CC BY
65
Л.И. ЖОЛУДЕВА
кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры романского языкознания Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова E-mail: l.zholudeva@gmail.com Тел.: (496)711 12 67, 8 926 977 247 2
ВОПРОСЫ ИМЕННОЙ МОРФОЛОГИИ В ПЕРВОЙ ГРАММАТИКЕ ИТАЛЬЯНСКОГО ЯЗЫКА - «LA GRAMMATICHETTA VATICANA» (COD. VAT. REG. LAT. 1370) ЛЕОНА БАТТИСТЫ АЛЬБЕРТИ
Статья посвящена вопросам именной морфологии в первой грамматике итальянского языка («La grammatichetta Vaticana» Л. Б. Альберти, сер. XVв.). Это сочинение отличается опорой не на литературные образцы, а на современный грамматисту узус. Именная морфология представлена в грамматике полно и системно, а большинство сформулированных Альберти правил действуют и на современном этапе.
Ключевые слова: итальянский язык, грамматика, морфология, ранние грамматики, история лингвистических учений.
Первое грамматическое описание формирующегося итальянского литературного языка относится к середине XV в. [6, с. 270], эпохе, когда после т.н. кризиса вольгаре (эпоха Кватроченто) постепенно меняется отношение гуманистов к народному языку. Их взгляд на современную языковую ситуацию на этой стадии остается во многом ретроспективным - современность оценивается сквозь призму аналогий с античностью [4, с. 27]. Тем интереснее выглядит на этом фоне появление первой грамматики вольгаре, ориентированной одновременно на античный грамматический канон и на современный грамматисту узус [6, с. 270].
Среди наиболее ранних грамматических сочинений, посвященных итальянскому литературному языку, “La grammatichetta vaticana” выделяется не только хронологически - как первый опыт полного системного описания итальянской грамматики.
Важен и нетривиален для той эпохи и сам подход Альберти: опора при описании на узус, а не на литературные источники, такие как произведения Данте,
Петрарки и Боккаччо [5, с. 93, 100]. Эксперимент Альберти, как мы увидим, оказался вполне удач -ным, и только по стечению обстоятельств первая итальянская грамматика оказалась надолго забыта, а ее авторство с достоверностью установлено лишь в шестидесятые годы XX века [6, с. 268].
Структура грамматики, согласно оглавлению, такова:
1. алфавит (Ordine delle lettere),
2. гласные (vocali) - раздел, посвященный, по большей части, именной морфологии;
3. глаголы (Sequitano e verbi), с подпунктом «активный залог» (Sequitano i verbi attivi);
© Л.И. Жолудева
4. предлоги (Sequitano le preposizioni);
5. наречия (Sequitano gli avverbi) с подпунктами «междометия» (Interiezioni) и «союзы» (Coniunzioni).
В данной статье мы рассмотрим то, как автор первой итальянской грамматики подходит к проблемам именной морфологии вольгаре. Этот участок языковой системы в XV в. характеризовался значительной вариативностью, что весьма затрудняло кодификацию итальянского языка. Фактически, необходимость в грамматическом описании вольга-ре была осознана раньше, чем язык успел пройти стадию стихийной нормализации, отбора вариантов и избавления от неупорядоченной полиморфии. В этом смысле опора на литературные авторитеты во многом помогала грамматистам следующей волны (Ф. Фортунио, П. Бембо) определиться с выбором. Пойдя по другому пути, опираясь на живой, современный ему узус, Л.Б. Альберти был вынужден в выборе вариантов оформления грамматических категорий руководствоваться собственной языковой компетенцией и интуицией, и в этом смысле его грамматика интересна как свидетельство «очевидца» стихийно, подспудно протекающих процессов нормализации вольгаре.
Во вступлении Альберти полемизирует с распространенной в то время точкой зрения, что литературным языком - т.е. языком, обладающим внутренней упорядоченностью, структурой - способны владеть лишь немногие: “Que’ che affer-mano la lingua latina non essere stata comune a tutti e populi latini, ma solo propria di certi dotti scolasti-ci, come oggi la vediamo in pochi, credo deporranno quello errore vedendo questo nostro opuscolo, in quale
ФИЛОЛОГИЯ
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
io raccolsi l’uso della lingua nostra in brevissime anno-tazioni” (ср.: точка зрения Леонардо Бруни в знаменитом споре в приемной папы Евгения IV в 1435 г.). Проводится аналогия между латынью и итальянским языком: языковая ситуация в Древнем Риме сравнивается с ситуацией в современной Альберти Италии. Заявляя о своем несогласии с мнением многих своих современников, Альберти аргументирует свою точку зрения не вполне стандартным, эмпирическим способом: путем выявления грамматической структуры у вольгаре.
Ход мысли грамматиста, судя по всему, был примерно таким: поскольку грамматическая норма есть нечто принятое всем языковым коллективом и регулярно воспроизводимое в спонтанной речи, нельзя говорить о том, что это совершенно искусственная форма речи, поддерживаемая усилиями узкой прослойки пишущих интеллектуалов (как это было в случае с ренессансной латынью). При таком подходе обнаружение у вольгаре внутренней упорядоченности и правил (“ammonizioni, atte a scrivere e favellare senza coruttela” - отметим, что письменная речь все же упоминается первой) действительно может служить подтверждением тезиса, приведенного Альберти во вступлении: народный язык может функционировать как общенациональный.
Таким образом, Альберти отталкивается не от внешней лингвистики, он опирается на наблюдения не за языковой ситуацией в Италии (путь, выбранный Данте в трактате «О народном красноречии»), а за системными противопоставлениями в живом языке Тосканы. После литературного расцвета Треченто произведения Данте, Петрарки и Боккаччо фактически сразу начинают восприниматься как общенародное достояние, и флорентийский (и даже шире - тосканский) вольгаре автоматически получает преимущество перед другими диалектами как территориальная база складывающейся нормы. Для Альберти, таким образом, оказывается решенным вопрос, мучавший Данте: где искать «благоухающую пантеру» - то общее, что интуитивно ощущается между различными вольгаре, но при этом плохо поддается локализации и описанию. Народный язык называется тосканским; по большинству своих особенностей вольгаре, описанный Альберти, действительно соответствует узусу Тосканы той эпохи (в т.ч. там, где наблюдаются расхождения между языком второй половины XV в. и более архаичным языком Трех венцов).
В то же время, в отличие и от Данте [8, с. 1920], и от позднейших грамматистов-тосканистов, Альберти не ставит знак равенства между языком литературы как общенациональным достоянием и литературным языком, также призванным высту-
пать объединяющим началом, средством преодоления языковой и политической раздробленности. Грамматист как бы и не замечает глубины всех этих расхождений: он создает свое описание флорентийского вольгаре в качестве общенационального литературного языка так, как если бы все дальнейшие споры были решены, и объединение Италии состоялось еще в XV веке. Его взгляд кажется еще более нетривиальным, если учитывать, что Альберти не жил во Флоренции безвыездно: его семья была флорентийской по происхождению, но родился он в Генуе, в изгнании, учился в университетах севера Италии (Болонья, Падуя), а затем много лет жил в Риме, будучи связан с папской курией. Уже хотя бы поэтому Альберти не мог не представлять себе степени расхождения между языком Флоренции (как живым, так и зафиксированным в литературе) и различными вольгаре Италии, которые в грамматике даже не упоминаются.
Для позднейших описаний итальянского языка будет характерна если не опора, то хотя бы отсылка к литературным образцам, даже в тех случаях, когда авторы не относились к лагерю архаистов, победивших в «споре о языке». Здесь, в первой грамматике вольгаре, подобные ссылки на авторитеты отсутствуют.
Грамматика Альберти начинается с инвентаризации графических средств: сначала приводится латинский алфавит, расширенный за счет буквосочетаний ch, gh, а также 5. U и v противопоставлены (это противопоставление в итальянской графике будет закреплено окончательно только в XVII в.); j, k, w, y, а также h (вне сочетаний с заднеязычными согласными) отсутствуют.
Буквы и буквосочетания разбиты на шесть колонок по четыре элемента в каждой. Порядок перечисления хаотический (во всяком случае, нам не удалось в нем увидеть логики).
Следующий раздел грамматики озаглавлен “Vocali”, «гласные». Он действительно открывается перечислением гласных, причем уже не графем, а фонем: противопоставлены e и o открытые и закрытые, т.е. приведен весь тосканский набор из семи гласных фонем. Однако на этом фактически заканчивается описание системы гласных. Речь не идет ни о разграничении закрытых и открытых гласных на письме, ни об орфоэпии. Эти дискуссионные вопросы Альберти просто не затрагивает. Единственное наблюдение, касающееся собственно гласных, в этом разделе относится скорее к сфере фоносинтаксиса: “Ogni parola e dizione toscana finisce in vocale. Solo alcuni articoli de’ nomi in l e alcune preposizioni finiscono in d, n, r”. («Все тоскан-
ФИЛОЛОГИЯ
ские слова и высказывания оканчиваются на гласный. Только некоторые артикли оканчиваются на l, а некоторые предлоги оканчиваются на d, n, r»).
Затем, без всякого отдельного заглавия или переходного абзаца начинается раздел грамматики, посвященный системе имени. По-видимому, Альберти он виделся логическим продолжением раздела о гласных, поскольку именно гласные оказываются основным средством выражения грамматических категорий имени: “A e nomi masculini l’ultima vocale si converte in i, e questo s’usa in tutti e casi plurali. A e nomi femminili l’ultima vocale si converte in e, e questo s’usa in ogni caso plurale per e femminini.” («У имен мужского рода последняя гласная меняется на i, и так имя выглядит во всех падежах во множественном числе. У имен женского рода последняя гласная меняется на e, и так выглядят все падежные формы женского рода»).
Однако грамматическая характеристика имен начинается не с этого, а с краткого экскурса в историю: “Le cose in molta parte hanno in lingua toscana que’ medesimi nomi che in latino. Non hanno e Toscani fra e nomi altro che masculino e femminino. E neutri latini si fanno masculini. Pigliasi in ogni nome latino lo ablativo singulare, e questo s’usa in ogni caso singu-lare, cosi al masculino come al femminino.” («Многие вещи в тосканском языке имеют те же самые имена, что и в латинском. Среди тосканских имен есть только имена мужского и женского рода. Латинские слова среднего рода делаются словами мужского рода. У каждого латинского имени, как в мужском, так и в женском роде, берется аблатив единственного числа и используется во всех падежах единственного числа»).
Здесь, как и во многих других случаях, Альберти не углубляется в подробности, не упоминает исключения, например, итальянские имена существительные, ведущие происхождение от латинского номинатива. Вероятно, грамматисту представлялось наиболее важным выделить основную закономерность, указать на наличие логики, упорядоченности в эволюции и функционировании языка; описание частностей и отклонений он оставляет другим. Как он сам пишет в разделе, посвященном формам простого перфекта (один из наиболее богатых частностями и нерегулярными формами разделов итальянской грамматики), “Sonci di queste regole forse altre eccezioni, ma per ora basti questo principio di tanta cosa. Chi che sia, a cui dilettera or-nare la patria nostra, aggiungnera qui quello che ci manchi” («Возможно, существуют и другие исключения из этих правил, но теперь пусть будет достаточно первоначального описания этого множества. Тот, кому будет угодно прославить наше отечество,
добавит то, чего здесь не хватает»).
И все же Альберти приводит наиболее многочисленную группу слов, не подчиняющуюся описанному выше базовому правилу образования множественного числа: “Alcuni nomi femminini in plurale non fanno in e: come, la mano fa le mani. E oqni nome femminino, quale in singolare finisca in e, fa in plurale in i: come la orazione, le orazioni; stagione, stagioni; confusioni, e simili” («Некоторые слова женского рода во множественном числе оканчиваются не на e, так la mano становится le mani. И все имена, которые в единственном числе оканчиваются на e, во множественном оканчиваются на i, например: la orazione, le orazioni; stagione, stagioni; confusioni и другие».) Исключением в строгом смысле слова здесь можно назвать разве что пример la mano — le mani. Другие реликты латинских падежных форм, не подвергшиеся выравниванию по аналогии и составляющие исключение из правил образования множественного числа в итальянском, Альберти не упоминает, хотя в XV веке таких отклоняющихся форм в узусе было значительно больше, чем на современном этапе.
Далее Альберти рассматривает падежи в итальянском языке. Падеж здесь понимается как семантико-синтаксическая категория, формально выражаемая при помощи слитных форм предлогов с определенным артиклем (исключение составляет вокатив, показателем которого является междометие). Падежей, по аналогии с латинской системой, выделяется шесть, и приводятся они в следующем порядке: номинатив (EL cielo, E cieli, LO orizonte, GLI orizonti), генитив (DEL cielo, DE’ cieli, DELLO orizonte, DEGLI orizonti), датив (AL cielo, A’ cieli, ALLO orizonte, AGLI orizonti), аккузатив (EL cielo, E cieli, LO orizonte, GLI orizonti), вокатив (O cielo, O cieli, O orizonte, O orizonti), аблатив (DAL cielo, DA’ cieli, DALLO orizonte, DAGLI orizonti). Особо оговаривается, что имена, начинающиеся с сочетания s + согласный, имеют те же формы артикля, что и слова, начинающиеся с гласного звука.
Описание того, как в итальянском языке выражаются падежные значения, также заставляет разграничивать имена нарицательные и собственные (Cesare, DI Cesare, A Cesare, Cesare, O Cesare, DA Cesare): о них говорится, что у них «отсутствуют первый и четвертый артикли». Кроме того, имена собственные, согласно Альберти, не имеют форм множественного числа, а если бы оно было, они вели бы себя как нарицательные.
Затем аналогичным образом производится инвентаризация «падежных форм» женского рода, причем, несмотря на отсутствие различий в формах предлога с артиклем перед словами на гласный и на
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
согласный (DELLA stella, DELLA aura, ALLE stelle, ALLE aure), полностью приводятся парадигмы с обоими примерами.
В разделе об именах отводится место и числительному. Количественные числительные по их словоизменительным моделям уподобляются именам собственным (т.е. не делается исключение ни для числительного mille, сохраняющего изменение по числу, ни для uno, имеющего форму женского рода). Как и неопределенные местоимения (“numeri non determinati” - ogni, ciascuno, niuno - Альберти их также относит к числительным), эти имена «не имеют первого и четвертого артикля», т.е. определенного артикля без предлога в синтаксических позициях, соответствующих номинативу и аккузативу. То же самое касается вопросительных (“nomi che importano seco interrogazione” - chi, che, quale) и указательных (“nomi che si riferiscono a questi inter-rogatorii” - tale, tanto) местоимений.
Достаточно подробно описывается функционирование местоимений chi и che. Разграничивается их употребление при одушевленном и неодушевленном референте (“Chi s’usa circa alle persone, e dicesi: Chi scrisse? Che significa quanto presso a e Latini Qui e Quid. Significando Quid, s’usa circa alle cose, e dicesi: Che leggi? Significando Qui, s’usa circa alle persone, e dicesi Io sono colui che scrissi”. «Chi используется применительно к лицам, например, говорится: Chi scrisse? Che означает то, что в латыни означали qui e quid. В значении quid che относится к предметам, и говорится: Che leggi? В значении qui che относится к лицам, и говорится: Io sono colui che scrissi.»).
Особо оговариваются позиционные, синтаксические ограничения на употребление che и chi (“Chi sempre si prepone al verbo. Che si prepone e pospone”. - «Chi всегда находится в препозиции к глаголу, che может находиться и в препозиции, и в постпозиции»), причем также с опорой на латинское противопоставление quid, quantum, quale, с одной стороны (в случае препозиции che), и ut, quod, с другой (ut и quod соответствуют che в постпозиции к глаголу).
Альберти отмечает возможность несоответствия между грамматической принадлежностью chi (он относит данное местоимение к именам мужского рода) и полом его референта: “Chi di sua natura serve al masculino, ma aggiunto a questo verbo sono, sei, ё, serve al masculino e al femminino, e dicesi: Chi sara tua sposa? Chi fu el maestro?” («Chi по своей природе относится к мужскому роду, но в сочетании с глаголом sono, sei, ё может относиться и к мужскому, и к женскому, и говорится: Chi sara tua sposa? Chi fu el maestro?»)
Наблюдения Альберти, касающиеся функционирования определенного артикля (если оставить в стороне описанные выше формы артикля с предлогом, служащие для выражения падежных значений), сводятся к противопоставлению определенного артикля нулевому для выражения определенности (“&то8й^іопе сегіа е ^егтіпаїа”) и неопределенности (“со8а поп сегіа е ^егтіпаїа”).
Далее Альберти переходит к описанию местоимений, к которым он относит “е ргопоті ргітіїт”, т.е. личные местоимения, и “е ргопоті derivativi ” -притяжательные местоимения.
В качестве личных местоимений единственного числа Альберти приводит такой набор форм: іо, Ш, esso, questo, циеїїо, costui, Іиі, соїиі. Все они, за исключением местоимений первого и второго лица, изменяются по родам; что касается падежей, здесь их Альберти выделяет пять: номинатив (іо/і’, поі, Ш, уоі, єззо/є’), генитив (йі те, йі поі, сіі te, йі уоі, йі зе / йі зі), датив (а те / ті, а поі / сі, а te / ґі, а уоі / уі, зе / зі), аккузатив (шє / ті, поі / сі, te / ґі, уоі / уі, зе / зі), аблатив (йа me, йа поі, йа te, йа уоі, йа зе). Для местоимений второго лица также приводится вокатив (о Ш, о уоі).
Интересно, что, включая указательные местоимения queзto, quello, созШі, соїиі, а также Іиі в число «примитивных» т.е. личных, Альберти приводит их «падежные» формы отдельно (и только для queзto и quello). Здесь же описывается образование форм женского рода данных местоимений (-о меняется на -а, -и- в іш, соіш и пр. на -є-).
Притяжательные местоимения описываются кратко, их «падежная парадигма» полностью не приводится (“Е1 тіо, del тіо есс.”). Альберти отмечает обязательность артикля в случае приименного употребления притяжательных местоимений (за исключением имен родства в единственном числе), и сжато описывает образование форм женского рода единственного и множественного числа (“МШ^і, соте а е поті, ГиШта іп а, е ґа88Ї еі 8іп-§иіаге Геттіпіто: qual а, converso іп є, ґазБЇ еі ріи-гаіе” - «Последний гласный, как и у [других] имен, меняется на -а, и получается [форма] женского рода единственного числа; этот -а меняется на -е, и получается форма множественного числа»).
Описав систему притяжательных местоимений, Альберти возвращается к личным местоимениям в косвенных падежах, к омонимичным для датива и аккузатива формам ті / me, ґі / te, сі / поі, уі / уоі, зі / зе, противопоставляя их по положению относительно глагольной формы: “... preposti аі verbo, si dice ті, ґі, сі есс.; <...> Posposti аі verbo, se а quel verbo saгa іпа^і аііїо ршпоте о поте, si diгa соте qui: іо ато ґє” («. в препозиции к глаголу говорится ті, ґі,
ФИЛОЛОГИЯ
ci и т.д.; <...> В постпозиции к глаголу, если перед этим глаголом стоит другое местоимение или имя, говорится так: io amo te»).
Наконец, Альберти описывает различия в функционировании слов, относимых им к личным местоимениям третьего лица. Lui и colui, согласно ему, используются применительно к лицам; questo и quello пригодны для указания на любой объект, как одушевленный, так и неодушевленный. Однако в примерах, приводимых для иллюстрации последнего положения, questo и quello выступают не как автономные местоимения-подлежащие, а как указательные местоимения, согласованные с определяемым существительным-подлежащим: Questo
esercitopredd quella provincia. Questo Scipione superd quello Annibale. Даже если не затрагивать вопрос о том, насколько эти примеры соответствовали узусу, остается не вполне ясно, ощущал ли Альберти до конца различия между указательными местоимениями и личными местоимениями третьего лица.
Личные местоимения e, el, lo, la, le, gli Альберти рассматривает отдельно от остальных, и не случайно. С его точки зрения, эти слова представляют собой личные местоимения в позиции перед глаголами, а перед именами становятся артиклями, т. е. их принадлежность к той или иной части речи видится как позиционно обусловленная.
Местоимения egli и e’ Альберти описывает как позиционные варианты личного местоимения третьего лица как единственного, так и множественного числа (образованную по аналогии форму множественного числа eglino, широко представленную в текстах того времени, Альберти не упоминает): egli, с точки зрения грамматиста, является вариантом e’ в позиции перед гласным или сочетанием «s + согласный». Вероятно, здесь Альберти стремился увидеть аналогию с вариантными формами определенного артикля.
В конце раздела грамматист бегло касается проблемы отражения на письме фоносинтаксического ударения в случае постпозиции личного местоимения или наречия (такие примеры как darotti, stavvi etc.). Однако здесь не делается попыток более обобщенного взгляда на феномен удвоения; Альберти обещает вернуться к данной проблеме позже: “Ma forse di queste cose pm particulari diremo altrove” Как и во многих других случаях, “particulari” его интересуют куда меньше, чем общие закономерности.
Работа над описанием и улучшением языка виделась Альберти, его современникам и - в
еще большей степени - интеллектуалам XVI века одной из важных составляющих большого замысла: Италия как национальное государство должна обладать национальным литературным языком, без этого невозможно ее политическое возрождение. В эпоху раннего Возрождения итальянские гуманисты попытались воскресить язык, который считали своим по праву, - классическую латынь, однако ей по самым разным причинам все же не удалось «воскреснуть» в качестве литературного языка Италии. Поиски нового идиома, который был бы способен функционировать как общий для всей страны литературный язык, ко второй половине XV века приводят к вольгаре Тосканы, уже зарекомендовавшему себя как язык литературы, популярной на всем Апеннинском полуострове.
Именно язык флорентийской литературы XIV в. - усилиями архаизирующего крыла участников «спора о языке» - в итоге будет описан и предписан в качестве общеитальянской литературной нормы. Грамматика Л.Б. Альберти будет надолго утрачена и забыта, и его подход к описанию итальянского языка не окажет прямого влияния на развитие итальянской грамматической традиции. Тем не менее, этот небольшой труд заслуживает пристального внимания как одна из наиболее ранних попыток увидеть порядок, структуру и складывающуюся норму в кажущемся языковом хаосе.
Не ставя себе цели раз и навсегда установить для итальянского языка законы функционирования, не имея перед глазами опыта предшественников и готовых схем описания вольгаре, Альберти справляется с задачей выделить наиболее общие и регулярно воспроизводимые особенности грамматики складывающегося литературного языка Италии, большинство из которых не претерпит существенных изменений за следующие пятьсот лет. Первому итальянскому грамматисту удалось то, что вызовет куда большие трудности у следующего поколения нормализаторов вольгаре: благодаря своей недюжинной лингвистической интуиции и взгляду на язык как систему, живущую по своим внутренним законам, он безошибочно уловил главные тенденции в развитии нормы итальянского языка на той стадии, когда норма еще только начинает складываться. Для того, чтобы сориентироваться во многообразии форм, конкурировавших между собой в эпоху создания грамматики, Альберти не потребовалось опоры на авторитетные литературные образцы, которые, как покажет опыт Ф. Фортунио и П. Бембо, подчас ставят больше вопросов, чем разрешают.
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
Библиографический список
1. L.B. Alberti La prima grammatica della lingua volgare. La grammatichetta vaticana. (A cura di Cecil Grayson). Bologna: Commissione per i Testi di Lingua, 1964.
2. T. De Mauro Storia linguistica dell’italia unita. Bari: Laterza, 1970.
3. L. Kukenheim Contributions a l’histoire de la grammaire italienne, espagnole et frangaise a l’epoque de la Renaissance. Utrecht: H & S Publishers, 1974.
4. C. Marazzini Da Dante alla lingua selvaggia. Roma: Carocci, 1999.
5. G. Patota “I percorsi grammaticali” In: Serianni L., Trifone P.(eds.) Storia della lingua italiana, vol. I “I luogi della codificazione”. Torino: Einaudi, 1993.
6. G. Skytte Dall’Alberti al Fornaciari. Formazione della grammatica italiana. Revue Romane, Bind 25. 1990: 2: 269-278.
7. C. Trabalza Storia della grammatica italiana. Milano: Hoepli, 1908.
8. M. Vitale La questione della lingua. Palermo: Palumbo, 1978.
L.I. ZHOLUDEVA MORPHOLOGY OF NOUN, PRONOUN, ARTICLE AND ADJECTIVE IN «LA GRAMMATICHETTA VATICANA» (COD. VAT. REG. LAT. 1370) BY LEON BATTISTA ALBERTI
The subject of the present article is morphology of noun, pronoun, article and adjective in “La Grammatichetta Vaticana” (Cod. Vat. Reg. Lat. 1370) by Leon Battista Alberti, the earliest grammar of the Italian language (mid XVth century). The main feature of the grammar is, that it is based on the actual language usage of that period, and not on authoritative specimens of creative writing. The problems of morphology are treated by Alberti in a coherent, systematic way, and the main part of the rules formulated still remains valid.
Key words: grammar, morphology, the Italian language, early grammar treatises, history of grammar.
