CC BY
104
ЛИНГВИСТИКА
LINGUISTICS
УДК 82.09
Воронежский государственный
архитектурно-строительный университет Канд. филол. наук, ст. преп. кафедры русского языка и межкультурной коммуникации Скуридина С.А.
Россия, г. Воронеж, тел. +7(473)71-50-48 e-mail: saskuridina@ya. ru
Voronezh State University of Architecture and Civil Engineering The chair of Russian language and cross-cultural communication, PhD, senior lecturer Skuridina S.A.
Russia, Voronezh, tel. +7(473)271-50-48; e-mail: saskuridina@ya. ru
С.А. Скуридина
ВЕТХОЗАВЕТНЫЕ И НОВОЗАВЕТНЫЕ ФОНОВЫЕ ОНИМЫ В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»
В статье рассматриваются ветхозаветные и новозаветные фоновые онимы, используемые Ф.М.Достоевским в романе «Братья Карамазовы».
Ключевые слова: ономастика, фоновые онимы, Ф.М.Достоевский.
S.A. Skuridina
OLD TESTAMENT AND NEW TESTAMENT BACKGROUND ONYMS IN THE NOVEL «THE KARAMAZOV BROTHERS» BY F.M. DOSTOEVSKY
The article sites Old Testament and New Testament background onyms in the novel «The Karamazov brothers» by F.M. Dostoevsky.
Keywords: onomastics, background onyms, F.M. Dostoevsky.
Антропонимы, используемые Ф.М.Достоевским для обозначения главных героев, давно интересуют исследователей, другие же ономастические единицы до сих пор остаются малоизученными, особенно это касается фоновых онимов.
Большое количество ветхозаветных и новозаветных фоновых онимов в романе обусловлено спецификой романа, героями которого являются не только светские -безусловно, знакомые с христианской культурой, - но и духовные лица.
О многих библейских персонажах (Авраам, Сарра, Исаак, Ревекка, Иаков, Лаван) советует читать Зосима [1, т. 14; с. 266].
В учении старца Зосимы содержатся следующие рекомендации: «Не забудьте тоже притчи Господни, преимущественно по Евангелию от Луки <...>, а потом из «Деяний апостольских» обращение Савл а<...>, а наконец, и из «Четьи-Миней» хотя бы житие Алексея человека Божия и великой из великих радостной страдалицы, боговидицы и христоносицы матери Марии Египтяныни...» [1, т. 14; с. 264]. Комментарии к роману рассказывают о жизни Марии Египетской [1, т. 15; с. 566]. Вероятно, введение данных имен в роман обусловлено схожестью судеб героев романа и этих святых: Грушенька, слывущая блудницей, очищается, поверив в искреннюю любовь Алеши к людям, и готова
разделить страдание, выпавшее Мите Карамазову; Алешу Митя Карамазов прямо называет Божьим человеком. Имена святых из наставлений Зосимы, связанные с героями романа, подтверждают мнение о Зосиме как о провидце человеческих судеб.
Образок Варвары-великомученицы надевает Мите г-жа Хохлакова: «Это был крошечный серебряный образок на шнурке, из тех, какие носят иногда вместе с нательным крестом.
- Это из Киева, Дмитрий Федорович, - с благоговением продолжала она, - от мощей Варвары-великомученицы. Позвольте мне самой вам надеть на шею и тем благословить вас на добрую жизнь и на новые подвиги» [1, т. 15; с. 349].
Варвара-великомученица считается заступницей страдающих от огня и на море [1, т. 15, с. 574]. На наш взгляд, благословение образом святой выполняет ту же функцию в романе, что и поклон Зосимы Мите: предсказывает читателю великие страдания, на которые обречен Митя (не случайно в приведенной цитате содержится слово крест, коннотативное значение которого - «судьба, страдания»).
Антропонимы Адам и Ева используется для обозначения далекого прошлого: «все одно продолжают бить, как и при Адаме и Еве-с» [1, т.15; с. 53].
Безусловно, для человека, находящегося в контексте христианской культуры, велико значение образов Иисус Христа и Богородицы. Роман «Братья Карамазовы» открывается эпиграфом, в котором звучат слова Христа: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ев. от Иоанна, 12:24). Ф.М. Достоевский как бы программирует читательское восприятие, которое непременно должно быть связано с образом Христа.
Имя Иисуса Христа возникает в романе, проецируясь на прошлое, настоящее и будущее. Отец Паисий в дискуссии о книге Ивана говорит: «Господь наш Иисус Христос именно приходил установить церковь на земле» [1, т. 14; с. 57]. Как видим, прошлое мыслится как время посещения земли Спасителем. Настоящее в романе для немногих также осенено именем Христа, звучащим в устойчивых оборотах, употребляемых при благословлении: «С тобой Христос. Сохрани Его и тебя сохранит», - так начинает Зосима свое пророчество о предстоящих Алеше исканиях [1, т. 14; с. 72]; «Ну теперь ступайте, Христос с вами!» - так провожает Алешу [1, т. 14; с. 201]. Алеша Карамазов в своих грезах не мыслит жизни без Христа: «.. .будут все как дети Божии и наступит настоящее царство Христово» [1, т. 14; с. 29].
Как видим, именем Христа благословенна жизнь верующих героев романа. Но, кроме героев, живущих во Христе, о Спасителе рассуждают и те действующие лица, которые сомневаются в его существовании или отрекаются от него. Смердяков, выслушав рассказ Григория о солдате, претерпевшем мучения и принявшем смерть, но не перешедшем в ислам, объявляет, «что если этот похвальный солдат был и очень велик-с, то никакого опять-таки, по моему, не было бы греха и в том, если б и отказаться при этой случайности от Христова, примерно, имени и от собственного крещения своего, чтобы спасти тем самым свою жизнь для добрых дел, коими в течение лет и искупить малодушие» [1, т. 14; с. 119]. Иван Карамазов считает, что «Христова любовь к людям есть в своем роде невозможное на земле чудо» [1, т. 14; с. 216]. Вера и неверие в Христа означают в романе веру и неверие в Бога, так как «вместо Бога как трансцендентального существа, Бог Достоевского есть воплощенный Сын Божий, с которым можно разговаривать» [4; с. 74].
В беседах и поучениях старца Зосимы есть рассуждение о том, что «неустанно еще верует народ наш в правду, Бога признает, умилительно плачет», но «не то у высших. Те вослед науке хотят устроиться справедливо одним умом своим, но уже без Христа, как прежде, и уже провозгласили, что нет преступления, нет уже греха. Да оно и правильно по-ихнему: ибо если нет у тебя Бога, то какое же тогда преступление?» [1, т. 14; с. 286]. По мысли Зосимы, отречение от Христа грозит тем, что люди «зальют мир кровью, ибо кровь зовет кровь» [1, т. 14; с. 288]. А Иван Карамазов как раз и рисует картину мира, который покинут Богом, в главе «Великий инквизитор». Зосима видит спасение России и мира в братстве: «Были бы братья, будет и братство, а раньше братства никогда не разделятся.
© Скуридина С.А., 2014
Образ Христов храни, и воссияет как драгоценный алмаз всему миру...» [1, т. 14; с. 287]. Не случайно и роман называется «Братья Карамазовы», герои которого - братья, негативно или позитивно воспринимающие Христово слово, отмеченные схожестью или различием с образом Христа.
Как утверждают многие исследователи, образ Алеши несет в черты образа Сына Божия. Д.Э. Томпсон отмечает это, начиная со сцены, когда Софья Ивановна протягивает маленького Алешу «к образу как бы под покров Богородице.» [1, т. 14; с. 18] [4; с. 86-87]. Образу Алеши, соотносимому с Христом-младенцем, противопоставлен в романе образ младенца, соотносимому с Антихристом - образ Смердякова, рожденного от «бесова сына». Кроме того, противопоставлен Христос-Алеша и Ракитину, фамилия которого ассоциативно соотносится с именем Иуды, да и сам Ракитин проводит многозначительную параллель: «Да ведь ты не Христос, а я не Иуда» [1, т. 14; с. 325]. Наконец, называние Алеши князем [1, т. 14; с. 314-316], отмеченное Д.Э.Томпсоном, вновь вызывает исследуемую параллель Христос - Алеша [4; с. 300]. В связи с этим вспоминается называние Мышкина в романе «Идиот» - князь Христос.
Соотнесение Алеши с образом Христа имеет давнюю традицию. Однако с образом Христа соотносится и образ Мити, обреченного на страдание. Д.Э.Томпсон рассматривает Иисуса Христа как центральную фигуру в системе поэтики памяти [4; с. 264-305].
Особое понимание Иисуса Христа у Коли Красоткина. Беседуя с Алешей Карамазовым, он говорит об Иисусе Христе: «Это была вполне гуманная личность, и живи Он в наше время, Он бы прямо примкнул к революционерам и, может быть, играл бы видную роль. Это даже непременно» [1, т.14; с. 500-501]. В своих убеждениях Коля Красоткин ссылается на авторитет Белинского.
Именем Христа в романе проверяются намерения героев. Человек, отрекающийся от имени Сына Божия, способен на любые преступления (Смердяков и Иван). Людям, верящим во Христа, в будущее Христово царство, отводится функция спасения мира, объединения его в братство Христово, где, если перефразировать знаменитые слова романа, каждый будет сторожем брату своему.
Образ Богородицы вводится в роман в уже упоминаемой нами сцене определения Алеши под покров Богородицы. Богородица - это Mater Dolorosa (Скорбящая Богоматерь), обнимающая крест, на котором распят ее сын [1, т.14; с. 37]. Образ Скорбящей Богоматери, а не какой-либо другой, обусловлен теми характеристиками мира, в котором живут герои романа: это мир в преддверии катастрофы, мир, в котором нет духовного единства, мир, где вера уступает безверию.
Не мог не упомянуть Ф.М.Достоевский любимую им книгу Иова, которую любил читать Григорий [1, т.14; с. 89]. В письме жене от 10 (22) июня 1875 г. Ф.М. Достоевский рассказывает: «Читаю книгу Иова, и она приводит меня в болезненный восторг: бросаю читать и хожу по часу в комнате, чуть не плача. <.> Эта книга, Аня, - странно это - одна из первых, которая поразила меня в жизни, я был еще тогда почти младенцем!» [1, т.29, кн.2; с. 43]. По мнению С.Л. Шаракова, «образ праведного Иова служит развитием темы верности» [5; с. 396].
В романе «Братья Карамазовы», где один брат предает другого, не могло не возникнуть имя первого братоубийцы Каина. Иван Карамазов, не желая оставаться больше у Федора Павловича, решает уехать и говорит Алеше, обеспокоенному конфликтом отца и Мити: «Сторож я, что ли, моему брату Дмитрию? <...> Каинов ответ Богу об убитом брате, а?» [1, т.14; с. 211]. Иван приводит слова, которые Каин сказал Богу, когда убил Авеля (Бытие, 4:4).
Мадонна, идеал Содомский - символы, используемые для называния добра и зла, нравственной красоты и безобразия [1, т.15; с. 543].
Женщину, плачущую по сыну Алеше, старец Зосима сравнивает с «древней Рахилью», как бы обобщая материнские страдания в образе «верующей бабы», пришедшей в монастырь: «Это древняя «Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться, потому что их нет», и таковой вам, матерям, предел на земле положен» [1, т.14; с. 46]. Обобщенный образ Рахили-матери, оплакивающей своих детей, содержится у пророка Иеремии и у евангелиста Матфея: «Иеремия, изображая бедствия и пленение Иудеев,
представляет Рахиль как праматерь Израильтян, осиротевшую и безутешно плачущую о сынах своих, ибо их не стало» (Иер., XXXI, 15). Евангелист Матфей, указывая в этом печальном событии образ другого печального события, а именно избиение Иродом вифлеемских младенцев, повторяет слова пророка, применяя их к настоящему событию, -дети Вифлеемские принадлежали к потомству Рахили, и она, как мать их, безутешно плачет, потому что их нет» (Мф., II, 18) [2; с. 599]. А.Г. Достоевская говорит, что слова Рахили ее муж слышал в Оптиной пустыни из уст старца Амвросия [3; с. 67].
Вавилонская башня выступает символом безверия людей. Великий инквизитор, беседуя с Христом, говорит: «На месте храма твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет со своею башней!» [1, т.14; с. 235].
Святодух - слово, созданное Ферапонтом, по значению не совпадающее со словосочетанием Святой Дух: «То святый дух, а то Святодух. Святодух иное, тот может и другой птицею снизойти: ино ласточкой, ино щеглом, а ино и синицею» [1, т.14; с. 154]. Последние слова противопоставляют Святодуха Святому Духу по форме своего проявления: Святой Дух слетает в виде голубя, а Святодух любой птицей.
Наряду с библейским онимами в романе встречаются онимы духовных лиц, являющихся представителями разных христианских конфессий.
Повествуя о старчестве, рассказчик говорит, что возрождено оно было «у нас опять с конца прошлого столетия одним из великих подвижников (как называют его) Паисием Величковским и учениками его...» [1, т.14; с. 26]. Ф.М. Достоевский знал о жизни этого подвижника из книги Парфения («Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой земле постриженика Святой горы Афонской инока Парфения»), которая была у писателя [3; с. 44].
Имя папы Григорий Седьмой выступает для обозначения крайне радикальных взглядов. Связано это с деятельностью папы Григория Седьмого, считавшего, что церковь должна стоять выше государства. О философской доктрине Ивана Карамазова Миусов говорит: «Это папе Григорию Седьмому не мерещилось!» [1, т.14; с. 61].
Рассказав легенду о Великом инквизиторе, Иван говорит Алеше: «Ну иди теперь к твоему Pater Seraficus, ведь он умирает.» [1, т.14; с. 241]. Словосочетание привлекает внимание Алеши: «Pater Seraficus» - это имя он откуда-то взял - откуда? - промелькнуло у Алеши. - Иван, бедный Иван, и когда же я теперь тебя увижу. Вот и скит, Господи! Да, да, это он, это Pater Seraficus, он спасет меня. от него и навеки!» [1, т.14; с. 241]. По свидетельству ученых, Pater Seraficus восходит к заключительной сцене трагедии Гете «Фауст». Следует учесть, однако, что Pater'ом Seraficus'ом именуют Франциска Ассизского (1181 или 1182-1226). Он, как повествует его житие, после продолжительного уединения и поста увидел серафима, который нанес ему раны, подобные крестным ранам Христа (отсюда: Seraficus - серафический). В устах Ивана слова «Pater Seraficus» прежде всего - выражение почтения по отношению к своему противнику, старцу Зосиме. В то же время они свидетельствуют о том, что для западника Ивана нет разницы между католицизмом и православием [1, т.15; с. 564].
Имя Иоанна Милостивого упоминается в главе «Бунт» в связи с раздумьями Ивана Карамазова о любви человека к другому человеку: «Я читал вот как-то и где-то про «Иоанна Милостивого» (одного святого), что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег с ним вместе в постель, обнял его и начал дышать в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его. Я убежден, что он это сделал с надрывом лжи, из-за натащенной на себя эпитимьи» [1, т.14; с. 215]. История, рассказанная Иваном Карамазовым, касается не Иоанна Милостивого, а Юлиана Милостивого. По мнению комментаторов, называя вместо Юлиана имя Иоанн, Иван побуждает читателя сопоставить некоторые факты из жития Юлиана с событиями, разыгравшимися в романе в дальнейшем: самый страшный грех, который совершил святой и который всю жизнь потом старался искупить, был грех отцеубийства [1, т.15; с. 551].
Имя христианского подвижника Исаака Сирина на страницах романа возникает несколько раз. Характеризуя слугу Григория, рассказчик сообщает что он «добыл откуда-то список слов и проповедей «богоносного отца нашего Исаака Сирина», читал его упорно и многолетно, почти ровно ничего не понимал в нем, но за это-то, может быть, наиболее ценил и любил эту книгу» [1, т.14; с. 89]. Книгу Исаака Сирина держит у себя Смердяков. Знаменательно, что деньги, данные Смердяковым во время его рассказа Ивану о преступлении, накрываются книгой с названием «Святого отца нашего Исаака Сирина слова»: Иван Федорович успел машинально прочесть заглавие» [1, т.15; с. 61]. Исааку Сирину принадлежат следующие слова, приводимые в комментариях: «Нет греха непростительного - кроме греха нераскаянного» (Исаак Сирин. Слова подвижнические. М., 1858, с.12) [1, т.15;. с. 533]. Многие ученые считают, что книга Исаака Сирина не случайно есть у Смердякова: этот подвижник молился за всех, включая бесов. Смердяков как будто бы надеялся, что и за него, самоубийцу, кто-нибудь будет молиться.
Ветхий Завет упоминается в качестве источника драматических представлений, разыгрываемых в «допетровскую старину» [1, т.14; с. 225].
Евангелие от Луки - одно из канонических Евангелий. Оно содержит большее, в сравнении с другими, количество притч. Некоторые притчи легли в основу сюжета романа, например, притча о дележе наследства [1, т.14; с. 566].
Ферапонт у тела старца Зосимы говорит: «Над ним заутра «Помощника и покровителя» станут петь - канон преславный, а надо мною, когда подохну, всего-то лишь «Кая житейская сладость» - стихирчик малый» [1, т.14; с. 303]. Ф.М. Достоевский сам комментирует слова Ферапонта: «При выносе тела (из келии в церковь и после отпевания из церкви на кладбище) монаха и схимонаха поются стихиры «Кая житейская сладость.». Если же почивший был иеросхимонахом, то поют канон «Помощник и покровитель».» [1, т.14; с. 303].
По книге «Сто четыре священные истории ветхого и нового завета» учился читать не только Зосима [1, т.14; с. 264], но и сам Ф.М. Достоевский[3; с. 68].
Таким образом, ветхозаветные и новозаветные онимы, являющиеся фоновыми, отражают специфику романа, герои которого проповедуют, избирают «жизнь во Христе» (Алеша и Митя Карамазовы) или же отказываются от нее (Смердяков).
Библиографический список
1. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30-ти тт. Л.: Наука, 1972-1988.
2. Библейская энциклопедия / Труд и изд. Архимандрита Никифора. М., 1891.
3. ГроссманЛ.П. Семинарий по Достоевскому.Материалы, библиография и комментарии. М., 1923.
4. Томпсон Д.Э. «Братья Карамазовы» и поэтика памяти / Д.Э.Томпсон; пер. с англ. Н.М.Жутовской и Е.М.Видре. СПб: Академический проект, 2000. 344с. (Серия «Современная западная русистика», т. 28).
5. Шараков С. Л. Идея спасения в романе Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы» // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. науч. тр. / Петрозавод.гос.ун-т; отв.ред. В.Н. Захаров. Вып.3. Петрозаводск, 2001. (Проблемы исторической поэтики; Вып. 6).
References
1. Dostoevsky F.M. Completed works: In 30 vol. L.: 1972-1988.
2. Biblical encyclopedia / Ed. by archimandrite Nikephoros. М., 1891.
3. Grossman L.P. Seminar on Dostoevsky. Material, biography and comments. М.: 1923.
4. Thompsom D.E. «The Karamazov brothers» and memory poetics. SPb.: 2000. 344 p.
5. Sharakov S.L. The idea of salvation in the novel «The Karamazov brothers» // Gospel
text in Russian literature of 18-20 cent.: quotation, allusions, motives, plot, genre. Vol. 3.
Petrozavodsk, 2001.
