CC BY
150
УДК 81
И. А. Суханова
Уроки интертекста от Умберто Эко. Часть 2
В статье идет речь о проблеме намеренности/ненамеренности цитирования в художественном тексте; проблема рассматривается в связи с концепцией «смерти автора», которая понимается как подход к исследованию текста без обращения к биографии автора и другим фактам, находящимся за пределами самого текста. Уникальным материалом для изучения проблемы намеренности/ненамеренности отсылок являются свидетельства Умберто Эко, выдающегося писателя и одновременно ученого-семиотика, исследователя текста. В ряде научных, научно-популярных и публицистических работ У. Эко касается случаев наличия интертекстуальных связей в его собственных романах. Согласно его свидетельствам, некоторые из этих связей включены в тексты намеренно, другие оказались в них случайно. Эко предлагает схему влияний, оказываемых на творчество писателя не только его предшественниками, но и такими факторами, как «мировая энциклопедия» (или «традиция») и дух времени («современность»). В настоящей статье эта схема используется для рассмотрения двух случаев интертекстуальности в романе Эко «Имя розы» и трех случаев предполагаемого влияния романов Эко на произведения современных российских писателей. В этих трех случаях переклички представляются вполне осознанными, однако произведения русских авторов оказываются весьма далёкими от претекстов. Итальянский писатель и его российские коллеги наполняют инвариант разным содержанием, и это различие представляется более интересным для изучения, нежели сходство.
Во второй части статьи рассматриваются сюжетные совпадения в романе Евгения Водолазкина «Авиатор» (2016) с романом У Эко «Таинственное пламя царицы Лоаны» (2004) и переклички повести Бориса Акунина «Бох и Шельма» (2015) с романом У. Эко «Баудолино» (2000). Подводятся итоги и делаются выводы о большей целесообразности исследования именно различий текстов там, где имеются совпадения, причем в большей степени - на формальном, языковом уровне, нежели выяснения наличия или отсутствия прямого заимствования, что, во-первых, как правило, не поддается установлению, во-вторых, находится за пределами самого текста и вряд ли что-то дает для его понимания.
Ключевые слова: интертекстуальные связи, намеренность / ненамеренность отсылок, Умберто Эко, эссе «Борхес и мой страх влияния», роман «Таинственное пламя царицы Лоаны», роман «Баудолино», роман Е. Водолазкина «Авиатор», повесть Б. Акунина «Бох и Шельма».
I. A. Sukhanova
The Lessons of Intertexts from Umberto Eco. Part 2
The article concerns the problem of conscious/non-conscious quotations in connection with the conception of the death of the author understood as an approach to the study of the text without applying to the author's biography or other facts lying out of the text. The unique material to investigate the problem of conscious/non-conscious quotations are given in the evidences of Umberto Eco, an outstanding writer and at the same time a scientist, a semiotist and an investigator of texts. In some of his scientific, popular and journalistic works he concerns the facts of intertextual liaisons of his own novels. According to his evidences some of them were organized consciously, the others were accidental. Eco offers a scheme of influence accepting by a writer not only from his predecessors but also from such factors as the world encyclopaedia (tradition) and the spirit of time (modernity). We use this scheme to discuss two facts of the intertext in Eco's own novel The Name of the Rose (Il nome della rosa) and then three facts of proposal influence of Eco's novels on the modern Russian authors. In all three cases the intertext seem to be conscious. But the works of Russian authors appear to be very far from the pretexts. The Italian writer and his Russian colleagues fill the invariant with different sense. And this difference seems more worth investigating than the resemblance.
The second part of the article concerns the numerous coincidences of Yevgeniy Vodolazkin's novel Aviator (2016) with Eco's novel The Mysterious Flame of Queen Loana (La misteriosa fiamma della regina Loana, 2004) and those of Boris Akunin's story Boch and Schelm (Bokh i Shelma, 2015) with Eco's novel Baudolino (2000). The sums and conclusions are made. The investigation of differences where we see coincidences - especially formal, linguistic investigation - seems more advisable than the searching if a quotation was conscious or non-conscious. First latter usually can't be revealed, secondly it is out of a text, that's why gives nothing for understanding it.
Keywords: Intertextual liaisons, conscious/non-conscious quotations, Umberto Eco, the essay Borges and My Fear of Influence, the novel The Mysterious Flame of Queen Loana (La misteriosa fiamma della regina Loana), the novel Baudolino, Yevgeniy Vodolazkin's novel Aviator, Boris Akunin's story Boch and Schelm (Bokh i Shelma).
Во второй части статьи мы продолжим рассматривать переклички с романами Умберто Эко в произведениях современных российских писателей и попробуем подвести итоги наших наблюдений.
В качестве следующего примера возьмем новый роман Евгения Водолазкина, писателя, за которым прочно (можно сказать, почти «официально») закрепилась репутация «русского Умберто
© Суханова И. А., 2017
Эко». Начало романа «Авиатор» (2016) [3] может восприниматься как недвусмысленная отсылка к роману Умберто Эко «Таинственное пламя царицы Лоаны» (2016) [11]: оба произведения начинаются с эпизода, в котором герой приходит в сознание в больничной палате и обнаруживает, что ничего о себе самом не помнит, не знает даже собственного имени. Имя он узнает от врача (и имя это его несколько удивляет), врач обещает позже объяснить ему, что с ним случилось, советует ему вести записи, продолжает наблюдать его в дальнейшем. Герой постепенно реконструирует свою память, пытается продолжать жить, однако труднее всего оказывается восстановить в памяти некое роковое событие, имевшее место в далеком прошлом. В конце того и другого романа главные герои, очевидно, погибают, хотя прямо об этом в обоих случаях не говорится, и таким образом остается некоторая возможность понимать финал более оптимистично. Основное действие обоих романов происходит в 90-е гг. ХХ в., но поскольку речь идет об индивидуальной памяти человека, происходят постоянные экскурсы в прошлое. Такова общая схема сюжета двух романов. Совпадают и некоторые отдельные моменты, которые в романе Водолазкина могут восприниматься как сигналы связи с претекстом. Так, оба героя помнят, как в детские годы они жили за городом, как во время болезней старшие читали им вслух приключенческие книги, у каждого имелся двоюродный братец с неприятными чертами характера и т. д. Однако и сюжетная схема, и отдельные детали-сигналы оказываются важны исключительно с формальной точки зрения: они подчеркивают не столько сходство, сколько различие произведений. Причина, по которой герой все забывает, в романе Водолазкина более фантастична - Иннокентий Платонов оказывается объектом научного опыта: примерно 70 лет назад, в 30-летнем возрасте он был заморожен, и теперь его удается разморозить. Этот фантастический прием позволяет писателю поместить человека начала ХХ в. в его конец. Иннокентий остается 30-летним, однако дожить свою жизнь ему, видимо, не удается. Герой же романа Эко, почти 60-летний Джамбаттиста Бодони (Ямбо), переносит инсульт, из-за которого «отсутствует в жизни» около месяца и возвращается в те же реалии; он помнит «культурную энциклопедию» и высказывается, в основном, с помощью цитат из прочитанных книг, однако не помнит ничего о себе лично, то есть практически уже прожитая жизнь становится для него как будто недействительной. Поэтому сам экскурс в детство и
юность героя имеют разные смыслы: Платонову просто больше нечего вспоминать, кроме детства, юности и Соловков, куда он попал в 20 лет и где был впоследствии подвергнут эксперименту, в то время как Ямбо должен «собрать самого себя по кусочкам», то есть восстановить всю свою 60-летнюю жизнь, что логично начать делать с детства. Жизнь героев, разумеется, определена непростой историей их стран, переживших в ХХ в. войны и тоталитарные режимы. Разница итальянских и русских реалий заметна в изображении основополагающих событий: Ямбо в детстве оказывается почти свидетелем убийства партизанами двух немецких солдат - он не видит в тумане, что именно происходит, только догадывается; Иннокентий же в юности сам убивает доносчика, погубившего отца любимой девушки. Разница проявляется и в других эпизодах и деталях. Так, во времена детства героев их семьи проводят лето за городом, а их отцы, продолжая работать соответственно в Милане и Петрограде, наезжают к семьям по выходным. Семьи ничего не знают о них целую неделю, и если семья Ямбо только беспокоится за своего главу, опасаясь, что однажды он не приедет, то в семье Иннокентия так происходит в действительности: его отца убивают на вокзале в Петрограде. Если «двоюродный Нуч-чьо» проявляет свои наклонности в том, что истязает плюшевого мишку - любимую игрушку Ям-бо, то «кузен Сева» в конце концов оказывается начальником на Соловках, где заключен Иннокентий, и отправляет его на самые тяжелые работы. В России всё оказывается гораздо страшнее и беспощаднее.
Разница между двумя воплощениями одной и той же сюжетной схемы объясняется и разным мировоззрением авторов (известны и отразились в текстах как атеизм итальянского писателя, так и православно-христианские убеждения его российского коллеги). Суть возвращения Ямбо - обретение самого себя, он вспоминает все, за исключением лица своей первой любви, благодаря которой ему удалось в свое время вытеснить из сознания жуткий эпизод детства. Воспоминание приходит к нему в новой болезни, и можно понять, что, как только он вспомнит это лицо - умрет, потому что обретать более уже нечего. Герою же Водолазкина возвращение дается за тем, чтобы он вспомнил и осознал свою вину и был прощен - читатель узнает о том, что именно Иннокентий убил доносчика, на последней странице герой признается в этом в дневнике, который дописывает в самолете, терпящем крушение. Впрочем, сам Е. Водолазкин гово-
рит (см., например, интервью М. Визелю для сайта «Год Литературы. РФ» (2016) [1]), что не факт, что герой обязательно погибает (что касается героя Эко, то здесь тоже, пожалуй, остается вероятность, что Ямбо выйдет из комы или что это вообще не кома, а, например, кошмарный сон под влиянием лекарств).
Предваряя интервью с Е. Водолазкиным, М. Визель перечисляет ряд возможных претекстов «Авиатора», в том числе и роман У. Эко «Таинственное пламя царицы Лоаны». Его первый вопрос к писателю связан именно с интертекстом: «В общем, постмодернистская конструкция, переполненная явными и скрытыми цитатами и аллюзиями. Это было сделано сознательно, или это моя читательская «гиперинтерпретация»?» Евгений Водолазкин так отвечает на вопрос о цитатах: «Что до литературных прецедентов, то их множество <...> мне кажется, легче перечислить тех, у кого нет этого сюжета, чем тех, у кого он присутствует. Но я наполняю его совершенно другим содержанием. <...> Я бы даже не сказал, что это реминисценции. Я выбрал один из сюжетов, который многократно используется» [1].
Однако не так уж, наверное, и важно, заимствовал Водолазкин именно у Эко или не заимствовал - сюжетная схема оказалась актуальной для нашего времени, продиктована обоим писателям Х-ом («традицией») и духом времени («современностью»). Книги, в конце концов, получились абсолютно разные (как и в предыдущем случае), достаточно упомянуть, например, то формальное обстоятельство, что равноправной и неотъемлемой частью текста в романе Эко являются иллюстрации - наглядные свидетельства эпохи. Не говоря уже о том, что в двух произведениях слишком разные главные герои, слишком разный национальный колорит, разная, в сущности, историческая действительность, в которой, казалось бы, в рамках общей формулы существуют персонажи. Интертекст высвечивает не столько сходство, которое может быть и случайным (тем оно, впрочем, интереснее), но именно различие - различие между авторами, культурами народов, историей стран, то есть через сравнение текстов, по-разному воплотивших одну формулу, и можно выявить индивидуальное, неповторимое.
Еще пример. Некоторые мотивы и повороты сюжета романа Эко «Баудолино» (2000) [7] просматриваются в повести Бориса Акунина «Бох и Шельма» (2015) [2]. Что может быть общего между интеллектуальным романом Умберто Эко и авантюрной повестью для лёгкого чтения, напи-
санной Акуниным как приложение к его «Истории Российского государства»? Разве что время действия приблизительно общее - Средневековье. Однако намечаются и другие параллели.
Для начала оценим сходство хотя бы двух отрывков. В первой главе «Баудолино» герой-подросток учится писать и, между прочим, сообщает о себе следующее (перевод Е. Костюкович, глава набрана курсивом, без знаков препинания, с зачёркиваниями): «это говорил мой родитель Гальяудо парню такая фортуна от богоматери Роборетской не иначе ещё мальцом заслышит от кого V или Х слов любую молвь запоминает повторяет и как говорят в Тердоне [зачеркнуто -И. С.] Тортоне и как говорят в Гави и даже в Ме-диолануме [зачеркнуто - И. С.] Милане а там сам черт ногу [зачеркнуто - И. С.] вообще не поймешь чего» [7, с. 10]. Сравним с фрагментом первой главы повести «Бох и Шельма»: «Любое наречие к нему приставало легко <.> И языков знал много, шесть или семь. На каждом изъяснялся так, что принимали за своего, имелся у него от природы на то особый дар» [2, с. 148].
Еще два отрывка. Баудолино рассказывает, как он и его друзья попали в плен к кинокефалам, которые заставляли их, помимо прочего, помогать евнуху, имевшему дело с птицами рухх. Евнух « ... рассылал их [птиц рухх] с поручениями от Алоадина. Сперва пристраивал какой-либо из птиц на холку и спину надежные супони, просовывая их под крыльями. Потом привязывал к супоням корзину или груз, командовал, отодвигал дверку, и назначенная птица, и только эта, одна она, выскакивала в небеса и исчезала в далекой дали. Мы видели и возвращение гонцов. Евнух загонял их в клетку и принимал от них мешки или металлические трубки, содержавшие, вероятно, сообщения для местного князя» [7, с. 542]. А в повести Акунина герой, скучая в дороге, «[г]лядел, например, на косяк журавлей, летящих в дальнюю Индию, и думал, что хорошо бы приручить вожака. Тогда каждой птице можно привязать на ногу по низке янтаря, который у них там дорог. А весной птицы прилетали бы обратно, приносили бы алмазы, яхонты, лалы и смарагды. Еще пряности в кожаных мешочках, чтоб не отсырели. // Нет, нельзя. Как только люди прознают - перестреляют из луков к черту все журавлиные стаи и пропадет навеки красивая птица» [2, с. 290]. Общие мотивы в двух парах фрагментов просматриваются невооруженным глазом.
Перейдем на уровень сюжета. В романе Эко Баудолино, сын крестьянина из Пьемонта, то есть
человек самого низкого происхождения, волею случая и благодаря некоторым личным особенностям становится доверенным лицом и даже приёмным сыном императора Фридриха Барбароссы. Императору нравится вести с ним беседы, он прислушивается к советам Баудолино, хотя понимает, что Баудолино всегда лжёт. В повести Акунина безродный новгородец Яшка становится доверенным лицом Боха, купца из Любека, которого постоянно пытается обокрасть. Бох видит его наклонности, дает ему прозвище Schelm, уличив в попытке кражи, жестоко наказывает («метит шельму») и прогоняет, однако через какое-то время вновь предлагает ему службу, так как любит вести с ним беседы «об интересном», и, в конечном счёте, будучи уже серьезно им обокраденным, все ему прощает (отобрав, однако, украденное). Как и Баудолино, Яшка Шельма обладает природным даром полиглота - на лету схватывает чужеземные наречия; поэтому обоим героям случается выполнять роль переводчика при своем покровителе. В обоих произведениях герой и его могущественный немецкий покровитель, испытывающий к нему привязанность, совершают путешествие на Восток. Оба героя вообще очень мобильны, легко перемещаются по Европе и Востоку. Есть в обоих произведениях мотив восточного города, восточного базара с разноязыкой торговлей и приобретением на этом базаре некоего зелья. Повторяется и мотив переодевания - при первом приезде Баудо-лино с друзьями в Константинополь они переодеваются в восточные одежды, во время разграбления города Баудолино надевает плащ крестоносца; у Яшки же оказывается наготове и татарское, и «фряжское» платье. Византийские зверства, которыми Баудолино попрекает Никиту Хониата, отзываются в образе «охранника» Боха - Габриэля, бывшего константинопольского палача. В обоих текстах присутствует мотив спрятанного сокровища: у Акунина - это краденый алмазный пояс, за который Яшка надеется выручить восемь тысяч дукатов, у Эко - деревянная плошка, которую фантазия Баудолино превращает в Священный Грааль, предназначенный в дар легендарному пресвитеру Иоанну. Оба героя не любят войну, но оба вынуждены участвовать в войне против воли: Бау-долино оказывается даже главнокомандующим войска Пндапетцима при нашествии белых гуннов, а Яшка, принимаемый за пушкаря, попадает в самую гущу Куликовской битвы. В обоих произведениях имеет место образ потайной комнаты и «Дионисиева уха», то есть примитивного подслушивающего устройства (замок Ардзруни в «Бау-
долино» - дом «Синьёра» Лонго в «Бохе и Шельме»). Баудолино, фантазируя, рассказывает о видении Св. Баудолина, и это оказывается очень кстати для императора и его войска; Яшка уверяет свою любовницу, что видел «Гаврилу-Архангела» (в реальности - Боха и ужасного Габриэля), и она ему верит - «[к] Яшкиным видениям она привыкла и верила в них бессомненно» [2, с. 157]. Кроме того, Яшка действительно видел некогда сон о лестнице с сиянием наверху, которую, услышав потом проповедь в церкви, отождествляет с Лестницей Иакова, в связи с чем и выбирает себе имя. (Ср.: Баудолино говорит о явлении соименного ему святого; мотив же лестницы с сиянием как символа некоего идеала, возможно, перекликается с мечтами его друга Абдула о «дальней принцессе»). В конце оба героя утрачивают нажитое и вынуждены начать жизнь сначала. Потеря Баудолино духовного характера - он теряет свои хроники, поэтому рассказывает свою историю Никите Хо-ниату в надежде, что тот всё запишет (однако Никита решает этого не делать), и - независимо от потери хроник - снова, на седьмом десятке, отправляется искать царство пресвитера Иоанна. Яшке вроде бы сопутствует редкая удача: в результате недоразумения он оказывается якобы героем Куликовской битвы и попадает в милость к московскому князю, получает от него привилегии, становится важной персоной и поэтому изобретает себе отчество от имени князя - Яков Дмитрич (то есть тоже оказывается своего рода «приемным сыном» монарха); он даже получает в невесты красавицу боярышню, однако она не только феноменально глупа, но и бесприданница, а украденный у Боха с опасностью для жизни алмазный пояс и воз серебра, полученный за пушки, у него же украденные, Бох у Яшки отбирает. То есть и Яшке надо начинать всё сначала - заняться честной торговлей, используя дарованные привилегии. Бох же оказывается уподобленным Барбароссе еще и тем, что сначала делает ставку на Мамая, пушки везет именно ему, но вследствие Яшкиной аферы они оказываются у князя Дмитрия, и после Куликовской битвы Бох решает поддерживать Москву. А Барбаросса, долго осаждавший Алессандрию и разбитый в битве при Леньяно, не без влияния Баудолино мирится наконец с алессандрий-скими жителями. Можно провести параллели и между некоторыми второстепенными персонажами, например, диаконом Иоанном, находящимся под влиянием евнуха Праксея, в романе Эко и молодым ханом Мухаммед-Булаком, за которого правит Мамай, в повести Акунина.
Все параллели оказываются, однако, сниженными. Баудолино, по определению автора, - «гениальный фальсификатор, который, в конечном счете, оказывается благодетелем человечества» [4, с. 124]. Он - творец мифов, абсолютно бескорыстный, искренне привязанный к приемному отцу, равнодушный к славе (пишет стихи за Поэта), в то время как Яшка Шельма - мошенник и авантюрист с немудрящей философией «умного человека», мечтающий о богатстве и именно с целью разбогатеть предпринимающий все авантюры. Если Баудолино лжёт, как правило, на пользу тем, кого обманывает, то Яшка сознательно старается обмануть, правда, обман его имеет непредвиденные последствия и всегда раскрывается. В этом смысле он напоминает уже других персонажей «Баудолино»: монаха-мошенника Зосиму и рыцаря по прозвищу Поэт, выдающего стихи Баудоли-но за свои и мечтающего о власти, или друзей Баудолино, когда они в коммерческих целях и масштабах принимаются за подделку реликвий, что претит главному герою. Параллелью Зосиме оказывается и эпизодический персонаж повести Акунина, поп Лужка, бывший когда-то Яшкиным сообщником и обманувший его*.
Яшка, как и Баудолино, противник убийства. Он щадит даже ужасного Габриэля, когда тот оказывается в его власти в бесчувственном состоянии, подобно тому, как и Баудолино не мстит ослепленному нищему Зосиме. Но если Яшке удается никого не убить, то Баудолино вынужден убить обезумевшего Поэта, более того, выясняется, что он, сам того не подозревая, виноват в смерти приемного отца. В повести Акунина нет сверхъестественного элемента в авторском повествовании, организованном, в основном, как несобственно-прямая речь героя. В романе Эко повествование от третьего и от первого лица постоянно сменяют друг друга, поэтому неясно, действительно ли в художественном мире этого произведения существуют исхиаподы, кинокефалы, птицы рухх и пр., или это очередные мифы Баудолино, не отличающего того, что видит, от того, что хотел бы видеть. («Видишь ли, сударь Никита, трудность моего положения состоит в том, что я никогда не проводил различий между увиденным и тем, что хотел увидеть... » [7, с. 42]).
Метод Акунина хорошо известен, точек сходства много, предполагать, что Акунин не знаком с романом Эко, нет оснований, - то есть, скорее всего, в повести «Бох и Шельма» мы имеем дело с двойным кодированием. Этим термином, заимствованным, по признанию исследователя, из работ
архитектора Дженкса, У. Эко называет «одновременное использование интертекстуальной иронии и скрытого метанарративного обращения» [9, с. 48]. «.используя в произведении технику двойного кодирования, автор тем самым вступает в некий необъявленный сговор с искушенным читателем, тогда как массовая аудитория, не уловив львиную долю присутствующих в тексте культурных аллюзий, чувствует, что важная часть произведения «прошла стороной» [9, с. 50-51]. По мнению Эко, это должно «провоцировать на повторное или даже многократное прочтение одного и того же текста, чтобы лучше понять его» [9, с. 51].
Именно двойное кодирование (наряду с виртуозным стилем) и не дает полностью отнести книги Акунина к массовой литературе. Отсылки здесь, безусловно, сознательные, со свойственным Аку-нину снижением, - так проявляется интертекстуальная ирония, поэтому при узнавании отсылок создается комический эффект (основная, на наш взгляд, причина популярности книг Акунина среди филологов - искушенные читатели принимают «необъявленный сговор»). Таким образом, следует считать, что одним из источников повести Б. Акунина «Бох и Шельма» является роман У. Эко «Баудолино», притом сравнение двух текстов выявляет их почти полярную непохожесть -этот парадокс значительно усиливает интертекстуальную иронию**.
Что же из всего вышеизложенного следует? Рассматривая три произведения современной русской литературы, среди источников которых оказываются романы Умберто Эко (подчеркнем, что это далеко не единственные их источники), мы обнаруживаем, что, несмотря на переклички в плане сюжета, мотивов, отдельных образов, книги авторов В значительно, до полярности, могут отличаться от претекстов автора А. Если же посмотреть на эти факты с другой стороны, оказывается, что в заимствованные структуры органично вписываются как итальянские, так и российские реалии, ибо эти элементы, видимо, универсальны, и обращения наших писателей к ним свидетельствуют не столько об их желании спроецировать свой текст на текст Умберто Эко, сколько о том, что эти сюжеты, образы и мотивы так же актуальны для авторов В, как и для автора А, который использовал их раньше и опыт которого, возможно, учитывают авторы В. Иными словами, причина здесь в Х и духе времени - снова возвращаемся к треугольнику с вершинами А, В, Х (см. начало 1 части статьи). Кроме того, заметим, что романы
Эко сами стали уже частью Х - мировой энциклопедии.
В диалогах У. Эко с Ж.-К. Карьером есть глава под названием «Книги, которых мы не читали» [4, с. 229-244]. Интервьюер задает собеседникам вопрос: «Должен ли образованный человек непременно прочесть все книги, которые он по идее обязан прочесть?» [4, с. 229]. В ответ Эко дает парадоксальную формулировку: «На нас глубокое влияние оказывают произведения, которых мы не читали, не успели прочесть» [4, с. 229]. «То есть в мире полно книг, которых мы и в глаза не видели, но о которых знаем практически всё. Стало быть, вопрос в том, откуда мы знаем все эти книги» [4, с. 230]. Собеседники со свойственной им иронией приводят различные факты, которые действительно подтверждают высказанные положения***. Ироничные интеллектуалы не оценивают это явление, они констатируют его наличие: «В мире столько книг, что нам не хватит всей жизни, даже чтобы просто их пролистать» [4, с. 229]. Однако возникает вопрос: «Как можно знать книги, которых мы не читали?» [4, с. 231]. Самый убедительный вариант ответа очень прост: «...вы прочли кучу книг, где цитировалась эта книга, и, в конце концов, она стала для вас знакомой» [4, с. 231]. Что касается художественных произведений, собеседники говорят о различных толкованиях, кино- и театральных интерпретациях произведения, дающих опосредованное представление о нем. На наш взгляд, таким образом популярно объясняется понятие, которое Эко обозначил как Х в работе «Борхес и мой страх влияния» [8] (см. ч.1 настоящей статьи). Это тот самый Х, который «вмешивается» в отношения авторов А и В, в результате чего у автора В возможны незапланированные переклички с автором А. Таким образом, вопрос о прямом влиянии А на В оказывается, пользуясь выражением Эко, «очень утешительным и поучительным», но почти нерешаемым.
Всё это наводит на мысль о том, что вряд ли стоит в исследованиях интертекста сосредоточиваться на проблеме, как избежать, например, риска «обнаружить неявную реминисценцию или перекличку со стихотворением, которого Бродский еще не знал» (пример из книги А. Ранчина, содержащей богатейший материал по интертекстам И. Бродского, а также - многократно повторяемые опасения приписать Бродскому обращение к источнику, который в данный момент был ему неизвестен) [6, с. 9].
Как видим, всё не так просто и, надо предполагать, крайне редко происходит по элементарной
схеме «прочитал - повлияло - процитировал». Наличие претекста - отнюдь не единственная причина переклички с ним. Если, конечно, вообще причина, как это ни парадоксально ****.
Видимо, надо разграничить проблемы. Одна из них (было или не было прямое влияние, то есть установление факта, остающегося за текстом) принадлежит истории литературы. Решение ее, если таковое окажется возможным (но как видим, это маловероятно, факт влияния малодоказуем), в любом случае, ничего не дает для понимания текста: автор, согласно Барту, «умер», а отделившийся от него текст самодостаточен, факты биографии автора не являются частью текста. Если же оказывается, что прямого влияния не могло быть, а реальные совпадения текстов наличествуют - это гораздо более интересный материал для изучения психологии творчества, влияния мирового культурного контекста и того самого духа времени или той «социологии литературы», о которой говорит У. Эко в книге «Роль читателя» [10, с. 268-270].
Есть интертексты, выявляемые только на уровне сюжета или идеи, но много таких, которые могут быть выявлены и/или на уровне фрагментов текста. При совпадении того и другого с большей уверенностью можно говорить об интертексте. Но в исследовании это не самоцель - если в двух текстах имеются переклички, изучение их с формальной точки зрения просто необходимо, так как оно может выявить, во-первых, их материальные носители, то есть языковые единицы, которые и обеспечивают сходство текстов; а во-вторых, те единицы, которые обеспечивают различие текстов в сходных местах, потому что любая цитата приобретает новые смыслы в новом контексте. Это -вещи конкретные, находящиеся непосредственно в тексте и поддающиеся анализу. Таким образом, здесь выход на индивидуальный авторский стиль, языковые особенности литературных направлений, даже на проблемы истории языка и, наконец, на мировую энциклопедию и дух времени. Или на семиосферу в представлении Ю. М. Лотмана [5]. Словом, для понимания текста анализ имеющегося сходства даст гораздо больше, чем установление факта прямого влияния. Что касается трех рассмотренных выше произведений современной русской литературы, содержащих отсылки к романам Умберто Эко, то мы только наметили общие черты на уровне сюжетов, мотивов и отдельных образов. Для исследования языковых единиц здесь открывается обширное поле деятельности, причем если в случаях с романом Водолазкина и повестью Акунина сравнение нужно, видимо,
проводить с переводами романов Эко, сделанными Еленой Костюкович, то в случае с романом самой Костюкович необходимо привлечь и оригиналы Эко, и выполненные ею переводы - то есть здесь требуется исследователь весьма редкой квалификации, однако интертекстуальный анализ романа Костюкович может дать выход на общелингвистические проблемы.
Думается, что намеренность цитирования (отсылки), как и узнавание интертекста читателем (тем более, если присутствует двойное кодирование), - это отдельные проблемы, и не столько филологические, сколько из области психологии или, в крайнем случае, теории коммуникации. Задача филолога, и в первую очередь, филолога-языковеда, рассматривающего художественный текст, по выражению Н. М. Шанского, «под лингвистическим микроскопом», - найти в тексте то, что в нем есть, независимо от намеренности или ненамеренности цитирования автором, независимо по той простой причине, что узнать это невозможно в принципе.
Примечания
*Русский читатель, скорее всего, усмотрит интертекстуальную иронию в том, что Эко дал самому отрицательному персонажу - византийскому монаху, носителю всевозможных пороков - знаковое для русской литературы имя монаха-праведника - Зосима, и, пожалуй, будет задет. Будем думать, что это - незапланированный эффект.
**Заметим, что массовый читатель повести Акунина, по крайней мере, тот, который высказывается на интернет-сайтах, никакой иронии не замечает, видит, в лучшем случае, только автоинтер-тексты, в основном же озабочен тем, что в повести не показана как следует Куликовская битва, всерьез возмущается, что девушка слишком быстро забыла убитого жениха (тут следует логическое заключение, что «бабы есть бабы»), отождествляет позицию автора с точкой зрения персонажа, а особо продвинутая читательница ставит в упрек писателю то, что в тексте «проскакивают современные словечки». Провоцирует ли этих читателей акунинский текст на многократное прочтение, автору данной статьи понять не удалось.
***Характер этих фактов всем нам знаком: вряд ли, к примеру, найдется много преподавателей вуза, которые могут с чистой совестью сказать, что в своих лекциях ни разу не ссылались на непрочитанные работы, тем более, если лекции касались истории какого-либо вопроса или раздела науки.
Происходит это, как правило, отнюдь не из склонности к халтуре и безразличия к делу, а, в первую очередь, от элементарной нехватки времени.
****Дело обстоит и не так, как получилось у журналистки, пересказавшей, по мере сил, выступление известного литературоведа: один писатель навестил другого, беседовали целый час - вот потому-то и оказались в их главных произведениях переклички!
Библиографический список
1. Авиатор Водолазкин. Интервью [Электронный ресурс] / Евгений Водолазкин / Текст и интервью: Михаил Визель // Сайт «Год литературы». - Режим доступа: https://godliteratury.ru/public-post/aviator-vodolazkin.
2. Акунин, Б. Бох и Шельма: повести [Текст] / Борис Акунин. - М. : АСТ, 2015. - 302 с. (История Российского государства).
3. Водолазкин, Е. Г. Авиатор: роман [Текст] / Евгений Водолазкин. - М. : Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016. - 410 с.
4. Карьер, Ж.-К., Эко, У Не надейтесь избавиться от книг! [Текст] / Умберто Эко, Жан-Клод Карьер; интервью Ж.-Ф.де Тоннака Пер. с фр. и примеч. О. Акимовой. Изд.2-е. - СПб. : «Симпозиум», 2013. -336 с.
5. Лотман, Ю. М. Внутри мыслящих миров [Текст] / Ю. М. Лотман. - СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. - 416 с.
6. Ранчин, А. М. «На пиру Мнемозины». Интертексты Бродского [Текст] / А. Ранчин. - М. : Новое литературное обозрение, 2001. - 464 с.
7. Эко, У Баудолино: роман [Текст] / Умберто Эко; пер.с итал. и послесловие Е. Костюкович. - М. : Издательство АСТ:CORPUS, 2015. - 624 с.
8. Эко, У О литературе: эссе [Текст] / пер. с ит. С. Сидневой. - М. : Издательство АСТ:CORPUS, 2016. - С. 151-171.
9. Эко, У Откровения молодого романиста [Текст] / У Эко; пер.с англ. А. Климина. - М. : АСТ:CORPUS, 2013. - 320 с.
10. Эко, У. Роль читателя. Исследования по семиотике текстов [Текст] / Умберто Эко; пер. С. Серебряного. - М. : Издательство АСТ:CORPUS, 2016. - 640 с.
11. Эко, У. Таинственное пламя царицы Лоаны [Текст] / У Эко; пер с итал. и комментарии Е. Костюкович. - М. : АСТ:CORPUS, 2013. - 592 с.
Bibliograficheskij spisok
1. Aviator Vodolazkin. Interv'ju [Jelektronnyj resurs] / Evgenij Vodolazkin / Tekst i interv'ju: Mihail Vizel' // Sajt «God literatury». - Rezhim dostupa: https://godliteratury.ru/public-post/aviator-vodolazkin.
2. Akunin, B. Boh i Shel'ma: povesti [Tekst] / Bo-ris Akunin. - M. : AST, 2015. - 302 s. (Istorija Rossijskogo gosudarstva).
3. Vodolazkin, E. G. Aviator: roman [Tekst] / Evge-nij Vodolazkin. - M. : Izdatel'stvo AST: Redakcija Eleny Shubinoj, 2016. - 410 s.
4. Kar'er, Zh.-K., Jeko, U. Ne nadejtes' izbavit'sja ot knig! [Tekst] / Umberto Jeko, Zhan-Klod Kar'er; interv'ju Zh.-F.de Tonnaka Per. s fr. i primech. O. Akimovoj. Izd. 2-e. - SPb. : «Simpozium», 2013. - 336 s.
5. Lotman, Ju. M. Vnutri mysljashhih mirov [Tekst] / Ju. M. Lotman. - SPb. : Azbuka, Azbuka-Attikus, 2015. -416 s.
6. Ranchin, A. M. «Na piru Mnemoziny». Inter-teksty Brodskogo [Tekst] / A. Ranchin. - M. : Novoe literatur-noe obozrenie, 2001. - 464 s.
7. Jeko, U. Baudolino: roman [Tekst] / Umberto Jeko; per.s ital. i posleslovie E. Kostjukovich. - M. : Izdatel'stvo AST:CORPUS, 2015. - 624 s.
8. Jeko, U. O literature: jesse [Tekst] / per. s it. S. Sidnevoj. - M. : Izdatel'stvo AST:CORPUS, 2016. -S. 151-171.
9. Jeko, U. Otkrovenija molodogo romanista [Tekst] / U. Jeko; per.s angl. A. Klimina. - M. : AST:CORPUS, 2013. - 320 s.
10. Jeko, U. Rol' chitatelja. Issledovanija po semi-otike tekstov [Tekst] / Umberto Jeko; per. S. Serebrjanogo. - M. : Izdatel'stvo AST: CORPUS, 2016. - 640 s.
11. Jeko, U. Tainstvennoe plamja caricy Loany [Tekst] / U. Jeko; per s ital. i kommentarii E. Kostjukovich. - M. : AST:CORPUS, 2013. - 592 s.
Reference List
1. Pilot Vodolazkin. Interview [An electronic resource] / Evgeny Vodolazkin/tekst and interview: Mikhail
Vizel // Website «Year of Literature». - Access mode: https://godliteratury.ru/public-post/aviator-vodolazkin.
2. Akunin B. Bokh and Rascal: stories. - M. : ACT, 2015. - 302 p. (History of the Russian state).
3. Vodolazkin E. G. Aviator: novel. - M. : ACT: Elena Shubina's editorial staff, 2016. - 410 p.
4. Carrière J.-C., Eco U. Don't hope to get rid of books! Interview of J.-F. de Tonnac, translated from French with comments by O. Akimova. The 2nd edition. -SPb. : Symposium, 2013. - 336 p.
5. Lotman Yu. M. Inside of thinking. - SPb. : Azbuka, Azbuka-Attikus, 2015. - 416 p.
6. Ranchin A. M. «On Mnemozina's feast». Intertexts of Brodsky. - M. : Novoe Literaturnoe Obozrenie, 2001. -464 p.
7. Eco U. Baudolino: novel; translated from Italian and afterword by E. Kostyukovich. - M. : ACT Publishing House : CORPUS, 2015. - 624 p.
8. Eco U. About literature: the essay / translated from Italian by S. Sidneva. - M. : ACT Publishing House : CORPUS, 2016. - P. 151-171.
9. Eco U. Confessions of young novelist; translated from English byA. Klimin. - M. : ACT: CORPUS, 2013. - 320 p.
10. Eco U. Role of the reader. Researches on semiotics of texts; translated by S. Serebryany Lane. - M. : ACT Publishing House : CORPUS, 2016. - 640 p.
11. Eco U. Mysterious flame of the Queen Loana; translated from Italian and comments by E. Kostyukovich. - M. : ACT : CORPUS, 2013. - 592 p.
Дата поступления статьи в редакцию: 11.10.2017 Дата принятия статьи к печати: 09.11.2017
