CC BY
133
тивные изменения значения галлицизма влияет обратный процесс - детерминологизации: из военной сферы в бытовую или строительно-
транспортную.
Суммируя вышеизложенное, можно прийти к выводу, что в пушкинский период отмечаются лексические новообразования у различных лексем, в то же время на протяжении второй половины XIX века наблюдается исчезновение из языка значений, функционировавших с различной степенью интенсивности в первой трети XIX века.
Список литературы
1. Большой словарь иностранных слов. - М.: ЮНВЕС, 2004.
2. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - 2-е изд., испр. и значит. умн. по рукописи авт. - СПб. - М., Вольф, 1881.
3. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - М.: Русский язык, 1989 - 1990.
4. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 6 т. - М.: Гос. изд-во худож. лит., 1950. - Т. 5.
5. Пушкин А. С. Соч.: в 3 т. - М.: Гос. изд-во худож. лит., 1954. - Т. 3.
6. Словарь Академии Российской: в 6 ч. - СПб.: При имп. Акад. Наук, СПб., 1789-1790.
7. Словарь русского языка XVIII века. Вып. 1-9. - Л.: Наука, 1984-1997.
8. Яновский Н. М. Новый словотолкователь, расположенный по алфавиту, содержащий разные в российском языке встречающиеся иностранные речения и технические термины, значении которых не всякому известно: в 3 ч. - СПб., при Императорской Академии наук, 1803-1806.
9. Dauzat A. Dictionnaire etymologique de la langue fran9aise. - Paris, 1961.
10. Dictionnaire de l’academie fran9aise. - Lyon, 1777. - Т. 1-2.
11. Dictionnaire national ou dictionnaire universel de la langue fran9aise. - Paris, 1861. - Т. 1-2.
А. В. Красушкина
Вещи с именами и люди без имен:
ономастическая лексика в сборнике «Физиология Петербурга»
В статье анализируется система имен собственных в художественном пространстве сборника «Физиология Петербурга», рассматриваемом как единый текст. Автором выявляются особенности употребления топонимов и антропонимов в петербургском тексте натуральной школы, анализируются взаимоотношения в системе «человек -вещь».
Ключевые слова: «Физиология Петербурга», натуральная школа, физиологический очерк, имена собственные, художественное пространство.
Успешный издательский проект Н. А. Некрасова - альманах «Физиология Петербурга» (1845), составленный из небольших очерков молодых литераторов, - надолго стал предметом критических и научных споров о
298
значении натуральной школы, ее роли в становлении русского реализма, этапах ее развития, составе участников, формах организации, методологии и т.д. Подобные дискуссии зачастую переходили в полемику о путях развития русской литературы и оставляли в стороне вопросы поэтики «Физиология Петербурга». В какой-то мере этому способствовало и признание невысокой художественной ценности большинства очерков сборника. На то, что составители альманаха «совершенно чужды притязаний на поэтический или художественный талант» [12, с. 40] указал в программном «Вступлении» сам идеолог новой школы В. Г. Белинский.
Современное литературоведение рассматривает беллетристику как самоценное литературное явление [3, с. 113], поэтому обращение к творчеству писателей натуральной школы середины 40-х годов XIX века приобретает особую актуальность. Данная статья посвящена одному из аспектов поэтики - вещному миру - категории, непосредственно связанной с основной проблематикой натуральной школы - взаимоотношениями человека и среды. Рассматривая «Физиологию Петербурга» как целостный текст, мы предпринимаем попытку исследовать функционирование единства «человек - вещь» в художественном пространстве альманаха, важное значение имеет при этом система имен собственных.
Вслед за такими исследователями, как В. Н. Топоров, А. Г. Цейтлин, А. И. Белецкий, Ю. Б. Борев, Е. Р. Коточигова под вещью, или предметом в литературном произведении мы понимаем любую вещь, сделанную руками человека и предназначенную для удовлетворения его насущных потребностей. Таким образом, в поле нашего зрения оказываются вещи, которые можно объединить в следующие тематические единства: дом как строение, интерьер, одежда, транспорт, домашняя утварь, еда, деньги и проч.
В вошедшем в «Физиологию Петербурга» очерке «Александринский театр» Белинский, рассуждая о названиях пьес на русской театральной сцене - «драматической фабрике», замечает, что «фабрики всегда узнаются по штемпелю» [12, с. 186]. Название сборника содержит такой «штемпель», топоним «Петербург», который ограничивает пространственные рамки художественного мира пределами одного города. Кроме того эта локализация повторяется в названиях семи из одиннадцати произведений сборника: «Петербург и Москва», «Петербургский дворник», «Петербургские шарманщики», «Петербургская литература», «Петербургский фельетонист», «Петербургские углы», «Петербургская сторона», «Омнибус. Сцены из петербургской дачной жизни». В четырех оставшихся произведениях прикрепленность действия к Петербургу либо сразу заявлена в тексте (например, начало «Лотерейного бала» Григоровича), либо становится понятна по упоминаемым в них реалиям (магазин Кинчерфа и Галерная улица в «Чиновнике» Н. Некрасова и проч.).
В. Н. Топоров, размышляя о специфике Петербургского текста, к которому, несомненно, относится и «Физиология Петербурга», отмечал, что
299
этот текст неизменно включает в себя такие особенности города, как планировка, характер застройки, дома, улицы и т.п. [11]. Однако художественное воспроизведение городских реалий писателями натуральной школы имеет свою специфику. С одной стороны, в изображении действительности писатели руководствовались художественными принципами Н.В. Гоголя, воплощенными в его «Петербургских повестях». Существенной чертой гоголевского Петербурга Г.А. Гуковский считал то, что «Гоголь совершенно не дает никаких черт архитектуры города, вообще его внешнего вида. Между тем он немало описывает город» [2, с. 248]. Под «описанием» в данном случае исследователь понимает изображение писателем города через изображение людей и их социальных взаимоотношений [2, с. 248249]. Подобные «описания» встретим мы и в «Физиологии Петербурга», в очерках которой образ Петербурга создается с помощью «нанизывания» описаний людей - представителей различных петербургских социальных типов: шарманщиков, дворников, чиновников и проч.
С другой стороны, авторы сборника сознательно ставили перед собой задачу максимально подробного, панорамного изображения жизни города, выбрав для этого жанр физиологического очерка и ориентируясь в этом на традиции английских и французских очеркистов-«физиологов» (очерки О. Бальзака 30 - 40-х годов XIX века, «Очерки Боза» Ч. Диккенса, «Картины Парижа» С. Мерсье, «Антенский пустынник» Г. Жуи, альманахи «Париж, или Книга ста одного», «Новая картина Парижа», «Французы в их собственном изображении», «Бес в Париже» и др.).
В соответствии с этим «Физиология Петербурга» пестрит топонимическими петербургскими подробностями - названиями районов и улиц, магазинов, рынков, театров и проч. Так, открывающий сборник очерк
В.Г. Белинского «Петербург и Москва» дает подробный анализ архитектурных особенностей обеих столиц, характера расположения зданий и планировки улиц, соотнося это с менталитетом петербургских и московских жителей.
Подобное сравнение центра столицы с одним из ее районов, Петербургской стороной, является важным мотивом одноименного очерка Е.П. Гребенки. Писатель скрупулезно перечисляет название улиц Петербургской стороны, удивляясь их пестроте: «вы ... увидите несколько улиц Гребенских, Дворянских, Разночинных, Зеленых, Теряеву, Подрезову, Плуталову, Одностороннюю, Бармалееву, Гулярную; там есть даже Дунькин Переулок и множество других с престранными кличками, есть даже улица с именем и отчеством Андрей Петрович!» [12, с. 115]. Как минимум два из перечисленных Гребенкой названий связаны с человеческими именами. Более того, автор сообщает читателю «народную легенду» о том, откуда улица «Андрей Петрович, или Андрей Петровой» получила свое название [12, с. 117].
В сборнике мы встречаем улицы, предметы одежды и интерьера, театральный реквизит с человеческими именами, однако большинство из его
300
многочисленных героев-людей не имеет имен. Это можно объяснить тем, что бесстрастные «фотографы» Петербурга, авторы очерков-дагерротипов ставили своей целью создать множество портретов жителей этого города. На страницах сборника мы встретим сотни людей: это шарманщики, дворники, актеры, поэты, купцы, чиновники, пьяницы, которые в большинстве случаев интересны писателям как представители социальных типов, а не как личности. Однако, обратив пристальное внимание на взаимоотношения человека и вещи в контексте сборника, можно увидеть и дополнительные смыслы.
Очерк Д. В. Григоровича «Петербургский шарманщик» становится яркой иллюстрацией такой особенности петербургского пространства, как «театральность», которую Ю. М. Лотман определял как «условность», заменяющую существование «как бы существованием» [5, с. 321]. Григорович называет улицы сценой, а дома - декорациями, и шарманщик здесь -всего лишь исполнитель «роли», путешествующий со своими нехитрыми реквизитами: «высокий ящик, покрытый зеленым сукном <...>, виола с бесконечным скрипом и плясом хозяина и, наконец, флейта или кларнет -вот средства, с какими впервые дебютирует шарманщик на своей обширной и богатой разнообразными декорациями сцене - на улицах» [12, с. 87]. Роль одна, а ее исполнителей много, это позволяет писателю разделить бродячих музыкантов на разряды, указать на особенности представителя каждого из них, описать их быт и жилище, т.е. создать тип петербургского шарманщика. Как выясняется, различия между этими людьми лишь в том, откуда они прибыли в Петербург (главы «Разряды шарманщиков», «Итальянские шарманщики», «Русские и немецкие шарманщики»). Характер человека напрямую связан с географией, а его национальность и род деятельности заменяют ему имя.
На этом фоне необычайно жизненно показаны вещи, театральный реквизит - куклы, которые привлекают внимание публики: «они вошли на двор, вот уже заиграли какой-то вальс и раздался пронзительный крик Пу-чинелла» [12, с. 100]. В ходе представления куклы - Пучинелла, Петрушка - показаны в различных ситуациях (поиски работы, сватовство, болезнь) эмоционально и ярко, в противопоставление людям, шарманщикам, которые выглядят довольно угрюмо: «один из них, высокий мужчина флегматической наружности, лениво повертывал ручкою органа и едва передвигал ноги; другой, навьюченный ширмами, бубном и складными козлами, казалось, перестал уже и думать об усталости» [12, с. 99]. Показательны в этом плане слова современного исследователя кукольного театра о том, что «музыканта можно без преувеличения считать вторым после Петрушки героем народной кукольной комедии» [7, с. 88.] (курсив мой. -А.К.). При всей своей важности (без человека не было бы ни представления, ни музыки), человек оттеснен на второй план вещью - куклой, которая не только обладает именем, известным всем и каждому, но и имеет
301
человеческие черты характера, индивидуальность («он чудак, криклив, шумлив, забияка» [12, с. 101], «буян, сумасброд, безбожник» [12, с. 103]), а к концу представления совсем выходит из-под контроля хозяина («человеческая власть не в состоянии унять его» [12, с. 103]). Однако Пучинелла похож на человека, он имеет имя, в то время как в «Физиологии Петербурга» мы находим примеры того, как человека замещают вещи совершенно иного рода. Например, описывая домашние «балы» на Петербургской стороне, Гребенка пишет: «Она (девица. - А.К.) то погрозит пальцем на розовое платьице, то сделает гримасу вицмундиру, то поглядит на синий фрак и значительно сведет на него глаза на хозяйскую дочку и заиграет галопад: все закружится, запляшет, и синий фрак галопирует с хозяйской дочкой» [12, с. 126]. С одной стороны, метонимия в приведенном фрагменте передает суету и пестроту «галопада», который танцуют в тесной квартирке на Петербургской стороне. С другой стороны, показательно, что хозяйская дочка предпочитает солидный «синий фрак» «вицмундиру», не обращая внимания на какие-либо иные достоинства их обладателей.
Именует людей по их одежде и Белинский, рисуя театральных зрителей: «Тут вы увидите и модные фраки с желтыми перчатками, и удалые венгерки, и пальто, и старомодные шинели с воротничками, и бекеши, и медвежьи шубы, и шляпки, и картузы, и чуть не колпаки, и шляпки со страусовыми перьями, и шапочки на заячьем меху, головы с платками парчовыми, шелковыми и ситцевыми» [12, с. 171]. Метонимия обнажает истинную сущность зрителя, мало отличающегося от предмета одежды -вещи. Несомненно, слова А. К. Воронского о том, что в «Невском проспекте» Гоголя «люди исчерпываются какою-либо внешней подробностью и для того, чтобы изобразить человека, довольно указать на нее, не заглядывая вовнутрь» [1], применимы и к очерку Белинского, и к другим произведениям «Физиологии Петербурга».
Герой очерка Н. А. Некрасова «Петербургские углы» называет одного из жителей трущоб, бывшего учителя «зеленым господином», поскольку видит его в «светло-зеленой, в рукава надетой шинели, без воротника». Это ироническое прозвище в то же время очень метко определяет героя: он зеленый, как «зелено вино», он находится во власти «зеленого змия». Вещи: и шинель, и вино - дает имя человеку, который потерял свое собственное имя (недаром бывший учитель очень удивляется, когда один из старых знакомых называет его «Григорием Андреичем»). Однако не все жители «углов» стесняются своих имен. Глазами героя Некрасова - молодого Тростникова читатель видит множество вывесок, которыми пестрят ветхие дома: «Ат даеца, внаймы угал, на втором дваре, впадвале, а о цене спрасить квартернай хазяйке Акулины Федотовне» [12, с. 133]; «из иностранцев Трофимов; русская привилегированная экзаменованная повивальная бабка Екатерина Брагадини; <...> Александров в приватности Куприянов» [12, с. 132]. Каждая из таких вывесок была снабжена соответ-
302
ствующей картинкой (сапог, ножницы, колбаса, окорок, диван, самовар с изломанной ручкой, мундир и проч.), которая должна была передавать содержание неграмотным жителям столичных трущоб. Текст же, по-видимому, составлялся с учетом представлений бедняков об интересах более состоятельных (образованных) людей: употребление имени и фамилии придает авторитет, говорит о профессиональной репутации человека. Эта цель заслоняет и для поставщика услуги, и его клиента очевидный алогизм подобных объявлений, ранее подмеченный Г оголем (вывеска «Иностранец Василий Федоров» в «Мертвых душах»).
Следует отметить, что рассматривая сборник «Физиология Петербурга» как единый текст, мы учитываем своеобразие каждой из его частей. Героем очерков первой части сборника является «маленький человек», причем «маленьким» его делает социальное положение и конкретный «адрес» проживания («углы»). Герои второй части альманаха - это те же «маленькие» (по положению на общественной лестнице столицы) люди. Однако в отличие от персонажей очерков первой части, безропотно принимающих свое положение в социальной иерархии Петербурга, героям Кульчицкого, Некрасова, Григоровича, Панаева свойственны мещанские амбиции, претензии на «светскую», более обеспеченную и потому недоступную жизнь. Иллюзию такой жизни герои очерков создают во многом при помощи вещей и связанных с ними обычаев, которые перенимаются ими из бытового уклада иных чинов и сословий.
Пример этого находим в рассказе Григоровича «Лотерейный бал». Стремление чиновников не называть вещи своими именами, то самое театральное переименование подчеркнуто в рассказе тем, что подержанные вещи из лавки умершего брата Крутобрюшкова при помощи новых названий-имен «превращаются» в драгоценности; вместо своих фамилий многие участники лотереи сочиняют аллегорические надписи (счастливец, адье ман шер ами, мое почтенье); разбавленный чаем ром зовется пунштиком; двуспальная кровать хозяев именуется Фермопильским ущельем. При помощи такого имени хозяева тесной квартирки пытаются «завуалировать» присутствие кровати, занявшей весь коридор между двумя комнатами. Вспомним в этой связи, замечание Ч. Диккенса, что «кровать, как ее ни украшай, истинную природу ее ничем не скрыть, словно она сама желает ясно дать понять, что она - кровать и ничто иное» [4, VII, с. 247].
Герои очерка-сценки «Омнибус» Говорилина (А. Я. Кульчицкого) вместо имен имеют характеристики, прямо указывающие на их социальное положение, профессию или доминирующую черту натуры: Дама средней руки, Чиновник, Кондуктор, Кучер, Скромная девица, Чувствительная дама. Однако преобладает характеристика персонажей по внешним признакам, причем чаще всего с помощью принадлежащих им вещей: Господин в очках, Господин с палкой, Господин с стеклышком, Господин в чалме. В некоторых случаях описание внешности сочетается с характеристикой со-
303
циального статуса героя (Купец-борода, Офицер с длинными усами). Заметим, что именуя своих персонажей подобным образом, Кульчицкий пользуется приемом, достаточно распространенным среди очеркистов того времени. Так, героями «Омнибусов» Диккенса были «желчный старичок с пудреными волосами», «полный господин в белом шейном платке», старичок с зонтиком, «джентльмен с зеленым чемоданом - благородной наружности, но весьма обтрепанного вида» и проч. [4, I, с. 202-206] И сами герои, и ситуация, лежащая в основе его очерка (конфликт в общественном транспорте), изображены Диккенсом иронически. Также иронически характеризует своих персонажей и Кульчицкий.
Безымянным остался Чиновник, которому посвящен одноименное произведение Некрасова, которое можно назвать физиологическим очерком в стихах. Однако при помощи топонимов автор подчеркивает, насколько широк «ареал обитания» этого человеческого типа. Его представителей можно встретить «от "Москвы родной" до Иртыша, / От "финских скал" до "грозного Кавказа"» [12, с. 192].
В свете нашей темы примечателен отрывок про гнев Чиновника по отношению к авторам сатирических произведений. Герой «С досады пил (сильна была досада!) / В удвоенном количестве чихирь / И говорил, что авторов бы надо / За дерзости подобные - в Сибирь!.. [12, с. 193-194]. Для Чиновника, рассуждающего об этом за чашкой любимого напитка, чихиря, эта вещь, символизирующая благосостояние и размеренную жизнь обывателя, - гораздо важнее человеческой жизни, стоящей за топонимом «Сибирь». Чтобы показать это, поэт использует рифму «чихирь» - «Сибирь». В будущем «подпольный человек» Достоевского не побоится заявить о таком эгоизме и погруженности человека в быт без эвфемизмов и от первого лица: «Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить» [5, V,
с. 174].
Отметим, что упоминание в «Чиновнике» Некрасова о магазине немецкого портного Кинчерфа («У Кинчерфа заказывал одежду» [9, с. 189]), вновь возвращает нас к театральности петербургского пространства, воплощенного в тексте «Физиологии Петербурга». В этом магазине, по свидетельству Некрасова, заказывают одежду преимущественно чиновники и актеры. Действительно, чиновники (так же, как шарманщики, водовозы, дворники и другие персонажи очерков натуральной школы) являются своего рода актерами в «театральном» пространстве Петербурга.
По этой причине герой очерка Панаева «Петербургский фельетонист», переезжая из Москвы в Петербург, меняет внешний вид: он обзаводится прической от Фаге, галстуком от Чуркина, шляпой от Фалалеева, перчатками от Оленя, сюртучком работы портного под вывеской «Au Journal» и
т. д. Покупка вещей «с именами» не случайна: именно такие вещи подчеркивали успешность человека в Петербурге, его финансовую состоятельность. Зато сам фельетонист Панаева фактически не имеет имени: он
304
скрывается под псевдонимом «светский человек», и лишь однажды его приятель-актер называет его «Петей-плутом» («Ты плут, Петя, а? Право, плут!» [12, с. 266]). Как и большинство героев «Физиологии Петербурга», номинированных в зависимости от их профессии, социального статуса или внешнего вида, он навсегда «заклеймен именем фельетониста» [12, с. 264265]. По справедливому наблюдению Е. К. Созиной, в «физиологиях» натуральной школы «"лица" людей редуцируются», в то время как «место имеет обычно полное имя» [9, с. 126]. Как мы увидели, не только место, но и бытовые вещи, в частности, предметы одежды в «Физиологии Петербурга» наделены именами.
Отношения между «безымянными» людьми, по существу, безличные, анонимные - таковы, например, отношения между фельетонистом и книгопродавцом или человеком, названным в очерке Панаева «литературным фактором». Не таковы отношения между человеком и приобретенной им вещью «с именем», которое есть, по выражению одного из исследователей, «первый шаг в обнаружении лица» [8, с. 142]. Вещь, названная человеческим именем, тем самым приобретает лицо и «дает» это лицо своему обладателю. Иными словами, «именуемая» вещь преодолевает свою «вещность» и в известной степени уравнивает свои права с человеком.
Следует особо сказать о тех героях сборника, которые имеют собственные имена. Жители Петербургской стороны, изображенные Гребенкой, - это маленькие люди с именами Иван Иванович, Иван Петрович, Петр Петрович, Дмитрий Дмитриевич и проч. Каждый из них является «образцовым» представителем «туземцев» этого района, одним из множества бедных людей, трагедию которых впоследствии изобразит Достоевский в судьбе Горшкова. Имя словно скрывает индивидуальность людей, подчеркивая «типичность» персонажей. Так, используя имя «Иван Иванович» употребляется автором очерка как название профессии в общем рассуждении о несправедливости жизни людей на Петербургской стороне: «Переплетчик ходит зимой в бекеше с пятисотным бобром на воротнике, а Иван Иванович в холодной шинелишке, купленной за 50 рублей на Апрак-сином Дворе» [12, с. 129].
Герой очерка Казака Луганского (В. И. Даля) - петербургский дворник Григорий выполняет специфические обязанности, на которые В.Г. Белинский в очерке «Петербург и Москва»: «В противоположность Москве, огромные домы в Петербурге днем не затворяются и доступны и через ворота, и через двери; ночью у ворот всегда можно найти дворника или вызвать его звонком, следовательно, всегда можно попасть в дом, в который вам непременно нужно попасть» [12, с. 56]. Роль Григория состоит в том, чтобы, с одной стороны, обеспечивать круглосуточный доступ посетителей в дом, а с другой, - охранять «свою» территорию от нежелательных гостей. Колокольчик у ворот, названный «зловещим», звенит даже ночью, напоминая о «привязанности» дворника к месту, «двору». Кровать в ком-
305
нате героя, которая ночью «оживала вся, питаясь тучностью нашего дюжего дворника» [12, с. 76] (то есть была населена насекомыми), не дает ему спать. Этот предмет, предназначенный для отдыха человека, предстает в совершенно противоположной функции, «успокаиваясь» только тогда, когда звенит колокольчик. Ряд вещных деталей (метла, которой дворник орудует прямо под ногами прохожих, гайка, ставшая причиной ссоры с извозчиком, переодевание героя кучером) показывают, что дворник чувствует себя пленником окружающего пространства. Можно говорить о том, что образ дворника у Даля мифологизирован: это томящееся под землей (в подвале) существо, которое обязано поддерживать чистоту улиц, и поэтому само живет в грязи, которое обязано хранить покой жителей дома, и поэтому само никогда не спит. На это работает и имя персонажа: «Григорий» в переводе с древнегреческого означает «бодрствующий», «бдительный» [10, с. 128].
Более распространенный прием типизации использует автор «Лотерейного бала» Д. В. Григорович, герои которого носят «говорящие» имена и фамилии, маркирующие основное качество персонажа: предприимчивый чиновник Фома Фомич Крутобрюшков, начальник Александр Петрович Цвиркуляев, экзекутор Акула Г ерасимович Ершов, тучный бухгалтер Сила Мамонтович Буслов, скептик Михайла Михайлович Желчный, пьяница Вакх Онуфриевич Петерка, музыкант Аполлон Игнатьевич, франт Петр Петрович Кувырков. Напротив, смысловой диссонанс возникает от восприятия образов дочерей главного героя - «чувствительной» Веры, красивой, но глупенькой Надежды и ветреной кокетки Любови, а также его супруги, скупой хамки Софьи Ивановны. В этом случае сравнение имени с описанием характера и поведения героя делают персонажей и происходящие события гротескными и карикатурными.
Данные антропонимы не позволяют говорить об авторском сочувствии или симпатии к кому-то из персонажей, подчеркивают основные качества этих людей: корысть, жадность, зависть, духовную пустоту. В этом смысле показательны встречающиеся в сборнике названия книг, картин, журналов, музыкальных произведений, словом, всего того, что можно включить в категорию «искусство». Литература, музыка, театр, повышенный интерес к которому ни в коей мере нельзя объяснить тягой героев «Физиологии Петербурга» к настоящему искусству, воспринимаются в таком обществе как забава; поэтому и книги, и картины, и музыкальные инструменты функционируют в сборнике только как вещи, вне своего художественного содержания. Даже в тех случаях, когда применимо понятие художественности, появляется карикатурность. Так, классическая музыка (вальс Ланнера) и фольклор (французская песня «Мальбрук в поход собрался», русская «Лучинушка») в художественном пространстве сборника звучит исключительно в исполнении охрипшей шарманки. Стены жилищ маленьких людей украшены дешевыми лубочными картинками
306
(«Торжество Мардохея», «Аман у ног своей любовницы», «Мужики Долбило и Г воздило, побивающие французов», «Вид города Сызрани», «Портной в страхе» и проч.) и портретами «значительных людей» - начальников, Наполеона, генералов Платова и Блюхера, вместе с которыми в темные жилища обитателей петербургских углов проникает строгая регламентированность петербургской общественной жизни.
Изображая людей, предпочитающих проводить время за чтением «Полицейской газеты» или романов вроде «Любовь негра, или Черный, каких мало белых», наслаждающихся песнями «Ух, взбрунтило фортепьяно... », «По всей деревне Катенька» или «Ну, Карлуша, не робей», авторы достигают не только комического эффекта, но и рисуют красочную картину современного состояния культуры.
Мы отметили лишь общие особенности употребления ономастической лексики в сборнике, на наш взгляд, требуется отдельное исследование механизма переименования и пародии. Однако проанализированные топонимы и антропонимы, их тесная связь с художественным единством «человек - вещь» позволяют расширить представление о поэтике альманаха «Физиология Петербурга» и методе писателей натуральной школы вообще.
Список литературы
1. Воронский А. К. Гоголь. - М., 1934. - [Электронный ресурс]:
http://revizor.net/bio_mat/bio_mat_voronsky/bio_mat_petpovesti.html.
2. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. - М. - Л., 1959.
3. Гурвич И. А. Русская беллетристика: эволюция, поэтика, функции // Вопросы литературы. - 1990. - № 5.
4. Диккенс Ч. Собр. соч.: в 30 т. - М., 1957.
5. Достоевский Ф. М. Записки из подполья // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. - Л., 1973. - Т. 5.
6. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров // Лотман Ю. М. Семиосфера. - СПб.,
2000. - С. 150 - 390.
7. Некрылова А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища. Конец XVIII - начало XX века. - Л., 1988.
8. Пигров К. С. Тайна приватного и блеф публичного // В диапазоне гуманитарного знания. Сб. к 80-летию профессора М. С. Кагана. Серия «Мыслители». - СПб.,
2001. - Вып. 4. - С. 140-150.
9. Созина Е. К. Критический дискурс В. Белинского и натуральная школа 1840-х годов: к вопросу о доминанте метода «критического реализма» // Известия Уральского гос. ун-та. - Екатеринбург, 2001. - № 17. - С. 121-132.
10. Тихонов А. Н., Бояринова Л. З., Рыжкова А. Г. Словарь русских личных имен. - М., 1995.
11. Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» // Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. - М., 1995. - С. 259-367.
12. Физиология Петербурга / подгот. изд., примеч. В. И. Кулешова. - М.: Наука,
1991.
307
