CC BY
21СОИГСИ
ЯЗЫКОЗНАНИЕ. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ. ФОЛЬКЛОРИСТИКА
ВЛИЯНИЕ СЕМАНТИЧЕСКИХ ТРАНСФОРМАЦИЙ ДИАЛЕКТНЫХ ЛЕКСЕМ НА ФОРМИРОВАНИЕ КОНЦЕПТУАЛЬНЫХ ПОЛЕЙ ОСЕТИНСКОГО ЯЗЫКА
Л.Б. Моргоева И.Н. Цаллагова
В статье рассматриваются смысловые соответствия субстантивной лексики в диалектных формах осетинского языка при их полной или частичной самостоятельности формально-грамматического представления. На основе фольклорного языкового материала проанализированы денотативные соответствия и коннотативные расхождения диалектных синонимов, большинство из которых сохранили застывшую семантику, транслирующую концептуально значимые представления национальной культуры бытийного и рефлексивного уровней. Методом синхронного анализа смыслового наполнения и этимологического преобразования лексических единиц диалектных форм осетинского языка выявлены наиболее актуальные метафорические ориентиры, предпочитаемые при образовании и функционировании отдельных лексем. Условная тематическая классификация лексем позволила проследить взаимодействие синонимических пар с другими лексемами той же группы и обнаружить потенциальные возможности вхождения разных семантических групп в одно концептуальное поле. При этом наиболее привлекательными оказываются случаи схождения в единое концептуальное поле лексем рефлексивного уровня, представляющих различные группы бытийного плана содержания, как в случае с лексемами, называющими части человеческого тела и предметов домашнего обихода, которые, в силу сохранности в своем значении отголосков культурно-исторических реалий, могут выступать репрезентантами концепта «мера». При определении и анализе семантических различий диалектных синонимов осетинского языка устанавливаются основные причины расхождения, главными из которых оказываются отличные друг от друга пути заимствования из территориально разных сопредельных языков. В результате семантического переосмысления денотаты заимствований трансформируются, но при этом находят отражение в культурных представлениях народа, приобретая некоторые отличительные оттенки, с опорой на которые, в свою очередь, происходит образование субстантивов и сложных номинативов с использованием уже внутриязыковых ресурсов.
Ключевые слова: осетинский язык, диалект, лексика, семантика, архаизмы, синонимы, концептуальное поле.
The present article discusses the semantic correspondences of substantive vocabulary in dialectal forms of the Ossetian language with the full or partial independence of their formal grammatical presentation. On the basis of the folklore language material, denotative correspondences and connotative discrepancies of dialect synonyms are analyzed, most of which retain frozen semantics
that transmit conceptually significant representations of the national culture of being and reflexive levels. The method of synchronous analysis of semantic content and etymological transformation of lexical units of dialectal forms of the Ossetian language revealed the most current metaphorical guidelines preferred in the formation and functioning of separate lexemes. The conditional thematic classification of lexemes made it possible to trace the interaction of synonymous pairs with other lexemes of the same group and to discover the potential possibilities of different semantic groups in entering one conceptual field. At the same time, cases of convergence into a single conceptual field of the reflexive level of lexemes, representing different groups of the existing content plan, are the most attractive, as is the case with lexemes naming parts of the human body and household goods, which, due to their integrity, reflect the cultural and historical realities may act as representatives of the concept of "measure". Defining and analyzing semantic differences of dialectal synonyms of the Ossetian language the main reasons for these discrepancies are established, namely, the fact that they had been loaned from different source-languages, from geographically different adjacent languages. As a result of the semantic reviewing, the denotations of borrowings are transformed, but they are reflected in the cultural ideas of the people, acquiring some distinctive shades, based on which, in its turn, the formation of substantives and complex nominatives using intralinguistic resources takes place.
field.
Keywords: Ossetian language, dialect, vocabulary, semantics, archaisms, synonyms, conceptual
Самобытность восприятия каждым народом окружающей действительности обусловлена многими факторами, в том числе и степенью обособленности от других социальных групп, и в то же время - территориальным соседством с представителями других культур, в результате чего возникают расхождения в механизмах образования вербальных обозначений предметов, действий, признаков и других языковых знаков, поскольку «национальная специфика мышления обусловлена не национальным языком, а национальной действительностью» [1, 48].
В осетинском языке наиболее продуктивным способом образования слов был и остается способ словосложения, в основе которого лежит сложная мета-форизация объективной действительности. Метафора, которой подвергается, в основной своей массе, вся действительность, является весьма важным ключом к пониманию процессов внутренней концептуализации значимых нравственно-этических категорий, принципов эвфимизации и способов образования описательных номинаций
[2, 387-390]. И даже не преследуя цель рассмотреть метафорические процессы, исследователь так или иначе сталкивается с метафорой и ее различными формами при глубоком изучении семантики лексической единицы и его раскрытии внутри синтаксической конструкции любого порядка сложности.
Лексические расхождения в ирон-ском и дигорском вариантах осетинского языка представляют исследовательский интерес в том плане, что, при семантическом сходстве, они не всегда являются абсолютными синонимами, поскольку употребительны лишь в одном из диалектных вариантов. Подобные смысловые синонимы в обеих формах осетинского языка имеют общий денотат и очень часто совершенно разные коннотативные смыслы, нагрузка которыми отражается на общем восприятии, понимании и, как результат, имеет различное воздействие на адресата.
В силу активной универсализации лексических обозначений и наблюдаемой тенденции к стиранию диалектных различий в словоформах многие
84 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 30 (69) 2018
лексемы стремительно попадают в состав архаизмов и историзмов. Именно поэтому фольклорные тексты, особенно эпические, являются важным фактологическим материалом при изучении и семантической реконструкции субстантивной лексики и раскрытии ее смыслового наполнения. В свою очередь, подобная реконструкция позволяет проследить пути и механизмы расширения семантических границ слова и наблюдать процессы формирования и пересечения концептуальных полей.
Основным вопросом в данной статье является изучение устаревшей лексики дигорского варианта осетинского языка при активном сопоставлении с формами полных смысловых эквивалентов в иронском варианте, следуя синхронному принципу описания лексем [1, 98].
Различия, выявленные в ходе анализа представленных синонимов, в основной своей массе относятся к общеупотребительным понятиям и номинациям предметов, объектов, явлений и традиционных представлений осетин.
В целях получения объективных выводов, в данной статье аналитический обзор лексических единиц ограничивается только номинативами, поскольку адъективы и глаголы принципиально отличаются от номинативов особенностями образования и функционирования. Кроме того, субстантивная форма фиксации считается высшим уровнем концептуализации действительности, «неязыковые сущности репрезентированы в абсолютизированном ментальном виде» [1, 48].
Статус диалектных синонимов привлекает наше внимание с точки зрения обнаружения в них различных форм осмысления объективной действительности и, как следствие, формально и грамматически отличных друг от
друга лексических единиц со сходным логико-смысловым содержанием. Поэтому результаты проведенного исследования способны отобразить картину мира носителей каждой из диалектных форм языка, тем самым способствовать изучению и пониманию базовых концептуальных категорий. Это расширит диапазон распознавания и позволит рассмотреть радиус семантического использования, изучить глубину смыслового наполнения лексемы.
Лексемы, называющие предметы домашнего обихода
Арсгиню (арсгийню) диг. / сгрты-скхн ир. «щипцы (для хватания горячих угольков в кузнице, печи, пр.» [3, 17]. Может восходить к иранскому адг-ш-капа- "чем копаются (ш-капа) в огне (адг) [4, 183]. Предположительно образовано путем сложения сущ. арт / огонь + есгх (деепричастие образованное от глагола наст. вр. от есун/ беру, брать +суффикс -гх) + суффикс отглагольного употребления -инх, -ийнх (ср. хмдзхрийнх / сожитель; хмбадийнх / совместное сидение и т.д.).
Пр.: Атх ухмх бафхрсунмх хр-бацудхнцх: хъхсдархг хухздхр хй, дзхбокх хухздхр хй, арсгинх хухздхр хй, уобхл фхййерис хнцх, сумах ба сх хфхухргх кхнетх [5, 30] - «Эти к вам пришли спросить, что лучше: наковальня, молоток или щипцы, об этом они стали спорить, а вы их упрекаете».
Сире диг./ хъюдын тюрххг ир.«де-ревянная лавка со спинкой» [3, 330; 6, 208]. Слово происходит из монгольского языка и в современном употреблении редко встречается, а в иронском и вовсе отсутствует. Как вариант встречается сире къела диг. / къхлхтджын ир., что в обоих случаях соответствует русскому «трон, кресло с изогнутой спинкой» [4, 624; 7]. Пр.: Медхмх бацудхй нхртон
лсг, сиребсл сей србадун кодтонцс 'ма йин снсдон санс с буни рауагътонцс, 'ма сиребсл ниццсфстсй [5, 63] - «Зашел нартовский муж внутрь, посадили его на диван, и залили под него густой (безводный) клей, и приклеился он к дивану».
Взаимосвязь некоторых лексем данной группы обусловлена общей родо-видовой принадлежностью и схожестью функционального назначения. Так, бстман, цетенс, мстс-зе, добсра, куыф являются плетеными изделиями, предназначенными для переноса или хранения чего-либо. В отдельных случаях могут выступать в качестве мерной единицы, скажем, зерна. По всей видимости, возможны внешние отличия по форме, объему или разным способом изготовления. В иронском варианте осетинского языка существует другой ряд слов с означенными семантическими признаками: тсскъ, чыргъсд, къалати, куыф, значение которых также сводится к русскому «корзина».
Вместе с тем, каждое из представленных слов данной группы может быть многозначным. Так, бютман 1) улей; 2) сапетка, корзинка; 3) мера зерна. Пр.: Ани рази мин бадсн нсййес, атс ме Лдсрттс 'нцс. Мснс хецснсй исбад-дзснсн, снсйсарст бстман фунуксй байдзаг кснтс, ани рази мин уомсй хусздср бадсн нс фсууй [5, 29] - «Мне возле них сидеть не положено, они мои господа. Вот я сяду отдельно, заполните для меня не обмазанную (глиной) корзину пеплом, возле них лучшего места для сиденья у меня не бывает». В данном контексте слово использовано в значении «сапетка, корзинка, не обмазанная глиной».
Сравним с лексемой мютюзе 1) мера зерновых (около 8 кг), 2) маленькая корзиночка, смазанная глиной
[3, 260; 8, 106]. Пр.: Жнсхаири бинд-зитс ку фсцайтс, аци бон мс хуссун ку нс уагътс, зсгъгс, сма ракастсй с мстсзей асс хъоппсгъ цсститсй [9, 319] - «Будьте вы неладны, мухи, как вы мне не даете спать сегодня, говорит он, и посмотрел своими величиной с корзину выпученными глазами». здесь гиперболическое сравнение указывает на размеры сравниваемого предмета, то есть самой корзины.
Цетеню 1) круглая, открытая корзинка, 2) шкатулка (для хранения ниток, иголок, наперстков и пр.) [3, 452]; 3) корзина для рукоделия [4, 311]. Пр.: Уосс сузгъсринс къелабсл бадтсй, суз-гъсринс цетенс с рази, усдта алли хусруйнаги дзсбсхсй с раз идзагсй лсудтсй [9, 533] - «Женщина сидела на золотом стуле, возле нее золотая шкатулка, а еще лежало полно хорошей еды, угощений». По мнению В.И. Абае-ва, слово происходит из тюрк. цетан / плетень, плетенка.
Примечательно, что в иронском варианте все представленные слова восходят к одному общему чыргъсд «корзина» с видовыми отличиями. Однако этимологически собственно чыргъсд объясняется как сложное слово с «инверсией», gсd-kyr «деревянный короб» и имеет тесную связь с чырын «сундук, коробка» [4, 611].
Таким образом, можно сделать вывод о том, что диалектные различия в названиях предметов домашнего обихода главным образом связаны с источником их заимствования и напрямую зависят от языковых контактов социума. Метафоризация минимальная при возможной и частой метонимии, выраженной в том, что слова употребляются также в качестве мерной единицы, которая бытовала среди носителей языка и, вероятнее всего, не выходя за пределы конкретного социума, не получила
86 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 30 (69) 2018
широкого распространения как единица измерения.
Названия частей дома или жилища
Медюггоню (медхггойнж) диг. / къ-юбиц ир. «кладовая». В обоих вариантах обозначает помещение, где находится провизия. Пр.: Уартж нс медс-ггойни йес устур сау кирх. Уой медсгс ба йес сндср кирх [8, 333] - «В нашей кладовой есть большой черный сундук. А внутри него еще один сундук».
В дигорском образовано от медсг (медсгс) послелог, нареч. «внутрь, внутри» + суффикс -он, что напрямую указывает на расположение кладовой в доме. В иронском отмечается связь късбиц с первоначальным значением этого слова как «меры зерна, муки», а в качестве посредствующего значения «хранилище зерна, муки» [4, 621].
Тапкагонд диг. / халагъуд ир. «шалаш; навес, кровля, полка» [3, 340; 6, 218]. Здесь наблюдается сложная деформация значения слова в дигорском из арабского через тюркский «ряд, ярус, этаж», что существенно отличается от приобретенного в дигорском значения, поскольку простейшая временная постройка не может иметь ярусов и этажей. Иллюстрацией служит текст: Тапкагонд ракодта сма биццеуи уобсл фе-вардта, схусдсг ба бамедсг сй Горимс [9, 252] - «Сделал небольшой навес и положил мальчика на него, а сам зашел внутрь Гори (крепость Гори)».
Иронское халагъуд «шалаш» является результатом сложения двух основ хал + хуыд— «травяное покрытие» [10, 136], и указывает на «временность» сооружения. Семантически значимый формант - гонд в дигорском тапкагонд компенсирует отсутствие в исходном тапка указания на «временность» «недолговечность» обозначаемого предмета.
Кесена диг. / гюнах ир. «крепость». В широком понимании обе диалектные
формы обозначают богатое большое укрепленное жилище, приспособленное как для проживания, так и для обороны; основательное; благоустроенное. Это вполне отображает реальную действительность исторически сложившегося уклада жизни осетин и их быт.
Определение происхождения слова несколько затруднено, но из всех зафиксированных возможных соответствий наиболее близко стоит персидское каэаиа «дом, украшенный глазурью», «небольшой домик» [4, 594]. Вероятнее всего метафоризация произошла от «украшения глазурью» как признака богатства, основательности и благоустройства. В иронском соответствует старому заимствованию из тюркского «дом-крепость», «укрепленный дом» [4, 513].
Пр.: Рацудан, 'ма мс еу кесенамс ниххудта, снс дуар усхснмс, айдагъ с ссри — късразгс [9, 403] - «Вышли (мы), и привел (он) меня к одному замку, без дверей, только на верхушке (на крыше) окно».
Названия съестных продуктов и блюд из них
При ограниченном перечне национальных блюд в осетинском языке сохранились названия нескольких видов напитков, одно из которых - уюрас - не имеет точного соответствия в ирон-ском: нозты мыггаг, къуымсл - напиток схожий с квасом; густая брага [3, 367]. Пр.: Нарти адсм срсмбурдснцс кувд-мс сма Уациамонгс сс астсу срсвард-тонцс. Уациамонги адтсй усрас [11, 203] - «Нартовский народ собрался на пир, и поставили они посередине чашу Уацамонга, в чаше была брага».
Жхцин диг. /уюлибюх, хюбизджын ир. «пирог с сыром»[3, 98; 4, 217]. Пр.: Усд ин Нартс сртс схцини, цуппср-тегъон авги дзаг арахъхъ сма Хсмици устур уормен равардтонцс [9, 330] -
«Тогда ему Нарты отдали три пирога с сыром, четырехугольный стеклянный сосуд полный араки, и большой кафтан Хамыца». В.И. Абаев допускает связь с хас- ш, где -ш суффиксальное, а хас- с груз. «творог» [4, 217].
Иронское усливых (услибсх) легко поддается объяснению при его разложении на уале + фых «испеченный сверху», в то время как его синоним хсбизджын не находит точного объяснения своего происхождения, не считая форманта -джын «начиненный (чем-то)». По мнению Абаева, из осетинского в грузинском зафиксировано хсбизджын «пирог с сыром» [10, 150]. Здесь вызывает сомнения связь дигор-ского схцин с грузинским хас «творог».
К ритуальным блюдам относятся юхсюрфюмбюлттю диг. /хуылфы дза-умюттюй (игюртю юмюрюуджытюй) конд физонюг ир. «обрядовый шашлык из бараньих внутренностей, обернутых во внутренний жир» [3, 96]. В иронском варианте не имеет особого названия, хотя полностью сохраняется назначение и способ приготовления, тогда как в дигорском варианте это разные виды шашлыка по способу приготовления и назначению, что подтверждается фольклорными источниками. Пр.: Стур ра-арт кодта сма арти фсрстс фезон-гутсй райдзаг кодта 'ма фезонгутс кснуй. Фезонгутс ку сцсттснцс, сх-ссрфсмбслттс ку скодта, усд мсмс дзоруй:... [9, 405] - «Развел большой костер и вокруг костра разложил шашлыки и жарит их. Когда уже шашлыки приготовились, когда он приготовил и шашлыки из внутренностей, он говорит мне...»
Номинации внешней характеристики человека
Нихагю диг. / бецыкк ир. «локон на виске у женщин, бакенбарды у мужчин»
[3, 283; 8, 185]. Здесь логично было бы допустить, что слово, образованное от них (ных) «лоб» + суфф. -аг, должно соответствовать иронскому бецыкк (диг. бецуккс) «чуб, локон», которое также присутствует в дигорском. Именно в таком значении оно встречается в текстах. Пр.: Усдта йин (бсхсн) с нихагс сма с гъостсмс фсллсбордзснсн [9, 254] - «Затем схвачу ее (лошадь) за волосы на лбу и за уши».
Надо полагать, что в современном употреблении произошло смещение семантики данного слова и нихагс стало обозначать локоны на висках у женщин как синоним заимствованного из грузинского дадали(-тс) «локон, свисающий у виска женщины» [4, 258, 341; 8, 185, 218]. Отсюда производные в диг. нихаггун, дадалигун «с локонами на виске».
Рехдзар диг. / сюрдзарм ир. «скальп, кожа лица вместе с бородой и усами» [3, 312]. Является композитом от существительного рехс «борода»+сущ. дзарс / цъарс «кожа, обертка». Пр.: Мртс кизги гаузбсл сркалдтонцс рехдзсрдтс. Ку ркастснцс рехдзсрд-тсмс, усд си ка с хусрифурти, ка с мадирвади, ка ба иннс хсстсги рехтс бафссмардта, сма ссбсл сстсмсй-а-стмс никкудтснцс [10, 92] - «Три девушки бросили на ковер скальпы. Когда они посмотрели на скальпы, узнали в них кто племянника (ребенок сестры), кто дядю по матери, а кто - родственника, и плакали они неделю». Примечательно, что рихи /рехс в иронском «ус», а в дигорсоком борода, боцъо / бецъо в иронском «борода», в дигорском «ус».
Мюрзюздухт диг. / бюзюрхыг, мы-зыхъарюзт ир. «коренастый, грубо сложенный» [3, 259; 8,100]. Пр.: Минкъ-ий мсрзсздухт лсг дср саги мардсн с еу фарс растъигъта, усдта й с еунсг къохсй иннсрдсмс фесхуста, 'ма и
88 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 30 (69) 2018
саги мард йецирдсмс бахъан сй [6, 54] - «Маленький крепкий мужчина содрал шкуру с туши оленя с одной стороны, а потом одной рукой толкнул ее (тушу) в другую сторону, и туша оленя завалилась в ту сторону».
Отмечены варианты с фонетическими различиями мсрзсздухъ, мсрздухъ и мсрзсздугъд общее значение которых сохраняется и образовано от мсрз «коротко» + сздухт «скрученный, крученный, закрученный». Созвучное в ирон-ском мызыхъарсзт также является производным от мызыхъ «коренастый» + арсзт «строение» имеет иное этимологическое происхождение [8, 100]. Форма мызыхъ «коренастый, массивный» происходит от тюркского базухъ того же значения.
Если рассматривать композиты в мсрзсздухт (диг. «грубо, коротко скрученный») и мызыхъарсзт (ир. «коренасто устроенный»), то становится очевидным, что внутренняя семантика каждого из вариантов имеет разные коннотативные смыслы. В дигорском варианте признак наделен явными отрицательными коннотатами, в ирон-ском же признак тяготеет больше к положительному коннотативному компоненту и чаще относится к человеку крепкого телосложения, признак же «невысокого роста» отходит на периферию. Сравним синоним бсзсрхыг «коренастый, ширококостный».
Названия частей тела
Хъюлхъос диг. / сюргюхц, сырды сюр
ир. «череп, голова зверя (охотничий термин)» [12, 439; 3, 437]. Пр.: Усд ссй схссзсймаг бслассбсл србатухта, сма уомсн ба с цъарс дср нсбал ра-лух кодта. Усдта 'й с астсубсл срба-тухта 'ма дзоруй ссри хъслхъосмс, нур ба 'й дардзснсн, зсгъгс, дс номбсл [9, 334] - «И тогда он его привязал к ше-
стому дереву, а с него он даже кору не срезал. После обвязал его вокруг талии и говорит черепу, теперь буду, мол, носить его в твою честь».
Данная лексема является эвфемистическим образованием синонимического ряда ссригсхцс, ссрикъудур, хъо-болс из разряда соматизмов, большинство из которых являются композитами с основным компонентом сср «голова» и содержат разной степени эмоционально-оценочную окраску. Следует отметить, что лексема сср в процессе своего развития и преобразований первичных значений приобрела довольно большое количество переносных (вторичных) значений. Расширение значений происходит путем метафорических, метонимических или функциональных переносов наименований, что говорит об ассоциативном характере взаимоотношений между сосуществующими значениями слова. Этим обусловлен тот факт, что данная лексема является компонентом множества идиоматических сочетаний, фразеологизмов и сложных слов [13, 84].
Вместе с тем, собственно лексема хъслхъос является многозначным словом и имеет несколько значений: 1) голова (зверя); 2) череп; 3) шайба [3, 437]. Сравним, вариант сочетания диг. ссри хъаболс / ир. ссры къуыдыр, ссргсхц «череп» [3, 436]. Пр.: Усд, с астсуи-стсги хъанз ка адтсй, йе фелвсстсй еугурсй дср. Мма ссри хъаболс дзоруй Сосланмс... [9, 334] - «Тогда его спинной мозг, который был, весь выскочил. И череп говорит Сослану...»
Слово хъаболс «утолщение кости в сочленении, череп» в данном сочетании с учетом обоих значений транслирует и внутреннюю метафору, и усилительный повтор. Сравним с иронскими вариантами, которые основаны на внешней метафоре: ссры къуыдыр «обрубок (чурбан)
головы», ссргсхц «букв. чаша головы». Здесь надо отметить концептуально значимую особенность слитного и раздельного вариантов написания сочетаний в осетинском языке, которое влияет на полноту смысловой семантики [14].
Илункъю / улинкъж диг. / уылынгир. «дюйм, пядь (мера длины)» [3, 370; 10, 114]. Пр.: Ка нс фсццудайдс, йе ба ин авд илункъи биццеу уацайраг лсвардта [8, 250] - «А кто бы ни сходил, тот бы ему давал мальчика раба ростом семь пядей».
Данный фонетический вариант встречается в эпических текстах, в то время как в словарях зафиксирован вариант илункъс / уылынг и обозначает расстояние между концами растянутых указательного и большого пальцев. Присутствие в толковании значения «дюйм» объясняется архаичностью самого термина, утратившего свое прямое назначение как меры длины и, как следствие, выпавшего из активного употребления, ввиду чего носителями языка сообщается разное расстояние (в том числе и зафиксированное в архивных источниках) [15].
Названия воинского снаряжения
Рювдзитю диг. / гюрзтю, хотых-
тю ир. «доспехи, снаряжение (для коня)» [3, 306]. Является общим названием воинского снаряжения и имеет в каждой диалектной форме свое происхождение: диг. рсвдзитс от рсвдз / рсвдзс «быстро, быстрый, готовый»; «снаряженный, снабженный всем необходимым» (для работы, войны, похода, дороги) [8, 386]; отсюда формы рсвдз усвын «быть готовым», срсвдз кснын «приготовить», синонимы ифтонг «снаряженный» [4, 555]; цсттс «готовый», цсттс усвын «быть готовым».
Иронский вариант мн.ч. гсрзтс «орудие», «одежда» является явной ме-
тафоризацией повседневного одеяния в воинское облачение. В составе сложных слов приобретает семантику уточняющего характера: хсцсн + гарз «орудие боя», куссн + гарз «рабочее орудие», хуысссн + гарз «постельная принадлежность» и т.д. [4, 508, 516] Вместе с тем, основа гарз (мн.ч. гсрзтс) самостоятельно может использоваться во всех перечисленных смыслах. Слово имеет явные семантические пересечения с хо-тых (мн.ч. хотыхтс) «оружие» и образует синонимический ряд.
Названия отдельных видов оружия не столь легко поддаются объяснению. Несмотря на то, что в языке сохранились различные названия оружия, не всегда оказывается возможным дать точное описание каждого из них, равно как и установить их этимологическое происхождение [16]. Пр.: Ж гурсбсл бсргс адтсй с фиди юсхъюр сма иннс рювдзитю, фал с късхтсбсл усхсн федар рсвдзсй неци адтсй, сма дуккаг цсф ку никкодта федари, усд ин муд-зурайюй с къах исрсуигъдтонцс Гори федарсй, сма фсхъхъан сй [9, 255] -«Хотя и был его корпус защищен кольчугой и другими доспехами, но ноги его не были защищены крепким доспехом, и когда он нанес второй удар по укреплению, тогда копьем поразили ногу его из укрепления Гори, и он упал».
В приведенном примере, помимо общего названия рсвдзитс «снаряжение», упоминаются диг. ссхъср / ир. згъср, сфссн гуырдарсн «кольчуга» и диг. мудзура / ир. арц, рсхойсн «колющее оружие», которые, исходя из текста в том числе, имеют явное отношение к воинской теме. Однако они не имеют самостоятельного полного лексикографического описания. В этом отношении интерес представляет и очевидный архаизм диг. хъсмуци / ир. цавсрдср хотых «оружие, булава» [3, 437]. Точ-
90 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 30 (69) 2018
ное описание его отсутствует, поэтому в большинстве случаев слово обобщенно обозначает один из видов оружия. Предположительно хъамуц (хъамуци) знасит «палка с набалдашником», «палица, булава (оружие)» [3, 437]. Примечательно, что А.Н. Генко персидское gurz также переводит как «боевая палица» (уагга-) и связывает с осетинским гарз «орудие», проводя параллели с ингушским, чеченкским, тушинским [4, 508]. Эта связь подвергается сомнению Абаевым, но не само значение персидского gurz.
Номинации нравственно-этических понятий
Лиагъю диг. / худинаг, юфхюрд ир.
«позор, бесчестье» [3, 251; 8, 44]. Слово имеет широкий диапазон отрицательных смыслов и включает в себя такие семы, как «неприятность», «вред», «позор», «беда», «оскорбление», «поругание». Может выступать в качестве именной части составного глагола диг. лиа-гъс хсссун «приносить неприятности, беду». Пр.: Усд ссй Деденсг игъосун бай-дсдта, 'ма ймс лиагъс кссун байдсдта, 'ма загъта:... [9, 127] - «Тогда Деденаг стал слушать его, и стало ему это казаться позорным, и сказал.» В данном случае примечательно, что произошло заимствование через кабардинский уже полярно переосмысленного арабского слова \iaqat «приличие, пристойность, уместность, достойность» [8, 44]. Трудно рассуждать о причинах и мотивах такого переосмысления, однако не исключено действие метафорических процессов.
Изморю диг. / хюрам, юнюуынонд-зинад, хъаугъа ир. «неприязнь, вражда, враждебный» [5, 461; 3, 35]. По неизвестным нам причинам слово не нашло своего отражения в этимологическом словаре, но, как и предыдущее слово данной подгруппы, оно передает ши-
рокую гамму социально-нравственных понятий и дополнительных контекстных смыслов. Пр.: yœd Сирдон кхсуй, 'ма дин ухйгутх cœ кхрхдземх бога-numœ кхнунцх, 'ма си йе dœp cœ йеуей œHdœMœ раласта 'ма 'й фœрcуй: - Ци кœнmœ, зœгъгœ, йести œзморœ йес yœ аcmœy? [5, 65] - «Тогда Сырдон смотрит, и уайиги борются, он тоже одного из них вывел и спрашивает его: - Что с вами, говорит, между вами какая-то неприязнь?»
Фес диг. / амал, гюнюн ир. «возможность, способ, средство» [9, 836], «удобный случай, прием» [17, 32]. Лексикографическое значение лексемы фес дается как «счастье» и синонимично нивœ, ир. амонд [3, 404; 4, 369]. Пр.: Зиндони дyœрmmœ бœргœ ба^тдзинан, фал уони фœcmе ку бадуй мœнœн мœ тоггин œзнаг, ку ниллœyдmœй йе Мœрд-ти бœcmœмœ бацœyœни гъœyайгœcœн. Гъе yомœй махœн байервœзyни фес ку не cyодзœнœй [9, 499] - «Врата ада мы, конечно же, сломаем, но за ними же сидит мой кровный враг, он и стал охранником у входа в царство мертвых. Вдруг не посчастливится нам мимо него пройти». В данном случае контекстное значение слова легко объясняется этимологией самого слова, восходящего к иранскому *paisa-, букв. «написанное, предопределенное», и абсолютно уместно в качестве значения, поскольку речь идет именно о предопределенной возможности.
Взаимосвязь таких различных на первый взгляд понятий, как «способ», «возможность», «средство» с переходом на семы «предписанное», «предначертанное», вовлекаемых в семантическое поле концепта амонд «счастье», совершенно оправданна, поскольку в осетинской мировоззренческой культуре понятие счастье является многомерным и многоплановым.
Уасхю диг. / ард, сомы ир. «клятва» [3, 304; 10, 57]. Этимология слова не вполне ясна, однако семантическая близость с иронским ард хорошо прослеживается, исходя из клятвенных формул осетинского языка, в которых оба лексических варианта взаимозаменяемы. По всей видимости, диг. уасхс не получило такого семантического расширения как ир. ард, но несомненна глубокая древность обоих вариантов как культовых терминов [18] со схожей смысловой трансформацией «имя божества» ^ «клятва этим божеством» ^ вообще «клятва» [10, 57; 19, 123]. Пр.: Жма йин загътон-цс уасхс, цалдсн срцсуай, уалдсн нс бадснтсй не систдзинан, зсгъгс [9, 325] - «И произнесли они клятву, дескать, пока ты не придешь, не встанем с наших мест». Каждый из синонимических вариантов входит в концептуальное поле «клятва» со своим набором коннотативных смыслов, которые репрезентируются в различного рода сочетаниях, устойчивых выражениях и речевых формулах [20, 62].
Как представленные здесь, так и другие группы лексем позволяют сделать вывод о том, что в обоих вариантах осетинского языка значительная масса слов образована посредством объединения сложных метафорических образов, продиктованного культурными, социальными и гендерными особенностями. Существенным и весьма привлекательным отличием при этом является то, что в дигорском диалекте метафоры чаще опираются на внутрен-
ние, глубинные образы, при посредстве которых возможно усмотреть связь с объектом, явлением, событием, действием и т.д. В иронском же варианте осетинского языка перенос значения и выявленные сходства сравниваемых и уподобляемых объектов в большей степени основаны на внешней метафоре.
Основная часть лексических единиц относится к архаизмам, выпавшим из активного употребления ввиду естественных процессов слияния диалектных форм и бытующим исключительно в фольклорных текстах. При этом отмечено, что выпадение из активного употребления дигорских вариантов происходит чаще с замещением их на ирон-ские варианты с приобретением характерных грамматических особенностей, свойственных дигорскому диалекту осетинского языка (внутридиалектная ассимиляция).
Этимологическое толкование и деривационное разложение (разбивка) слова, представленное как морфемное сочетание, выявило в ряде случаев наличие нескольких единиц с одним общим видовым значением, в то время как существенных функциональных отличий друг от друга проведенный анализ контекстного использования не выявил.
Сложные слова, образованные путем сочетания двух и более самостоятельных основ и при участии семантически значимых морфем дают особую форму многослойной семантики, характеризуемую нами как концептуальная.
92 ИЗВЕСТИЯ СОИГСИ 30 (69) 2018
1. Абаев В.И. Скифо-европейские изоглоссы. М.. 1965.
2. Мухин С.В. Соотношение понятий ассимиляции и натурализации заимствований // Теория и практика лексикологических исследований: Вестник МГЛУ. 2007. Вып. 532. C. 140-148.
3. Toone W. A Glossary and Etymological Dictionary of Obsolete and Uncommon Words. London, 1884.
4. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М., 1973. Т. 2.
5. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М.. 1995.
6. Harmatta J. Studies on the history of the Sarmatians. Acta Universitatis de Attila Jozsef Nominatae. Szeged, 1970. Tomus XIII.
7. Liberman A. The Deceptive Transparency of Compounds [электронный ресурс]. URL: http://blog.oup.com/2009/08/compounds
8. Dictionary by Merriam-Webster: America's most trusted online dictionary [электронный ресурс]. URL: http://www.merriam-webster.com
9. Bailey N. An Universal Etymological English Dictionary. London, 1726.
10. Аракин В.Д. Очерки по истории английского языка. М., 1955.
11. Random House Unabridged Dictionary. London, 2006.
12. Domesday Book: A Complete Translation. London, 2003.
13. Bosworth J., Toller T.N. An Anglo-Saxon Dictionary: Based on the Manuscript Collections of Joseph Bosworth. London, 1838.
