CC BY
907
2005
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 9. Вып. 2
ВОСТОКОВЕДЕНИЕ
Е.И. Зеленев, И.В. Зеленева
ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ НИКОЛАЯ I: геополитический аспект
Во внешнеполитической доктрине Николая I (1825-1855 гг.) южное и восточное направление играло большую роль, чем у его брата и предшественника императора Александра I (1801-1825 гг.). Николай I стал подлинным энтузиастом «индийского» направления российской внешней политики, что и привело его к острейшему конфликту с Великобританией, которая активно противодействовала любым планам России по выходу в Средиземное море и к Индийскому океану.
Российско-османские отношения были важным компонентом международной политики на протяжении всего XIX в. «Персидский вопрос» также сохранял перманентную актуальность. Он стал играть особенно важную роль в российской внешнеполитической доктрине во второй половине XIX - начале XX в., когда состоялись аннексия Россией центрально-азиатских территорий, ее выход непосредственно к границам персидского срединного пространства', а затем и его раздел на сферы влияния между Россией и Великобританией (1907 г.)2. Собственно российско-османские и российско-персидские отношения составляли основной массив так называемой восточной политики Николая I.
Попытки ряда исследователей понять причины внешнеполитического провала Николая I, приведшего к поражению в Крымской войне (1853-1856 гг.), исключительно методами исторического анализа оставляют в стороне важнейший блок геополитических факторов пространственно-политического характера. Попробуем восполнить этот пробел, опираясь на уже известные факты, но давая им пространственно-политическую интерпретацию.
Геостратегические интересы России - поиск ею своего места в мировом политическом процессе - выдвигали на первый план сотрудничество с европейскими странами и активную политику вдоль всей западной границы страны. Южный же сегмент западной границы России упирался во владения османо-турецкого срединного пространства, борьба с которым была общим делом ряда европейских срединных территорий - австрийской, английской, отчасти французской и прусской. Геостратегический подход, основанный на поиске средств сплочения европейских держав на антиосманской основе, открывал хорошую перспективу для интеграции России в европейское политическое пространство при условии, что приоритеты европейской интеграции (геостратегические) занимали бы главное место во внешнеполитической доктрине, первенствуя над геополитическими интересами, направленными на приобретение односторонних политических преимуществ3.
О Е.Н. Зеленев, И В. Зеленева, 2005
Коалиционные интересы европейских держав, враждебных Османской империи, могли бы длительное время «работать» на ослабление и истощение Турции, приведя ее в конечном счете к коллапсу. Забегая вперед, отметим, что этот политический сценарий удалось осуществить в конце XIX - начале XX в., когда коалиционные действия европейцев (включая Россию) накануне и в ходе первой мировой войны привели к распаду османо-турецкого срединного пространства и сокращению его границ до собственно турецкого национального ядра в Малой Азии.
В начале царствования и Александра I, и Николая I Восточный вопрос выступал центральной проблемой их внешней политики4. Оба императора уже в первые годы правления оказались втянуты в войны с Османской империей. Напомним, что история так называемого Восточного вопроса как признанной европейцами международной проблемы восходит именно к началу царствования Александра I, хотя исторические корни проблемы значительно древнее.
Сущность Восточного вопроса - международная борьба за колониальный раздел ведущими европейскими державами территории Османской империи. Появление термина «Восточный вопрос» не имеет точной датировки. Известный российский историк С.М. Соловьев утверждал, что Восточный вопрос «появился в истории с тех пор, как европейский человек осознал различие между Европою и Азией», тогда как военно-по-литическое противостояние Османской империи европейским державам он рассматривал как частное проявление глобального конфликта между Азией и Европой5. М.Н. Покровский и некоторые другие современные ему авторы определяли возникновение Восточного вопроса «естественным образом с момента появления турок в Европе в середине XIV в.», а в узком смысле - как вопрос о турецком наследстве, с Кючук-Кайнард-жийского мира 1774 г.6 В англоязычной историографии возникновение Восточного вопроса чаще всего связывают с русско-турецкой войной 1768-1774 гг., а также с возникшим тогда же египетско-османским противоборством, достигшим кульминации в 30-е годы XIX в.7 Авторы работы «Восточный вопрос во внешней политике России» полагают, что под Восточным вопросом следует понимать международную проблему середины XVIII -начала XX в., возникновение которой связано с военно-политическим ослаблением Османской империи и борьбой крупных европейских держав за колониальный передел ее территорий8.
Российский историк С.Жигарев посвятил Восточному вопросу фундаментальное двухтомное исследование «Русская политика в Восточном вопросе». Он дает собственную оригинальную интерпретацию Восточного вопроса: «Восточный вопрос есть трудная и сложная задача, состоящая в том, чтобы обеспечить собственные материальные интересы на Востоке и помочь своим восточным единоверцам и единоплеменникам в борьбе с мусульманством за национальное и религиозное самосохранение, вывести их из турецкого порабощения и ввести в семью европейских народов, не нарушая как интересов и прав остальных независимых держав Европы, так и самих турецких христиан».9
Такой подход к трактовке Восточного вопроса учитывал религиозные, экономические, политические, психологические и социальные факторы, связанные с особенностями географического положения Османской империи. С. Жигарев описывает три периода в истории Восточного вопроса. Первый период охватывает три столетия до первой половины XVIII в. Это был подготовительный период, который характеризовался борьбой России и Западной Европы против Османской империи. Следующий этап - движение России на Балканский полуостров (русско-турецкие войны) в XVIII-XIX вв. Хронологические рамки третьего периода - конец XIX - начало XX в.
Несмотря на заманчивые перспективы - захват Черноморских проливов, выход к Персидскому заливу и Индийскому океану, наступление на английские владения в Индии - османское, персидское и центрально-азиатское направления внешней политики не получили развития в период царствования Александра I. Политические приоритеты Александра уже к концу первого десятилетия XIX в. полностью оказались в плоскости европейской политики, которая переживала период наполеоновских войн.
Начало наполеоновских войн изменило логику международной политической жизни, нарушило ее традиционные субъектно-объектные связи. Россия оказалась вынуждена отвечать на политические вызовы, й известной степени утратив инициативу в выборе политических приоритетов. Восточный вопрос отошел на второй план перед более важными и опасными проблемами, вызванными сначала наполеоновскими войнами в Европе, а затем и французской агрессией непосредственно против России.
Если же используя геополитический подход, допустить применение сослагательного наклонения и предположить, что Александра I ничто не отвлекало от проблем южных и юго-западных границ России, то политика России в отношении Османской империи вполне могла бы строиться на геостратегических принципах при сохранении приоритетов общеевропейской интеграции и коллективных действий против общего противника. Успех России в борьбе с Османской империей мог быть обеспечен только вследствие коллапса османо-турецкого срединного пространства в результате его истощения в борьбе с коалицией европейских государств. Тогда в ходе дележа османских владений между державами-победителями Россия могла бы претендовать на свою долю, как это имело место в случае со шведским и польским срединными пространствами. Собственно, это и произошло в ходе первой мировой войны, когда геополитический развал османского государства дал Англии и Франции возможность существенно расширить свои колониальные владения. По известным причинам раздел османского наследства произошел без российского участия, что и спасло турецкое национальное ядро от поглощения его Россией, поскольку именно она претендовала на Константинополь, а следовательно, и на геополитический контроль над всей Малой Азией.
Любые попытки России решить свои геополитические задачи за счет османских владений без согласия европейских стран вели к риску столкновения с «объединенной Европой», и тогда уже не Османская, а Российская империя оказалась бы под угрозой смертельно опасной и бесперспективной борьбы на истощение. Бесперспективность состояла в том, что для противодействующих России европейских срединных пространств (английского, австрийского, французского, прусского и др.) Османская империя выступала пограничной зоной, тогда как для России это было сопредельное срединное пространство. Разгром поддерживаемой европейскими союзниками Османской империи не наносил сколько-нибудь серьезного урона европейским державам, которые сохраняли весь свой военный потенциал и могли продолжать борьбу. Поэтому даже в случае безусловной победы России над османами ей предстояла еще длительная дипломатическая, а возможно, и военная борьба за признание и сохранение завоеванного, тогда как поражение ставило Россию на колени перед коалицией союзников. Примером может служить победоносная для России война с Турцией в 1877-1878 гг., которая не принесла желаемого геополитического успеха.
Ретроспективно борьба России за проливы Босфор и Дарданеллы представляет собой не что иное, как геополитическую ловушку, поскольку любые односторонние успехи России в деле овладения этими проливами весьма эффективно блокировались европейскими конкурентами, прежде всего Англией, которые при малейшей угрозе спешили
на помощь Стамбулу. Схожая ситуация с проливами Эресунн и Каттегат, а также Большой и Малый Вельт на Балтике осознавалась российской политической элитой, а понимание геополитической безнадежности единоличной борьбы за Черноморские проливы, увы, не приходило. Возможно, эта «геополитическая слепота» была рождена очевидной слабостью Османской империи и искусством европейской дипломатии, которая направляла силы России на бесплодную борьбу за то, чем она не могла владеть в одиночку. На самом деле, успех борьбы за Проливы мог быть достигнут только в том случае, если бы Англия и другие европейские соискатели османского наследства получали адекватные российским геополитические приобретения, например, на Ближнем Востоке или в Северной Африке.
Другая возможность овладеть Проливами предоставлялась в случае жестких ответных мер России в ходе какого-либо острого политического кризиса, в частности в ходе египетско-османского конфликта 1832-1833 гг., или в ответ на английскую оккупацию в 1882 г. Суэцкого канала. В этом случае захват Россией Черноморских проливов мог бы рассматриваться европейским сообществом как мера превентивной обороны и не вызвать ответных коллективных действий со стороны европейских держав, прежде всего сильнейшей из них - Англии, особенно если она была бы занята боевыми действиями в Египте. Однако для такого жесткого и опасного ответа требовались тщательная подготовка, железная политическая воля, огромные военные ресурсы и благоприятное стечение обстоятельств, т.е. везение, которое имеет большое значение при проведении геополитического курса «на опережение», тем более «на обострение».
Поскольку ставки в геополитических партиях бывают очень велики, то нередко выигрыш обеспечивают микроскопические преимущества, которые в обычных политических ситуациях даже не принимаются в расчет. Например, туман помог направлявшейся в Египет эскадре Наполеона уйти от английского преследования или суровая зима 1812г. дезорганизовала наполеоновскую армию в России, или заблуждение, что горные перевалы непроходимы для армии, обеспечили успех альпийскому походу A.B. Суворова. Мы сознательно привели несколько эпизодов из исторически близких к рассматриваемому периоду событий, но аналогичные примеры можно продолжить, используя и современный исторический материал. Один из самых решительных политических деятелей XX в. президент США Дж.Ф. Кеннеди как-то заметил: «Во внутренней политике мы рискуем только понести поражение. Внешняя политика способна свести нас в могилу». Поэтому заключим, что геополитическая тактика действия «на обострение» в условиях острых политических кризисов - это весьма рискованная форма политического поведения, граничащая с авантюризмом.
Возвращаясь к геополитическим средствам, приближавшим коллапс османской имперской государственности, отметим, что тактика, избранная Александром I в борьбе с наполеоновской Францией, скорее всего, принесла бы ему успех и в борьбе с Османской империей. Причем успех в борьбе с османами, аналогичный успеху в борьбе с французами, дал бы России несравненно большие геополитические дивиденды. Дело в том, что возможные территориальные приращения в районе Ближнего и Среднего Востока, наряду с перспективой усиления влияния в зоне Индийского океана и на Индостанском полуострове, открывали перед российским срединным пространством возможность стать сильнейшей мировой океанской державой. При условии динамичного развития евроазиатского ядра России создавались условия для альтернативного пути цивилизационного развития человечества: вместо европоцентристкого мира могла бы возникнуть евразийская модель геополитического мироустройства.
Возможно, кому-то эти рассуждения покажутся лишенными исторических оснований. Не спорим, доля возможного по отношению к вероятному в данной версии развития человечества невелика. Однако именно эти захватывающие дух геополитические перспективы открывались перед Николаем I, и мы берем на себя смелость утверждать, что именно этот труднодостижимый сценарий развития пленил воображение молодого царя, сделав его заложником собственных геополитических иллюзий. Трагедия Николая I заключалась в том, что он взялся решать геостратегическую задачу геополитическими методами. Впрочем, подобное происходило со многими геополитически мыслившими деятелями, список которых, начиная с египетского фараона Рамсеса III и Цезаря, Александра Великого и китайского императора Сюань-Цзуна, можно было бы продолжать бесконечно.
Итак, Николай I унаследовал сильнейшее государство Европы и вознамерился сделать его сильнейшим государством мира, причем не геостратегическими методами его предшественника и брата, а геополитическими, т.е. «не обременяя себя тягостными узами брака со стареющей Европой». Для большинства европейских политических деятелей Николай I был неизвестной фигурой, но он сравнительно быстро освоился на новом поприще, сделав внешнюю политику своим любимым занятием.
«Брат мой завещал мне крайне важные дела, и самое важное из них: восточное дело» - эти слова, сказанные Николаем французскому послу графу Э. Сен-При еще в начале своего царствования, стали девизом всей его 30-летней внешнеполитической деятельности10. Практически сразу после прихода к власти Николай со всей присущей ему решительностью приступил к подготовке своей первой войны с Османской империей. Первым шагом на этом пути стал Петербургский протокол, подписанный 23 марта (4 апреля) 1826 г. между Россией и Великобританией. Согласно протоколу обе державы предлагали Турции признать Грецию автономным государством, а России предоставлялся выбор, решать ли свои проблемы с Турцией в союзе с другими странами, или действовать единолично (параграф 3)."
Современные историки интерпретируют положения Петербургского трактата как дипломатическую победу Николая I12. Нам представляется, что это скорее потеря политического темпа, поскольку на фоне некоторой вялости российского внешнеполитического курса в последние годы царствования Александра I получение Николаем I права действовать самостоятельно - не что иное, как английское «разрешение» для России снять с себя неофициальные полномочия европейского лидера. Поняв это, вскоре после обострения греко-турецких противоречий в связи с избранием президентом Греции в апреле 1827 г. И. Каподистрии, бывшего статс-секретаря по иностранным делам России, Франция поспешила присоединиться к Петербургскому протоколу, а 24 июля (6 июля) 1827 г. в Лондоне между Россией, Францией и Великобританией был подписан договор, подтвердивший основные положения Петербургского протокола. Считается, что таким образом Николай I добился желаемого - права решать Восточный вопрос исключительно в рамках русско-турецких отношений без привлечения третьей стороны.13 Россия действительно заручилась нейтралитетом Англии и Франции на случай войны с Турцией.
В тактическом отношении казалось, что Веллингтон допустил ошибку, развязывая России руки для односторонних военных действий против Турции. В стратегическом же плане ему удалось решить в свою пользу несколько задач: во-первых, подтолкнуть Россию к войне с Турцией, обеспечив себе право в ней не участвовать; во-вторых, существенно ограничить российские претензии на лидерство в европейских интеграционных
процессах; наконец, в-третьих, выявить и дипломатически подчеркнуть склонность России к политическому изоляционизму по отношению к своим европейским союзникам.
Великобритания постепенно подводила Россию к геополитическому тупику в Восточном вопросе, загоняя ее в ловушку двусторонних российско-османских отношений, а для себя резервируя роль «стороннего наблюдателя», а возможно, и «беспристрастного арбитра». Тонкость британского расчета состояла еще и в том, что российский царь оказался втянутым в две войны одновременно: против Османской империи и Ирана.
Россия оказалась в состоянии войны с Турцией благодаря своему участию в морском сражении в Наваринской бухте, где объединенный англо-франко-русский флот разгромил египетско-турецкую флотилию (8 (20) октября 1827 г.). Об этом сражении существует обширная литература на многих языках, но единой оценки события нет и поныне. В николаевской России это сражение считали следствием крупной дипломатической победы - Лондонского соглашения 1827 г. В Греции - крупным шагом в достижении ее независимости. В Лондоне, Париже и Вене - последней чертой, за которой начиналось не контролируемое усиление России за счет Османской империи14. Такое разнообразие оценок характерно для событий, логику которых в принципе нельзя понять методом причинно-следственной обусловленности конкретно-исторических явлений.
В действительности же Наваринское сражение было подлинной победой (правда, несколько запоздалой) опередившего свое время внешнеполитического курса Александра I по созданию, говоря современным языком, «объединенной Европы на основе общеевропейских цивилизационных ценностей». С геополитической точки зрения все остальные оценки носят второстепенный характер. Впервые за всю европейскую историю три крупнейшие европейские христианские державы вступили в борьбу во имя достижения независимости четвертого европейского государства - Греции - от преимущественно азиатской Османской империи. (Коалиция против Наполеона не может в данном случае быть принята в расчет, поскольку она имела сугубо внутриевропейское значение, а крестовые походы проходили в протогосударственный и протоцивилизационный период европейской истории.)
С геополитической точки зрения Наваринское сражение имело и еще одно последствие: строго говоря, военное поражение понесла не Турция, составлявшая ядро османо-турецкого срединного пространства, а входивший в состав Османской империи Египет, войска и флот которого составляли главную часть османской армии в Греции.15 Наваринское сражение внесло раскол в союз Стамбула и Каира. Последствия этого раскола стали ясны несколько позже, когда вассал турецкого султана правитель Египта Мухаммад Али едва не уничтожил Османскую империю, разгромив султанские войска на суше и на море (в 1840 г. османский флот сдался египтянам). Увы, Николай I не сумел в должной мере оценить преимущества коллективных действий европейских держав против османов и отошел от геостратегического курса на интеграцию в пользу геополитического курса на достижение односторонних политических преимуществ.
Нужно отдать должное Николаю I, которому удалось путем весьма жесткой кадровой политики (замена А.П. Ермолова на И.Ф. Паскевича в качестве главнокомандующего на Кавказе) добиться сравнительно быстрого выхода из войны Персии, которая была вынуждена подписать унизительный для нее Туркманчайский договор (февраль 1828 г.). Россия получала гигантскую контрибуцию и весьма важные территориальные приобретения в пограничной зоне между двумя срединными пространствами - Эриванское и Нахичеванское ханства. Граница между Россией и Ираном обретала естественную гео-
политическую природу, проходя по руслу р. Араке. Наконец, Россия получила единоличное право иметь на Каспии военный флот.
Это был крупный геополитический успех России, фактически ставившей вопрос о самом факте существования персидского срединного пространства. Именно с этого момента начинается борьба за раздел Персии между Россией и Великобританией, которая завершится в начале XX в. коллективной англо-российской оккупацией страны и фактической ликвидацией персидского срединного пространства. Подчеркнем, что к концу XIX в. пограничным срединным пространством России в персидском сегменте ее южной границы стала выступать Великобритания. Это было принципиально новым явлением в геополитическом устройстве мира: благодаря флоту и мобильности вооруженных сил в эпоху империализма ведущие колониальные державы получили возможность распространять сферу своих жизненных интересов далеко за пределы сухопутных границ своих срединных пространств. Концепция морской силы в качестве идеологии колониальных держав, обладавших крупными флотами военных судов, завоевывала умы военных и политиков.
Успешное завершение русско-иранской войны позволило Николаю I приступить к разрешению военными средствами конфликта с Турцией. О своем намерении он поставил в известность европейских союзников. Объявление Россией войны Турции 14 (26) апреля 1828 г. было встречено Англией и Францией внешне спокойно. Пруссия поддержала Россию. Австрия заявила о своем нейтралитете, хотя этому и предшествовала попытка Меттерниха, впрочем, провалившаяся, сколотить антирусскую коалицию.16
Насколько непрочной была поддержка европейскими союзниками российских действий свидетельствует мнение российского посла в Лондоне X. А. Ливена, который сообщал министру иностранных дел К.В. Нессельроде, что Великобритания, движимая как собственным честолюбием, так и коварными интригами Австрии, может в любой момент занять враждебную России позицию, если только для этого представится удобный случай.17 Военные успехи России на Кавказе, стремительный проход русских войск через Балканы и их движение к Константинополю заставили турецкого султана Махмуда II капитулировать. В августе 1829 г. он направил своих представителей в ставку русских войск в Адрианополе для ведения переговоров о мире.1Х
Николай I распорядился одновременно с переговорами в Адрианополе провести в Петербурге заседание Особого комитета по Восточному вопросу, который определил стратегические приоритеты России в отношении Османской империи. Важнейшим из них стал тезис о том, что «выгоды от сохранения Оттоманской империи в Европе превышают его невыгоды». Если же «наступит последний час турецкого владычества в Европе», то российское правительство готово обсудить Восточный вопрос на конференции великих держав, не упуская, однако, инициативы из собственных рук. Автором этой резолюции считается Д.В. Дашков, который поддержал предложение греческого президента, а в недавнем прошлом своего коллеги И. Каподистрии о превращении Константинополя в «вольный город» при условии получения Россией на обоих берегах Босфора «двух каменистых уголков» для возведения укреплений и прекращения проникновения посторонних военных сил в Черное море. Но все это только тогда, когда Османская империя разрушится «в силу внутренних причин».19
Еще более определенно (в инструкциях МИД обычно содержится наиболее четкая позиция государства) высказывался министр иностранных дел России К.В. Нессельроде, который направил соответствующие инструкции командующему русской армии на Балканах И.И. Дибичу: «Его Императорское Величество считает, что положение вещей,
существующих в Османской империи, должно быть сохранено самым строгим образом. Мы (имеется в виду точка зрения императора) не хотим Константинополя. Это было бы самым опасным завоеванием, которое мы могли бы сделать».20
Позиция Николая I по Восточному вопросу кажется многим исследователям-историкам весьма непростой, даже противоречивой.21 В беседе с русским посланником при Тегеранском дворе генералом А.О. Дюгамелем в 1837 г. Николай I признавал, «что ничто так не соответствует выгодам России, как бессилие, в котором находятся в настоящее время Турция и Персия», но в то же время не считал нужным поддерживать центробежные тенденции на Ближнем и Среднем Востоке.22 Заявляя о поддержке целостности Османской империи и содействуя этому, царь тем не менее не исключал ее естественный распад и искал союзников для распределения османского наследства. Геополитически эта позиция выглядит безукоризненно логичной. Не имея средств завоевать Константинополь, Николай ждал случая, чтобы осуществить эту аннексию с наименьшими усилиями. Он, скорее всего, понимал, что такая возможность представится России в случае распада Османской империи, и содействовал этому, оказывая на Турцию постоянное военное давление.
Как было показано выше, эта тактика вела Россию в геополитический тупик, поскольку использовать преимущества победителя в одностороннем порядке ей было крайне трудно, а желание действовать в собственных интересах, не учитывая мнения и интересы других европейских стран, ставило ее в изолированное положение по отношению к европейским союзникам. Геополитическая прямолинейность российской политики в отношении османов исподволь готовила почву для военного конфликта с европейскими державами-конкурентами, причем в самой невыгодной для России форме: это война с поддержанной европейцами Османской империей, в пограничной зоне или даже на российской территории.
Возникает вопрос: что же мог предпринять Николай I, для того чтобы решить историческую задачу овладения Черноморскими проливами? Прежде всего последовательно проводить политику коалиционных действий против Османской империи, используя для этого периферийные проблемы, как это имело место с греческой ситуацией, когда Россия, Великобритания и Франция нанесли Турции и ее союзнику Египту чувствительное поражение в ходе Наваринского морского сражения. Победа в бухте Наварин имела катастрофические последствия для Османской империи не с военной точки зрения, а с геополитической. Стамбул потерял Грецию и вступил в конфликт со своим самым мощным и грозным вассалом - Египтом во главе с Мухаммадом Али.23
Египетско-османский конфликт давал России реальный шанс осуществить собственные геополитические цели в зоне Черноморских проливов, нейтрализовав неизбежные в этом случае контрмеры Великобритании. Дело в том, что противодействовать захвату Россией проливов в этой войне Англия могла только с помощью своего флота, базировавшегося в Восточном Средиземноморье. Для этого британские военные суда должны были пройти из Средиземного моря в Черное и отрезать российский экспедиционный корпус в районе Стамбула от баз снабжения. Прорыв же английской эскадры в Мраморное, а затем в Черное море был сопряжен с огромным риском и неизбежными потерями, связанными с необходимостью уничтожения двух русских эскадр и неспособностью Англии мобилизовать сколько-нибудь значительные сухопутные силы для противодействия русской армии на суше.
Уникальная геополитическая ситуация открывала перед Россией историческую возможность установления контроля над Константинополем (Стамбулом), который сам
по себе едва ли стоил жертв. Мифологизация роли Константинополя в истории православия, предпринятая в рамках концепции «Москва - третий Рим», выдвинутой еще в XVI в., имела чисто идеологическое значение, обосновывая глубинную связь России с европейской христианской цивилизацией24. Другое дело - геополитическое значение Стамбула (Константинополя) - мощной геополитической базы, сначала длительное время обеспечивавшего существование Византийской империи, а затем сделавшей возможным евроазиатское существование империи Османов. На эту сторону вопроса обращали внимание такие выдающиеся исследователи, как Г. Дельбрюк и Ф. Бродель. Рассматривая геополитическую роль Стамбула, они отмечали, что «своим существованием Османская империя всецело обязана захваченному Константинополю... уже став столицей Османской империи, этот город превратился в могучую геополитическую базу, опираясь на которую турки, еще не осознавая себя таковыми, смогли осуществить завоевания в Европе и Азии...».25
В геополитике, как правило, максимальные цели дают оптимальный результат. Овладение Стамбулом в ходе русско-турецкой войны 1828-1829 гг. на самом деле было делом трудным и опасным. Город с населением, приближавшимся к 1 млн человек, мог оказывать длительное сопротивление даже после его военного захвата войсками противника. Умиротворение мусульманского населения Стамбула могло бы занять годы и не быть успешным. Примером могут служить такие города-конфликтологические бомбы, как Иерусалим после образования государства Израиль, или Западный Берлин с 1945 по 1991 г. Но не следует забывать, что контроль над Стамбулом не был российской целью в этой войне. Целью являлось восстановление контроля над Черноморскими проливами, дававшего России право их закрытия для прохода военных судов недружественных государств.
Овладение Константинополем даже на короткое время предоставляло России возможность закрепиться на берегах проливов Босфор и Дарданеллы (план Д.В. Дашкова), а следовательно, делало бы ее средиземноморской державой, способной вести самостоятельную политику в этом регионе. Даже кажущийся неизбежным вывод российских войск из Стамбула не означал автоматическую утрату контроля над проливами Босфор и особенно Дарданеллы, где российские военные базы могли бы длительное время служить российским геополитическим целям. Что же касается Адрианополь-ского договора, то в его седьмой статье гарантировался свободный проход русских торговых судов через Проливы лишь в мирное время. Режим Проливов в военное время не оговаривался вовсе.
Напомним, что свободное право прохода русских военных кораблей в мирное время было зафиксировано в русско-турецких договорах 1799 и 1805 гг. А Бухарестский и Адрианопольский договоры содержали двусмысленность: они не подтверждали и не отвергали статьи договоров 1799 и 1805 гг. по этому вопросу. Фактически геополитические цели войны, несмотря на одержанную победу, не были достигнуты. В решающий момент, когда требовалась дипломатическая твердость и бескомпромиссность, Николай I проявил нерешительность, а затем и просто отступил. Увы, обладая железной волей и огромной самоуверенностью, он находился под гнетом вечного страха, который «был сильнее и его воли и его самомнения».26 По мнению А.Б. Широкорада, «Николай I просто струсил». 2 сентября 1829 г. в Адрианополе был подписан мир между проигравшей войну Турцией и победившей Россией, по которому «Россия очень мало приобрела, а Турция очень много потеряла (от нее были отторгнуты Греция, Сербия и Дунайские княжества) - но не в пользу России: после смерти Екатерины II так и повелось, что в резуль-
тате русско-турецких войн Россия получала копейки, Турция многое теряла, а выигрывала всегда Европа, то есть Англия, Франция, Австрия».27
В условиях наибольшего благоприятствования своим планам Россия одержала военную победу, но понесла геополитическое поражение. Противопоставив себя европейским державам, она не сумела выиграть дипломатическую дуэль. Судьба, словно играя с Николаем I, менее чем через 2 года предоставила ему вторую возможность поднять русский флаг над Босфором. Как отмечалось выше, конфликт между султаном Махмудом II и его вассалом правителем Египта Мухаммадом Али, порожденный наваринским разгромом, перерос в открытую войну.
Дело в том, что Мухаммаду Али за участие в подавлении греческого восстания Стамбул обещал передать в управление Сирию. После Наваринского поражения Порта посчитала возможным ограничиться передачей Каиру управления только над о. Крит. Мухаммад Али начал исподволь готовить военную экспедицию в Сирию, спровоцировав с этой целью свой конфликт с османским наместником пограничной с Египтом сирийской провинции Акка. В октябре 1831 г. он двинул свои войска через Синай в направлении крепости Акка. 30-тысячным египетским корпусом при 50 полевых орудиях и 19 мортирах командовал сын Мухаммада Али талантливый полководец Ибрахим-паша. Морскую поддержку сухопутным войскам оказывал совершенно новый египетский военный флот, построенный взамен погибшего в Наваринском сражении 1827 г.
Эта война подробно освещена в исследованиях отечественных и зарубежных авторов.28 Поэтому ограничимся лишь краткой сводкой событий. Ибрахим-паша еще осенью 1831 г. с ходу взял Газу и Иерусалим, в мае 1832 г. штурмом захватил Акку, в июле при Бейлане нанес сокрушительное поражение османской армии во главе с Хусейн-пашой, овладев в качестве трофеев всей османской артиллерией, и, наконец, в декабре разгромил 60-тысячную османскую армию под Коньей. В этом сражении, кроме военных трофеев, Ибрагим-паша захватил в плен османского командующего - великого везиря (премьер-министра) Рашид-пашу. Следующей целью египтян был объявлен Стамбул, защищать который у султана Махмуда II не было сил.
Махмуд II через британского посла в Стамбуле Стретфорда Капинга обратился за помощью к Англии, но тогдашний британский министр иностранных дел лорд Пальмер-стон, в силу ряда формальных причин, ответил ему отказом. Франция встала на сторону Египта. Тогда Махмуд II обратил свой взор на Россию и получил неожиданную поддержку. В октябре 1832 г. по указанию Николая I начальник Генерального морского штаба A.C. Меньшиков (1787-1869 гг.) предписал командиру Черноморской эскадры адмиралу A.C. Грейгу готовить поход военных кораблей к Константинополю. Но Грейг оказался больным, и поход было поручено возглавить контр-адмиралу Лазареву. 21 января 1833 г. турецкое правительство обратилось к русскому посланнику в Константинополе А.П. Бу-теневу с просьбой поспешить с присылкой эскадры, погрузив на нее 3-5 тысяч русских солдат.
8 февраля 1833 г. русская эскадра в составе 4 линейных кораблей, 3 фрегатов, 1 корвета и 1 брига вошла в Босфор и стала на рейде вблизи французской и английской миссий в Константинополе. Под давлением французского посланника турки обратились к посланнику Бутеневу с просьбой вывести эскадру из Босфора, но неожиданно египтяне взяли Измир (Смирну) и султан вновь стал требовать от Лазарева ускорить доставку русских сухопутных войск. 24 марта 1833 г. в Константинополь пришла 2-я эскадра Черноморского флота под командованием контр-адмирала М.Н. Кумани. Наряду с 4 боевыми кораблями она насчитывала 10 транспортов с десантом. В апреле в заливе Бююк-Дере
бросила якорь 3-я эскадра Черноморского флота под командованием контр-адмирала И.И. Стожевского. С ее приходом численность русского десанта в районе Стамбула превысила 10 тыс. человек, а флот составил 10 новых линейных кораблей, не уступавших по боевой мощи египетскому флоту.
31 марта 1833 г. военный министр Чернышев предписал командующему десантными войсками генерал-лейтенанту H.H. Муравьеву быть готовым занять укрепленные сооружения по обоим берегам Босфора, закрыв проход в Черное море. Послу Бутеневу было предоставлено право, в случае необходимости, отдать приказ командующему армейским корпусом в Молдове генералу графу П.Д. Киселеву занять укрепленные крепости по обоим берегам Дарданелл и тем самым закрыть и этот пролив для плаванья неприятельских судов. Эскадре Лазарева предписывалось, в случае такого развития событий, идти к Дарданеллам и способствовать их удержанию. Готовясь выполнить приказ, Лазарев направил к Дарданеллам фрегат «Эривань» под командованием лейтенанта Путятина с группой военных инженеров и топографов на борту, чтобы обследовать пролив и крепости на его берегах.
Судьба Проливов, так же как и султана, была предрешена, но тут Россия вновь столкнулась с объединенной европейской оппозицией в лице Англии и Франции. Благодаря их усилиям 24 апреля 1833 г. был заключен Египетско-турецкий мирный договор в Кутайе, отдавший в пожизненное управление египетского паши всю Сирию. Одновременно с переговорами с Мухаммадом Али султан вел переговоры с посланником русского царя А.Ф. Орловым. Эти переговоры закончились подписанием 26 июня 1833 г. рус-ско-турецкого Ункяр-Искелесийского договора, который имел секретную статью, «не дозволявшую никаким иностранным военным кораблям входить в пролив Дарданеллы под каким бы то ни было предлогом». Современные исследователи оценивают Ункяр-Искелесийский мирный договор как безусловную российскую дипломатическую победу, подчеркивая один его слабый момент - отсутствие определенности в вопросе прохода Проливов русскими военными кораблями.
28 июня русские эскадры, взяв на борт десантников, ушли из Проливов к русским берегам. Отметим, что Франция, которая в эту войну активнее других выступала против русского присутствия в Турции, особенно в зоне Черноморских проливов, начиная с 1830 г. вела захватническую войну в Алжире. Великобритания установила контроль над Гибралтаром и Мальтой. Поэтому их настойчивое желание удалить российские войска из Турции объяснялось не моральными, а геополитическими соображениями.
Финальным аккордом в российско-османских отношениях середины XIX в. стала Крымская война, по своим последствиям далеко выходившая за рамки двусторонних отношений. Сценарий Крымской войны оказался близок к тому, который мог бы привести к гибели Османской империи с той разницей, что две крупнейшие морские державы того времени - Англия и Франция - объединились в союзе не с Россией против Турции, а наоборот, в союзе с Османской империей против России. Накануне Крымской войны обозначилось намерение Николая I выйти к Персидскому заливу в результате успешной войны либо с Османской империей, либо с Ираном. В 40-е годы XIX в. Россия стала готовиться к осуществлению этого дерзкого плана.
Одной из важных политических проблем, периодически обострявших ирано-турецкие отношения, была неурегулированность территориальных пограничных споров на всем протяжении турецко-иранской границы от Курдистана до Персидского залива. Решить пограничные разногласия были призваны два ирано-османских мирных договора 1823 и 1847 гг. Последний был заключен 19 мая 1847 г. при посредничестве Англии и
России, получив название «Второй Эрзерумский ирано-турецкий договор». Согласно ему Иран и Турция должны были создать смешанную комиссию для установления точной границы между ними. В состав комиссии, наряду с Ираном и Османской империей, вошли Англия и Россия - два конкурента в борьбе за геополитическое влияние в этой части мира. Задачей комиссии являлось определение границ от Персидского залива до горы Арарат и «распределение кочующих племен на постоянное подданство между Ираном и Турцией».
Исполнение договора, а следовательно, и работа комиссии началась в 1848 г. От российской стороны российско-императорским комиссаром-посредником был назначен Е.И. Чириков. Комиссия завершила свою деятельность лишь в 1853 г., накануне Крымской войны, т.е. после четырех лет работы. Огромный военно-топографический, картографический, этнографический и иной материал был перевезен в Санкт-Петербург, где приступили к составлению карты пограничных территорий Турции и Персии. Было выполнено 96 планов местности и сводная карта, покрывавшая площадь около 80 тыс. кв. верст. В 1859 г. некоторые результаты экспедиции были преданы гласности на заседании Императорского русского географического общества.29 В 1875 г. был опубликован путевой журнал начальника экспедиции Е.И. Чирикова30.
Большую часть времени экспедиция работала к северу от Басры. Однако в самом начале (1848-1849 гг.) деятельность русской части комиссии проходила непосредственно в районе Персидского залива. На это, в частности, указывает предпринятое Чирико-вым плаванье на военном бриге британской Ост-Индской компании «Клайв» («Clive») из Мухаммары (Хорремшехр) по Персидскому заливу в Бендер-Бушир, а затем, уже по суше, в Шираз с целью подробного описания маршрута следования, составления схем и карт. К этому же времени работы экспедиции относится уникальное свидетельство о наличии российских военно-политических интересов непосредственно на Аравийском полуострове, что подтверждает разработанный тогда российскими офицерами маршрут движения войск из Неджефа к Мекке, а также путь от Медины к Бахрейну и Маскату.31
Учитывая, что эти маршруты были вне рамок деятельности смешанной комиссии, занимавшейся лишь сухопутной частью османо-персидской границы, можно предположить, что изучение путей возможного следования войск по Аравийскому полуострову составляло секретную часть задания экспедиции. Вероятно, в это задание входила подготовка маршрута следования российских войск на случай перенесения военных действий против Османской империи или Ирана непосредственно к прибрежным районам Персидского залива. Повышенное внимание при составлении маршрутов к военно-техническим условиям следования (наличие колодцев, количество воды в них, военно-топографическое описание населенных пунктов и военного потенциала их жителей и пр.) свидетельствует о том, что военные цели составленных маршрутов превалировали над чисто географическими и страноведческими.
Попытки России пробиться к Персидскому заливу, горячее желание российской милитаристской верхушки создать базы для постоянного российского военного присутствия в Индийском океане не были забыты и во второй половине XIX в. Показателен в этом отношении доклад военного министра генерала А.Н. Куропаткина Николаю II за 1900 г. В нем подводились итоги внешней политики России и деятельности ее армии в XVIII-XÏX вв. и намечались задачи на новый XX в. Поддавшись «обаянию» традиционных исторических задач внешней политики России и имперскому менталитету, А.Н. Ку-ропаткин писал: «В начале XX в. русской вооруженной силе необходимо окончить тяжелую работу на Черном море нескольких столетий - овладеть Босфором и обеспечить
свободный выход через Дарданеллы. Вместе с тем необходимо твердо закрепить наше положение на Великом океане. Наконец, последней нашей задачей будет выход через Персию к Индийскому океану...»32.
Правление императора Николая I обернулось самым крупным за весь XIX в. военно-политическим поражением России - в Крымской войне. Ответственность царя за эти трагические события значительна. Считается, что Крымская война явилась следствием серьезного просчета в анализе расстановки сил на европейском пространстве. Наряду со слабеющей Османской империей против России выступила коалиция во главе с сильнейшими мировыми державами - Англией и Францией. Просчет, допущенный царем, кажется таковым только на первый взгляд. Более глубокое проникновение в суть вопроса позволяет говорить о логическом завершении эпохи «локальной геополитики», рожденной петровской и екатерининской дипломатией. К середине XIX в. все большее значение приобретает «блоковая геополитика», которая нашла воплощение в многочисленных государственных объединениях в XX в. Союз Англии и Франции, направленный против России, подтверждает тезис о близости англо-французских геополитических интересов перед лицом консолидирующихся европейских государств. Утратив осторожность и способность к трезвым оценкам под влиянием успехов военной и дипломатической борьбы в 20-40-х годах ХТХ в., Николай I попался в геополитическую западню.
Немалую роль в этом сыграла российская внешнеполитическая служба. «В обстановке лести и угодничества, созданию которой немало способствовал сам император, посланники в главных европейских столицах - Ф.И. Бруннов в Лондоне, К.Д. Киселев в Париже, П.К. Мейендорф в Вене, А.Ф. Будберг в Берлине, а также канцлер К.В. Нессельроде, зачастую рисовали в своих донесениях.. .не реальную обстановку на политической арене, а такую, какую хотел бы видеть Николай I33. Особенно острой критике современников подвергался бессменный с 1816 по 1856 г. руководитель Российского министерства иностранных дел канцлер К.В. Нессельроде. Ненавидевший его князь П.В. Долгоруков, называл подыгрывавшего Австрии канцлера «австрийским министром русских иностранных дел», который не умел ни говорить, ни писать по-русски и представлял тип немца старого покроя, способного лишь к ведению обычных, мелких дипломатических дел34. Российский историк В.Н. Пономарев, рассматривая причины поражения в Крымской войне, подчеркивает, что Николай I стремился добиться укрепления своих позиций в Балканско-Ближневосточном регионе и Османской империи в целом, чтобы упрочить то главенствующее положение на политической арене, которое приобрела Российская империя после поражения европейских революций 1848-1849 гг.
Геополитический эгоизм русского царя был наказан коалиционными действиями европейских держав. Англия и Франция, вступая в Крымскую войну, ставили целью разгромить Россию и лишить ее решающего влияния на европейскую политику, которое она приобрела после венгерского похода 1849 г. Результаты Крымской войны изменили расстановку сил в Европе, оказали существенное воздействие на внутреннее развитие ряда стран, особенно России, где вскоре началась эпоха «Великих реформ». Заслуживает внимания мнение Ф.Энгельса, который в статье американской газеты «Нью-Йорк дейли три-бюн» в начале 1855 г. не без сарказма отмечал, что происходящее между Херсонесом и Бахчисараем носит не исторический, а анекдотический характер35. Крымская война приобрела бы выдающееся историческое значение, если бы в нее вступила Австрия, причем на стороне Англии, Франции и Османской империи. Тогда эта война могла бы приобрести характер мировой, изменив существующую сейчас периодизацию мировых войн.
К счастью, для России этого не произошло, и поражение в Крымской войне, хотя и имело для нее тяжелые последствия, не было катастрофическим.
Позже, в геополитических коллизиях XX в., проявился синдром «геополитического эгоизма» Николая I, приведший к двум мировым войнам. Справедливости ради отметим, что в середине XIX в. великие державы разрешали свой геополитический спор, не разрушая многих городов и сел, не заставляя безвинно страдать мирных жителей, поскольку Крымская война не затронула главных центров Российской империи, равно как и не причинила большого материального ущерба противоборствующей коалиции. Обе стороны понесли большие потери, но гибли в основном люди в военной форме. Обращая ретроспективный взгляд на события 1853-1856 гг., приходится признать, что история дала поучительный урок, которым мировые политические лидеры XX в., увы, не воспользовались.
1 Понятие «срединное пространство» или «срединная территория» (core area) ввел в научный оборот Дж. ЛеДон, развивая известную идею X. Маккиндера о наличие особых территорий, способных создавать вокруг себя зоны высокого геополитического напряжения; LeDonneJ. Р. 1) The Geopolitical context of Russian foreign policy: 1700-1917 II Acta Slavicaiaponica - Sapporo, 1994. Т. XII. P. 1-23; 2) Russian empire and the world, 1700-1917. New York, 1997.
2 Кулагина JI.M., Дунаева E.B. Граница России с Ираном (история формирования). М., 1998. С. 56-58; Якунин В. И. О российской геостратегии в области транспортных коммуникаций в XVIII—XX веках // Актуальные проблемы современной политической науки / Под ред. М.А. Василика. СПб., 2001.
3 Зеленева И.В. От геополитики к геостратегии - петербургский ракурс // Геополитическая доктрина России: реалии и проблемы выбора. Материалы научной конференции. Санкт-Петербург, 5-6 марта 2004., СПб., 2004.
4 Дегоев В.В. Внешняя политика России и международные системы: 1700-1918 гг. М., 2004. С. 198, 200.
5 Соловьев СМ. Восточный вопрос // Соловьев С.М. Соч. СПб., 1882. С. 294.
6 Покровский М.Н. Восточный вопрос // Большая Советская энциклопедия. М., 1929. Т. XII. С. 309, 321-322.
7 Anderson M.S. The Great power and the Near East. 1774-1923. New York, 1970. C. 9
8 Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII - начало XX в. М., 1978. С. 4-5; Зеленев Е.И. Египет. Средние века и новое время. СПб., 1999. С. 200.
9 Жигарев С. Русская политика в Восточном вопросе. М., 1896. С. 49; Успенский Ф.И. История Византийской империи в XI-XV вв. Восточный вопрос. М., 1997. С. 651.
10 Татищев С.С. Внешняя политика императора Николая I. СПб., 1887. С. 137-138.
" Мартене Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами. СПб., 1895. Т. XII. С. 341-343.
12 Киняпина Н.С. Внешняя политика Николая I // Новая и новейшая история. 2001. № 1. С. 195.
13 Дегоев В.В. Указ. соч. С. 200.
14 Там же. С. 203; Киняпина Н.С. Указ. соч. С. 196.
15 Зеленев Е.И. Египет... С. 240.
16 Дегоев В.В. Указ. соч. С. 204.
17 Киняпина Н.С. Указ. соч. С. 198.
18 Шеремет В.И. Турция и Адрианопольский мир 1829 г. Из истории Восточного вопроса. М., 1975.
" Собрание трактатов. Т. IV. 4.II. СПб., 1878. С. 339-340; Россия и Черноморские проливы (XVIII-XX столетия) / Отв. ред. JI.H. Нежинский, A.B. Игнатьев. М„ 1999. С. 108.
20 Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII - начало XX в. М., 1978. С. 94.
21 Дегоев В.В. Указ. соч. С. 207.
22 Выскочков JI.B. Император Николай I: Человек и государь. СПб., 2001. С. 286.
23 РозечД.Г. История Турции от победы реформы в 1826 году до Парижского трактата в 1856 году. СПб., 1872; Meüep М.С. Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса. М., 1991.
24 Синицына Н.В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции. М., 1998.
25 Бродель Ф. Структура повседневности: возможное и невозможное. М., 1986. С. 63\ Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. СПб., 1996. Т. III. С. 125-126; Зеленев Е.И.
Государственное управление, судебная система и армия в Египте и Сирии (XVI - начало XX века). СПб., 2003. С. 377.
26 Выскочков JT.B. Указ. соч. С. 591-592.
27 Широкорад А.Б. Русско-турецкие войны 1676-1918 гг. / Под общей ред. А.Е. Тараса. М., 2000. С. 417— 418.
28 Лорд Кинросс. Расцвет и упадок Османской империи // Под ред. д-ра. ист. наук М.С. Мейера. М., 199. С. 484-486; Луцкий В.Г. Новая история арабских стран. М., 1965. С. 88-89; Розен Д.Г. Указ. соч. С. 51-54.
29 Чтение Е.И.Чирикова о работах русской комиссии для определения персидско-турецкой границы // Вестн. Императорск. русск. геогр. об-ва. СПб., 1859. Ч. XXVI. Раздел V. С. 17-19.
30 Путевой журнал Е.И. Чирикова, русского комиссара-посредника по турецко-персидскому разграничению. 1849-1852 // Зап. Кавказск. отд. Императорск. русск. геогр. об-ва. Т. IX. Материалы для географии азиатской Турции и Персии. СПб., 1875.
31 Там же. С. 32,37, 54-55 и сл.
32 История внешней политики России. Конец XV-XVII век (От свержения ордынского ига до Северной войны). М„ 1999. С. 55.
33 Российская дипломатия. М., 2001. С. 273.
34 Выскочков Л.В. Указ. соч. С. 335-336.
35 Российская дипломатия. М., 2001. С. 241.
Статья поступила в редакцию 28 марта 2005 г.
