CC BY-NC-ND
161
1А.Ю. Бендин
УКАЗ О ВЕРОТЕРПИМОСТИ И ЕГО РЕАЛИЗАЦИЯ В СЕВЕРО-ЗАПАДНОМ КРАЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ (1905 г.)
Статья посвящена анализу проблем применения указа от 17 апреля 1905 г. на территории Северо-Западного края Российской империи. Предметом исследования являются социальные аспекты принятого правительством решения о расширении прав Римско-католической церкви. В статье анализируются особенности восприятия указа римско-католической иерархией, духовенством и мирянами, которые были вызваны нерешенными проблемами в отношениях католиков с государством и Православной церковью. Автор исследует и негативные последствия указа, которые испытывали православные жители края в местностях с преобладающим католическим населением.
Ключевые слова: миссионерствующие конфессии, веротерпимость, религиозное принуждение, прозелитизм, религиозно-этническая нетерпимость.
Состоявшееся после гибели В.К. Плеве в июле 1904 г. назначение бывшего Виленского генерал-губернатора П.Д. Свято-полк-Мирского министром внутренних дел означало, что верховная власть вознамерилась серьезно приступить к разработке нового политического курса в области религиозной и национальной политики.
Ранее, находясь на посту Виленского генерал-губернатора, в отчете за 1902-1903 гг. Святополк-Мирский предложил Николаю II пересмотреть основы политики в Северо-Западном крае по таким острым проблемам, как отношение к польскому населению, взаимоотношения между православными и католиками, положение русской школы и т. д.
© Бендин А.Ю., 2009
В свою программу новый министр внес вопросы реформирования законодательства о веротерпимости, расширения местного самоуправления, изменения политики в отношении окраин и т. д. К началу декабря 1904 г. программный доклад и проект указа были готовы. Окончательный вариант проекта указа было поручено подготовить С.Ю. Витте как председателю Комитета министров, на который была возложена разработка основных направлений по реализации намеченных в нем мероприятий. Подробной разработкой политических мер должны были заниматься два специально для этого созданных Особых совещания. 12 декабря император подписал указ Правительствующему сенату «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка»1.
В п. 6 указа говорилось: «Для закрепления выраженного нами в манифесте 26 февраля 1903 года неуклонного душевного желания охранять освященную Основными законами империи терпимость в делах веры, подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и независимо от сего принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не указанного, стеснения»2.
На заседаниях, происходивших 25 января, 1, 8, 15, 22 февраля и 1 марта 1905 г., Комитет министров под председательством Витте обсудил вопросы, вытекавшие из п. 6 указа от 12 декабря 1904 г. Выводы и предложения Комитета министров, изложенные в особом журнале, были положены в основу проекта высочайшего указа Сенату «Об устранении стеснений в области религии и укреплении начал веротерпимости».
Указ, подписанный Николаем II 17 апреля 1905 г., признавал необходимым: разрешить проблему религиозного принуждения путем отмены запрета на свободный выход из «господствующей» Русской православной церкви «упорствующих в латинстве» бывших католиков и униатов без ущерба для гражданских прав «вероотступников»; легализовать деятельность старообрядческих и сектантских общин; ввести преподавание Закона Божьего на «природном языке учащихся»; снять административные ограничения на деятельность духовенства Римско-католической церкви, введенные после польского восстания 1863 г.; пересмотреть религиозное законодательство относительно мусульман и буддистов3.
Положения указа должны были, по замыслу его разработчиков, устранить причины постоянной межконфессиональной напряженности в Царстве Польском и Северо-Западном крае. Они полагали, что соображения государственной безопасности, важные
в 1860-х годах, теперь утратили свою значимость, поскольку ведущей антиправительственной силой стали левые политические партии, к идеологии которых католическое духовенство относилось отрицательно4.
Политический расчет строился на том, что католические общины за десятилетия системной русификации, прошедшие после подавления польского восстания 1863 г., достаточно интегрировались в российское общество. Следовательно, исчезала главная политическая причина сохранения введенных тогда чрезвычайных административных мер в отношении Римско-католической церкви Северо-Западного края. В характеристике католичества, данной Министерством внутренних дел накануне издания указа, подчеркивалась «постоянная оппозиционность» и «воинствующий дух», выделявшие эту церковь из всех «терпимых» религиозных сообществ империи5. Однако продолжавшаяся в западных губерниях пропаганда католицизма уже не расценивалась как политически опасная: она воспринималась как незаконная религиозная конкуренция православию и русской культуре вообще, а для противодействия ей имелись необходимые правовые инструменты. Правительство пребывало в уверенности, что само по себе расширение религиозных прав Римско-католической церкви станет надежной гарантией того, что «предоставленная духовенству свобода не будет употреблена в ущерб государственным интересам»6.
Николай II, учитывая трудности, с которыми могла столкнуться администрация и православный епископат в западных губерниях, при рассмотрении 3 мая журнала Комитета министров по п. 6 указа 12 декабря 1904 г. поставил перед правительством два вопроса: «Как будут смотреть, по введению в действие нового законоположения, гражданская власть и духовное начальство на проповедь католических миссионеров?» и «Как установить грань между проповедью католицизма и пропагандой полонизма?»
В ответ Комитет министров подготовил разъяснения, которые должны были убедить императора в способности светской и духовной администрации контролировать религиозно-этническую ситуацию в губерниях со смешанным православно-католическим населением. Отвечая на первый вопрос, министры уверяли императора в том, что действующие нормы уголовного кодекса в должной мере «ограждают появление и распространение проповеди католических миссионеров среди православных», поэтому светская и духовная администрация, которой поручен надзор за соблюдением этих законов, имеют в своем распоряжении все необходимые средства для «прекращения делающейся опасной проповеди инославных миссионеров»7.
Ответ на второй вопрос уже не выглядел столь определенным. Комитет министров не исключал возможность того, что духовенство Римско-католической церкви проявит стремление к пропаганде католицизма и польского национализма среди проживавшего в пределах западных и привисленских губерний православного населения непольского происхождения. И министры уведомили императора, что на рассмотрении находится проект положения, которое предоставит министру внутренних дел особые полномочия на случай незаконных действий католических священнослужителей. Они полагали, что после обретения этим положением силы закона министр получит возможность наказывать священников, действующих «во вред русским интересам», на легальном основании8.
Тем самым правительство, по сути, вынуждено было признать, что к моменту введения указа о веротерпимости в действие оно не располагает оперативными правовыми средствами для борьбы с католическим миссионерством в том случае, если миссионеры станут преследовать противоправные цели политического характера.
Более того, ко дню подписания Николаем II указа о веротерпимости не был разработан и утвержден правовой механизм, призванный урегулировать переход из «господствующего» православия в иные, «терпимые», конфессии. Комитет министров в положении, утвержденном императором 17 апреля, обязал Министерство юстиции подготовить проект закона, устанавливающего порядок такого перехода. Однако министр юстиции С.С. Манухин сообщил Комитету министров, что такой законопроект может быть разработан и направлен на рассмотрение Государственного совета не ранее начала осенней сессии9.
Таким образом, важное политическое решение принималось в ситуации правовой неопределенности, при отсутствии юридически оформленного распределения бюрократических функций между МВД и духовными ведомствами (католическим и православным) по его исполнению. Получалось так, что закон от 17 апреля точно определял объекты правоприменения, которым давалась свобода религиозного выбора, но совершенно упускал из виду действия его субъектов, то есть конкретных исполнителей, распределение и содержание их функций. В такой ситуации неизбежно появлялась почва для возникновения конфликтов политического, правового и религиозно-этнического характера.
Сама возможность легального приема лиц, покидающих православие, в «терпимые» миссионерствующие конфессии могла быть интерпретирована их представителями как утрата РПЦ ее господствующего положения. А это, в свою очередь, не могло не вызвать стремления к незаконному прозелитизму среди православных.
В связи с этим вполне вероятным было появление массовых настроений религиозного и национального реванша и связанного с ним насилия над совестью тех, кто станет объектом подобных миссионерских усилий. Во избежание возможных правонарушений со стороны духовенства и мирян «терпимых» конфессий, а также для защиты православного населения от проявлений прозелитизма и насилия необходимо было поскорее разъяснить суть закона всем заинтересованным сторонам - светской и церковной бюрократии, приходским священникам и их пастве.
Готовя закон, правительство рассчитывало на поддержку своей политики со стороны тех религиозных обществ, которые испытывали ограничения в своей религиозной жизни или подвергались правовой дискриминации, как, например, старообрядцы и сектанты. Однако в условиях Северо-Западного края поддержка этих религиозных групп не имела существенного значения. С политической точки зрения гораздо более важной была реакция белорусского, польского и литовского католического населения. После десятилетий запретов, ограничений, массового закрытия костелов и монастырей религиозная политика русского самодержавия впервые поворачивалась в сторону удовлетворения интересов паствы Римско-католической церкви, ее духовенства и епископата. Однако правительство не делало прогнозов о том, как отреагируют на указ о веротерпимости представители этой миссионерствующей церкви. Между тем нельзя было не учитывать, что предоставленная законом возможность покинуть господствующую РПЦ и присоединиться к церкви «терпимой» с неизбежностью будет провоцировать постановку вопроса о том, которая из них получит реальное преимущество от выполнения указа в этом регионе России.
Возникала опасность осложнений и в более широком смысле. Одной из задач указа являлось использование религиозной свободы для интеграции в российское общество духовенства и мирян «терпимых» конфессий и общин. Это была попытка осуществить перевод либеральных ценностей религиозной свободы на язык религиозных традиций, вероучений и экклезиологий. Помимо доминирующей тенденции к интеграции, выраженной в положениях указа, существовала и другая, подчиненная первой. Она также вытекала из положений указа и относилась к категории дифференцирующих, то есть обращенных к учету интересов и расширению прав «терпимых» религиозных сообществ. В случае неадекватного восприятия указа спонтанное развитие этой дифференцирующей тенденции «снизу» создавало опасность столкновений интересов «терпимых» миссионерствующих конфессий, прежде всего католичества, с интересами «господствующего» православия.
Противоречивый характер тенденций, заложенных в новом законе, возлагал на правительство особую ответственность. Необходимо было с помощью взвешенной религиозной политики поддерживать баланс между двумя тенденциями, не позволяя второй из них стать доминирующей, способной провоцировать неуправляемый рост религиозно-этнической напряженности и конфликтов.
События, развернувшиеся в Северо-Западном крае после 17 апреля, выявили отрицательные последствия обнародования указа о веротерпимости, не просчитанные и не спрогнозированные при разработке закона. Эффект от введения религиозных свобод оказался поразительным и совершенно неожиданным и для правительства, и для православной иерархии, которая даже не была поставлена в известность о дате издания указа, а потому и не успела к нему подготовиться10. Застигнутой врасплох оказалась и губернская администрация Северо-Западного края.
Обнародование указа вызвало резкое и длительное обострение традиционного межконфессионального противостояния, став причиной активизации противоправного католического миссионерства. В этот момент в западных губерниях (Виленской, Гродненской и Минской) начались массовые переходы «упорствующих» и «колеблющихся» из православия в католицизм. Они происходили в тех православных приходах, которые были образованы в 1865-1870 гг. и состояли в основном из бывших католиков. Виленский генерал-губернатор А.А. Фрезе отмечал: «С обнародованием указа все эти привходящие элементы православного населения Северо-Западного края стремительной волной хлынули обратно в католичество, увлекая своим движением и соприкасавшихся, так или иначе, с ними православных»11.
Религиозная свобода, объявленная указом 17 апреля, имела свои правовые границы, по-прежнему охранявшие православное население от прозелитизма12. С правовой точки зрения переход из православия в иные вероисповедания рассматривался как результат свободного выбора, осуществляемого без воздействия духовенства иной конфессии. Однако на деле католическое духовенство совсем иначе интерпретировало его основные положения. К моменту выхода указа не был разработан и утвержден правовой механизм его применения, и эта правовая пауза, допущенная правительством, позволила католической иерархии Северо-Западного края решительно и умело инициировать и направить процесс возвращения «упорствующих» в костел по правилам, введенным собственной канонической властью13.
По свидетельствам духовенства РПЦ, само издание указа вопреки его точному смыслу расценивалось ксендзами как совершенно
очевидное торжество католицизма над православием. Религиозная свобода была воспринята ими как вседозволенность и право на прозелитизм среди православного населения, состоявшего из бывших католиков и униатов, которых следовало теперь вернуть в лоно «истинной» церкви. Возвращение «упорствующих» в католицизм в местностях со смешанным или преобладающим католическим населением осуществлялось в форме движения, идущего «снизу»: со стороны приходского духовенства и активных мирян, поддерживаемых епископатом. Ускоренному приему в католичество содействовали правила, установленные католическими епископами в одностороннем порядке. Инициированное указом, направляемое ксендзами и стремительно разраставшееся, это движение быстро вышло за установленные законом правовые рамки: оно ставило своей целью не только возвращение всех «упорствующих» в лоно Римско-католической церкви, но и противозаконное обращение в католицизм тех православных, которые, оставшись в меньшинстве, продолжали сохранять верность РПЦ. Это был, по сути, взрыв долго сдерживаемых миссионерской энергии, религиозной нетерпимости и русофобии, накопленных католическим духовенством за предыдущие десятилетия ограничений и запретов, усиленный эйфорией от свободы, дарованной российским самодержцем.
Религиозный восторг выражался в богослужебных формах демонстрации политической лояльности. Приходское католическое духовенство Виленской епархии направляло епископу Эдуарду фон Роппу многочисленные донесения о торжественных богослужениях, совершенных ими по желанию прихожан «за здравие и благоденствие обожаемого Государя Императора и его Августейшей семьи по поводу издания указа о веротерпимости»14.
В это же время съезд православного духовенства Литовской епархии в заседании 1 июня с горечью отмечал, что «Высочайшая милость, дарованная иноверию, неправильно понятая и ложно истолкованная католическим духовенством, весьма неблагоприятно отразилась на юной литовской пастве, в особенности в тех приходах, которые образовались после последнего польского мятежа в 1863 году... Не стесняясь никакими средствами, прибегая к обманам, лжи, угрозам, католическое духовенство все усилия свои напрягает на то, чтобы прежде всего всех этих православных совратить в католичество, отнять православные церкви и обратить их в костелы»15.
Чуть позже, 14 июля, обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев обратился к генерал-губернатору Фрезе в связи с донесением епископа Гродненского и Брестского Никанора (Каменского)
о случаях открытого «совращения» православных в католицизм, сопровождаемого насилием и публичным порицанием православной веры. Обер-прокурор просил генерал-губернатора оказать содействие духовенству в налаживании мирных отношений православных с католиками, возбуждаемыми фанатизмом ксендзов16. Однако попытки духовных и светских властей приостановить нарастание католического движения и перевести его в правовое русло, определенное указом 17 апреля, не привели к положительному результату.
Общее настроение, которое переживали православное духовенство и миряне в местностях с преобладанием католического населения, где наиболее остро проявлялась религиозная нетерпимость, сводилось к формуле: «государство нас бросило - нас некому защищать». В Ковенской губернии литовцы-католики запугивали русских общим поголовным избиением в том случае, если они не уйдут или не примут католичество. Растерянность и отчаяние усугублялись еще и тем, что ксендзы разъясняли указ народу в том смысле, что Николай II повелел всем переходить в католичество, что православные храмы будут обращены в костелы, а имущество их передано католическому духовенству. Ксендзы уверяли прихожан, что сам указ издан вследствие молитв Папы Римского для возвеличения Римско-католической церкви, для блага католичества и польского народа, а это значит, что отныне католическая вера становится первенствующей в империи и православные должны немедленно подавать заявления о переходе в католичество.
Среди населения целенаправленно распространялись слухи о том, что «сам царь» вместе с семьей перешел в католическую веру («на высоте царского престола познали неправоту православия»), что в католицизм перешел Иоанн Кронштадский. Использовались и мотивы социального престижа: католичество в противовес православию восхвалялось среди крестьянского населения как «панская вера». Использовались и методы экономического шантажа: православных крестьян уверяли, что, если они будут по-прежнему сохранять верность РПЦ, земли их будут конфискованы и переданы католикам, а сами они будут переселены во внутренние губернии России и даже в Сибирь.
Нередко в костелах ксендзы кощунственно отзывались о православной вере: «поганая вера», «собачья вера», «православная вера не есть истинная, а выдуманная, и православный народ отрекся от Иисуса Христа, как караимы». И тем разжигали в прихожанах этническую вражду к русским, православным соседям-белорусам. В листовках, написанных на польском языке и распространявшихся в крае, говорилось, что поражение России в Русско-японской
войне является наказанием Божьим за то, что «отняли у нас нашу Польшу», за преследование католической веры и польского языка. В них содержались и недвусмысленные угрозы: «Кто теперь не оставит проклятого православия и не возвратится в святую римско-католическую веру, тот погубит свою душу и своих детей». Православных начали открыто называть «недовярками», «еретиками», «схизматиками», «отщепенцами», «холопами», а саму православную веру - еретической, явившейся «из-под кнута»17. Один ксендз высказался более чем откровенно: «Настало католикам время отомстить православным за все обиды и притеснения, которые несли католики от русских православных людей»18.
Религиозная эйфория, переживаемая католическим населением весной и летом 1905 г., порождала требования националистического характера: Северо-Западный край - «забранный край», и он должен «отойти целиком полякам»19.
Важным элементом развязанной католическим духовенством пропагандистской кампании стало распространение слухов о том, что «православные храмы русским правительством будут переданы католикам». По сообщениям духовенства РПЦ, «ксендзы назначали два срока, после которых будто бы все православные храмы переделаются в костелы: это Троицын день и праздник святых апостолов Петра и Павла»20.
Эти недобросовестные приемы противоправной миссионерской пропаганды имели негативные социально-психологические последствия. Они провоцировали у возбужденного этими слухами католического населения настроения религиозного реванша: не дожидаясь разрабатываемого правительством правового решения проблемы, силой отобрать у православных храмы, устроенные в бывших костелах, и изгнать из них православных священников. Единообразие приемов, используемых католическим духовенством для обращения православных в католичество, общее содержание их проповедей, типичный для всех епархий набор пропагандистских слухов, распространяемых устно и с помощью листовок, - все свидетельствовало об организованном характере этого миссионерского движения, носившего ярко выраженный националистический характер.
Между тем деятельность администрации генерал-губернатора Фрезе в эти месяцы ограничивалась наблюдением за неожиданной массовой вспышкой религиозно-этнического фанатизма, сопровождаемой демонстрацией политической лояльности к Николаю II. В условиях объявленных императором религиозных свобод губернаторы попросту не решались прибегать к предписанным законом мерам по охранению господствующего православия.
Сложное положение, в котором из-за бездействия администрации оказалось местное православное население, вынудило Литовского архиепископа Никандра (Молчанова) обратиться с воззванием к своей пастве: «В настоящее время свидетельства современной печати, голоса живых людей и акты жизни говорят, что некоторые инославные пастыри в деле распространения своего вероучения и привлечения в лоно своей церкви православных людей не гнушаются и недостойными их сана средствами и способами. А некоторые в своей злобе доходят до того, что решаются публично утверждать, будто православная вера проклята папами, будто все исповедующие ее - хуже язычников, будто от православия отвратился сам Господь с его пречистою Матерью, что все, теперь православные, будто бы должны обращаться в католичество»21.
Проигрывая «пропагандистскую войну» местному католическому духовенству, Фрезе так и не воспользовался примером Варшавского генерал-губернатора К.К. Максимовича, который 21 мая в «Варшавском дневнике» обратился к населению Привис-ленского края с циркуляром, разъясняющим основные положения указа от 17 апреля. Максимович четко изложил суть нового закона и его соотношение с нормами законодательства о веротерпимости: «Напоминаю, что по закону, сохраняющему полную силу (статья 4 XI т. Свода Законов), лишь одна господствующая Православная Церковь пользуется правом свободно распространять свое вероучение, лицам же прочих вероисповеданий воспрещается склонять к переходу в их религии. Виновные в совращении из православия, в порицании православной веры и в кощунстве подлежат суду по общим уголовным законам. Да не смущается русский православный люд разными нелепыми слухами, распространенными в народе, да ведает он, что православные церкви, монастыри и святые иконы царь православный и впредь никому не отдаст»22.
Циркуляр Варшавского генерал-губернатора по телеграфу был передан Фрезе и затем опубликован в светской и церковной периодике. Его сразу перепечатала газета «Северо-Западное слово», а затем и «Гродненские епархиальные ведомости». В том же номере «Гродненских епархиальных ведомостей» епископом Ника-нором в дополнение к богословским рассуждениям было приведено разъяснение указа о веротерпимости, сделанное министром внутренних дел А.Г. Булыгиным: «Если в отдельных случаях проявление верований будет сопряжено с опасностью для нравственности и спокойствия, или выразится в совращении православных, то в силу высочайшего указа необходимые мероприятия должны заключаться в пресечении и преследовании на основании уголовного закона указанных преступных деяний»23.
Однако запоздалые и разрозненные попытки светских и духовных властей остановить идущую «снизу» мощную пропагандистскую кампанию, развязанную ксендзами, не привели к сколько-нибудь значимым результатам. Вызванные этой кампанией антиправославные и антирусские настроения все сильнее охватывали часть католического населения Северо-Западного края.
Весьма сложным оказалось положение русских поселенцев в этнической Литве. Рост религиозной нетерпимости к православным, не желавшим переходить в католичество, вынуждал отдельные сельские общины русских, проживавших в местностях с преобладанием литовцев-католиков, ходатайствовать перед обер-прокурором Победоносцевым о переселении их из Ковенской губернии в места компактного проживания православного населения24.
В ответ на многочисленные прошения епископата, духовенства и жителей края о защите православных от принудительного обращения в католицизм Фрезе 23 ноября издал циркуляр губернаторам края, в котором указывал на появление в сельской местности «религиозно-церковного брожения». Причины возникшей межконфессиональной напряженности генерал-губернатор усмотрел в превратном истолковании ксендзами положений указа 17 апреля и манифеста 17 октября. «Содействуя всеми законными средствами и мерами Православной церкви и соблюдая справедливые потребности католического населения и его клира, - подчеркивал он, - не могу допустить явно враждебного антагонизма со стороны католической части населения к православию». Циркуляр предписывал губернским прокурорам принимать все меры по незамедлительной организации следствия по делам о «совращении православных в инославие»25.
Однако совместные усилия правительства, РПЦ и губернской администрации по стабилизации этнорелигиозной ситуации в Северо-Западном крае не приносили зримого результата. Особую остроту религиозно-этническому противостоянию в крае придавало стремление католического населения самовольно вернуть себе несколько православных храмов, перестроенных из бывших костелов, конфискованных у Римско-католической церкви после подавления польского восстания 1863 г. Под влиянием развязанной пропагандистской кампании, в ситуации нарастающего революционного кризиса с осени начались попытки насильственного захвата православных храмов и монастырей, запугивания и изгнания священников.
Так, по сообщению архиепископа Никандра, 25 октября в селе Роготны Слонимского уезда Гродненской губернии католики числом до 300 человек с кольями и камнями окружили Роготненскую
церковь и стали ломать входную дверь. Когда в Роготну прибыл местный благочинный, озлобленная толпа, увидев его, закричала: «Посмей благочинный или другой священник зайти в церковь или дом - будешь нами убит». На допросе в полиции выяснилось, что католики решили силой завладеть православным храмом и обратить его в костел26.
В Виленском уезде была предпринята попытка захвата православной церкви в местечке Рудомино. В том же уезде в начале ноября произошло нападение на Венславенетский православный храм, бывший прежде униатской церковью. Священные предметы, находившиеся в нем, были вынесены наружу и подвергнуты осквернению; часть из них была сожжена. В конце ноября толпа литовцев-католиков напала на единоверческий храм в Каролишках Ковенской губернии. В Виленской губернии происходили нападения на дома православных священников, в один из которых была брошена бомба27.
В местностях, где религиозный и этнический экстремизм приобретал особо опасные формы, губернаторы вынуждены были посылать воинские команды для охраны православных храмов и предотвращения попыток их захвата местными католиками. Бывало так, что только присутствие войск спасало православное духовенство и мирян этих приходов от угроз и расправы со стороны тех, кто требовал немедленного возвращения храмов Римско-католической церкви. Особенно напряженная ситуация сложилась в Виленском уезде, в котором присоединение «упорствующих» к католичеству в мае-июне приобрело массовый характер. В начале декабря священник Подберезского храма Виленского уезда писал генерал-губернатору Фрезе, что после ухода полуроты солдат положение оставшихся верными православию (около 50 человек), окруженных враждебно настроенными поляками и литовцами, оказалось «весьма плачевным». Католики угрожали разрушить храм, а всех православных - священников, учителей, писарей и полицию - изгнать из уезда. Священник просил у генерал-губернатора вновь прислать полуроту солдат для охраны храма28.
В это же время архиепископ Литовский Никандр просил генерал-губернатора Фрезе не отзывать из местечка Островец Виленского уезда солдат, которые охраняли православный храм и усадьбу священника. Настоятельная просьба архиепископа была продиктована тем обстоятельством, что местечко входило в состав Шумского благочиния, в котором все православные храмы во второй половине 1860-х годов были перестроены из католических костелов. Так как, по сведениям канцелярии генерал-губернатора, «католическое брожение» в этой местности не ослабевало,
«ввиду угрожающей позиции, которую продолжают занимать местные католики по отношению к Островецкой православной церкви и ее духовенству» было сочтено целесообразным оставить войска в этом районе «впредь до более надежного успокоения фанатически настроенного местного населения»29.
Волна религиозного экстремизма начала распространяться и на другие уезды Литовской епархии. В Свенцянском уезде попытку насильственного захвата возбужденной толпой католиков Засвирского храма остановило только присутствие 20 вооруженных солдат, присланных сюда для охраны порядка30. Толпа литовцев-католиков дважды пыталась захватить Антолептский женский монастырь Новоалександровского уезда Ковенской губернии. Монастырь удалось отстоять только благодаря присутствию воинской команды31. В ряде случаев в роли подстрекателей крестьян к насильственному захвату храмов, по мнению администрации и православного духовенства, выступали местные ксендзы32.
В итоге с обнародованием указа от 17 апреля «упорствующие в латинстве», долгие годы насильственно удерживаемые в православии, обрели наконец возможность открыто исповедовать ту веру, которую считали «истинной». С 17 апреля 1905 г. по 1 января 1911 г. из православия в католичество перешли: по губерниям Северо-Западного края (Виленская, Ковенская, Гродненская) -33 382 человека, по губерниям белорусским (Витебская, Могилев-ская, Минская) - 22 404. Число отпавших от господствующей церкви на территории шести губерний составило за этот период 55 786 душ обоего пола. Пик отпадений от православия пришелся на 1905-1907 гг., когда вернулись и были обращены в католицизм в губерниях Северо-Западного края 30 658 человек (в Ковенской -1 130, Виленской - 25 480, Гродненской - 4 048), а в белорусских губерниях - 19 897 человек (в Витебской - 4 017, Минской -14 493, Могилевской - 1 387). Таким образом, православие в регионе не понесло существенного урона. Напротив, с отпадением «упорствующих» РПЦ избавилась от серьезного источника религиозного недовольства, дестабилизировавшего церковную жизнь в приходах и создававшего напряженные отношения между православными и католиками33.
Итак, указ 17 апреля 1905 г., позволивший решить ряд проблем, важных для Римско-католической церкви Северо-Западного края, вызвал цепную реакцию «снизу» в виде массовых противоправных действий. Целенаправленные пропагандистские усилия католического духовенства обострили религиозно-этнические противоречия и конфликты. Первый опыт применения указа в этом регионе империи потребовал от правительства поисков новых мер, способных
удовлетворить интересы Римско-католической церкви, не колебля при этом господствующего положения РПЦ.
Примечания
1 Бабин В.Г. Государственная образовательная политика в Западных губерниях во второй половине XIX - начале XX в. // Власть, общество и реформы в России (XVI - начало XX в.). СПб., 2004. С. 217-220.
2 Извлечения из Особого журнала Кабинета Министров 25-го января, 1-го, 8-го и 15-го февраля 1905 г. о порядке выполнения пункта 6 Именного Высочайшего Указа 12 декабря 1904 г. // Журнал Министерства юстиции. 1905. № 5. С. 42.
3 Законодательные акты переходного времени, 1904-1908 гг. 3-е изд. СПб., 1909. С. 34-36.
4 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 821. Оп. 150. Д. 5. Л. 14.
5 Там же. Л. 77-78.
6 Там же. Л. 28-29, 31-37, 45-46, 60-61.
7 РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 267. Л. 50-51.
8 Там же. Л. 49-51.
9 Там же. Л. 53.
10 Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. М., 1994. С. 140-141.
11 Государственный исторический архив Литвы (ГИАЛ). Ф. 378. Оп. 1905. Д. 403. Л. 25.
12 Свод Законов Российской империи. Т. 11. Ч. 1. СПб., 1896. Ст. 4; Устав о предупреждении и пресечении преступлений. Раздел 1-й. О предупреждении и пресечении преступлений против веры. Т. 14. СПБ. 1890. Ст. 70; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. Раздел 2-й. О преступлениях против веры и нарушении ограждающих оную постановлений. 5-е изд. Т. 15. СПб., 1886. Ст. 187, 193-195.
13 ГИАЛ. Ф. 378. Оп. 1905. Д. 404. Л. 1; Д. 403. Л. 53.
14 РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 1064. Л. 8.
15 ГИАЛ. Ф. 378. Оп. 1905. Д. 405. Л. 1-7.
16 Там же. Д. 404. Л. 100.
17 Национальный исторический архив Беларуси (НИАБ). Ф. 295. Оп. 1. Д. 7373. Л. 16-17; Д. 7285. Л. 114; Ф. 136. Оп. 1. Д. 37167. Л. 115; ГИАЛ. Ф. 378. Оп. 1905. Д. 405. Л. 46, 69, 83; Д. 404. Л. 68; Д. 393. Л. 80.
18 Квятковский М. Из епархиальной жизни // Литовские епархиальные ведомости. 1905. № 35-37. С. 310.
19 ГИАЛ. Ф. 378. Оп. 1905. Д. 393. Л. 80; Д. 405. Л. 46, 69, 83; Д. 404. Л. 68; НИАБ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 37167. Л. 115; Ф. 295. Оп. 1. Д. 7285. Л. 20-21, 60-61; РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 1064. Л. 58, 177; Новое время. 1905. 20 июня; За первый год вероисповедной свободы в России. СПб., 1907. С. 140; Вестник Вилен-
20
ского Свято-Духовского братства. 1911. № 1. С. 13-14; Минское слово. 1911. № 1206.
Прибавление к церковным ведомостям. 1905. № 31. С. 1291-1293; Янушкевич П. Письмо в редакцию // Литовские епархиальные ведомости. 1905. № 35-37. С. 313; ГИАЛ. Ф. 378. Оп. 1905. Д. 404. Л. 7, 228.
21 Окружное архипастырское послание к пастве Литовской архиепископа Литовского и Виленского Никандра // Литовские епархиальные ведомости. 1905. № 25-26. С. 222.
22 Виленский вестник. 1905. 7 июля.
23 Никанор. Границы веротерпимости // Гродненские епархиальные ведомости. 1905. № 26. С. 685-686.
24 ГИАЛ. Ф. 378. Оп. 1905. Д. 404. Л. 68.
25 Распоряжение по краю Виленского, Ковенского и Гродненского генерал-губернатора от 23 ноября 1905 г. № 20, сообщенное гродненскому губернатору // Гродненские епархиальные ведомости. 1905. № 49-50. С. 1305-1306.
26 За первый год вероисповедной свободы в России. С. 162-163.
27 Там же. С. 161; Не посягайте на Православие: Обсуждение в Государственной думе 3-го созыва законопроекта о переходе из одного вероисповедания в другое. Вильно, 1909. С. 65; ГИАЛ. Ф. 378. Оп. 1905. Д. 404. Л. 173, 200, 215; Д. 409. Л. 12-13; РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 1064. Л. 163.
28 ГИАЛ. Ф. 378. Оп. 1905. Д. 404. Л. 210.
29 Там же. Д. 414. Л. 8-10.
30 Там же. Д. 405. Л. 111-112, 120-121.
31 Там же. Д. 404. Л. 200.
32 Там же. Д. 355. Л. 36. РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 267. Л. 244.
33
