CC BY
69Международное право; европейское право
УДК 341 ББК 67
DOI 10.24411/2312-0444-2018-10076
УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА В ЕВРОПЕЙСКОМ СУДЕ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
Андрей Игоревич ГРИГОРЬЕВ,
соискатель кафедры международного права, европейского права Российского университета правосудия E-mail: [email protected]
Научная специальность: 12.00.10 — международное право; европейское право Научный руководитель: Т.Н. Нешатаева, доктор юридических наук, профессор
Аннотация. Автор размышляет над проблемой доказывания в Европейском Суде по правам человека при рассмотрении жалоб по уголовно-правовым вопросам. В статье делается попытка теоретического обоснования практики применения норм процессуального права, принадлежащих к разным правовым системам — международной и национальным. В условиях, когда Европейский Суд по правам человека не располагает своим собственным процессуальным кодексом, выработка международно-правового подхода к его становлению представляется важной задачей для юридических исследований.
Ключевые слова: доказательства, доказывание, судопроизводство, международный суд, международное процессуальное право.
Доктрина оценки доказательств в настоящее время является одной из основ международного правосудия согласно ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция, ЕКПЧ). Европейский Суд по правам человека (далее — Европейский Суд, ЕСПЧ) основывает свои решения на традициях естественного права; при этом вопрос установления фактов является ключевым в международном судебном процессе.
Одна из актуальных проблем, с которой стороны постоянно сталкиваются в процессе доказывания в Европейском Суде, заключается в том, что большинство источников международно-
Annotation. The author reflects on the problem of proof in the European Court of human rights during the consideration of complaints in criminal matters issues. The article attempts to theoretically substantiate the practice of applying procedural law rules belonging to different legal systems — international and national. In conditions when the European Court of human rights does not have its own procedural code, the development of an international legal approach to its establishment seems to be an important task for legal research.
Keywords: evidence, testimony, legal proceedings, international court, international procedural law.
правового регулирования не в полной мере раскрывают систему доказывания.
С одной стороны, оно остается в сфере внутригосударственного правового регулирования, исходя из того, что «допустимость доказательств, прежде всего, является предметом регулирования национального законодательства и, как правило, только в компетенцию национальных судов входит оценка представленных доказательств»1.
С другой стороны, решения Европейского Суда основываются на свободной оценке доказательств, представленных сторонами, при этом Европейский Суд вправе отнести те или иные доказательства к категории фактов, находящихся «вне всякого разумного сомнения»2.
№ 3/2018
Вопрос о приемлемости доказательств постоянно возникает в международном судебном процессе. Большинство жалоб в Европейский Суд отклоняются именно на основании п. 3 ст. 35 Конвенции ввиду их «явной необоснованности». Постановка решения в Европейском Суде проходит долгий путь; нередки примеры, когда суд не соблюдает свои собственные правила, процедуры и прецеденты в исследовании и оценках доказательств.
В связи с этим понимание и применение норм международного права в аспектах оценки и использования доказательств, как на внутригосударственном, так и на международном уровне, заслуживает научного внимания. Центральным элементом актуальности научного анализа представляется сравнительное исследование практики оценки доказательств в разных системах правосудия: в Европейском Суде и других международных судебных учреждениях, а также в национальных судах государств, принадлежащих к различным правовым системам.
Отправным пунктом понимания уголовно-процессуальной деятельности в международном правосудии является тот факт, что объемы и виды этой деятельности не равнозначны, и могут существенно отличаться в зависимости от статуса и компетенции международного судебного учреждения. В отличие от международных судов, непосредственно занимающихся вопросами рассмотрения уголовных дел3, Европейский Суд не обладает компетенцией в области уголовного преследования за совершение преступлений и не является высшей инстанцией для разбора уголовных дел.
Европейский Суд отличается тем, что он рассматривает жалобы граждан на государства по вопросам, относящимся к толкованию и применению Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Предметом рассмотрения в ЕСПЧ могут быть только жалобы на нарушения прав и свобод, гарантированных Конвенцией. Объем этих прав и свобод достаточно широк, но все же он уже, чем закрепленный в российском конституционном законодательстве, в частности, в главе 2 Конституции Российской Федерации «Права и свободы человека и гражданина» (далее — Конституция)4. Поэтому для нашей страны не существует особой проблемы установления и защиты отсутствующих в национальном законодательстве конвенционных прав, и с этой точки зрения юрисдикция Европейского Суда является вспомогательной международной формой верификации ка-
чества национальной правовой системы, включая государственную систему правосудия.
Согласно ст. 34 Конвенции ЕСПЧ может принимать жалобы от любого физического лица, любой неправительственной организации или любой группы частных лиц, которые утверждают, что стали жертвами нарушения со стороны государств — участников Конвенции их прав, признанных в Конвенции, включая протоколы к ней. При рассмотрении жалоб Европейский Суд в основном рассматривает дела, вытекающие из жалоб тех, кто непосредственно стал жертвой нарушения его права либо может быть признан потенциальной жертвой в случае, если лицо подвергается реальному риску применения к нему законодательства, противоречащего Конвенции.
Жалобы на нарушения, которые имели место в нашей стране, могут быть поданы начиная с 5 мая 1998 г. — даты ратификации Конвенции Российской Федерацией. Для того чтобы жалоба была признана приемлемой, в частности вытекающей из уголовного дела, заявителем должны быть исчерпаны все внутригосударственные средства защиты своего права, и прежде всего судебные средства такой защиты, т.е. применительно к России должны быть пройдены первая, апелляционная и кассационная инстанции.
Европейский Суд не является надзорной инстанцией по отношению к судебной системе государств — участников Конвенции. Поэтому он не может отменить судебное решение, принятое в национальной юрисдикции. Европейский Суд рассматривает только конкретные жалобы с тем, чтобы установить, действительно ли были допущены нарушения требований Конвенции, в том числе при отправлении правосудия по уголовным делам.
Таким образом, для ЕСПЧ невозможно судебное расследование по существу уголовного дела. При этих отправных обстоятельствах, казалось бы, отсутствует сам объект оценки уголовно-процессуальных доказательств, и на этом можно было бы завершить наше размышление. Но в действительности это не так, поскольку для того, чтобы Европейскому Суду установить нарушение Конвенции и вменить это в вину государству, требуется установление фактических обстоятельств уголовного дела, выяснение того, что произошло в реальной действительности, ставшей причиной жалобы на нарушение прав человека.
Для того чтобы конкретизировать объект исследования в общем спектре правоотношений,
№ 3/2018
нужно вычленить те международно-правовые нормы, которые касаются системы уголовного правосудия, а, следовательно, определить круг дел, по которым применима оценка судом уголовно-процессуальных доказательств.
Этот круг определяется, как минимум, следующими положениями Конвенции: ст. 2 «Право на жизнь», ст. 3 «Запрещение пыток», ст. 4 «Запрещение рабства и принудительного труда», ст. 5 «Право на свободу и личную неприкосновенность», ст. 6 «Право на справедливое судебное разбирательство», ст. 7 «Наказание исключительно на основании закона», ст. 13 «Право на эффективное средство правовой защиты», ст. 14 «Запрещение дискриминации». Этот круг охватывает лишь минимальный объем правоотношений, в которых Европейский Суд вправе проводить оценку уголовно-процессуальных доказательств. Речь идет об уголовно-процессуальном познании, которое обладает существенной спецификой.
Во-первых, оценка уголовно-процессуальных доказательств ЕСПЧ всегда ретроспективна, производна от жалобы того или иного участника уголовно-процессуальной деятельности, имевшей место в прошлом в государстве — участнике Конвенции.
Во-вторых, факты ЕСПЧ могут устанавливаться не любыми гносеологическими методами, а исключительно особенным международно-правовым и одновременно процессуально-формализованным способом: путем анализа и оценки уже имеющихся в распоряжении национальной судебной системы уголовно-процессуальных доказательств, представленных сторонами в международном судебном процессе. Например, конвенционное «право на справедливое судебное разбирательство» предполагает оценку Европейским Судом уголовно-процессуального состояния для решения вопросов о том, насколько соответствовало то или иное правоотношение фундаментальным принципам уголовного процесса, таким, как презумпция невиновности, уважение чести и достоинства личности, обеспечение права на защиту и др.
В-третьих, для уголовно-процессуального познания Европейского Суда, в отличие от внутригосударственных судебных инстанций, отнюдь не характерны «цикличность и возобновляе-мость», когда в каждой следующей стадии уголовного процесса, предполагающей полноценное доказывание, требуется заново выяснять обстоятельства дела так, будто они вовсе не были еще установлены в стадии предыдущей5. Европейский Суд не входит в установление факти-
ческих обстоятельств уголовного дела, а производит международно-правовую оценку того «продукта правосудия», который уже произведен в национальной судебной системе.
В связи с этим постановка научной задачи в виде международно-правовой защиты уголовно-процессуальных доказательств решается в двух основных проявлениях:
1) гносеологической (познавательной) и юри-дико-оценочной деятельности ЕСПЧ;
2) представительской деятельности государства — участника процесса, которое обеспечивает всестороннее, полное и объективное рассмотрение имеющихся доказательств.
В связи с этим обнаруживается наличие совокупности правовых норм о доказательствах и доказывании, применяемой в международных организациях правосудия и, в частности, в Европейском Суде. Гипотетически можно констатировать наличие международного доказательственного права, ведь при разрешении Европейским Судом дела по существу уголовно-процессуальный предмет исследования может рассматриваться в двух основных проявлениях:
а) доказательственного права (доказано или не доказано нарушение Конвенции);
б) в международно-правовой квалификации (если доказано то, что из этого следует для государства — участника процесса). Именно над-государственный характер юрисдикции ЕСПЧ по установлению фактических обстоятельств дела приводит к необходимости международно-правовой институционализации (защите) уголовно-процессуальных положений о доказательствах и доказывании.
Исходя из довлеющей в Европейском Суде англосаксонской традиции правосудия доказательственное право (law of evidence) нельзя полностью отнести ни к материальному, ни к процессуальному праву, а тем более к какой-то одной из отраслей права — к уголовному, гражданскому либо арбитражному праву. Оно представляет собой межотраслевой юридический комплекс, соединяющий как уголовно-процессуальные, так и гражданско-процессуальные положения о доказательствах и доказывании, понимаемый глобально, как концептуальный синтез сравнительно-правовых и международно-правовых идей.
В соответствии с отечественной традицией доказательственное право является частью соответствующей процессуальной отрасли права, т.е. положения об уголовно-процессуальном доказывании являются частью уголовно-процессуального права (главы 10 и 11 Уголовно-про-
№ 3/2018
цессуального кодекса Российской Федерации), положения о гражданском процессуальном доказывании являются частью гражданского процессуального права (глава 6 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации). Поэтому, с российской точки зрения, доказательственное право Европейского Суда является вполне автономной и сформированной во внешней юрисдикции частью уголовно-процессуального и одновременного гражданско-процессуального права.
С одной стороны, оно во всей своей полноте входит в состав общих положений уголовного процесса, поскольку доказывание в международном суде осуществляется исходя из предыдущих — национальных стадий уголовного процесса.
С другой стороны, будучи частью межгосударственных положений гражданского процесса, доказательственное право имеет собственную структуру, определяемую исходя из компетенции ЕСПЧ. Иными словами, речь идет о парадоксальном явлении, когда по сути одна и та же гносеологическая функция правосудия относится к числу совершенно не связанных между собой отраслей права и даже систем права.
Возможность и необходимость международно-правового регулирования доказательственного права определяется фактом существования надгосударственной юрисдикции и практикой международных судов, включая ЕСПЧ. Соответственно, те нормы и принципы, которые регламентируют какой-то определенный вид доказательств по уголовным делам (свидетельские показания, вещественные доказательства, заключения эксперта и др.), относятся к уголовно-процессуальной части доказательственного права. Те нормы и принципы, которые касаются всех видов доказательств, применительно к функции международного суда, относятся к гражданско-правовой и одновременной к международной части доказательственного права (предмет доказывания, свойства доказательств, цель доказывания и др.).
Наличие в национально-правовых системах общих свойств доказательственного права свидетельствует о высоком уровне позитивной правовой глобализации. Доктрины европейских стран — участниц Конвенции позволили преодолеть изначальную автаркию доказательственного права и согласиться с пониманием универсальности наднационального метода доказывания и оценки доказательств. В этом смысле Россия принадлежит к числу стран с высшим уровнем развития доказательственной правовой доктрины.
Международно-правовое измерение доказательственного права состоит в том, что государства признают равноценность и эквивалентность национальных теорий доказательств. Международно-правовая доктрина вбирает в себя наилучшие достижения юридической науки и практики и представляет собой систему научных взглядов о доказывании и доказательствах в судебном процессе, независимо от того, носит ли этот процесс характер уголовного или гражданского свойства.
Отечественная теория доказательств развивалась начиная с Устава уголовного судопроизводства 1864 г. и включает не менее блистательные идеи о справедливости и верховенстве права, чем их зарубежные аналоги; «теория доказательств составляет центральный узел всей системы судопроизводства»6. В то же время современная российская теория доказательств должна быть правильно понята в международном контексте с учетом доказательственных теорий, формировавшихся в разных странах.
Доказательственные теории в доктрине Европейского Суда прослеживаются начиная с 1959 г. Однако до настоящего времени не существует официального документа о нормативной концептуализации положений о доказательствах и доказывании в ЕСПЧ. В рамках каждого конкретного дела или группы дел возникали и видоизменялись определенные доказательственные представления Европейского Суда, которые в последующем подвергались доктринальному осмыслению. Можно сказать, что все основные доказательственные теории были в той или иной мере апробированы в деятельности ЕСПЧ, в том числе:
1) теория формальных доказательств;
2) теория свободного доказывания;
3) англосаксонская теория доказательств.
Отдельно следует рассмотреть вопрос о том,
какой из этих теорий придерживается современное российское право.
Теория формальных доказательств в том виде, в котором она сложилась во времена инквизиционного процесса, разумеется, в чистом виде не используется ЕСПЧ, однако применения ее элементов (формализации доказательств) усматривается достаточно много. В этом ключе Европейский Суд придерживается того понимания, что доказательства и доказывание определяются правилами национального законодатель-ства7, роль ЕСПЧ в этом вопросе сводится лишь к проверке того, соблюден ли национальный закон в соответствии с гарантиями Конвенции.
Это означает, что если факт был установлен в справедливом суде, например в соответствии
№ 3/2018
со ст. 6 Конвенции, или если судопроизводство проводилось с соблюдением статей 2 или 3 Конвенции, то имеющиеся в деле доказательства, как правило, больше не анализируются Европейским Судом8.
В подобных случаях Европейский Суд периодически подчеркивает, что он не является инстанцией по отношению к национальным судам и не добывает доказательства. Относительно национальных правил процесса его задача состоит в том, чтобы установить, было ли внутригосударственное правосудие качественным и полным с конвенционной точки зрения9.
В связи с этим возникает вполне ощутимая ассоциация с инквизиционным процессом, который, как известно, делал выводы по своему усмотрению вне участия в процессе сторон, без разделения функций обвинения и защиты.
Минимизация судейского усмотрения в современном процессе Европейского Суда обеспечивается обязанностью Европейского Суда строго следовать установленным в национальном законе правилам, что вполне укладывается в теорию «формальных доказательств» (фр. des preuves). Однако «инквизиционное» процессуальное верховенство международного суда рационально сдерживается внутригосударственными законодательными правилами доказывания и оценки доказательств с учетом того, что Европейский Суд реализует три основных функции доказывания:
1) определяет круг возможных источников доказательств, исчерпывающим образом сформулированный в национальном праве государства — участника процесса и не выходит за его пределы, иначе доказательство признается недопустимым;
2) устанавливает возможные способы доказывания, также опираясь на национальный закон;
3) оценивает доказательства, логически и бесстрастно по тем, формальным признакам, которые даны в национальном законе, изредка прибегая и к древним клаузулам национальных правовых обычаев10.
При этом, с точки зрения методологии формализации доказательств, Европейский Суд использует как положительную, так и отрицательную формализацию. При положительной формализации он придает повышенное значение так называемой «лучшей практике» (от англ. «best practice») представления, собирания, исследования и оценки доказательств, под которой в доктрине понимаются наиболее распространенные и эффективные подходы к тем или иным
аспектам доказывания. При отрицательной формализации, напротив, некоторые доказательства объявляются более ущербными, т.е. признаются худшими из доказательств.
Например, исходя из ч. 2 ст. 77 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации признание обвиняемым своей вины в отличие от любого другого доказательства всегда требует своего подтверждения другими доказательствами, т.е. является «худшим» доказательством. Причины такого подхода понятны, Европейский Суд всегда стремится быть критичным к национальным органам уголовной юстиции.
Теория свободной оценки доказательств — по внутреннему убеждению также широко применяется Европейским Судом, в ряде случаев обнаруживая почти полный его отказ от формализации доказывания. Поскольку конвенционный императив прав человека богаче, чем все представления о нем национального законодателя, Европейский Суд по своему усмотрению организует расследование11 и доказывание, пресекая любые попытки навязать Европейскому Суду какие-то особые правила оценки доказательств.
Европейский Суд требует от сторон априори доверять Европейскому Суду в вопросах доказывания и оценки доказательств. Это верховенство внутреннего убеждения международного суда обусловливается тем, что в национальных правовых системах существует великое множество уровней и инстанций, участвующих в процессе доказывания. Причем невозможно выстроить шкалу соответствия «доказательственного авторитета» правоохранительных инстанций разных стран, которая бы устраивала всех и была пригодна на все случаи доказывания в международном процессе.
Теория свободной оценки доказательств по «внутреннему убеждению» (фр. intime conviction), возникшая как юридико-историческое наследие Великой Французской революции12, в процессуальном отношении означает:
1) отсутствие правовой классификации видов доказательств и способов доказывания: доказывать можно что угодно при помощи чего угодно, если это прямо не запрещено Конвенцией;
2) отсутствие дифференциации доказательств по их юридической силе и свойствам: все доказательства по своей силе абсолютно равны и свободно оцениваются по внутреннему убеждению суда.
На практике теория свободной оценки доказательств, применяемая ЕСПЧ по одним делам,
№ 3/2018
прямо противоречит теории формальных доказательств, применяемой им по другим делам. Тем не менее сегодня европейский процесс чаще придерживается именно свободной теории доказательств, рассматривая ее антипод — теорию формальных доказательств лишь как вынужденное отступление, допустимое, когда вердикт суда грозит быть попросту не понятым сторонами в силу их конституционного строя.
Англосаксонская теория доказательств, которая отличается от предыдущей теории только тем, что идет не от подтверждения факта по внутреннему убеждению в нем (intime conviction), а от восприятия факта — отсутствия разумных сомнений (beyond reasonable doubt), наиболее широко применяется Европейским Судом.
Преимущество англосаксонской доказательственной системы в том, что с ее помощью удается совместить формальную и свободную оценку доказательств, поскольку развеять сомнения в факте проще, чем подгонять его оценку под перечень законодательно определенных признаков достоверности и преимуществ доказательной силы. Англосаксонский стиль «подкрепления доказательств» (corroboration), когда доказательство принимается только при подкреплении его другими доказательствами, в том числе формализованными по законодательно определенным признакам, представляет собой для Европейского Суда наиболее эластичный инструмент доказательственной гносеологии — понимания и толкования фактов.
Российская теория доказательств построена на свободе оценки доказательств по внутреннему убеждению суда, что предусмотрено ст. 17 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. В связи с этим не существует нормативных противоречий в адаптации российского уголовного процесса, как и остальных доказательственных правопорядков (гражданского, арбитражного), к деятельности Европейского Суда. Однако нельзя не отметить историческую особенность российского доказательственного процесса. Свободная оценка доказательств появилась в России в 1864 г. применительно к оценке доказательств, но отнюдь не к доказыванию в целом. Если во Франции или в Германии стал господствовать принцип свободы доказывания, то у нас — принцип свободы оценки доказательств13.
В результате современная российская теория доказательств по сей день исходит из разделения процесса доказывания и регулирующих его принципов, отделяя поиск и сбор доказательств от их оценки. Собирание доказательств
остается максимально формализованным, т.е. подчиненным теории формальных доказательств; оценка доказательств — максимально свободной, т.е. подчиненной теории свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению14. Такой подход позволяет раскрепостить оценку доказательств, не ослабляя строго формального характера процедур, связанных с их собиранием. В этом контексте ряд процессуальных законоположений приближают российскую теорию доказательств к англосаксонской. Это подтверждается наличием в отечественном доказательственном праве таких понятий, как относимость и допустимость доказательств, которые по смыслу являются аналогами англосаксонского подхода к доказыванию15.
При углубленном анализе современных российских уголовно-процессуальных положений о доказательствах и доказывании специалисты обнаруживают влияние всех трех основных доказательственных теорий16. В этом проявляется своеобразие российского уголовного процесса, в котором сочетается следование принципу свободы доказывания по внутреннему убеждению, но в части оценки доказательств, при этом их собирание находится в строгих процессуальных рамках17.
Российское уголовно-процессуальное право, начиная с Судебной реформы 1864 г., придерживается принципов доказывания материальной (объективной) истины. В Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР эти принципы были закреплены в ст. 20 «Всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела».
В действующем Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации хотя и нет подобной формулы, она презюмируется, поскольку неизменными остались основные категории доказательственного права — предмет доказывания, субъекты доказывания, собирание доказательств и др.
В статьях 73, 85 и 86 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации закрепляются обязанности участников процесса по собиранию доказательств по собственной инициативе (ex officio), причем всесторонне, полно и объективно, до окончательного установления всех обстоятельств дела. Они обязаны действовать в соответствии с принципами уголовно-процессуального доказывания материальной (объективной) истины. Тем самым в российской доктрине целью доказывания в уголовном процессе является установление истины — всестороннее, полное и объективное выяснение всех обстоя-
№ 3/2018
тельств уголовного дела предусмотренными законодательством способами и средствами.
Доктрина Европейского Суда исходит из общего положения о том, что «если доступ к информации, которая может подтвердить или опровергнуть утверждения заявителя, полностью или в основном имеют власти государства-ответчика, на них возлагается обязанность предоставить Европейскому Суду эту информацию»18.
Европейский Суд вправе обратиться к государству-ответчику за дополнительной информацией, включая доказательства по делу. При этом Европейский Суд может истребовать от государства-ответчика доказательства не только по собственной инициативе, но и исходя из заявления стороны в деле. Например, в одном из дел Европейский Суд запросил у властей Российской Федерации дополнительные доказательства и документы на основании того, что в жалобе были указаны конкретные документы, которые находятся в соответствующих государственных органах России19. Отказ государства-ответчика предоставить запрошенную ЕСПЧ информацию не раз расценивался как действие, свидетельствующее о правомерности доводов заявителя20.
Непредставление государством-ответчиком Европейскому Суду имеющейся у него информации без «удовлетворительных объяснений» в ряде дел было основанием для вывода о нарушении государством-ответчиком подп. «а» п. 1 ст. 38 Конвенции. Исходя из этого Европейский Суд требовал от государства-ответчика содействовать ему во всестороннем изучении обстоятельств дела и воздержаться от «создания помех для установления фактов по делу»21. Воспрепятствование государством-ответчиком в предоставлении ЕСПЧ доказательств может быть расценено как нарушение ст. 34 Конвенции, запрещающей препятствовать обращениям в ЕСПЧ22.
Особенностью процессуальной доктрины Европейского Суда является то, что он вправе получать и оценивать доказательства, которые ранее не были рассмотрены в юрисдикции государства-ответчика, в том числе не были представлены в национальные суды и не рассматривались ими. По мнению ЕСПЧ, «ничто не ограничивает его в возможности принимать во внимание новые доказательства в той степени, в какой они признаны относящимися к делу»23. В ряде дел Европейский Суд вставал на позиции заявителя даже в тех случаях, когда весь объем судебных доказательств был исчерпан.
Так, в деле Тимишева ЕСПЧ вынес решение против России, сославшись на представленное
заявителем письмо из прокуратуры, поскольку оно ранее не было учтено российскими судами24. ЕСПЧ придерживается позиции, что он обязан принимать во внимание не только первоначальную жалобу с приложенными к ней доказательствами, но и все дополнительные документы, предоставляемые с целью придать жалобе завершенный вид путем устранения первоначальных упущений или неясностей25.
Европейский Суд также подчеркивал, что ничто не препятствует ему принимать во внимание любые дополнительные материалы и новые доводы сторон, если он сочтет их существенными для рассмотрения жалобы или «полезными для подтверждения или опровержения фактов в изложении властей государства-ответчика»26.
Цель доказывания в Европейском Суде существенно отличается от цели доказывания в национальном уголовном процессе. Если в национальной юрисдикции главной целью является установление истины для применения или не применения уголовной репрессии, то в международном процессе цель состоит в доказывании наличия или отсутствия нарушений со стороны государства международного права.
С одной стороны, стремление международного правосудия к установлению подлинной картины уголовно-процессуального правоотношения является универсальным требованием. Без точного установления фактических обстоятельств уголовного дела невозможно справедливое и обоснованное суждение о том, имело ли место нарушение международного права. Поэтому целью доказывания в международном суде в итоге является всесторонняя и полная оценка максимально возможного количества относящихся к жалобе фактических данных с тем, чтобы установить истину и сделать вывод о международной законности юридических действий государства-ответчика, применившего уголовную репрессию в конкретном деле.
С другой стороны, установление истины в международном судебном процессе носит прикладной характер понимания материальной силы доказательств. Европейский Суд применяет не только различные теории доказательств, включая свободу своего внутреннего убеждения, но и использует внутригосударственные модели уголовного процесса в зависимости от их отношения к материальной истине и ее восприятию с позиций международного права. При разграничении различных моделей внутригосударственного уголовного процесса ключевым свойством международного правосудия стано-
№ 3/2018
вится синтез сравнительно-правовой конкуренции этих моделей.
Отношение международного правосудия к понятию материальной (объективной27) истины проявляется в следующем:
■ международное правосудие не занимается концептуализацией понятия «истина» — оно практически не используется в международно-правовых и судебных актах, но, тем не менее, именно на понимании истины основываются выводы о «надлежащем поведении стороны», «соблюдении Конвенции» и т.п.;
■ теория формальных доказательств, применяемая международным судом, концептуализированная в решениях на основе формализации доказывания, исходит из того, что обстоятельство считается установленным после подтверждения его определенной совокупностью предусмотренных национальным законом доказательств;
■ теория свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению суда снимает с доказывания в международном процессе формальные признаки «истины» и выдвигает перед участниками процесса задачу формирования убежденности суда в отсутствии конвенционного правонарушения — защиту доводов национальной судебной системы до тех пор, пока они не станут до конца ясны международному суду.
Таким образом, придание понятию «истина по уголовному делу» смысла, характерного для уголовно-процессуальной системы конкретного государства, имплементируется международным правосудием как разграничение между формальной и материальной истиной. Первая определяется в доктринальном построении оценок формальных доказательств, полученных в национальной юрисдикции, вторая — в свободной оценке доказательств по внутреннему убеждению судей.
Поскольку международный процесс не оперирует на доктринальном уровне понятием «истина», поэтому данное понятие нередко вызывает острые научно-практические дискуссии при отстаивании интересов сторон в международном суде. Как правило, стороны не являются ни сторонниками, ни противниками соответствующего доктринального представления об истине, их задача утилитарна и направлена на доказательство умозрительного представления о том, имело ли место нарушение конкретной нормы меж-
дународного права. При этом сама формализация доказывания в международном процессе никакого доктринально обусловленного негативного отношения к той или иной национальной системе уголовно-процессуального доказывания не испытывает, поскольку не существует никаких международных договоров о том, что уголовный процесс того или иного государства имеет неполноценный характер. Международный суд имеет отправной точкой то, что национальное право совершенно, неподсудно и является производным от суверенной воли равноправных государств.
В силу данных обстоятельств полемика между сторонниками внутригосударственной (материальной) истиной и надгосударственной (конвенционной) истиной превращается в конкуренцию идей между разными процессуальными мировоззрениями — внутригосударственным, межгосударственным и сравнительно-правовым. Иными словами, понятие истины в международном процессе используется не в качестве непременного атрибута доказывания, а для противопоставления истине, установленной в национальном уголовном процессе, надгосудар-ственному пониманию истины, с точки зрения ее общечеловеческого (общеюридического) понимания для целей соблюдения норм международного права, в том числе Конвенции — применительно к ЕСПЧ.
Что касается понятия «защита уголовно-процессуальных доказательств», то, на наш взгляд, оно наиболее точно отражает суть происходящего в международном судопроизводстве, где каждая из сторон защищает уже имеющийся комплекс доказательств, собранных и оцененных в национальной юрисдикции. Государство-ответчик презентует международному суду свой доказательственный комплекс, основанный на соблюдении национального законодательства и международного права. Заявитель-истец представляет международному суду свои доказательства, которые также должны соответствовать требованиям уголовно-процессуального законодательства государства-ответчика. В результате речь идет о судебном состязании сторон по защите соответствующих уголовно-процессуальных доказательств.
Сказанное позволяет констатировать, что под международно-правовой защитой уголовно-процессуальных доказательств следует понимать деятельность участников международного судопроизводства по уяснению сути доказательств, определению ценностных свойств через пони-
№ 3/2018
мание и применение законодательно установленных требований к их уголовно-процессуальной форме и содержанию в порядке, предусмотренном международным правом и национальным законодательством, с целью установления на их основе всего круга обстоятельств, подлежащих выяснению Европейским Судом по правам человека.
1 Durson v. Netherlands. 1996. № 20524/92, n. 67 (здесь и далее используются краткие реквизиты-идентификаторы дел Европейского Суда).
2 Ireland v. the United Kingdom. 1978. № 5310/71, • § 161.
3 Например, Международный уголовный суд, Международный трибунал по бывшей Югославии, Международный трибунал по Руанде и др.
4 Конституция Российской Федерации. Офиц. текст с историко-правовым комментарием. М., 2017.
5 Курс уголовного процесса / Под. ред. Л.В. Головко. М., 2016. С. 427.
6 Спасович В.Д. О теории судебных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством. Тула, 2000. С. 17. (Цит. по изд.: СПб., 1864).
7 См. решения ЕСПЧ по делам: GarcHa Ruiz v. Espagne, 1999, § 28; Perez v. France, 2004, § 82; ^me and others v. Belgium, 2000, § 115; Shenk v. Suisse, 1988, § 45, 46.
8 Такой вывод делают французские юристы Petitti L.E., Decaux E., Imbert P-H. (См.: La Convention Europйenne des Droits de l'Homme. Commentaire article. Paris, 1995. P. 247)
9 Doorson v. the Netherlands, 1996, § 67.
10 Например, testis unus testis nullus — один свидетель — не свидетель, confessio est regina probatiorum — признание — царица доказательств и др.
11 Приложение к Регламенту ЕСПЧ (относительно расследований), ст. А1-А8.
12 Закон от 16 сентября 1791 г. и Кодекс 3 брюмера IV года Республики.
13 Курс уголовного процесса / Под. ред. Л.В. Головко... С. 439.
14 Ерпылёв И.В. Допустимость доказательств в уголовном процессе России и зарубежных стран. М., 2017.
15 Галяшин К.В. О применимости англосаксонской модели производных доказательств (Hearsay) в практике современного уголовного судопроизводства // Законы России: опыт, анализ, практика. 2014. № 12. С. 88—94.
16 См.: Баев О.Я. Защита доказательств в уголовном судопроизводстве: Монография. М., 2016; Балакшин B.C. Оценка допустимости доказательств в российском уголовном процессе: Монография. М., 2016; Барыгина A.A. Критерии допустимости доказательств в уголовном процессе: Монография. М., 2016 и др.
17 См.: Строгович M.C. Учение о материальной истине в уголовном процессе. М., 1947;
Трусов А.И. Основы теории судебных доказательств: Краткий очерк. М., 1960;
Теория доказательств в советском уголовном процессе. 2-е изд. М., 1973;
Кокорев Л.Д., Кузнецов Н.П. Уголовный процесс: доказательства и доказывание. Воронеж, 1995; Лазарева В.А Проблемы доказывания в современном уголовном процессе России. Самара, 2007; Ульянова Л.Т. Предмет доказывания и доказательства в уголовном процессе России. М., 2008; Головко Л.В. Материалы к построению сравнительного уголовно-процессуального права: источники, доказательства, предварительное производство // Тр. Юрид. факта МГУ им. М.В. Ломоносова. Кн. 11. М., 2009; Доля Е.А Формирование доказательств на основе результатов оперативно-розыскной деятельности. М., 2009; и др.
18 Salman v. Turkey, 2006, № 21986/93, § 100.
19 Fadeyeva v. Russia, 2005, № 55723/00.
20 Ahmet Ozkan and others v. Turkey, 2004, № 21689/93, § 426.
21 Timurtas v. Turkey, 2003, № 23531/94, § 66, 70.
22 Klyakhin v. Russia, 2004, № 46082/99.
23 K. and T. v. Finland, 2001, № 25702/94.
24 Timishev v. Russia, 2005, № 55762/00 и 55974/00, § 16—18, 38—44.
25 Smirnova and Smirnova v. Russia, 2002, № 46133/99 и 48183/99.
26 K.A. v. Finland, 2003, № 27751/95.
27 Понятие «объективная истина», ставшее в отечественной процессуальной доктрине традиционным (см.: Мухин И.И. Объективная истина и некоторые вопросы оценки судебных доказательств при осуществлении правосудия. Л., 1971. С. 19), используется в настоящей статье как синоним понятия «материальная истина».
№ 3/2018
