CC BY
16
В.С. Киселев. Метатекстовые повествовательные структуры в русской прозе конца XVIII - первой трети XIX века:
Монография. - Томск: Изд-во ТГУ, 2006. - 544 с.
В условиях все более узкой специализации ученых появление масштабных обобщающих работ - явление нечастое. Исследование В.С. Киселева «Метатекстовые повествовательные структуры в русской прозе конца XVIII - первой трети XIX века» отличается редкостной в наши дни широтой охвата материала. Основные типологические формы текстовых объединений (журнал, альманах, сборник, цикл, собрание сочинений и т.п.) представлены в монографии практически с исчерпывающей полнотой. Благодаря этому создается панорамная картина полувекового развития русской литературы (от 1790-х до 1840-х годов).
Цель монографии - системное историко-эволюционное рассмотрение основных типов метатекста 1790-1830-х гг. Понятие системности не случайно поставлено здесь на первое место. Системность делается одним из главных достоинств исследования В.С. Киселева. Концептуальная основа работы отличается ясностью и четкостью, хотя, возможно, она чуть жестче, чем следовало бы. В.С. Киселев исходит из «универсализующей установки»: словесность конца XVIII - первой трети XIX века «была нацелена на выработку концепций, способных целостно осмыслить многообразие жизненных явлений» (стр. 16). При этом последнее, итоговое произведение, рассмотренное в работе, - цикл петербургских повестей Гоголя, где, как признает ученый, создается картина дезорганизованной, «хаотической, алогичной действительности» (стр. 527). Закономерен ли такой итог? С одной стороны, возникает соблазн применить к литературному процессу 1790-1830-х гг. тезис о неуклонном и последовательном прогрессе. Но, с другой, - в движении литературы от этапа к этапу очевидно наличие серьезных потерь. Задача любого исследователя - уловить такого рода диалектику достижений и утрат, пусть даже ценой отказа от строгости начальной гипотезы.
Первая часть книги - «“Дневниковый” метатекст в русской сентиментальной прозе 1790-х гг.» - открывается обзорной главой, в которой рассматривается проблема синтетического повествовательного целого в литературе русского сентиментализма. Характеризуя всего лишь один из аспектов эволюции прозы 1790-х годов, В.С. Киселев сумел дать сжатый, но емкий и целостный портрет эпохи. Исследователем освещаются как эстетико-философские искания писателей-
сентименталистов, так и социокультурные изменения, происходившие на протяжении десятилетия.
За первой, обзорной следуют четыре главы, в центре которых конкретные метатексты: «“Дневниковый” нарратив цикла
М.Н. Муравьева “Эмилиевы письма”, “Обитатель предместия”, “Бер-новские письма”», «Поэтика ассоциаций и контекстов в сборнике Н.М. Карамзина “Мои безделки”», «Коммуникативноповествовательное целое “Московского журнала” Н.М. Карамзина», «Мотивная структура альманаха Н.М. Карамзина “Аглая”». В первой части найден тот композиционный принцип, который определит строение и двух остальных частей монографии. Композиционное мастерство В.С. Киселева заслуживает наивысших оценок. Все структурные элементы диссертации подчинены главной задаче: адекватному выражению авторской мысли - внятной и последовательной. Удачен и сам принцип чередования обзорных разделов и глав, обращенных к отдельным изданиям или произведениям. Таким построением достигается гармоническое соединение панорамности и глубины.
Каждая глава первой части насыщена новыми, самобытными идеями и наблюдениями. В разделе о цикле-трилогии М.Н. Муравьева выделим аргументированные параллели между «Эмилиевыми письмами», «Обитателем предместья», «Берновскими письмами» и дневниковыми заметками писателя. Причем неопубликованные учебнодневниковые записи Муравьева извлечены из архивных фондов и цитируются по рукописям. Тонко подмечены В.С. Киселевым «сочетание систематичности и спонтанности» и «сквозная интимизация пространства», а также процесс трансформации «journal» - «дневник» в «journal» - «газета».
Глава о сборнике Н.М. Карамзина «Мои безделки», на наш взгляд, лучшая в монографии. Наименее прочитанное, обделенное вниманием произведение Карамзина получило здесь основательную и оригинальную интерпретацию. В качестве характерного примера укажем на то, как остроумно обыграна исследователем метафора сада. Карамзин-ский идеал - естественность: «В деревне всякое искусство противно. Луга, лес, река, буерак, холм лучше Французских или Английских садов» («Деревня»). По мнению В.С. Киселева, «безыскусно-хаотическую ансамблевую форму» сборника Карамзина «можно уподобить саду, но не классицистическому, строго отделяющему природно-хаотическое от культурно-освоенного, а саду ландшафтному, берущему природные объекты в их естественном виде и связывающему их общим творческим планом». Целое «Моих безделок» действительно похоже на сад, «его
можно обозревать с разных точек, по нему можно идти разными тропками, как протоптанными автором, так и еще нехожеными - это для тех, кто “любит преодолевать затруднение - любит продираться сквозь чащу”» (стр. 94-95).
Эффектные и эффективные исследовательские приемы, апробированные в третьей главе, используются и в заключительных разделах, также посвященных Карамзину («Московскому журналу» и «Аглае»). Образ Дома вообще и карамзинского в частности - тема далеко не новая. Но В.С. Киселев сумел предложить достаточно свежий взгляд на этот образ.
Неординарный исследовательский ход ученого - поиск «мотив-ного адеквата» формирующегося концепта «история» приводит к интереснейшим результатам. Образы динамики, изменения, которые, как выясняется, и являются «мотивным адекватом» концепта «история», варьируются у Карамзина в очень широком диапазоне, «принимая в контексте конкретного произведения вид движения (мотив путешествия), действия (пение, рассказывание), психологического феномена (мотив страсти), материального объекта (море, руины, дремучий лес), экзистенциальной ситуации (переход от жизни к смерти) и т.п.» (стр. 169). Увязывание столь несхожих мотивов в единый мотивный комплекс дело архисложное, но В.С. Киселев с ним успешно справляется.
Не менее примечателен анализ оппозиций «идиллическое vs. драматическое» и «поэтическое vs. непоэтическое» в главе четвертой. Поскольку, как совершенно справедливо замечает автор монографии, поэтику «Московского журнала» определило «балансирование на грани» и «пересечение границ» (стр. 147), возникает «сквозная взаимозависимость оппозиций» (стр. 149).
Во второй части монографии «Опыты проблемно-тематической интеграции метатекста в прозе 1800-1810-х гг.» соотношение обзорной главы и монографических разделов иное, нежели в первой части. Открывающая центральную часть работы глава «Метатекст в условиях кружковой коммуникации: функции, эстетика, повествовательное своеобразие» содержит немало конкретных наблюдений, постепенно складывающихся в общую панораму литературной и культурной жизни начала XIX века. Прекрасно охарактеризована социокультурная специфика журналов 1800-1810-х годов, глубоко объяснены особенности альманахов и сборников этих десятилетий и т.д.
Что касается монографических разделов второй части, то они становятся, пожалуй, менее аналитичными. Особенно это заметно в частях, посвященных эволюции прозаического цикла 1800-1810-х годов и
«Вестнику Европы» В.А. Жуковского. Ощущение не до конца проработанного материала возникает, видимо, вследствие тезисной манеры изложения, к которой, к сожалению, все чаще обращается В.С. Киселев.
Конечно, и во второй части книги исследователь не упускает возможностей для введения в научный оборот основательно забытых текстов и реинтерпретации известных произведений. Неплохо, например, развернут центральный тезис восьмой главы о «двуголосии» сборника К.Н. Батюшкова «Опыты в прозе», издатель которого (Н.И. Гнедич) выступал «как alter ego автора, носитель заинтересованно-объективной точки зрения, учитывающий и личностный момент, и ожидания широкой аудитории» (стр. 270).
Третья часть «“Органический” метатекст эпохи романтизма» не уступает первым двум в концептуальной ясности и четкости изложения. Заявленная в одиннадцатой главе поляризация коммуникативных подходов литературы и журналистики 1820-1830-х годов во многом определит дальнейшую логику исследования. Известное противостояние в русской культуре «торгового направления» направлению, исповедующему принцип аристократической независимости, станет для В.С. Киселева основанием для выделения двух основных типов циклизации: «систематического» типа, исходившего «из приоритета авторского универсального задания», и «эмпирического», ориентированного «на возможно полное удовлетворение интересов читателя». Отметим только, что «торговое» и «аристократическое» направления освещены явно неравномерно. Издания Ф.В. Булгарина и Сенковского-Брамбеуса характеризуются в обзорной главе. Монографически же описываются лишь журналы и сочинения их противников.
В целом монография В.С. Киселева - исследование яркое, самобытное и, что особенно важно, очень перспективное. Книга, безусловно, будет интересна и полезна как профессиональным филологам, так и читателям, глубоко интересующимся историей отечественной литературы и журналистики XVIII и XIX вв.
А.И. Куляпин
