CC BY
193
УДК 81.00 Д18 ББК Ш 141.01.2973
В.П. Даниленко
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ЭВОЛЮЦИОНИЗМ В ПОЭМЕ ЛУКРЕЦИЯ «О ПРИРОДЕ ВЕЩЕЙ»
Поэма Лукреция - великая книга. В ней подытожено мировоззрение великих универсальных эволюционистов античности - Демокрита, Эпикура, Лукреция.
Ключевые слова: философия; античность; универсальный эволюционизм; Демокрит; Эпикур; Тит Лукреций Кар; эпикуреизм
V.P. Danilenko
UNIVERSAL EVOLUTIONISM IN LUCRETIUS’S POEM «ON THE NATURE OF THE UNIVERSE»
Lucreciuspoem is a great book. It is based on the world outlook of great universal evolutionists of antiquity - Democritus, Epicurus, Lucrecius.
Key words: philosophy; antiquity; universal evolutionism; Demokritos; Epikuros; Titus Lucretius Carus; еpicureanism
Ф.А. Петровский видел в поэме Тита Лукреция Кара (99-55 до н. э.) «один из главнейших источников для восстановления учения Эпикура» [Лукреций, 1958, с. 5]. Но, как известно, Эпикур (342/341 - 271/270 до н. э.) опирался на Демокрита (ок. 460 - ок. 370 до н.э.). Вот почему поэма Лукреция - итог, к которому пришел универсальный эволюционизм в античности в своем магистральном русле - демокритовском.
Физиогенез. Лукреций отверг гипотезы, в соответствии с которыми в качестве пер-вовещества вселенной признается огонь (Гераклит), воздух (Анаксимен), вода (Фалес) и т. п.:
Вследствие этого те, кто считал, что все вещи возникли
Лишь из огня, и огонь полагали основою мира,
Так же, как те, кто почел за основу всего мирозданья
Воздух, равно как и те, кто думал, что влага способна
Вещи сама созидать, или мнил, что земля образует
Все, превращаясь сама в природу вещей всевозможных,
Кажется мне, далеко от истины в сторону сбились [Там же. С. 45].
Не принял Лукреций и анаксагоровские го-меомерии. Он был страстным поклонником
атомизма. В начале вселенной, утверждал он вслед за Демокритом и Эпикуром, были лишь атомы и пустота. Без пустоты, по его мнению, нет движения. Без пустоты «лежала б всегда материя стиснутой всюду» [Там же. С. 35]. Благодаря движению атомов в пустоте образовался космос.
В начале мира движение атомов в пустоте было хаотическим:
Был только хаос один и какая-то дикая буря... [Там же. С. 175].
Но со временем атомы стали образовывать гигантские сцепления, в результате чего образовались земля, небо, солнце, луна и прочие небесные тела [Там же. С. 176].
Лукреций был геоцентристом, но его геоцентризм был особым. Все дело в том, что вслед за Демокритом он признавал существование множества миров. Да, в том мире, где живут люди, солнце вращается вокруг земли, но есть еще и другие миры. Вот почему землю нельзя считать центром вселенной. Ее нельзя считать центром вселенной потому, что она бесконечна:
Центра ведь нет нигде у вселенной, раз ей никакого
Нету конца [Там же. С. 56].
В конце первой главы Лукреций делает набросок бесконечной вселенной:
Ибо раз я доказал, что нет конца у пространства
И распростерто оно повсюду, во всех направ-леньях,
То неизбежно признать, что материи также предела
Нет нигде, и она должна притекать отовсюду,
Чтобы, подобно летучим огням, мироздания стены
Врозь не распалися вдруг, в пустоте необъятной рассеясь,
И чтобы прочее все не пошло точно так же за ними;
Чтобы не рухнули вниз громоносные области неба;
Чтобы внезапно земле из-под ног целиком не исчезнуть
Вместе с распадом вещей, в смешеньи с обломками неба,
При разложении тел не пропасть в пустоте необъятной
Так, что в какой-нибудь миг исчезло бы все, и остались
Только пустыни пространств и незримые первоначала.
Ибо, раз где-нибудь ты предположишь в телах недостаток,
Здесь распахнутся вещам широкие смерти ворота,
И через них, уносясь, толпою материя хлынет [Лукреций, 1958, с. 56-57].
Мы видим, что устойчивый порядок в космосе Лукреций объясняет как равновесие, установившееся между небесными телами в бесконечном пространстве. Но он не считал это равновесие вечным. Он допускал возможность его крушения. Он это делал в пылу полемики с верующими:
Чтобы не счел ты, уздой религии стянутый, будто
Солнце, земля и луна, и звезды, и море, и небо
Вечно остаться должны, обладая божественным телом [Там же. С. 166].
По естественным причинам этот мир возник, по естественным причинам он может и исчезнуть.
Биогенез. В пятой книге поэмы мы находим описание эволюции живой природы, как она представлялась ее автору. Сначала появились растения, а потом - животные:
Так молодая земля травой и кустами сначала
Вся поросла, а потом породила и смертных животных
Множество, разным путем и в условиях разных возникших [Там же. С. 186].
У Лукреция мы обнаруживаем идею о борьбе за существование, в которой побеждают сильнейшие. Другие вымирают:
Природа запрет на развитие их наложила.
Были не в силах они ни жизни расцвета достигнуть,
Ни пропитанье добыть, ни в объятьях слиться любовных...
Много животных тогда поколений должно было сгинуть,
Коль размноженьем приплод не могли они выковать новый [Там же. С. 187].
Среди прочих зверей появились и люди. Их сотворила мать-земля:
Так что опять повторю: очевидно, заслуженно носит
Матери имя земля, потому что сама сотворила
Весь человеческий род и в урочное время извергла
Всякого рода зверей, по нагорным резвящихся высям,
И одновременно птиц всевозможных, летающих в небе [Там же. С. 116].
Психогенез. Душа возникла в теле. Душа без тела не существует. Лукреций писал:
И, наконец, ни деревьев в эфире не может, ни в море
Быть никогда облаков, ни рыб водиться на пашнях;
И не бывает ни крови в дровах, ни сока в каменьях:
Точно назначено, где чему быть и где развиваться.
Так же и духа природа не может без тела возникнуть
И пребывать самобытно, отдельно от мышц и от крови (т. е. от мозга. - В.П.) [Там же].
Здесь требуется оговорка: Лукреций был материалистом до мозга костей, он и душе (духу) приписывал телесную природу. «Дух,
- читаем у него, - из тончайших, мельчайших тел основных состоит» [Там же. С. 98]. Эти тела после смерти «как дым, уносятся в воздушные выси» [Там же. С. 106]. Но отсюда не следует, что душа бессмертна: эти тела в воздушных высях гибнут.
Душа живет чувствами и разумом. С одной стороны, Лукреций, был рационалистом, т. е. отдавал предпочтение разуму перед чувством, а, с другой стороны, он был сенсуалистом, поскольку видел в чувствах основу для познания. В первом случае он обращал внимание на беспомощность органов чувств, когда речь идет об атомах, поскольку они:
Цвета совсем лишены; и тепла нету в них никакого,
Так же как им не присущи ни холод, ни жар раскаленный;
Да и без звука они и без всякого носятся вкуса [Там же. С. 82].
Ничего не остается в этой ситуации, как обращаться за помошью к разуму. Но и в этом случае разум не может обойтись без чувств. Лукреций в конечном счете был в большей мере сенсуалистом, чем рационалистом. Неслучайно в его поэме четвертая книга чуть ли не целиком посвящена исследованию чувственного познания. После логических рассуждений о природе атомов он прибегает в своей поэме к сравнению невоспринимаемых атомов с воспринимаемыми предметами - пылинками, семенами, буквами в словах и т. п. Вот одно из таких сравнений:
Множество слов состоит из множества букв однородных;
Но и стихи, и слова, как ты непременно признаешь,
Разнятся между собой по своим составным элементам:
Не оттого, что из букв у них мало встречается общих,
Иль что и двух не найти, где бы все было точно таким же,
Но что они вообще не все друг на друга похожи.
Так же и в прочем, хотя существует и множество общих
Первоначал у вещей, тем не менее очень различны
Могут они меж собой оставаться во всем своем целом;
Так что мы вправе сказать, что различный состав образует
Племя людское, хлеба наливные и рощи густые [Там же. С. 78].
Развитие души увеличивало возможности как чувств, так и разума. В развитии последнего всех животных превзошли люди.
Культурогенез. Предки людей вступили на путь очеловечения благодаря создаваемой ими культуре. Лукреций выделил два исторических типа культуры - доогневой (до применения огня) и огневой (с момента использования огня).
Доогневая культура - культура дикарей. Ее представители ходили голые, жили в лесах и пещерах, ели плоды дикорастущих деревьев и мясо убитых ими животных. Вот как это выглядит у Лукреция:
Люди еще не умели с огнем обращаться, и шкуры,
Снятые с диких зверей, не служили одеждой их телу;
В рощах, в лесах или в горных они обитали пещерах...
На несказанную мощь в руках и в ногах полагаясь,
Диких породы зверей по лесам они гнали и били
Крепким, тяжелым дубьем и бросали в них меткие камни;
Многих сражали они, от иных же старались укрыться [Там же. С. 190-191].
Ситуация резко изменилась в следующую эпоху в истории человечества. Применение огня позволило людям:
День ото дня улучшать и пищу, и жизнь научали
Те, при посредстве огня и всяческих нововведений,
Кто даровитее был и умом среди всех выдавался.
Начали строить цари города, воздвигать укре-пленья,
В них и оплот для себя находя и убежище сами;
И поделили поля и скотину они, одаряя
Всех по наружности их и по их дарованьям и силам,
Ибо наружность тогда почиталась и славились силы.
Позже богатство пришло... [Там же. С. 195].
Деление людей на богатых и бедных сыграло с людьми злую шутку. Оно перевернуло человеческое общество с ног на голову. Люди стали цениться не по их действительным достоинствам, а по величине их денежного мешка.
Религия. Лукреций не отрицал существования богов. Боги существуют, но им нет никакого дела до мироздания. Они его не создавали («откуда взялся у богов образец мирозда-
нья? [Лукреций, 1958, с. 168], они не принимают никакого участия в земных делах, а живут себе в своем таинственном закутке в полном равнодушии к человеческой жизни. Вот почему обращаться к ним бессмысленно. Их все равно что нет. Вот почему еще в древности стоик Посидоний охарактеризовал фрагмент пятой книги Лукреция, где он описывает природу богов, «чистым атеизмом» [Там же. С. 255].
В начале поэмы автор обращается к Венере
- богине любви. Он поет ей дифирамбы. Это не что иное, как литературный прием. Такой же, как например, у А.С.Пушкина:
Морфей, до утра дай отраду
Моей мучительной любви.
По пути атеизации Лукреций вел своего читателя твердо и целенаправленно. Он видел здесь свою цель в доказательстве четырех основных тезисов.
1. Религия - плод страха и невежества. Страх перед природными явлениями и неспособность их объяснить приводили древних людей к их обожествлению.
Все остальное, что здесь на земле созерцают и в небе
Смертные, часто притом ощущая и страх и смущенье,
Дух принижает у них от ужаса перед богами
И заставляет к земле поникать головой, потому что
В полном незнаньи причин вынуждаются люди ко власти
Вышних богов прибегать, уступая им царство над миром.
Этих явлений причин усмотреть и понять не умеют
И полагают, что все это божьим веденьем творится...
Между тем:
Из ничего не творится ничто по божественной воле.
И оттого только страх всех смертных объем-лет, что много
Видят явлений они на земле в на небе нередко,
Коих причины никак усмотреть и понять не умеют,
И полагают, что все это божьим веленьем творится.
Если же будем мы знать, что ничто не способно возникнуть
Из ничего, то тогда мы гораздо яснее увидим
Наших заданий предмет: и откуда являются вещи,
И каким образом все происходит без помощи свыше [Там же. С.29].
2. Религия - источник суеверий. Родившись из суеверного страха, религия продолжает быть его источником. Чего стоит хотя бы вера загробную жизнь? Она мучит людей страхом перед смертью (Ахеронтом, Тартаром). Вот почему с этим страхом нужно бороться, чтобы:
ниспровергнув, изгнать совершенно боязнь Ахеронта,
Что угнетает людей и, глубоко их жизнь возмущая,
Тьмою кромешною все омрачает и смертною мглою
И не дает наслаждаться нам радостью светлой и чистой,
Ибо хотя говорят, что болезни и жизни бесчестье
Быть нам страшнее должны, чем Тартар -смерти обитель [Там же. С. 94].
3. Религия - враг науки. Задача науки: «изгнать этот страх из души и потемки рассеять» [Там же. С. 29]. Как это сделать? Исследованием природы как таковой - ее «внутреннего строя» [Там же]. Но религия стоит на пути к научной картине мира. Она покоится не на знании объективных законов, а на вере в чудеса. Эта вера приводит к хаотизации наших представлений о мире.
Люди, верящие в чудодейственные способности богов, очень легко приходят к извращенным представленими о мире. Они могут, например, иронизирует Лукреций, поверить и в такие «веселые картинки»:
Если бы из ничего в самом деле являлися вещи,
Всяких пород существа безо всяких семян бы рождались;
Так, например, из морей возникали бы люди, из суши -
Рыб чешуйчатых род и пернатые, с неба срывался б
Крупный и мелкий скот и породы бы диких животных
Разных, неведомо как, появлялись в полях и пустынях.
И на деревьях плоды не имели бы стойкого вида,
Но изменялись бы все произвольно на дереве каждом [Лукреций, 1958, с. 29-30].
Или в такие:
В юношей сразу тогда б превращались грудные младенцы,
Из-под земли бы внезапно деревья выскакивать стали [Там же. С. 30].
Чтобы рассеять подобные фантазии, Лукреций пишет:
Но очевидно, что так никогда не бывает, и вещи
Все постепенно растут из известных семян, как и должно,
Род свой при этом всегда сохраняя. Ты видишь отсюда,
Что из материи все вырастает своей и живет ей [Там же].
4. Религия - источник злодеяний. Лукреций жил еще в I в. до Рождества Христова. Он не мог предвидеть ни злодеяний крестоносцев, ни охоты на ведьм и ученых, ни резни гугенотов в Варфоломеевскую ночь и т. п. Но злодеяния приносили религиозные предрассудки и до Рождества Христова. Особенно подробно автор поэмы описывает жертвоприношение непорочной девы Атриды - дочери Агамемнона:
На руки мужи ее, дрожащую телом, подъяли
И к алтарю понесли. Но не с тем, чтобы после обряда
При песнопеньях идти громогласных во славу Гимена,
Но чтобы ей, непорочной, у самого брака порога
Гнусно рукою отца быть убитой, как жертве печальной,
Для ниспосланья судам счастливого выхода в море.
Вот к злодеяньям каким побуждала религия смертных [Там же. С. 28].
Фрэнсис Бэкон (1561-1626) писал по поводу этого эпизода: «Поэт Лукреций, негодуя против Агамемнона, допустившего принесение в жертву собственной дочери, воскликнул: ТапЫт гв^ю роЫЫ suadere та1отт1 (Вот к злодеяниям каким побуждала религия смертных). Что же сказал бы он, если бы знал о резне во Франции или о пороховом заговоре в Англии? Он стал бы еще большим эпикурейцем и атеистом, нежели был» [Ц^ : http://society.polbu.ru/bekon_verluamsky/ch29_ iv.html].
Наука. Не всякое знание - научное. Наука -это «великое знанье». Именно такому знанию учил в своей поэме Лукреций:
Учу я великому знанью, стараясь Дух человека извлечь из тесных тенет суеверий [Там же. С. 125].
«Великое знанье» - знание незыблемых законов природы. Вплотную к ним, с точки зрения Лукреция, подошел лишь Эпикур.
Вот какую характеристику этому эллину дал его благодарный ученик в первой книге:
В те времена, как у всех на глазах безобразно влачилась
Жизнь людей на земле под религии тягостным гнетом,
С областей неба главу являвшей, взирая оттуда
Ликом ужасным своим на смертных, поверженных долу,
Эллин впервые один осмелился смертные взоры Против нее обратить и отважился выступить против.
И ни молва о богах, ни молньи, ни рокотом грозным
Небо его запугать не могли, но, напротив, сильнее
Духа решимость его побуждали к тому, чтобы крепкий
Врат природы затвор он первый сломить устремился.
Силою духа живой одержал он победу, и вышел Он далеко за предел ограды огненной мира,
По безграничным пройдя своей мыслью и духом пространствам.
Как победитель, он нам сообщает оттуда, что может
Происходить, что не может, какая конечная сила
Каждой вещи дана и какой ей предел установлен [Там же. С. 27].
Эпикур был бы счастлив, если бы ему довелось услышать эти слова, но, возможно, он и посетовал бы на своего восторженного поклонника - за то, что этот поклонник пренебрежительно отнесся к его предшественникам - Фалесу, Анаксимену, Гераклиту и др., но главное, что он лишь изредка упоминает в своей поэме о Демокрите. О Платоне же и Аристотеле в поэме Лукреция и речи нет. Эпикур и сам их не жаловал, хотя и признавал в них великих мудрецов.
Лукреций возвысил Эпикура над всем ученым миром. Он его боготворил. Его подвиги он ставил выше геркулесовских. Он жаловался своему молодому современнику Мем-мию, что бессилен передать свой восторг перед Эпикуром:
Кто в состоянии найти в своем сердце столь мощную силу,
Чтобы достойно воспеть все величие этих открытий?
Кто же владеет словами настолько, что мог бы прославить
Должно заслуги того, кто собственной силою духа
Столько сокровищ добыл и оставил нам во владенье?..
Богом он был, мой доблестный Меммий, поис-тине богом! [Лукреций, 1958, с. 163].
Лукреций научился у Эпикура главному - любви к истине. Но, как ни странно, через две тысячи лет появилось мнение о том, что Лукреций был безразличен к истине. Так, Ф.А. Петровский писал: «Для Лукреция безразлично, имеет ли луна собственный свет или же светит светом, отраженным от солнца; происходят ли затмения от междустояния небесных тел или от потухания светил и т. п. Лишь бы эти изменения согласовались с мировой закономерностью» [Там же. С. 13].
Это заблуждение - делать из Лукреция ре-лятивиста-плюралиста. Да, он признавал недостаточность знаний об истинных причинах некоторых явлений. В этом случае он миролюбиво принимал разные точки зрения. Но даже и в этом случае он вовсе не отказывался от поиска истины. Тем более, что у одного и того же явления может быть несколько причин. Об истине, которую следует искать, он говорил Меммию: Истину сам извлечешь, в потаенных сокрытую дебрях [Там же. С. 37].
Когда речь заходила об уже, с его точки зрения, обнаруженной истине, он становился неутомимым критиком чужих точек зрения. Такой, например, была его критика Гераклита, Фалеса, Анаксимена и других греческих ученых, признающих в качестве первоначала вещей огонь, воду, воздух и т. п. Лукреций противопоставил им единственно истинное учение - атомизм. В этом случае он был неистовым монистом.
О монизме Лукреция свидетельствует и цель его поэмы - развенчать религиозные
предрассудки, показать мир, как он есть на самом деле, а не в воображении мистиков. Он выполнил эту цель с беспощадностью мониста - человека, убежденного в том, что истина для всех одна. Эту истину следует искать в объективных законах.
В подтверждение монистических убеждений автора я хочу привести такой пример. В начале поэмы Лукреций пишет:
Если природа души неизвестна: рождается ль вместе
С телом она или в тех, кто родился, внедряется после,
Вместе ли с нами она погибает, расторгнута смертью,
Или же к Орку во тьму и к пустынным озерам нисходит,
Или в животных иных воплощается вышнею волей [Там же. С. 28].
Но автор не останавливается на перечислении этих суждений о душе. Он призывает к поиску ответа на вопрос о подлинной природе души:
Вот почему мы должны не только в небесных явленьях
Дать себе полный отчет: в движениях солнца с луною
Как происходят они и какой совершается силой
Все на земле, но и то со вниманием разумом чутким
Выяснить, в чем состоит души природа и духа;
Так же, как то, что порой пугает во время болезни
Нас наяву иль когда мы покоимся сном непробудным,
Так что как будто бы мы иль воочию видим, иль слышим
Тех, кого смерть унесла и чьи кости объяты землею [Там же. С. 29].
Искусство. В качестве первого толчка к искусству Лукреций рассматривает подражание птицам. Благодаря ему, появилось музыкальное искусство:
Звонкому голосу птиц подражать научились устами
Люди задолго пред тем, как стали они в состо-яньи
Стройные песни слагать и ушам доставлять наслажденье [Там же. С. 202].
Со временем появляются музыкальные инструменты - в первую очередь свирель. Под ее звуки люди научились танцам. Под ее аккомпанемент уставшие от работы люди наслаждались пением поэтов. Со временем поэзия оторвалась от песни и превратилась в самостоятельное искусство. Вслед за музыкой и поэзией появляются другие искусства - «все, что способно доставить усладу» [Лукреций, 1958, с. 204]. Все они обязаны своим появлением и развитием нужде и разуму. В конце пятой книги мы читаем у Лукреция:
Живопись, песни, стихи, ваянье искусное статуй -
Все это людям нужда указала, и разум пытливый
Этому их научил в движеньи вперед постепенном [Там же].
Услада - первотолчок к искусству. Но Лукреций вовсе не сводил назначение искусства к эстетическому наслаждению. Свою поэму он писал не для услады. Ее главная цель -приобщить читателей к «великому знанью» о мироздании. Между тем стихотворную форму он избрал неслучайно. Он надеялся, что с помощью такой формы ему будет легче привести читателя к «великому знанью».
Нравственность. Отношения между дикарями были неупорядоченными. Их мораль была эгоистичной.
Общего блага они не блюли, и в сношеньях взаимных
Были обычаи им и законы совсем неизвестны.
Всякий, добыча кому попадалась, ее произвольно
Брал себе сам, о себе лишь одном постоянно заботясь.
И сочетала в лесах тела влюбленных Венера.
Женщин склоняла к любви либо страсть обоюдная, либо
Грубая сила мужчин и ничем не уемная похоть,
Или же плата такая, как желуди, ягоды, груши [Там же. С. 190].
Но наступили более цивилизованные времена. Люди стали думать об «общем благе». Стали они думать и о счастье. Ближе всех приблизился к пониманию счастья великий Эпикур. А Лукреций следовал за ним:
Я по стопам его ныне иду и ему продолжаю
Следовать... [Там же. С. 165].
Эпикур понимал счастье как атараксию -безмятежную жизнь.
Но безмятежная жизнь невозможна без чистого сердца...
Если же сердце не чисто у нас, то какие боренья,
Сколько опасностей нам угрожает тогда поневоле,
Сколько жестоких забот и терзаний, внушаемых страстью,
Мучат смятенных людей и какие вселяют тревоги!
Гордость надменная, скупость и дерзкая наглость - какие
Беды они за собою влекут! А роскошь и праздность? [Там же. С. 164].
Что же «жалкому роду людей» [Там же.
С. 205] нужно для счастья, кроме чистого сердца? Немногое:
О вы, ничтожные мысли людей! О чувства слепые!
В скольких опасностях жизнь, в каких протекает потемках
Этого века ничтожнейший срок! Неужели не видно,
Что об одном лишь природа вопит и что требует только,
Чтобы не ведало тело страданий, а мысль наслаждалась
Чувством приятным вдали от сознанья заботы и страха?
Мы, таким образом, видим, что нужно телесной природе
Только немногое: то, что страдания все удаляет [Там же. С. 58-59].
Счастье, выходит, в отсутствии страданий
- как телесных, так и душевных.
Политика. Разделение людей на богатых и бедных привело людей к насилию:
Род же людской до того истомился насилием вечным
И до того изнемог от раздоров, что сам добровольно
Игу законов себя подчинил и стеснительным нормам.
Каждый ведь сам за себя порывался во гневе жесточе
Мстить, чем теперь это нам дозволяет закон справедливый [Там же. С. 196].
Этот закон призван пресекать произвол и насилие. Он тягостен для тех, кто его нарушает:
Жить для того нелегко спокойной и мирною жизнью,
Чьи нарушают дела договоры всеобщего мира [Лукреций, 1958].
Кто же попирает эти договоры? Властолюбцы. Но власть не приносит счастья:
Лучше поэтому жить, повинуясь в спокойствии полном,
Нежели власти желать верховной и царского сана.
Пусть же напрасно они обливаются потом кровавым,
Изнемогая на пути честолюбия узком:
Все разуменье свое из чужих они уст почерпают,
Слушают мненья других, а собственным чувствам не внемлют.
Было так прежде, так есть и теперь, и впоследствии будет.
По убиеньи царей ниспровергнуты в прахе лежали
Горды скипетры их и былое величие тронов,
И украшенье державной главы, обагренное кровью,
Под ноги черни упав... [Там же. С. 195-196]. Язык. Говоря современным языком, можно сказать, что Лукреций вывел три фактора глоттогенеза - биотический, психический и культурный.
Биотический фактор глоттогенеза состоит в том, что природа одарила людей органами тела, способными к речевой деятельности. Вот почему Лукреций не видел ничего странного в возникновении у них языка:
Что же тут странного в том, наконец, если род человеков
Голосом и языком одаренный, означил предметы
Разными звуками все, по различным своим ощущеньям? [Там же. С. 193].
Психический фактор глоттогенеза состоит в том, что природа одарила людей разумом. Он позволил им превратить непроизвольные выкрики, которые дикари издавали при переживании сильных чувств, в осмысленные слова. Чтобы не быть голословным, Лукреций подтвержадает это предположение наблюдениями за начатками коммуникативых способностей у животных - собак, лошадей и птиц. Так, по поводу последних он пишет:
Ястреб, гагара, скопа - когда они по морю ищут,
В волнах соленых себе пропитанье и корм добывая,
То по-иному совсем кричат в эту пору обычно,
Чем если спорят за корм или борются с самой добычей [Там же. С. 194].
Отсюда вывод:
Стало быть, коль заставляют различные чувства животных
Даже при их немоте испускать разнородные звуки,
Сколь же естественней то, что могли первобытные люди
Каждую вещь означать при помощи звуков различных [Там же].
Культурный фактор глоттогенеза состоит в том, что язык - один из продуктов культуры. Лукреций вписал язык в культуросозидательную деятельность первобытных людей. Язык, с его точки зрения, способствовал этой деятельности. Он появился не от праздности, а от нужды:
Что же до звуков, какие язык производит, -природа
Вызвала их, а нужда подсказала названья предметов [Там же. С. 192].
Лукреций представил в своей поэме самую передовую для античности теорию происхождения языка. Она вполне согласуется с современными представлениями о глоттоге-незе. Так, опыты, проводимые во второй половине ХХ в. с обезьянами, показали, что они способны к усвоению зрительной формы языка, но не способны научиться его устной форме. Этому препятствует строение их ротовой полости. Не приходится сомневаться в актуальности психического фактора глоттогенеза: без успешной психической эволюции возникновение языка у людей не представляется возможным. Что касается культурного фактора глоттогенеза, то именно ему следует отдавать приоритет: язык появился и развивался в рамках преобразующей, творческой, культуросозидательной деятельности наших предков.
Унигенез. Унигенез объединяет физиогенез, биогенез, психогенез и культурогенез. В поэме Лукреция, как мы видели, обрисовано каждое из этих звеньев эволюции. Но кое-где ее автор дает более или менее целостное представление об унигенезе. Такое, например:
Мне объяснить остается, - и к этому ходрас-суждений
Наших приводит, - что мир образован из смертного тела
И одновременно то, что имел он начало когда-то;
Как получилось, что тут сочетанье материи дало
Землю, и небо, и море, и звезды, и солнце, и лунный
Шар, а затем и какие из нашей земли появились
Твари живые, а также каких никогда не рождалось;
Как человеческий род словами различными начал
Между собою общаться, названья давая предметам,
Как в наше сердце проник этот ужас и страх пред богами... [Лукреций, 1958, с. 32].
В качестве объединяющего начала в поэме Лукреция выступает закон развития. Его сущность демонстрируется на примере дождей:
.дожди исчезают, когда их низвергнет
Сверху родитель-эфир на земли материнское лоно.
Но наливаются злаки взамен, зеленеют листвою
Ветви дерев, и растут, отягчаясь плодами, деревья.
Весь человеческий род и звери питаются ими,
И расцветают кругом города поколением юным,
И оглашается лес густолиственный пением птичьим;
Жирное стадо овец, отдыхая на пастбище тучном,
В неге ленивой лежит, и, белея, молочная влага
Каплет из полных сосцов, а там уже и юное племя
На неокрепших ногах по мягкому прыгает лугу,
Соком хмельным молока опьяняя мозги молодые.
Словом, не гибнет ничто, как будто совсем погибая,
Так как природа всегда возрождает одно из другого
И ничему не дает без смерти другого родиться [Там же].
Что мы видим? В своей физической форме (дожди) материя способствует развитию ее биотической формы (деревья), а последняя - развитию ее культурной формы (города). Здесь маячит два перехода: физиосфера ^ биосфера ^ культура. Между биосферой и культурой напрашивается психика, тем более, что упоминаются «мозги молодые», но
главное вот в чем: города сначала создаются в голове строителей.
Идея эволюционных переходов выглядит как химера, если ее провозвестники не признают главного постулата универсального эволюционизма. Его установил Лукреций. Это постулат о вечности и развитии материи. В краткой форме он его сформулировал так: «Вещам невозможно из ничего возникать и, родившись, в ничто обращаться» [Там же. С. 32]. В развернутом виде этот постулат звучит так:
Были тела, из каких состоит этот мир, обновляясь,
То, несомненно, они обладают бессмертной природой
И потому ничему невозможно в ничто обратиться,
И, наконец, от одной и той же причины и силы
Гибла бы каждая вещь, не будь материя вечной... [Там же].
У поэмы «О природе вещей» по существу три автора - кроме Лукреция, Демокрит и Эпикур. Каждый из них внес в нее свою лепту. Поскольку главные труды двух последних лишь частично дошли до нас в чужом переложении (исключения составляют письма Эпикура и его афоризмы), трудно провести границу между ними. Демокрит, вместе с тем, был первым. Эпикур шел по пути, уже проложенному Демокритом. Вот почему именно Демокрит, а не Эпикур, - на мой взгляд, главная фигура в истории античного универсального эволюционизма. Вот почему Демокрит - первый в великолепной семерке универсальных эволюционистов в этой книге.
Но следует отдать должное и Лукрецию. Его заслуга бесспорна. Вслед за Демокритом и Эпикуром он стал провозвестником универсального эволюционизма. Благодаря его поэме, мы имеем возможность вникнуть в самое полное представление об античной эволюционной картине мира. Идея эволюционных переходов скрепляет эту поэму в единое целое. Он писал в ней:
... природу всего мироздания время меняет:
Из одного состояния все переходит в другое.
Не остается ничто незыблемым: все преходяще,
Все претворяет природа и все заставляет меняться [Там же. С. 187].
Линия Демокрита - Эпикура - Лукреция в Средние века прервалась на несколько столетий. Поэма Лукреция канула в Лету. Иначе и не могло быть. Ее автор стремился изобразить эволюционную картину мира с научной точки зрения, которая никак не могла устроить отцов церкви. Они исходили из «Шестоднева»
- библейского учения о божественном творении мира за шесть дней. В истории универсального эволюционизма наступила многовековая ночь.
По судьбе поэмы Лукреция мы можем судить в какой-то мере о судьбе универсального эволюционизма в целом. В первую очередь христианских теологов не устраивал у представителей универсального эволюционизма их атеизм. В особенности доставалось Эпикуру. Он прослыл у них безбожной свиньей [Лукреций, 1958, с. 10]. Как пояснил Климент Александрийский (150-215), апостол Павел (Савл) (5/15-64/67), главный редактор «Нового завета», в своих обличительных речах о греко-римской философии имел в виду не всю философию, а только эпикурейскую.
Богословы приложили немало усилий для опошления эпикурейского учения. Вот почему даже у итальянских гуманистов оно предстало в искаженном виде. Так, Лоренцо Валла (1407-1457) в книге «О наслаждении как истинном благе» (1431) изобразил Эпикура в виде вульгарного гедониста. Таким был сам автор этой книги, но не Эпикур. Но возвращение Эпикура в поле сознания мыслителей Возрождения имело огромное значение даже и в искаженном виде. Табу на его учение в эпоху Возрождения было снято. Снято оно было и в отношении Демокрита и Лукреция.
Философская поэма Лукреция должна была бы стать библией универсального эволюционизма. Между тем судьба «Библии» и этой поэмы - небо и земля. У первой - триумф, у второй - долгое забвение и травля. На английский язык «Библию» перевел еще в 1380 г. оксфордский профессор Джон Виклиф. В 1517 г. Мартин Лютер перевел ее на немецкий. Первый же прозаический перевод поэмы Лукреция на английский был сделан Менро в 1864 г., а на немецкий - ее стихотворный перевод - Дильсом в 1923 г. На русском языке она впервые в прозаическом варианте вышла в 1876 г. (А. Клеванов), в стихотворном - в 1904 г. (И. Рачинский). Ее последний перевод, цитируемый здесь, сделан в 1936 г. Ф.А. Петровским. Бессмысленно сравнивать эти кни-
ги по распространению в других странах, тиражу и влиянию: небо и земля.
Служители «Библии» не жалели сил для уничтожения эволюционизма. Вред, нанесенный ими универсальному эволюционизму, невозможно измерить. Он и до сих пор от этого вреда до конца не оправился. И до сих пор служители церкви имеют на широкие народные массы неизмеримо больше влияния, чем неизвестные этим массам Лукреций, Ж. де Ламетри, Г. Спенсер, П. Тейяр де Шарден и др. великие эволюционисты. И до сих пор эти служители «огрызаются» на научный эволюционизм. И до сих пор они не угомонились.
Если бы религиозный антиэволюционизм в течение долгих столетий не стоял на пути научного эволюционизма, мы жили бы в другом мире - мире, находящемся на неизмеримо более высокой ступени культурной эволюции, чем мир теперешний. Универсальный эволюционизм, надо думать, уже давно успел бы стать массовым мировоззрением.
Несмотря на то, что первые латинские издания поэмы Лукреция стали появляться в эпоху Возрождения (первое печатное издание этой поэмы вышло в 1473 г.), в предисловии они содержали обязательные предупреждения о том, что ее автор - безбожник. На рубеже ХУП-ХУШ вв. получила шумную известность книга французского писателя и кардинала Мельхиора Полиньяка «Анти-Лукреций или о Боге и природе». Известному издателю XVШ-XIX вв. Лемеху, жившему во времена несчастного Людовика XVIII (1755-1824), поэму Лукреция запретили включить в капитальное издание своего времени «Классическая латинская библиотека».
Несмотря на то, что поэму Лукреция высоко ценили лучшие умы Нового времени (Пьер Гассенди, Галилео Галилей, Фрэнсис Бэкон, Рене Декарт, Ж. де Ламетри и др.), в XIX в. она не получила достойной оценки. Любопытна здесь позиция Менро. Он перевел на английский и издал поэму Лукреция в 1864 г.
- уже после выхода в свет «Происхождения видов путем естественного отбора» Чарльза Дарвина (1859), но никакого сходства между Лукрецием и Ч. Дарвиным не приметил. Между тем их объединяет эволюционизм. Это заметили богословы. Поэма Лукреция была у них первым самым большим бельмом в глазу, а книга Ч. Дарвина - вторым.
Поэма Лукреция и в ХХ в. не приобрела того исключительного положения, которого заслуживают великие книги. Чтобы скрыть ее
философскую суть, ее и до сих пор часто называют дидактической.
Поэма Лукреция - великая книга. В ней подытожено мировоззрение великих универсальных эволюционистов античности - Демокрита, Эпикура, Лукреция. Последнему принадлежит в большей мере ее стихотворная форма, а двум первым - ее научное содержание. Симпатии Лукреция в его поэме были на стороне Эпикура, но Эпикур следовал, как мы помним, за Демокритом.
В своем интеллектуальном развитии человечество оторвалось от своих диких предков
на колоссальное расстояние, но и до сих пор его большинство пребывает в эволюционистском невежестве. И до сих пор многое в поэме Лукреция ему в диковинку. И до сих пор оно находится в начале своей культурной эволюции. Расстояние, пройденное им по пути очеловечения, слишком ничтожно в сравнении с тем, которое ему еще предстоит пройти.
Библиографический список
1. Лукреций О природе вещей [Текст] / Лукреций. -М. : Изд-во АН СССР, 1958. - 260 с.
2. URL : http://society.polbu.ru/bekon_verluamsky/ ch29_iv.html (дата обращения : 15.06.2013).
УДК 81’373,45 ББК 81.2
Е.Ф. Серебренникова ЭГО-ПЕРСОНОЛОГИЯ: КОГНИТИВНЫЕ МЕХАНИЗМЫ СЕМИОТИЗАЦИИ
В статье обосновывается подход к проблеме семиотизации феномена человека в русле выделения двух эпистемических векторов исследования. Раскрывается положение о двойной феноменологии лица в семиотизации Эго и определяются ее когнитивные механизмы на материале французского языка.
Ключевые слова: семиотика; лингвоперсонология; эгоперсонология; феноменология лица; когнитивные механизмы
Ye.F. Serebrennikova
EGO-PERSONOLOGY: COGNITIVE MECHANISMS OF SEMIOTISATION
The article probes into the problem of semiotisation of personal identity in its relation to the two possible approaches to the conceptualization and investigation. A new approach to the fenomenology of person based on two cognitive mechanisms of conceptualization and evaluation is offered.
Key words: semiotics; identity; person; ego-personology; fenomenology of person; cognitive mechanism
Семиотика как наука о происхождении, феноменологии, восприятии, интерпретации и трансляции знаковых образований в обменных процессах обращена, прежде всего, к денотативно-концептуальной сфере человека, образуя иррадиальную совокупность отдельных семиотик парадигмального типа. К ведущему принципу семиотики относится принцип континуальности/дискретности, осмысляемый сегодня с учетом синергетического подхода, фрактальности, а также аттрактив-ности того, что становится значимым в семи-озисе, что позволяет подойти к проблеме антропогенеза как концептогенеза по отношению к самому человеку.
Принцип лингвоцентризма в структурировании и эволюции семиотик отражает как креативную - исходную - позицию человека (био-психо-социального существа в его мо-дусно-холистическом существовании и деятельности) по отношению к другим возможным семиотикам по оси от природных через культурогенные семиотики к семиотикам искусственным, так и центральную роль естественного национального языка в процессах означивания и обозначения мира, с необходимостью связанных с когнитивными процессами и речемыслительной, интерпретативной деятельностью человека. Именно в языке перехватывается и объективируется
