CC BY
146
С.В. Тютюкин
УРОКИ АЛЕКСАНДРА КЕРЕНСКОГО И «КЕРЕНЩИНЫ» В 1917 г.
Тютюкин Станислав Васильевич - доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института российской истории РАН.
Февральская революция 1917 г. в России за несколько дней покончила с царизмом и в качестве одного из новых национальных лидеров выдвинула руководителя во многом близкой к социалистам-революционерам Трудовой группы IV Государственной думы Александра Федоровича Керенского (1881-1970)1. А в марте -октябре 1917 г. он сделал в 36 лет поистине феноменальную по тем временам карьеру, последовательно заняв посты министра юстиции (март-апрель), военного и морского (май-август) и наконец министра-председателя Временного правительства (июль-октябрь). Правда, Керенский удержался в председательском кресле всего четыре месяца, но зато стал
1. В советское время в Керенском видели крайне амбициозного «болтуна», мелкобуржуазного предателя интересов трудящихся, прислужника русской буржуазии и международного капитала. Исключения делались иногда только для его резких оппозиционных выступлений в царской Государственной думе, хотя чаще их просто замалчивали.
В постсоветский период журналисты и ученые ищут новые подходы к оценке роли Керенского в истории России. См.: Старцев В.И. Керенский: Шарж и личность // Диалог. — 1990. — № 16; Голиков А.Г. Феномен Керенского // История СССР. — 1992. — № 5; Иоффе Г.З. Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов. — М., 1993; Соболев Г.Л. А.Ф. Керенский (штрихи к портрету) // Александр Керенский: Любовь и ненависть революции... — Чебоксары, 1993; Басманов М.И., Герасименко Г.А., Гусев К.В. Александр Федорович Керенский. — Саратов, 1996; Колоницкий Б.И. Керенский как «новый человек» и новый политик: К изучению генеалогии культа личности // Человек и личность как предмет исторического исследования. Россия (конец Х1Х - ХХ в.). - СПб., 2010; Федюк В.П. Керенский. - М., 2009; Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. Изд. 2, доп. — М., 2010; и др.
тогда самым молодым премьером страны, так как наиболее именитые его предшественники С.Ю. Витте и П.А. Столыпин пришли к высшей власти соответственно в 56 и в 44 года.
Детские и юношеские годы Керенского прошли в Симбирске и Ташкенте в семье видного педагога с крепкими религиозно-монархическими традициями. Но уже на юридическом факультете Петербургского университета (18991904) началось стихийное приобщение молодого студента к модным тогда в молодежной среде либерально-демократическим ценностям при определенной симпатии вдобавок к неонародничеству, но зато стойкой неприязни к слишком «узкому», по его мнению, марксизму. Получив высшее юридическое образование, он вступил в столичную коллегию адвокатов. Переломным для Керенского стал 1905 год, когда он даже сделал неудачную попытку вступить в Боевую террористическую организацию партии эсеров, а в декабре 1905 - апреле 1906 г. его без достаточных оснований на несколько месяцев посадили в столичную тюрьму «Кресты». После этого с осени 1906 г. он начал выступать в качестве адвоката на судебных процессах политического характера, часто добиваясь оправдания некоторых подсудимых или смягчения их приговора. В конце же 1912 г. Керенский был избран депутатом IV Государственной думы от Поволжья и с тех пор стал профессиональным политиком.
В Думе он связал свою судьбу с маленькой (всего десять депутатов) крестьянской Трудовой группой и блокировался в основном с социал-демократами, включая большевиков, и с кадетами. Керенский резко и последовательно критиковал с трибуны Таврического дворца всю внутреннюю политику царизма. Эту линию он продолжил и в годы Первой мировой войны, соединяя безусловную преданность Родине с обличением близорукого нежелания власти идти на любые уступки обществу. Апогеем оппозиционной работы Керенского в Думе стала его речь там 15 февраля 1917 г. В ней он позволил себе дать депутатам (и не только им) совет применять к «нарушителям закона», включая главных деятелей царского режима, средства их «физического (!) устранения». Когда же ошеломленный такой дерзостью председатель Думы М.В. Родзянко поинтересовался у оратора, что он при этом имеет в виду, тот ответил: нужно поступать с ними так же, как во времена Древнего Рима небезызвестный Брут поступил с тираном Цезарем, убив его (в стенограмму заседания этот ответ Керенского, естественно, не вошел). Власти приняли решение арестовать за подобные слова оратора, но Родзянко доверительно сообщил ему, что депутаты его не выдадут. Заметим, что до начала Февральской революции оставалось тогда всего неделя, и это во многом оп-
ределило поведение всех участников данного очень знаменательного исторического эпизода2.
Регулярно работал Керенский и вне Думы (поездки по стране, встречи с избирателями, связи с различными легальными организациями), вступив также еще в конце 1912 или в 1913 г. в масонское братство «Великий Восток народов России». Его членов объединял, помимо всего прочего, и обет молчания о том, чем они там занимались. По его собственным словам, все усилия масонов «были направлены на установление в России демократии на основе широких социальных реформ и федеративного государственного устройства», причем они считали, что монархия в стране к 1917 г. уже полностью об-речена3. Сохранялись масонские связи Керенского и в 1917 г., как и возобновленные им со времени войны связи с эсерами, ставшими затем самой крупной социалистической партией в России.
На пороге Февральской революции Керенский был уже достаточно яркой, хотя и далеко не цельной личностью. Его явно подводило, прежде всего, здоровье (повышенная нервозность, удаление одной почки). Сказывался также и его разрыв в 1916 г. с женой О.Л. Барановской и двумя сыновьями, хотя до развода дело тогда и не дошло. В характере Керенского все чаще проглядывали самоуверенность, большие претензии на крупную политическую карьеру и замашки будущего вождя народных масс, о чем он, несомненно, мечтал. Кроме того, Керенский явно не обладал сильным интеллектом, волевым характером и житейской мудростью. К сожалению, все это не привлекло тогда должного внимания тех, кто уже видел в Керенском новую звезду в элите российского общества. Не приходится говорить и о самом Александре Федоровиче, не сомневавшемся в своих талантах. Но так или иначе, 1917 г. он встретил как демократ, революционер, республиканец и потенциальный социалист, хотя, в отличие от Ленина, Керенский о немедленном введении социализма в России тогда даже не помышлял.
Звездным часом Керенского стала очень скоротечная и почти бескровная Февральская революция, заслуженно выдвинувшая его 2 марта 1917 г. на роль министра юстиции Временного правительства. Еще раньше, 27 февраля, он был избран зампредом Петроградского совета рабочих (а затем рабочих и солдатских) депутатов. Дело в том, что наиболее видные социалисты всех направлений находились тогда в эмиграции или в ссылке, а кроме того, Керенский был единственным, кто решился преодолеть вето Петросовета на
2. См.: Государственная дума. 1906—1917. Стенографические отчеты. Т. IV. — М., 1995. — С. 259; Керенский А.Ф. Россия в поворотный момент истории. — М., 2006. — С. 186-187.
3. См.: Керенский А.Ф. Указ. соч. — С. 96-97.
вступление социалистов в правительство под тем предлогом, что происшедшая в Россия революция носит буржуазный, а не социалистический характер.
Керенскому, конечно, был известен так называемый «казус» французского социалиста Мильерана, который в 1899 г. вошел в состав буржуазного правительства и не оправдал ожиданий своих товарищей, был осужден за это всем II Интернационалом. Но этот «казус» не имел прямого отношения к России, где только что произошла почти молниеносная и относительно бескровная революция, в которой пролетариат и солдаты (в основном те же крестьяне) сыграли очень важную роль. Это давало социал-демократам и эсерам право войти во Временное правительство, чтобы защищать там интересы трудящихся, чем и воспользовался Керенский.
В решающие для судеб революции дни с 27 февраля по 2 марта 1917 г. Керенский продемонстрировал умение предельно сконцентрировать всю волю и энергию на достижении своей главной цели - принять участие в руководстве восставшими петроградскими рабочими и солдатами, чтобы в полной мере проявить присущие ему ораторские способности. При этом Керенский сразу же показал себя убежденным республиканцем, добровольно взяв на себя обязанность некого комиссара, ответственного за судьбы арестованных и подвергнутых тюремному заключению Николая II, членов его семьи, бывших царских министров и высших сановников. Он же убедительно доказал 3 марта Великому князю Михаилу Александровичу, которому свергнутый брат в последний момент передал права на российский престол, что короноваться в сложившейся ситуации ему просто небезопасно. В итоге Россия фактически стала тогда демократической республикой, хотя законодательно закреплено это и не было вплоть до 1 сентября 1917 г. Кроме того, в начале марта Керенский самочинно зачислил себя в ряды партии эсеров, хотя никаких реальных обязанностей члена ПСР он не выполнял.
Актив Керенского как нового министра юстиции (это назначение за весь 1917 г. было единственным, которое соответствовало профилю его юридического образования) выглядел более чем солидно. Здесь были объявление полной амнистии всем политическим заключенным и частичной - уголовным преступникам, отмена в стране смертной казни, осуществление свободы печати, слова, митингов, собраний и создания политических партий, отмена цензуры, уравнение женщин в правах с мужчинами, начало подготовки к созыву в будущем главного, как тогда думали, вершителя судеб страны - Учредительного собрания и др. Правда, под амнистию попали не только революционеры, но и некоторые провокаторы, а среди уголовников - и матерые воры-рецидивисты. Очень неоднозначную оценку (как и в наше время) получила полная отмена в России смертной казни. Однако в целом демократизация и гуманизация пенитенциарной системы и явно понравившаяся народу вся ситуация с демократическими свободами в России после свержения ца-
ризма во многом приблизили тогда нашу страну к передовым странам Запада. И в этом, несомненно, была определенная личная заслуга Керенского. К сожалению, уже в апреле 1917 г. он охладел к своим обязанностям министра юстиции и сосредоточился на внешнеполитических и военных вопросах, которыми занималось Временное правительство.
Еще одной неожиданностью стало уже в марте полное игнорирование Керенским своего избрания в состав руководства Петросоветом. Он с охотой согласился на это еще во время Февральской революции, но потом начал откровенно манкировать своими советскими обязанностями. Керенский уже в марте всецело сосредоточился на работе в правительстве, видимо, почувствовав полную бесперспективность своего реального присутствия в Совете, поскольку это не сулило ему серьезного карьерного роста и успеха. Характерно, однако, что в отставку с этого поста Керенский до сентября сам так и не ушел.
Время с марта 1917 г. совпало с возникновением и распространением в Петрограде и по всей стране настоящего культа личности Керенского - явления нового для революционной России и в чем-то до конца до сих пор так и не объясненного. Культ этот просуществовал очень недолго - примерно с марта до лета 1917 г., быстро сменившись разочарованием в недавнем кумире, которого с легкой руки таких ярких поэтических натур, как Зинаида Гиппиус, Марина Цветаева и Андрей Белый, называли чуть ли не «солнцем» и великим сыном России. Выходцы из городского «среднего» класса, интеллигенции, студентов, чиновников, солдат восхищались простотой Керенского, близостью министра к народу, честным служением его интересам. Но он прошел тогда не только через восхищение толпы, но и через ее поношение и разочарование, когда очень скоро стало ясно, что жизнь простого народа от его красивых слов не улучшается, а, наоборот, ухудшается.
У самого же Керенского весной и в начале лета 1917 г. на глазах росли тщеславие, непомерная самоуверенность, сознание собственной непогрешимости и избранности. Керенский начал откровенно стремиться поскорее избавиться от своих соперников и недругов и стать первым лицом в государстве. Это хорошо видно на примере его мартовско-апрельских столкновений с лидером кадетов П.Н. Милюковым и с учетом некоторых признаний, сделанных им в апреле своему новому французскому другу, министру-социалисту и масону А. Тома, приехавшему в Россию из Парижа. Они показывают, что Керенский не просто «плыл по течению», как до сих пор еще думают у нас многие, а расчетливо и искусно сам строил свою карьеру, не соразмеряя, увы, имеющиеся в его распоряжении реальные возможности с непрерывно рождавшимися у него поистине «наполеоновскими» планами. При этом мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем, принадлежали ли подобные замыслы самому Керенскому или были подсказаны ему, например, все теми же таинст-40
венными масонами. Так или иначе, уже тогда он выражал вполне определенное желание лично возглавить Временное правительство, но не был поддержан Тома и отложил на время - но только на время - реализацию этого далеко идущего плана4.
Вражда Керенского и Милюкова началась еще в царской Думе. Тот до конца марта открыто был вместе со многими кадетами монархистом, а Керенский - республиканцем. И хотя оба стремились сохранять союзнические отношения России с Англией, Францией, Италией и США, первый видел смысл продолжения нашей страной мировой войны в получении ею в случае победы в качестве военного приза Константинополя и проливов Босфор и Дарданеллы, а второй категорически отрицал это и выступал за всеобщий мир без аннексий и контрибуций. Острое столкновение министра иностранных дел Временного правительства Милюкова и министра юстиции Керенского заняло март и апрель и закончилось победой последнего. Керенский организовал внутри кабинета большой антимилюковский блок, включавший и премьера князя Г.Е. Львова, шантажировал своих коллег угрозой собственного выхода из правительства и немедленно воспользовался предоставившейся ему возможностью занять пост военного и морского министра вместо солидаризировавшегося с Милюковым А.И. Гучкова, ушедшего в самом конце апреля в отставку. Милюкову было предложено перейти в сложившейся ситуации на более «спокойный» пост руководителя делом народного просвещения, но он также предпочел отставку.
Очередной урок, преподанный Керенским весной 1917 г. правительству, Петросовету, социалистическим партиям и кадетам, а также более широкой общественности, состоял в том, что за март-апрель он вырос в достаточно крупного, очень активного, опасного для соперников и хорошо владеющего многими приемами политической борьбы бойца. Он интриговал, блефовал, угрожал, искусно разыгрывал обиду или даже отчаяние, а затем наносил короткий, но оказывавшийся часто решающим контрудар. Военным и морским министром Керенский стал в мае 1917 г. несколько неожиданно, но упускать саму шедшую в руки добычу было не в его характере. К тому же он очень быстро понял, что даже ослабевшая за время войны и особенно в 1917 г., но все еще достаточно мощная русская армия - это очень благодатный материал, который можно использовать и в своих личных целях, т.е. для укрепления своей власти.
Многое здесь было против такого сугубо штатского человека, как Керенский. Он не доверял генералам, а те, в свою очередь, нередко просто презира-
4. См.: Abraham R. Alexander Kerensky. The first Love of the Revolution. Columbia University Press. — New York, 1987. — P. 181. (Автор ссылается на дневник А. Тома, хранящийся в парижском архиве).
ли нового военного министра и смеялись над ним. Сама армия была измотана войной, плохим боевым и материальным обеспечением и мечтала о скорейшем заключении мира. Существовала оборотная сторона и у совершенно неизбежного и безальтернативного после Февральской революции, но не имевшего еще прецедента процесса демократизации вооруженных сил. Речь идет о резком падении воинской дисциплины, утрате офицерским корпусом своего былого авторитета у солдат, а также о часто необоснованном понижении или, наоборот, повышении в чинах и должностях лиц командного состава. Характерно, что, несмотря на частичное сохранение в войсках прежнего культа Керенского, последний уже в мае - начале июня все чаще сталкивался с открытой грубостью и дерзостью военнослужащих, отказывавшихся подчиняться приказам нового министра.
Но Керенский, безусловно, рассчитывал, что ему поможет подготовленная при его участии и изданная в мае «Декларация прав солдата» (новый вариант мартовской «армейской конституции» - знаменитого приказа № 1 Пет-росовета, но уже во всеармейском масштабе и с выводами дисциплинарного порядка). Еще больше он надеялся на целиком захватившую его идею июньского контрнаступления русской армии на фронте с перспективой достижения перелома в ходе всей Первой мировой войны. Керенский не претендовал на роль крупного военного стратега, а хотел стать лишь своего рода главным политагитатором за упорядочение армейской жизни и переход к активной борьбе с врагом (стать «главноуговаривающим», как остроумно, но довольно язвительно окрестили тогда его). Обнадеживало и то, что Керенского поддержали в мае все командующие фронтами, прямо назвавшие его кандидатуру на пост военного и морского министра в ответ на соответствующий запрос премьера Львова.
Однако начавшееся 18 июня контрнаступление русской армии на Юго-Западном фронте, к горькому разочарованию всего Временного правительства и особенно Керенского, быстро выдохлось, а вражеские войска сами перешли в июле к активным действиям. Министру удалось успокоить тогда правительство, сославшись на мощь противника, подрывные действия большевиков и недостаток военной помощи со стороны стран Антанты. Но главное состояло в том, что солдатская масса, быстро забыв недавние майские патриотические речи Керенского перед фронтовиками и не понимая, во имя чего ее посылают в бой, оказалась неспособной вести наступательные операции и стала попросту бежать от немцев. В итоге в действующей армии воцарились настроения дезертирства, мародерства, паникерства и прямые отказы идти в наступление. Негативно сказались на армии и флоте и испорченные Керенским отношения с такими видными военачальниками, как А.В. Колчак, А.А. Брусилов, М.В. Алексеев, Л.Г. Корнилов и др.
Более чем странно выглядело в этих условиях поспешное назначение Керенского 7 июля на пост премьера вместо скоропалительно отказавшегося от него князя Львова. На его долю выпали бурные выступления 3-4 июля солдат столичного гарнизона и поддержавших их матросов-балтийцев из Кронштадта, а также многочисленные демонстрации питерских рабочих антиправительственного характера, которыми руководили часть большевиков и анархисты. Правда В.И. Ленин, трезво оценив силы своей партии, счел подобный левацкий, во многом авантюристический план захвата власти несвоевременным и отверг его. В итоге князь Львов справился с этой критической ситуацией, но решил больше не искушать судьбу и подал в отставку, не желая применять силовые методы усмирения масс. Он же предложил членам правительства утвердить в должности министра-председателя Керенского, который, по его мнению, способен был, если понадобится, даже отдать приказ стрелять в смутьянов и, кроме того, сам давно уже рвался к власти.
Видимо, неслучайно Керенский сознательно уехал 3 июля из Петрограда в Ставку и затем откровенно проигнорировал просьбу Львова срочно вернуться в столицу, чтобы помочь ему водворить там порядок. Этим он, несомненно, усугубил колебания премьера и тоже подтолкнул его к уходу из правительства. В интересах Керенского действовали в те дни в столице и поддерживавшие его «братья масоны» Н.В. Некрасов и М.И. Терещенко, а также ряд других министров. В итоге мечта Керенского о большой власти стала наконец реальностью. При этом он сохранил за собой еще и пост военного и морского министра, наглядно продемонстрировав, что революция тоже не чужда тенденции к наращиванию личной власти своих лидеров.
Июль 1917 г. стал в истории Временного правительства тем рубежом, который делит ее на две почти равные половины. При этом вторая, когда Временное правительство возглавил уже Керенский, стала временем многочисленных неудач и разочарований, оказавшись еще менее плодотворной, чем первая. Во многом изменился вдобавок и сам премьер, что, конечно, неслучайно. Напомним, что в марте-июне Керенский вел себя как демократ и патриот, афишировал себя эсером, был удачным митинговым оратором и любимцем толпы. Терпимо относился он и к большевикам, хотя постепенно полностью разочаровался в Ленине. Дальнейшая эволюция Керенского шла уже в направлении его приобщения к сугубо «государственнической» правительственной позиции на принципах патриотизма и сохранения территориальной целостности России при усилении своей личной власти. При этом он любил выдавать последнюю за гарантию сохранения Временным правительством его революционности. Не осталось и следа от прежних связей Керенского с эсерами и былой терпимости к большевизму.
Внешне окружавшая Керенского обстановка становилась все более помпезной. В Петрограде премьер жил теперь и работал в Зимнем дворце,
водворившись там в былые покои Александра III. Он пользовался бывшими царскими автомобилями и «высочайшим» поездом, доставлявшим еще недавно Николая II в Ставку. Керенскому было смешно вспоминать, что еще в начале марта он собирался в назидание потомкам повесить последнего русского царя, которого теперь называл «Ваше величество». Еще один характерный штрих: в августе Керенский присутствовал и на открытии поместного собора Российской православной церкви в Успенском соборе, хотя никогда не был фанатичным ее приверженцем.
Решающую роль играл он и при формировании в июле и сентябре новых составов Временного правительства, исходя из своих личных симпатий и преданности кандидатов в министры лично ему, Керенскому. При этом в июле он позволил себе даже повторить тактику Ивана Грозного, внезапно покинувшего в свое время Москву, чтобы заставить бояр дать согласие на введение печально знаменитой впоследствии опричнины.
Но чем помпезнее становился антураж, тем хуже обстояло у Керенского-премьера дело с решением важнейших вопросов государственного значения. Напомним, что еще в марте Временное правительство решило не предрешать волю будущего «хозяина Земли русской» - Учредительного собрания, заморозив, таким образом, на неопределенный срок решение всех самых острых социальных вопросов, включая аграрный и вопрос о выходе России из Первой мировой войны. Внешне подобная тактика как будто свидетельствовала о подлинном демократизме новой власти, готовой послушно выполнить волю всех российских граждан. Однако на деле и Львов, и особенно продолживший его тактику «непредрешенства» Керенский взяли на себя ответственность за окончательное превращение возглавляемых ими кабинетов министров в недееспособные государственные органы, обманувшие надежды многих миллионов россиян, жаждавших скорейшего улучшения своего значительно ухудшегося в 1914-1917 гг. материального положения. Временное правительство вело себя в конце лета и осенью 1917 г. так, как будто история отпустила ему в кредит не поддающееся счету время, хотя его реальный запас оказался более чем ограниченным, а расплата за подобное государственное легкомыслие наступила скорее, чем предполагал Керенский.
Много сил - и, как оказалось, впустую - потратил Керенский, чтобы достигнуть договоренности с назначенным в июле Верховным главнокомандующим генералом Корниловым. Это был своенравный и явно не склонный подчиняться Керенскому профессиональный военный, видевший спасение России в твердом порядке на фронте и в тылу и в неукоснительным соблюдении строгой военной дисциплины, Корнилов позволял себе предъявлять премьеру настоящие ультиматумы и требовал полного невмешательства правительства в свои действия. Он и его ближайшее окружение позволяли себе все это, поскольку генерал был единственным военачальником, добившимся 44
некоторого успеха в начале июньского контрнаступления русской армии. Когда же оно быстро выдохлось и превратилось в позорное отступление, Корнилов стал применять к бегущим от врага поистине драконовские меры наказания, что ненадолго принесло временный эффект. Именно он и заставил Керенского восстановить 12 июля смертную казнь изменников и дезертиров на фронте, хотя применять ее и не удавалось из опасения настоящих бунтов со стороны солдат, которым эта кара то и дело теперь угрожала.
По подсказке главного эсеровского экс-боевика Б.В. Савинкова, ставшего главным помощником Керенского в Военном министерстве, Корнилов был назначен Верховным главнокомандующим вместо не угодившего премьеру Брусилова, но тут же вступил в неразрешимый конфликт с премьером. Дело в том, что Корнилов, как и многие другие генералы, был сторонником восстановления смертной казни за аналогичные преступления и в тылу, а это было чревато его полной милитаризацией и установлением настоящей военной диктатуры в стране. С этим, естественно, не могли согласиться левые партии, Советы да и сам Керенский, мнивший себя главным защитником демократии в России. Он даже хотел уволить Корнилова в отставку, но его не поддержали другие члены правительства. В итоге к концу августа найти способ разрешения этого острейшего конфликта так и не удалось.
Та же судьба постигла и отношения власти с большевиками, открыто обвиненными в начале июля в шпионаже в пользу Германии. Керенский категорически не принимал ленинского курса на социалистическую революцию и верил в личную виновность вождя большевиков в сговоре с немцами. Однако собрать убедительные улики в пользу этой версии Временному правительству не удалось. Одних арестов многих видных большевиков (сам Ленин ушел в глубокое подполье) оказалось недостаточно, и на фоне других неудач правительства ленинская партия стала быстро восстанавливать свои подорванные в июле позиции, причем Керенский не посмел объявить большевизм вне закона и добиться суда над его главным вождем. Ленина же стал с успехом заменять Л.Д. Троцкий, очень быстро превратившийся к осени 1917 г. из его главного оппонента в горячего и талантливого сторонника большевизма. В июле-августе он побывал в тюрьме, но уже в начале сентября был освобожден из-под ареста и сразу же активно включился в процесс наращивания ленинцами своего политического авторитета в глазах масс.
Как известно, Керенский был прирожденным политиком-центристом, умело лавировавшим до поры до времени между политическими полюсами и искавшим некий средний путь, суливший, как ему казалось, надежный успех. Аналогичными методами действовал премьер и летом 1917 г., применяя свой излюбленный прием улаживания конфликтов: не доводить их до точки кипения, обещать неопределенные уступки и правым, и левым и предельно оттягивать ответы на самые острые вопросы современности. Керенский обещал
провести позже (но когда?) крупные социальные реформы, поднять (но как?) дисциплину в армии и в тылу, удовлетворить требования генералов возродить русские вооруженные силы (но только не вводить военную диктатуру), признать на словах (без убедительного доказательства и суда над зачинщиками) вину большевиков, но не запрещать их агитацию. Это объективно означало разрешение на продолжение партией Ленина ее подрывной антиправительственной работы. Надо ли доказывать, что к концу лета 1917 г. хваленый центризм Керенского трещал по всем швам, предвещая близкий крах всей его политики? Неслучайно такое ужасное впечатление на участников и гостей августовского Государственного совещания в Москве произвела заключительная речь Керенского, напоминавшая выступление наркомана, у которого действия спасительных препаратов кончилось раньше, чем он довел до конца свое выступление (об этом прямо говорили уже современники).
Но оказавшийся роковым удар нанес Керенскому 27-31 августа все тот же Корнилов5. Многие искренне считали, что поправить кризисную ситуацию, сложившуюся тогда в России, мог бы его политический союз с премьером. Корнилов взял бы на себя в таком случае наведение в стране порядка, причем предполагалось в качестве крайней меры даже ввести военную диктатуру. Керенский же должен был легитимизировать эту новую ситуацию, поступившись, скорее всего, при этом и своими правами премьера. Однако он был вообще против военной диктатуры и, кроме того, явно не хотел делиться с Корниловым или другими генералами властью. Поэтому вместо союза этих «двух К.» - Керенского и Корнилова - вечером 26 августа последовал по инициативе честолюбивого премьера их полный разрыв, доведенный до реальной угрозы возникновения в России гражданской войны. При этом Керенский категорически отказался вести какие-либо переговоры с Корниловым и готов был разговаривать с ним только языком ультиматумов.
Однако и Корнилов плохо (хотя ныне это часто публично ставится под сомнение) организовал свой заговор, все время колебался, идти ли ему на полный разрыв с Керенским или нет, так что в итоге заговорщики повели себя крайне пассивно. Это относилось, прежде всего, к самому Корнилову, а также к главному исполнителю его замыслов генералу А.М. Крымову, столкнувшемуся с предательством подчиненных ему частей казаков и кавказских горцев и доведенному до самоубийства 31 августа, хотя настоящих боев с правительственными войсками у него и не было.
Не поддержали Корнилова ни другие командующие фронтами, ни многие сочувствовавшие ему члены партии кадетов, ни большевики, меньшевики и эсеры, ни послы западных держав, давно уже разочаровавшиеся в Керенском.
5. Подробнее см.: Федюк В.П. Керенский. — М., 2009. — С. 274—285.
Плохо повел себя в последние августовские дни и сам премьер, показавший себя фанатиком сохранения своей личной власти над Россией. Замышлявшийся Корниловым и его окружением военный путч фактически не состоялся, заговорщики без борьбы 1 сентября сдались, своей вины перед властью и лично перед Керенским не признали и к суду, вопреки горячему первоначальному желанию премьера, даже не привлекались. Формальная победа над путчистами на деле обернулась огромной потерей авторитета Керенского в армии и в обществе и настоящим параличом его воли.
Провалом закончилось созванное в сентябре советскими лидерами при одобрении Керенского так называемое Демократическое совещание, а образованный его участниками в октябре чисто консультативный Предпарламент (Временный совет Российской Республики) сразу же выродился в фарс. Резко обострились к концу сентября и отношения Керенского с раздосадованными его бездействием послами стран Антанты.
Образованный единолично Керенским 25 сентября четвертый (третий коалиционный) состав Временного правительства опять включал кадетов, меньшевиков, одного эсера и несколько внепартийных. Последнее тоже было знамением времени, а кредит доверия общества к кадетам был уже по существу исчерпан. Этот состав правительства был наиболее слабым из всех, и его деятельность не ознаменовалась никакими реальными шагами ни в экономике, ни в социальной сфере, ни во внешней политике. За созданной Керенским системой власти в России прочно закрепилось полуироническое, полупрезрительное название «керенщины», а сам премьер был уже не нужен ни «низам», ни «верхам» общества. Первых он разочаровал своим полным бездействием, ростом инфляции, выпуском огромного количества обесцененных бумажных денег («керенок»), карательными экспедициями против крестьян и т.д. Вторых же - своей пассивностью и пустословием, разбродом в органах власти и полным падением престижа России за рубежом. Они уже не воспринимали премьера и как сколько-нибудь надежный оплот против быстро набиравшего силу большевизма.
Гнев премьера вызвала в октябре попытка последнего военного министра -генерала А.И. Верховского провести значительное сокращение армии и начать переговоры о мире с Германией и Австро-Венгрией. В итоге Верхов-ский, открыто признавший перед лицом власти, что русская армия воевать больше вообще не может, вынужден был бесславно уйти в отставку. Сюрприз властям приготовили и большевики во главе с Лениным и Троцким. После бурной летней кампании властей с обвинением их в государственной измене и арестами ряда руководящих деятелей ленинской партии они оправились от этого удара, умножили численность своих рядов и подготовили октябрьский переворот. В ночь на 26 октября Керенский и все Временное правительство
были свергнуты, а жалкие попытки потерявшего в одночасье власть премьера оказать сопротивление большевикам позорно провалились.
Керенскому было суждено еще во второй половине его жизни долголетие (он дожил почти до 90 лет). Его ждали еще интересные впечатления, немало творческой и полезной потомкам литературной работы. Но он ушел в небытие отставным генералом без армии, политиком-одиночкой и в конечном счете премьером-неудачником. За ним никогда не было сильной и тем более лично им созданной, подобно Ленину, политической партии, оригинальных идей, талантливых и преданных единомышленников и благодарной памяти потомков. Список ошибок и просчетов Керенского-политика поистине огромен, а его политическая, да и человеческая судьба во многом трагичны, хотя, к счастью, он не заслужил и имени «Керенский кровавый».
Сегодня ни его политические «двойники», если бы таковые нашлись, ни пресловутая «керенщина» современной России больше не нужны. Не произошла и, видимо, не произойдет никогда и полная реабилитация этого, несомненно, вошедшего в историю, но слабого по сути политического деятеля. И Керенский, а вместе с ним и современная ему Россия получили в 1917 г. то, что заслужили, - сначала поразительный по темпам и масштабам карьерный взлет, а потом неизбежное и глубоко поучительное падение. При этом ни первое, ни второе не должны удивлять того, кто знает Россию и ее народ.
