CC BY
109
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ И АРХЕОЛОГИЯ. ИСТОРИЯ НАУКИ УДК 94(470.57) DOI: 10.24411/2076-4766-2017-10401
ВОЕННЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ КАЗАХОВ И БАШКИР В XVII-XVIII ВВ. (СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)
© Б.А. Азнабаев,
доктор исторических наук, профессор,
Башкирский государственный
университет,
ул. З. Валиди, 32,
450076, г. Уфа,
Российская Федерация
e-mail: [email protected]
Основным недостатком большинства исследований, посвященных изучению военных структур башкир и казахов, является тенденция рассматривать изучаемые явления в общетюркском контексте. Вместе с тем, несмотря на наличие единой военной терминологии, основные принципы построения военной организации существенно различались. Эти расхождения были обусловлены несходством социальной структуры башкирского и казахского общества XVN-XVШ вв. Вплоть до создания кантонной системы в конце XVIII в. у башкир господствовали горизонтальные связи, которые не позволяли иерархическим структурам, возникавшим в военное время, приобрести постоянный институциональный характер. Напротив, деление казахского общества на «черную» и «белую» кость обусловили пирамидальность их военной структуры. В казахской военной организации цементирующую роль играли ханские отряды, состоявшие в основном из неказахских этнических групп. В статье делается вывод о том, что процессы государственной централизация власти в кочевых социумах связаны с увеличением доли аллогенной военной элиты. Отстраненные от внутриэтни-ческих процессов в обществе «пришельцы» несли в себе иную традицию. Они не были связаны моральными ограничениями, обусловленными родовыми связями. По этой причине эти воины являлись идеальным инструментом для ханской власти. Напротив, башкиры никогда не создавали особых ханских дружин. Иноэтничные группы в башкирском социуме либо интегрировались в структуру рода, либо формировали собственные родовые подразделения, имевшие равный статус с коренными башкирскими родоплеменными объединениями. Башкиры, в отличие от казахов, придерживались традиционной для них структуры военной организации, предполагающей действия сравнительно небольших мобильных отрядов. Это исключало необходимость создания сложной системы централизирован-ного командования. Подобная тактика ведения войны имела свои преимущества и недостатки. Так, в отличие от казахов, башкирские отряды действовали более инициативно, поскольку над ними не довлела власть единого лидера. Однако добиться согласованных действий от лидеров отдельных отрядов удавалось далеко не во всех случаях.
Ключевые слова: башкиры, казахи, родовое ополчение, туленгуты, батыры, централизация, военная организация
ВЕСТНИК АКАДЕМИИ НАУК РБ /
/
© B.A. Aznabaev
KAZAKH AND BASHKIR MILITARY ORGANIZATIONS IN THE 17TH AND 18TH CENTURIES (COMPARATIVE HISTORICAL ASPECT)
Bashkir State University, 32, ulitsa Zaki Validi, 450076, Ufa, Russian Federation, e-mail: [email protected]
The main drawback in the majority of studies devoted to examining the military structures of the Bashkirs and Kazakhs is the tendency to consider the phenomena under investigation in the common Turkic context. At the same time, despite the existence of a unified military terminology, the basic principles for building a military organization differed to a significant extent. These discrepancies were due to the social structure dissimilarity in the Bashkir and Kazakh societies of the 17th and 18th centuries. Until the creation of the cantonal system in the late 18th century, the horizontal relations dominated among the Bashkirs that did not allow hierarchical structures arising in wartime to acquire a permanent institutional character. On the contrary, the division of the Kazakh society into "black" and "white" bone caused a pyramid pattern of their military structure. In the Kazakh military organization, the central role was played by khan's detachments consisting mainly of non-Kazakh ethnic groups. The article concludes that the processes of state centralization of power in nomadic societies were associated with an increase in the share of the allogenic military elite. Excluded from in-tra-ethnic processes in the society, "aliens" were the bearers of a different tradition. They were not bound by moral constraints dictated by clan relations. Precisely for this reason, such warriors were the ideal tool for the khan's power. By contrast, the Bashkirs never created special khan's squads. Ethnic groups of different origin either integrated into the clan structure of the Bashkir society or formed their own patrimonial units that had equal status with indigenous Bashkir tribal groups. Unlike the Kazakhs, the Bashkirs adhered to the traditional structure of military organization suggesting the action of relatively small mobile units. This eliminated the need to create a complex centralized command system. Such warfare tactics had both advantages and disadvantages. Thus, unlike the Kazakhs, the Bashkir detachments acted more on their own initiative, because the power of a single leader did not dominate over them. However, it was almost impossible to achieve coordinated actions from the leaders of individual detachments in all cases.
Key words: Bashkirs, Kazakhs, tribal army, Tuleng-utes, batyrs, centralization, military organization
При сопоставлении структуры вооруженных сил казахов, башкир, ногаев и калмыков, то можно обнаружить полное отсутствие четкой десятичной системы организации войск. Стоит отметить, что эта система для башкир и ногаев была характерна в наименьшей степени. По справедливому ут-
верждению Л.А. Боброва, подобная военно-организационная форма была характерна для армий централизованных «кочевых империй», правители которых, опираясь на внушительный аппарат управления и принуждения, имели возможность разделить армию на отряды строго определенной численности,
ВЕСТНИК АКАДЕМИИ НАУК РБ /
'2018, том 29, № 4(92) IIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIII
внедрить в них суровую дисциплину и вертикальную систему подчинения [1, с. 21]. У башкир элементы десятичной системы организовывались только во время восстаний, возглавляемых чингизидами в XVII в. и были более характерны для зауральских волостей, находившихся в сфере влияния кучумовичей [2, с. 189]. Источники свидетельствуют, что в казахском обществе второй половины XVII -первой половины XVIII вв. элементы десятичной системы практически не встречаются. Основу вооруженных сил составляло ро-доплеменное ополчение. Однако, в отличие от башкир, наиболее профессиональные и подготовленные воины не входили в состав ополчения. По утверждению Г.И. Семенюка, они составляли основу дружин ханов и султанов. Кроме того, у казахов имелись отряды так называемых туленгутов, т. е. феодально-зависимых людей [3, с. 269]. Вместе с тем, эти ограниченные по численному составу группы постоянного военного контингента не представляли собой стратегически самостоятельной единицы. Только племенное ополчение создавало необходимую основу для отпора такому противнику, как джун-гары.
Вместе с тем, только у башкир отсутствовали отдельные от родового ополчения группы профессиональных воинов - туленгутов. Не было у них и особых дружин, подчиненных непосредственно ханам. У ногаев, калмыков и казахов со времен средневековья существовал институт охранников, лично зависимых от предводителей войск. Эту особенность отметил еще П.И. Небольсин. Характеризуя ногайцев, он описал: «Когда у юртовцев существовало еще во всей силе разделение народа на улусы, существовало еще разделение его на людей «улусных» и «эмешных» (от слова «эмек» или «джемек»). Улусными людьми назывались татары, составлявшие собой табун; а эмешными - находившихся при табунных головах в качестве личной прислуги, для нужд самого аги и управляемого им табуна. Стало быть, эмешные
люди были именно теми, кого у киргизов дальней степи Зауральской называлось «ту-ленгю», а у калмыков - «кетечинер» [4, с. 15]. Р.М. Ишмухамбетов, исследовавший институт туленгутов в Букеевской орде, объясняет, почему эта группа населения появляется именно в иерархизированных структурах с сильной ханской властью. Он пишет, что иноэтничное происхождение, предполагавшее отсутствие в обществе связей и зависимости - рычагов воздействия, что облегчало исполнение репрессивных и полицейских функций [5, с. 41]. У башкир XVII-XVIII в. так же существовали зависимые группы, состоявшие из припущенников (мишарей, татар, чуваш, мари и удмуртов). Однако эти группы не включались в структуру племенного ополчения. Они привлекались башкирами в качестве живого щита и для создания численного превосходства во время крупных восстаний.
Особый интерес вызывает этническое происхождение казахских туленгутов. Р.М. Иш-мухамбетов отмечает, что в казахской народной среде укоренилось мнение о том, что ту-ленгуты происходят из калмыков, попавших в плен в ходе казахско-джунгарских войн [5, с. 42]. Совершенно иная ситуация с пленными калмыками наблюдается у башкир. Они не становились собственностью знати и ханов, а передавались тем, кто захватил их в плен [6, с. 15]. Их, как правило, держали в волостях для обмена на плененных калмыками башкир. Ограничение свободы носило временный характер. Судьба военнопленного во многом зависела и от конкретной военной ситуации в крае, и, не в последнюю очередь, от него самого. В ряде случаев уже в первом поколении бывший пленник не только получал свободу, но и становился тарханом или даже старшиной башкирской волости. Готовность участвовать в пограничной службе вместе с башкирами и воевать в башкирском ополчении являлась залогом быстрой интеграции пленных калмыков. Ассимилированные калмыки спустя несколько столетий
'2018, том 29, № 4(92) 1111II111111II11111II11111 llllllllB
помнили о своем «небашкирском» происхождении. В наказе в Уложенную комиссию башкиры особо указали, что среди них есть башкиры «...названные калмыцкого роду, которые единого с нами магометанского рода состоят, а произошли в древние еще времена от калмыцкого рода, так называются, потому что рода калмыцкого башкирцы» [7, л. 206]. Таким образом, у сравнительно большой части башкирского этноса на протяжении долгого времени сохранялось представление о калмыцком происхождении. Сравнительно быстрая интеграция аюкинских калмыков в башкирский этнос была обусловлена тем обстоятельством, что калмыки более других этнических групп в крае были подготовлены к включению в структуру военной организации башкир. Речь идет не только о характерном для башкир и калмыков всадническом типе культуры, но и об общих принципах ведения войны, выработанных за почти столетнюю историю взаимного противостояния. Специфика процесса интеграции заключалась в том, что калмыки, как бывшие пленные, так и добровольно перешедшие к башкирам, сформировали отдельную волость, которая занимала абсолютно равное положение в отношении к другим башкирским волостям. Вплоть до создания кантонной системы в конце XVIII в. в башкирском обществе господствовали горизонтальные связи, которые не позволяли иерархическим структурам, возникавшим в военное время, приобретать постоянный институциональный характер.
Р.В. Ишмухамбетов связывает образование института тюленгутов с идеологией чингисизма [5, с. 42]. Однако следует отметить, что у калмыков, и особенно у ногаев, имевших социальные группы, аналогичные туленгутам, чингисизм утратил политическую актуальность. Очевидно, что туленгуты, эмеки или кетечинеры могли существовать только в социумах с четко выраженной иерархической структурой с делением на черную и белую кость.
Л.А. Бобров отметил, что значение отрядов тюленгутов в казахском войске резко возрастает в последнюю треть XVIII в. В ходе разгрома Джунгарии и откочевки волжских калмыков в 1771 г. в плен к казахам попало большое количество ойратов, в том числе мужчин, обладавших значительным боевым опытом. Они были включены в состав дружин казахской аристократии, что резко увеличило их численность и боеспособность. К ойратам добавились ханские отряды, набранные из каракалпаков, башкир, киргизов, узбеков, таджиков и др. [8, с. 58]. В 1738 г. один из пленных казахов дал такие показания в Уфимской провинциальной канцелярии: «Кулумбет Такаев зовут, родом киргис-кайсацкой меньшой орды владения Абулхаира хана, который де с прочими своего владения пришед в подданство его и.в. а оный Кулумбет с товарищи с 200 семей, не хотя быть во владении оного хана, отошли в Среднюю орду, ныне тому третий год, ко владельцам Барак салтану да Агаю Земгиру и к Булмаметю, жительство имели по речке Тургаю, на который пришед к ним живут Уфимского уезду башкирцы разных волостей, из коих главные Салтанмрат да Мекес батыр с товарищи с женами и детьми всего 600 семей или более, а ныне тому месяца с два, собрався они с главным своего владения кайсаками с оными Аблай султаном да Булат Салтаном Абдулмаметевы всего 2500 человек при том же было башкирцов со 100 ходили в Башкирь для разорения» [9, л. 630]. Таким образом, только у одного султана Барака в 1739 г. находилось более 600 беглых башкирских семей, которые активно использовались для военных акций на территории Уфимской провинции.
Особым многолюдством отличались каракалпакские ополчения. В отдельных военных походах первой трети XVIII в. численность каракалпаков под командованием казахских султанов и батыров превышала численность этнических казахов [8, с. 60].
ВЕСТНИК АКАДЕМИИ НАУК РБ /
'2018, том 29, № 4(92) |||||||||||||||||||||||||||||||||||
Резкое увеличение в структуре казахского войска численности иноэтнических отрядов усиливало позиции ханской власти. К примеру, наличие многочисленной тюленгутской «гвардии» позволяло Аблаю уже не заискивать перед родовой знатью, вымаливая очередной отряд родового ополчения для грядущего похода, а разговаривать со старшинами с позиции силы. По отзывам современников и потомков, он «... сам судил виновных в непокорных аулах и сам со своими тюленгута-ми чинил расправу над ними» [8, с. 63].
По-видимому, процессы централизации власти в кочевых социумах связаны с увеличением доли аллогенной элиты, отстраненной от внутриэтнических процессов в обществе. «Пришельцы» несут в себе другую традицию, они не связаны моральными ограничениями, обусловленными верой в общее происхождение. По этой причине эта группа является идеальным инструментом для господства. По существу подобный процесс интеграции аллогенной элиты очень близок к теории завоевания Л. Гумпловича. Вместе с тем, в ряде случаев аллогенная элита формируется не в результате оккупации, а в итоге призвания или даже возвышения зависимых этнических групп. Среди ближайших сподвижников Чингисхана было не так много соплеменников.
При этом, именно иноплеменники формируют ближайшее окружение ханов - его гвардию. Е.И. Кычанов аргументировано доказал, что в кочевых социумах именно гвардия становится организацией, из которой в государственный аппарат отбирались сановники и чиновники [10, с. 291].
Основу казахского войска составляли батыры. В позднем Средневековье роль военного института батыров внутри военной организации казахов постоянно росла. Причиной являлось то обстоятельство, что батыры были не только основной военно-политической силой ханов и султанов, но так же хранителями боевого опыта и военных тра-
диций, способными организовывать вооруженные отряды казахского ополчения. Роль батыров в казахском обществе довольно подробно охарактеризована И.В. Ерофеевой [11, с. 327]. Тем не менее, основным недостатком этого исследования, как впрочем, и других работ, посвященных военной организации казахов, является тенденция рассматривать явление в общетюркском контексте. К примеру, в марте 1740 г. в своем воззвании к башкирам Карасакал упоминает «наемных батырей» [12, с. 327]. Однако в источниках по истории башкирского народа подобная категория никогда не встречается. Тем не менее, вождь башкирского восстания 1740 г. Карасакал или Байбулат бин Хасан - прямой потомок хана Кучума, перенес социальные реалии каракалпакских степей на предгорья Южного Урала. У башкир не было и не могло быть «наемных» батыров, поскольку их некому и незачем было нанимать. Вместе с тем, у казахов батыры составляли особую социальную группу казахского общества, по словам И.В. Ерофеевой, являющуюся ключевым системообразующим институтом ее пирамидальной структуры [11, с. 340]. Е.Б. Бекма-ханов, исследовавший институт казахских батыров на основании широкого круга официальных и фольклорных источников, отмечает, что Казахи называли батыром любого человека, который отличался храбростью и мужеством в сражениях с врагом [13, с. 98].
У башкир звание батыра в ряде случаев является единственным, вытесняя другие статусные звания. К примеру, в период крупных восстаний наблюдается полное исчезновение тарханского звания среди башкир. В таких случаях ключевую роль в военной структуре общества начинают играть не тарханы, а батыры. Например, в результате восстания 1704-1711 гг. произошел фактический выход башкир из российского подданства. В 1722 г. возникла необходимость возобновить прежние отношения. В ходе переговоров все башкирские роды представляли
ВЕСТНИК АКАДЕМИИ НАУК РБ / __
'2018, том 29, №4(92) |||||||||||||||||||||||||| 11111111В
только батыры и муллы [14, л. 34-39]. Схваченный в 1708 г. правительственными войсками татарин Булат Акбулатов в ходе пыток перечисляет только имена батыров, игнорируя тот факт, что многие из них были старшинами и тарханами: «.посылали к салта-ну турецкому и к хану крымскому посланцов все башкирцы и мещеряки, чтоб им дал кому ими владеть. И те их посыльщики привезли с Кубани Салтан-Хозю, что называетца ханом, и все ему куран целовали, чтоб им быть всем ему послушны; а откуды он Салтан и какой, того де он не ведает, только де батыри и все башкирцы за святого его почитают и воздают ему честь. Батыри и лутчие башкирцы целуют ево в полу, а иным целовать не дают» [2, с. 269].
Вместе с тем, у башкир даже в начале XVIII в. звание батыра присваивалось бой-цам-поединщикам, начинавших крупное сражение. Зимой 1696 г. русская армия готовилась ко второму походу на Азов. После продолжительной бомбардировки с суши и с моря Азовской крепости, командование русских войск направило парламентёров с предложением о сдаче крепости без боя. Турки ответили отказом и через парламентёров передали условие начать битву со схватки батыров на кинжалах с обеих сторон. Из 70-тысячного русского войска честь представлять всю Россию была предоставлена Ал-дару Исекееву. В тяжелейшей смертельной схватке с черкесским батыром, за счёт своей силы, опыта и сноровки, победу одержал Ал-дар-батыр [15, с. 85].
Согласно свидетельству В.Н. Татищева, у татар слово «батыр» значит храбрый или мужественный, оное дается тому, кто на съезде неприятеля копьем или саблей убьет, и оные когда ту честь получают, должны на бою впереди быть прочие им почтение и послушание отдают, оное же прилагают частью ханам и ханским детям или султанам [16, с. 119]. Ж. Батай отметил сущностную близость победы, одержанной в схватке, к акту дарения.
Конечно, замечает он, эта победа позволяет присваивать себе место или блага, но следует учесть и феномен человека, полностью ставящего самого себя на кон. Собственно, дарственный характер применения животной силы очевиден при борьбе за общее дело, которому боец отдает себя [17, с. 152].
Победа в рукопашном поединке выходила за привычные рамки тактики боя племенного ополчения. К примеру, для рядового башкира вплоть до начала XIX в. основным, если не единственным, оружием являлись лук и стрелы. В этом легко убедиться, если проанализировать характер вооружения трехтысячной башкирской команды, отправленной в 1772 г. в Польшу. В соответствии с указом от 17 октября 1711 г., командование должно было обратить особенное внимание на то, чтобы «все те башкирцы. были люди лучшие к службе способнейшие и исправнейшие и совершенно по их обыкновению вооруженные» [18, с. 11]. На всю трехтысячную команду пришлось всего 20 сабель и 320 копий [18, с. 13]. Австрийский посол в Московию в 1517 и 1526 гг. Сигизмунд Гербер-штейн, описывая вооружение татар, писал: «Их оружие - луки и стрелы; сабля у них редка. Если дело доходит до ближнего или рукопашного боя, они быстро бывают разбиты, так как не имеют ни щитов, ни копий, ни клинков, ни шлемов, чтобы противостоять врагу в правильной битве» [19, с. 267].
Таким образом, участвовать в поединке имел возможность только каждый десятый воин. По-видимому, в данном случае следует учесть психологический фактор. Далеко не каждый человек способен убить противника в рукопашной схватке. Эйбл-Эйбесфельдт полагает, что только изобретение дистанционного оружия (от лука до ракет) стало одним из трех оснований феномена войны с этологической точки зрения. Он объясняет этот факт тем, что удаленность людей друг от друга не дает реализоваться импульсам торможения агрессивности, действующим лишь
при близком, лицом к лицу, контакте людей [20, р. 42]. В этом смысле «храбрость» батыра - вполне определенное психологическое качество воина, которое прямо не сопрягается со знатным происхождением или богатством.
По свидетельству К.К Мейендорфа, к батырам у казахов относились «люди храбрые, справедливые и предприимчивые, во время войны - это наездники» [21, с. 161]. В башкирском эпосе батыры нередко являются антиподами ханов. Так, хан Мясем, убив честного и справедливого батыра, вызвал события, имевшие драматические последствия для всего общества [22, с. 81].
Отметим, что титул батыра фигурирует только в источниках политического характера, отражающих дипломатические отношения: в период восстаний или военных столкновений с соседями. В частноправовых актах и делопроизводственных документах можно встретить даже титул дувана [23, л. 20] или князя [23, л. 3], но не батыра.
Важно подчеркнуть еще одну особенность, отличающую статус батыра в казахском и башкирском обществах. И.В. Ерофеева отметила, что в военной организации казахов батыры играли системообразующую роль в её пирамидальной структуре [11, с. 340]. Таким образом, батыры являлись основой военной иерархической лестницы, выполняя функции командиров младшего и среднего звена. Однако у башкир формирование такой иерархической военной структуры наблюдается только в ситуации, когда башкиры избирали ханов. Подобные ситуации за всю историю башкирских восстаний XVII - пер. пол. XVIII в. имели место только 5 раз. В большинстве же военных столкновений башкиры создавали многочисленные, но небольшие отряды, действовавшие самостоятельно. Общее согласование и координация военных действий осуществлялась на йыйынах. Этим военная тактика башкир отличалась от тактики казахов и калмыков. Как отмечает
К.П. Шовунов, калмыки старались вести войны, даже незначительные сражения с соседями, большой массой конницы, для которой была присуща высокая подвижность и умелое маневрирование на местности [24, с. 165]. Однако у башкир мы не встречаем крупных соединений конницы, насчитывающих более 3000-6000 воинов, участвующих в сражении в одной местности. Как правило, в одном столкновении отмечены конные отряды в 500-1000 человек. Крупномасштабные военные сражения с участием нескольких тысяч человек башкиры в редких случаях проводили успешно. В качестве примера приведем нападение, которое совершили 3000 башкир на вологодские роты, направлявшиеся к реке Орь в 1735 г. Руководители ополчения использовали все известные им тактические приемы: от конной лавы до пешего прорыва под прикрытием деревянных щитов. В конечном счете, понеся значительные потери, башкиры отступили. При этом, «башкирцы говорили, что де оных драгун и в дождь взять неможно, хотя де и с 30000 оных драгун взять нельзя» [12, с. 39]. Сражение, в котором участвовало 6000 башкир, произошло в 1737 г. на земле Каратабынской волости на реке Уй, когда отряды ополчения нескольких волостей окружило продовольственный обоз прапорщика Гладышева [12, с. 636]. Когда руководители осознали бесперспективность блокады обоза, они были вынуждены разделиться и отступить. В 1733 г., когда башкиры зауральских волостей разгромили десятитысячный отряд хана Среднего Жуза Семеке. С.У Таймасов так описал это событие: «В 1733 г. хан Среднего Жуза Семеке был разбит Таймас-батыром, когда с десятитысячным отрядом совершил набег на Сибирскую дорогу» [25, с. 153]. Однако ни в башкирской топонимике, ни в фольклоре место, в котором произошло сражение с участием нескольких десятков человек, не отразилось. Обращение к документам Сената показывает, что Таймас Шаимов не мог руководить
этим сражением, поскольку с казахами было не одно, а несколько столкновений в различных волостях [26, л. 4]. В сентябре 1733 г. башкир Сибирской дороги Куваканской волости Акмулла Камакаев сообщил уфимским властям: «Оные киргис-кайсацкие войска разделились на три партии и наезжали воинским случаем к ним в башкирские улусы порознь, местами и волостями, а именно в Ка-тайскую и в Табынскую и Куваканскую, и по полученным де от присланных Абулгаира хана с известиями и они башкирцы Акмулла с товарищи собрався с товарищи немалое число людей против тех киргис-кайсаков, во-оружась воински подобным образом, выехали и учинился с оными киргис-кайсаками великий бой и с бою де они башкирцы побили многих киргис-кайсаков, а которых поранили и отбили у них с 500 лошадей тысячу копей и ружей, два пансыря» [26, л. 5].
Таким образом, традиционная башкирская тактика ведения военных действий вступала в противоречие с необходимостью создания сложной иерархической структуры командования во главе с ханом или султаном. Башкиры предпочитали действовать сравнительно небольшими отрядами. Децентрализованная тактика ведения войны имела свои преимущества и недостатки. Так, в отличие от калмыков, а позднее и казахов, башкирские отряды действовали более инициативно и оперативно, поскольку над ними не довлела власть сакрального лидера. К тому же, для небольших отрядов, совершавших набеги на калмыцкие улусы, война являлась выгодным предприятием. Захваченная добыча позволяла быстро поправить свое материальное положение. Напротив, рядовые воины в крупных соединениях под предводительством ханов не могли рассчитывать на достойную часть захваченной добычи, поскольку львиная доля трофеев доставалась ханской знати. В этом отношении не следует преувеличивать роль родовой знати в организации военных акций. Нередко отряды повстанцев возглав-
лялись рядовыми башкирами. В 1760 г. башкир Бурзянской волости команды старшины Мамбетчюры Абтрякова ездил по волостям Ногайской дороги с призывом совершить набег на казахские улусы. За два дня ему удалось собрать отряд в 800 «охотчих» человек, состоящий из башкир 6 волостей. На сборе для долгого похода было отобрано только 350 башкир. Несмотря на противодействие старшин и сотников, Даут Аднашев сумел беспрепятственно переправить отряд через Яик и совершить рейд к побережью Аральского моря, продолжавшийся 22 дня [26, л. 7]. Интересно, что сам Даут Аднашев в столкновениях с казахами участия не принимал, поскольку «стоял человек в 50 на кошу у присмотру заводных лошадей и на бой против киргисцев за старостью» [26, л. 9].
Преимущество небольших отрядов башкир над казахским ополчением отмечали и современники. И.Г. Георги писал, «... что лошади под ними бывают добрые; они ездят на них хорошо и смело и стреляют из луков исправно: по чему небольшое число башкир-цов и одерживаешь всегда, победу над гораздо большим количеством киргизцов; да при том часто башкирцы и одним полком странствуют долго, и не будучи поражаемы, в киргизских ордах. Как по сей причине, так и для того, что башкирцы в Киргизских степях могут пробыть без съестных припасов и проча-го, наряжают начальники пограничных мест преимущественно башкирцов, для наказания киргизцов за разграбление караванов или за иные какие шалости» [27, с. 95].
Вместе с тем, Л.А. Бобров отметил парадоксальную ситуацию в эволюции военной тактики казахского ополчения в начале XVIII в. Он указывает на усиление кризисных процессов в прежней тактике казахов, которые все более начинают прибегать к организации небольших отрядов конницы, действовавших самостоятельно. Небольшие отряды казахского ополчения под руководством опытных батыров действовали более успешно,
чем многотысячные армии, составленные из нескольких родовых ополчений [8, с. 51-64]. Причину подобного изменения тактики казахов Л.Б. Бобров видит в упадке облавной охоты, вызванном центробежными тенденциями в казахском обществе. В результате у казахов отсутствовала эффективная систе-
ма боевого слаживания различных родовых подразделений. Вместе с тем, не следует исключать и вероятность заимствования более эффективной тактики у башкир, ставшими главным противником казахов после разгрома Джунгарского государства.
Л И Т Е Р А Т У Р А
1. Бобров Л.А., Борисенко А.Ю., Худяков Ю.С. Взаимодействие тюркских и монгольских народов с русскими в Сибири в военном деле в позднее Средневековье и Новое время. Новосибирск: НГУ, 2010. 288 с.
2. Материалы по истории Башкирской АССР. Башкирские восстания в XVII и первой половине XVIII вв. М.-Л.: АН СССР, 1936. Ч. 1. 631 с.
3. Семенюк Г.И. Оружие, военная организация и военное искусство казахов XVII-XIX вв. / / Вопросы военной истории России XVIII - первой половины XIX в. М.: Наука, 1969. С. 263-272.
4. Небольсин П.И. Очерки Волжского низовья. СПб.: Типография Министерства внутренних дел, 1852. 197 с.
5. Ишмухамбетов Р.В. Туленгуты в Букеевской орде казахов нач. XIX - нач. XX в. // Вестник Калмыцкого университета. 2017. № 34. С. 40-48.
6. Азнабаев Б.А. Статус пленных в башкирских общинах XVII в. // Изв. Алтайского гос. ун-та. Сер. История и политология. 2012. № 4/1 (76). С. 12-17.
7. РГАДА. Ф. 342. Уложенная комиссия. Оп. 1. Д. 109.
8. Бобров Л.А. Военная организация казахских кочевников от Абулхаира до Кенесары (XVIII -пер. пол. XIX) // Средневековые тюрско-та-тарские государства. Институт истории им. Шигабутдина Марджани Академии наук Республики Татарстан. Казань: 2015. С. 44-68.
9. РГАДА (Российский государственный архив древних актов). Ф. 248. Сенат. Оп. 17. Д. 1183.
10. Кычанов Е.И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1997. 321 с.
11. Ерофеева И.В. Институт батыров в структуре военной организации казахов-кочевников // Роль номадов евразийских степей в развитии мирового военного искусства. Научные чтения памяти Н.Э. Масанова: Сб. мат-лов межд. науч. конф. Алматы: Издательство LEM, 2010. С. 322-352.
12. Материалы по истории Башкортостана. Оренбургская экспедиция и башкирские восстания
30-х годов XVIII в. / авт.-сост. Н.Ф. Демидова. Уфа: Китап, 2002. Т. VI. 685 с.
13. Бекмаханов Е.К. вопросу о социальной природе батыров (XIX в.) // Вестник АН КазССР. 1947. № 8 (29). С. 49-63.
14. РГАДА, Ф. 248. Сенат. Оп. 3. Д. 115.
15. Минишев Ю.А. Родословная потомков Алдара Исекеева, батыра и потомственного тархана // Историческое, политико-правовое и социокультурное развитие Уральского региона: история и современность: материалы Всероссийской научно-практической конференции. Сибай: Изд-во ГУП РБ «СГТ», 2011. С. 84-87.
16. Татищев В.Н. Лексикон. Российский, исторический, политический и гражданский. СПб.: 1793. Ч. 1. 312 с.
17. Батай Ж. Проклятая часть. Сакральная социология. М.: Ладомир, 2006. 742 с.
18. Башкирское войско в Польском походе (17711773). Сб. документов // Сост.: И.М. Гвоздикова, Б.А. Азнабаев, К.А. Мухамедьярова. Уфа: ИИЯЛ УНЦ РАН, 2009. 178 с.
19. Герберштейн С. Московия. М.: Астрель, 2008. 704 с.
20. Eibl-Eibesfeldt I. Ritual and ritualization from biological perspective // Human ethology. Claims and limits of a new discipline. Cambridge Univ. Press, 1979. pp. 3-55.
21. Мейендорф Е.К. Путешествие из Оренбурга в Бухару. М.: Наука, 1975. 180 с.
22. Киреев А.Н. Башкирский народный героический эпос. Уфа: Башкирское книжное изд-во, 1970. 304 с.
23. РГАДА. Ф. 1173. Уфимская приказная изба. Оп.1. Д. 434.
24. Шовунов К.П. Очерки военной истории калмыков (XVII-XIX вв.). Элиста: Калм. кн. изд-во, 1991. 189 с.
25. Таймасов С.У. Башкирско-казахские отношения в XVIII в. М.: Наука, 2009. 317 с.
26. РГАДА. Ф. 248. Сенат. Оп. 114. Д. 57.
27. Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1799. Ч. 2. 634 с.
ВЕСТНИК АКАДЕМИИ НАУК РБ / __
'2018, том 29, № 4(92) IIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIИИИИШ
R E F E R E N C E S
1. Bobrov L.A., Borisenko A.Yu., Khudyakov Yu.S. Vzaimodeystvie tyurkskikh i mongolskikh nar-odov s russkimi v Sibiri v voennom dele v pozdnee Srednevekovye i Novoe vremya [The interaction of the Turkic and Mongolian peoples with the Russians in Siberia in military affairs in the late Middle Ages and the New Times]. Novosibirsk, NGU, 2010, 288 p. (In Russian).
2. Materialy po istorii Bashkirskoy ASSR. Bashkirskie vosstaniya v 17 i pervoy polovine 18 vv. [Materials on the history of the Bashkir ASSR. Bashkir uprisings in the 17th and first half of the 18th centuries]. Moscow, Leningrad, AN SSSR, 1936, vol. 1, 631 p. (In Russian).
3. Semenyuk G.I. Oruzhie, voennaya organizatsiya i voennoe iskusstvo kazakov XVII-XIX vv. [Weapons, military organization and military art of the Kazakhs in the 17th to 19th centuries]. Voprosy voennoy istorii Rossii XVIII - pervoy poloviny XIX v. [The military history of Russia in the 18th to the first half of the 19th centuries]. Moscow, Nauka, 1969, pp. 263-272. (In Russian).
4. Nebolsin P.I. Ocherki Volzhskogo nizovya [Essays on the Volga lower reaches]. St. Petersburg, Ministry of Internal Affairs, 1852, 197 p. (In Russian).
5. Ishmukhambetov R.V. Tulenguty v Bukeevskoy orde kazakhov nachalo XIX - nachalo XX v. [Tu-lengutes in the Kazakh Bukey horde in the early 19th to the early 20th centuries]. Vestnik Kalmyk-skogo universiteta - Bulletin of the Kalmyk University, 2017, no. 34, pp. 40-48. (In Russian).
6. Aznabaev B.A. Status plennykh v bashkirskikh obshchinakh XVII v. [The status of prisoners in the Bashkir communities of the 17th century]. Iz-vestiya Altayskogo gosudarstvennogo universiteta - Bulletin of the Altay State University. Ser. Is-toriya i politologiya, 2012, no. 4/1 (76), pp. 12-17. (In Russian).
7. Russian State Archive of Ancient Acts. Ulozhen-naya komissiya [Legislative Commission]. Fond 342, opis 1, delo 109.
8. Bobrov L.A. Voennaya organizatsiya kazakhskikh kochevnikov ot Abulkhaira do Kenesary (XVIII-pervaya polovina XIX) [Military organization of the Kazakh nomads from Abulkhair to Kenesary (18th - first half of the 19th centuries)]. Srednevekovye tyrksko-tatarskie gosudarstva [Medieval Turkic-Tatar states]. Shigabutdin Mardzhani Institute of History, Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan. Kazan, 2015, pp. 44-68. (In Russian).
9. Russian State Archive of Ancient Acts. Senat [Senate]. Fond 248, opis 17, delo 1183.
10. Kychanov E.I. Kochevye gosudarstva ot gunnov do manchzhurov [Nomadic states from the Huns to the Manchus]. Moscow, Vostochnaya literatura RAN, 1997, 321 p. (In Russian).
11. Erofeeva I.V. Institut batyrov v strukture voen-noy organizatsii kazakhov-kochevnikov [The institute of batyrs in the structure of the military organization of Kazakh nomads]. Rol nomadov evraziyskikh stepey v razvitii mirovogo voennogo iskusstva [The role of nomads of the Eurasian steppes in the development of world military art]. Scientific readings in memory of N.E. Masanov. Almaty, LEM, 2010, pp. 322-352. (In Russian).
12. Materialy po istorii Bashkortostana. Orenburgs-kaya ekspeditsiya i bashkirskie vosstaniya 30-kh godov XVIII v. [Materials on the history of Bashkortostan. The Orenburg expedition and the Bashkir uprisings of the 1830s]. Ufa, Kitap, 2002, vol. 6, 685 p. (In Russian).
13. Bekmakhanov E.K. voprosu o sotsialnoy prirode batyrov (XIX v.) [On the issue of the batyrs' social nature (19th century)]. Vestnik AN KazSSR - Bulletin of the Academy of Sciences of the Kazakh SSR, 1947, no. 8 (29), pp. 49-63. (In Russian).
14. Russian State Archive of Ancient Acts. Senat [Senate]. Fond 248, opis 3, delo 115.
15. Minishev Yu.A. Rodoslovnaya potomkov Aldara Isekeeva, batyra i potomstvennogo tarkhana [Family tree of Aldar Isekeyev's descendants, batyr and hereditary tarkhan]. Istoricheskoe, politiko-pravovoe i sotsiokulturnoe razvitie Ural-skogo regiona: istoriya i sovremennost [Historical, political, legal and sociocultural development of the Ural Region: History and contemporaneity]. Proceedings of the All-Russian Science & Research Conference. Sibay, SGT, 2011, pp. 84-87. (In Russian).
16. Tatishchev V.N. Leksikon. Rossiyskiy, istoriches-kiy, politicheskiy i grazhdanskiy [Lexicon. Russian, historical, political and civil]. St. Petersburg, 1793, vol. 1. 312 p. (In Russian).
17. Bataille G. Proklyataya chast. Sakralnaya sotsi-ologiya [The accursed share. Sacred sociology]. Moscow, Ladomir, 2006. 742 p. (In Russian).
18. Bashkirskoe voysko v Polskom pokhode (17711773) [Bashkir army in the Polish campaign (17711773)]. Collected documents. I.M. Gvozdikova, B.A. Aznabaev, K.A. Mukhamedyarova (compilers). Ufa, IIYaL UNTs RAN, 2009. 178 p. (In Russian).
19. Herberstein S. Moskoviya [Moscovia]. Moscow, Astrel, 2008. 704 p. (In Russian).
20. Eibl-Eibesfeldt I. Ritual and ritualization from biological perspective. Human ethology. Claims and limits of a new discipline. Cambridge Univ. Press. 1979, pp. 3-55. (In English).
ВЕСТНИК АКАДЕМИИ НАУК РБ /
'2018, том 29, № 4(92) lllllllllllllllllllllllllllllllllll
21. Meyendorf E.K. Puteshestvie iz Orenburga v Bukharu [A trip from Orenburg to Bukhara]. Moscow, Nauka, 1975, 180 p. (In Russian).
22. Kireev A.N. Bashkirskiy narodnyy geroicheskiy epos [Bashkir folk heroic epic]. Ufa, Bashkirskoe knizhnoe izdatelstvo, 1970, 304 p. (In Russian).
23. Russian State Archive of Ancient Acts. Ufimskaya prikaznaya izba [Ufa government office]. Fond 1173, opis 1, delo 434.
24. Shovunov K.P. Ocherki voennoy istorii kalmykov (XVII-XIX vv.) [Essays on the military history of the Kalmyks (18th and 19th centuries)]. Elista, Kalmykskoe knizhnoe izdatelstvo, 1991, 189 p. (In Russian).
25. Taymasov S.U. Bashkirsko-kazakhskie otnosh-eniya v XVIII v. [Bashkir-Kazakh relations in the 18th century]. Moscow, Nauka, 2009, 317 p. (In Russian).
26. Russian State Archive of Ancient Acts. Senat [Senate]. Fond 248, opis 114, delo 57.
27. Georgi I.G. Opisanie vsekh obitayushchikh v Ros-siyskom gosudarstve narodov. [Description of all peoples living in the Russian state]. Vol. 2, St. Petersburg, Imperial Academy of Sciences, 1799, 634 p. (In Russian).
ВЕСТНИК АКАДЕМИИ НАУК РБ / __
'2018, том 29, №4(92) llllllllllllllllllllllllllllllllllUj
