CC BY
84Восприятие «своего» и «чужого» в обыденном сознании дагестанцев
Сергей Муртузалиев
Знаковым в обыденном сознании россиян стал негативный образ «кавказцев». Корни этого стереотипа уходят в дореволюционное прошлое, в период присоединения Кавказа к Российской империи. Сравнительное изучение исторических сочинений, мемуаров, художественной литературы Х1Х—ХХ веков показывает, что это представление всегда зависело от меняющейся политической конъюнктуры. Не меньший интерес сегодня представляют образы «своих» и «чужих» у самих народов Кавказа. В данной работе они будут рассмотрены на материалах Дагестана, одной из самых полиэтничных республик России. Чтобы понять особенности видения «своего» и «чужого» в обыденном сознании, принципы самоидентификации «кавказцев» на рубеже ХХ—ХХ1 веков, мы проанализировали материалы массовых социологических опросов, проведенных в Дагестане в 2002—2003 годах по методике ценностной ориентации М. Рокича и историко-географическому принципу, дополнив их данными, полученными в республике в ходе анкетирования по проблеме «Я-концеп-ции» (2000—2001 гг.). Проведенное исследование обнаружило удивительную подвижность антитезы «свои — чужие» у дагестанцев сегодня. В зависимости от меняющейся социально-политичекой и экономической ситуации межэтническая напряженность в местном обществе то затухает, то вновь обостряется. Как и у большинства других титульных народов современного Кавказа, определяющим для самоидентификации дагестанцев остаются местные конфессиональные и этнокультурные традиции. Они сохранились на Северном Кавказе лучше, чем в других регионах постсоветской России. Вместе с тем у дагестанцев сильна и общероссийская составляющая их идентичности.
В отечественной историографии и политике Кавказ издавна воспринимался как пограничный регион с четко очерченными естественными границами. Моря ограничивают его с востока и запада, а Большой Кавказский хребет делает мостом между севером и югом. Горы как естественные препятствия сыграли важную роль в форми-
Сергей Ибрагимович Муртузалиев, заведующий кафедрой истории древнего мира и средних веков исторического факультета Дагестанского государственного университета, Махачкала.
ровании этносоциокультурной специфики народов (язык, быт, типы хозяйствования и проч.), которая в то же самое время имеет целый ряд общих черт, в большей или меньшей мере присущих не только кавказским горцам, но, к примеру, и балканским: опыт совместного проживания, природопользования, хозяйствования и т. д.
Кавказ принадлежит к числу регионов, через которые с древнейших времен шли непрерывные передвижения автохтонных и пришлых народов. Он отделял Восточную Европу от азиатских степей, служил барьером между крупнейшими империями Средневековья и Нового времени и мостом для смешения народов и культур. По верному замечанию С. А. Панарина, первоначально Кавказ был преимущественно связан с Югом, но после прихода России переориентировался на Север1. Регион обращал на себя внимание держав как удобный плацдарм для продвижения вглубь Среднего и Ближнего Востока, в бассейны Каспийского, Черного и Средиземного морей. Вместе с тем он являлся важным связующим звеном между пограничными регионами Евразии.
В зависимости от менявшейся обстановки те или иные народы, сталкивавшиеся на Кавказском перешейке, выступали в обыденном сознании его жителей в образе то «друга», то «врага», то «своих», то «чужих». Особенности исторического развития, этнические и конфессиональные различия способствовали выработке устоявшихся представлений о характерных чертах «своих» и «чужих». В данной работе образы «своего» и «чужого» в обыденном сознании и самоопи-сании «кавказцев» будут проанализированы на примере Дагестана рубежа ХХ—ХХ1 веков.
К изучению этой проблематики мы подходим с позиций «новой локальной истории». Она должна «выявлять не столько типичные, сколько индивидуальные и уникальные черты, своеобразие истории пограничных областей Северного Кавказа»2. В методологическом отношении автор следует рекомендациям, выработанным на семинаре, проведенном весной 2004 года в Пятигорске Ставропольским региональным отделением Российского общества интеллектуальной истории. Основное внимание исследования обращено на дихотомию «барьер — мост» в «зонах нестабильности» пограничных областей региона, к которым сегодня относится и Дагестан. Разработка этой темы должна помочь понять, действительно ли на Кавказе ощущали свою «пограничность», в чем это проявлялось, или же это Россия привнесла такое представление в регион.
Антитеза «свои» — «чужие»
Перед тем, как перейти к разбору нашей темы, следует оговорить три особенности представления о «своих» и «чужих» на современном Кавказе. Во-первых, есть существенная разница в их восприятии на Северном Кавказе и в Закавказье. В субъектах Российской Федерации в регионе «свои» и «чужие» одни, а в независимых от России Азербайджане, Армении и Грузии — другие. Во-вторых, среди народов Дагестана и в целом Кавказского региона понятия «мы — они» относятся к категориям внутреннего самовосприятия, тогда как со стороны России и тем более других некавказских государств — это взгляд(ы) извне. В-третьих, оппозиция «свои — чужие» крайне подвижна. Она меняется в зависимости от того, членом какой общественной группы ощущает себя тот или иной человек. В частности, со стороны «кавказцы», как правило, кажутся единой общностью, хотя и не являются таковой. Вместе с тем за пределами региона (особенно до распада СССР) выходцы с Кавказа иногда и сами называли себя «кавказцами».
Указанные факторы и множество нюансов рассматриваемой проблемы предопределили некоторую «скачкообразность» изложения в статье, переходы от внешнего описания к самоописанию.
Начало формирования автостереотипов на Кавказе, как и повсеместно, происходило путем соотнесения их с гетеростереотипами. Отношение к «чужим» определялось общим отношением к другому социуму (представления о языке, культуре, территории проживания и т. д.), который в зависимости от обстоятельств мог выступать то в образе «друга», то «врага». Эти элементы классификации по этнической принадлежности формировались еще в недрах родовой общины. Разделив всех на «своих» и «чужих», индивид получал возможность «упростить» получаемую информацию3.
Антитеза «мы — они» присутствует в самосознании любой общности. Ее основу составляют устоявшиеся представления о чертах характера и внешних признаках, отличающих «нас» от «чужаков» (иной язык, темперамент, другая внешность, обычаи, религиозные обряды, иной образ жизни и проч.). В определенные периоды истории межэтническое и межрелигиозное неприятие то затухало (этнокон-фессиональная толерантность), то резко обострялось (этноконфес-сиональная интолерантность) — кровопролитные войны прошлого и современности дают тому множество примеров. Восприятие «своих» и «чужих», «нас» и «их» можно проследить по письменным
источникам, а на современном этапе также при помощи методик устных социологических исследований.
Согласно одному из крупнейших политических мыслителей ХХ века К. Шмитту, «смысл различения друга и врага состоит в том, чтобы обозначить высшую степень интенсивности соединения или разделения, ассоциации или диссоциации. Это различение может существовать теоретически и практически независимо от того, используются ли одновременно все эти моральные, эстетические, экономические или иные различения»4. А. В. Глухова верно отмечает принципиальную важность вывода К. Шмитта о том, что конструирование своих («друзей») и чужих («врагов») происходит вербально, при помощи политических представлений и понятий, имеющих полемическое значение и привязанных к конкретной ситуации5.
Естественную черту социальности составляет групповая самоидентификация, которая достигается путем различения и противопоставления себя другим6. Основанная на принципе биполярности система категоризации сохраняла поразительную устойчивость в течение столетий. «Хотя, — как отмечает М. Мамедов, — многие кавказцы в определенных ситуациях склонны идентифицировать себя со всем регионом, тенденция рассматривать всех выходцев с Кавказа как нечто единое целое является необоснованным, ошибочным обобщением»7.
Взгляд со стороны
Стереотипы «кавказцев» начинают складываться в период активизации внешней политики Российской империи в регионе в конце XVIII — начале Х1Х века. Тогда россияне имели весьма смутное представление о его жителях. Под влиянием Кавказской войны у русских возникло два противоположных образа.
С одной стороны, «кавказцы» представлялись варварами, хищниками и мошенниками. В создание негативного образа горцев внесли свой вклад русские военные историки, участники и бытописатели Кавказской войны. В их сочинениях кавказские горцы представали «полудикими хищниками», занимавшимися грабежом и убийствами, а у себя дома привыкшими к «тупой», праздной жизни8. Такой стереотип нашел отражение и в русской классической литературе, в частности в сочинениях М. Ю. Лермонтова, отчасти и А. С. Пушкина, создавших хрестоматийные образы алчного горца и «злого чечена».
С другой стороны, существовал романтический образ горцев, представлявший их благородными, хотя и первобытными рыцарями. Они гостеприимны, уважают старших и обладают массой других достоинств. Так, у Пушкина в «Кавказском пленнике» герой восхищается отвагой горцев, их воинской удалью, гостеприимством, сочувствует их борьбе за независимость. По верному замечанию современных исследователей, «эти образы прошли сквозь столетия»9 и в несколько трансформированном виде дожили до наших дней.
Школа М. Н. Покровского способствовала пересмотру стереотипов о «кавказцах» в ранней советской историографии10. Однако после ее разгрома негативный образ горца вновь возобладал в историографии и идеологии сталинской эпохи. Так, в докладе Х. Г. Ад-жемяна (1947) горцы характеризовались как борцы за свою «волчью» свободу, свободу отсталости, «темноты и азиатчины» 11. Тот же негативистский подход не сложно заметить в сочинениях ряда историков 1970—1990-х годов: В. Н. Гамрекели, В. Б. Виноградова, С. Ц. Умарова, М. М. Блиева.
В советское время в зависимости от «социального заказа» и политических задач ученые колебались в своих оценках от оправдания кавказцев до их осуждения. Горцы то превращались в «друзей» и «своих», то опять становились «врагами» и «чужими». Уже упоминавшийся выше доклад Аджемяна появился в ответ на желание Сталина обосновать идею державности, реабилитировав агрессивную внешнюю политику царизма на Кавказе. Вместе с тем в ту же сталинскую эпоху был достаточно долгий период формирования позитивных стереотипов народов Северного Кавказа и Закавказья. Оправдание «кавказцев» как «своих» нашло отражение в советской пропаганде и популярных образах того времени. В таких культовых фильмах, как «Свинарка и пастух», «Волга-Волга», горец мудр, а Любовь Орлова прекрасно танцует лезгинку.
Однако, по справедливому замечанию А. Хадиковой, «пожалуй, последний яркий положительный кавказский персонаж предстал перед советским зрителем в фильме «Отец солдата». Вскоре после этого кавказец-труженик уступает место кавказцу-прохиндею, ловкачу или, в лучшем случае, человеку просто очень недалекому. Товарищ Саахов из «Кавказской пленницы» имеет, пожалуй, самый невинный облик в галерее нового и все более популярного образа хитрого и хищного кавказца. Изначально предложенный в комедийной и ненавязчивой форме, впоследствии этот образ утвердился и в прочих жанрах. В самое последнее время появились попытки
в грубо утрированных формах представить кавказцев враждебными инородцами, бандитами едва ли не на генетическом уровне»12.
В 1990-х годах в России вновь возобладал негативный стереотип «кавказцев». О его влиянии на обыденное сознание говорят ксенофобские клички «лиц кавказской национальности»: «черные», «хачики», «азеры», «чурки» и проч. В значительной мере этому способствовали известные события в Чечне. Возможно, свою роль здесь сыграла и вынужденная миграция русского населения с Кавказа, особенно в «перестроечные» годы. Расселяясь в российской глубинке, вынужденные переселенцы делятся своими впечатлениями о причинах и обстоятельствах исхода. Собирательный образ «лиц кавказской национальности», по сути, является новой формой эт-ностереотипов кавказцев как «чужих».
В немалой степени вина за распространение антикавказских фобий и поиски «чужака-врага», ассоциирующегося в обыденном сознании со всеми мрачными символами нашего смутного времени — «диким» капитализмом, спекуляцией, наркотиками, терроризмом и так называемыми беженцами, «получающими незаслуженные социальные льготы», — ложится на политиков и центральные СМИ, (вольно или невольно) способствовавших формированию в обыденном сознании россиян образов «своих» и «чужих». В общем позиция московских СМИ удивительно напоминает негативную оценку «кавказца» в русской литературе Х1Х века. Этому, к сожалению, способствует и деятельность губернаторов отдельных регионов РФ, которые по своей инициативе начинают фильтровать население на «своих» и пришлых «чужих».
Как указывает Л. М. Дробижева, оборонительные, а иногда и агрессивные ориентации стимулируются эмоциональной подпиткой образа «врага», «чужака», «другого». Образ республик на Кавказе (как и в других субъектах РФ) на обыденном уровне формировался в сопоставлении с «другими». В одних случаях «другим» выступает «Центр», который невнимательно относится к национальной специфике того или другого региона, игнорирует его экономические проблемы, часто принимает неверные решения и т. д. В других случаях сравнение идет с другими (иными) регионами; например, сравнивают себя с дотационными республиками, которым «приходится отдавать заработанное нами». В третьих случаях, как к примеру в Северной Осетии-Алании, представления фокусируются на лучших с точки зрения безопасности регионах — как следствие проблем в отношениях с соседними Ингушетией и Чечней13.
Стремление Москвы к жестким политическим решениям и нередкая безучастность ее к происходящим в регионах эксцессам приводили к отчуждению кавказских народов от Центра. В результате на рубеже ХХ—ХХ1 веков Северный Кавказ стал не только зоной эт-ноконфессиональной напряженности («исламский фактор» требует отдельного изучения и потому его рассмотрение выходит за пределы настоящей работы), но и острого социально-экономического и политического кризиса. Можно сказать, что в регионе сегодня проходят испытание на прочность и российская государственность, и российский федерализм.
После распада СССР на Северном Кавказе, как и в других российских республиках, появились лидеры, политические амбиции которых способствовали подъему в регионе национального эгоцентризма. Между разными этническими общностями росла напряженность, доходившая до открытых столкновений. Показательно, что в проведенном в позднесоветское время в Дагестане исследовании Т. Г. Стефа-ненко отмечалось, что «ни у русских, ни у представителей коренных народов не было выявлено тенденций к этноцентристским атрибуциям. Однако испытуемые продемонстрировали слабо выраженный (выделено нами. — С. М.) этноцентризм: хорошие взаимоотношения с представителями другого народа они объясняли национальными особенностями своей группы и индивидуальными особенностями партнера по общению. “Наивные психологи” рассуждали примерно так: “мы” ладим с людьми, потому что нашему народу присущи положительные свойства (доброта, отзывчивость, общительность и т. п.), а если кто-то из “них” устанавливает хорошие отношения с “нами”, то только благодаря своим личностным особенностям» 14.
С чего начинается Родина?
Понять, как в действительности менялось восприятие «своего» и «чужого» в обыденном сознании «кавказцев», помогают социологические обследования. Подходя к этой проблеме, мы попытались обобщить материалы опросов по анкете «Этнопсихология и патопсихология лидерства», проведенных под нашим руководством соискателем кафедры социальной психологии Дагестанского госуни-верситета О. В. Медяник в 2002—2003 годах.
Обследование проводилось согласно методике ценностной ориентации М. Рокича. Было опрошено 2010 респондентов (1008 мужчин
и 1002 женщины), представителей «государствообразующих» и других народов Дагестана в возрасте от 17 до 65 лет. Анкетирование производилось в 7 городах и 32 районных центрах РД. Характер выборки — квотный, ответов — закрытый. Различия по национальной принадлежности респондентов не нашли отражения из-за остроты проблемы. Поскольку эти материалы составляют основу диссертационного исследования О. В. Медяник и еще не публиковались, я, с согласия автора, позволил себе сделать только предварительный анализ самых общих показателей без «разбивки» ответов респондентов в зависимости от возраста, пола, уровня образования, национальности и т. д. Полученные результаты по возможности были соотнесены с данными анкетирования по проблеме «Я-концепции», проводившейся группой исследователей с нашим участием в Дагестане в 2000—2001 годах.
Для выяснения степени позитивности в восприятии «своего» и «чужого» в обыденном сознании дагестанцев респондентам был предложен большой блок вопросов. Ответы на них можно суммировать следующим образом:
1. Своей этнической Родиной считают: 1) место, где родились — 30,5% респондентов, 2) место, где выросли — 15,8%, 3) место, где живут — 11,8%, 4) Дагестан — 27,6%, 5) Россию — 4,5%, 6) другое — 9,6%.
2. Особый интерес представляют ответы на вопрос о национальной принадлежности по паспорту (первая цифра) и по самоощущению (вторая): даргинцами назвали себя 25,4% и 27,1%, аварцами — 19,7% и 17,5%, лакцами — 11,2% и 9%, русскими — 10,7% и 9,6%, кумыками — 7,9% и 7,3%, лезгинами — 6,2% и 6,2%, агульцами — 2,8% и 1,6%, армянами — 2,2% и 1,1%, азербайджанцами — 1,1% и 0,5%, ногайцами — 0,5% и 3,3%, просто мусульманами — 0% и 0,5%. По территориальному признаку идентифицировали себя как «дагестанец» 7,9% и как «россиянин» — 1,6%. (Ответы на вопрос «по паспорту» в целом соответствуют общему распределению граждан Дагестана по национальностям.)
Приведенные данные подтверждают тот факт, что среди дагестанцев наряду с национальной и территориальной присутствует и российская самоидентификация. Развитию общероссийского самосознания в республике способствует ориентация республиканских властей на Россию и поддержка Дагестана центральными органами власти. Известную роль играет, конечно, и возможность использования общероссийского хозяйственного пространства для местных экономических инициатив.
Расхождение между национальной принадлежностью по паспорту и по самоощущению объясняется рядом причин. К их числу относятся: 1) распад межнациональных браков, когда дети из неполных семей указывали не «паспортную» национальность; 2) желание причислить себя к одной из так называемых титульных народностей;
3) большое число малочисленных народов в республике — в советских паспортах с 1930-х годов они причислялись к крупным титульным национальностям, а с началом перестройки «вспомнили» свою этническую идентичность.
С началом перестройки люди стали активно интересоваться своей историей, этнической культурой, искать ответ на вопрос: «Кто я такой?». Это предопределило следующий блок вопросов.
3. Вспомните, пожалуйста, когда Вы впервые узнали, что являетесь представителем определенной национальности: 1) в детстве — 26,5%; 2) в школьные годы — 40,6%; 3) не припоминаю — 12,4%;
4) другое — 3,3%.
4. Оказавшись за границей, как Вы представлялись бы: 1) я из Дагестана — 60,4%; 2) я из России — 32,2%; 3) назвали бы свою национальность — 5,0%; 4) другое — 2,2%.
5. На Ваш взгляд, нужно ли указывать национальность в личных документах: 1) да, это необходимо — 29,3%; 2) необязательно — 33,8%; 3) нет, не нужно — 25,9%; 4) затрудняюсь ответить — 8,4%.
6. Меняли ли Вы или хотели бы изменить свою национальность:
1) да — 0,5%; 2) нет, не менял — 0%; 3) нет, не менял и не планирую — 56,4%; 4) не задумывался над этим — 42,3%.
7. Что, по-вашему, должно быть главным при определении национальности (можно отметить несколько вариантов): 1) национальность отца — 68,9%; 2) национальность матери — 17,5%; 3) принятый в семье язык — 13,5%; собственное желание — 14,1%; место или республика проживания — 10,1%; иное — 1,6%.
8. Как следует определять национальность детей, если отец и мать принадлежат к разным национальностям: 1) по национальности отца — 61, 0%; 2) по национальности матери — 13, 5%; 3) по месту жительства — 2,8%; 4) по желанию ребенка — 19,2%; 5) другое — 2,8%.
9. Что, по Вашему мнению, сближает и роднит Вас со своим народом (отметьте все, что Вы считаете необходимым): 1) родной язык — 62,7%; 2) народные обычаи, обряды, традиции — 37,8%; 3) культура, музыка, песни, танцы — 31,6%; 4) общее историческое прошлое — 36,7%; 5) религия — 42,9%; 6) черты внешнего облика — 16,3%; 7) черты характера, психология — 10,1%; 8) общее специфическое
поведение — 17,5%; 9) родственные связи — 18,6%; 10) место жительства — 23,1%; 11) ничего не сближает — 2,2%; 12) трудно сказать — 2,2%; 13) что-то еще — 2,2% (менталитет).
10. Выберите несколько признаков, которые роднят Вас с другими народами Дагестана: 1) природа, пейзаж, географическое пространство — 35,0%; 2) общее историческое прошлое — 38,9%; 3) религия — 49,1%; 4) обычаи, обряды, традиции — 34,4%; 5) черты характера, психология — 20,3%; 6) другое — 1,1% (менталитет, мировоззрение).
Многовековое господство ислама на Восточном Кавказе способствовало его восприятию как характерной культурной особенности, присущей народам республики. Исламский подъем, начавшийся в Дагестане лет 15 тому назад, в немалой степени способствует повышению роли религии в этническом самосознании дагестанцев.
11. Как Вы считаете, чем отличаются представители разных национальностей (можно отметить несколько признаков): 1) чертами характера, психологией — 38,9%; 2) особенностями поведения — 27,1%; 3) верованиями — 11,2%; 4) чем-то трудно определимым — 12,4%; 5) культурными традициями, обычаями — 34,4%; 5) национальным языком — 73,4%; 6) внешним обликом — 16,3%; 7) в сущности различий нет — 4,5%; 8) затрудняюсь ответить — 2,8%.
Языковой критерий
Рост интереса к родному языку принято связывать с национально-культурным возрождением. В нашем случае это проявляется весьма четко.
12. Вы изучали родной язык: 1) да — 71,8%; 2) нет — 28,8%.
13. Насколько хорошо Вы владеете родным языком: 1) хорошо (говорю, читаю, пишу) — 47,4%; 2) средне (понимаю, говорю) — 31,2%; 3) плохо (понимаю, могу объясниться, но не говорю) — 21,4%.
14. На каком языке Вы обычно говорите дома, в кругу семьи:
1) только на родном — 37,2%; 2) в основном на родном языке — 12,9%; 3) в одинаковой степени на родном и на русском языках — 15,2%; 4) в основном на русском языке — 23,7%; 5) только на русском языке — 10,7%.
15. Хотели ли Вы, чтобы Ваши дети или внуки изучали родной язык: 1) да — 97,1%; 2) нет — 2,8%.
16. Знаете ли Вы языки других народов Дагестана: 1) да — 24,2%;
2) нет — 75,8%.
Результаты ответов по данному блоку вопросов малоутешительны. Одной из причин этого стало резкое сокращение радиовещания в республике на национальных языках. До недавнего времени вещание на таких языках, как аварский, даргинский, лакский, кумыкский и лезгинский, составляло 1,5 часа в день. Теперь — 50 минут, причем это время разбито на два блока по 25 минут. Вещание на других языках сократилось еще больше. Табасаранское вещание доведено до 30 минут, а так называемые малые редакции (агульская, цахурская и т. д.) вещают в среднем по 16 минут в день. В то же самое время западные радиостанции, например радио «Свобода», наоборот, наращивают объемы вещания на языках народов Дагестана, заполняя образовавшийся информационный вакуум.
17. На каком языке Вы обычно говорите со своими друзьями и знакомыми Вашей национальности в учебном заведении и в других местах: 1) только на родном языке — 5,0%; 2) в основном на родном языке — 7,3%; 3) в одинаковой степени и на родном, и на русском языках — 24,2%; 4) в основном на русском языке — 62,7%.
18. На каком языке Вам приятнее было бы общаться во внеаудиторное время с преподавателями (если Вы студент) или с сослуживцами вашей национальности: 1) на своем родном языке — 41,2%;
2) на русском языке — 40,1%; 3) мне безразлично — 17,5%; 4) не ответили — 1,2%.
19. Если бы Вам представилась возможность заняться изучением другого языка, то что бы Вы предпочли: 1) овладеть другим дагестанским языком — 12,5%; 2) овладеть иностранным языком — 87,5%.
20. Ваше отношение к русскому языку: 1) язык межнационального общения народов Дагестана — 43,5%; 2) язык, через который дагестанские народы приобщаются к российскому и мировому сообществу — 29,9%; 3) с детства знакомый и ставший родным язык — 15,2%.
Из этих ответов можно сделать ряд выводов. Дагестан считается классическим примером двуязычия. Сегодня подавляющее большинство дагестанцев свободно владеет русским. Вместе с тем ответы на вопросы 14—20 говорят о падении интереса к овладению вторым дагестанским языком; об использовании русского языка прежде всего на службе; о том, что русский язык не воспринимается как иностранный. В последние 10—15 лет растет стремление молодежи к овладению языками «дальнего зарубежья». Однако в большинстве случаев оно так и не реализуется.
«Мы» и «Они»
Следующий блок вопросов касается отношения к представителям своей и других («чужих») национальностей, взаимоотношений между национальными общинами.
21. Среди Ваших соседей по дому (улице, району) много ли представителей вашей национальности: 1) нет, наша семья живет обособленно от представителей моего народа — 5,6%; 2) одна-две семьи, о которых стало известно случайно уже после того как поселились здесь — 11,2%; 3) несколько семей и было специально выбрано место для жительства в непосредственной близости от них — 9,0%;
4) да, много — 76,2%.
22. В каких отношениях Вы состоите со своими соседями других национальностей: 1) дружим, часто общаемся — 50,0%; 2) отношения доброжелательные, но неблизкие — 42,9%; 3) практически не общаемся — 2,2%; 4) отношения враждебные — 1,1%; 5) другое — 2,2%.
23. Нужно ли учитывать национальность при выборе друзей:
1) да, обязательно нужно — 3,3%; 2) сомневаюсь — 5,6%; 3) нет — 83%; 4) не думал об этом — 7,3%.
24. Среди Ваших друзей, близких и знакомых у Вас больше представителей: 1) своей национальности — 6,2%; 2) русских — 7,9%;
3) различных национальностей, но преобладают представители своей национальности — 58,1%; 4) всех национальностей в равной степени — 27,1%.
25. Считаете ли Вы обязательным выбор супруги (га) по национальному признаку: 1) да, считаю — 55,9%; 2) нет, не считаю — 20,9%; 3) не задумывался — 11,8%; 4) другое — 9,0%.
26. Как Вы относитесь к национально-смешанным бракам: 1) положительно, национальность в браке не имеет никакого значения — 43,5%; 2) национальность в браке не имеет значения, если муж (жена) соблюдает обычаи другого супруга — 44,6%; 3) затрудняюсь ответить — 7,9%; 4) отрицательно, считаю такой брак нежелательным — 5,6%.
27. Испытывали ли Вы пренебрежительное отношение к себе, ущемление личного достоинства из-за своей национальности: 1) да — 9,6%; 2) нет — 90,3%.
28. С какими формами такого отношения к людям Вашей национальности или к себе Вам приходилось или приходится сталкиваться в повседневной жизни: 1) никогда не сталкивался с негативным отношением к себе на национальной основе — 64,9%; 2) внешних признаков нет, но чувствую недоброжелательность — 28,8%; 3) оскор-
бительные замечания, насмешки, явное презрение — 5,6%; 4) физическое воздействие (толкнули, ударили) — 1,1%.
29. Как часто Вы испытываете это негативное отношение: 1) не испытывал никогда — 74,0%; 2) испытывал очень редко — 19,2%;
3) испытываю постоянно — 5,0%.
30. Со стороны кого Вы его испытываете чаще всего: 1) на работе от сослуживцев — 1,6%; 2) на улице и в общественном транспорте от прохожих и пассажиров — 5,0%; 3) от соседей в местах проживания — 2,8%; 4) в государственных учреждениях от официальных лиц — 3,9%; 5) от милиции и правоохранительных органов — 2,2%; 6) со стороны представителей других национальностей — 6,7%.
31. Если кто-то ведет себя агрессивно по отношению к Вам, как Вы обычно поступаете: 1) отвечаю тем же — 57,0%; 2) ухожу от конфликта — 9,6%; 3) сглаживаю конфликт — 19,7%; 4) иду на односторонние уступки — 6,7%; 5) другое — 1,1%.
32. Выберите из списка качеств, присущих всем национальностям, те, что Вы больше всего цените: 1) бескорыстие — 18,6%; 2) вспыльчивость — 2,2%; 3) гостеприимство — 37,2%; 4) деловитость — 15,2%; 5) доброту — 32,7%; 6) консерватизм — 1,6; 7) непосредственность — 5,6%; 8) открытость — 22,0%; 9) патриотизм — 15,2%; 10) свободолюбие — 19,2%; 11) смелость — 19,2%; 12) сплоченность — 23,1%; 13) стойкость — 18,0%; 14) твердость — 19,2%; 15) трудолюбие — 26,5%; 16) честность — 29,0%; 17) честолюбие — 10,1%; 18) эгоизм — 3,9%.
Национальный фактор
33. Считаете ли Вы, что приобщение вашего народа к мировой цивилизации важнее возрождения национальных традиций: 1) да — 58,3%; 2) нет — 14,1%; 3) не задумывался — 27,5%.
34. Нужны ли национально-культурные объединения: 1) да — 51,9%; 2) нет — 12,4%; 3) не задумывался — 32,7%.
35. Чему, на Ваш взгляд, служат национально-культурные объединения: 1) национально-культурному возрождению — 29,9%;
2) приобщению подрастающего поколения к своей культуре — 37,2%; 3) защите интересов людей своей национальности — 18,6%;
4) личным интересам их руководителей — 29,3%; 5) другому — 1,6%.
36. Достаточно ли хорошо Вы знаете обычаи и традиции своего народа: 1) да, достаточно — 35,5%; 2) нет, недостаточно — 10,7%;
3) не очень хорошо — 53,8%.
37. Соблюдаете ли Вы традиции, обряды своего народа: 1) соблюдаю все — 5,0%; 2) большую часть — 46,0%; 3) придерживаюсь редко, по отдельным элементам — 40,5%; 4) практически не придерживаюсь — 8,4%.
38. Насколько Вы приобщены к родной музыке: 1) люблю и часто слушаю с удовольствием — 32,4%; 2) люблю, но слушаю редко — 12,3%; 3) люблю слушать другую музыку, но признаю и эту музыку — 49,3%; 4) не люблю слушать подобную музыку — 1,5%; 5) мне безразлично — 4,5%.
39. Какие блюда часто готовят в Вашей семье: 1) национальные — 70,6%; 2) другие — 29,4%.
40. Какую одежду Вы предпочитаете носить: 1) традиционную — 13,5%; 2) современную — 42,3%; 3) и ту, и другую — 31,6%.
41. Принимали ли Вы участие (или будете принимать в случае необходимости) на стороне своей этнической группы в борьбе за права своей национальности: 1) нет, никогда — 20,9%; 2) да, всегда и в любой форме, в том числе вооруженной — 17,5%; 3) только в таких формах, которые не причиняют вреда другим людям — 54,2%;
4) другое — 5,0%.
42. Как Вы оцениваете положение людей Вашей национальности на фоне других дагестанских народов: 1) равноправное со всеми — 78,1%; 2) более высокое (привилегированное) — 8,0%; 3) права ущемлены — 6,9%; 4) другое — 7,0%.
43. Согласны ли Вы с утверждением, что Дагестан — это единая республика, где все народы равноправны: 1) да, согласен — 48,5%;
2) нет, не согласен — 12,4%; 3) не уверен — 27,1%; 4) не думал об этом — 11,2%.
44. Дагестанские народы имеют единую историю и больше сходства, чем различий: 1) да — 62,1%; 2) нет — 12,4%; 3) не задумывался над этим — 24,2%.
45. Общение с представителями других национальностей обогащает Ваш духовный мир, делает его разносторонним: 1) да — 71,1%;
2) нет — 11,2%; 3) не задумывался — 11,8%.
46. Согласны ли Вы с утверждением, что обучение в Дагестане нужно вести по национальным школам (классам): 1) да, согласен — 25,9%; 2) нет, не согласен — 57,0%; 3) не задумывался над этим — 14,8%.
47. Согласны ли Вы с мнением, что дагестанцы должны разделиться по национальному признаку и жить автономно со своими формами управления: 1) да — 9,0%; 2) нет — 83,6%; 3) не задумывался — 7,3%.
Отрицательное отношение опрошенных к разделению по национальному признаку и к автономизации (83,6%) подтверждает наш вывод, сделанный по первым двум вопросам анкеты.
48. Национальная принадлежность — это то, что всегда будет разъединять людей: 1) да — 35,0%; 2) нет — 43,5%; 3) не знаю— 18,0%.
49. Думаю, что органично развивать и сохранять национальную культуру могут только люди этой (своей) национальности: 1) да — 35,5%; 2) нет — 35,5%; 3) не задумывался — 27,6%.
В завершение разбора анкеты отметим, что еще по данным последней советской переписи 1989 года коренные народы Дагестана входили в группу народов, лучше других сохранивших национально-культурную идентичность. Принадлежность к этой группе определялось владением не менее 75% опрошенных языком своей национальности. В 1989 году к ней в Дагестане относились аварцы (97,7% владели языком своей национальности), даргинцы (97,9%), лезгины (93,9%), лакцы (95,1%), кумыки (97,7%), табасаранцы (96,6%), ногайцы (90,4%), рутульцы (95,5%), агулы (95,5%), цахуры (95,0%) и другие титульные народы республики. Анкетирование 2003 года показало, что эти высокие показатели сохранились и составляют в среднем 97,6% (см., например, ответы на вопрос 13). Эти данные следует иметь в виду при оценке потенциала межэтнической конфликтности в республике, которая, как показали исследования последних лет, присутствует прежде всего в районах с преобладанием этносов данной группы15.
По мнению О. В. Медяник, результаты анкетирования свидетельствуют о различиях в установках городских и сельских респондентов всех возрастных групп. Городские жители более открыты для межэтнического взаимодействия, чем сельские. На наш взгляд это объясняется тем, что большинство горожан живет в поликультурном этносоциальном пространстве и постоянно сталкивается с представителями разных этносов и конфессий в повседневной жизни. Значительная часть жителей сельской местности республики лишена возможности постоянного контакта с представителями различных этнических групп, так как проживает в условиях преимущественно моноэтнической культуры.
Для титульных народов Дагестана наиболее распространенной является национально-диалогическая направленность в межэтнических отношениях, которая проявляется в выраженной позитивной этнической идентичности, этносоциальной открытости при отсутствии этнических предубеждений. Позитивная этническая идентичность отличается сбалансированной толерантностью по отношению
к собственной и другим этническим группам. С одной стороны, она является условием стабильного существования этнической группы, с другой — основой межкультурного взаимодействия в полиэтническом и поликультурном мире. В структуре позитивной этнической идентичности позитивный образ собственной этнической группы соотносится с позитивным ценностным отношением к другим этническим группам. Культурная идентичность определяет государственную целостность, потому что единство страны может проявляться лишь через разнообразие этносов и этноидентичностей, через их взаимодействие и взаимообогащение.
«Я-концепция» в индивидуалистических и коллективистских культурах
При оценке этнической идентичности современных «кавказцев» вместе с итогами анкетирования 2002—2003 годов следует учесть выводы, полученные в ходе опроса общественного мнения на предмет выявления «Я-концепции» во взаимосвязи с культурно-цивилизационной идентичностью личности в полиэтническом и поликуль-турном социуме. Анкетирование по данной проблеме проводилось в Дагестане в 2000—2001 годах16. В результате были выявлены следующие преобладающие тенденции.
1. В большинстве случаев наблюдается коллективистская зависимая «Я-концепция» с идентификацией на этнические, религиозные, профессиональные, культурные группы.
2. Индивидуалистические характеристики личности занимают первые десять мест в списке двадцати качеств у 40,2% респондентов, проживающих преимущественно в городской местности.
3. Этнокультурные традиции (клановые тухумно-родственные свя-
зи, малочисленность этносов, этноцентризм) лежат в основе формирования зависимой «Я-концепции» молодежи из сельской местности.
Дагестан находится на стыке западной и восточной цивилизаций. Поэтому для понимания общеисторического значения полученных в ходе анкетирования материалов стоит обратиться к социологической модели Д. Майерса и И. Д. Мацумото, согласно которой в индивидуалистических западных культурах доминирует концепция независимого «Я», а в азиатских культурах — взаимозависимого «Я». В последнем случае самооценка индивида более зависит от того, как его воспринимают в его группе. Отдавая предпочтение инте-
ресам группы, коллективистские культуры определяют индивида прежде всего через его социальную принадлежность, а не по его личностным качествам. В таких обществах статус и поведение индивида обусловлены его положением в иерархических общественных структурах. Однако это вовсе не означает, что люди с взаимозависимым «Я» не имеют представления о своих внутренних атрибутах, таких, как личностные черты, способности, интеллект, ценностные установки и ориентации. Просто в коллективистских культурах внутренние атрибуты имеют меньшую значимость, поэтому они и не являются основным объектом мыслей, чувств и действий индивидов.
В индивидуалистических культурах, наоборот, поощряется индивидуальность и уникальность отдельного человека. Оценка себя и своей группы другими здесь не имеет такого большого значения. Социализация личности в этом случае направлена на то, чтобы выработать прежде всего индивидуальные качества, выразить себя, актуализировать внутреннее «Я». При таком независимом конструкте «Я» индивиды сосредоточиваются на личностных, внутренних атрибутах интеллекта, выражая их публично17.
* *
*
В завершение нашей работы уместно будет привести мнение японских ученых и государственных деятелей, созвучное нашему взгляду на рассматриваемую проблему: «История любой нации — это не только история ее противостояния другим нациям, но и история ее солидарности с ними. Это не только история отчуждения от других наций, но и история контактов с ними. В истории любой нации имели место не только предубеждения в отношении других наций, но и понимание их, не только столкновения, но и сотрудничество между ними. В национальном характере... заключена двойственная черта международных отношений (а в известной мере и межэтнических отношений. — С. М.), вернее, заключен разум истории, объясняющий, как добиться равновесия между этими чертами. Чувство равновесия между “закрытостью” и “открытостью”, содержащееся в национальном характере, и умение поддержать это чувство, будучи распространены на индивида, проявляются в его двусторонних отношениях с другими индивидами, заключающих в себе стремление и к отстраненности, и к контактированию» 18.
Феномен «кавказскости» соотносится прежде всего с идеалом «просвещенного кавказца» — с идеалом, который сегодня предан заб-
вению государственными СМИ, вытолкнут ими на периферию. Кавказ всегда славился опытом миротворчества, достижения мира между конфликтующими сторонами, и, как заметил еще в XIX веке С. Бро-невский, если бы на Кавказе не признавали «дружество и гостеприимство» как основу взаимоотношений «между разными племенами, тогда бы не было других отношений, кроме военных»19. На Кавказе был распространен не только культ «джигита», но и культ миротворца. Недаром горская пословица гласит: «Война не рождает сыновей».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Панарин С. А. Позиционно-исторические предпосылки современной политической ситуации в Кавказско-Закавказском регионе // Россия и Кавказ — сквозь два столетия. СПб., 2001. С. 35—46.
2 Маловичко С. И. Полидисциплинарный статус «истории пограничных областей» (borderlands history) и изучение локальной истории Северного Кавказа. Доступно на: http://nlh.stavsu.ru/pogranobl/istpogrobl.asp. Последнее посещение 11 января 2005 года.
3 Мастюгина Т. М., Перепелкин Л. С. Этнология. Народы России: История и современное положение: Учеб. пос. М., 1997. С. 36.
4 Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии, 1992. Т. 1. № 1. С. 39.
5 Глухова А. В. Политическая конфликтология: состояние и тенденции развертывания // Конфликты в современной России (проблемы анализа и регулирования). М., 2000. С. 117.
6 Бауман З. Мыслить социологически. М., 1996. С. 47.
7 Мамедов М. Массовые стереотипы и предрассудки в национальных историях и представлениях о прошлом // Национальные истории в советском и постсоветских государствах / Под ред. К. Аймермахера, Г. Бордюгова. М., 1999. С. 113.
8 См.: Фадеев Р. А. Шестьдесят лет кавказской войны. Тифлис, 1860. С. 5, 6, 21, 25; Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 1. Кн. 1. СПб., 1871. С. 370-371.
9 Мамедов М. Массовые стереотипы... С. 107, 113.
10 Покровский М. Н. Дипломатия ивойны царской России вХ1Х столетии. М., 1923.
11 Дискуссия о движении Шамиля // Вопросы истории, 1947. № 1.
12 Хадикова А. «Лица кавказской национальности» в постсоветском пространстве России: истоки этнического негативизма. Доступно на: http://www.viu-online.ru/sci-ence/publ/bulletin2_6_2000/page7.html. Последнее посещение 30 декабря 2004 года.
13 Дробижева Л. М. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России. М., 2003. С. 354, 363.
14 Там же. С. 253-254.
15 Мастюгина Т. М., Перепелкин Л. С. Этнология... С. 252, 255.
16 См.: Реалии и перспективы поликультурного образования в Дагестане / Под ред. С. И. Муртузалиева и В. Н. Цатурова. Махачкала, 2003.
17 См.: Майерс Д. Социальная психология. СПб., 1999; Дэвид Мацумото. Психология и культура. СПб., 2002.
18 После «Холодной войны» / Под ред. Я. Накасоне и др. М., 1993. С. 71.
19 Броневский С. Исторические известия о Кавказе. М., 1825. С. 127-128.
