CC BY
13
А.И. Куляпин
Алтайский государственный университет
Виденье красного Кремля
Нарымская поэма Н. Клюева «Кремль»: интерпретации и контекст: Сб. статей / Ред.-сост. В.А. Доманский. Томск: Томский государственный университет, 2008. 224 с.
Аннотация: Рецензия сборника научных трудов, посвященных поэме Н. Клюева «Кремль».
Review of the collection of scientific works on the poem “Kremlin” by N. Klyuev.
Ключевые слова: Н. Клюев, поэма «Кремль».
N. Klyuev, the poem “Kremlin”.
ББК: 83.3 (2 Рос)1.
Контактная информация: Барнаул, ул. Димитрова, 66, АлтГУ, филологический факультет. Тел. (3852) 366334. E-mail: [email protected].
Поэма Н. Клюева «Кремль» уже издавалась в составе книги «Наследие комет. Неизвестное о Николае Клюеве и Анатолии Яре» (М.: Территория, 2006) и вызвала несколько критических отзывов. Новая публикация (с исправлением допущенных ошибок и с расширенным комментарием), безусловно, станет важным шагом к более глубокому и объективному пониманию этого неординарного произведения.
В сборник вошли статьи российских ученых из Томска, Санкт-Петербурга, Москвы, Барнаула и Петрозаводска, а также исследования зарубежных филологов из Франции и США.
Открывает книгу предисловие Т.А. Кравченко «Поэма Н. Клюева “Кремль” в моем семейном архиве», где рассказывается об уникальном собрании документов Анатолия Яр-Кравченко и Бориса Кравченко. Первым существенным контекстом поэмы «Кремль», конечно, надо признать сибирские письма Клюева. В материале Т.А. Кравченко цитируются фрагменты тех из них, которые имеют прямое отношение к поэме.
Непосредственно после текста «Кремля» в сборнике следуют примечания к поэме, написанные ведущим сотрудником Пушкинского Дома А.И. Михайловым. С безупречной филологической культурой им прокомментированы исторические реалии, литературные аллюзии и реминисценции, ключевые образы поэмы.
Большую часть объема книги занимают исследования, обращенные к разным аспектам клюевского произведения: идеологическому, риторическому, интертекстуальному, стиховедческому и др. Есть в сборнике, что вполне естественно, работы более удачные и менее удачные, но практически в каждой статье можно найти интересные наблюдения и мысли.
Главный вопрос, мимо которого не сможет пройти ни один читатель «Кремля», можно, пожалуй, сформулировать так: насколько непритворным было отречение, покаяние и преображение Клюева? Точкой отсчета в оценке поэмы давно стало высказывание Р. Иванова-Разумника. Для него автор «Кремля» - человек
«сломленный нарымской ссылкой и томской тюрьмой», «павший духом», стремящийся «вписаться в стан приспособившихся». Эти слова приводятся в статьях
A.И. Михайлова, Т.А. Кравченко, Л.А. Аннинского, В.А. Доманского,
Е.И. Марковой, Майкла Мейкина. Характерно, что с Р. Ивановым-Разумником спорят абсолютно все, но спорят с разных позиций.
М. Мейкин, пытаясь выработать инструментарий для анализа произведений подобных «Сталинской оде» О. Мандельштама или, скажем, «Горийской симфонии» Н. Заболоцкого, вспоминает рекомендацию М. Гаспарова «читать», а не «вычитывать» эти стихи. К сожалению, рекомендации известного стиховеда придерживаются не всегда. Наибольшей степенью субъективности, произвольности и тенденциозности отличаются построения Л. А. Аннинского. Его интерпретация базируется даже не на «вычитывании», а на «очитках». Критик сначала цитирует поэму:
Кремль озаренный, вновь и снова К тебе летит беркутом слово Когтить седое воронье!
И сердце вещее мое Отныне связано с тобою, -
чтобы тут же пересказать фрагмент по-своему: «Запоминаем седое воронье, когтящее сердце» (с. 67). Это не единичный пример. Сущность клюевских строк:
И только образом Кремля Смываю совести проказы И ведаю, что осень вязу Узорит золотом не саван,
А плащ, где подвиги и слава, -
передана так: «Подвиги, слава... блоковский отсвет. Неподдельно клюевское -саван. Узорный, посверкивающий золотом - но саван» (с. 79). Л.А. Аннинский подменил всего-то одну букву, вместо «не саван», как было у Клюева, у него появляется «но саван». При этом смысл, конечно, трансформируется радикально. В «Кремле» есть выражение «электрическая судьба». Л. А. Аннинского больше бы устроило другое: «электрический. так и хочется добавить: стул.» (с. 73). Таков методологический принцип критика - добавляй все, что хочется, не считаясь с тем, что есть в поэме.
Гораздо основательнее выводы тех исследователей, которые работают с реальным, а не выдуманным текстом. Вовсе не нужно пускаться на сомнительные подтасовки, чтобы доказать многослойность поэмы Клюева. Корректно и убедительно неоднозначность позиции поэта демонстрируют В. А. Доманский, М. Никё, М. Мейкин и некоторые другие авторы сборника.
Мишель Никё анализирует «Кремль», вписывая его в череду многочисленных панегириков Сталину. Примерно тот же путь выбирает и Майкл Мейкин. Правильно выбранный контекст - половина успеха. «Чтобы определить подлинное художественное значение поэмы Клюева, - убежден французский исследователь, - нужно рассматривать ее не только саму по себе, но и в ряду “од вождю” 1930-х гг. Это позволит выявить ее особенности и место в этом ряду» (с. 131).
Не вызывает сомнений перспективность поиска классических истоков «Кремля». Диапазон возможных поисков весьма широк: от античности до серебряного века. Среди многих удачных находок выделим только одну.
B.А. Доманский выявляет два плана политического дискурса поэмы: явный и скрытый. Явный план он совершенно обоснованно возводит к одической традиции, а скрытый - к Пушкину. У вождей новой, советской России, - отмечает
В. А. Доманский, - «общий “родитель” - пушкинский Медный всадник. Не случайно характеристика Сталина дается Клюевым в контексте пушкинской поэмы, а его главный кремлевский вождь продолжает “императорское дело” своего предшественника. Но в очередной раз “неколебимою рукой” поднимая “Россию на дыбы”, он также равнодушен, как и пушкинский герой, к судьбе простого человека» (с. 105).
Какие бы заманчивые горизонты ни открывал классический интертекст, очевидно, что только рассмотрение «Кремля» в сопоставлении с другими произведениями Клюева может показать степень искренности поэта. Активнее других «клюевский фон» задействован в статье М. Мейкина «Парадоксы “Кремля”». Американский исследователь напоминает, в частности, что и в своем раннем творчестве Клюев создавал тексты отражающие интересы вначале императорской, а позже большевистской, власти и политики. «Поэтому если Клюев в конце 1910-х гг. был поэтом парадоксальным, сложных, противоречивых позиций, зачем сомневаться в искренности авторских образов в контрастных по своей сути “Разрухе” и “Кремле”?» (с. 170). По мнению М. Мейкина, другие «провинившиеся» поэты сталинской эпохи «писали свои просьбы о помиловании явно чужим, заданным голосом», но «ссыльный Клюев отрекался от собственных ценностей своим собственным голосом. Текст, объявляющий сплошную смену культурных и тематических ориентиров, продиктованную страшными внешними обстоятельствами фактической неволи, все-таки изобилует поэтическими приемами, уникально характерными для самого Клюева» (с. 179. Курсив автора. - А.К.).
С концепцией Майкла Мейкина согласны далеко не все. В книге представлены и совсем другие точки зрения. Редактор-составитель сборника В. А. Доманский не пытался сгладить противоречия между разными интерпретациями поэмы Клюева, и, может быть, это - главное достоинство рецензируемого издания.
