CC BY
106
Социум
БУТЫРИН Дмитрий Александрович,
канд. культурологии, ст. преподаватель кафедры массовых коммуникаций Школы гуманитарных наук ДВФУ (г. Владивосток). Электронная почта: www1979@mail.ru
УДК 93/94.39
Владивостокский русско-китайский пиджин на рубеже Х1Х-ХХ веков
китайский язык, пиджин, Владивосток, словарь, культурно-
языковой барьер
В статье рассматриваются основные причины возникновения русско-китайского пиджина. Возникший во второй половине XIX века во Владивостоке русско-китайский пиджин был результатом заимствования языковых элементов, которое было неизбежным при постоянных контактах, в том числе и языковом, дальневосточного русского населения и китайских мигрантов. Он выполнял функцию временного коммуникативного средства. Многие исследователи, изучая внешнюю политику различных стран, приходят к правомерному выводу, что пиджин возникает в процессе тесного общения между различными народами и является результатом колониальной культуры. В ходе исследования русско-китайского пиджина был сделан вывод, что данное языковое явление стало следствием не внешней политики российской империи на Дальнем Востоке, а экономических и культурных контактов между китайским и русским народами
Владивосток - город портовый. На фоне обилия торговых лавок, иностранных товаров помимо английской и русской речи на улицах Владивостока на рубеже Х1Х-ХХ веков можно было услышать гортанный говор, непривычный для российского обывателя. Ведь помимо японцев и корейцев здесь проживали китайцы, численность которых в городе в это время достигла 5580 человек [7, с. 55].
«Длинная коса, волочащаяся чуть не до самой земли, жёлтый цвет лица - последствие обильного употребления опиума, лукавые раскосые глаза, неслышная поступь, вкрадчивый голос, льстивая речь», - так обычно говорят о «манзах» жители Владивостока, именуя так проживающих здесь китайцев. Так презрительно монголы называли всех жителей южного Китая ещё в эпоху средневековья [10, с. 64].
Сами китайские мигранты называли себя «пао-туй цзы» или «пао-туй-рди», что в переводе с китайского означает «бродяга» или «скиталец». Причины, по которой китайцы стремились в Уссурийский край, были разные. Бедняков, которые в Китае не были в состоянии про-
кормить свои многочисленные семьи, здесь привлекала возможность найти работу и даже разбогатеть. Были и те, кто попадал сюда из-за преследования китайских властей. На российском Дальнем Востоке манзы занимались таёжным промыслом, поиском и собирательством женьшеня, долгое время продолжали оставаться единственной рабочей силой, которая за плату возвела почти все частные и казённые сооружения, провела железную дорогу [8, с. 4].
Надо отметить, что когда-то существовал «кяхтинский» язык - русско-китайский язык в районах Приамурья и Забайкалья, граничащих с Китаем (название языка - от города Кяхта), но он прекратил своё существование в первой половине XIX века [5 с. 41].
Во второй половине XIX века между русскими и манзами было тесное общение, которое возникло в ходе совместной деятельности, не обходившейся без восприятия информации. В процессе общения людям приходилось преодолевать языковой барьер. Языковой барьер - это невозможность общаться с представителями другой национальности и культуры на их языке. Хотя здесь подойдёт другой термин -лингвистический барьер, который возникает, когда люди не могут говорить и понимать другой язык просто потому, что у них не сформированы соответствующие навыки: понимание на слух, артикуляция. Без этих навыков невозможно выработать способность к мышлению на другом языке. Для преодоления лингвистического барьера люди прибегли к упрощённому языку - пиджину. Это язык, упрощённый до предела, который имел свою лингвистическую структуру [5 с. 41].
Владивостокский русско-китайский пиджин возник тогда, когда манзам, не знавшим русского языка, приходилось договариваться, скажем, о работе или торговле с русскими, не знавшими китайского языка. Целью в этом случае является не взаимное изучение языков, а установление взаимопонимания. Из воспоминаний очевидца: «И вот на улице Владивостока встретились русский подрядчик и манза, и для тех, кто впервые попал сюда, это комичное зрелище. На лицах собеседников читаешь в такие моменты самое крайнее напряжение: жилы на лбу наливаются кровью, руки проделывают самые разнообразные жесты, и в тоже время из уст вылетают такие странные выражения, слова и обороты, объяснение которым затруднился бы дать самый опытный лингвист. Выразительная, энергичная жестикуляция, нечленораздельные звуки, - всё это пускается в ход собеседниками для взаимного понимания, и однако же не всегда эти героические усилия приводят к желанной цели. Так труден жаргон, который служит здесь для обмена мыслей между представителями обоих рас. Уродливая смесь двух языков, чуждых друг другу» [10, с. 104].
Китайский профессор, языковед-русист, декан факультета европейских языков института иностранных языков Сямыньского университета КНР Ян Цзе в статье «Забайкально-маньчжурский пре-пиджин: опыт социолингвистического исследования» предлагает оригинальную гипотезу: «Слово пиджин происходит не столько от английского языка, сколько от китайского языка и возникло в начале XVII века в результате влияния контактов языков китайского и русского» [11, с. 69].
При постоянном общении появляются слова, понятные всем участникам контакта, а также набор правил для связи этих слов.
Для устранения языкового барьера китайцы перенесли транслитерированные русские выражения в свою речь. Лексика была преимущественно русской, а грамматический строй - китайским. Он характеризовался ограниченным словарём и чрезвычайно простой грамматикой, обладая лишь устной формой. Первое, что поражало русского человека при общении с китайцами в первый раз, - это отсутствие букв «р» и «ш», ввиду трудности их произношения заменяемых на звуки «л» и «с», и обилие гласных, что является отличительным свойством китайского языка. Манза, например, не скажет «сортировщик», а «солытиловцика». Окончание «а», особенно в именительном падеже, - замечательная и неизменная особенность владивостокского русско-китайского пиджина (наряду с образованием глагольных форм с помощью вспомогательного глагола). Характерна также замена личных местоимений притяжательными: «Моя еди буду» - «я пойду», «его поехали» - «он поехал» [11, с. 69].
Многим дальневосточникам казалось, что и китайцы Владивостока и те, кто живут у границы, говорят совершенно одинаково. В Китае существовал закон, согласно которому в сношениях с русскими китайцы могли говорить только по-русски. Для этого китаец был обязан выдержать экзамен по русскому языку в любом учебном заведении Китая. Успешная сдача этого экзамена гарантировала разрешение торговать с русскими, а также давала возможность получить паспорт или билет на выезд за пределы Китая. Главное было уметь изображать иероглифами русские слова. «Секретная китайская инструкция», которая выдавалась китайским торговцам, гласила: «Подобная мера необходима для устранения возможности русским изучать китайский язык, владея которым они смогут проникнуть в тайны нашей (т.е. китайской) торговли и политики нашего государства» [10, с. 69]. Также от торговцев требовалось знать, как разбивать на иероглифы слова из «длинного лексикона русского языка». Обычно манза произносил русские слова правильно, но со свойственным всякому китайцу пришепётыванием и сюсюканьем, украшая свою речь пословицами и поговорками, что подчёркивало его знакомство с русским языком: «Лука луку моет - обе шисты бывают», «Ты мне, я тебе, оба ситы». Это был один из элементов окраинной культуры. Китайцы, желая подчеркнуть своё духовное достоинство и своё превосходство над русскими, любили поговорить о высоких материях, не торопясь, с чувством, толком, с расстановкой, любуясь собственным красноречием [10, с. 89].
«Китайцы ревностно и успешно, даже с большими материальными жертвами, изучают наш язык, чтение и письмо, ведь ничего не сближает так народы, как взаимное знание своего соседа», - писала об этом газета «Владивосток» [9, с. 4].
С появлением русско-китайского пиджина китайский язык оказал влияние на русский язык и культуру общения. Слова русско-китайского пиджина вошли в лексическую систему русского языка
1) Слова-обращения: рикша, кули, хунхуз, гуняры.
2) Названия пищи: финтёза (вермишель из крахмала), доуфу (соевый творог), поузы (пирожок), чифанить (есть), чай, женьшень.
3) Названия предметов обихода и других предметов: кан (лежанка), фанза (дом), фуза (лавка), мачжан (мацзян, костяные игральные пластинки), шанго (очень).
Войдя в русский язык, эти китайские слова были русифицированы. Имя существительное приобрело род, склонение и число. Слова кан, бадьян, гаолян, динь, лян, чай, женьшень - имена существительные мужского рода, склоняющиеся, как существительные мужского рода. А слова фанза и чумиза - имена существительные женского рода, склоняющиеся, как существительные женского рода.
Многие слова, заимствованные из китайского языка, были включены в авторитетные словари. «Хунхузы - китайские разбойники в Манчьжурии», - сообщал читателям «Полный словарь иностранных слов, вошедших в употребление в русском языке» Павленкова, вышедший в России в 1907 году [6].
А что такое «бадьян»? «Бадьян звёздчатый анис - звездчато расположенные односемянные жёсткие кожистые листовки (плоды), встречающегося в восточной и юго-восточной Азии», - информирует «Энциклопедический словарь» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, выходивший в 1890-1907 гг. [12].
С годами словари и энциклопедии пополнялись информацией о китайских словах, вошедших в русский язык. Например, в «Большой советской энциклопедии» было указано: «Хунхузы (кит.) - название участников вооружённых банд, действовавших в Маньчжурии с середины 19 в. до победы народной революции в Китае. Отряды Х., состоявшие главным образом из разорившихся крестьян, деклассированных, люмпенских элементов города и насчитывавшие иногда по несколько тысяч человек, нападали на города и селения с целью грабежа. Накануне Синьхайской революции местные власти нередко привлекали их на свою сторону и использовали в качестве военной силы» [1].
В словаре Ожегова (1992) слово «фанза» имеет только одно значение - «крестьянский дом в Китае», женьшень - «дальневосточное многолетнее травянистое растение, корень которого применяется в медицине как лечебное и тонизирующее средство» [4].
Таким образом, владивостокский русско-китайский пиджин помог преодолеть языковой барьер между двумя народами и способствовал частичному культурному взаимовлиянию. «Нам следует на этом крайнем пределе нашего государства воздвигнуть целый ряд крепостей», - сообщала своим читателям газета «Владивосток», - «но из камней культуры, просвещения. В дальнейшем должны идти с ними рука в руку, как близкие соседи, связанные теснейшими узами культурными и политическими» [9, с. 4].
Но таким оптимистическим прогнозам на рубеже Х1Х-ХХ веков так и не суждено было сбыться, и виной тому стал культурно-языковой барьер: при общении с китайцами русские столкнулись с понятиями и стереотипами, которых нет в родном языке. Общение происходило в непривычной для собеседников культурной ситуации, в которой возникали феномены неприятия и непонимания. Культурные ошибки обычно воспринимались намного болезненнее, чем ошибки языковые, производя на собеседников негативное, а порой враждебное впечатление. Основными причинами данного явления были как закрытость китайского сообщества, так и нежелание русских понимать язык и жизненный уклад манз. Кроме того, проживая на русском Дальнем Востоке, китайцы продолжали считать себя подданными Цинской империи и игнорировали суверенитет России там,
где это было возможно. Об этом писал в своём этнографическом исследовании «Наш дальний Восток» корреспондент газеты «Русские ведомости» Д. И. Шрейдер, совершивший путешествие по Дальнему Востоку в 1891-1893 годах [10].
«Пришли посмотреть, как жифетъ манзофски шеловек, хе-хе-хе!» - приветствовал китаец Д. И. Шрейдера, когда тот пришёл в гости к знакомому манзе, - «Што-ж, манзофски шеловэк - тожи ше-ловэк. <...> Ходите к нам, и фи будете так тумал... Конешно, фи не привык к шеремша; она шибко пахнетъ. <...> Истинная прафда ваша. Только, знаете, как русский пословиц говорит: фсакий птиц, который назыфают кулик, хвалить ту гразь, ф которой с детками жифет. Русскому шеловеку не нравится, што манза шеремшей пахнет, а манзофски шеловекъ не нрафится, как русский пахнет. <...> Конешино: манза шеремшей, русский человек - козлом [10, с. 91].
На почве отчуждённости китайцев у россиян господствовало убеждение в том, что «всё манзовское население - поголовно хунхузы, промышляющие над грабежом и убийством», несмотря на то, что они пользовалось услугами манз в сфере мелкой розничной торговли и бытового обслуживания. Китайские торговцы нередко во Владивостоке пользовались дурной репутацией. Ловкость, обман, хитрость и лукавство являлись, по мнению многих русских, национальными качествами китайца. Но и китайцы нередко сталкивались с обманом со стороны русских клиентов при расчёте за покупки, услуги и даже казённые подряды [8, с. 6].
Д. И. Шрейдер как-то спросил одного китайца, почему он не доверяет русским, и услышал: «Фидишь: когда фолк наденет шкуру офечки, - офечка испугается: офечка всегда боится фолка, даже когда фолк - хороший. И когда манзофски шеловек прифик фидеть фолка в офечьей шкурка, манзофский шеловек начинаетъ тумать, что таже настояний офечка - фальшивый офечка. Офечка толжен больше ходить до манзофский человека, - много ходить, и тогда манзофски шеловек увидит, что офечка - настоящий офечка, а не фолк. Хочишь валишь - хочишь нет» [10, с. 93].
Можно выделить четыре основных культурно-языковых барьера, с которыми сталкивались говорящие на русско-китайском пиджине во Владивостоке:
Логический - возникает у партнёров с неодинаковым видом мышления. В зависимости от того, какие виды и формы мышления преобладают в интеллекте каждого партнёра. Они общаются на уровне понимания или непонимания. Вот интересный пример. Во Владивостоке в китайский храм зашёл один приезжий чиновник узнать о числе богов буддийской мифологи. Но как он не бился, не мог подобрать синонимов для облегчения своего вопроса - не мог добиться от китайца правильного ответа.
- Сколько у вашего старшего бога товарищей? - спрашивал он.
Китаец хлопал глазами.
- Сколько у вашего бога помощников?
Китаец только вопросительно озирался и переступал с ноги на ногу.
- Сколько у него приятелей?
Китаец усердно крутил головой, ничего не понимая, и молчал. Выручил находчивый житель Владивостока, которому надоело взаимное
томление. - Слушай, приятель, - воскликнул он, - Сколько вам у боха приказчиков?
- Стольки-то! - радостно и охотно ответил китаец, плохо интересующийся, как и все буддисты, своей верой [10, с. 70].
Семантический (смысловой) - возникает при несоответствии лингвистического словаря и смысловой информации, а также из-за различий в речевом поведении представителей разных культур.К примеру, китайцы считают, что слово шанго восходит к русскому разговорному наречию хорошенько (хорошо), а русские думают, что слово шанго происходит от китайского слова «§еп§Ьао», поэтому в словаре русского языка сообщается: «Шанго - хорошо, от китайского §еп§Ьао - очень хорошо» [3, с. 44].
Фонетический - препятствия, создаваемые особенностями речи говорящего (дикция, интонация, логические ударения и т.д.). Для русского человека русско-китайский пиджин порой был малопонятен, поскольку китайцы произносили русские слова также быстро, как и на своём родном языке, и неопытному слуху было трудно улавливать отдельные слова. Именно поэтому собеседники старались говорить чётко, внятно, достаточно громко. Трудность заключалась в том, что все слова и понятия различаются между собой не только комбинацией, но и интонацией. «Вы можете совершенно правильно произнести китайское слово, но всё равно ни один китаец вас не поймёт, а если и поймёт, то не в том понимании. Для того чтобы вас понял собеседник, необходимо произносить слово с определённой интонацией. Так, одно слово, произнесённое с разной интонацией, означает разные понятия. Так китайское слово «син» может иметь значения «честный, поступать честно, быть честнее», - отмечал корреспондент Д. Шрей-дер [10, с. 64].
Многие лингвисты полагают, что большинство пиджинов «живут» до тех пор, пока они перестают использоваться, либо исчезают условия их существования. Во время русско-японской войны китайский город Харбин стал базой для снабжения русской армии боеприпасами. Впоследствии Харбин стал самым крупным центром русского поселения в Китае, где возник харбинский русско-китайский пиджин, который употреблялся в качестве временного регионального коммуникативного средства и удовлетворял потребности в общении между русскими эмигрантами и китайцами. В конце 50-х годов ХХ века в связи с ухудшением отношений между Китаем и Россией и высылкой русских эмигрантов харбинский русско-китайский пиджин прекратил своё существование [3, с. 44].
В аспекте коммуникативной функции владивостокский русско-китайский пиджин удовлетворял требованию естественного общения между китайцами и русскими лишь отчасти: использование невообразимой смеси русско-китайско-маньчжурских слов порой приводило к различным и комичным недоразумениям между манза-ми и русскими. П. Кулабухов, изучавший китайский язык на курсах В. Ф. Михайловского во Владивостоке, отмечал: «Только благодаря возможности объясняться с китайцами на их родном языке, мой разговор возбуждал с одной стороны удивление, а с другой - даже радость и расположение со стороны китайцев» [2, с. 4].
Но с открытием Восточного института в 1899 году владивостокский русско-китайский пиджин не лишился своей коммуникативной
среды. Он продолжал функционировать долгие годы между китайскими торговцами и русскими покупателями на местных рынках, частными предпринимателями, служащими в гостиницах, работниками таможенных служб.
Состояние современного русско-китайского контактного языка можно охарактеризовать как препиджин, так как ещё не сформировался окончательный вариант словарного состава русско-китайского языка: в каждой новой для себя ситуации участники коммуникативного контакта вынуждены прибегать к поискам необходимых слов для общения. Причина заключается в том, что в большинстве своём контакты между двумя языками носят эпизодический характер. Сегодня жители Владивостока чётко улавливают слова, несвойственные русскому языку, например, на рынке, где ведётся не только бойкий торг, но и такой диалог между покупателем и продавцом из Китая: «Куня, покажи шапка», - обращается к китайцу, как и сто лет назад, отчаянно жестикулируя, русскоязычная покупательница, произнося слова громко и чётко, чтобы продавец сразу сообразил, что от него хотят. Китаец улыбается, показывает товар, приговаривая: «Бели, бели, класиво, очи модена!». Покупатель, придирчиво осмотрев товар и узнав цену, заявляет: «Дорого!», на что продавец, отчаянно размахивая руками, извещает на весь рынок: «Не-е, эта супел миниум!». Покупательница ещё раз рассматривает шапку и выносит вердикт: «Давай, сто!». Продавец-китаец кричит: «Не-е, неможана!». И только после этой фразы начинается настоящая торговля.
Таким образом, спустя много лет после своего появления во Владивостоке, русско-китайский контактный язык остаётся коммуникативным связующим звеном между людьми, не владеющими иностранными языками, и оказывает влияние даже на формирование региональной языковой личности, несмотря на то, что к нему обращаются только в экстремальных социальных ситуациях.
Литература
1. Большая советская энциклопедия. 3-е изд. - М., «Сов. энциклопедия», 1969-1978 [Электронный ресурс]. URL: http://gatchina3000.ru/ (Дата обращения 13.04.2016 г.).
2. Кулабухов П. Письмо в редакцию // Владивосток. 1896. 27 ноября. № 45.
3. Ма Н. Языковые контакты и культурный обмен - харбинский русско-китайский пиджин // Актуальные проблемы развития речи и межкультурной коммуникации: Материалы VIII Кирилло-Мефо-диевских чтений в Международном гуманитарно-лингвистическом институте (19 мая 2015 года). М.: Типография МФЮА, 2015. С. 63-77.
4. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. - М., «Азъ», 1992 [Электронный ресурс]. URL: http://www.worklib.ru/ (Дата обращения 13.04.2016 г.).
5. Перехвальская Е. В. Русские пиджины. - СПб.: Алетейя, 2008. - 248 с.
6. Павленков Ф. «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка». [Электронный ресурс]. URL: http://www.worklib.ru/ (Дата обращения 13.04.2016 г.).
7. Сорокина Т. Н. Китайские кварталы дальневосточных городов (кон. XIX - нач. XX вв.) // Диаспоры, 2001, № 2-3. С. 55.
8. Хроника // Владивосток, 1896. № 2.
9. Хроника // Владивосток. 1899. № 43.
10. Шрейдер Д. И. Наш Дальний Восток (Три года в Уссурийском крае). СПб: Тип А. Ф. Девриена, 1897. - С. 468.
11. Ян Цзэ. Забайкально-маньчжурский препиджин: опыт социолингвистического исследования // Вопросы языкознания. 2007. № 2. С. 67-74.
12. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. СПб.: Брокгауз-Ефрон 1890-1907. [Электронный ресурс]. URL: http:// www.worklib.ru// (Дата обращения 13.04.2016 г.).
