CC BY
247
Масако Омори (Токио, Япония)
ТВОРЧЕСТВО М.А. БУЛГАКОВА В СОВЕТСКОМ КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ 1930-Х ГГ.: образ А.С. Пушкина и мотив бессмертия художника
Статья посвящена влиянию советской культуры на формирование образа
А.С. Пушкина в пьесе М.А. Булгакова «Александр Пушкин»; тем самым анализируется тема бессмертия художника в драматургии писателя 1930-х гг. Доказывается, что Булгаков использовал в пьесе образ памятника Пушкину, являющийся символом одного из самых крупных юбилеев в советской культуре - пушкинского юбилея 1937 г. В своих произведениях этого периода Булгаков упоминает памятники художникам, чтобы показать их действительное бессмертие. Автор статьи приходит к выводу, что драматург стремился изобразить Пушкина как бессмертного художника в цикличном мифологическом сюжете, а также в иерархической структуре системы персонажей, которая соотносится с советской культурой 1930х гг.
Ключевые слова: Михаил Булгаков; Александр Пушкин; советская культура; памятник Пушкину.
Настоящая статья посвящается влиянию советской культуры на формирование образа А.С. Пушкина в пьесе М.А. Булгакова «Александр Пушкин» (1934-1935). Нами будет затронута тема бессмертия художника в драматургии писателя 1930-х гг. В булгаковедении уже не раз рассматривались традиции русской литературы XIX в. в творчестве писателя, причем часто отмечалось влияние произведений Пушкина1. Однако вопрос об образе Пушкина в творчестве Булгакова в контексте советской культуры 1930-х гг. остается малоизученным.
Булгаков написал пьесу «Александр Пушкин» (1934-1935) о последних днях поэта для театра им. Вахтангова и МХАТа, но при его жизни пьеса не ставилась и не публиковалась.
Можно предположить, что Булгаков написал пьесу к одному из самых крупных юбилеев в советской культуре - пушкинскому юбилею 1937 г., к столетию со дня смерти поэта. Мы можем узнать об этом из дневника третьей жены драматурга Елены Сергеевны. 7 февраля 1937 г. она пишет: «Сейчас наступили те самые дни “Пушкинского юбилея”, как я ждала их когда-то. А теперь “Пушкин” зарезан, и мы - у разбитого корыта»2. Дело в том, что после того, как сняли из репертуара пьесу «Мольер (Кабала святош)» из-за статьи «Внешний блеск и фальшивое содержание» в «Правде» от 9 марта 1936 г., прекратились и начавшиеся репетиции пьесы «Александр Пушкин» в театре Вахтангова. Поэтому Елена Сергеевна выражает сожаление, что после снятия «Мольера» надежда на постановку рухнула. Современник Булгакова В. Вилинкин в своих воспоминаниях также отмечает, что пьеса «Александр Пушкин» была рассчитана на постановку во МХАТе к столетию со дня смерти Пушкина3. И когда Булгаков предложил
известному пушкинисту В. Вересаеву совместно писать пьесу о Пушкине, драматург, вероятно, нуждался в авторитете Вересаева для постановки пьесы о поэте именно к пушкинскому юбилею.
В пьесе нет роли Пушкина (как сценического персонажа), поэтому булгаковеды размышляют об отсутствии главного героя. Так, в статье Б. Гаспарова показывается, что «само отсутствие <...> главного героя придает действию мистический оттенок»4. О. Есипова в своей статье пишет: «Отсутствие Пушкина в драме - это иной уровень его духовной жизни. <...> Это безмерность его одиночества. Драматург конструирует образ Пушкина в иной, не бытовой реальности. <...> “Перенесение” Пушкина из сферы реальности быта в бездонную реальность бытия - обозначение масштаба его существования»5. А. Гозенпуд, споря с Есиповой, выдвигает мысль, что «все же поэт в пьесе, как и в жизни, живой человек, а не олицетворение “бездонной реальности”»6. Попробуем выяснить, как Булгаков создал пьесу «Александр Пушкин» под влиянием образа поэта в советской культуре 1920 - 1930-х гг.
Сначала рассмотрим, какие пьесы о Пушкине были написаны в 1920х гг. В пьесах В. Каменского «Пушкин и Дантес» (1924) и Н. Лернера «Пушкин и Николай I» (1927) трагедия затравленного светской чернью гения подменялась темой обманутого мужа, узнающего об измене жены. В пьесе Лернера герой произносил, обращаясь к жене: «Какое у тебя лживое и бесчестное лицо. Ты все время мне лгала, лгала. Я все больше узнаю правду о тебе. Так вот перед кем я много раз унижал свой гордый ум». А в пьесе Лернера император вместе с Бенкендорфом сочиняет текст оскорбительного «диплома» на звание коадьютора ордена рогоносцев, провоцируя дуэль. В этой пьесе Николай I - прямой убийца поэта7.
Булгаков наверняка возмущался ролью Пушкина в названных пьесах 1920-х гг. и решил писать драму о Пушкине без Пушкина - «иначе будет вульгарно», как записала в дневнике Елена Сергеевна8. В пьесе «без Пушкина» драматург сосредоточился на изображении его последних дней, при этом причину смерти поэта Булгаков видит в поведении не его жены Натальи, но его врагов и светского общества. Писатель хотел показать, что даже если Пушкин отсутствует на сцене, его судьба и гибель определяются действиями врагов.
Замысел пьесы «без Пушкина» показался современникам интересным. В девятом номере за 1935 г. журнала «Театральная декада» сообщается:
«М.А. Булгаков и В.В. Вересаев пишут пьесу о Пушкине. Материалом служат последние дни его жизни смерть и похороны. В качестве действующих лиц выведены жена Пушкина, ее сестра, Дантес Геккерен, император Николай, Бенкендорф, Дубельт, Жуковский, Кукольник, Бенедиктов и др.
Сам Пушкин все время остается за сценой. Пушкиным все насыщено, но перед зрителем он не появляется.
Авторы полагают, что нет такого актера, который смог бы достойно
сыграть Пушкина, и нет такого автора, который имел бы право позволить себе
вкладывать свои слова в уста Пушкина»9.
Булгаков понимал, что невозможно и даже недостойно представить на сцене «живого», т.е. сыгранного каким-то актером Пушкина. Он хотел, чтобы образ Пушкина в пьесе не стал вульгарным.
А. Гозенпуд отмечает, что Булгакову были известна более ранняя пьеса
В.Ф. Боцяновского «Натали Пушкина (Жрица солнца)» (1912) в которой поэт молча, на одно мгновение появляется на сцене во время бала10. Бо-цяновский - критик, журналист, драматург, среди его пьес имеется одноактный «Суд Пилата» (1906) (в этой пьесе также отсутствует Христос), автор книги о В. Вересаеве (1904) и многочисленных статей о Пушкине и обстоятельствах роковой дуэли. Такие факты делают предположение о знакомстве Булгакова с пьесами Боцяновского правдоподобным11.
Кстати говоря, в 1937 г. Боцяновский пишет пьесу «Погиб поэт», в которой Пушкин как действующее лицо тоже отсутствует: он не появляется на сцене вовсе. Пьеса охватывает тот же период и стремится конкретизировать образ Пушкина и окружавшую его среду в дни, предшествовавшие его гибели. В 1937 г. критик М. Янковский, высоко оценивая пьесу Боця-новского, пишет, что «подобный прием (речь идет об отсутствии Пушкина в пьесе - О.М.) всегда бывает опасен, поскольку зритель неминуемо будет ждать появления на сцене главного и единственного героя. В основе этого приема у В. Боцяновского лежит очевидное желание обойти непосильную для любого театра задачу показать на сцене “живого Пушкина”. Но, вместе с тем, нужно признать, что В. Боцяновский не просто обходит трудности, а и преодолевает их с большим мастерством. Несмотря на то, что поэта нет на сцене, его образ все время соприсутствует»12.
Нам пока неизвестно, существует ли прямая связь между пьесами Булгакова и Боцяновского, но уже можно сказать, что в 1930-е гг. пьесу о Пушкине без Пушкина создал не только Булгаков.
В отличие от первого послереволюционного периода, с манифестом футуристов, требовавшим «выбросить Толстого, Достоевского, Пушкина с парохода современности», в советской культуре 1930-х гг. Пушкин реабилитировался как великий поэт. Вообще советская культура этого времени характеризуется во всех аспектах «великим отступлением» от революционных ценностей, которое отметил социолог Н. Тимашев13. И Боцяновский, и Булгаков создавали произведения именно в такой социально-культурной ситуации. Правда, для Булгакова Пушкин много значил в течение всей жизни писателя. С детства Булгаков любил Пушкина. Вспоминая о том, что он в дестве терпеть не мог стихов, писатель тут же оговаривался: «Не о Пушкине говорю, Пушкин - не стихи». И в 1920 г.. работая во Владикавказе, он выступал с докладом на диспуте о Пушкине. В автобиографической повести «Записках на манжетах» (1922-1923), в пятой главе «Камер-юнкер Пушкин» писатель изображает разгоревшийся тогда спор вокруг наследия Пушкина. В повести главный герой выступил против оппонента, который «предложил в заключение Пушкина выкинуть
в печку»14. И, как описано в повести, Булгаков, защищая на диспуте поэта, действительно говорил о великом значении Пушкина для развития русского общества, о революционности его духа, о связях его с декабристами, о новаторстве его как стихотворца и как великого гуманиста.
В этом смысле мы можем согласиться с мнением А. Смелянского о том, что для Булгакова «живой Пушкин на сцене, вероятно, такое же кощунство, как и Христос, сыгранный актером»15. Здесь уместно отметить следующее: М. Петровский предполагает, что замысел пьесы о Пушкине без Пушкина мог возникнуть у Булгакова под впечатлением пьесы Константина Романова «Царь Иудейский». Она была сыграна в Киеве в октябре 1918 г. Булгаков мог быть зрителем спектакля, повествовавшего о «последних днях» Христа без Христа16.
Однако нельзя считать, что в пьесе Булгакова вообще отсуствует Пушкин. Он появляется за сценой, только остается неподвижным в памяти зрителей. Например, во втором действии пьесы о присутствии Пушкина за сценой Николай I спрашивает Жуковского:
«Николай I. Василий Андреевич, скажи, я плохо вижу отсюда, кто этот черный, стоит у колонны?
Жуковский всматривается. Подавлен.
Может быть, ты сумеешь объяснить ему, что это неприлично?
Жуковский вздыхает»17.
Кроме этой сцены, другие действующие лица упоминают о Пушкине, стоящем в той же позе. Например, в первом действии презирающий поэта Долгоруков сообщает Богомазову, что «он стоит у колонны в каком-то канальском фрачишке, волосы всклокоченные, а глаза горят, как у волка...»18 В третьем действии Жуковский говорит сестре Наталии Гончаровой о Пушкине: «Я сгорел со стыда! Извольте видеть, стоит у колонны во фраке и в черных портках!...» Таким образом, в пьесе все же показывается неподвижный образ Пушкина. В третьем действии после дуэли раненого Пушкина вносят в кабинет, ремарка гласит: «Группа людей в сумерках пронесла кого-то в глубь кабинета»19.
Здесь следует упомянуть, что когда в 1943 г., уже после смерти драматурга, спектакль «Последние дни» (это второе название пьесы «Александр Пушкин» - О.М.) поставили во МХАТе, сам Пушкин фигурировал за сценой, а спектакль завершался проекцией на театральный задник силуэта памятника поэту.
«Образ чугунного человека, безразлично смотрящего на бульвар, - самый простой и безусловный знак отечественной славы. <...> Чугунный человек, чуть наклонив голову, смотрел в зрительный зал. Удержаться от соблазна и оставить образ поэта только в сердце и памяти зрителей создатели мхатовского спектакля тогда не решились»20.
По нашему мнению, в этой постановке силуэт памятника появился не случайно. У современнков драматурга, которые раньше пытались ставить его пьесу к юбилею Пушкина, была идея о сопоставлении Пушкина и его памятника. И в сознании Булгакова в период работы над пьесой должен был мелькнуть образ неподвижно стоящего памятника Пушкину.
Ю. Молок, сравнивая в своей книге «Пушкин в 1937 году» период 1920х и 1930-х гг. в аспекте восприятия поэта, поясняет: в 1920-е гг., «годы не Пушкина и не памятников, сам монумент как будто вынесен за скобки -как в знаменитом романе И. Ильфа и Е. Петрова “Двенадцать стульев”, для героев которого памятник Пушкину существовал как адрес на карте Москвы»21. Ср. с соответствующей цитатой из «Двенадцати стульев»: «Но жизнь весны кончилась - в люди ее не пускали. А ей так хотелось к памятнику Пушкина, где уже прогуливались молодые люди в пестреньких кепках, брюках-дудочках, галстуках “собачья радость”, ботиночках “джим-ми”»22. А в 1930-х гг. все меняется:
«Памятник непременно фигурировал и на открытках старой Москвы, и на праздничных страницах советских иллюстрированных журналов - то с воткнутыми в него красными флажками, то с воздужными шариками на первомайских праздниках. Он фигрурировал как часть перестраивающейся улицы Горького в фотоальбомах “От Москвы купеческой к Москве социалистической” (1932) и “Москва реконструируется” (1939). Фотография не только документировала реальность, но и фиксировала инсценировку открытия новых пушкинских памятников. В Ленинграде - закладку нового монумента, в Москве - открытие старого монумента с новой надписью»23.
Таким образом, можно утверждать, что Пушкин в пьесе Булгакова нигде не представлен как «живой человек» или «мистический» человек. Как справедливо отмечает булгаковед Е.А. Яблоков, Пушкин в произведениях Булгакова является «культурным героем»24. Думается, образ Пушкина в пьесе подходит именно под этот определение.
Булгаков в других своих произведениях упоминает памятник Пушкину в Москве. Например, уже в фельетоне «Похождения Чичикова» (1922) герой-мошенник Чичиков, приехавший в Москву эпохи НЭПа, решил заняться внешней торговлей и снял в аренду «Пампуш на Твербуле»25. Потом оказывается, что «никакого предприятия там нету. Это он (Чичиков - О.М.) адрес памятника Пушкину указал (т.е. Памятник Пушкина на Тверском бульваре - О.М )»26. Обратим внимание на то, что в этом фельетоне, написанном в начале 1920-х гг., у Булгакова, как у Ильфа и Петрова памятник Пушкину существовал в качестве московского адреса.
Однако в 1930-х гг. все меняется: работая над пьесой «Александр Пушкин», Булгаков параллельно изображает памятник Пушкину и в романе «Мастер и Маргарита». Речь идет о сцене, где бездарный поэт Рюхин глядит на металлического человека и думает о бессмертии поэта:
«Рюхин поднял голову и увидел, что он давно уже в Москве и, более того, что над Москвой рассвет, что облако подсвечено золотом, что грузовик его стоит, застрявши в колонне других машин у поворота на бульвар, и что близенько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар.
Какие-то странные мысли хлынули в голову заболевшему поэту. “Вот
пример настоящей удачливости... - тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека. - Какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: “Буря мглою...”? Не понимаю! Повезло, повезло! - вдруг ядовито заключил Рюхин и почувствовал, что грузовик под ним шевельнулся. - Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие...»27.
Следует отметить, что в произведениях Булгакова «чугунный» или «бронзовый» памятник является символом бессмертного героя. В повести о Мольере «Жизнь господина де Мольера» (1933) описывается памятник драматургу, приобщающемуся к «действительному бессмертию»:
«Тот, кто правил землей, считал бессмертным себя, но в этом, я полагаю, ошибался. Он был смертен, как и все, а следовательно - слеп. Не будь он слепым, он <...> возможно, пожелал бы приобщаться к действительному бессмертию.
Он увидел бы в том месте теперешнего Парижа, где под острым углом сходятся улицы Ришелье, Терезы и Мольера, неподвижно сидящего между колоннами человека. Ниже этого человека - две светлого мрамора женщины со свитками в руках. Еще ниже их - львиные головы, а под ними - высохшая чаша фонтана.
Вот он - лукавый и обольстительный галл, королевский комедиант и драматург! Вот он - в бронзовом парике и с бронзовыми бантами на башмаках! Вот он - король французской драматургии!»28.
В произведениях Булгакова имеют большое значение отсылки к памятнику художнику, который служит символом его бессмертия. Такую же функцию выполняли советские монументы. Тем более что в христианских представлениях поклонение памятникам - это языческий обряд, а в советской антирелигиозной культуре оно считалось уместным. Как говорилось выше, памятник поэту был символом пушкинского юбилея в советской культуре 1930-х гг. Булгаков, развивая мотив памятника, стремился изобразить Пушкина как бессмертного художника. Отметим, что у Пушкина есть известное стихотворение о памятнике и вечности великого поэта:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру - душа в заветной лире Мой прах переживет и тленья убежит -И славен буду я, доколь в подлунном мире Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой Тунгус, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно И не оспоривай глупца29.
Думается, что во время работы над пьесой «Александр Пушкин» и романом «Мастер и Маргарита» Булгаков не раз вспоминал об этом стихотворении. Ведь еще в «Записках на манжетах», в главе, где описывается диспут о Пушкине, писатель цитирует строку именно из него: «Клевету приемли равнодушно»30. Возможно, «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» - любимые стихи Булгакова. Тогда возникает вопрос: каким образом Булгаков воплотил в тексте пьесы идею бессмертия?
Важно, что драматург использует мотивы «круга» и «снежных вихрей» из стихотворения Пушкина «Зимний вечер». В пьесе несколько раз звучат первые строки из стихов Пушкина в устах часового мастера и шпиона Биткова: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя... то, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя...». Эта фраза проходит лейтмотивом через весь текст пьесы. Булгаковед Н. Натов справедливо отмечает, что этот лейтмотив символизирует бессмертие поэта31. (Попутно добавим, что в процитированных выше словах Рюхина из «Мастера и Маргариты» упоминается начало стихотворения «Буря мглою...», поэтому и здесь можно угадать намерение Булгакова показать бессмертие поэта). Кроме того, эти стихи звучат и в начале, и в конце пьесы, отчего у зрителя и читателя возникает такое впечатление, что сюжет пьесы является кольцевым, т.е. сюжет о бессмертном художнике становится мифологическим. Ю.М. Лотман отмечает, что в мифопорождающем текстовом устройстве «человеческая жизнь рассматривалась не как линейный отрезок, заключенный как между рождением и смертью, а как непрестанно повторяющийся цикл»32.
Интересно, что Булгаков решил воплотить идею о бессмертии поэта в
циклическом сюжете еще в первой редакции произведения: в начале и конце пьесы Битков все же читает «Буря мглоюю небо кроет, вихри снежные крутя... то, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя»33.
Однако вихри - это не только крутящееся, но и вертикальное движение. Мы считаем, что в произведениях Булгакова, написанных в 1930-х гг., не только в «Александре Пушкине», но и в пьесах «Кабала святош» (1929-1936), «Адам и Ева» (1931), «Блаженство» (1933-1934), «Иван Васильевич» (1935), «Батум» (1939), в повести «Жизнь господина де Мольера» (1932-1933) и, наконец, в романе «Мастер и Маргарита» (1928-1940), можно отметить «вертикальность» в системе персонажей - иерархические отношения между художником и властью (или сильными персонажами). Напомним: культуролог В. Паперный утверждает, что «горизонтальность» советской культуры революционного периода 1920-х гг. постепенно уступает место иерархической структуре34. Не случайно у Булгакова появляется интерес к судьбе Мольера и Пушкина именно в 1929 и 1930-х гг. При этом в пьесе «Александр Пушкин» вертикальный образ метели символизирует бессмертие поэта. Однако тот, «кто правил землей», по словам рассказчика повести «Жизнь господина де Мольера», «считал бессмертным себя»; парадоксально, но он не может «приобщиться к действительному бессмертию». Следует отметить, что и начало этой повести (рождение Мольера), и конец, где говорится о его смерти, сопровождаются изображением парижского памятника Мольеру. Тем самым у читателя возникает такое впечатление, что сюжет повести как бы замыкается; другими словами, по теории Лотмана, история о бессмертном художнике является мифологической. Булгаков наверняка считал, что в повторяющемся мире может получить «действительное бессмертие» только настоящий художник, а сильная власть - нет.
Итак, подведем итоги. Булгаков создал пьесу «Александр Пушкин» под влиянием советской культуры 1930-х гг., используя образ памятника поэту. Писатель, переживая трудности в конце 1920-х и 1930-х гг., думал не только о мифологической цикличности сюжета о бессмертии художника, но и о его судьбе в иерархической структуре советской действительности 1930-х гг., в результате чего совместил в своих произведениях эти две особенности поэтики.
ПРИМЕЧАНИЯ
1Белза И.Ф. К вопросу пушкинских традициях в отечественной литературе (на примере произведений М. Булгакова) // Контекст 1980. М., 1981. С. 191-243; Сахаров В.И. Михаил Булгаков: Писатель и власть. М., 2000.
Belza I.F. K voprosu o pushkinskikh traditsiyakh v otechestvennoy literature (na primere proizvedeniy M. Bulgakova) // Kontekst 1980. Moscow, 1981. P. 191-243; Sakharov VI. Mikhail Bulgakov: Pisatel’ i vlast’. Moscow, 2000.
2Булгакова Е.С. Дневник Елены Булгаковой. М., 1990. С. 129.
Bulgakova E.S. Dnevnik Eleny Bulgakovoy. Moscow, 1990. P. 129.
3Виленкин В. О Михаиле Афанасьевиче Булгакове // Воспоминания с комментариями. М., 1982. С. 388.
Vilenkin V. O Mikhaile Afanas’eviche Bulgakove // Vospominaniya s kommentari-yami. Moscow, 1982. P. 388.
4Гаспаров Б.М. Новый Завет в произведениях М.А. Булгакова // Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы ХХ века. М., 1994. С. 93.
Gasparov B.M. Noviy Zavet v proizvedeniyakh M.A. Bulgakova // Literaturnye leytmotivy: Ocherki russkoy literatury XX veka. Moscow, 1994. P. 93.
5Есипова О. Пушкин в пьесе М. Булгакова // Болдинские чтения. Горький, 1985. С. 188.
Esipova O. Pushkin v p’ese M. Bulgakova // Boldinskiye chteniya. Gor’kiy, 1985. P. 188.
6Гозенпуд А. «Последние дни» («Пушкин») (Из творческой истории пьесы) // М.А. Булгаков - драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С. 157.
Gozenpud A. “Poslednie dm” (“Pushkin”) (Iz tvorcheskoy istorii p’esy) // M.A. Bulgakov - dramaturg i khudozhestvennaya kul’tura ego vremeni. Moscow, 1988. P. 157.
7Там же. С. 154-155.
Ibid. P. 154-155.
8Булгакова Е.С. Указ. соч. С. 76.
Bulgakova E.S. Op. cit. P. 76.
9«Пьеса о Пушкине» // Театральная декада. 1935. № 9. С. 14.
“P’esa o Pushkine” // Teatral’naya dekada. 1935. № 9. P. 14.
10Гозенпуд А. Указ. соч. С. 156.
Gozenpud A. Op. cit. P. 156. пТам же.
Ibid.
12Янковский М.М. Образ Пушкина в советской драматургии // Рабочий и театр. 1937. № 2. С. 36.
YankovskiyM.M. Obraz Pushkina v sovetskoy dramaturgii // Rabochiy i teatr. 1937. № 2. P. 36.
13Timasheff N.S. The Great retreat. New York, 1946. P. 1949.
14Булгаков М.А. Записки на манжетах // Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 1. М., 1989. С. 480.
Bulgakov M.A. Zapiski na manzhetakh // Bulgakov M.A. Sobraniye sochineniy: In 5 vol. Vol. 1. Moscow, 1989. P. 480.
15СмелянскийА. Драмы и театр Михаила Булгакова // Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 3. М., 1990. С. 596.
Smelyanskiy A. Dramy i teatr Mikhaila Bulgakova // Bulgakov M.A. Sobraniye sochineniy: In 5 vol. Vol. 3. Moscow, 1990. P. 596.
16Петровский М.С. Михаил Булгаков: Киевские театральные впечатления // Русская литература. 1989. № 1. С. 12-18.
Petrovskiy M.S. Mikhail Bulgakov: Kievskiye teatral’nye vpechatleniya // Russ-kaya literatura. 1989. № 1. P. 12-18.
17Булгаков М.А. Александр Пушкин // Булгаков М.А. Собрание сочинений: В
5 т. Т. 3. М.,1990. С. 480.
Bulgakov M.A. Aleksandr Pushkin // Bulgakov M.A. Sobraniye sochineniy: In 5 vol. Vol. 3. Moscow, 1990. P. 480.
18Там же. С. 483.
Ibid. P. 483.
19Там же. С. 502.
Ibid. P. 502.
20Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. М., 1989. С. 424.
Smelyanskiy A. Mikhail Bulgakov v Khudozhestvennom teatre. Moscow, 1989. P. 424.
21Молок Ю. Пушкин в 1937 году. М., 2000. С. 19.
Molok Yu. Pushkin v 1937 godu. Moscow, 2000. P. 19.
22Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев: Роман. М., 1995. С. 216.
Il’f I., PetrovE. Dvenadtsat’ stul’ev: Roman. Moscow, 1995. P. 216.
23Там же. С. 20.
Ibid. P. 20.
24Яблоков Е.А. Художественный мир Михаила Булгакова. М., 2001. С. 139
Yablokov E.A. Khudozhestvenniy mir Mikhaila Bulgakova. Moscow, 2001. P. 139
25Булгаков М.А. Похождения Чичикова // Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 2. М., 1989. С. 233.
Bulgakov M.A. Pokhozhdeniya Chichikova // Bulgakov M.A. Sobraniye sochineniy: In 5 vol. Vol. 2. Moscow, 1989. P. 233.
26Там же. С. 237.
Ibid. P. 237.
21 Булгаков М.А. Мастер и Маргарита // Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 5. М., 1990. С. 73.
Bulgakov M.A. Master i Margarita // Bulgakov M.A. Sobraniye sochineniy: In 5 vol. Vol. 5. Moscow, 1990. P. 73.
28Булгаков М.А. Жизнь господина де Мольера // Булгаков М.А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. М., 1990. С. 231.
Bulgakov M.A. Zhizn’ gospodina de Mol’era // Bulgakov M.A. Sobraniye sochineniy: In 5 vol. Vol. 4. Moscow, 1990. P. 231.
29Пушкин А.С. Избранные сочинения: В 2 т. Т. і. М., 2002. С. 663.
Pushkin A.S. Izbrannye sochineniya: In 2 vol. Vol. і. Moscow, 2002. P. 663.
30Булгаков М.А. Записки на манжетах. С. 481.
Bulgakov M.A. Zapiski na manzhetakh. P. 481.
31Natov N. Mikhail Bulgakov. Boston, 1985. P. 112.
32Лотман Ю. Происхождение сюжета в типологическом освещении // Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн, 1992. С. 224.
Lotman Yu. Proiskhozhdeniye syuzheta v tipologicheskom osveshchenii // Stat’i po semiotike i tipologii kul’tury. Tallinn, 1992. P. 224.
33Булгаков М.А. Последние дни. Черновые тетради. Рукопись 27 III 35. // ОР РГБ. Ф. 562. К. 13. Ед. хр. 5. 1935.
Bulgakov M.A. Posledniye dni. Chernovye tetradi. Rukopis’ 27 III 35. // OR RGB.
F. 562. K. 13. Ed. khr. 5. 1935.
34Паперный В. Культура «Два». Ann Arbor, 1985. Paperniy V Kul’tura “Dva”. Ann Arbor, 1985.
