CC BY
203
УДК 341.611(470)(091)
УБИЙСТВО В ЦЕЛЯХ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ОРГАНОВ И (ИЛИ) ТКАНЕЙ ПОТЕРПЕВШЕГО: ИСТОРИКО-ПРАВОВОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ
© Смирнов В. А., 2011
В настоящей статье проводится ретроспективный анализ ответственности за убийство, совершенное в целях использования органов и (или) тканей потерпевшего. На основе изучения исторических данных предпринимается попытка обосновать существование такого рода преступлений на всех этапах развития государства, а также оценить реакцию государства на их совершение.
Ключевые слова: уголовное право; история уголовного права; субъективная сторона преступления; мотив и цель преступления; преступления против личности; преступления против жизни; убийство при отягчающих обстоятельствах; цели убийств; убийство в целях использования органов и (или) тканей потерпевшего.
Уголовный кодекс РФ впервые в истории российского законодательства предусмотрел ответственность за убийство, совершенное в целях использования органов и (или) тканей человека. Многими учеными этот шаг был воспринят положительно, поскольку, по их мнению, полностью отвечал современным реалиям. Необходимость установления ответственности (причем повышенной) за совершение такого рода деяния обуславливалась, во-первых, его особой общественной опасностью, а во-вторых, опасностью самого лица, его совершившего. Виновный, в данном случае, обладая большим цинизмом и дерзостью, относится к жизни других людей с нескрываемым пренебрежением, рассматривая их лишь в качестве «ходячего набора запчастей».
Чтобы оценить обоснованность этого законодательного решения, необходимо, в том числе, проанализировать распространенность такого убийства, факты его совершения на предыдущих этапах развития и реакцию на них законодателя.
Обращает на себя внимание, что современный законодатель, формулируя состав, предусмотренный п. «м» ч. 2 ст. 105 УК РФ, не указал на возможный характер использования органов и тканей человека, тем самым оставив простор для толкователя права и правоприменителя. В связи с этим в учебной и научной литературе традиционно говорится о таких вариантах их возмож-
ного использования: в трансплантологии, в науке, для коллекционирования, для утоления голода, в сакрально-мистических целях и т. п. И если убийство, совершенное в целях получения донорского материала, безусловно, не может быть обнаружено в дотрансплантационный период, то этого нельзя сказать об иных видах данного убийства. Особенно стоит обратить внимание на причинение смерти в сакрально-мистических целях, а также в связи с каннибализмом, эпизоды которого встречались почти на всем протяжении развития нашего государства.
1. Сакрально-мистический характер использования органов и (или) тканей человека, полученных в результате убийства.
Как свидетельствуют многие исторические источники, подавляющее большинство частей тела человека в верованиях различных народностей наделялось сверхъестественными, сакральными качествами. Сердце, печень, почки, глаза, жир, костный мозг, ногти, волосы — все эти органы и ткани человеческого тела, по мнению наших предков, были способны оказывать определенное магическое влияние. Так, Д. Д. Фрезер указывал, что некоторые горные племена юго-восточной Африки, убив врага, отличавшегося храбростью, вырезали и съедали его печень (местопребывание мужества), уши (вместилище ума), кожу со лба (вместилище стойкости), тестикулы (вместилище силы) и другие части — носители
иных добродетелей [1]. Индейцы из Новой Гранады всякий раз, когда предоставлялась возможность, съедали сердце испанцев в надежде стать такими же бесстрашными [2]. По свидетельству М. Элиаде, у одной из народностей Индии (хонды) существовал обряд швпак — добровольной жертвы, которая покупалась общиной. За несколько дней до жертвоприношения шепаЬ освящался, а затем опаивался опиумом и удушался. После удушения тело разрезалось на куски, которые закапывались в землю, где планировалось высаживать семена [3]. Всем известен обычай некоторых племен североамериканских индейцев снимать с поверженного врага скальп — часть волос, вырезанных вместе с кожей головы, которые, в представлении индейцев, являлись вместилищем «жизненной силы», способной оказывать определенное воздействие на их обладателя. Наконец, практически у всех народов в то или иное время существовало убеждение о магической силе человеческой крови. Подобные человеческие убеждения существовали не только на самых ранних этапах развития общества, но и в сравнительно недавнем прошлом (XIX — нач. ХХ вв.)1. Такое отношение к человеческим органам и тканям спровоцировало появление различных обычаев, часть из которых предполагала убийство. В исторической литературе достаточно подробно описаны такие обряды восточных славян.
Например, Н. М. Карамзин отмечает, что «в древнейшие времена славяне,... омраченные суеверием идолопоклонства, обагряли свои требища кровию христиан, выбранных по жребию из пленников, или купленных у морских разбойников. Жрецы думали, что идол увеселяется христианской кровию, и к довершению ужаса пили ее, воображая, что она сообщает дух пророчества. В России также приносили людей в жертву, по крайней мере, во времена Владимировы. Балтийские славяне дарили идолам головы убиенных, опаснейших неприятелей» [4]. Далее он отмечает, что «.видя сколь христианство противно заблуждениям язычества, . славяне отлично ненавидели его, и, принимая всякого иноплеменного в сограждане,. исключали одних христиан, брали их корабли в добычу, а священников приносили в жертву идолам» [5].
С. М. Соловьев также указывает на наличие у славян обрядов жертвоприношения: «У русских славян также в обычае че-
ловеческие жертвы, которые у народов были большею частью умилостивительные: при каких-нибудь общественных бедствиях думали, что божество гневается за чьи-нибудь грехи, и потому искали преступника, которого и приносили в умилостивительную жертву; потом приносили обыкновенно в жертву богам пленников, по господствовавшему мнению, что побежденный есть грешник, разгневавший божество» [6].
Культ язычества был настолько силен, что когда Владимир принял христианство и начал крестить Русь, многие убежденные язычники предпочли покинуть место жительства, чем принять новую веру. Встречая ожесточенное сопротивление, христианству требовалась поддержка князя, которая выражалась бы не только в его одобрении, но и в обеспечении защиты церкви от чьих-либо посягательств. С этой целью она добилась получения специальных актов великокняжеской власти, получивших название церковных уставов, первым из которых являлся «Устав князя Владимира». Этим уставом Владимир, помимо прочего, отделил от светского суда суд церковный, определив дела, в том числе и о преступлениях, подведомственные исключительно последнему. В контексте рассматриваемой нами темы интерес представляют вопросы ответственности тех, «. кто молится под овином, или в ро-щеньи, или у воды».
Молитва «под овином, или в рощеньи, или у воды» была отнесена к ведению церкви в целях борьбы с проявлениями язычества. Как указывает С. М. Соловьев, религиозные обряды у славян обычно совершались либо под деревом (преимущественно дубом), либо у воды [7]. Б. А. Рыбаков также упоминает о культе Сварожича (бога огня) под овином, где зажигали огонь для просушки снопов [8]. И коль скоро язычество предполагало в некоторых случаях человеческие жертвы, то они приносились именно в указанных местах. Все эти проявления язычества сохранялись и в христианской Руси [9], чего, естественно, не могла допустить церковь. В то же время церковь, осуждая убийство, не наказывала за его совершение, — это было в компетенции общества: родных убитого, а позже князя. Поэтому в случае обнаружения лица, приносившего в жертву человека, оно, видимо, должно было быть подвергнуто церковному наказанию за язычество и светскому — за убийство.
В то же время светское законодательство, регулируя вопросы ответственности за убийство, никак не отражало возможности его совершения в целях изъятия или использования органов и (или) тканей человека. Так, Русская Правда Краткой редакции устанавливает ответственность в целом за убийство (ст. 1), убийство «в отместку» (ст. 19), убийство в разбое (ст. 20), убийство огнищанина — боярина, старшего дружинника (ст. 21), убийство княжеских слуг и людей, находящихся в зависимости от князя (ст. 22—27) [10]. Русская Правда Пространной редакции в ст. 3, по сути, обобщает нормы об убийстве, содержащиеся в Краткой Правде, в основном подразделяя их по степени открытости лишения жизни [11].
Псковская судная грамота также предусматривает ответственность за убийство («головщина»), хотя и упоминает его в тексте всего три раза. По мнению Ю. Г. Алексеева, это связано с тем, что «... сама же эта тема (об убийстве. — В. С.) как таковая остается вне рамок вечевого законодательства. Это явление можно понять, только допустив, что кодекс законов об убийстве уже существовал и был известен составителям ПСГ» [12].
Упоминают об убийстве и некоторые уставные грамоты. Так, Двинская уставная грамота в ст. 1 предусматривает ответственность за убийство («душегубство») [13]. Белозерская уставная грамота в ст. 10 также содержит состав душегубства [14].
Ответственность за убийство устанавливалась и в судебниках — ст. 8 Судебника 1497 г., ст. 60 Судебника 1550 г. При этом помимо общего состава «душегубства» в судебниках выделяются квалифицированные составы данного преступления — убийство господина, убийство в разбое, убийство путем поджога [15].
На наш взгляд, отсутствие во всех вышеуказанных источниках норм об ответственности за совершение подобных деяний в целях изъятия и использования органов и (или) тканей человека можно объяснить следующим образом. Если таковое изъятие имело место, то оно носило культовый характер, предполагало выполнение каких-либо магических ритуалов, обрядов либо способствовало их совершению. А коль скоро данные обряды и ритуалы в любом их проявлении так или иначе относились к «потворам, чародеянию, волхвованию,
ведьству и зелейничеству» и в связи с этим жестоко преследовались церковью, то и все сопутствующие им деяния подпадали под указанные составы, которые предусматривались вышеназванными церковными уставами.
Кстати, несмотря на то, что язычество в нашей стране достаточно долго существовало параллельно с христианством и было, по сути, приравнено к ереси, такой яростной борьбы с чародеями, волхвами, колдунами, ведьмами и т. п., которая имела место в Европе, на Руси до XVIII в. не велось. По крайней мере, свидетельств такой борьбы, в отличие от Европы, имеется весьма немного. Например, епископ Серапион обращает внимание на существование такой процедуры проверки принадлежности к чародеям, как испытание водой: «утонет — невиновна, а выплывет — ведьма» [16]. М. Ф. Владимирский-Буданов объясняет отсутствие борьбы с чародейством, помимо всего прочего, тем, что «.в этом имеет некоторую долю и практическое здравомыслии русского права» [17].
С укреплением позиций христианства многие языческие обряды, в том числе связанные с использованием различных органов и тканей человека, сошли на нет. По крайней мере, в исторических источниках о совершении убийств в подобных целях применительно к XVII—XVIII вв. не упоминается. Неожиданный всплеск подобных деяний произошел в XIX — нач. XX вв. В первую очередь, это связано с появлением и распространением различных «изуверских» сект.
Герман Штрак, со ссылкой на различные источники, говорит, что «. некоторые хлысты употребляют мясо и кровь новорожденного, а именно первого мальчика, рожденного избранной в “Богородицу” “святой девой” после экстатически-непристойного празднества, следующего за ее избранием. Если от такой “Богородицы” родится девочка, то она в свою очередь предназначается в “непорочные девы”, но если родится мальчик, “Христосик”, то в восьмой день после рождения он приносился в жертву. Из сердца и крови, смешанных с мукой и медом, приготовлялся хлеб для причастия, и это называлось “причаститься кровью агнца”» [18]. Чуть дальше он же воспроизводит утверждение Гакстгаузена о другом способе, каким скопцы и хлысты добывают нужное им для своего причастия: «У 15летней девушки, которую к этому склоняют
всевозможными обещаниями, отрезают левую грудь; девушка сидит в это время в ванне с теплой водой. Отрезанная грудь разрезается на блюде на мелкие куски, которые съедаются присутствующими членами общины. После этого ванна с девушкой ставится на близ стоящий алтарь, и вся община дико пляшет вокруг нее и поет...» [19].
Для борьбы с подобными сектами в Уложение о наказаниях уголовных и исправительных была включена ст. 212, которая предусматривала ответственность за принадлежность лица к изуверским сектам, поскольку законодатель вполне обоснованно предполагал, что вступление в такого рода религиозное объединение влечет за собой, как правило, и приобщение к изуверской деятельности. К числу изуверских сект относились не все секты, существовавшие на тот момент в России, а лишь те, которые проповедовали посягательства на свою жизнь или жизнь других лиц (человеческие жертвоприношения, ритуальные убийства и т. п.), членовредительство, иные явно безнравственные действия. Практически в период действия Уложения изуверскими были только секта скопцов и некоторые группы беспоповцев-раскольников [20]. Часть вторая данной статьи определяла, что в случае совершения убийства или покушения на убийства по сектантским убеждениям виновные подвергались наказаниям, предусмотренным за убийство с заранее обдуманным умыслом или за покушение на него.
Можно также сказать, что в силу особо фанатичного характера секты скопцов все преступления, совершаемые членами данной секты (скопчество), подвергались самостоятельному анализу и выделялись «отдельной строкой» в группе религиозных преступлений. Так, Е. Н. Тарновский приводит данные, что в период с 1885 г. по 1894 г. в России за скопчество было осуждено 295 человек, причем 158 из них — в Пермской и Самарской губерниях. Стоит отметить более чем суровое отношение судей к виновным: в 1890—94 гг. 100 % подсудимых (104 человека) были осуждены к ссылке на каторжные работы и на поселение в Сибирь [21].
В этот же период происходит обострение так называемого «еврейского вопроса». Помимо всех прочих заблуждений, евреев обвиняли в использовании крови при приготовлении различных блюд и отправлении культовых мероприятий. Апофеозом можно
считать «дело Бейлиса». Вкратце суть дела такова: 39-летний Менахиль Мендель Тавь-ев Бейлис обвинялся в том, что в марте 1911 г. в Киеве он зверски убил А. Ющин-ского, нанеся ему 47 колотых ран, чтобы «выточить» христианскую кровь для изготовления мацы к еврейской Пасхе.
Стоит отметить, что процесс по данному делу приобрел характер политического, многие радикально настроенные националистические общества России пытались использовать его в своих целях, чтобы оправдать возможные «еврейские погромы». В конечном итоге, несмотря на большое давление со стороны, присяжные заседатели оправдали (6 голосов «за» против 6 голосов «против») Бейлиса, указав, что совершение им данного убийства не доказано. Не берясь оценивать этот процесс с точки зрения его соответствия нормам действующего тогда уголовно-процессуального законодательства, мы хотим обратить внимание на следующее.
Дело Бейлиса было не единственным в своем роде. Так, в ходе самого этого процесса его участники (в основном со стороны обвинения) ссылались на материалы некоторых других таких же дел, имевших место в середине XIX в., в частности, на саратовское дело 1853 г. (убийство в Саратове в 1853 г. двух мальчиков, Маслова и Шерсто-битова, сопровождалось их обрезанием, за что (изобличенные) евреи были осуждены в каторжные работы) и на Велижское дело 1823 г. (обвинение группы евреев в убийстве русского мальчика в религиозных целях доказано не было. — В. С.) [22]. Так же часто упоминается об убийстве младенца Гавриила, замученного в 1690 г. в деревне Зверка Гродненской губернии и впоследствии канонизированного Русской Православной Церковью к лику Святых. «В ритуальности этого убийства не было сомнений: как отмечалось на процессе Бейлиса, на мощах ребенка, сохранявшихся в церкви города Слуцка, были видны многочисленные порезы, свидетельствовавшие о главном признаке таких преступлений, зарегистрированных во всей Европе на протяжении многих столетий — обескровливании жертвы, выточении из нее всей крови для ритуальных целей, наличие которых также было многократно доказано. Обескровливание в значительной степени способствовало тому, что тело ребенка сохранялось в «нетленном» состоянии, хотя одним этим факт
сохранения мощей до наших дней объяснен, разумеется, быть не может. Убийцы были найдены польскими властями и подвергнуты заслуженной ими жестокой казни» [23].
Также в литературе встречаются описания иных подобных процессов, не упоминавшихся в ходе «дела Бейлиса», но, тем не менее, имевших место в Российской империи. Например, «дело Сары Модебадзе», рассматривавшееся 5—12 марта 1879 г. в Кутаисском окружном суде. Обстоятельства дел таковы: Сара Модебадзе — 5-летняя девочка-инвалид, жившая в грузинском селении Первиси — исчезла 4 апреля 1878 г. Вскоре ее тело было найдено в окрестностях, и «первое предположение, наиболее в данных обстоятельствах естественное, состояло в том, что ребенок случайно заблудился в тумане и, не найдя дороги домой, ночью замерз» [24]. Однако почти сразу же возникло предположение о том, что девочка была на самом деле похищена и намеренно умерщвлена. В качестве обвиняемых была привлечена группа евреев, живших в близлежащем местечке Сачхеры, которым было вменено убийство на ритуальной почве. Но, как отмечает В. Володарский, «по сравнению с делом Бейлиса, дело Сары Модебадзе имело некоторые особенности, прежде всего — тщательность подготовки обвинительной власти к процессу была не в пример более низкой» [25]. В итоге защита, проведенная известным русским адвокатом П. А. Александровым, сумела опровергнуть доводы стороны обвинения и добиться оправдания подсудимых.
Кстати, еще в 1844 г. по распоряжению министра внутренних дел графа Перовского была опубликована работа «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их», авторство которой приписывается В. И. Далю, однако предназначалась она для немногих представителей высшей государственной власти и была напечатана всего в 10 экземплярах. Только в 1913 г. (в год суда над Бейлисом) этот труд был переиздан под заглавием «Записка о ритуальных убийствах», став, таким образом, впервые известным более широкому читателю [26]. Видимо, данный труд можно считать первым опытом в изучении преступности, сопряженной с использованием органов и (или) тканей человека.
Наконец, подобные процессы имели место в других европейских странах. Так, в
ходе процесса по делу Бейлиса были упомянуты следующие дела: Дамасское (1840 г.), Тиса-Эсларское (1882 г.; Венгрия), Кониц-кое (1900 г.; Западная Пруссия), а также о двух убийствах в Богемии (1898 г. и 1899 г.) [27]. Сведения о них можно найти и в иных источниках [28].
Таким образом, можно констатировать, что, несмотря на то, что Бейлис и некоторые другие обвиняемые в «еврейских процессах» были оправданы, в народе существовало представление о том, что в еврейской среде совершаются убийства с целью получить кровь или иные ткани (органы) потерпевших. Власть не могла не реагировать на подобные убеждения, и потому каждый раз, начиная расследование подобных дел, органы следствия и суда, по сути, рассматривали дела о преступлениях, мотивами которых было использование органов и тканей потерпевшего.
Наконец, на этом этапе можно обнаружить и иные проявления суеверий, наделявших отдельные органы и ткани человеческого тела мистической силой и приводящих к убийству. Кости и внутренние органы, в ряде случаев могли служить целебным средством или орудием порчи. Труп и его части являлись талисманами. Герман Штрак со ссылкой на Шиффера приводит пример, что «.в Польше, особенно в Украине, существует следующее поверье: “Первая попавшаяся жила из трупа, высушенная и зажженная, делает вора невидимым. Рука трупа пятилетнего ребенка открывает все замки”» [29].
Человеческий жир мог служить главным компонентом для создания так называемой «воровской свечи». Свеча использовалась ворами при совершении ими краж и по преданию должна была навевать глубокий сон на потерпевшего. Этим же целям могли служить отрубленные части человеческого тела, а также зубы покойника, которые необходимо было положить на спящего потерпевшего. В целях получения данных компонентов зачастую совершались убийства.
Так, 19 апреля 1869 г. в Вуйковичском лесу Владимир-Волынского уезда было найдено мертвое тело крестьянского мальчика Афанасия Буталея, с обрезанной и снятой с живота кожей. При расследовании данного преступления было установлено, что убийство мальчика было совершено местным крестьянином Кириллом Джусом с целью изготовления из его жира воровской
свечи для совершения безнаказанных краж [30]. В 1881 г. два парня 18—19 лет убили для той же цели крестьянина в Чембарском уезде Пензенской губернии. В 1887 г. Ефим Землянин в Белгородском уезде, Курской губернии, задушил девушку в лесу и приготовил из ее жира свечу; до того он и двое его товарищей три раза покушались на такое же преступление, но неудачно. Убийца был обнаружен только семь месяцев спустя; по подозрению в воровстве у него был сделан обыск, и найден узел с вареным мясом; платок, в котором оно было завернуто, принадлежал убитой девушке. В 1896 г. двое крестьян Коротоякского уезда, Воронежской губернии, убили двенадцатилетнего мальчика, чтобы вылить свечу из его жира [31].
2. Использование органов и (или) тканей человека, полученных в результате убийства, в качестве пищи.
Несмотря на то, что упоминания о бытовом каннибализме древних племен и слаборазвитых народов, который обычно имеет место в ситуациях голода, достаточно часто встречаются в литературе, достоверных свидетельств проявления его в истории развития дореволюционной России нам обнаружить не удалось. Гораздо больше фактов существования этого явления можно найти в период развития советского государства.
Так, уже в начале 20-х гг. XX в. в различных регионах страны имел место голод, вызванный отчасти гражданской войной, отчасти природными явлениями, но в основном, политикой коллективизации и депортации. Поволжье, Кубань, Украина, Северный Кавказ, Кузбасс, Назино (Томская область) — это далеко не полный перечень регионов страны, пострадавших от голода. Как отмечается в литературе, «недоедание (скрытая, латентная форма голода) охватило всю территорию СССР. Даже в относительно благополучных районах главными продуктами питания были картошка и низкокачественный хлеб, да и то в недостаточных количествах, не обеспечивающих физиологического минимума потребления» [32]. Все это приводило к тому, что люди ели все, что хоть как-то годилось в пищу, стали встречаться случаи трупоедства и каннибализма (убийства в целях употребления частей тела потерпевшего в пищу), о которых становилось известно органам ГПУ и высшему руководству страны. Так, в докладной записке заместителя секретаря
Александровского райкома Власова в На-рымский окружком партии о событиях на острове (р. Назино) указывается, что «.за этот период (18—25 мая 1933 г. — прим. автора) выявлено до десяти случаев людоедства» [33]. Подобные сведения содержатся и в докладной записке начальника каравана Колубаева коменданту Томской пересыльной комендатуры СибЛАГа ОГПУ Кузнецову о событиях на том же острове: «Люди пошли на преступление, начали есть мертвых людей» [34]. Наконец, в докладной записке врачебного персонала комендатуры о случаях людоедства на Назинском острове говорилось, что «.за время пребывания на острове против д. Назино. обнаружено было людоедство. 12 трупов с вырезанными мягкими частями, с вынутыми внутренностями (легкие, печень). Приведенные самими же заключенными виновные — группа из 3-х человек упорно отрицала свою вину и была направлена к начальнику конвоя. Все они конвоем отпущены. Вторая группа, выявленная самим конвоем, была допрошена комендантом и находится под арестом. Эта группа созналась в своем преступлении. Все они в молодом возрасте от 20 до 25 лет.» [35].
Но поскольку ответственности за непосредственно людоедство в СССР не предусматривалось, а сами такие явления могли нанести ущерб благополучному имиджу «первого государства рабочих и крестьян», они не подлежали огласке. Например, в протоколе совещания комиссии СибЛАГа с работниками Александровской комендатуры о событиях на острове и размещении трудпоселенцев на других участках, несмотря на информацию, поступавшую в докладных записках, было сформулировано решение «констатировать, что слухи о случаях людоедства, упорно распространенные самими деклассированными, не получили достаточного подтверждения, имеют своей целью создание определенных политических прецедентов и довольно ловко обставлены рядом условий, долженствующих доказать их действительность.» [36].
В связи с этим вопросы привлечения к ответственности за совершение подобного рода деяний предписывалось решать во внесудебном порядке силами органов ГПУ. Например, письмом НКЮ № 175-К (1933 г.) было разъяснено, что поскольку «существующим уголовным законодательством не предусмотрено наказание для лиц, винов-
ных в людоедстве, поэтому все дела обвинения в людоедстве должны быть немедленно переданы местным органам О ГПУ. Если людоедству предшествовало убийство,. эти дела также должны быть изъяты из судов и следственных органов системы Наркомюста и переданы на рассмотрение коллегии ОГПУ в Москве» [37]. Также, 15 июля 1933 г., Политбюро приняло решение о предоставлении тройке ПП ОГПУ под личным председательством Полномочного представителя ОГПУ по Западной Сибири права «применения высшей меры социальной защиты в отношении бандитских элементов, терроризирующих местное население и уже осевших трудпоселенцев» [38], в результате чего «с мая по октябрь 1933 г. к судебной ответственности по Александро-Ваховской комендатуре было привлечено 84 чел., из них к высшей мере наказания — 34 чел., в том числе — 11 “за людоедство”» [39].
Массовый голод имел место и в годы Великой Отечественной войны, особенно в Ленинграде. Так, «26 декабря 1941 года начальник Управления НКВД ЛО комиссар государственной безопасности III ранга П. Н. Курбаткин направил на имя А. А. Жданова справку об увеличении смертности и появлении в Ленинграде новых видов преступности. В ней впервые сообщалось о случаях каннибализма, которых на момент составления справки насчитывалось уже 25. И число их продолжало стремительно нарастать. Через два месяца военный прокурор города А. И. Панфиленко составил специальную докладную записку на имя секретаря горкома партии А. А. Кузнецова, целиком посвященную новому виду преступлений. В ней сообщалось, что за январь было зарегистрировано 366 случаев, а за первую половину февраля 494 случая людоедства» [40]. Когда были зарегистрированы первые случаи, прокуратура и трибуналы не знали, как их квалифицировать. Но уже в феврале 1942 г. после ряда совещаний было решено все убийства «с целью поедания мяса убитых, в силу их особой опасности, квалифицировать как бандитизм (ст. 16-59-3 УК РСФСР)». «Однако в отчетах подобные случаи выделялись из общей массы и шифровались под рубрикой “бандитизм (особая категория)”. Термин “каннибализм” в документах, даже совершенно секретных, не употреблялся» [41].
А. И. Панфиленко указывает, что с декабря 1941 г. до середины февраля 1942 г.
за каннибализм и трупоедство к уголовной ответственности было привлечено 886 человек [42]. По подсчетам профессора Петербургской академии МВД России В. А. Иванова с октября 1941 г. по декабрь 1942 г. за подобные преступления в городе и области было арестовано всего 1979 человек [43]. До середины 1943 г. по ст. 16-59-3 УК (особая категория) было осуждено 1700 человек. Из них 364 человека получили высшую меру, 1336 человек были приговорены к различным срокам лишения свободы [44].
В некоторых районах страны голод продолжался и в первые послевоенные годы, например, в Полтавской области (1945—47 гг.). «24 марта 1947 г. начальник управления внутренних дел Полтавской области М. Я. Приходченко обратился в министерство внутренних дел УССР с просьбой разъяснить порядок рассмотрения дел относительно лиц, обвиняющихся в людоедстве. Поскольку факты таких преступлений считались крайне нежелательными для огласки, было принято решение дела о каннибализме рассматривать внесудовым порядком через особое совещание при МВД СССР» [45].
Подводя итог проведенного исследования, можно констатировать, что в том или ином виде убийство в целях использования органов и тканей человека имело место на всем протяжении истории развития российского государства. К моменту создания уголовного кодекса РФ был накоплен значительный опыт, позволяющий говорить о том, что данный вид убийства является достаточно распространенным, представляет повышенную общественную опасность и заслуживает самостоятельного уголовно-правового регулирования.
1. Антонян Ю. М. Отрицание цивилизации: каннибализм, инцест, детоубийство, тоталитаризм. М., 2003. С. 13.
2. Там же.
3. Георгиевский Э. В. Истоки происхождения уголовного права в архаических обществах. Иркутск, 2006. С. 77-79.
4. Карамзин Н. М. История государства Российского. В 6 кн. М., 1993. Т. 1. С. 86.
5. Там же. С. 88-89.
6. Соловьев С. М. Сочинения. В 18 кн. М., 1993. Кн. 1: История России с древнейших времен. Т. 1. С. 75-76.
7. Там же. С. 75.
8. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981. С. 34.
9. Соловьев С. М. Указ. соч. С. 239-240.
10. Российское законодательство Х—ХХ веков. Т. 1. С. 47-48.
11. Георгиевский Э. В. История уголовного права России : курс лекций. Иркутск, 2004. С. 32.
12. Цит. по: Георгиевский Э. В. История уголовного права России. С. 39.
13. Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 2. С. 181.
14. Там же. С. 194.
15. Бородин С. В. Преступления против жизни. М., 1999. С. 19.
16. Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 2, т. 4. С. 694.
17. Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Ростов н/Д., 1995. С. 341.
18. Штрак Г. Кровь в верованиях и суевериях человечества [Электронный ресурс]. СПб., 1911. URL: http://ldn-knigi.lib.ru.
19. Там же.
20. Российское законодательство X—XX веков. Т. 6. С. 340. (На наш взгляд, к этой же группе может быть отнесена и секта «хлыстов», также известная своими членовредительскими ритуалами)
21. Тарновский Е. Н. Религиозные преступления в России // Вестн. права. 1899. № 4. С. 8, 11.
22. Дело Бейлиса. Стенографический отчет. Киев,
1913 [Электронный ресурс]. URL: http://ldn-
knigi.lib.ru; Ланин П. Александр Мень и дело Бейлиса [Электронный ресурс]. URL: http://users.kaluga.ru.
23. Ланин П. Указ. соч.
24. Володарский В. Дело Бейлиса: сенсация, но не новость своего времени [Электронный ресурс]. URL: http://www. advocat-volodarsky.kiev.ua
25. Там же.
26. Ланин П. Указ. соч.
27. Дело Бейлиса. Стенографический отчет ...
28. Штрак Г. Указ. соч.; Ланин П. Указ. соч.
29. Штрак Г. Указ. соч.
30. Цит. по: Георгиевский Э. В. Обрядовые (ритуальные) преступления русских крестьян / / Сиб. юрид. вестн. 2006. № 2. С. 69.
31. Штрак Г. Указ. соч.
32. Харькова Т. Вспоминая о голодоморе. Как это было [Электронный ресурс]. URL: http://www.demo-scope.ru
33. Красильников С. А. Высылка 1933 г. Анатомия Назинской трагедии [Электронный ресурс]. URL: http://www. auditorium.ru
34. Там же.
35. Красильников С. А. Указ. соч.
36. Там же.
37. иКЬ: http://www.demoscope.ru
38. Красильников С. А. Указ. соч.
39. Там же.
40. Дзенискевич А. Бандитизм особой категории [Электронный ресурс] // Город. 2003. № 3. иКЬ: http://soyuzssr. narod.ru.
41. Там же.
42. Там же.
43. Там же.
44. Там же.
45. Ермак О. П. Трагическая страница истории Полтавщины: голод 1946-1947 годов [Электронный ресурс]. иКЬ: http://poltava-repres.narod.ru.
ПРИМЕЧАНИЕ
1 Более того, отдельные проявления таких верований можно встретить и в настоящее время, причем не только у слабо развитых народов, но и в весьма цивилизованных современных государствах, в том числе и в России.
Murder for Spare Parts and (or) Tissues of Victim: Historical and Law Research
© Smirnov V., 2011
In the present article the retrospective analysis of liability for a murder committed for spare parts and (or) tissues of victim is carried out. Based on the study of historical data attempt to prove existence of such crimes at all stages of development of the state is undertaken, as well as to assess the reaction of the State on their performance,
Key words: criminal Law; history of criminal law; mental element of crime; motive and purpose of the crime; crimes against persons, crimes against life, murder with aggravating circumstances; target killings, murder for spare parts and (or) tissues of victim.
