CC BY
144
УДК 343(470)(091)
УГОЛОВНО-ПРАВОВОЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ ПОСЯГАТЕЛЬСТВАМ НА ФИЗИЧЕСКУЮ И ПОЛОВУЮ СВОБОДУ И НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ В ДРЕВНЕРУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ
© Георгиевский Э. В., 2012
В статье рассказывается об основных этапах формирования уголовно-правовых норм, противодействующих преступным посягательствам на физическую и половую свободу и неприкосновенность личности в Древней Руси.
Ключевые слова: пошибание; толока; умыкание; церковно-уголовное право; лихой урок; Смолен-
ская Правда.
Физическая свобода личности как объект преступного посягательства в уголовном праве Древней Руси четко не определяется. Возможно, что одной из причин подобного положения вещей являлась совершенно определенная социально-правовая специфика рассматриваемого периода. Отголоски военной демократии, позволяющие силой оружия устанавливать свое право, разобщенность земель и племен приводили к тому, что в удельно-княжеских порубах находили свое вынужденное пристанище даже удельные правители, не говоря уже о простых общинниках или бесправных холопах. Бесконечные войны, носящие как оборонительный, так и захватнический характер, способствовали появлению еще одной специфической категории потерпевших — пленных. Кроме того, нередки были случаи и насильственного обращения в рабство, причем, достаточно часто, свободных людей. И подобная ситуация была не только принимаема, но и, порой, одобряема нашими предками. В этой связи не вызывает удивление факт отсутствия соответствующих норм в уголовном законодательстве Древней Руси.
Однако более поздние и современные исследователи все-таки находят ряд установлений, в которых косвенно может идти речь о физической свободе личности как объекте уголовно-правовой охраны. Так, регулирует вопросы выкупа и возвращения в Византию пленных христиан-греков статья 11 Договора Руси и Византии 911 г. [1]. А одно из первых упоминаний о похищении человека содержит статья 12 того же Договора, регламентировавшая ответственность за
кражу и бегство от хозяев челяди. Кроме того, в соответствии с положениями данной нормы розыск и возвращение челядина осуществлялись и в случае потери его [2]. Хотя необходимо помнить о том, что объектом охраны данной нормы, прежде всего и главным образом, выступают отношения собственности.
В Договоре Руси и Византии 944 г. вопросам хищения и бегства челяди посвящались статьи 3 и 4. Причем, если в предыдущем договоре речь шла только о бегстве челядина от русского, то в Договоре 944 г. говорится уже о возможном бегстве челяди, как от русских, так и от греков [3]. А о насильственном обращении в рабство, в том числе, говорится в статье 9 [4]. И. Ф. Г. Эверс обращает внимание на появление данной нормы о насильственном обращении в рабство именно свободного человека как совершенно нового установления, не свойственного древнему праву руссов [5].
Содержит нормы о хищении челяди и положениях, связанных с их возвращением и возможной компенсацией, национальное уголовное законодательство. Так, в статье 29 Правды Ярославичей говорится, что если кто-то уведет чужого холопа или раба, то обязан заплатить двенадцать гривен вознаграждения потерпевшему. Согласно точке зрения А. А. Зимина, речь в данной статье идет «о намеренном сманивании и укрытии раба при подразумеваемой инициативе лица» [6]. Хотя, например, по мнению Т. Е. Новицкой, в статье говорится о похищении холопа [7]. Быть может, разница в диспозиционной сути данной нормы и последующих статей о краже холопов кроется
в терминологии, когда увод мог быть и насильственным или обманным.
Статья 38 Пространной редакции также посвящена особенностям увода в случае кражи холопов. Холоп, который мог сказать, кто его украл, превращался в своеобразного свидетеля [8]. В той или иной степени регламентируют вопросы, связанные с хищением холопов, также статьи 43—45 Сокращенной редакции [9].
Совершенно иная ситуация в древнерусском уголовном праве складывается с охраной другого исследуемого нами объекта — половой свободы и неприкосновенности. Однако необходимо отметить, что ни договоры Руси и Византии, ни Русская Правда норм об охране этих объектов не содержат. В отечественном светском законодательстве первые упоминания о половых преступлениях появляются лишь в договорах русских городов с немцами. Седьмая статья Договора Новгорода с Готским берегом и с немецкими городами 1189—1199 гг. говорит об изнасиловании замужней женщины либо дочери (видимо, незамужней девушки). «Оже пошибает мужеску жену любо дчьрь, то князю 40 гривн ветхими кунами, а жене или мужеское дчери 40 гривн ветхими кунами» [10]. А статья 14 карала за попытку изнасилования рабыни штрафом в гривну. В том случае, если изнасилование удавалось, рабыня подлежала освобождению [11].
Преступлениям против нравственности и половой свободы были посвящены статьи 11 и 12 Договора Смоленска с Ригою и Готским берегом («Смоленская Правда») 1229 г. Согласно статье 11, предусматривающей ответственность за прелюбодеяние, если кто-либо (немец русского или русский немца соответственно) заставал со своей женой, то за «сором» полагалось десять гривен серебра. По 12-й статье каралось изнасилование, совершенное в отношении вольной жены (платилось пять гривен серебра), в отношении рабы — одна гривна. Интересен тот факт, что сумма штрафа за изнасилование дифференцировалась в соответствии с тем, «бляла» ли ранее потерпевшая (очевидно, была ли уличена в прелюбодеянии ранее). «Буде ли дотоле бляла гривна серебра за сором» [12].
Статьи 22—24 договора неизвестного смоленского князя с Ригою и Готским берегом 1223—1225 гг. также были посвящены регламентации уголовной ответственности за преступления против половой свободы.
В 22-й статье говорилось о том, что, помимо урока в десять гривен, прелюбодея позволялось убить на месте совершения преступления. Урок в десять гривен назначался также и за изнасилование «вольной жены» в 23-й статье. При этом уточнялось, что такой урок платился только в том случае, если про потерпевшую ничего лихого ранее не было слышно. «Аже оучинить ро-усинъ насилье в Ризе или на Гетском березе надъ вольною женою, а дотоле не слыша-ти было до нее лихого оурока за то 10 гривен серебра...» [13].
Одна гривна серебра платилась в соответствии со статьей 24 за изнасилование рабы. «Аже оучинить роусинъ насилье надъ робою в ризе или на Гетском березе, платити емоу за соромъ грив серебра, тако же и немьчицю Смоленске.» [14].
Мы полагаем, что договоры русских городов с немцами носили все-таки локальный характер, и их положения применялись с определенными территориальными ограничениями. Очевидно, что основными законодательными актами, охраняющими половую свободу и неприкосновенность в Древней Руси, являлись все-таки церковные уставы великих и удельных князей. При этом, на наш взгляд, необходимо учитывать определенный методологический момент, связанный с тем, что в Древней Руси достаточно часто посягательства на половую свободу и неприкосновенность переплетались с посягательствами на физическую свободу женщины.
Уставом князя Владимира предусматривался ряд составов, в которых женщина претерпевала от определенных насильственных действий, связанных именно с ее полом. Это были «умыкание» и «пошибание», если рассматривать данные составы как похищение и изнасилование.
Умычка у древних славян представляла собой языческую обычно-правовую форму вступления в брак. Я. Н. Щапов определяет умыкание как обрядовое похищение невесты для брака [15]. Очевидно, что именно этот языческий обычай, генетически основанный на половом инстинкте, был одним из самых устойчивых у древних славян. Устойчивый настолько, что попал на страницы «Повести временных лет» Нестора как пример нарицательный. Примечательно, что и сегодня в бытовом обряде бракосочетания у русского народа похищение в измененном виде продолжается оста-
ваться в качестве обязательного элемента (как похищение невесты из-за свадебного стола друзьями жениха).
В. И. Даль определяет умыкание в одном из значений как действие, представляющее собой воровской (насильный) увод, взятие в плен. То же самое касается и термина «умычка» [16]. Сочетание насилия и обрядовых действий, на самом деле, не такая уж и редкость для традиционных обществ. Такое насилие попадает в разряд так называемого «институционального насилия», основанного на поведении первопредков и мифологизированных героев [17].
Неоднозначно исследователями трактуется термин «пошибание». А. С. Павлов причины такой неоднозначности видит в том, что в разных списках Устава Владимира термины «умычка» и «пошибание» стоят в разном порядке. В тех списках, где термин «умычка» находится между термином «пошибание» и фразой «промежи мужем и женою о животе», «пошибание» трактуется как изнасилование. Там же, где «пошибание» примыкает к фразе «промежи мужем и женою о животе», оно трактуется как драка между супругами из-за имущества [18]. Многие современные исследователи Устава считают, что именно изнасилование является единственным правильным толкованием данной нормы [19].
Однако вызывает удивление, что термин «пошибание» этимологически ни в одном из своих значений изнасилования не предполагает. А. С. Павлов, высказывая доводы в пользу такого толкования, проводит аналогию между данным составом в Уставе князя Владимира и тем же термином, употребляемым в Договоре Новгорода с немцами 1195 г., а также в церковном Уставе князя Ярослава. И в том и в другом случае термин «пошибание» очень жестко привязан к специальному потерпевшему — женщине («боярская дщерь или жена», «мужеска жена либо дчерь»). Кроме того, в пользу такого толкования свидетельствует и размер штрафа, который за пошибание женщины гораздо выше, чем просто за причинение вреда здоровью мужчины или женщины. Есть еще один довод в пользу того, что по-шибание нужно понимать именно как изнасилование: в некоторых списках Устава Владимира термин «пошибание» сопровождается пояснением — «Сиречь аще кто девицу растлит» [20]. Именно в этой связи
А. С. Павлов причисляет данный состав,
прежде всего, к посягательствам на общественную чистоту нравов.
В. И. Даль определяет пошибание как драку, свалку, бой, сражение. Глагол «по-шибить» означает побить, поколотить, одолеть кого-либо. Однако слово «пошибью» предполагает бросок, швырок, сбивание с ног [21]. Современное понятие изнасилования предполагает в своей основе половое сношение с применением насилия и является составным единичным преступлением, объективная сторона которого состоит из двух последовательно совершаемых действий. Сначала совершается насилие или высказывается (демонстрируется) угроза его применения, а затем совершается сам половой акт. Возможно, что, определяя изнасилование через термин «пошибание», наши предки в силу какого-то совершенно специфического отношения к самому факту полового сношения более рельефно, четко видели именно эту часть изнасилования, т. е. ту его часть, которая сопровождалась применением физического насилия в виде избиения, бросания, швыряния жертвы. Может быть, именно это имел в виду Н. С. Суворов, когда объяснял в своем учебнике, что пошибание — «это может быть изнасилование в техническом смысле по отношению к лицам женского пола» [22]. Необходимо отметить, что существовали и иные толкования термина «пошибание». Так, М. А. Дьяконов полагает, что термин «пошибание» происходит от термина «пошибать», что, в свою очередь, означало похищать. А термин «умычка» является всего лишь позднейшей глоссой [23].
Продолжает традицию уголовно-правовой охраны женщины от посягательств на половую свободу и неприкосновенность, а также на свободу в принципе Устав князя Ярослава о церковных судах. Так, в статье 2 говорится об ответственности за умыкание девушки или насилие над ней — «аще кто умчить девку или насилить». Диспозиция статьи содержит два действия, которые из-за применения разъединительного союза «или» являются альтернативными друг другу. Примерно о том же говорит и В. И. Сергеевич, полагающий, что именно в Уставе князя Ярослава, как и в некоторых германских памятниках, насилие начинает «сливаться» с похищением. Но В. И. Сергеевич совершенно определенно говорит о том, что этот состав ничего общего с языческим обрядом бракосочетания не имеет, и берет
свое начало не из «дохристианской практики», а из градских законов [24].
Н. А. Семидеркин, напротив, считает, что норма предусматривает умыкание по доброй воле и насильственное умыкание как разновидности языческого брачного обычая умыкания невесты, которые церковным законодателем приравниваются друг к другу. При этом на женщину возлагалась роль союзницы церкви, так как и при насильственном похищении, и при похищении добровольном женщина, в любом случае, получала за «сором» возмещение [25]. А. А. Зимин также полагает, что именно термин «умчить» предполагает насильственное похищение девушки с целью заключения брака [26].
По мнению Я. Н. Щапова, это как раз одна из тех норм, которые уже к тому времени регулировались местными низшими общественными коллективами, и по которым производилось переосмысление именно в христианском аспекте. Исследователь осуществляет, на наш взгляд, очень непростое толкование данной нормы, заключающееся в том, что в Древней Руси церковь защищает честь девушки, ставя на один уровень похищение для языческого брака и изнасилование. «Но за этой защитой, — пишет Я. Н. Щапов, — стоит стремление предотвратить языческий брак без церковного контроля за степенью родства между женихом и невестой, утвердить участие церкви в его венчании и сохранить за собой полагающиеся пошлины за него» [27]. Таким образом, Я. Н. Щапов выделяет в качестве непосредственных объектов посягательства одновременно честь и половую свободу девушки; свободу выбора ею брачного партнера; ее свободу как естественное право; собственность церкви, выражающуюся в упущенной выгоде (потерянных пошлинах); а также общественную нравственность в тех случаях, когда похищенная является кровной родственницей похитителя. Согласно точке зрения М. Ф. Владимирского-Буданова, данный состав имеет тройственный объект — нравственность, права родителей, и половую свободу и честь похищенной [28].
Возможно ли, что древнерусский законодатель в данном уставе в двух соседствующих статьях (2 и 3) обозначает двумя разными терминами одно и то же преступление — изнасилование? Маловероятно. Даже если учесть, что в этот период продолжается
процесс создания и совершенствования русского языка. Таким образом, либо во 2-й статье речь идет об изнасиловании, но тогда термин «пошибание» в 3-й статье и во всех других законодательных актах такого значения не имеет, а означает избиение. Либо во 2-й статье Устава князя Ярослава речи об изнасиловании как посягательстве на половую свободу и неприкосновенность женщины нет.
Не добавляют ясности в решении данной коллизии и размеры штрафов, которые абсолютно одинаковы и во 2-й, и в 3-й статьях. Если исходить из анализа принципа. справедливости, в современном его понимании, то оба эти состава имеют одинаковую степень и характер общественной опасности. Сами же размеры денежных штрафов, по свидетельству некоторых исследователей [29], являлись достаточно большими, так как одна гривна золота в указанный период приравнивалась по ценности к слитку золота весом в 160 граммов. Налагались штрафы в зависимости от социального положения потерпевшей женщины. За срам, причиненный данным деянием, виновный платил и потерпевшей, и митрополиту.
За бесчестие «боярьской дчи» полагались штраф в размере пяти гривен епископу и выплата потерпевшей также в размере пяти гривен. Если же «дчи» была меньших бояр, то размер штрафа епископу составлял одну гривну и столько же потерпевшей. За дочь добрых людей необходимо было выплатить пять гривен серебра в обе стороны. Размер штрафа в одну гривну серебра только епископу устанавливался также для «умычников» — соучастников похищения. «Похищение девки, — пишет И. Я. Фроя-нов, — бывало, как правило, компанейским предприятием, в котором участвовали товарищи похитителя, именуемые в уставе “умычниками”» [30]. В. И. Сергеевич делает существенное уточнение о том, что умыч-ники не являлись главными виновниками, а были только лишь «суть пособники» [31]. Хотя необходимо уточнить, что с точки зрения современного уголовного права такие действия будут признаваться соисполни-тельством.
Следующая (3-я) статья Устава князя Ярослава очень близка по своему характеру статье об умыкании и насилии. «Она мало чем отличается от насильственного умыкания, о котором идет речь в предшествующей статье Устава. Даже размер взысканий
и в том и в другом случае один и тот же» [32]. Однако, на наш взгляд, различия все-таки есть. И прежде всего в круге потерпевших — «А же кто пошибаеть боярьскую дщерь или болярскую жену». К боярской дочери добавляется боярская жена, что свидетельствует о видоизменении мотива изнасилования. В предыдущей статье насилие (если под ним все-таки понимать изнасилование) происходит совершенно с конкретной целью — сделать похищенную девицу женой путем физиологической дефлорации, что, в свою очередь, влекло совершенно определенные социальные изменения в статусе похищенной. В данном случае изнасилование, очевидно, осуществляется исключительно по мотиву удовлетворения половой похоти, а также, возможно, из желания оскорбить, унизить жертву.
Необходимо заметить, что сохранение невинности невесты до брака закон в указанный период не рассматривал как условие для его заключения. Если «девица замуж пошла нечиста», то за это взимался штраф и сохранялись определенные моральные последствия. Что касается будущих жен представителей клира, то здесь ситуация была иной — обязательным условием такого брака было наличие девственности [33]. Примечателен в этом отношении один из вопросов, который Кирик задает Новгородскому епископу Нифонту. Суть вопроса заключалась в том, что нужно делать дьяку, который уже после свадьбы «оуразумеет», что его жена не была девственницей. Ответ был более чем исчерпывающим: «Поустивше, рече, тоже стати» [34]. То есть фактически такое указание являлось основанием для аннулирования брака.
Статья 7 Краткой редакции (Основной извод Пространной редакции подобной нормы не содержал) предусматривает ответственность за групповое изнасилование («аже девку умолвить к себе кто и дасть в толоку») [35]. Именно так толкует термин «толока» Н. А. Семидеркин. В. И. Даль определяет «толоку» только как «сбор населения» — термин, родственный терминам «толкотня (давка)» и «толпа» [36]. Однако дальнейшее толкование нормы действительно позволяет предположить, что «толока» в уставе — это изнасилование, и изнасилование групповое.
Санкция статьи 7 карает и самого «умолвника» трехгривенным штрафом в пользу епископа, и «толочан» как соиспол-
нителей или иных соучастников преступления, штрафом в размере 1 руб. с каждого. Потерпевшая также получала выплату за «сором» в размере трех гривен серебра. Однако очень сложно сделать вывод из содержания статьи, кто мог быть потерпевшей по социальному положению, так как размеры выплаты потерпевшей практически никак не соотносятся с размерами штрафа в статье 3, также предусматривающей изнасилование. Например, в Византии, при Константине в IV в. виновные в совращении (соблазнении) и в изнасиловании подвергались жестокой смертной казни [37].
Предусматривает посягательство на свободу женщины одна из статей Уставной и жалованной грамоты князя Ростислава Мстиславовича церкви Богородицы и епископу, связанная с учреждением епископии в Смоленске (Смоленская уставная грамота 1136 г.) [38]. Так, в частности, четвертая «тяжа» — «уволочская», звучала следующим образом: «Аже уволочет кто девку».
«Оумычка» и «пошибалное» предусматривались также статьей 9 Устава новгородского князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых (ХШ—Х^ вв.).
Предусматривают уголовно-правовую охрану женщины от насильственных действий при изнасиловании и похищении ряд памятников церковного права, имеющих анонимный характер и приписываемых деятелям Русской православной церкви. Так, 7-я статья «Правосудия митрополичьего» устанавливала ответственность за насилие и похищение женщины (девки). Данный состав традиционно находился в ведении православной церкви, но 7-я статья «Правосудия .» отличается от подобных же в Уставах князей Владимира и Ярослава. Во-первых, по сравнению с Уставом князя Владимира и Краткой редакцией Устава князя Ярослава изменена терминология; традиционный термин «пошибание» заменен на термин «насилие» [39]. Во-вторых, вознаграждается лишь потерпевшая, а епископ получает гривну серебра с соучастников похищения и насилия («умытцех») [40]. Кроме того, упоминание о пошибании содержит также устав, который начинается словами: «Сии ряд и суд уставили первые князи» [41]. И
1. Памятники права Киевского государства. Х—ХІІ вв. / сост. А. А. Зимин // Памятники русского права / под ред. С. В. Юшкова. М., 1952. Вып. 1. С. 13.
2. Там же. С. 13.
3. Там же. С. 38.
4. Там же. С. 33.
5. Эверс И. Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. СПб. : Печатано в Тип. Штаба Отдельного Корпуса Внутренней Стражи, 1835. С. 199.
6. Памятники права Киевского государства. Х-ХІІ вв. С. 100.
7. Законодательство Древней Руси // Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 т. М. : Юрид. лит., 1984. Т. 1. С. 61.
8. Там же. С. 97.
9. Памятники права Киевского государства. Х-ХІІ вв. С. 201.
10. Там же. С. 125.
11. Памятники права феодально-раздробленной Руси ХІІ-ХУ вв. / сост. А. А. Зимин // Памятники русского права / под ред. С. В. Юшкова. М., 1953. Вып. 2. С. 126.
12. Там же. С. 62.
13. Смоленские грамоты ХШ-ХІУ веков / под ред. Р. И. Аванесова. М. : Изд-во Акад. наук СССР, 1963. С. 13.
14. Там же. С. 13.
15. Законодательство Древней Руси. С. 145.
16. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. Т. 4: С-У. М. : Издат. группа «Прогресс», «Универс», 1994. С. 1023-1024.
17. История развития уголовного права и ее значение для современности : материалы У Междунар. науч.-практ. конф., сост. на юрид. фак-те МГУ им. М. В. Ломоносова 26-27 мая 2005 г. М., 2006. С. 144.
18. Павлов А. С. Курс церковного права. СПб. : Лань, 2002. С. 102.
19. См., например: Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 1. С. 145; Фроянов И. Я. Начало христианства на Руси. Ижевск : Издат. дом «Удмуртский университет», 2003. С. 111; Памятники права Киевского государства. Х-ХІІ вв. С. 249.
20. Павлов А. С. Указ. соч. С. 102.
21. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3: П-Р. С. 976.
22. Суворов Н. С. Учебник церковного права / под ред. и с предисл. В. А. Томсинова. М. : Зерцало,
2004. С. 254.
23. Дьяконов М. А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб. : Наука,
2005. С. 45.
24. Сергеевич В. И. Лекции и исследования по древней истории русского права / под ред. и с пре-дисл. В. А. Томсинова. М. : Зерцало, 2004. С. 321.
25. Законодательство Древней Руси. С. 173.
26. Памятники права Киевского государства. Х-Х11 вв. С. 277.
27. Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси. М. : Наука, 1989. С. 109.
28. Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Ростов н/Д, 1995. С. 323.
29. Законодательство Древней Руси. С. 174.
30. Фроянов И. Я. Указ. соч. С. 111.
31. Сергеевич В. И. Указ. соч. С. 322.
32. Законодательство Древней Руси. С. 175.
33. Нижник Н. С. Правовое регулирование семейно-брачных отношений в русской истории. СПб.,
2006. С. 29.
34. Русская историческая библиотека, издаваемая Императорскою археографическою комиссией. Т. 6. СПб., 1908. С. 46.
35. Российское законодательство Х—ХХ веков. Т. 1. С. 168.
36. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. Т. 4. С. 785—786.
37. Эклога. Византийский законодательный свод VIII века. М., 1965. С. 183.
38. А. С. Павлов датирует данную грамоту 1150 г. (Павлов А. С. Указ. соч. С. 114).
39. В Пространной редакции Устава князя Ярослава эти термины присутствуют одновременно.
40. Памятники права периода образования русского централизованного государства XIV—XV вв. // Памятники русского права. Вып. 3 / под ред. Л. В. Черепнина. М. : Госюриздат, 1955. С. 444.
41. Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв. / изд. подгот. Я. Н. Щапов. М. : Наука, 1976. С. 203.
Criminally-legal Counteraction to Encroachments on Physical Both Sexual Freedom and Inviolability in the Old Russian State
© Georgievsky E.r 2012
In article it is told about the basic stages of formation criminally-rules of law, counteracting criminal encroachments on physical both sexual freedom and personal immunity in Ancient Russia.
Key words: poshibanie; toloka; umikanie; tserkovno-criminal law; a dashing lesson; Smolensk However.
