CC BY
38
И сто р ия
ББК 63.3(2)614-361 YAK 94(47).084
Ю.В. ВАРФОЛОМЕЕВ
U.V. VARFOLOMEEV
В ПРЕДДВЕРИИ «БОЛЬШОГО ТЕРРОРА»: ПОЛИТИКО-ПРАВОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ВЛАСТИ И КООПЕРАПИИ В СССР В 1920-30-Е ГОДЫ
IN ANTICIPATION OF «GREAT TERROR»: POLITICAL AND LEGAL PROBLEMS OF INTERACTION BETWEEN THE AUTHORITIES AND COOPERATIVE MOVEMENT IN THE USSR IN THE YEARS OF 1920-30
В статье рассматривается комплекс политико-правовых проблем взаимоотношений отечественной кооперации и советской власти 1920-1930-х годов, в частности, вопрос создания единой законодательной базы кооперативного движения, решения организационно-правового вопроса взаимодействия центральных и местных органов кооперации. Особое внимание уделено изучению репрессивной политики советских властей и организации судебных процессов над кооператорами.
The article examines the complex of political and legal problems of interaction between native cooperation and the Soviet system of the 1920-30-ies, in particular, the problem of the creation of a unique legislative base of cooperative movement, the problem of solving organizational and legal issues of interaction between central and local members of cooperation. Special attention is paid to the study of repressive policy of the Soviet government and organization of trials over co-operators.
Ключевые слова: Кооперация, советская власть, законодательная база, репрессии, судебные процессы.
Key words: Cooperation, the Soviet system, the legislative base, repression, trials.
В своём развитии российская кооперация прошла несколько этапов, пережила периоды расцвета и упадка. Но, пожалуй, одним из важнейших моментов в истории отечественной кооперации следует считать принятие Временным правительством первостепенных правовых актов, регламентирующих её деятельность: Закона о кооперации, официальное название которого - «Положение о кооперативных товариществах и их союзах» от 20 марта 1917 г., Закона «О порядке регистрации кооперативных товариществ, их союзов и съездов представителей кооперативных учреждений» от 21 июля 1917 г. и Закона «О съездах представителей кооперативных учреждений» от 1 августа 1917 г. С принятием этих основополагающих документов экономическая и организационная основа деятельности кооперации получила официальное признание, юридическое обоснование и в целом вполне благоприятные перспективы на своё динамичное развитие.
Однако большевистский переворот в октябре 1917 г. принёс с собой эпоху катастрофических перемен в России. Смена политической власти привела к кардинальному изменению всей социально-экономической жизни
страны. С установлением Советской власти правовые начала первого отечественного Закона о кооперации не были сразу отброшены, как это случилось с большинством других нормативных актов прежнего политического режима. Ещё долгое время положения этого закона сохраняли свою жизненную силу и актуальность. В тяжёлых условиях хозяйственной разрухи и экономического спада в стране после Октябрьского переворота 1917 г. система кооперации оставалась одним из немногих социально-экономических организмов, продолжавших бесперебойно функционировать, преодолевая многочисленные трудности революционного времени.
Объяснить это уникальное явление можно, как минимум, двумя причинами. Во-первых, во главе кооперативного движения ещё в течение нескольких лет оставались такие выдающие хозяйственники и талантливые экономисты страны, как: А.В. Чаянов, А.А. Исаев, М.Л. Хейсин, А.В. Меркулов, А.Е. Кулыжный и мн. др. Во-вторых, организационно-правые основы кооперации, заложенные в предреволюционный период, создали основу для эффективной деятельности и первых советских кооперативных организаций.
С 30 марта по 4 апреля 1918 г. проходила работа Второго Чрезвычайного Всероссийского Съезда рабочей кооперации. В Постановлении Съезда по организационным вопросам, касающемся Положения о Кооперативных Съездах и об уставе Всероссийского Кооперативного Съезда, было признано «...желательным изменение действующего положения о Кооперативных Съездах, на основании нижеследующих положений:
а) объединение Российской кооперации должно выражаться не только в периодических кооперативных съездах, но также и в системе постоянных общекооперативных организаций всероссийского, областного и местного характера, действующих как единая общесоюзная кооперативная организация для достижения целей общих всей кооперации в промежутках между съездами;
б) начала представительства, установленные Положением, в силу которых всем организациям предоставляется на съездах по одному голосу не в зависимости от их мощи и значения, не обеспечивают должной авторитетности постановлениям съезда;
в) необходимо включить в число членов Съездов и в общую организацию всероссийского кооперативного союза - Советы местных Кооперативных Съездов» [2, с. 29].
Изучая возникновение различных кооперативных начинаний в те годы, А.В. Чаянов указывал на то, что «.немногочисленные организаторские силы, стоящие во главе ещё недостаточно мощных сил кооперативного движения <...> создают новые рабочие аппараты <...>, стремясь новые кооперативные начинания разрешить с помощью старых аппаратов и при их содействии» [11, с. 278]. При этом особенности кооперативной работы нередко заставляли видоизменять структуру рабочего аппарата, сокращая или расширяя его. В то же время «.в силу тождества народнохозяйственных условий и заданий общий организационный абрис кооперативного и торгового аппаратов остаются весьма близкими», - утверждал Чаянов [Там же: с. 278].
Наступил период, когда теория кооперации стала отставать от динамично развивающейся кооперативной практики. Именно по такой схеме происходили изменения в союзном построении кооперации, деятельности кооперации по сбыту и многих частях кооперативного производства. В этот момент появилась «.необходимость унификации отдельных частей одного и того же всероссийского кооперативного аппарата и отбора лучших организационных форм из всей массы их, полученных путями полустихийного образования», -отмечал Чаянов апостериорный характер кооперативной теории. «Мы начинаем осознавать природу создавшейся кооперативной организации и подводить теоретические основы под выработанные практикой формы» [Там же: с. 278].
Все кооперативные технические аппараты, как известно, состояли из наёмных служащих, которые и вели всю текущую кооперативную работу. Таков был рабочий технический аппарат. Таково было материальное выражение кооперации как предприятия. Констатируя это вслед за А.В. Чаяновым, мы задаёмся закономерным вопросом: «Кому же в нём принадлежит направляющая воля, на ком лежит «тяжесть решения», где первомотор этой социальной машины?» [Там же].
Анализ развития кооперативного движения указывает на то, что практика кооперативной работы формирует для каждого своего социального аппарата особую, юридически независимую организацию и вверяет управление этим аппаратом особому коллегиальному органу, избранному членами этой организации. При этом М.И. Туган-Барановский справедливо отмечал, что «правление кооператива не обладает принудительной властью, но его деятельность существенно важна для успеха кооперативной работы; правление организует все хозяйство кооператива, указывает задачи и цели каждого отдельного работника, устанавливает взаимную зависимость всех отдельных частей и элементов кооперативного хозяйственного целого, не опираясь ни на какой внешний авторитет, кроме согласия каждого члена кооператива подчиняться решениям большинства» [9, с. 29].
Вся работа любого кооперативного аппарата протекала в неразрывном согласовании с другими управляющими органами кооперации. Вместе с тем эта работа строилась не на принципе иерархического подчинения, а на началах соглашения и договора. Но это, в свою очередь, приводило подчас к конфликтным ситуациям и в какой-то степени ослабляло административную власть аппаратов. Принимая во внимание особенности организационно-правового построения кооперации, А.В. Чаянов сформулировал «основной кооперативный организационный принцип», который, по его мнению, заключается в том, что «.управление каждого кооперативного аппарата ответственно перед теми, кого оно непосредственно обслуживает. В этом весь смысл, вся суть кооперативной организации, вся душа нашего дела. Благодаря этому принципу социальные силы, породившие кооперативное движение, имеют тысячи точек приложения к кооперативной работе. Кооперация действительно является социальным движением масс, связанным со своей социальной основой и управляемой её массовой волей.» [11, с. 290].
Одним из основных начал кооперативного движения, безусловно, является самодеятельность населения. «Местная кооперативная ячейка - вот первоисточник кооперативной жизни, там зарождаются новые планы, там творится жизнь кооперации», - обоснованно утверждал А.В. Чаянов. При этом практическая необходимость и целесообразность заставляла местные кооперативы объединяться в союзы. Вместе с тем эти союзы всегда существуют постольку, поскольку существуют низовые кооперативы, и первые, по определению Чаянова, «.являются их доверенными, действующими по их воле» [Там же: с. 291].
Однако практика кооперативной работы весьма часто приводила к тому, что кооперативные союзы в интересах достижения поставленных целей и успешного проведения административных операций должны были вмешиваться в работу местных кооперативов, ставить их в довольно узкие рамки единого плана действий, а также подчинять указаниям руководящих циркуляров союза. «Такое положение вещей как бы уничтожает всякую волю местной организации и превращает её в филиальное отделение центрального союза, - оценивал подобную ситуацию Чаянов. - Однако иного выхода нет, ибо перенос руководящей воли в местное объединение и превращение центра в агентуру местных союзов, в своего рода комиссионную контору, лишает кооперацию необходимой мощи и активной боевой силы» [Там же].
Таким образом, наметилась трудно разрешимая организационно-правовая дилемма: сохранить волю самодеятельных масс населения, объединённых в кооперативы, или утвердить волю центральных объединений,
гарантирующих единство и независимость и обеспечивающих успех дела? Эту сложную и болезненную проблему А.В. Чаянов предполагал разрешить «...для разных видов кооперации и при разных условиях места и времени по-разному» [Там же, с. 292].
Ещё одной важной чертой и отличительной особенностью кооперации признавалась её массовость и сплочённость: «Кооперация тем сильнее, чем больше членов она к себе привлекает, чем крепче держатся они своего кооператива...», - утверждал Чаянов и делал вывод о том, что «.чем шире распространены правильные знания о кооперации, тем более крепка и сильна будет сама кооперация» [12, с. 21].
Вместе с тем в эти годы очень остро встала проблема создания единой законодательной базы кооперации. «Политический и бытовой уклад страны, характер переживаемой исторической эпохи, нередко чисто случайные условия и даже индивидуальные особенности отдельных личностей глубоко отражались на формах кооперативной работы, придавая подчас весьма причудливый вид, особенно в первые эпохи кооперативной истории» [11, с. 283], -справедливо отмечал выдающийся русский экономист А.В. Чаянов. Следовательно, разнообразие и многоплановость кооперативного движения настоятельно требовали правовой регламентации этого динамично развивающегося экономического явления.
Однако вопреки этим потребностям Советская власть не только не содействовала развитию кооперативного движения в стране, а напротив, - оказывала ему жёсткое противодействие, так как разглядела в нём опасные для своей гегемонии черты - творческий поиск, инициативу, свободу предпринимательства. Ещё М.И. Туган-Барановский обратил внимание на то, что «.кооперация представляет собой более высокий социальный тип, чем коллективизм, ибо коллективизм является организацией, основанной на принудительной власти большинства над меньшинством, между тем как кооперация является типом вполне свободного хозяйственного и общественного союза» [9, с. 32]. В связи с этим выдающийся русский адвокат, а в первые годы Советской власти - юрисконсульт Московского народного банка и кооперативного товарищества «Кусторесоюз» Н.К. Муравьёв справедливо отмечал, что кооперация задолго до революции «.дала возможность демократическим массам учиться на практике путём конкретного, ясного всем опыта труднейшей науке управления своим собственным народным хозяйством» [7, с. 1]. Размышляя о перспективах развития страны и кооперации, М.И. Туган-Барановский намечал контуры общества будущего, которое, по его словам, «должно до конца превратиться в добровольный союз свободных людей -стать насквозь свободным кооперативом» [9, с. 34]. По мнению современников, кооперация представлялась им в те годы «последним живым оплотом народных общественных сил» [8, с. 153] и была фактически последней надеждой, последней возможностью демократического преобразования России.
Однако подобное развитие событий и социального устройства, конечно же, не устраивало большевистских идеологов и творцов диктатуры пролетариата. Поэтому начиная с 1919 года и на всем протяжении 20-х годов, пока ещё жива была кооперация, кооператоры подвергались преследованиям - с недолгой «передышкой» в период НЭПа. Это происходило чаще всего по вымышленным мотивам и по сходной схеме: условия создавались такие, что кооперация терпела убытки, а кооператоры обвинялись в экономическом саботаже.
Ситуация усугублялась тем, что одним из наиболее важных изменений в области права, произошедших после Октябрьского переворота, стало возвращение к более традиционным для России отношениям между государством и обществом. В отличие от Временного правительства, в политике которого обозначился поворот от вездесущей и довлеющей роли государства в социальных взаимоотношениях, лидер молодого Советского государства В.И. Ленин выступал «безусловно за твёрдую власть и за централизм» по меньшей мере до тех пор, пока полностью не перестроится старый режим [6, т. 34, с. 331].
Право и правовые институты большевистская власть стала беззастенчиво использовать как инструменты для утверждения своего господства. «Важным последствием применения марксистской теории явилась потеря правом его этической ауры, - отмечает американский исследователь Юджин Хаски. - В средние века считалось, что в праве отражается не материальный мир, а хотя бы в некоторой степени божественная справедливость <...> Низведя право до инструмента классового правления, марксистская теория порвала с вековой традицией, согласно которой на правовую систему налагались этические ограничения. Правовые институты, в свою очередь, расценивались большевиками как сугубо политические, находящиеся в распоряжении государства» [10, с. 31].
Установка вождя большевиков на этот счёт была предельно откровенна и цинична: «Суд есть орган власти, - писал Ленин. - Это забывают иногда либералы. Марксисту грех забывать это» [6, т. 32, с. 434]. «Безгрешные» марксисты очень скоро взяли на вооружение такой эффективный метод борьбы с инакомыслящими, как политические процессы. Прокурор Советской республики Н.В. Крыленко наглядно показал эволюцию их методов политической борьбы: «Дубина - примитивное оружие, винтовка поэффективнее, но самое эффективное - это суд» [14, с. 217].
Инволюцию правовой культуры и политики советского государства раскрыли Б.В. Ананьич и В.М. Панеях, доказав, что политические процессы 20-х - начала 30-х годов XX в. резко отличаются от политических процессов XIX - начала XX в., особенно тех, которые проводились после Судебной реформы 1864 г. [1, с. 57]. Учёные пришли к выводу, что политические процессы в СССР многими чертами восходят к средневековым политическим процессам в России, и вывели 11 признаков их сходства и 7 отличительных черт.
Черты сходства: непосредственное руководство следствием со стороны высшего в государстве политического органа или лица; отсутствие адвоката; отсутствие состязательности сторон в процессе вынесения приговора; отсутствие принципа презумпции невиновности; практика вынесения приговора тем органом, который вёл следствие и в отсутствие подследственного (в средневековых процессах имели место случаи вынесения приговора специально образованными судебными органами); насилие, применяемое в отношении подследственного с целью получения необходимых следствию показаний; отсутствие законом установленной регламентации следствия, ведущее к произволу; интерес следствия к зарубежным контактам подследственного и фальсификация характера этих связей; тенденциозное извращение показаний в протоколах допросов; окончательность приговора (невозможность обжалования); репрессии в отношении родственников обвиняемого.
Отличительные черты: полная невиновность обвиняемых; наличие политической цели, не связанной непосредственно с «делом»; предварительное создание сценария обвинения, утверждённого высшим политическим руководством, под который подгонялись показания и приговор; непредусмо-тренность вызова свидетелей и предъявления вещественных доказательств (что вытекало из факта невиновности подследственных); признание обвиняемого в совершении «преступлений» в качестве единственной формы доказательств; внесудебное вынесение приговора; инициирование общественного мнения, направленного против подследственных [Там же: с. 57].
Начало 1920-х годов ознаменовалось в Советской России борьбой со всевозможными контрреволюционными заговорами. «Вожди социальной революции заболели манией преследования, - точно подметил А.Ф. Керенский. -Зиновьев и Каменев вместе с Дзержинским раскрывали один за другим «белогвардейские» заговоры то в Петербурге, то в Москве. Нужно было бесшабашной расправой с беззащитными людьми поддерживать в стране свой «престиж» [5, с. 78]. Наиболее ярко синдром заговоробоязни большевистских вождей проявился в организации показательных политических судебных процессов и преследовании так называемых «врагов народа», саботажников и вредителей.
Причём контингент «врагов народа», подпадавших под карающий меч революционного «правосудия», был весьма широк: бывшие полицейские и белогвардейцы, бывшие домовладельцы, землевладельцы и кулаки, «растратчики» социалистической собственности, специалисты-«вредители» и, конечно, кооператоры. Несмотря на всё разнообразие социального и профессионального состава подсудимых, их судебное преследование укладывалось в витиеватую и циничную формулу советской юстиции - «презумпция виновности». При отсутствии в советском законодательстве одного из основополагающих принципов уголовного судопроизводства, которое считается наивысшим достижением демократии в области права, презумпции невиновности, «классовым врагам» необходимо было доказывать отсутствие своей вины, т. е. фактически, по меткому выражению выдающегося адвоката Н.К. Муравьёва, доказать «отрицательный факт» [8, с. 145]. По роду своей деятельности он нередко сталкивался с подобными делами и защищал пострадавших.
Наиболее характерным и часто встречающимся обвинением в такого рода процессах была ёмкая, но идеологически обтекаемая и потому широко трактуемая формулировка: «дело о противодействии в области кооперативного строительства» [3]. Одним из самых громких и крупных судебных процессов в сфере кооперативного строительства в те годы стало разбирательство по так называемому делу «Валдайских кооператоров» [Там же: с. 434]. Обвинительные акты, как правило, инкриминировали подсудимым «саботаж и вредительство». Всё это должно было переложить просчёты и провал экономической политики большевистского руководства на «старых» и иностранных специалистов, «несознательных» крестьян и кооператоров.
Огромная масса репрессированных советской властью в 1920-е годы людей, в том числе и кооператоров, нуждалась в поддержке. Выполнение этой сложной благотворительной задачи взяла на себя возрождённая в 1918 году правозащитная организация - Политический Красный Крест (далее - ПКК). Большое участие в её работе принимали и различные кооперативные учреждения. Например, Всероссийский совет промысловой кооперации вступил в члены этого общества в качестве юридического лица, а выстоявший в годы разрухи могучий Центросоюз жертвовал значительные денежные суммы на помощь осуждённым, закупал продукты или отпускал обеды для заключённых из кооперативных столовых по самой низкой цене. Наряду с этим многочисленные кооперативные союзы состояли в числе жертвователей на нужды репрессированных. Начиная с 1919 года в числе таких организаций были Совет Всероссийских Кооперативных Съездов, Всероссийский Совет Рабочих кооперативов, Всероссийский Союз Кооперативов по сбыту картофеля, Центральное товарищество льноводов, Центральное товарищество плодоводов и огородников, Всероссийское кооперативное товарищество по производству и сбыту кустарных товаров, Кооперативное зерно, Московский Областной Союз кооперативных объединений, Сельскосоюз и др. [4].
В Московском Комитете Политического Красного Креста активно работали представители кооперативных организаций, причём особое внимание они уделяли поддержке и опеке репрессированных коллег. В ноябре 1919 года Совет Всероссийских Кооперативных съездов обратился с просьбой к председателю ПКК «организовать особый учёт кооператоров, находящихся в тюрьмах, концентрационных лагерях и других местах заключения, и сообщить сведения о таковых Совету Съездов» [Там же: д. 6, л. 1]. Здесь же Правление Совета подтверждало взятые на себя обязательства по ассигнации значительных сумм для оказания помощи арестованным кооператорам и особо отмечало, что «если работа Красного Креста по обслуживанию кооператоров потребует выделения особых сил, сверх имеющихся в распоряжении Красного Креста, то Правление Совета Съездов было бы согласно командировать в Красный Крест особое лицо для работы в вышеуказанном направлении. Представляется чрезвычайно желательным по возможности срочно организовать дело помощи арестованным» [Там же].
В то же время, несмотря на явное третирование со стороны властей, кооператоры не боялись вступать в конфронтацию с большевистским руководством. Так, например, в 1921 году против совместной работы с коммунистами высказался Учредительный съезд кооператоров, а власть применила административные меры. Постановлением Президиума ВЦИК Устав союза кустарно-промысловой кооперации был отклонён, а правление, избранное съездом кооператоров, распущено. Преследованиям подверглись известные кооператоры и учёные-аграрники П.П. Маслов, П.Т. Саломатов, Н.Д. Кондратьев и Н.П. Огановский.
Во второй половине 1920-х годов весьма распространённой карательной санкцией советских властей в отношении кооператоров и ряда других граждан стало возбуждение против них дел по лишению избирательных прав. В подобных процессах против кооператоров выдвигались, как правило, стандартные обвинения: лишение избирательных прав за «содержание кустарного производства и наемной рабочей силы» [3, д. 407, 408, 409] и т. п.
В 1930 году в эпицентре громкого судебного разбирательства оказались два выдающихся экономиста, занимавшихся аграрными проблемами, в частности, вопросами крестьянской кооперации А.В. Чаянов и Н.Д. Кондратьев. В погоне за «врагами народа» следователи ОГПУ сфабриковали очередное дело, «сконструировав» подпольную антисоветскую организацию под названием «Трудовая крестьянская партия» (далее - ТКП). Причём название партии было заимствовано следователями из фантастической повести Чаянова «Путешествие моего брата в страну крестьянской утопии», вышедшей ещё в начале 1920-х годов. Для фабрикации дела ТКП с лета 1930 года начались аресты крупных специалистов из центральных хозяйственных ведомств. 21 июля 1930 года Чаянов был арестован. Вместе с ним были также арестованы: Н.Д. Кондратьев, член коллегии Наркомата финансов Л.Н. Юровский, экономисты В.Г. Громан, Н.И. Суханов, десятки инженеров, экономистов, агрономов.
И.В. Сталин, направлявший усилия ОГПУ, рассчитывал не только переложить на «врагов народа» вину за все провалы политики индустриализации, но и обоснованно свернуть политику НЭПа. «ГПУ могло выступать в них [возбуждённых делах. - Ю.В.] со всеми стадиями процесса, - отмечал Чер-навин, - могло опубликовывать «обвинительный акт» и разыгрывать комедию суда, обставленную самыми кричащими эффектами». Для достижения нужного эффекта от процессов по всей стране были организованы митинги, участники которых требовали решительной расправы с вредителями и шпионами. Свой вклад в нагнетание истерии внёс своим лозунгом («если враг не сдаётся, его уничтожают») и пролетарский писатель Максим Горький. В зале судебных заседаний, как правило, присутствовали делегации «трудящихся», оказывающее на суд мощное эмоциональное воздействие. «Зрители, они же статисты, так как билеты выдавались только через месткомы, профкомы и партийные организации, «требовали» высшей меры социальной защиты и аплодировали смертному приговору, - вспоминал очевидец. - Часть обвинённых, купивших свои жизни твёрдым исполнением воли ГПУ, затем «миловали», и послушная публика аплодировала помилованию» [13, с. 23].
Однако из-за упорства обвиняемых процесс по делу Трудовой крестьянской партией прошёл при закрытых дверях. Подсудимые А.В. Чаянов и Н.Д. Кондратьев получили сроки по ложному обвинению в создании несуществующей подпольной партии. После суда Чаянов отсидел четыре года в тюрьме и был сослан в Алма-Ату. Здесь он какое-то время работал в республиканском комиссариате земледелия.
Таким образом, процессы над кооператорами и прочими «классовыми врагами» и «несознательными элементами» демонстрировали, что в советской правовой системе стала доминировать юридическая конструкция «презумпции виновности» - витиевато-иезуитской формулы революционного «правосудия».
Подобный юридический нонсенс советской юстиции, безусловно, воплощал в себе основополагающий принцип «классового чутья» в разоблачении «врагов народа» и сводил на нет все попытки «доказательства отрицательного факта», т.е. невиновности обвиняемых. Методы ведения следствия и способ вынесения приговора по большинству судебных процессов над кооператорами, как и над другими «классовыми врагами», по сути не только «воссоздавали многие черты средневековых политических процессов, но и были дополнены складывающимися именно в этот период новыми принципами, которые составили неправовую в своей основе систему» [1, с. 58].
Литература
1. Ананьич, Б.В. «Академическое дело» 1929-1931 гг. и средневековые политические процессы в России (Сравнительная характеристика) [Текст] / Б.В. Ананьич, В.М. Панеях // Россия в X-XVШ вв. Проблемы истории и источниковедения. - М., 1995. - Вып. 1. - С. 38-39.
2. Второй Чрезвычайный Всероссийский Съезд рабочей кооперации (30 марта - 4 апреля 1918 г.). Стенографический отчёт [Текст]. - М., 1918. - 47 с.
3. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 1652. Оп. 1. Д. 291.
4. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 8419. Оп. 1. Д. 31.
5. Керенский, А.Ф. Издалека. Сборник статей (1920-1921) [Текст] / А.Ф. Керенский. - Париж : Русское книгоиздательство Я. Полоцкого, 1922. - 270 с.
6. Ленин, В.И. Полное собрание сочинений : в 55 т. [Текст] / В.И. Ленин. - М. : Политиздат, 1969. - Т. 34. - 393 с.
7. Союз Потребителей [Текст]. - 1918. - № 39.
8. «Стой в завете своём...». Николай Константинович Муравьёв: Адвокат и общественный деятель. Воспоминания, документы, материалы [Текст]. - М., 2004. - 344 с.
9. Туган-Барановский, М.И. Социальные основы кооперации [Текст] / М.И. Туган-Барановский. - М. : Экономика, 1989. - 495 с.
10. Хаски, Ю. Российские адвокаты и Советское государство: Происхождение и развитие Советской адвокатуры. 1917-1939 [Текст] / пер. с анг. Т. Мор-щакова / Ю. Хаски ; отв. ред. А.М. Ларин, М.М. Славин. - М. : Изд-во ИГиП РАН, 1993. - 184 с.
11. Чаянов, А.В. Избранные произведения : сборник [Текст] / А.В. Чаянов. -М. : Московский рабочий, 1989. - 368 с.
12. Чаянов, А.В. Краткий курс кооперации [Текст] / А.В. Чаянов. - М. : Кн. палата, 1989. - 77 с.
13. Чернавин, В.В. Записки «вредителя» [Текст] / Владимир и Татьяна Черна-вины. Записки «вредителя»: Побег из ГУЛАГа. - СПб. : Канон, 1999. - 328 с.
14. Янсен, М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов-революционеров [Текст] / М. Янсен. - М. : Возвращение, 1993. - 272 с.
