CC BY
124
ИДЕЯ РЕВОЛЮЦИИ В ИСТОРИИ РУССКОЙ МЫСЛИ И В СОВРЕМЕННЫХ ДИСКУССИЯХ
УДК 13:27(47) ББК 87. 3(2)53-694
УЧЕНИЕ О РЕЛИГИОЗНОЙ РЕВОЛЮЦИИ Д.С. МЕРЕЖКОВСКОГО, З.Н. ГИППИУС И Д.В. ФИЛОСОФОВА
В. П. КОШАРНЫЙ
Пензенский государственный университет Ул. Красная, 40, г. Пенза, 440026, Российская Федерация E-mail: val_kosh@mail. ru
Рассматривается религиозная философия революции Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус и Д.В. Философова и философско-социологическое осмысление мыслителями реальных революционных событий в России начала XX века. В качестве методологического инструментария используется сравнительно-исторический и системно-аналитический методы, применение которых позволяет раскрыть содержание и оригинальность философ-скосоциологических взглядов мыслителей на проблему революции. Выявлено основное содержание и методологические подходы к осмыслению проблемы революции. Раскрываются метафизические основания истолкования проблемы революции в трудах Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус, Д.В. Философова. Показан неоднозначный характер интерпретации мыслителями проблемы революции. Определено, что религиозная революционность группы Мережковского представляла собой одну из многочисленных форм революционности, возникающих на переломных этапах исторического развития. Подчеркнуто значение размышлений Д. Мережковского и его единомышленников для русской общественной мысли в стремлении найти путь к преодолению кризиса общественно-политической и духовной жизни России.
Ключевые слова: русская революция, религиозная революция, противопоставление духа и плоти, религия Третьего Завета, историческое христианство, новая религиозная общественность, революция духа, религиозное народничество.
THE DOCTRINE ABOUT RELIGIOUS REVOLUTION D.S. MEREZHKOVSKY, Z.N. GIPPIUS AND D.V FILOSOFOV
VP KOSHARNYY
Penza State University 40, Krasnaya St., Penza, 440026, Russian Federation E-mail: val_kosh@mail. ru
The religious philosophy of revolution of D.S. Merezhkovsky, Z.N. Gippius and D.V. Filosofov and philosophical and sociological comprehension of real revolutionary events by these thinkers in Russia of the beginning of the 20th century is considered. Comparative-historical and system and analytical methods are used as methodological tools, the using of them allows to reveal the content and originality
of philosophical- sociological views on the problem of revolution. The core content and methodological approaches to solving the problem of revolution are revealed. The metaphysical basis of interpretation of the problem of revolution in D.S. Merezhkovsky, Z.N. Gippius, D.V. Filosophov's works is revealed. The ambiguous nature of the interpretation of the problem of revolution by these thinkers is shown. It is defined that religious revoltionism of Merezhkovsky group represented one of the numerous forms of revolutionism arising at the critical stages of historical development. It is established that the value of reflections of D. Merezhkovsky and his adherents for the Russian social thought primarily consisted in the intention to find the way to overcoming the crisis of socio-political and spiritual life of Russia.
Key words: Russian revolution, religious revolution, overcoming the opposites of spirit and flesh, the religion of the Third Testament, historical Christianity, a new religious community, the revolution of the spirit, a religious populism.
Одним из многочисленных революционных учений, получивших известность в России конца XIX - начала XX в., было учение о религиозной революции Д.С. Мережковского (1866-1941), З.Н. Гиппиус (1869-945) и Д.В. Философо-ва (1872-1940), с которым они выступили в разгар первой русской революции. В произведениях этих мыслителей начала 1900-х гг. получило свое выражение ощущение зыбкости наличной социальной реальности, катастрофического вызревания в ней нового сознания, новой жизни. Но главной предпосылкой философии революции Д.С. Мережковского и его сподвижников, ее идейно-теоретическим фундаментом явились критические взгляды в отношении «исторического христианства», которые Мережковский, Гиппиус и Философов пытались внедрить в общественное сознание в ходе дискуссий в Петербургских религиозно-философских собраниях 1901-1902 гг.1
В самом начале своих религиозных исканий Мережковский, Гиппиус и Философов восприняли христианство как религию бесплотной духовности, которая не согласовывалась с идеалами земной жизни, стремилась всячески искоренить их. Возможность примирения правды неба и правды земли в общефилософском плане Мережковский видел на путях синтеза духа и плоти, культуры и религии, общества и церкви. В ходе эмпирической истории эти начала в преддверии будущей гармонии могут разъединяться, но в итоге неизбежно их высшее слияние. В рационально-теоретической форме эти мысли были оформлены в исследовании «Л. Толстой и Достоевский» (1901-190 гг.), опубликованном в журнале «Мир искусства». Определяя задачи работы, Мережковский писал, что вся книга - это опыт постановки вопроса «о возможном соединении двух противоположных полюсов христианской святости - святости Духа и святости Плоти» [5, с. 14]. В иной плоскости указанный вопрос формулировался как вопрос об отношении церкви и государства.
1 См.: Записки Петербургских религиозно-философских собраний (1902-1903 гг.). СПб.: Склад М.В. Пирожкова, 1906. 531 с. [1]; Кувакин В.А. Религиозная философия в России: Начало ХХ века. М.: Мысль, 1980. С. 21-22 [2]; Савельев С.Н. Идейное банкротство богоискательства в России в начале XX века: Историко-религиоведческий очерк. Л.: Изд-во ЛГУУ 1987. С. 58-65 [3]; Scherrer J. Die Petersburger religios-philosophishen Vereinigungen. Die Entwicklung des religiösen Selbstverstandnisses ihrer Intelligencija-Mietglieder (1901-1917). Berlin; Wiesbaden: Otto Harrasowitz, 1973. S. 75-105[4].
Мировая история Мережковским представлялась катастрофической сменой религиозных эпох. При этом религиозное развитие интерпретировалось как движение от царства Первого Завета к царству Второго, а затем Третьего Заветов. Здесь явно ощущается влияние идей средневекого мыслителя Иоахима Флорско-го, создателя мистико-диалектической концепции истории общества2. Следует отметить, что Мережковский склонен придавать теоретическим выкладкам диалектическую форму. Так, сущность человеческого бытия раскрывается, полагал Мережковский, в трех моментах диалектического развития. На первом этапе бытие и сознание находятся в состоянии бессознательного единства. Затем этот низший синтез распадается на тезис и антитезис, субъект и объект, Я и не-Я, внутренний и внешний мир. И наконец, на третьем этапе достигается высший синтез, который «требуется метафизическим и осуществляется мистическим познанием»3. Эта же триада, утверждал мыслитель, воспроизводится и в трех ступенях религиозной эволюции человечества. На первой, объективной, отражается первичное единство субъекта и объекта. Бог открывается в объективности внешнего мира как творец, абсолютно сущий. Это царство Первого (Ветхого) Завета. Ему соответствует «религия плоти», откровение Первой божественной Ипостаси - Бога Отца. Вторая ступень - откровение Второй Ипостаси - разлагает бессознательный синтез на сознательных высших началах: тезис и антитезис, субъект и объект, дух и плоть. Бог открывается здесь человеку не только в плоти, в объективности, в космосе, но и в духе, субъективности сознания, в логосе. Вторая ступень - это метафизически выраженная история христианства. Что касается третьей ступени, то здесь достигается окончательный синтез тезиса и антитезиса, субъекта и объекта, духа и плоти. Это и будет откровением Третьей Ипостаси. Христианство, полагает Мережковский, не преодолело противоположности духа и плоти, оно утверждало дух в ущерб плоти. При этом «историческое» христианство принципиально не в состоянии устранить это противоречие. «Аскетическое, то есть подлинное, христианство и современная культура обоюдно непроницаемы: между ними возможно не соединение, а только смешение», - пишет Д.С. Мережковский [6, с. 26]. Явление подлинной Церкви Христовой может быть лишь результатом нового религиозного опыта, новой религиозной общественности, которая породит и новую религиозную личность. Религиозная общественность есть тайна трех, в отличие от тайны двух - тайны брака, и тайны одного - тайны личности. Общественность есть троичность, и она раскрывается в «религии Троицы». По словам З.Н. Гиппиус, идея тройственного устройства мира была ее idee fixe, которой Д.С. Мережковский дал «всю полноту», сделав из нее «религиозную идею всей своей жизни и веры»4. Выдвижение темы религиозной общественности Н.А. Бердяев считал «действительно оригинальным» у Мережковского. По его мнению,
2 К подробному описанию концепции Третьего Завета Иоахима Флорского Д.С. Мережковский обратился в одной из своих поздних работ (см.: Мережковский Д.С. Лица святых от Иисуса к нам. М.: ООО «Изд-во АСТ»; Харьков: «Фолио» 2000. С. 182-214 [21]).
3 См.: Мережковский Д.С. Не мир, но меч. К будущей критике христианства // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XIII. М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. С. 23 [6].
4 См.: Гиппиус З.Н. Живые лица. Воспоминания. Кн. 2. Тбилиси: Мерани, 1991. С. 247 [7].
так «остро никто еще и никогда не ставил проблемы религиозной соборности, религиозной общественности»5. Выделяя возможные толкования всемирной истории - «научное, эволюционное», и «религиозное, революционное», Мережковский отдавал свои симпатии последнему, основные идеи которого он находил в «Откровении Иоанна Богослова»: «В Апокалипсисе дано это, по преимуществу христианское, предельное и прерывное "катастрофическое" революционное понимание всемирной истории» [9, с. 76-77]. Путем объединения понятий «религия» и «революция» Мережковский пытался раскрыть механизм смены эпох мировой истории. С подобных позиций современная общественная ситуация осмысливалась им как наивысшая точка напряженности противоположностей плоти и духа, общества и церкви, культуры и религии, точка перехода от «исторического» христианства к новой религии, религии Третьего Завета, к «Иоанновой Церкви». Данный синтез приведет к отказу от аскетизма, одухотворению и освящению плоти, принятию ее внутрь религии. Он будет осуществляться через ряд катастроф, самой значительной из которых - «революцией духа» - синтез завершится. Завладевшее Мережковским и его сподвижниками стремление примирить «правду неба» и «правду земли» отражало их веру в ценность реальной жизни.
В первые годы нового столетия мыслитель воспринимал российское самодержавие как положительную религиозную силу. «Так же, как и Вл. Соловьеву и Достоевскому, ... мне казалось, - писал он, - что русское единовластие есть путь к теократии, к царству Божьему на земле» [10, с. VII]. Возмущение рабским положением церкви в самодержавной России и стремление изменить взаимоотношения церкви и государства (что было одной из главных тем дискуссий в Петербургских религиозно-философских собраниях) уживались, таким образом, с признанием принципа самодержавия. З.Н. Гиппиус объясняла это противоречие как слабым интересом Мережковского к общественно-политическим вопросам в те годы, так отчасти и тем, что «самодержавие было все-таки в какой-то мере «теократией», если и номинально, то сам принцип общности, единолично возглавляемой, не мог быть отрицаем на чисто христианских основах»6.
Во время первой русской революции 1905-1907 гг., когда напряженность в обществе достигла своей наивысшей стадии, произошло изменение взглядов Мережковского на самодержавие. В «Автобиографической заметке» (1914 г.) он писал, что многое передумал и пережил в революционные годы и это имело «значение решающее» для внутреннего хода его развития. «Я понял, - признавал Мережковский, - опять-таки не отвлеченно, а жизненно - связь православия со старым порядком в России, понял также, что к новому пониманию христианства нельзя иначе подойти, как отрицая оба начала вместе» [11, с. 115]. Под влиянием революционных событий и споров со своими сподвижниками З.Н. Гиппиус и Д.В. Фило-софовым Мережковский в середине 1905 года окончательно приходит к отрицанию принципа самодержавия7. В это же время он пытается приложить свои об-
5 См.: Бердяев Н.А. Новое христианство (Д.С. Мережковский) // Н. Бердяев о русской философии. Ч. 2. Свердловск: Изд-во Уральск. гос. ун-та, 1991. С. 136 [8].
6 См.: Гиппиус З.Н. Живые лица. Воспоминания. Кн. 2. С. 246.
7 Там же. С. 246-247.
щие мистико-революционные представления к российской действительности. Своё понимание социально-политической истории России, российского освободительного движения, сущности русской интеллигенции и основные идеи религиозно-революционной теории Мережковский изложил в ряде статей, вошедших в сборники «Грядущий Хам» (1906 г.) и «Не мир, но меч» (1908 г.).
В открытом письме Н.А. Бердяеву, опубликованном в журнале «Вопросы жизни» (№ 10-11 за 1905 г.) в качестве ответа на статью философа «О новом религиозном сознании» (1903 г.), Мережковский объявил о пересмотре прежних взглядов на возможности объединения государства и церкви, на наличие в государственной власти религиозного начала. «Я считаю, - писал Мережковский, -мой тогдашний взгляд на государство не только политическим, историческим, философским, но и глубоко религиозным заблуждением. Для нас, вступающих в Третий Завет, в Третье Царство Духа, нет и не может быть никакого положительного религиозного начала в государственной власти. Между государством и христианством для нас не может быть никакого соединения, никакого примирения: "христианское государство" - чудовищный абсурд» [12, с. 171]. Но если невозможен переход государства в церковь, то возможен переход общества в церковь. Переход общества в церковь, по Мережковскому, совершается во всемирной истории в форме эволюции. Но как только зарождается теократическое сознание, которое вскрывает неразрешимый характер противоречия между государством и церковью, постепенный переход к теократии становится внезапным переворотом, история - Апокалипсисом, эволюция - революцией, «самою разрушительною и убийственною для государства из всех революций»8. Это будет особая революция. «Красные знамена политических восстаний бледнеют перед этим невидимым ультра-пурпуровым светом религиозной революции», -писал Мережковский [13, с. 230]. Религиозная революция, предельно и окончательно ниспровергнет всякую человеческую власть, всякое государство в его последних метафизических основаниях.
В конце февраля 1906 года Мережковский, Гиппиус и Философов выехали в Париж. Одним из главных творческих результатов пребывания за границей группы Мережковского стала вышедшая в свет в 1907 году книга «Le tsaret la revolution»9 - «французский сборник статей нас троих, касающийся России, самодержавия и недавней, ничем не кончившейся революции», - писала З. Гиппиус [7, с. 259]. Две статьи для сборника были подготовлены З.Н. Гиппиус («Революция и насилие» и «Истинная сила царизма») и по одной Мережковским («Религия и революция») и Философовым («Царь как Папа»). Предисловие к сборни-
8 См.: Мережковский Д.С. Пророк русской революции (К юбилею Достоевского) // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XIV. М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. С. 228 [13].
9 См.: Merejkowsky D., Hippius Z., Philosophoff D. Le tsar et la révolution. Le tsar pape. La révolution et la violence. Religion et revolution. La vraie force du tsarisme. Paris: Sociéte du Mercure de France, 1907. 283 p. [14]. В 1999 г. Сборник впервые был издан на русском языке: Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д. Царь и революция: сб. / Первое русское издание под ред. М.А. Колерова. М.: ОГИ, 1999. С. 74 [15].
ку написал Мережковский. Книга приобрела довольно широкую известность на Западе. Обращаясь к европейской общественности, Мережковский от имени всех участников сборника заявил: «Русская революция - не только политика, но и религия - вот, что всего труднее понять Европе, для которой и сама религия давно уже политика» [15, с. 60]. А если к этому добавить убежденность авторов в том, что с «русской революцией рано или поздно столкнутся в Европе»10, то становится более понятным желание Мережковского, Гиппиус и Философова поделиться своими размышлениями с европейской интеллигенцией.
В статьях сборника исследовалось религиозное значение революции в России. Авторы полагали, что не наука и философия, а только религия может привести к пониманию глубинного смысла русской революции. В центре внимания участников сборника находилась не столько конкретно-эмпирическая революция 1905-1907 гг. в России как борьба народа против самодержавия, сколько проблема «метафизической» и «мистической» связи самодержавия и православия.
Выше уже отмечалось, что в годы первой русской революции Мережковский пришел к выводу о невозможности объединения государства и православной церкви на положительных религиозных началах. В то же время констатировалась фактическая связь православия с самодержавной властью. В статьях сборника также подчеркивалось, что самодержавие и православие являются двумя половинками единого целого. Нет ли здесь противоречия? Ведь действительно, царь в государственной традиции России, которая своими истоками уходила в Византию, глава не только государства, но и церкви. Он, подчеркивал Мережковский, в «мистически необходимом пределе власти своей - "Наместник Христа"»11. Абсолютный характер самодержавной власти свидетельствует, по мнению авторов, о ее религиозности. Но, и это важно, религиозность самодержавия идет не от Христа, а от Антихриста. Подобное толкование российского абсолютизма стало отправной точкой для критики тех течений общественной мысли, которые рассматривали царизм исключительно как форму государственной власти. Это касалось, прежде всего, некоторых российских либералов, расценивавших царский Манифест 17 октября 1905 года как отказ от самого принципа самодержавия. Д. Философов, в частности, полагал, что для такой оценки нет никаких оснований, поскольку царь оставался все же главой православной церкви12. Отказ царя от самодержавной власти, по Философову, должен неизбежно повлечь за собой отказ от православия. Этот тезис стал главным для осмысления группой Мережковского революционного процесса в России, исходным пунктом теории религиозной революции. «Самодержавие есть утверждение... АБСОЛЮТНОЙ святыни; но в порядке мистическом - а главная особенность русского духа, мистика воли, не дает нам выйти из этого особого порядка, - отрицание одного абсолюта не может не быть утверждением другого -противоположного. Святыня против святыни. Самодержавие - религия. И революция тоже религия» [15, с. 59]. Религиозная сущность глубинных социальных
10 См.: Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д. Царь и революция: сб. С. 57
11 Там же. С. 59.
12 Там же. С. 74.
процессов обусловливала, по мнению религиозных революционеров, ограниченный характер политических революций. Фактическое подтверждение этой мысли они находили в российской истории начала ХХ века. Россия, в силу особого характера ее народа, не сможет остановиться на таких атрибутах европейской государственности, как конституция, парламентаризм, республиканское устройство. Подлинная революция - это революция религиозная. Русская революция имеет такой же абсолютный характер, как и отрицаемое ею самодержавие. И если ее «сознательный эмпирический предел» - социализм, то «бессознательно-мистический» - безгосударственная религиозная общественность13.
Если поначалу Мережковский связывал «христианскую общественность» с русским самодержавием, то накануне и в ходе первой русской революции он отказался от этой идеи. Ее место заняла концепция анархического понимания общества. Анализируя такие идейные и общественные течения, как анархизм и социализм, Мережковский сделал вывод, что это - враги-близнецы. Они так срослись, что не могут существовать друг без друга. Социализм, становясь революционным, тут же приобретает анархические черты, вплоть до «первобытного восторга разрушения», а анархизм, пытаясь наполнить свой социальный идеал реальным содержанием, тут же заимствует его у социализма, ограничивая свободу личности внешним порядком. Отсюда следовал вывод: это не две правды и не две лжи, а две полярно противоположные половины одной высшей правды, «не соединимые на той метафизической плоскости, по которой они доселе двигались»14. Поэтому антиномии личности и общества, метафизически предельного Я и неЯ, анархизма и социализма могут разрешиться, по теории Мережковского, лишь в синтезе, «совершенном соединении богочеловека с богочеловечеством, в безграничносвободной и безгранично-любовной религиозной общине, в грядущей истинной единой соборной и вселенской цер-кви»15. Всемирное значение российской революции как раз и состоит, полагали религиозные революционеры, в утверждении идеала религиозной безгосударственной общественности.
Какими же средствами, в представлении Мережковского и его сторонников, можно победить «всякую необходимость», «всякое насилие», «метафизические начала государственности»? Речь, конечно, шла не о каких-либо конкретных действиях в социально-экономической и политической областях. Поиски ответа на этот вопрос не выходили за рамки духовной сферы. Решение проблемы связывалось с «новым религиозным сознанием и действием», новым соединением личности и общества, становлением боговластия, которое и было для них «истинным безвластием».
Таковы, в общих чертах, основные установки учения о религиозной революции группы Мережковского, учения достаточно аморфного и, как показала жизнь, далекого от реального содержания российского революционного процесса.
13 См.: Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д. Царь и революция: сб. С. 61.
14 См.: Мережковский Д.С. Не мир, но меч. К будущей критике христианства // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XIII. С. 31.
15 Там же. С. 32.
Первая русская революция представлялась авторами сборника «Царь и революция» в качестве заключительного акта большой мировой драмы освобождения человечества, первой частью которой была Французская революция конца XVIII века. Русская революция должна была дать толчок для подобных духовных процессов и в европейских странах. Общение Мережковского, Гиппиус и Философова с представителями религиозно настроенной интеллигенции во Франции усилило их надежды на то, что русская революция найдет соответствующий отклик у интеллектуалов и религиозной общественности Европы. Движущей силой религиозной революции (хотя и бессознательной пока), которая неизбежно сольется с развернувшейся в России революцией социально-политической, является, по Мережковскому, отрицание «Града Настоящего», т. е. государственности как начала антирелигиозного, и утверждение «Града Грядущего», т. е. безгосударственной религиозной общественности. Образцы реального соприкосновения религиозного и революционного движений Мережковский обнаруживал в социальной деятельности и творчестве Новикова и Радищева, декабристов и Чаадаева, Гоголя. Он писал: «Смех Гоголя - разрушающий, революционный и, в то же время, творящий, религиозный: отрицание мертвого града человеческого есть утверждение живого града Божьего» [15, с. 151]. В трагической судьбе писателя он видел доказательство от противного того, что в России новая религиозная стихия, не соединенная со стихией революционной, неизбежно приводит к старой, умерщвляющей все живое церкви. Наиболее яркий пример постановки проблемы соотношения революции и религии Мережковский усматривал в произведениях Ф.М. Достоевского. В произведениях русского писателя и мыслителя революционная стихия «приходит в окончательное антиномическое столкновение с религиозным сознанием»16. Для Мережковского все любимые герои Достоевского, от Раскольникова до Ивана Карамазова, - политические и религиозные мятежники, атеисты, но атеисты особого русского склада - «атеисты-мистики». Бунт против порядков земных ведет их к бунту против порядка божественного. Революция для Достоевского есть явление «умного и страшного духа небытия», духа восставшей против Бога «гордыни бесовской». Так интерпретировал Мережковский социально-философские размышления великого русского писателя. Именно в произведениях Достоевского Мережковский нашел идею религиозной революции. Мыслителя сближали с Достоевским апокалиптические предчувствия и эсхатологические ожидания. Ощущение неизбежности грядущей мировой катастрофы, свойственное Достоевскому в последний период его жизни, эсхатологические образы и картины, настойчиво повторявшиеся в произведениях 70-х гг. XIX в., отразились и в образе мысли теоретиков «нового религиозного сознания». Преобразование общества в единую вселенскую церковь, упраздняющую всякую государственность, преобразование постепенное, внутреннее преображение, не могло не окончиться, считал автор «Братьев Карамазовых», внешним внезапным переворотом, революцией.
Сравнительный анализ взглядов Л. Толстого и Ф. Достоевского, начатый в исследовании «Л. Толстой и Достоевский», Мережковский продолжил и в статье
16 См.: Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д. Царь и революция: сб. С. 153.
«Религия и революция» (1907 г.). Он подчеркивал, что для великого писателя спасение - дело исключительно внутреннее. Толстой, по Мережковскому, анархист, а не революционер. Он отрицал политическую революцию, как и всякое внешнее общественное действие. Отвергнув государство, «ложную общественность», он отверг и общественность «истинную» - религиозную. Л. Толстой и Достоевский -«две противоположные половины единого целого. »17. Если Толстой, отмечал Мережковский, провозглашает анархию, то Достоевский - теократию. Но анархия без теократии, отрицание без утверждения или остается бездейственной отвлеченностью, как это случилось с Толстым, или приводит к окончательной гибели всякого общественного порядка. А теократия без анархии, утверждение без отрицания, или также остается бездейственной отвлеченностью, или приводит к реакции, к возвращению в православное самодержавие, как это случилось с Достоевским. Выход из данного противоречия Мережковский видел один - в соединении «отрицания Л. Толстого с утверждением Достоевского», чтобы в результате столкновения между их идеями «вспыхнула первая молния последнего религиозного сознания, последнего религиозного действия»18.
Заключают череду мыслителей, в творчестве которых Мережковский увидел постановку проблемы религиозной революции, Вл. Соловьев и В. Розанов. Первый поставил вопросы о религии как спасении не только личном, но и общественном, воплощении Второй Ипостаси Бога не только в личности, богочеловеке, но и в соборной общественности, в богочеловечестве. Мережковский ставил в вину Вл. Соловьеву непонимание неразрешимости противоречия между государством и церковью. Единственный реальный путь к боговластию - в разрушении «всех человеческих царств», что было бы величайшей из всех революций. Второго Мережковский называл «революционером поневоле»19, в силу обстоятельств дошедшим до метафизических крайностей бунта. Все упомянутые мыслители, по мнению Мережковского, занимались поисками «Града Грядущего». Анализ их произведений позволил Мережковскому сформулировать собственные представления о задачах религиозной революции: «Безмолвное недоумение шлиссельбургского узника Новикова, младенческий лепет декабристов-мистиков, тихая молитва сумасшедшего Чаадаева, громкий смех Гоголя, неистовый вопль бесноватого или пророка, Достоевского, подземный ропот слепого титана, Л. Толстого, глас вопиющего в пустыне Вл. Соловьева - все они твердили одно и то же: да придет Царствие Твое. У всех бессознательная стихия религиозная соединяется со стихией революционною. Но революционное сознание и религиозное действие соединились только на один миг, в одной точке обоих движений, в декабристах, и тотчас опять разошлись. Русская революция совершается помимо или против русского религиозного сознания: и это сознание развивается помимо или против русской революции. Революция без религии или религия без революции; свобода без Бога и Бог без свободы. Нам предстоит соединить нашего Бога с нашей свободой, нам предстоит раскрыть еди-
17 См.: Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д. Царь и революция: сб. С. 158.
18 Там же.
19 Там же. С. 167
ную мысль в обоих движениях...» [15, с. 164]. Что касается революции 1905-1907 гг. в России, то здесь Мережковский не находил единства революционных действий и религиозного сознания. Практическая задача, полагал он, состоит в том, чтобы соединить Бога и свободу, революцию и религию. Попытка соединения церкви с миром была предпринята еще в рамках Петербургских религиозно-философских собраний. И хотя она не увенчалась успехом, опыт, приобретенный на этом пути, дал основание Мережковскому считать духовную атмосферу собраний «первой точкой революции религиозной», наметившейся в России накануне революции политической.
Программной установкой, сформулированной участниками сборника «Царь и революция», стала идея «грандиозной космической революции», в которую непременно должна перерасти революция русская. Главным ее содержанием будет утверждение Нового откровения - откровения Святого Духа вместо старых церковных догм, утверждение Третьего Завета вместо Второго, укрепление веры во второе пришествие Христа. В итоге, по замыслу Мережковского, Гиппиус и Философова, «историческое христианство» заменится «новым религиозным сознанием», а существующая система государственной власти - теократией, основанной на идее религиозной соборности.
В концепции религиозной революции практически не нашла отражения социальная проблематика, за исключением общего положения о том, что религиозная революция со временем соединится с социально-политической. На это обстоятельство обратил внимание еще Н. Бердяев в статье-рецензии, посвященной сборнику Мережковского «Не мир, но меч». Бердяев указывал на полное игнорирование Мережковским «реалистической стороны социальной жизни», на полное «презрение к социальной науке», которая призвана «руководить техникой социальной жизни»20. Философ был прав в этой части своей критики Мережковского. Остро чувствуя нарастающее неблагополучие русской общественной жизни, несоответствие господствовавших в ней моральных, эстетических, религиозных ценностей и принципов потребностям общественного развития, Мережковский не видел все же социальных источников этого неблагополучия. Его мало интересовала экономическая подоплека развернувшихся в стране событий. Мережковский, сформировавшийся как мыслитель в литературноху-дожественной среде, стремился рассматривать и решать общественные проблемы исключительно в духовно-материальной плоскости, где ведущее место отводил религиозному сознанию.
В теории религиозной революции группы Мережковского существенная роль отводилась народу, в спасительную силу которого как носителя «русского духа» они глубоко верили. Ориентация на народ возникла у Мережковского уже в молодости под воздействием народнической идеологии, много лет владевшей умами российской интеллигенции. «Н.К. Михайловский имел на меня большое влияние не только своими сочинениями, но и своей благородной личностью», -
20 См.: Бердяев Н. Мережковский о революции // Московский еженедельник. М., 1908. № 25, 25 июля. С. 12 [16].
вспоминал Мережковский [11, с. 112]. Однако, в отличие от народников, понятие «народ» Мережковский трактовал довольно специфически. Под «народом» имелась в виду прежде всего та его часть, которая находилась в духовной оппозиции официальному православию. Встречи с этой частью «народа» во время специально предпринятого для этой цели путешествия вглубь России, к Светлому озеру, летом 1902 года оказали сильнейшее влияние на духовное развитие Мережковского и Гиппиус21. Беседы на Светлом озере натолкнули мыслителей на мысль о том, что народная вера не имеет ничего общего с казенным православием. Здесь они нашли подтверждение своим мыслям о глубокой религиозности русской народной души. Общение со староверами и сектантами дало основание сделать вывод, что именно эта часть русского общества и составит авангард религиозно-революционного движения. Впоследствии у Мережковского, Гиппиус и Фи-лософова сформировалось убеждение, что именно русскому народу принадлежит честь быть носителем вселенского, сверхнационального «нового религиозного сознания». Религиозные революционеры утверждали, что почва для разрыва народных масс с православием уже готова. И главную роль здесь сыграла интеллигенция, которая ставила перед собой по существу религиозные цели, призывая народ на борьбу против самодержавия. Тем самым, пусть и бессознательно, она, по Мережковскому, призывала бороться и с православием, поскольку последнее неразрывно связано с российским абсолютизмом.
В социальной концепции Мережковского, Гиппиус и Философова, наряду с идеей Апокалипсиса, царства Третьего Завета, существенную роль играла идеализация религиозного сознания народа. С последним связана характеристика учения Мережковского и его сторонников как «неонародничества» или «религиозного народничества». Здесь следует отметить, что Мережковский и его единомышленники большое внимание уделяли вопросу связи народа и интеллигенции. Причем взгляды на интеллигенцию по ходу развития революционных событий в России претерпели существенные изменения. В период Петербургских религиозно-философских собраний интеллигенция трактовалась в духе широко распространенных в российском интеллектуальном сообществе и получивших позднее теоретическое оформление в сборнике «Вехи» (1909 г.) представлений - как социальная группа, включающая в себя радикально атеистически настроенные элементы, типичными представителями которой являлись Белинский, Чернышевский и Писарев22. Интеллигенция - это специфически российское явление, порожденное эпохой Петра I, явление наднациональное, далекое от народа, чуждое ему, вызывающее неприязненные отношения. Однако в ходе революции 1905-1907 гг. негативные оценки уступили место другим. Теперь утверждалось, что интеллигенция, если уж и не тесно связана с народом, то, во всяком случае, и не оторвана от него. Она имеет те же национальные черты, что и народ. К тому же, большая часть революционеров вышла из народа, так что можно говорить об отсутствии каких-либо границ между интеллигенцией и народом. Руководимое интеллигенцией российское освободительное движение
21 См.: Гиппиус З.Н. Живые лица. Воспоминания. Кн. 2. С. 226-229.
22 См.: Записки Петербургских религиозно-философских собраний (1902-1903 гг.). С. 40.
представлялось как глубоко религиозное. Все прежние попытки интеллигенции сблизиться с народом, «опыт хождения в народ» Мережковский оценивал уже положительно, хотя и делал оговорку: неудачи интеллигенции в стремлении достичь гармонии с народом связаны с одним существенным обстоятельством - интеллигенция не разделяла веры народных масс. Решить проблему обеспечения духовного единства стало возможным с появлением «нового религиозного сознания» и учения группы Мережковского о царстве Третьего Завета.
Ранее уже говорилось о влиянии, которое оказывало на Мережковского в молодые годы народничество, в особенности Н.К. Михайловский. «В "народничестве" моем много было ребяческого, легкомысленного, но все же искреннего, и я рад, оно было в моей жизни и не прошло бесследно», - писал Мережковский [11, с. 113]. Симпатии к народничеству, сохранившиеся у Мережковского на многие годы, были затем перенесены на партию социалистов-революционеров (эсеров), созданную на основе ранее существовавших народнических организаций.
В годы первой парижской эмиграции (1906-1908) в разговорах с одними из активных деятелей партии эсеров - И. Бунаковым (Фондаминским) и Б. Савинковым - затрагивалась, естественно, и тема о насилии и терроре. Из этих бесед, по воспоминаниям З.Н. Гиппиус, у неё получилась вторая статья для сборника «Царь и революция»23. Идея статьи была принята Мережковским и Философо-вым. Общение с эсерами, однако, не привело группу Мережковского к согласию с эсеровской идеологией и социальной программой. Религиозные революционеры одобряли борьбу эсеров против царизма, считали ее, в соответствии со своими пониманиями сущности самодержавия, выражением религиозно-метафизического начала, «бессознательно-религиозной» по своему характеру. В то же время в вопросе о будущем России позиции группы Мережковского и эсеров коренным образом различались. Будущее общественное устройство явится, по убеждению группы Мережковского, результатом религиозного творчества. Оно синтезирует анархистские идеалы беспредельной индивидуальной свободы и воплощенный в социализме принцип всеобщего блага.
В июне 1908 года супруги Мережковские и Философов возвратились после трехлетней эмиграции в Россию. Они сразу же включились в работу Петербургского религиознофилософского общества, созданного осенью 1907 года по инициативе Н. Бердяева. В центре внимания общества в первые два года его деятельности стоял вопрос о взаимоотношении народа и интеллигенции. Мережковский в это время продолжал активно отстаивать идеи единения народа и интеллигенции, создания новой церкви24. Он предвидел немалые трудности на этом пути. В работе «Грядущий Хам» мыслитель обозначил основную проблему, которая заключалась в том, что русское духовное развитие оказалось расчлененным на два потока. Один из них отличался чрезмерной отвлеченностью, рационализмом, аскетическим презрением духа к плоти. Другой - мистицизмом. Рядом с «дневной» Россией Чернышевского и Писарева существовала «ночная»
23См.: Гиппиус З.Н. Живые лица. Воспоминания. Кн. 2. С. 262.
24 См.: Записки С.-Петербургского (с 1914 г. Петроградского) религиозно-философского общества. Вып. 2. СПб.: Типолитография «Герольд», 1908. С. 1-4 [17].
Россия Лермонтова и Достоевского. «Какая из этих двух Россий подлинная? -спрашивал Мережковский и отвечал: «Обе одинаково подлинные. Их разъединение дошло в настоящем до последних пределов. Как соединить их - вот великий вопрос будущего» [18, с. 31-32]
Атеизм российской интеллигенции, по Мережковскому, был каким-то особенным, мистическим атеизмом. Отрицание представителями интеллигенции религии переходило в религию отрицания, бессознательную религиозность. Между тем революция - одно из человеческих дел, которое, считал Мережковский, нельзя делать без «живой веры в живого Бога». Интеллигенция, будучи носителем новой, пока еще скрытой для большинства христианской правды о земле, о плоти, «всечеловечестве как пути к богочеловечеству», в своем общественно-политическом служении этой правде, не зная Христа, бывала часто ближе к нему, чем церковь. Только поняв это и примкнув к освободительному движению, русская церковь могла бы соединиться с русской интеллигенцией, чтобы вместе с ней нести свет нового религиозного сознания в религиозную стихию русского народа. Только так, считал Мережковский, можно объединить «правду о духе, о небе, о спасении личном, полученную в историческом христианстве, с раскрываемой в новом, апокалипсическом христианстве правдой о плоти, о земле, о спасении общественном»25. Этот синтез возможен в результате религиозной революции, которая только и в состоянии решить фундаментальные проблемы человечества, проблемы, непосильные для революций социально-политических. Отношение Мережковского к социально-политическим революциям двойственно. Если в самодержавии он видит насилие одного над всеми, то в революции - насилие всех над одним. Но в итоге это одно и то же насилие. С другой стороны, полагал он, революция может быть очистительным огнем, сжигающим зло и освобождающим место для добра. В ней как бы подводится итог прежнему разложению жизни. К революции приводит накопление в обществе зла и лжи, несправедливости и ненависти. В этом плане революция есть лишь реакция на социальное неблагополучие. Но только как реакция она безблагодатна. Н. Бердяев писал: «Война четвертого сословия с третьим, экономически реальная, столь же нереальна метафизически и религиозно, как война желтой расы с белой; и там, и здесь сила против силы, а не Бог против Бога. В обоих случаях одно и то же недоразумение: за внешнею, временною войною внутренний вечный мир» [8, с. 12]. Революционная борьба пролетариата за свои права справедлива, но, ограничиваясь ближайшими результатами, достижением «мещанской сытости», иначе говоря, оставаясь на «метафизике умеренного здравого смысла», революция не может покончить с возможным злом. Мережковский возлагал надежды на перемены в содержании духа, а не только плоти. При этом преображение духа должно осуществляться во имя чего-то высшего. Во имя чего, спрашивал он, народ, сломивший социальный гнет, может сломить и внутреннее духовное начало мещанской культуры? У Мережковского был и ответ на этот вопрос. Разум, доведенный до конца своего, приходит к идее Бога, идее высшего
25 См.: Мережковский Д.С. Теперь или никогда // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XIV М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. С. 144 [19].
метафизического порядка, не подчиненной опыту низшего исторического порядка. Нужен геологический переворот, чтобы разрушить «муравьиную кучу» мещанского быта и культуры и возвратить человеку сознание его божественного первородства: «Хама грядущего победит лишь Грядущий Христос»26.
С воодушевлением встретив начало Февральской революции 1917 года, Мережковский, Гиппиус и Философов не приняли революцию в ее практическом воплощении. Октябрьский переворот и утверждавшаяся новая общественная система («совдепия») ассоциировались у них с царством Антихриста27. Покинув в 1920 г. Россию и обосновавшись в Париже (Д. Философов остался в Польше), Мережковский и Гиппиус не оставляли надежды на возрождение России на основе идеи «религиозной общественности».
Тйковы общие итоги религиозной революциологии Мережковского и других «религиозных народников», революциологии, противостоявшей в России начала ХХ века мощной духовной и политической традиции, идущей от Радищева и декабристов, революционных демократов и народников к марксизму. Религиозная революционность группы Мережковского представляла собой одну из многочисленных форм революционности, возникающих на переломных этапах исторического развития. Значение Д. Мережковского и его единомышленников для русской общественной мысли состояло, прежде всего, в стремлении найти путь к преодолению кризиса общественно-политической и духовной жизни России. Своей критикой царизма и православной церкви они расшатывали сложившиеся устои общества. Они видели в революции великое духовное потрясение, призванное очистить человека и создать новый мир духовной свободы. Однако пореволюционная реальность не оправдала их ожиданий.
Список литературы
1. Записки Петербургских религиозно-философских собраний. (1902-1903 гг.). СПб.: Склад М.В. Пирожкова, 1906. 531 с.
2. Кувакин В.А. Религиозная философия в России: Начало ХХ века. М.: Мысль, 1980. 309 с.
3. Савельев С.Н. Идейное банкротство богоискательства в России в начале XX века: Историко-религиоведческий очерк. Л.: Изд-во ЛГУ 1987. 184 с.
4. Scherrer J. Die Petersburger religios-philosophishen Vereinigungen. Die Entwicklung des religiösen Selbstverstandnisses ihrer Intelligencija-Mietglieder (1901-1917). Berlin; Wiesbaden: Otto Harrasowitz, 1973. 473 s.
5. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XI. M.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. 239 с.
6. Мережковский Д.С. Не мир, но меч. К будущей критике христианства // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. T. XIII. M.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. 168 с.
7. Гиппиус З.Н. Живые лица. Воспоминания. Кн. 2. Тбилиси: Мерани, 1991. 384 с.
8. Бердяев Н.А. Новое христианство (Д.С. Мережковский) // Н. Бердяев о русской философии. Ч. 2. Свердловск: Изд-во Уральск. гос. ун-та, 1991. С. 127-148.
26 См.: Мережковский Д.С. Грядущий Хам // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XIV. М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. С. 39 [18].
27 См.: Мережковский Д.С., Гиппиус З.Н., Философов Д.В., Злобин В.А. Царство Антихриста. München: Drei Masken Verlag, 1922. С. 9-34 [20].
9. Мережковский Д.С. Семь смиренных // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. T. XV M.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. C. 71-83.
10. Мережковский Д.С. [Введение к полному собранию сочинений изд. Товарищества И.Д. Сытина. 1914 год] // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. T. I. M.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. C. V-VIII.
11. Мережковский Д. Автобиографическая заметка // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XXIV. М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. С. 107-116.
12. Мережковский Д.С. О новом религиозном действии (Открытое письмо Н.А. Бердяеву) // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XIV. М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. С. 166-187.
13. Мережковский Д.С. Пророк русской революции (К юбилею Достоевского) // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XIV. М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914.
C. 188-238.
14. Merejkowsky, D. Hippius Z., Philosophoff D. Le tsar et la revolution. Le tsar pape. La revolution et la violence. Religion et revolution. La vraie force du tsarisme. Paris: Societe du Mercure de France, 1907. 283 p.
15. Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д. Царь и революция: сб. / первое русское издание под ред. М.А. Колерова. М.: ОГИ, 1999. 224 с.
16. Бердяев Н. Мережковский о революции // Московский еженедельник. М., 1908. № 25, 25 июля. С. 3-12.
17. Записки С.Петербургского религиозно-философского общества. Вып. 2. СПб.: Типолитография «Герольд», 1908. 75 с.
18. Мережковский Д.С. Грядущий Хам // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XIV. М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. С. 5-39.
19. Мережковский Д.С. Теперь или никогда // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений в 24 т. Т. XIV. М.: Тип. тов-ва И.Д. Сытина, 1914. С. 116-144.
20. Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Д.В. Философов, В.А. Злобин. Царство Антихриста. Большевизм, Европа и Россия. Munchen: Drei Masken Verlag, 1922. 285 с.
21.Мережковский Д.С. Лица святых от Иисуса к нам. М.: ООО «Изд-во АСТ»; Харьков: «Фолио», 2000. 496 с.
References
1. Zapiski Peterburgskikh religiozno-filosofskikh sobraniy (1902-1903 gg.) [Notes of the St. Petersburg religious and philosophical meetings (1902-1903)]. Saint-Petersburg: Sklad M.V Pirozhkova, 1906. 531 p.
2. Kuvakin, VA. Religioznaya filosofiya v Rossii: Nachalo XX veka [Religious philosophy in Russia: The beginning of the XX century]. Moscow: Mysl', 1980. 309 p.
3. Savel'ev, S.N. Ideynoe bankrotstvo bogoiskatel'stva v Rossii v nachale XX veka: Istorikoreligiovedcheskiy ocherk [Ideological bankruptcy of God-seeking in Russia at the beginning of the 20th century: Historical and theological sketch]. Leningrad: Izdatel'stvo LGU, 1987. 184 p.
4. Scherrer, J. Die Petersburger religiosphilosophishen Vereinigungen. Die Entwicklung des religiosen Selbstverstandnisses ihrer IntelligencijaMietglieder (1901-1917) [The inhabitants of St. Petersburg religiostophilosophishenunions. The development religiosen Selbstverstandnisses of her Intelligencijarentlimbs (in 1901-1917)]. Berlin; Wiesbaden: Otto Harrasowitz, 1973. 473 p.
5. Merezhkovskiy, D.S. L. Tolstoy i Dostoevskiy [L. Tolstoy and Dostoevsky], in Merezhkovskiy,
D.S. Polnoe sobraniesochineniy v241., t. XI[Complete Works in 24 vol., vol. XI].Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.D. Sytina, 1914. 239 p.
6. Merezhkovskiy, D.S. Ne mir, no mech. K budushchey kritike khristianstva [Not the peace, but sword. To future criticism of Christianity], in Merezhkovskiy, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v241., t. XIII [Complete Works in 24 vol., vol. XIII]. Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.D. Sytina, 1914. 168 p.
7. Gippius, Z.N. Zhivye litsa. Vospominaniya. Kn. 2 [The LivingFaces.Memoirs, book 2]. Tbilisi: Merani, 1991. 384 p.
8. Berdyaev, N.A. Novoe khristianstvo (D.S. Merezhkovskiy) [New Christianity (D.S. Merezhkovsky)], in N. Berdyaev o russkoy filosofii. Ch. 2 [N. Berdyaev about Russian Philosophy. Part 2]. Sverdlovsk: Izdatel'stvo Ural'skogo gosudarstvennogo universiteta, 1991, pp. 127-148.
9. Merezhkovskiy, D.S. Sem' smirennykh [Seven humble], in Merezhkovskiy, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v241., t. XV [Complete Works in 24 vol., vol. XV]. Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.D. Sytina, 1914, pp. 71-83.
10. Merezhkovskiy, D.S. [Vvedenie k polnomu sobraniyu sochineniy izd.,Tovarishchestva I.D. Sytina. 1914 god] [Introduction to complete works of prod. I.D. Sytin's associations. 1914], in Merezhkovskiy, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v 241., 1.1 [Complete Works in 24 vol., vol. I]. Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.D. Sytina, 1914, pp. V-VIII.
11. Merezhkovskiy, D. Avtobiograficheskaya zametka [Autobiographical note], in Merezhkovskiy, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v 24 t., t. XXIV [Complete Works in 24 vol., vol. XXIV]. Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.D. Sytina, 1914, pp. 107-116.
12. Merezhkovskiy, D.S. O novom religioznom deystvii (Otkrytoe pis'mo N.A. Berdyaevu) [About new religious action (Open letter to N.A. Berdyaev)], in Merezhkovskiy, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v241., t. XIV [Complete Works in 24 vol., vol. XIV]. Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.D. Sytina, 1914, pp. 166-187.
13. Merezhkovskiy, D.S. Prorok russkoy revolyutsii (K yubileyu Dostoevskogo)[The prophet of the Russian revolution (To Dostoyevsky's anniversary)], in Merezhkovskiy, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v241., t. XIV [Complete Works in 24 vol., vol. XIV]. Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.D. Sytina, 1914, pp. 188-238.
14. Merejkowsky, D., Hippius, Z., Philosophoff, D. Le tsar et la revolution. Le tsar pape. La revolution et la violence. Religion et revolution. La vraie force du tsarisme [The Tsar and the Revolution. The Tsar Pope.The Revolution and Violence.The Religion and Revolution.The True Force of Tsarism]. Paris: Societe du Mercure de France, 1907. 283 p.
15. Merezhkovskiy, D., Gippius, Z., Filosofov, D. Tsar' i revolyutsiya [The king and revolution], in Sbornik [Collection]. Moscow: OGI, 1999. 224 p.
16. Berdyaev, N. Merezhkovskiy o revolyutsii [Merezhkovsky about Revolution], in Moskovskiy ezhenedel'nik, 1908, no. 25, 25 iyulya, pp. 3-12.
17 Zapiski S.-Peterburgskogo religioznofilosofskogo obshchestva. Vyp. 2 [Notes of the St. Petersburg religiousphilosophical society. Issue 2]. Saint-Petersburg: Tipolitografiya «Gerol'd», 1908. 75 p.
18. Merezhkovskiy, D.S. Gryadushchiy Kham [The Forthcoming Ham], in Merezhkovskiy, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v241., t. XIV [Complete Works in 24 vol., vol. XIV]. Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.D. Sytina, 1914, pp. 5-39.
19. Merezhkovskiy, D.S. Teper' ili nikogda [Now or Never], in Merezhkovskiy, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v 24 t., t. XIV [Complete Works in 24 vol., vol. XIV]. Moscow: Tipografiya tovarishchestva I.D. Sytina, 1914, pp. 116-144.
20. Merezhkovskiy, D.S., Gippius, Z.N., Filosofov, D.V, Zlobin, VA. Tsarstvo Antikhrista. Bol'shevizm, EvropaiRossiya [The Kingdom Of The Beast. Bolshevism, Europe and Russia]. Munich: Drei Masken Verlag, 1922. 285 p.
21. Merezhkovskiy, D.S. Litsa svyatykh ot Iisusa k nam [The faces of Saints from Jesus to us]. Moscow: OOO « Izdatel'stvo AST»; Khar'kov: «Folio», 2000. 496 p.
