CC BY
23
УПОТРЕБЛЕНИЕ СТЯЖЁННЫХ И НЕСТЯЖЁННЫХ ФОРМ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ, ПРИЧАСТИЙ И ГЛАГОЛОВ В МИЛЯТИНОМ ЕВАНГЕЛИИ
В статье рассматривается одна из групп написаний с нерегулярной орфографией в памятнике древнерусской письменности XII в., известном как Милятино евангелие. Ряд форм прилагательных, причастий (в муж. и сред. роде в ед. и мн. ч. и в жен. роде - во мн. ч.) и глаголов (в парадигме имперфекта) имеют в рукописи стяжённые и нестяжённые написания. Показана ведущая роль орфографического фактора в систематизации данных написаний в рукописи.
Ключевые слова: история русского языка, древнерусский язык, евангелие, морфология, орфография, членное склонение, имперфект
В статье рассматривается одна из групп написаний с нерегулярной орфографией в памятнике древнерусской письменности XII в., известном как Милятино евангелие (далее - МЕ). Ряд форм прилагательных, причастий и глаголов имеют в рукописи стяжённые и нестяжённые1 написания. В адъективной парадигме склонения данные написания возможны в формах косвенных падежей: в муж. и сред. роде в ед. и мн. ч. и в жен. р. - во мн. ч. (типа даышаго/даышааго, ннфнм]/ннфннмг и т. п.). Глагол имеет подобные написания по всей парадигме имперфекта (типа глдголддоу/ глдголдддоу). Процент более архаичных нестяжённых вариантов оформления морфем в МЕ в формах прилагательных, причастий и форм имперфекта глаголов примерно одинаков и составляет в целом около трети всех написаний соответствующих морфем. Главный вопрос состоит в том, свидетельствует ли подобная количественная равномерность о независимости рассматриваемой группы написаний от морфологического, частеречного и орфографического факторов, и какой из этих факторов значим в большей степени.
МЕ - рукопись, созданная на новгородской территории (РНБ, Р.пЛ.7) (Жуковская 1974: 57; Каталог 1984: 143). Ряд
1 Некоторым исследователям термин «нестяжённый» в применении к формам прилагательного, причастия и имперфекта представляется не вполне приемлемым, предлагается рассматривать данные формы как растяжённые (см. - Демидов 2007)
исследователей относит её к продукции Лазаревского скрип-тория, существование которого на рубеже Х!-ХП вв. в Новгороде реконструируется по косвенным данным (Янин 1982; Ухано-ва 2009). В рамках Лазаревского скриптория МЕ оказывается включённым в круг рукописей рубежа Х!-ХП вв., таких как, например, новгородские служебные минеи 1095-1097 гг.
В создании рукописи участвовали два основных писца. Большую часть текста переписал писец А (лл. 1-44об, лл. 64-71об, лл. 77об-160). Писцу А также принадлежит приписка в конце рукописи (Воскресенский 1896: 43), из которой становится известно, что его зовут Домка. Писец Б переписал два меньших по объёму отрывка (лл. 45-63об и лл. 72-77).
Несмотря на то, что орфография МЕ до сих пор не описана, в ряде работ по истории русского языка данные рукописи привлекаются в качестве иллюстративного материала для отдельных морфологических процессов в истории языка (напр., Соболевский 1907: 177, 181-183; Шепелёва 1972: 8; Иорданиди,
Крысько 2000: 132, 149, 177; Кузнецов 2006: 36; Колесов 2009: 174 и др.). Между тем не во всех случаях грамматические формы МЕ могут быть надёжно интерпретированы без учёта данных об орфографических системах писцов данной рукописи. Важность предварительного анализа орфографии древнерусских рукописей подробно была обоснована ещё Н. Н. Дурново (Дурново 2000). В дальнейшем это направление исследований успешно развивалось в работах Б. А. Успенского (Успенский 1973; Успенский 1997 и др.) и В. М. Живова (Живов 2006).
Детальное рассмотрение нестяжённых написаний показывает их неоднородное поведение в тексте МЕ в составе морфем разных частей речи. На материале древнерусских кондакарей Х!-ХШ вв. Б. А. Успенский показал, что вариативность в оформлении флексий прилагательного (также касающаяся соотношения стяжённых и нестяжённых форм) подчинена определённым закономерностям и позволяет сделать выводы о состоянии соответствующей морфемы в живом языке писца (Успенский 1973: 338). Разница в написании нестяжённых форм разных частей речи в МЕ также позволяет показать, как в формировании орфографической стратегии писцы ориентировались на параметры собственного разговорного языка.
1. Членные флексии прилагательных
Всего в МЕ отмечена 221 форма членных прилагательных, потенциально допускающая варьирование стяжённых/нестяжён-ных форм. Из них 68 форм (30%) - нестяжённые.
Анализ падежных форм прилагательных показывает, что значимым для употребления нестяжённых форм в МЕ является фактор конца строки (к.с.). При его учёте материал членных адъективных форм можно сгруппировать в виде таблицы:
Таблица 1. Нестяжённые формы прилагательных и позиция конца строки
число род падеж стяжённое нестяжённое
не на к.с. на к.с. не на к.с. на к.с.
ед.ч. муж. РП 17 1 7 7
ДП 16 2 1 1
ВП=Р 9 0 2 2
ТП 8 0 0 3
МП 5 0 0 0
сред. РП 5 0 3 2
ДП 2 0 0 1
ТП 3 1 0 1
МП 12 5 0 0
мн.ч. жен. РП 1 1 0 1
ДП 1 2 2 2
МП 0 0 0 1
муж. РП 35 4 11 5
ДП 8 0 5 1
ВП=Р 0 0 1 0
ТП 3 0 1 0
МП 3 3 0 0
сред. РП 0 0 5 1
ТП 1 0 0 1
МП 4 1 0 1
Всего 133 20 38 30
При учёте данных всех падежей заметно предпочтение, которое отдаётся нестяжённым формам в позиции конца строки. Из 50 форм прилагательных, начало флексии которых приходится на конец строки, в 30 случаях писцы МЕ выбирают не-стяжённый вариант написания. Данные Табл. 1 показывают, что частотность нестяжённых форм и их зависимость от конца строки в разных падежах не совсем однородны. Так, в формах МП ед. и мн. ч. нестяжённая форма использована только 1 раз, с сущ. жен. рода (ы кингадъ п^игіН/ді 117в-г). Все остальные
примеры формы прилагательного МП мн. относятся к сочетаниям с сущ. муж. и сред. рода, и во всех использованы стя-жённые формы. В данном случае можно предполагать воздействие на систему написаний морфологического фактора. Для форм МП ед. вследствие нейтрализации различия гласных в последовательности ё]е стяжение, вероятно, происходило раньше, чем в других падежах (Кузнецов 2006: 109). Под влиянием этого раннего процесса стяжённое написание могло закрепиться и во мн. ч. МП тех же родов (муж. и сред.) - в противоположность женскому. Без учёта данных МП муж. и сред. родов нестяжённые формы не на конце строки отмечены в 26% примеров (38 из 145 форм), а на конце строки в 73% примеров (30 из 41 формы).
Кроме того, на фоне других падежных форм выделяется флексия -даго (муж. и сред. рода, в РП и ВП). Как показывают данные Табл. 1, в формах РП ед. роль конца строки при выборе дублета понижается: эта флексия с одинаковой частотностью употребляется и в середине, и в конце строки (возможно, то же характерно и для флексии -оуоумоу, представленной небольшим количеством примеров). Предполагать воздействие морфологического фактора в случае с данными формами можно ожидать в меньшей степени. В отличие от форм МП ед. стяжение во флексиях РП и ДП ед. не проходило столь же быстро (Кузнецов 2006: 248), в связи с чем нельзя предполагать для МП, РП и ДП единую причину отклонений морфологического характера. Кроме того, в отличие от членных форм прилагательных мн. ч. и ТП ед. членные флексии РП и ДП ед. материально сохраняли в своём составе бывшую именную флексию и относились к иному участку преобразований членной флексии в истории древнерусского языка (Кузнецов 2006: 73-74). Однако при этом они входили в единую парадигму склонения с формами, не имеющими подобной «внутренней флексии». Застывшая именная флексия в составе -адго и -оуоумоу и элемент -г- в окончаниях ТП ед. и косвенных падежей мн. ч. в морфологическом плане однородны, и рассматриваются как «вокалический соединительный морф» (Гиппиус 1993: 70)2. По этой причине упомянутая особенность РП и ДП ед. не обеспечивает им морфологической выделен-ности на фоне других падежных форм.
2 А. Мейе предполагал «некоторое ощущение самостоятельности второго элемента определённых прилагательных» только для старославянского языка (Мейе 2001: 358)
При отсутствии явных морфологических предпосылок наблюдаемых расхождений в соотношении стяжённых/нестя-жённых флексий -ддго, -оуоумоу и остальных падежных форм представляется возможной орфографическая трактовка данных различий. К такому решению склоняет и первоначальное орфографическое основание - фактор конца строки - которое позволило заметить разницу в употреблении не/стяжённых написаний флексий в разных падежных формах.
Стоит отметить, что закрепление одного из дублетных вариантов написания за позицией конца строки имеет в рамках МЕ параллели в других группах написаний. Прослеживается единая орфографическая стратегия в употреблении рассматриваемых морфологических и ряда графических элементов. В основе использования ряда буквенных дублетов в рукописи МЕ также лежит ориентация на конец строки. В парах графем н-і, о-ш, оу-ж за вторым (дублетным, избыточным) элементом системы закрепляется узкая функция оформления конца строки.
При этом в функционировании морфологических и буквенных дублетов наблюдается важное отличие. Употребление буквенных дублетов более однородно в тексте памятника, в то время как система написаний членных флексий прилагательных в МЕ содержит следы исконного, не связанного с концом строки, употребления нестяжённых флексий. Это выражается в вышеупомянутой особенности флексии -ддго - её меньшей зависимости от позиции конца строки. Противопоставленность -ддго нестяжённым флексиям с общим формантом -г- (-н- в мягком типе) заметна уже на графическом уровне. Флексии с формантом -г- допускают вариативность в типе переноса: на строке могут быть оставлены как одна, так и две первых буквы флексии (т.е. ы/Н и ыН/). А окончание -ддго за одним исключением переносится как -а/дго.
По-видимому, в качестве морфологических дублетов писец А рассматривал преимущественно флексии с общим формантом -ы- (-Н-). Окончание -ддго (вероятно, и -оуоумоу), не имеющее этого внешнего признака (т.е. -ы- /-Н-), менее активно использовалось писцом в новой функции. Ярче всего о его обособленности свидетельствует тот факт, что в определённый момент писец А совсем отказывается от данного нестяжённого варианта. Последний раз этот вариант использован в примере - Ш непрдььдьмдд/го бдтьстьа 107г (именно в этом единственном случае использован нетипичный перенос после второй
буквы флексии). До 108 листа флексия -ддго употреблена 23 раза, начиная со 108 листа - ни разу. Флексия -оуоумоу также не встречается во второй половине рукописи. За счёт отказа от нестяжённых вариантов части флексий писец устраняет из системы функционально неопределённый элемент.
Эта особенность писца Домки в употреблении нестяжённых форм окончания - его отказ от написаний типа -ддго - подтверждается и на материале причастий. В них нестяжённая форма представлена следующими примерами:
РП: (муж.р.) [о/тдфдДго 12г, с"4ььшдДго-/ 32в, киьь/шдДго
67а, рд[др[/Д погикьшдДго 100б; (сред.р.) /киььшдДго 98в ВП: (муж.р.) ьь пось/лдььшдДго ид 1а, рдклоужь/шдДго 9б,
Ед-ддььшдДго 32а, посьлдььшдД/го 35в, по/гикьшдДго 43в, жеидфдго/ сд 59а, /к"соьдььшдДго сд/ 67б, /ни"ььшдДго 67б, колдфдДго/ рДЕД 91б
Все примеры относятся к части МЕ до 101 листа. Таким образом, писец А перестаёт использовать вариант -ддго не только в рамках системы написаний окончаний прилагательных, но и в целом как флексию.
Описанная неоднородность системы форм флексий, а также употребление нестяжённых форм в середине строки на протяжении всей рукописи не способствовали выработке чёткого орфографического правила распределения морфологических дублетов. Возможно, что вследствие отказа от части нестяжённых вариантов (-ддго, -оуоумоу) снижается интенсивность использования и других однородных форм. Однако при этом можно отметить, что даже изредка прибегая к книжному варианту оформления флексии ближе к концу рукописи, писец по-прежнему придерживается своей стратегии в конце строки. На отрезке текста после л. 106 из отмеченных 8 нестяжённых форм 3 формы приходятся на конец строки (ы КИНГдДЪ П"НЪ1Н/[Ъ 117в-г, инфг/Нмъ 125б, ьелнкъш/дъ ръшъ 160а).
Описанная дистрибуция форм прилагательных свидетельствует об орфографически контролируемом, искусственном употреблении архаичных нестяжённых вариантов написания флексии, что, по всей видимости, говорит об их отсутствии в живом языке писцов МЕ. К подобному выводу приходит С. Ю. Темчин, анализируя написание нестяжённых форм имперфекта в Остромировом евангелии (ОЕ). Свой вывод он базирует на наличии гиперкорректных форм, дистрибуции стяжённых и нестяжённых
форм имперфекта в зависимости от литургического членения текста в ОЕ, сопоставлении ОЕ со старославянскими списками евангелия (Темчин 1996). Последовательная правка стяжённых написаний в протографе ОЕ приводит к преобладанию нестя-жённых форм в ОЕ. В МЕ нестяжённые формы употребляются (как в адъективном склонении, так и в формах имперфекта) гораздо реже, чем в ОЕ (менее 40%). Но при всей разнице в частотности их использования в сравнении с ОЕ, особенности написания нестяжённых форм прилагательных в МЕ также позволяют трактовать их как неисконные, сознательно внесённые писцом в текст.
Факт отсутствия написаний -ддго (и -оуоумоу) после л. 108 (см. п. 3) показывает степень их искусственности. С определённого момента писец А перестаёт пользоваться орфографическим приёмом удвоения буквы в части адъективных флексий в условиях конца строки. В такой ситуации нестяжённые формы оказываются для текста МЕ не архаизмами, скопированными из протографа, а новообразованиями. Данные МЕ до 108 л. также подтверждают этот вывод. Строкоделение в МЕ и его протографе не могло совпадать, поэтому нестяжённые формы (или их часть), приуроченные в МЕ к концу строки, были переделаны Домкой и его помощником из стяжённых форм протографа. При этом отдельные нестяжённые формы, отмеченные в МЕ в середине строки, могут быть скопированы из протографа. Возможно, часть таких форм случайно пришлась в МЕ на конец строки, вписываясь в общую систему.
Дополнительным аргументом в пользу искусственного характера нестяжённых форм в МЕ может послужить наличие (как и в ОЕ) гиперкорректных форм. К ним можно отнести следующие примеры: ёудд/нглнге 16г-17а, ид съиьмг/фнНдъ 36б, ркрАЛфн 80г, ьдшнндъж 127г.
Таким образом, для писцов МЕ при написании членных флексий прилагательных оказывается актуальной наблюдаемая в ОЕ стратегия употребления нестяжённых форм. Возможно, это сходство свидетельствует об относительно небольшом временном промежутке создания ОЕ и МЕ.
Рассмотрение употребления нестяжённых форм прилагательных в МЕ показывает, что:
- писец А (а по его образцу, видимо, и писец Б) включает вариативные написания флексии в общую систему распределения дублетов;
- употребление нестяжённых форм более упорядочено в позиции конца строки (73% нестяжённых) и менее упорядочено при несовпадении с концом строки (26% нестяжённых); писец
А, по-видимому, под влиянием традиции не решается провести последовательно собственную систему написаний;
- специфическая морфологическая ограниченность вариативных написаний членного окончания (в отличие от дублетных графем н/г и т.п.) препятствует интеграции этой группы написаний в общую орфографическую систему писца А, культивирующую орфографические дублеты;
- характер дистрибуции нестяжённых форм прилагательных позволяет предположить их независимость от текста протографа и рассматривать их как новообразования писцов МЕ.
2. Формы причастий
Нестяжённые формы членной флексии встречаются в МЕ также в формах причастий. Но на материале причастий сделанные для прилагательных наблюдения о роли позиции конца строки не подтверждаются. Всего причастных форм, потенциально допускающих варьирование, отмечено 175. Из них 43 формы являются нестяжёнными (24,5%). По сравнению с прилагательными в причастиях нестяжённые формы появляются в целом реже (на 5%). Но, кроме того, для отмеченных причастных форм неактуальной оказывается позиция конца строки: только 9 из 43 форм приходятся на конец строки (21% на фоне 73% для прилагательных).
Очевидно, что писец относится по-разному к нестяжённым формам прилагательных и, с другой стороны, причастий. Такая разница между прилагательными и причастиями при единстве склонения может быть обусловлена влиянием узуса. Видимо, большую свободу в выработке собственной орфографической стратегии писцы ощущали в сфере прилагательных, поскольку использовали соответствующие формы в речи. Напротив, причастия, свойственные книжному языку, оказались менее адаптированными в орфографическом аспекте.
Таким образом, использование с примерно одинаковой частотностью единого инвентаря флексий и их вариантов в прилагательных и причастий подвержено в МЕ разной орфографической дистрибуции. Различный языковой статус морфологических форм оказывается распознаваем только через призму орфографии. Для более полных выводов остаётся проследить, к
какому типу орфографической дистрибуции относится оформление стяжённых/нестяжённых форм имперфекта в МЕ.
3. Формы глаголов
В памятнике зафиксировано 606 форм имперфекта глаголов, большинство которых являются формами 3 лица ед. и мн. числа (599).
В 7 формах, не относящихся к 3 лицу ед./мн. числа, нестяжённые написания отмечены только в формах дв. и мн. числа: бадстд окь/фьинкд 78г, 7хн бадстд/ рьрддфн (так!) 80г, по/мышладсте- 122б. В остальных примерах (ед. числа) писец выбирает стяжённый вариант написания: ь"/да[1 та 73б, б"даше 73б-в (2 л.), Еогадъ бо са 112б, ь"да[1 152в.
В 3 лице в МЕ представлено 316 форм ед. числа и 283 формы мн. числа. Нестяжённые формы более употребительны во мн. числе. Из 316 форм ед. числа 78 - нестяжённые (24%), а из 283 форм мн.ч. нестяжённых 108 (38%). Эти цифры в целом соответствуют частотности нестяжённых форм прилагательных в тексте МЕ (30% - см. выше). Сходство в употреблении нестяжённых написаний в адъективных формах в целом и в формах имперфекта сказывается в их распределении по тексту МЕ. Как и в адъективных формах (см. выше), частотность нестяжённого имперфекта снижается к концу рукописи: после л. 125 - 14 из 179 форм (8%). Такой параллелизм в функционировании грамматически разнородных форм свидетельствует о том, что в орфографическом аспекте писец А в определённой степени воспринимал их как однородные явления. После л. 125 писец в целом почти отказывается от орфограммы, связанной с выбором написания одной/двух графем в ряде позиций.
Но, как было показано выше, в функционировании нестя-жённых форм наблюдаются различия уже при сравнении прилагательных и причастий.
Поскольку эти различия связаны со значимостью конца строки для выбора формы, то необходимо рассмотреть в этом аспекте и формы имперфекта. По данному параметру имперфект оказывается ближе к формам причастий. Представим данные для нестяжённых форм имперфекта в виде Табл. 2:
Таблица 2. Нестяжённые формы имперфекта и позиция конца строки
форма на конце строки не на конце строки
3 л. ед. ч. 28 (36%) 50 (64%)
3 л. мн. ч. 31 (21%) 77 (79%)
Всего 59 (32%) 127 (68%)
Хотя в целом нестяжённые формы в имперфекте, как и в причастиях, не закреплены за позицией конца строки (что показывает Таблица 2), между формами ед. и мн. числа есть разница. Ближе к оформлению причастных форм (24,5% нестяжённых форм) оказываются формы имперфекта мн. числа, в которых нестяжённые написания встречаются чаще, чем в ед. числе.
Возможно, это различие обусловлено разной частотностью форм ед. и мн. числа имперфекта в тексте МЕ.
Выводы
Сопоставление данных нестяжённых написаний в формах прилагательных, причастий и глаголов показывает как сходство, так и различие в употреблении. Сходство заключается в общем снижении активности нестяжённых форм ближе к концу памятника (~ после л. 110).
Различия выражаются главным образом в противопоставленности форм прилагательных формам причастий и глаголов. Для первых можно наблюдать попытку выработать оригинальную систему написания, ориентированную на позицию конца строки, для вторых такой попытки не наблюдается. Таким образом, рассматриваемые формы с точки зрения морфологии группируются иначе, чем при рассмотрении с точки зрения орфографии рукописи. Для формирования орфографического противопоставления оказывается важным не столько грамматическая информация сама по себе, сколько разная степень её актуальности в грамматической системе церковно-книжного языка и разговорного языка писцов. Попытка систематизировать употребление дублетных морфологических вариантов наблюдается только для той категории, которая активно использовалась в живой речи XII в.
Параллелизм в написании флексий прилагательных и в функционировании ряда графических дублетов в МЕ показывает, что только в рамках данной части речи стяжённые/нестяжён-ные формы встраивались у писцов в оппозицию книжных/не-
книжных форм. Нестяжённые флексии прилагательных получают статус книжных на фоне соответствующих стяжённых флексий, представленных в речи писца. Соответственно отсутствие аналогичной орфографической оппозиции в сфере причастий и форм имперфекта может свидетельствовать об их отсутствии в разговорном языке.
Литература
Воскресенский 1896 - Воскресенский Г. А. Характеристические черты четырёх редакций славянского перевода Евангелия от Марка по 112 рукописям евангелия Х1-ХУ1 вв. М., 1896.
Гиппиус 1993 - Гиппиус А. А. Морфологические, лексические и синтаксические факторы в склонении древнерусских членных прилагательных // Исследования по славянскому историческому языкознанию. Памяти проф. Г. А. Хабургаева. М., 1993. С. 66-84. Демидов 2007 - Демидов Д. Г. Взгляд А. Х. Востокова на нестяжённые (растяжённые) местоименные окончания полных прилагательных // Проблемы современной филологии: Межвуз. сб. научных трудов. Вып. 4. Тамбов; Мичуринск, 2007. С. 15-21.
Дурново 2000 - Дурново Н. Н. Славянское правописание Х-Х11 вв. // Дурново Н. Н. Избранные работы по истории русского языка. М., 2000.
Живов 2006 - Живов В. М. Восточнославянское правописание Х1-Х111 века. М., 2006.
Жуковская 1974 - Жуковская Л. П. Рукописи полного апракоса миля-тинского класса // Памятники русского языка. Вопросы исследования и издания. М., 1974. С. 29-61.
Иорданиди, Крысько 2000 - Историческая грамматика древнерусского языка. Т. I: Множественное число именного склонения / С. И. Иорданиди, В. Б. Крысько. М., 2000.
Каталог 1984 - Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. М., 1984.
Колесов 2009 - Колесов В. В. Историческая грамматика русского языка. СПб., 2009.
Кузнецов 2006 - Историческая грамматика древнерусского языка. Т. III: Прилагательные / А. М. Кузнецов, С. И. Иорданиди,
В. Б. Крысько. М., 2006.
Мейе 2001 - Мейе А. Общеславянский язык. М., 2001.
Соболевский 1907 - Соболевский А. И. Лекции по истории русского языка. М., 1907.
Темчин 1996 - Темчин С. Ю. Установление направления правки в церковнославянском тексте: формы имперфекта в Остромировом евангелии // Актуальные проблемы современной русистики: Синхрония и диахрония. М., 1996. С. 7-19.
Успенский 1973 - Успенский Б. А. Древнерусские кондакари как фонетический источник // Славянское языкознание. VII Международный съезд славистов. Варшава, август 1973. Доклады советской делегации. М., 1973. С. 314-346.
Успенский 1997 - Успенский Б. А. Русское книжное произношение XI-XII вв. и его связь с южнославянской традицией: (Чтение еров) // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 3. Общее и славянское языкознание. М., 1997. - С. 143-208.
Уханова 2009 - Уханова Е. В. О становлении новгородского книго-писания в XI - начале XII в. // Хризограф. Вып. 3. Средневековые книжные центры: местные традиции и межрегиональные связи. Труды международной научной конференции, Москва, 5-7 сентября 2005 г. М., 2009. С. 204-237.
Шепелёва 1972 - Шепелёва Р. Д. История флексий дательного, творительного и местного падежей множественного числа имён существительных (по материалам письменности XI-XVII вв.). Автореф. канд. дисс. Л., 1972.
Янин 1982 - Янин В. Л. Новгородский скрипторий рубежа XI-XII вв. Лазарев монастырь // Археографический ежегодник за 1981 г. М., 1982. С. 52-61.
G. A. Mol’kov. Contracted and uncontracted forms of adjectives, participles and verbs in the Milyatino Gospel
The article discusses one of the orthographic irregularities in the Milyatino Gospel (XII c) - the use of both contracted and uncontracted forms of adjectives, participles (masculine and neuter of both numbers and feminine singular) as well as the imperfect forms of finite verbs. The number of more archaic uncontracted forms is approximately the same (about one third of the overall number of forms) for all these parts of speech. A detailed study of these forms shows that their orthography variates in different parts of speech. The uncontracted forms of adjectives appear mostly in the end-line position, while the other two groups of forms do not. It is very likely that this distinctive feature is connected with different status of adjectives, participles, and imperfect forms in the dialect of scribes. Adjectives were common for their speech and, thus, the scribes could work out a special orthographic strategy for them while other two groups belonged to the literary church language, and their spelling in the Milyatino Gospel followed the tradition.
Keywords: history of the Russian language, Milyatino gospel, contracted and uncontracted forms, orthographic irregularities in manuscripts.
