CC BY
152
РЕВОЛЮЦИЯ И ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА НА БЕЛОРУССКИХ И УКРАИНСКИХ ЗЕМЛЯХ
Е. Ю. Борисёнок (Москва)
«Украинский вопрос» в воспоминаниях чиновников Украинской Державы гетмана П. Скоропадского
Статья посвящена анализу воспоминаний политических и военных деятелей, служивших гетману П. Скоропадскому. Рассматриваются их отношение к «украинскому вопросу», режиму гетмана, воззрения на будущее российского государства и др. Ключевые слова: гетман Скоропадский, мемуары, революция, «украинский вопрос».
DOI: 10.31168/2073-5731.2018.3-4.2.01
Мемуарная литература о революционных событиях на Украине начала ХХ в. довольно обширна. Представители различных идейно-политических направлений — и видные деятели украинского движения, и представители белого лагеря, и большевики — стремились выразить личное мнение о происходивших переменах. Особый интерес представляют воспоминания о таком неоднозначном периоде украинской истории, как гетманат Павла Скоропадского. Среди современников было немало и противников, и сторонников П. П. Скоропадского. Они пытались найти ответы на вопрос, почему Центральная Рада оказалась свергнутой, почему произошла смена власти, что этому способствовало, в чем особенности внутренней и внешней политики гетманата, как следует трактовать отношение гетмана к России, в конце концов, как следует квалифицировать сам гетманский режим и т. п. Деятели Украинской Народной Республики (УНР) и Центральной Рады выдвигали в его адрес немало обвинений, большевики трактовали деятельность гетмана как белогвардейский контрреволюционный переворот, марионеточный режим, поддерживаемый германскими штыками, а сторонники гетманской власти стремились доказать право на существование конституционной монархии во главе с гетманом.
Скоропадский вспоминал, что спустя несколько дней после переворота к нему явились представители украинских партий и заявили о своей готовности поддерживать гетмана, если он согласится на роль президента республики. Скоропадский же считал это гибельным, полагая, что спасти страну можно только диктаторской властью1. В результате после переворота партии социалистической и национальной ориентации стали в оппозицию к режиму гетмана, и Скоропадский столкнул-
ся с острой кадровой проблемой: «Украинцы все говорят о том, что я пользовался русскими силами для создания Украины, — писал гетман. — Да потому, что одними украинскими силами нельзя было создать ничего серьезного. Культурный действительно класс украинцев очень малочислен. Это и является бедой украинского народа»2. Действительно, гетманская Украина была «островком спокойствия» в революционном потоке, захватившем распадавшуюся Российскую империю. Сюда устремились представители русской политической, промышленно-фи-нансовой элиты, военные, интеллигенция. В то же время гетманат был украинским государством. В декларации Совета министров от 10 мая 1918 г. говорилось: «Грамота гетмана, положившая начало новой эпохи в истории государственной жизни Украины, свидетельствует о том, что не может быть речи о стремлении нового правительства к подавлению украинской национальности, ее языка, культуры и государственности. Напротив, правительство, избегая насилий и крутой ломки, будет в то же время твердо проводить в жизнь идею дальнейшего и всестороннего развития украинской национальной культуры, обеспечения прав украинского языка в школе, в государственных и общественных учреждениях и укрепления всех форм украинской государственности»3.
Формировавшаяся гетманом правящая элита Украинской Державы имела несомненные отличия от элиты УНР. П. П. Скоропадский сразу же распустил Центральную Раду и освободил от должностей всех министров УНР. Состав первого кабинета министров во главе с полтавским земским деятелем Ф. А. Лизогубом был утвержден 3 мая. Поскольку украинские социалистические партии отказались принимать участие в формировании правительства, в него вошли члены партии кадетов и сочувствующие им. «Идейным украинцем» в правительстве был Д. И. Дорошенко — «потомок гетманского рода, известный украинский деятель, комиссар Галиции и Буковины времен Временного правительства»4.
24 октября гетман утвердил новый состав Совета министров: теперь в него вошли социалисты-федералисты. Но это правительство просуществовало недолго, уже 14 ноября Скоропадский отправил его в отставку. В новый кабинет вошли деятели правой, проантантовской и прорусской ориентации во главе с царским чиновником С. Н. Гербе-лем. Однако гетманское правительство не сумело удержать власть, и 14 декабря полномочия были переданы Директории. «Первое министерство (с начала мая по 19 октября) было попыткой синтеза украинского и русского начала; второе министерство (существовавшее около месяца) было резко выраженной реакцией украинского национализма, а третье было противоположной крайностью. Гербель (премьер-
министр третьего министерства) начал с манифеста гетмана, торжественно объявлявшего федерацию с Россией... Уже эти колебания хорошо показывают в своей диалектике всю нерасторжимость русско-украинского единства и подтверждают правильность того курса в национальном вопросе, который был принят в первом министерстве Лизогуба...»5, — вспоминал министр вероисповеданий гетманского правительства В. В. Зеньковский.
Отбирая новых чиновников, гетман учитывал и деловую репутацию, и управленческий опыт кандидатов. В то же время, как отмечает украинский исследователь Р. Пыриг, Скоропадский «должен был учитывать и степень "украинскости" лиц высшего кадрового эшелона, то есть украинское (малорусское) этническое происхождение и их предыдущую деятельность, территориально связанную с Украиной. Делал он это не только по собственному осознанию, но и под давлением немцев, которые побаивались дрейфа гетманата в сторону России, а также требований оппозиционных партий, которые настаивали на формировании украинского по составу и политике правительства»6.
В данной связи представляют несомненный интерес воззрения на происходившие на Украине события политических и военных деятелей, служивших гетману. Обычно исследователи опираются преимущественно на воспоминания самого П. П. Скоропадского и некоторых украинских политических деятелей, прежде всего Д. И. Дорошенко. Однако свои воспоминания оставили государственный деятель, правовед Виктор Евгеньевич Рейнбот7, этнограф, антрополог, государственный деятель и дипломат Николай Михайлович Могилянский8, горный инженер, ученый и общественный деятель Владимир Александрович Ауэрбах9, философ, священнослужитель и политический деятель Василий Васильевич Зеньковский10, валуйский общественный деятель Роман Юльевич Будберг11. О гетманском периоде вспоминали также военные деятели — Владимир Андреевич Мустафин12, Петр Иванович Залесский13, Сергей Яковлевич Гребенщиков14, Борис Семенович Стел-лецкий15 и др.16 Они не придерживались «левых» взглядов. Так, Моги-лянский был членом партии кадетов, Зеньковский — «вступив в правительство беспартийным, вскоре стал убежденным кадетом»17, Рейнбот принадлежал к «правой пророссийской группе правительства»18.
Стоит признать, что между позицией самого Скоропадского и его правительством существовали значительные расхождения. Существенно различались и взгляды самих правительственных чиновников. Как справедливо отметили А. Н. Артизов и О. К. Иванцова, «правительство П. П. Скоропадского не только менялось по составу, но и не име-
ло единства по ключевым вопросам внешней и внутренней политики: представители украинских националистических кругов педалировали национальную тематику и делали акцент на национальной идее, кадеты — на идее прав и свобод граждан, а представители правых кругов — на идее сильной власти»19. Без сомнения, подобное многообразие стало отражением общей картины распадающейся Российской империи и, казалось бы, неожиданной картины: генерал русской армии стал во главе Украинской Державы. Современники пытались осмыслить, как попытка вернуться к «здоровым основам дореволюционной жизни» сочетается с украинской окраской режима гетмана20. Российские специалисты отметили парадоксальность ситуации: «лидеры Белого движения обвиняли гетмана П. П. Скоропадского и его правительство в самостийности и предательстве интересов России, а украинские националисты — в попытке "отменить украинскую государственность и присоединить Украину к Московскому (Российскому) Государству вооруженной силой"»21.
Действительно, среди чиновников Скоропадского было немало тех, кто с подозрением относился к украинскому национальному движению, придерживаясь весьма распространенного в русском обществе мнения о нем как об интриге внешнеполитических противников России. Ауэрбах прямо отмечал, что «на украинстве, как известно, лежала печать "made in Germani"»22. По его мнению, многих смущал «украинский с сильной дозой самостийничества шовинизм и полубуржуазный, полубольшевистский [э]с[э]-ровский социализм, та противоестественная смесь национального шовинизма с социализмом, что так отличала специфическую "украинскую" интеллигенцию»23. Впрочем, он признавал, что причину «украинско-социалистических настроений» нужно было искать «в реакции против дореволюционного режима», а сам собой «украинский национализм и тем более украинский шовинизм так же не свойственны малороссам, как социализм чужд всему русскому народу, и это подтверждается событиями революционной эпохи на Украине и теми фактами, что мне пришлось наблюдать»24. Генерал В. Н. Посторонкин также указывал на «искусственность» украинского движения: «Австрия и Германия стремились использовать славянский элемент, организуя из подвластных им славян "польские", украинские "сечевые" и др. легионы. И не только по этому именно обстоятельству следует искать "корень" украинизации вне России. Корни вопроса "украинизации" следует искать вне России именно потому, что враги России — Австрия и Германия — употребили следующее губительное средство, считавшееся ими радикальным для полного обессиления России, как часть процесса общего распадения нашей монархии»25.
Тем не менее, сделать вид, что «украинского вопроса» не существует, уже было невозможно. Прав был Н. М. Могилянский, утверждавший: «Можно, конечно, без конца спорить о том, существует или нет Украйна, термин, известный уже в летописи, можно отрицать существование украинцев и признавать лишь малороссов, можно еще больше потратить слов, доказывая, что никакого особого украинского языка не существует, а есть малорусское или южно-русское наречие русского языка, но если мы оставим вовсе в стороне все спорное, то бесспорным все же останется факт существования в южной России особой этнической группы, как бы мы ее не называли — украинской или малорусской, с ей свойственной суммой признаков антропологических, этнографических и лингвистических, группы весьма значительной по числу индивидуумов к ней принадлежавших и имеющей уже значительно изученное территориальное распространение»26.
Двойственность в настроениях и действиях тех, кто служил Скоро-падскому, ярко проявилась в отношении к языковому вопросу. Зеньков-ский признавал существование украинского языка, более того, он считал, что «украинцы должны были стать достаточно сильными, чтобы не бояться влияния русской культуры, должны были приучиться к свободному сосуществованию двух культур»27. Другие же, как Ауэрбах, подчеркивали, что «родной язык большей части сельского населения — малороссийский, городского же и фабричного (украинской и неукраинской крови) — русский. Императорское российское правительство, естественно, отдавало предпочтение более культурному русскому языку и притом языку, на котором говорила хотя меньшая, но более культурная часть местного населения, признавая его государственным и ведя на нем обучение в школах и армии». Может быть, такая позиция и была «слишком категоричной», но она не вызывала «никакого раздражения среди местного населения, за исключением кучки шовинистов». «Но когда немцам понадобилась "независимая Украина", и эта кучка шовинистов оказалась у власти, то она распорядилась как раз обратно: в полном пренебрежении высшей культурой русского языка и интересами более культурных слоев населения государственным — и притом единственным государственным языком — был признан украинский ("мова"). Как я слышал от самих "щирых" украинцев, этот язык, приведенный из Галиции, довольно близок к малороссийскому, но отличается следами влияния более культурного польского языка»28, — негодовал Ауэрбах. В. А. Мустафин писал: «Эта "мова" самостийно создавалась в каждом учреждении из смеси малороссийских и польских слов»29. А В. А. Ауэрбах заявлял: «Я много слышал от людей — как русских, так и украинцев по рождению, — вла-
девших малороссийским языком и познакомившихся с "мовою", о неудобствах применения этого языка в качестве государственного равно как в науке и в технике, но всегда я подозревал в этих суждениях некоторое и вполне понятное пристрастие»30. «Ваши стремления к украинскому языку — молодому и совершенному — мне кажутся не только не практичными, но и сложными. Вспомните, что английский язык не помешал американцам создать самостоятельное государство; и это ведь не единственный пример подобного вида?! Неужели с помощью украинского языка вы хотите утвердить самостоятельность Украины?»31 — восклицал генерал П. И. Залесский.
Язык стал определенным маркером отношения к русско-украинской проблеме. Рейнбот очень ярко описал первое заседание кабинета Лизогуба. Как он считал, «сразу было ясно, что единства в среде министров нет и не может быть. Во-первых, заговорили на трех языках: большинство — по-русски, в меньшинстве — одни прекрасно по-украински в галицийской обработке, другие — по-малороссийски, по-полтавски языком Шевченки, Котляревского со многими и многими руссицизма-ми, изменяя в русских словах только их произношение.. ,»32
Ауэрбах замечал, что «если применение "мовы" в качестве государственного языка вышучивалось веселым обывателем (в особенности в качестве командного языка в армии, где будто бы русское "ружье на караул" было заменено украинским "железяки до пузаки хоп"), то деловыми кругами оно решительно осуждалось»33. После переворота «декларацией гетмана, сделанной им тотчас же по его "избрании", он подтверждал сохранение "украинского" языка в качестве государственного, а эта декларация рассматривалась как бы конституцией. Некоторые из министров полагали, что признание и русского языка государственным формально не противоречило бы декларации, но другие считали натяжку слишком явной»34, — писал Ауэрбах. Он отмечал, что «со стороны "щирых" украинцев такое разрешение вопроса, разумеется, вызвало бы метание грома и молний: по признанию Шелухина, с которым мне пришлось об этом говорить, равноправие обоих языков привело бы к полному исключению украинского (!), а у министров были основания опасаться, что "щирые" будут поддержаны немцами». В результате «в ожидании разрешения вопроса об языках фактически в большей части министерств пользовались обоими»35.
К тому же служившие Скоропадскому деятели подчеркивали непопулярность «украинской идеи» в массах. Так, Могилянский, которого никак нельзя упрекнуть в антиукраинстве, признавал, что «народная масса, демократические слои ее городского и сельского населения в
своей массе были по меньшей мере равнодушны к украинизации вообще. И это можно было проверить на каждом шагу. Из ста крестьян, украинских земледельцев, на вопрос об их отношении к украинизации большинство отвечало стереотипной фразой: "Зачем нам это?" У них были свои, другие материальные и духовные запросы и потребности, но они лежали вне орбиты украинского национализма и сепаратизма. Сами немцы всем своим поведением в самой столице Украины и в центре ее национальной активности, обращаясь с воззванием к населению, всегда прибегали к русскому, а не к украинскому языку»36.
Рейнбот заявлял: «Донецкий бассейн, большая часть Херсонской губ., крупные города и промышленные центры с многочисленным фабрично-заводским населением определенно не сочувствовали украинской самостоятельности. Масса населения остальной земледельческой Украины мало усваивала значение отделения ее от России. При искусном ведении пропаганды можно было собрать тысячи голосов и
37
в одну, и в другую стороны».
Ауэрбах привел в своих воспоминаниях один пикантный пример: «На одной из небольших станций под Киевом, где наш поезд простоял почему-то довольно долго, я подошел к группе крестьянок, из-за станционной изгороди продававших разную снедь.
— Zwei, — настойчиво повторял германский унтер-офицер.
— Nein, drei, — упорствовала хохлушка.
— Давно ли, тетка, по-немецки научилась? Или ты немка? — вмешался я.
— Шо ты, дядько, мы русьш, — обиделась "украинка"»38.
Что же привело всех этих людей на службу Украинской Державе? Как они оценивали причины гетманского переворота? Генерал В. А. Му-стафин утверждал, что, несмотря на то, что «победа далась украинцам легко», было очевидно, что их власть недолговечна. Она была непопулярна, «опираясь на тощий слой украинской полуинтеллигенции, сельских учителей и учащейся молодежи, чуждых краю галицийцев, да на младшее офицерство, преимущественно прапорщиков из украинцев, занявших высшие командные должности; значительная часть населения городов, состоявшего из великорусов, служащие железных дорог, солдатская масса, оставшаяся на Украине после демобилизации армии, да рабочие относились к этому правительству с явной враждебностью, особенно после объявления Малой Радой 14 января 1918 г. 4-го универсала о полной самостоятельности Украинской республики, а также и целого ряда притеснений, придирок, направленных против великорусов услужливыми агентами украинского правительства»39. «Последние часы социалиста-
ческой власти на Украине» Н. М. Могилянский назвал «топтанием на месте»40: правительство, «чувствуя свою непрочность», «с лихорадочной поспешностью и настойчивостью силилось придать хотя бы по видимости своей резиденции в Киеве вид украинского города»41. Многих, как В. А. Мустафина, раздражали внешние проявления «украинскости»: приказ о замене русских названий «на магазинах, банках, торговых и учебных заведениях украинскими», желто-голубые флаги, «объявления о запрещении говорить на иной "мове", кроме державной»42. Генерал прямо называет правление Центральной Рады шовинистическим, отталкивающим «от него и тех из русских людей, которые готовы были служить ему как антибольшевистскому»43, а программа украинского правительства, «объявлявшая об отмене института частной земельной собственности и во многих подробностях совпадавшая с программой большевиков, также не вызывала к себе симпатий в населении, проникнутом в наиболее влиятельных своих отношениях до мозга костей самым примитивным, ярким инстинктом собственничества»44.
Немцы же «быстро убедились, что социалистическое правительство не в силах дать стране порядок, что последний поддерживается страхом перед немцами»45. Как считал С. Я. Гребенщиков, «те социалистические приемы российской власти, которые так приветствовались немцами, когда им надо было развалить русскую страну, теперь, по занятии ими Украины, перестали уже им нравится, т. к. здесь немцам нужен был порядок для выполнения своей задачи по выкачиванию из Малороссии продовольствия и отправления его в Германию». Поэтому «социалистическая Рада, так любезно пригласившая немцев на Украину для поддержки и укрепления, как она надеялась, ее власти», удержать власть не смогла, и «немцы без всякого стеснения решили заменить Раду гетманской властью, что и было сделано в Киеве перед Пасхой 1918 г.»46.
«Период между занятием Киева немцами 2 марта нового стиля и концом апреля, когда Украина из народной Республики превращается de jure в самостоятельное гетманство, de facto — в скрытую зону немецкой оккупации, был, по существу, периодом колебания немецкой власти в вопросе о том — необходимо ли просто оккупировать Украину manu militari и создать там свое управление по закону военного времени или оставить на Украине видимость местной, самостоятельной власти»47, — писал Могилянский. Он подчеркивал, что «немцам нужен был хлеб, а не социализация земли»: «Что если украинский крестьянин вместо того, чтобы пахать землю, займется дележкой земли в земельных комитетах и в беспорядках, неизбежных в этом случае, утратит драгоценное время ра-
бот, обеспечивающих урожай текущего года. Весьма понятно, что немцы не могли в такой момент рисковать самым для них дорогим, важным и наиболее существенным: урожаем года, от которого зависело все». Учитывая то, что «захваченная <.. .> территория была огромна в сравнении с оккупационными силами»48, немцы сделали ставку на замену власти Центральной Рады властью гетмана, в качестве которого был избран П. П. Скоропадский — «аристократ, монархист, генерал, богат, гетманского происхождения, слабовольный, но достаточно честолюбивый»49. В воспоминаниях и гетманский переворот, и само правление Скоропадско-го нередко обозначаются как «оперетка». Для Р. Ю. Будберга «рождение в киевском цирке гетмана и гетманщины» было полной неожиданностью: «На нас, харьковских обитателей, вся эта история произвела впечатление какой-то оперетки, но всем нам было ясно, что сделано это было не хлеборобами и не украинцами, а было инсценировано: рука немцев была слишком видна»50. По его словам, «с самого рождения гетманщины вся эта авантюра производила на меня впечатление оперетки.. ,»51
Для многих была очевидна «двоякость» конструкции власти: «официально — гетман и совет министров, а за кулисами — немецкое командование; первая власть являлась видимой всеми, хотя до некоторой степени ответственной пред общественным мнением, наружно облеченной всею полнотою власти и в то же время фактически совершенно бессильной и вполне зависимой от власти второй, немецкой, действовавшей за кулисами, никому не видной, но единственной, обладавшей реальной силой»52. При этом «идея восстановления гетманства» привлекала внимание общества по разным причинам. Как считал Мустафин, только «немногочисленные романтики-фантазеры» «воспринимали эту идею как восстановление старого идеализированного института гетманства со всеми его историческим атрибутами, как символ украинской самостийности, национальной государственности». А «более реально мыслящие националисты» рассчитывали, что власть гетмана будет «призрачной», а фактически будет принадлежать национальному правительству. «Более же широкие круги населения воспринимали гетманство просто как идею сильной государственной власти, не носящей узкого националистического характера, опирающейся на буржуазные классы, главным образом на земельных собственников»53, — утверждал Мустафин.
В результате «вокруг гетманства сгруппировались все элементы и группы антисоциалистические», утверждал Могилянский54. Зеньков-ский, в свою очередь, подчеркивал антибольшевистскую направленность гетманства. По его мнению, «гетманщина была прежде всего и
больше всего опытом социально-политической реставрации [здесь и далее выделено Зеньковским. — Е. Б.], опытом внешнего и внутреннего преодоления большевизма и возврата к нормальным условиям политической, экономической, гражданской жизни»55.
При этом роль внешнего фактора в становлении гетманского правления была очевидна всем. Как подчеркивал Могилянский, «вместо quasi-парламента, Центральной Рады, источник власти переходил к украинцу по происхождению и семейной традиции, генералу царской службы П. П. Скоропадскому. Поддерживалась фикция "свободной Украины", действительными хозяевами которой оставались, конечно, немцы. Необходимый технический аппарат управления поручался правительству Скоропадского. Но немцы имели самое строгое наблюдение за каждым шагом власти, контролировали каждую мелочь, оставаясь распорядителями судеб Украины. Это была, по существу, та же оккупация, но скрытая, не названная своим именем»56.
Почему же в таком случае был поддержан гетман, хотя в перевороте была очевидна «немецкая рука»? Общее мнение выразил Могилянский. Он писал, что «гетманство являлось компромиссом и, как всякий компромисс, носило в себе яркие следы фальши». Но в то же время «те, кто хотели вовсе отречься от немцев и до конца идти против них, должны были отдать Украину большевикам», что для многих было недопустимо. «Кто испытал режим большевиков, тот имеет право предпочесть ему любой другой, самый тяжкий, даже морально угнетающий режим иноземной оккупации. Ибо этот режим допускает все же хотя бы ростки, зародыши национальной жизни, школы, культуры; режим большевиков — смерть и запустение. Этот тезис не совсем, не до конца понятен особенно иностранцам, ибо они не отдают себе отчета в том, что жизнь оставшихся, прозябающих в России идет лишь в обход принципов коммунизма и существует лишь в меру отступления власти от своих же положений. Десятки и сотни беженцев из России на Украину подтвердят то, что гетманский режим, хотя бы и скрытой за ним германской оккупации Украины, был раем по сравнению с ужасом и режимом, которые создала в России советская власть»57.
Однако важны были не только допускавшиеся при гетманате «зародыши национальной жизни». Для многих гетманское правление было передышкой, временем собирания сил для борьбы с большевизмом во имя освобождения России. «Служение Украине и служение России не было для нас двумя задачами, а были по существу, а не только на словах одной задачей, — вспоминал Зеньковский. — Мы искренно служили свободной Украине, но мы слили ее в такой нерушимой связи с Россией, что, служа Украине, служили и России. Важнее еще было то, что мы сво-
им честным и добросовестным служением Украине стремились спасти Украину для России»58. Рейнбот прямо указывал: «Стремление во что бы то ни стало спасти и укрепить Украину какою угодно ценою до окончания мировой борьбы, чтобы в ней иметь базу для освободительного похода на Москву, — только это стремление, эта цель руководили гетманом в его политике с германцами, в его политике внутренней в отношении различных течений в украинских партиях. Крайняя необходимость диктовала линию тяжелого угодливого поведения перед Берлином»59. Иными словами, «абсолютная "самостийность" Украины должна быть всецело поддерживаема, доколе не возродится правовая Россия. Тогда взаимоотношения Украины и Великороссии сами собою возвратятся к единству с известным автономизмом Малороссии в связи с ее особым бытовым и хозяйственным укладом. Необходимо полностью использовать нынешний украинский национализм, чтобы его противопоставить течениям большевизма, врывающимся из-за советской границы; недопустимо, однако, на Украине русофобское направление, которое прививают политики из Галиции»60. Ауэрбах признавал, что германская оккупация была фактом, против которого бороться было невозможно, но эту ситуацию можно было использовать «для восстановления народного хозяйства, для установления прочных социальных отношений, для приобретения государственной властью опоры в устойчивых слоях населения, для сформирования надежной армии, которая могла бы освободить Россию от советского правления, совместно с другими противобольшевистскими силами»61.
Поэтому задачей гетманского правительства было создание и укрепление украинской государственности при использовании поддерживаемого оккупационной армией внешнего порядка. «В этом пункте могли сходиться украинцы разных течений — автономисты, федералисты и самостийники — с русскими, думавшими о возрождении России при участии Украины»62, — замечал Ауэрбах.
Зеньковский выразил мнение тех, кто, признавая необходимость развития украинской культуры, отнюдь не считал ее враждебной культуре русской. Он отстаивал необходимость претворения в жизнь принципа «культурного параллелизма», поддержки «украинской школы, украинских научных учреждений», дабы наметить «правильную линию взаимоотношения двух культур на Украине»63. По его мнению, «история требовала разрешения двух первейших задач былой России — вопросов социального и национального»64. Большевики «психически овладели народом потому, что они кончили войну, отдали крестьянам всю землю, — а национальностям предоставили действительно полную (по крайней мере, первое время) свободу "самоопределения"»65. Именно
в этом, по мнению Зеньковского, и была причина победы большевиков: они сумели воспользоваться остротой национального вопроса для решения своих задач, тогда как «для ряда лиц» вопрос об украинской культуре и национальной задаче был «временным и чисто декоративным» моментом, который сам собой устранится, когда освободится вся Россия. «В этом беззаботном и циническом даже отношении к "украинской" проблеме (которую и проблемой-то не считали) пребывало довольно значительное число не только в партии конституционных] д[емократов], но и в правых и левых группировках, — и это настроение влиятельных русских групп было известно в украинской интеллигенции, не только ее раздражая, но и создавая справедливое недоверие к "украинским симпатиям" этих русских групп»66, — писал Зеньковский.
При этом «антиукраинская группа (В. М. Левитского, Ефимовского и др.), впоследствии до конца слившаяся с течением "малороссов", возглавляемых В. В. Шульгиным», была «менее многочисленна, но очень шумлива и криклива». Этой группе Зеньковский противопоставляет кадетов, обнаруживших «большую гибкость и трезвость». Они, учитывая «реальную политическую обстановку, ни на минуту не забывая об общерусской задаче», сочли возможным создать особую «Всеукраинскую партию к[онституционных] д[емократов]» и пошли на сотрудничество с гетманом. В то же время «левые — и украинские, и русские группы — оказались в оппозиции»67. Для Зеньковского был неприемлем как «сепаратизм» «украинских национальных деятелей», так и нежелание их противников удовлетворить «национальные стремления». «Из этого исторического "противоречия" выход мог бы быть найден лишь в том, чтобы разрешить проблему украинской национальной культуры в пределах России, но на этот путь не стала украинская интеллигенция»68, — настаивал Зеньковский.
Проанализировав политику гетмана, Р. Пыриг делает вывод, что украиноцентричность и революционность лидеров УНР сменились «лозунгами и практикой возрождения украинской исторической традиции, единого украинского гражданства, толерантной украинизации и т. п.». Политика гетманата была обусловлена несколькими факторами: консервативно-либеральной идеологией государственного строительства; двойственной лояльностью, национально-территориальным патриотизмом правящей элиты; прагматическими интересами немецкой стороны; имперским наследством69.
Действительно, как подчеркивал Н. М. Могилянский, «в области национального вопроса гетманский период выгодно отличается от последующего за гетманским периода Директории и атаманской анархии. Полная терпимость ко всем национальностям, полная религиозная тер-
пимость отличает гетманский период и от Центральной Рады, когда преследовалось все русское. <.> По отношению к украинцам старались, по крайней мере, сделать все, чтобы удовлетворить национальное чувство и достоинство. <.> Русские, попавшие на украинскую службу, старательно изучали украинский язык, делали усилия к его освоению, и лишь в редких случаях замечалось нескрываемое неприязненное отношение к языку Украины»70.
Без сомнения, чиновники гетманата в своих воспоминаниях старались оправдать свои действия, критиковали противников, пытались снять с себя обвинения в пособничестве немцам и объяснить причины избранного ими пути. В сложных внешнеполитических условиях каждый из них решал для себя сложную задачу: каким будет будущее российской государственности, какое положение займет Украина, как должен быть решен национальный вопрос. Подобного рода мемуарная литература не только показывает, как воспринимались революционные перемены на Украине на индивидуальном уровне, но и со всей очевидностью демонстрирует, что гетманат был особым периодом в истории русско-украинских отношений, изучение опыта которого поможет избежать ошибок в будущем.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Павло Скоропадський. Спогади. Кшець 1917 — грудень 1918. Кшв; Фiладельфiя,1995. С. 173-174.
2 Там же. С. 233.
3 Цит. по: Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. 1918 год: Сб. док. М., 2014. С. 967. В документах сохранены орфография и пунктуация автора.
4 Пирш Р. Я. Укранська гетьманська держава 1918 року. 1сторичш нариси. Кив, 2011. С. 91.
5 Воспоминания В. В. Зеньковского о его пребывании в должности министра вероисповеданий в составе правительства гетмана П. П. Скоропадского [1931 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. 1918 год. С. 313.
6 Пирш Р. Ддяльшсть урядiв гетьманату Павла Скоропадського: персональний вимiр. Кшв, 2016. С. 9-10.
7 Виктор Евгеньевич Рейнбот (1869-1956) — действительный статский советник, до революции занимал прокурорские и судебные должности, был обер-прокурором Уголовного кассационного департамента Правительствующего сената в период Временного правительства. При гетмане был товарищем министра внутренних дел, а потом министром юстиции Украинской Державы.
8 Николай Михайлович Могилянский (1871-1933) — профессор этнографии и антропологии, служил в Музее антропологии Российской академии наук, был заведующим этнографическим отделением Русского музея Александра III, преподавал в Педагогическом институте в Петербурге, на педагогических курсах при Военно-педагогическом музее в Петербурге и на Высших женских естественно-исторических курсах. После Октябрьского переворота переехал в Киев, был заместителем государственного секретаря Украинской Державы, участвовал в мирных переговорах с австро-венгерским командованием в Одессе и представителями РСФСР, затем был назначен послом во Франции, но прибыл в Париж уже после падения гетманата.
9 Владимир Александрович Ауэрбах преподавал в Алексеевском Донском политехническом институте в Новочеркасске, накануне революции был членом правления многочисленных обществ по добыче угля на Юге России, управляющим делами Сометалла, заместителем председателя и управляющим делами съезда горнопромышленнов Юга России, а затем — товарищем министра торговли и промышленности Украинской Державы.
10 Василий Васильевич Зеньковский (1881-1962) — философ, священнослужитель и политический деятель, профессор Киевского университета, министр исповеданий в правительстве П. П. Скоропадского.
11 Роман Юльевич Будберг (1863-1930) — барон, общественный деятель, окончил Воронежский Михайловский кадетский корпус, 1-е Павловское военное училище, Петровскую сельскохозяйственную академию. Председатель Валуйской земской управы Воронежской губернии, деятель местного комитета партии кадетов, член Главного комитета Всероссийского Земского союза. Принимал участие в аграрной комиссии при гетмане, являлся управляющим Державным земельным банком.
12 Владимир Андреевич Мустафин (1867-1933) — окончил Александровский кадетский корпус, Константиновское военное училище, Военно-юридическую академию, офицер лейб-гвардии 1-го стрелкового полка, участник Русско-японской войны. Затем был военным следователем, помощником военного прокурора, управляющим канцелярией Туркестанского генерал-губернатора, атаманом Забайкальского казачьего войска, читинским генерал-губернатором. Мустафин — генерал-майор Военно-судебного ведомства, генерал для поручений при главнокомандующем армиями Юго-Западного фронта, служил в гетманской армии, был градоначальником Одессы и одесским генерал-губернатором.
13 Петр Иванович Залесский (1867 — после 1925) — окончил Ми-хайловское артиллерийское училище, Академию Генерального штаба, генерал-майор, был начальником 6-й кавалерийской дивизии, командую-
щим 7-м кавалерийским корпусом, позже — в Донской армии. При гетмане был харьковским генерал-губернатором.
14 Сергей Яковлевич Гребенщиков (1874-1933) окончил Николаевскую академию Генерального штаба и Офицерскую военную школу, служил в кавалерийских полках, командовал лейб-гвардии драгунским полком. Во время Первой мировой войны служил вместе с П. П. Скоропад-ским. В период гетманства служил уездным старостой сумского уезда.
15 Борис Семенович Стеллецкий (1872-1939) окончил Одесское пехотное юнкерское училище, Академию Генерального штаба, во время Первой мировой войны служил офицером для поручений при главнокомандующем армиями Юго-Западного фронта, затем — начальником войсковых соединений Дунайской армии. При гетмане был назначен начальником Главной квартиры и Собственного штаба гетмана.
16 Воспоминания этих деятелей вошли в сборник документов «Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. 1918 год», опубликованный в 2014 г. Большинство документов ранее не публиковались или же были опубликованы без археографической обработки, многие — не полностью. Стоит упомянуть публикацию воспоминаний В. В. Зеньковского, дневниковых записей Н. М. Могилянского, воспоминаний В. А. Мустафина. См.: Зеньков-ский В. В., протопресвитер. Пять месяцев у власти (15^-19.Х.1918 г.): воспоминания / Публ. текста и ред. М. А. Колерова. М., 1995; Зеньковский В. В. Пять месяцев у власти [Воспоминания] / Под ред. М. А. Колерова. М., 2011; Россия и Украина. Из дневников Н. М. Могилянского и писем к нему П. П. Скоропадского. 1919-1926 / Публ. А. Сергеева // Минувшее. Исторический альманах М.; СПб., 1993. Т. 14. С. 257-259; 1917 год в судьбах России и мира. Октябрьская революция. От новых источников к новому осмыслению / Под ред. С. В. Тютюкина, В. П. Булдакова. М., 1998. С. 388-401.
17 Пирш Р. Ддяльшсть урядiв гетьманату... С. 81.
18 Там же. С. 137.
19 Артизов А. Н., Иванцова О. К. Гетманат П. П. Скоропадского как историческая, историографическая и источниковедческая проблема // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 31.
20 Там же.
21 Там же. С. 46.
22 Воспоминания В. А. Ауэрбаха о его пребывании в должности товарища министра торговли и промышленности в составе правительства гетмана П. П. Скоропадского [1923 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 160. Сохранена орфография документа.
23 Там же. С. 135.
24 Там же.
25 Воспоминания ген. В. Н. Посторонкина о создании гетманом П. П. Скоропадским вооруженных сил Украинской державы [12, 19 мая 1928 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 533.
26 Очерк Н. М. Могилянского «Трагедия Украины». 23 мая 1919 г. // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 583-584.
27 Воспоминания В. В. Зеньковского... С. 338.
28 Воспоминания В. А. Ауэрбаха... С. 175.
29 Воспоминания ген. В. А. Мустафина о назначении его одесским губернским старостой в период правления гетмана П. П. Скоропадского [не позднее 31 декабря 1921 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 431.
30 Воспоминания В. А. Ауэрбаха... С. 175.
31 Воспоминания ген. П. И. Залесского о его пребывании в должности харьковского губернского старосты в период правления гетмана П. П. Скоропадского [1926 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 508.
32 Воспоминания В. Е. Рейнбота о его пребывании в должности товарища министра внутренних дел, министра внутренних дел, а позже министра юстиции в составе правительства гетмана П. П. Скоропадского [не ранее 31 декабря 1918 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 93.
33 Воспоминания В. А. Ауэрбаха... С. 176.
34 Там же.
35 Там же.
36 Из очерка Н. М. Могилянского «Украина во время мировой войны» [не ранее 1922 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 607.
37 Воспоминания В. Е. Рейнбота... С. 79.
38 Воспоминания В. А. Ауэрбаха... С. 136.
39 Воспоминания ген. В. А. Мустафина... С. 430.
40 Из очерка Н. М. Могилянского... С. 608.
41 Воспоминания ген. В. А. Мустафина... С. 431.
42 Там же.
43 Там же.
44 Там же. С. 432.
45 Там же. С. 457.
46 Из воспоминаний ген. С. Я. Гребенщикова о его пребывании в должности сумского уездного старосты в период правления гетмана П. П. Скоропадского [не позднее мая 1919 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 516.
47 Из очерка Н. М. Могилянского... С. 605.
48 Там же. С. 605-606.
49 Воспоминания генерала Б. С. Стеллецкого о его пребывании в должности начальника штаба гетмана П. П. Скоропадского и событиях на Украине в 1918 г. [1923 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 667.
50 Воспоминания Р. Ю. Будберга о его пребывании в должности управляющего державным земельным банком в период правления гетмана П. П. Скоропадского [1924 г.] // Гетман П. П. Скоропадский. Украина на переломе. С. 406.
51 Там же. С. 416.
52 Там же. С. 409.
53 Воспоминания ген. В. А. Мустафина... С. 460-461.
54 Очерк Н. М. Могилянского... С. 596.
55 Воспоминания В. В. Зеньковского... С. 308.
56 Из очерка Н. М. Могилянского... С. 608.
57 Там же. С. 618.
58 Воспоминания В. В. Зеньковского... С. 337.
59 Воспоминания В. Е. Рейнбота... С. 116.
60 Там же. С. 65.
61 Воспоминания В. А. Ауэрбаха... С. 142.
62 Там же. С. 183.
63 Воспоминания В. В. Зеньковского... С. 336.
64 Там же. С. 213.
65 Там же. С. 214.
66 Там же. С. 220.
67 Там же.
68 Там же. С. 312.
69 Пирiг Р. Нацюнальна политика Укрансько! гетьмансько! держа-ви (квгтень — грудень 1918 р.) // Нацюнальне питання в Укршш ХХ — початку XXI ст.: кторичт нариси. Ки!в, 2012. С. 135.
70 Из очерка Н. М. Могилянского... С. 629.
E. Iu. Borisenok
"Ukrainian question" in the memoirs of the officials of the Ukrainian State of Hetman P. Skoropadskyi
The article focuses on the analysis of the memoirs of the political and military officials that served Hetman P. Skoropadskyi. Their positions toward "Ukrainian question", Hetman regime, views on the future of the Russian state etc. are studied. Keywords: Hetman Skoropadskyi, memoirs, revolution, "Ukrainian question".
