Чехословакии, Польше, Германии сумел выдать себя за гражданских, угнанных в Германию или попавших туда как гражданские беженцы. В результате они подлежали призыву в Красную Армию, проходили ускоренные курсы. Но в одном из описанных случаев дело не дошло до фронта, а закончилось трудовым батальоном на урановых рудниках в Чехословакии и бегством в американскую зону оккупации139.

В британской зоне оккупации оказалось 3500 военнопленных эстонцев, в основном из состава 20-й дивизии СС, в американской — 750, во французской — 300140. Автор подробно рассказывает о создании в Эстонской ССР специальной комиссии по возвращению и приему репатриированных из Германии граждан ЭССР141. По оценке республиканского руководства, Эстонию за военный период по разным причинам покинуло до 150 000 человек, из которых надеялись репатриировать на родину около 90 000. К 22 марта цифра была уточнена и сократилась до 74 000. В конце концов этой «плановой цифры» так никогда и не удалось достичь. На 1 января 1950 г. для возвращения в Эстонию обратились 19 572 человека. А если вычесть из этого бывших эстонцев-военнопленных, то численность репатриантов сократится на 8438 человек142. В итоге был репатриирован 20 671 человек, из них гражданских лиц 11 170, в том числе 2014 детей до 16 лет, и 9451 лиц, служивших в немецких военных частях. Отдельно учитывались 12 879 человек, вернувшихся из эвакуации из разных регионов СССР143.

П. Каасик, рассматривая судьбу пленных эстонцев, служивших в германских вооруженных силах и войсках СС, особо обращает внимание на существенные различия в отношении к ним советских властей и руководства ряда государств—союзников СССР по антигитлеровской коали-ции144. Для начала автор ссылается на приказ-инструкцию, выпущенный от имени Главного штаба Союзных экспедиционных сил, который касался перемещенных лиц и беженцев в Германии. Приказ этот выделял категории гражданских беженцев, за которых несли ответственность западные союзники, исключая по ялтинским соглашениям граждан СССР, которые подлежали репатриации вне зависимости от их желания.

С 15 июля 1945 г. беженцами, перемещенными лицами и военнопленными с неопределенным гражданством стали заниматься соответствующие международные организации. В борьбу за статус эстонских беженцев в Германии и военнопленных эстонцев западной зоне оккупации активно вмешался генеральный консул Эстонии в США Йоханнес Кайв (конечно, имеется в виду посольство, действовавшее от имени правительства в изгнании), который обратился 10 апреля 1945 г. в Госдепартамент США с нотой, в которой подчеркнул, что эстонцев из числа перемещенных лиц и военнопленных нельзя считать гражданами СССР и, соответственно, передавать

властям СССР. Уже в мае 1945 г. британская и американская оккупационные администрации запретили принудительную репатриацию граждан стран Балтии, так как Великобритания и США официально не признали «аннексию Эстонии, Латвии и Литвы Советским Союзом».

17 октября 1945 г. Й. Кайв направил госсекретарю Дж. Бернсу меморандум, в котором разъяснял свою позицию насчет служивших в германских вооруженных силах эстонцев и просил обращаться ними как с военными беженцами. Госдепартамент в ответ сообщил, что с позицией меморандума ознакомился. 27 октября президент США Г. Трумэн обнародовал декларацию о том, что США не признают никаких территориальных изменений, которые не были результатом свободного народного волеизъявления. 30 октября 1945 г. было решено не разрешать принудительную репатриацию в СССР граждан Эстонии, Латвии и Литвы.

24 июня 1948 г. Конгресс США принял закон о перемещенных лицах. За год до этого, пишет автор, эстонцам, латышам и литовцам стало ясно, что никто не собирается восстанавливать независимость этих государств и по политическим мотивам возвращаться на родину не имело смысла145. Начались активные поиски возможностей перебраться за океан в США, Канаду, Австралию.

Судьба военнопленных, оказавшихся во французской зоне оккупации, солдат, бежавших из Курляндского котла в Швецию или оказавшихся в Финляндии, складывалась не так, как в английской или американской зонах оккупации. Французы, по данным автора, репатриировали в СССР 100 военнопленных-эстонцев из 300. Шведы отправили назад в СССР порядка полутора сотен прибалтов, в том числе и эстонцев. Некоторые из них после трудовых батальонов были освобождены уже в 1947 г., а кто-то по приговору специального совещания трудился в лагерях до 1951 г.146

Ситуация в Финляндии была несколько другой. Согласно договору о перемирии от 19 сентября 1944 г., Финляндия обязывалась выдать Советскому Союзу всех военнопленных, в том числе и граждан союзников по антигитлеровской коалиции. Британский представитель в Контрольной комиссии под председательством Андрея Жданова на тот период во всем поддерживал советские требования. Всего финской стороной было выдано 42 000 военнопленных и 1500 интернированных. К ним, пишет автор, следует добавить тысячи советских граждан, по разным причинам оказавшихся в Финляндии147.

В войне («войне продолжении» в финской историографии) на стороне Финляндии участвовали советские граждане финны-ингерманландцы, составлявшие т.н. национальный батальон № 3 численностью на момент подписания перемирия в 690 человек. Финская сторона исходила из того, что лица эти были освобождены и воевали осенью 1944 г. в Северной Финляндии с немцами, то есть выдаче они не подлежали. Контрольная комиссия с этим не согласилась, и 1 ноября МИД Финляндии получил ноту с требованием выдать бойцов национального батальона № 3. 2 ноября батальон был разоружен и бойцы направлены в лагерь военнопленных. В защиту

финнов, пишет автор, можно сказать, что охраняли они «репатриантов» спустя рукава и в ходе выдачи стало очевидно, что сотни ингерманланд-цев бежали148.

А вот эстонцев в Финляндии на момент перемирия было немного. Военнослужащие-эстонцы 200-го пехотного полка («финские парни») в своем большинстве загодя и организованно перебрались в Эстонию, где влились в состав 20-й дивизии СС и поучаствовали в боях на территории Эстонии. В Финляндии осталось человек 50. Поэтому выдаче подлежали те, кто бежал в Финляндию уже в 1944-1945 гг. Автор приводит пример с тремя эстонцами-офицерами созданного немцами пограничного подразделения, которые бежали через Финский залив и обратились в полицию с просьбой о виде на жительство. Они были доставлены в Хельсинки, где и были арестованы местной полицией безопасности, направлены в лагерь для интернированных и выданы советским властям 2 января 1945 г.149 Уже в 1947 г. после подписания Парижского мирного договора Советский Союз потребовал выдачи оставшихся в Финляндии «финских парней» как лиц, совершавших военные преступления. Все выданные финской стороной были в СССР арестованы. Автор приводит в качестве примера дела из архива НКВД-МГБ ЭССР на пятерых эстонцев из состава выданных, которые были наказаны различными сроками лишения свободы150.

ФИЛЬТРАЦИЯ

Численность эстонских военнопленных, которую приводит автор, опираясь как на «Справку о местах расселения на территории Союза ССР военнопленных и репатриированных советских граждан по национальности эстонцев, подлежащих направлению к прежнему постоянному месту жительства в ЭССР» от 05.06.1946, так и на оценочные исследования эстонских историков, в совокупности составляет около 11 500 человек151.

Автор обращает внимание на трудности статистики военнопленных, в которой последние фиксировались по национальности, а не по гражданству, кто-то учитывался как осужденный изменник родине, кто-то как военнопленный, кто-то как репатриант. Сводные справки ГУПВИ по военнопленным, в том числе и умершим, не совпадают с учетом по кладбищенским книгам ГУПВИ и т.д.152 Автор обращает внимание на то,что статистика ГУПВИ часто дает вполовину меньшие цифры, чем расчеты ряда эстонских историков, которые, по мнению автора, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Например, если, согласно справке заместителя начальника первого управления ГУПВИ МВД СССР полковника М. Гладкова, по состоянию на январь 1949 г. на учете состояло 6398 военнопленных эстонцев по национальности, то, по данным эстонских властей, за период с 15 апреля 1945 г. по 1 мая 1950 г. из 20 575 репатриантов 9450 прибыли из лагерей военнопленных и фильтрационных лагерей. А если сюда добавить материалы оперативного учета НКВД-МВД-МГБ-КГБ, то картина станет еще более запутанной153.

Также автор отмечает, что в иные отчетные документы по статистике учета военнопленных эстонского происхождения не попадали и те, которые отправлялись из фильтрационных лагерей в рабочие батальоны «Балт-военморстроя».

Архивы Эстонии содержат значительную коллекцию фильтрационных дел, составленных в лагерях. В них указаны и случаи, когда задержанным военной контрразведкой СМЕРШ тут же предъявлялось обвинение в антисоветской деятельности и измене родине, а сам задержанный из фильтрационного лагеря отправлялся дальше на следствие. П. Каасик отмечает, что в 1944 г. статус попавших в плен Красной Армии эстонцев был неопределенным. Хотя конкретных документов недостаточно и фильтрационные дела не дают исчерпывающей информации, эстонцы, ранее попавшие в плен, рассылались в различные лагеря военнопленных, например в лагерь № 212 в Карелии или в лагерь № 270 Новгородской области. Сотни угодили в лагеря военнопленных в самой Эстонии. Большинство из них оказались в фильтрационных лагерях, в том числе и в расположенном в Эстонии фильтрационном лагере № 0316. Примерно так же дела обстояли с плененными в Чехии, Польше и Германии эстонцами. Через фильтрационные лагеря большинство эстонских военнопленных были репатриированы в Советский Союз154.

Эстонский историк указывает, что только 13 апреля 1946 г. было издано постановление Совмина СССР (имеется в виду постановление 843-342 сс «О возвращении на родину репатриантов латышей, литовцев и эстонцев»), в соответствии с которым все эстонские военнопленные посылались на территорию Эстонии для работы в народном хозяйстве155.

П. Каасик упоминает о том, что 19 апреля 1946 г. МВД СССР был издан приказ № 00336, на основании которого из лагерей освобождались и посылались в Эстонскую ССР бывшие военнопленные эстонцы, и во многих решениях по этому поводу указывалось: «послать на работы в Эстонскую СССР»156. В результате статус военнопленных эстонцев в рамках «спецконтингента» стал еще более неопределенным. Автор отмечает, что в условиях неразберихи военного времени во второй половине 1944 г. в Эстонии даже тем, кто когда-то успел послужить в немецких вооруженных силах, грозила в том числе и мобилизация в Красную Армию. Контроль за мобилизованными был слаб, но позже, когда всплывало на свет то, что красноармеец до этого служил в немецкой армии, а еще до этого успел послужить и в РККА, откуда перебежал на сторону немцев, то он попадал в поле зрения военной контрразведки. Автор приводит пример некоего Л. Вахера, который служил артиллеристом в 20-й дивизии СС, откуда и дезертировал. Далее он прятался у себя на хуторе. Был призван в Красную Армию 20 сентября 1944 г. В фильтрационном деле указано, что человек с таким именем пропал без вести в боях под Великими Луками157.

П. Каасик приводит данные из документов, хранящихся в Госархиве Эстонии, о том, что, по данным главного руководства Омакайтсе и по документам эстонской полиции безопасности СД, через немецкие лагеря во— 202 -

еннопленных прошло 8940 красноармейцев эстонского происхождения158. Они в подавляющем большинстве из разных лагерей военнопленных были освобождены и отправлены в Эстонию в период с августа по декабрь 1941 г. По мнению автора, эта статистика местами может страдать двойным счетом, поэтому требует к себе критического отношения. П. Каасик полагает, что численность попавших в немецкий плен красноармейцев эстонского происхождения не превышала 6500 человек159. Автор указывает, что большая часть из освобожденных немцами эстонцев-военнопленных продолжила свою службу уже в составе немецких вооруженных сил.

УРАНОВЫЙ ПРОЕКТ

Особое внимание автор уделяет истории строительства комбината № 7, то есть Силламяэского завода по обогащению урана, и деятельности «строительных батальонов» в период с 1946 по 1952 г. В связи с этим автор отмечает, что за решением советских властей отправить военнопленных эстонского происхождения, латышей и литовцев на работы на родину стоит не гуманизм, а иные причины, в первую очередь связанные с экономическим расчетом и с необходимостью соблюдать ряд положений Женевской конвенции, запрещающей принудительно использовать на строительстве стратегических объектов военнопленных как бесплатную рабочую силу160. Советским же властям необходимо было задействовать максимально дешевую рабочую силу в рядах отдельных строительных батальонов «Балтво-енморстроя», в том числе в сланцевом бассейне северо-востока Эстонской ССР, на строительстве советских аэродромов и береговых артиллерийских батарей.

Регион Силламяэ и Нарвы приобрел ключевое значение уже в конце 1944 г. после прибытия из Москвы геологов, которые исследовали местные сланцы на содержание примесей урана. Ставилась задача по обогащению сланцевой руды и получения уранового концентрата. Сроки по строительству завода по обогащению урановой руды были очень сжатыми, можно сказать, фантастическими до абсурда161, отмечает автор. Решение о строительстве было принято 15 августа 1946 г. Строительство началось уже 1 ноября 1946 г. А производство уранового концентрата намечалось развернуть уже к 1 марта 1947 г.

Как эстонский, так и российский авторы достаточно подробно со ссылками на один и тот же корпус документов рассказывают о строительстве этого стратегического и сопутствующих объектов и о решениях по данному вопросу центральных органов ЭССР. Важным обстоятельством, связанным со строительством этого завода, было и привлечение рабочей силы. В этом свете и следует, считает эстонский автор, рассматривать решение Совета Министров СССР о направлении военнопленных эстонцев, латышей и литовцев на территории их республик и использовании на объектах народного хозяйства союзных республик.

Распоряжение МВД СССР от 19 апреля 1946 г. гласило, что эстонцы, латыши и литовцы из состава спецконтингента, достигшие призывного возраста, призывались в Красную Армию и отправлялись на работу в союзные республики вплоть до демобилизации. Те, кто не подлежал призыву в армию, отправлялись к месту жительства, но в соответствии с приказом № 00336 на родину не отправлялись «изменники родины», которые были судебными органами или специальным совещанием НКВД признаны виновными в преступлениях и осуждены к лишению свободы162.

В апреле 1946 г. МВД СССР еще разъяснил порядок исполнения приказа по отправке эстонцев, латышей и литовцев из состава спецконтингента домой и их освобождение. Все лица призывного возраста призывались в Красную Армию и отправлялись на стройки и на производство вплоть до демобилизации. Те же, кто не был соответствующего призывного возраста, отправлялись к месту жительства. 11 июня 1946 г. еще раз был уточнен порядок выполнения этого приказа Совета Министров СССР в отношении спецконтингента. Мобилизовывались в Красную Армию все лица призывного возраста (1923-1927 г.р.), и они отправлялись на строительство объектов МВД. Из контрольно-фильтрационных лагерей в середине 1946 г. все больные, инвалиды и другие нетрудоспособные лица вне зависимости от призывного возраста были отправлены к месту жительства. Отправка по домам была завершена к 1 декабря 1946 г.163

В соответствии с распоряжением Совета Министров Эстонской ССР все районные отделы по репатриации взяли на учет всех мужчин, начиная с 1922 г.р. Данные тут же отправили в центральный отдел по репатриации, где формировались документы о дальнейшем направлении их в строительные батальоны в соответствии с постановлением Совмина СССР от 26 июля 1946 г. Призывники из числа военнопленных латышей, литовцев и эстонцев были направлены в строительные подразделения на Силламяэский комбинат № 7, для чего были сформированы 10 строительных батальонов. В придачу к ним МВД СССР выделил на строительство и другие категории заключенных164.

Начальник отдела репатриации при Совмине ЭССР А. Ней в циркулярном письме в январе 1947 г. еще раз разъяснил дальнейшее трудовое использование лиц призывного возраста: «Еще раз обращаем внимание, — писал он, — что репатрианты, прибывающие в Советский Союз и Эстонскую ССР из лагерей и трудовых батальонов, 1927 и 1928 г.р. должны в обязательном порядке дальше продолжать работать в трудовых батальонах Эстонской ССР»165.

Автор обращает внимание на то, что военнопленные эстонского происхождения и спецконтингент собирались со всего Советского Союза с поразительной скоростью. Почти мгновенно решались все технические вопросы. Для этого из Эстонии в регионы СССР были командированы девять уполномоченных Совмина ЭССР. К декабрю 1946 г. были установлены примерно 3500 лиц эстонского происхождения, которые подлежали отправке в Эстонию166. Автор приводит интересные подробности, когда и через какие

пересыльные лагеря в ту или иную союзную республику на работы отправлялись те или иные эстонские военнопленные.

П. Каасик, ссылаясь на ряд работ, в том числе и латвийских историков, указывает, что по состоянию на 16 мая 1946 г. стало ясно, что подлежат отправке на Родину из разного рода фильтрационных лагерей, лагерей военнопленных и других мест заключения 38 500 эстонских, латвийских и литовских репатриантов, в том числе и военнопленных. Из них латышей — 29 707, литовцев — 4815 и эстонцев — 3992 человека. В свою очередь из них 20 106 находились в фильтрационных лагерях. Призывного возраста из них было порядка 13 800 человек, а именно 10 324 латыша, 1700 литовцев и 1800 эстонцев167. Из всей этой многочисленной армии спецконтингента в Силламяэ на строительство комбината № 7 были направлены 8489 человек, из них 1180 эстонцев. До комбината добрались по разным причинам не все. И в декабре 1946 г. на нем трудились 1030 эстонцев, 2500 латышей и 700 литовцев. Как много эстонцев вообще участвовало в строительстве этого комбината, остается неясным168.

Отдельным вопросом автор ставит проблему эстонских граждан (граждан Эстонии до 1940 г.), русских по национальности, которые также были среди военнопленных. Таковых, кстати, по данным отдела репатриации СМ ЭССР, было 97 человек. Большинство из них по состоянию на 1946 г. находились в Кемеровской области. Кое-кто был и в Ленинграде в трудовых батальонах169. Так как в распоряжении Совмина СССР от 13 апреля 1946 г. никаких отдельных инструкций по поводу эстонских русских не было, то вопрос отправки их на родину оставался открытым, и до сих пор не совсем ясно, что же с ними стало дальше170.

Две фундаментальные работы по истории размещенных в Эстонии лагерей военнопленных в период 1944-1949 гг., написанные российским историком Ходяковым М.В. и эстонским ученым Пеэтером Каасиком, отнюдь не дублируют друга, но, скорее, взаимно дополняют одна другую в сложном и многогранном процессе изучения темы войны и послевоенного плена. И тот факт, что одна работа написана на русском языке, а другая опубликована по-эстонски, не мешает им создавать разносторонний образ изучаемого исторического процесса.

Отметим, что фундаментальное для эстонской исторической науки исследование Пеэтера Каасика, во-первых, уделяет очень много внимания законодательным и иным правовым аспектам содержания военнопленных в СССР, в том числе автор проводит и международно-правовой анализ статуса и содержания военнопленных в советских лагерях. Разумеется, в политико-юридическом анализе этих вопросов автор исходит из господствующей в эстонской исторической науке парадигмы, предполагающей репрессивный характер советского политического режима и пенитенци-

* * *

арной системы соответствующего периода. Также основой анализа является представление об «оккупации» Эстонии в 1940 г. и повторной оккупации в 1944-м.

Описывая организацию, режим и работу лагерей военнопленных, автор приводит много статистических данных, публикует в переводе на эстонский язык многочисленные документы, касающиеся численности военнопленных, их трудового использования, а также данные об администрации и личном составе лагерной охраны и военно-строительных батальонов. Несомненный интерес представляет сводный анализ истории военнопленных эстонского происхождения.

Российский автор, в отличие от своего эстонского коллеги, уделяет много внимания не только административно-правовым и политико-экономическим вопросам пребывания лагерей военнопленных на территории тогдашней Эстонской ССР, но вопросам лагерной повседневности, материальному обеспечению, денежному обращению и, что самое интересное, конкретным проявлениям этой повседневности, зафиксированным «в режиме реального времени» в приказах, отчетах, докладных записках. Все это в целом позволяет воссоздать многомерный образ жизни и труда военнопленных в конце 1940-х гг. в Эстонской ССР.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

Бугай Н.Ф. Система рабочих колонн и батальонов — составляющая часть «трудармий». 1940-1950-е годы // «Белые пятна» российской и мировой истории. 2015. № 1-2. С. 9-49.

Военнопленные в СССР. 1939-1956. Документы и материалы / Под ред. М.М. Загорулько. М., 2000.

Военнопленные в СССР: Документы годов 1941-1953 / Сост. Д.И. Борисов, Е.М. Варга, В.И. Коротаев и др. / Под ред. В.Л. Воронцов. М.: РОССПЭН, 2005.

Дюков А. Р. Милость к падшим: советские репрессии против нацистских пособников в Прибалтике. М.: Фонд «Историческая память», 2009.

Зубкова Е. Ю. Прибалтика и Кремль 1940-1953. М.: РОССПЭН, 2008.

Колеров М. А. Военнопленные в системе принудительного труда в СССР (1945-1950) // Отечественные записки 2003. № 3 (magazines.russ.ru/oz/2003/ 3Z2003_3_41-pr.html).

Коротаев В. И. Проблема выживания военнопленных в советских лагерях. На примере лагеря № 211, 1944-1948 гг. // Вестник Поморского университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки». 2008. № 4. С. 11-18.

Региональные структуры ГУПВИ НКВД — МВД СССР. 1941-1951: отчетно-информационные документы / Под ред. М.М. Загорулько. Волгоград, 2005. Т. 5. Кн. 1.

Россия и СССР в войнах ХХ века. Потери вооруженных сил: статистическое исследование / Под ред. Г.Ф. Кривошеев. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.

Сидоров С.Г. Труд военнопленных в СССР. 1939-1956. Волгоград, 2001.

Ходяков М.В. Иностранные военнопленные Великой Отечественной войны в лагерях НКВД — МВД Эстонии. 1944-1949 гг. СПб.: Бумажные книги, 2016.

Ходяков М.В. Побеги иностранных военнопленных из лагерей НКВД-МВД Эстонии в 1945-1949 гг. // Новейшая история России. 2013. № 2 (07). С. 228-249.

Inimsusvastaste kuritegude uurimise Eesti rahvusvahelise komisjoni raportid: Nöukogude okupatsioon 1940-1941: Saksa okupatsioon 1941-1944 // Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus. Tartu: Haridus-ja Teadusministeerium, 2005.

Eestlased tööpataljonides 1941-1942. 2. raamat: mälestusi ja dokumente / koostanud Urmas Usai. Tallinn: Olion, 1993.

Hiio T. Combat in Estonia in 1944 // Estonia 1940-1945: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity / edited by Toomas Hiio, Meelis Maripuu and Indrek Paavle. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus, Tallinn, 2006. P. 10351094.

Hiio T. Eesti üksused Kolmanda Reich'i relvajöududes // Vikerkaar, 2001. Nr. 8-9, 156-179.

Hiio T. Estonian Security Groups and Eastern Battallions in German Army in 1941-1944 // Estonia 1940-1945: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity / edited by Toomas Hiio, Meelis Maripuu and Indrek Paavle. Tallinn, 2006: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus, 807-824.

Hiio T, Kaasik P. Estonian Units in the Waffen-SS // Estonia 1940-1945: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus. 2006.

Hiio T, Niglas A. Estonians Border Defence Regiments in 1944 // Estonia 19401945: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity / edited by Toomas Hiio, Meelis Maripuu and Indrek Paavle. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus, 2006, P. 969-1000.

Kaasik P. Nöukogude Liidu söjavangipoliitika Teise maailmasöja ajal ja söjajärgsetel aastatel: söjavangide kinnipidamissüsteem Eesti näitel ja hinnang söjavangide kohtlemisele rahvusvahelise öiguse järgi. Tallinn: Tallinna Ülikool, 2012 ([Pöltsamaa: Vali Press]). 631 lk.

Kaasik P. Nöukogude Liidu söjavangipoliitika Teise maailmasöja ajal ja söjajärgsetel aastatel: söjavangide kinnipidamissüsteem Eesti näitel ja hinnang söjavangide kohtlemisele rahvusvahelise öiguse järgi. Tallinn: Ajaloo Instituut, Tallinna Ülikool, 2012. 631 lk.

Kaasik P. Construction Battalions in Estonian Territory 1944-1950 // Estonia Since 1944: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity / edited by Toomas Hiio, Meelis

Maripuu and Indrek Paavle. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus, 2009. P. 507-540.

Kaasaik P. Prisoners of War of Estonian Origin as Soviet Prisoners of War // Estonia Since 1944: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity / edited by Toomas Hiio, Meelis Maripuu and Indrek Paavle. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus, 2009. P. 345-358.

Kuusik A. Estonian Omakaitse in 1941-1944. // Estonia 1940-1945: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity / edited by Toomas Hiio, Meelis Maripuu and Indrek Paavle. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus, 2006. P. 797-806.

LaarM. Emajôgi 1944: II maailmasôja lahingud Lôuna-Eestis. Tallinn: Varrak. 2005.

Lindstrom J. Tsehhi pôrgus: màlestusi sôjateelt ja vangipôlvest. Tallinn, Faatum, 1997.

Made T. Eestlased sôjapôrgus. Tallinn: Argo. 2008.

Saarnit J. Idast làànde ja làànest itta. Màlestusi uhelt kannatusteekonnalt. Tallinn: Kistler-Ritso Eesti Sihtasutus, 2005.

1 А также диссертация на соискание научной степени доктора философии (история): Kaasik Peeter Noukogude Liidu sojavangipoliitika Teise maailmasoja ajal ja sojajargsetel aastatel: sojavangide kinnipidamissusteem Eesti naitel ja hinnang sojavangide kohtlemisele rahvusvahelise oiguse jargi. Tallinn: Ajaloo Instituut, Tallinna Ulikool, 2012. 631 lk.

2 Kaasik P. Noukogude Liidu sojavangipoliitika Teise maailmasoja ajal ja sojajargsetel aastatel: sojavangide kinnipidamissusteem Eesti naitel ja hinnang sojavangide kohtlemisele rahvusvahelise oiguse jargi. Tallinn: Tallinna Ulikool, 2012. P. 310.

3 Kaasik P. ... P. 270.

4 Филиал Эстонского национального архива.

5 Российский государственный военный архив (РГВА), Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ).

6 Bundesarchiv Militararchiv (BA MA).

7 Государственный архив Эстонии — ERAF, фонды НКВД-МВД.

8 Kaasik P. .... P. 457-462.

9 Ходяков М.В. Иностранные военнопленные Великой Отечественной войны в лагерях НКВД — МВД Эстонии. 1944-1949 гг. СПб.: Бумажные книги, 2016. С. 61.

10 Kaasik P. . P. 125.

11 Kaasik P. . P. 562.

12 Kaasik P. . P. 157-164, 523-533.

13 Ходяков М.В. . С. 22.

14 В современной эстонской историографии А. Веймер характеризуется как автор своего рода эстонского экономического чуда в период хрущевской народнохозяйственной реформы и создания республиканских Совнархозов, то есть определенной хозяйственной самостоятельности республики.

15 Ходяков М.В. ... С. 57.

16 День за днем, 2015. 21 ноября.

17 Ходяков М.В. ... С. 59.

18 Kaasik P. ... P. 366.

19 Ходяков М. В. ... С. 58.

20 Сидоров С. Г. Труд военнопленных в СССР. 1939-1956. Волгоград, 2001. С. 9.

21 Сидоров С. Г. . С. 206.

22 Kaasik Р. ... Р. 141.

23 Там же.

24 Kaasik Р. ... Р. 153.

25 Kaasik P. ... P. 139-157.

26 Ходяков М.В. ... С. 62.

27 Ходяков М.В. . С. 66.

28 Ходяков М.В. . С. 63.

29 Ходяков М.В. . С. 65.

30 Ходяков М.В. . С. 69.

31 Ходяков М.В. . С. 78.

32 Ходяков М.В. . С. 77.

33 Там же.

34 Ходяков М.В. . С. 99.

35 Там же.

36 Ходяков М.В. . С. 81.

37 Ходяков М.В. . С. 83.

38 Ходяков М.В. ... С. 84.

39 Там же.

40 Ходяков М.В. . С. 87.

41 Ходяков М.В. . С. 100.

42 Ходяков М.В. . С. 98.

43 Ходяков М.В. . С. 75.

44 Региональные структуры ГУПВИ НКВД — МВД СССР. 1941-1951: отчетно-информационные документы. Волгоград, 2005. Т. 5. Кн. 1. С. 430.

45 Ходяков М.В. . С. 101.

46 Там же.

47 Ходяков М.В. . С. 108.

48 Ходяков М.В. . С. 103.

49 Ходяков М.В. . С. 108.

50 Ходяков М.В. . С. 109.

51 Ходяков М.В. . С. 110.

52 Ходяков М.В. . С. 113.

53 Ходяков М.В. . С. 113-114, 115.

54 Ходяков М.В. . С. 119-122.

55 Ходяков М.В. . С. 125.

56 Ходяков М.В. . С. 128-131.

57 Ходяков М.В. . С. 129-135.

58 Ходяков М.В. . С. 138-139.

59 Ходяков М.В. ... С. 158.

60 Ходяков М.В. ... С. 167.

61 Ходяков М.В. ... С. 168-169.

62 Ходяков М.В. ... С. 160.

63 Ходяков М.В. ... С. 162, 170.

64 Ходяков М.В. ... С. 163.

65 Kaasik P. .... P. 544.

66 Ходяков М.В. . С. 173.

67 Военнопленные в СССР. 1939-1956. Документы и материалы / Под ред. М.М. Загорулько. М., 2000. С. 11.

68 Военнопленные в СССР ... С. 141.

69 Ходяков М.В.... С. 175.

70 Ходяков М.В. ... С. 176.

71 Ходяков М.В. ... С. 177.

72 Ходяков М.В. . С. 178.

73 Ходяков М.В. . С. 178-179.

74 Ходяков М.В. . С. 179.

75 Ходяков М.В. . С. 184.

76 Военнопленные в СССР . С. 934.

77 Военнопленные в СССР . С. 220, 938, 939.

78 Военнопленные в СССР . С. 303-304.

79 Ходяков М.В. . С. 202.

80 Ходяков М.В. . С. 203.

81 Военнопленные в СССР . С. 280.

82 Ходяков М.В. . С. 154-155.

83 Ходяков М.В. . С. 213.

84 Там же.

85 Ходяков М.В. . С. 214.

86 Ходяков М.В. . С. 213.

87 Ходяков М.В. . С. 213-214.

88 Ходяков М.В. . С. 225.

89 Ходяков М.В. . С. 228.

90 Там же.

91 Там же.

92 Региональные структуры ГУПВИ НКВД-МВД 1941-1951: отчетно-информационные документы / Под ред. М.М. Загорулько. Волгоград, 2005. Т. 5. Кн. 1. С. 450-451.

93 Ходяков М.В. . С. 240.

94 Kaasik P. ... P. 310.

95 Kaasik P. ... P. 311.

96 Там же. См. Также: KuusikArgo Estonia Omakaitse in 1941 -1944 // Estonia 1940-1945: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus. 2006. P. 797-806.

97 Kaasik P. . P. 311.

98 Kaasik P. . P. 312.

99 Hiio T., Niglas A. Estonians Border Defence Regiments in 1944 // Estonia 1940-1945: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity / edited by

Toomas Hiio, Meelis Maripuu and Indrek Paavle. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus, 2006. Р. 969-1000.

100 Kaasik P. ... P. 312.

101 Kaasik P. ... P. 313.

102 Там же.

103 Там же.

104 Kaasik P. ... P. 314.

105 Kaasik P. ... P. 316.

106 Там же.

107 В белорусском городе Новогрудки часть военнослужащих 36-ого охранного батальона участвовала в уничтожении местного еврейского населения.

108 Kaasik P. ... P. 316.

109 Kaasik P. ... P. 317.

110 Hiio T., Kaasik P. Estonian Units in the Waffen-SS // Estonia 1940-1945: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus, 2006. P. 950-951.

111 Kaasik P. .. P. 317.

112 Saarnit J. Idast läände ja läänest itta. Mälestusi ühelt kannatusteekonnalt. Tallinn: Kistler-Ritso Eesti Sihtasutus, 2005.

113 Kaasik P. . P. 318.

114 Там же.

115 Там же.

116 Военнопленные в СССР. ... С. 31.

117 Kaasik P. . P. 321

118 Kaasik P. ... P. 318.

119 Hiio T. Combat in Estonia in 1944 // Estonia 1940-1945: Reports of the Estonian International Commission for the Investigation of Crimes Against Humanity / edited by Toomas Hiio, Meelis Maripuu and Indrek Paavle. Tallinn: Inimsusevastaste Kuritegude Uurimise Eesti Sihtasutus, Tallinn, 2006. P. 1035-1094.

120 Kaasik P. ... P. 319.

121 Hiio T. ... P. 1035-1094.

122 Kaasik P. . P. 320.

123 Kaasik P. . P. 322.

124 Там же.

125 Там же.

126 Там же.

127 Kaasik P. . P. 323.

128 Автор ссылается на рукопись (Heiki Talving. Ma olin Karjalas surmalagris), хранящуюся в архиве Эстонского военного музея — Музея генерала Лайдонера / f 18, S 1-2-11/103.

129 Kaasik P. . P. 323.

130 Например, автор приводит мемуары: Lindström Juhan. Tsehhi pörgus: mälestusi söjateelt ja vangipölvest. Tallinn, Faatum, 1997.

131 Kaasik P. . P. 324.

132 Там же.

133 Kaasik P. . P. 324-325.

34 Каав(к Р. . Р. 325- 326.

35 Каав1к Р. . . Р. 326.

36 Каав1к Р. . Р. 326, 327.

37 Там же.

38 Каав1к Р. . Р. 327-328.

39 Каав1к Р. . Р. 328

40 Там же.

41 Каав1к Р. Р. 330.

42 Каав1к Р. . Р. 333.

143 Там же.

44 Каав1к Р. Р. 335- 337.

45 Каав1к Р. . Р. 339.

46 Каав1к Р. . Р. 341- 342.

47 Каав1к Р. . Р. 344

48 Каав1к Р. . Р. 344- 345.

49 Каав1к Р. . Р. 345.

50 Каав1к Р. . Р. 346

51 Каав1к Р. . Р. 347.

52 Каав1к Р. . Р. 349.

53 Каав1к Р. . Р. 350 351.

54 Каав1к Р. . Р. 354.

55 Каав1к Р. . Р. 355.

56 Каав1к Р. Р. 356.

157 Там же.

158 Там же.

159 Там же.

60 Каав1к Р. . Р. 364.

61 Каав1к Р. Р. 366.

62 Каав1к Р. Р. 370.

63 Каав1к Р. . Р. 371.

64 Там же.

65 Каав1к Р. Р. 371- 372.

66 Каав1к Р. . Р. 372.

167 Там же.

168 Там же.

69 Каав1к Р. . Р. 375.

70 Каав1к Р. . Р. 376.

НИКИФОРОВ ИЛЬЯ ВЛАДИМИРОВИЧ — магистр философии, историк, член Русского академического общества Эстонии ([email protected]). Эстония.