CC BY
43
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2010. № 3. С. 74-78.
УДК 930 С.П. Бычков
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
ЦЕРКОВНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - НАЧАЛЕ XX В.: ОСОБЕННОСТИ НАУЧНОГО ДИСКУРСА*
Посвящена особенностям научного творчества, чертам интеллектуального облика церковных историков Западной Сибири во второй половине XIX - начале XX в.
Ключевые слова: церковная историческая наука, сообщество русских церковных историков, провинциальная историческая мысль, церковная историография.
Для современной историографии как истории исторической науки характерно активное исследование новых сюжетов и проблем, связанных с жизнью исторической науки России второй половины XIX - начала ХХ в., неизвестных и малоисследованных ее секторов, коллективов ученых и отдельных историков. С 1990-х гг. после опубликования многих трудов русских церковных историков стало ясно, что церковноисторическое сообщество, его многоликие взаимосвязи с социальными, культурными, научными средами России требуют полноценного целенаправленного изучения.
В процессе дореволюционного развития церковной исторической науки она имела все шансы и стремилась получить свою собственную историографию именно как науку о науке церковной истории аналогично тому, как это происходило в отечественной гражданской исторической науке. К сожалению, дальнейшие общеизвестные социальные, политические и научные реалии после 1917 г. сыграли активную негативную роль для процесса становления церковной историографии. Выводы и исследования, сделанные отдельными учеными в первые десятилетия ХХ в. (А.В. Карташевым, Н.Н. Глубоковским [1]) или спустя несколько десятилетий (Г.В. Вернадским, С.Г. Пушкаревым [2]), должны были в силу новизны и первичности обобщений носить промежуточный характер. Они требовали дальнейшего уточнения и детализации, но стали на долгое время окончательными, а по причине своей искусственной не верифицируемой текушдм развитием науки длительности - почти классическими.
Подход, который был в целом сформулирован относительно общего процесса развития русского церковно-исторического сообщества, со держал в себе установки на преимущественное раскрытие «столичного» облика церковной науки. Отмечалось, что развитие церковно-исторической науки в России происходило в крупных городах, в которых
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ и Правительства Омской области, проект «Церковная историография в Западной Сибири во второй половине XIX - начале XX в.: особенности научного дискурса» № 10-03-67302-а/Т
© С.П. Бычков, 2010
имелись духовные академии русской православной церкви (Москва, Санкт-Петербург, Киев, Казань). Именно там аккумулировались и формировались лучшие кадры, мощно присутствовала научная общественность. Как следствие, складывалось мнение, что церковная историческая наука в провинции не развивалась вовсе или, по крайней мере, ей только отводилась роль вторичной исполнительницы столичных новаций и достижений. Все это требует в современных исследованиях более внимательно вглядеться в интеллектуальный облик исследователей западносибирской провинции, причем не только и не столько именно гражданского профиля, в целом неплохо изученных в предшествующей историографической тра-диции [3], а именно принадлежащих или связанных проблематикой с русской православной церковью
[4].
Отрицать значение академических центров для развития церковно-исторической науки, в том числе и Западной Сибири, конечно, бессмысленно. При этом важно понимать и то, что во второй половине XIX в. помимо комплекса академических трудов, продуцируемого корпорацией духовных академий, параллельно оформляется самостоятельное вполне зрелое и оригинальное направление церковно-исторических исследований, формируемое провинциальными церковными историками.
В представленной статье хотелось бы выявить наиболее характерные черты западносибирской церковной историографии, определить некоторые особенности интеллектуального облика наиболее ярких ее представителей.
До открытия в 1888 г. университета в г. Томске в Западной Сибири не было оформившихся исследовательских исторических центров и дело изучения местной гражданской и церковной истории находилось в руках группы краеведов-любителей. Большинство из исследователей имели высшее духовное образование, первичные навыки научной деятельности, полученные в учебных заведениях русской православной церкви. Перемещаясь по сибирским городам - на новое местожительство или продвигаясь по службе, они активно занимались сбором, обработкой и опубликованием различных источников, сведений, сюжетов, связанных с сибирской историей. Из крупных имен, занимавшихся активно изуче-
нием истории Сибири во второй половине XIX в. традиционно упоминаются А.И. Су-лоцкий, Е.В. Кузнецов, Н.А. Абрамов, Д.Н. Беликов, К.Н. Евтропов.
Основная черта их интеллектуального облика и особенности работы с историческими сведениями заключались в том, что они проявляли максимально возможный интерес ко всему кругу исторических источников и сведений, которые их окружали. Любые исторические артефакты, будь это рассыпанные документы, архивы, старинные вещи а также фиксируемые устные свидетельства, попадая в их руки, подлежали регистрации, описанию и анализу. Так, А.И. Сулоцкий, описывая жизнь и деятельность Н.А. Абрамова, указывал на те черты его неугомонного характера, которые были характерны в целом для большинства местных исследователей, в том числе, и его самого: «везде, где ни служил, он обозревал в церковно-историческом и археологическом отношениях местные церкви, разбирал и читал в церковных и городских архивах древние дела, записывал местные предания, собирал местные же статистические, географические и этнографические сведения...» [5].
Это приводило к тому, что проблематика исследований хоть и касалась в основном сибирских сюжетов, была очень разнообразной и раскрывала совершенно разнообразные стороны жизни сибирского общества. Здесь было несколько устойчивых и вполне определенных тенденций изложения. Прежде всего, сведения церковноисторического характера были, как правило, обрамлены природно-географическими, народно-хозяйственными, экономическими, этнографическими сведениями и наблюдениями. При этом самой большой «рамой», в которую были вписаны сибирские сюжеты, была все-таки политическая история России, описываемая исследователями как совокупность мер и усилий центрального российского правительства по завоеванию и дальнейшему освоению Сибири. В ряду изучения этих мер рассматривались и сюжеты духовного характера.
Сибирская земля воспринималась церковными историками, как и, впрочем, большинство духовенства, пусть и поздно присоединенной, но все же землей святорусской, отмеченной божественным промыслом и благодатью, проживанием на ней святых угодников. На этой, пусть и в боль-
шинстве своем пустынной, малолюдной и суровой земле, по их мнению, достаточно отчетливо отметились не только местные святые, но и божественные местночтимые иконы, храмы и монастыри, которые стали светочем истинной русской веры, свидетельством божественной благости.
Отсюда и сибирские города виделись как активные духовные центры. Исследователи признавали, что в Сибири достаточно быстро сформировалась своя устойчивая система храмов и монастырей, придававшая великолепие городскому ландшафту. Часть из храмовых сооружений уже изначально несла функцию духовного форпоста в местном языческом окружении. По интересному наблюдению А.И. Сулоцкого, храмы в городах Сибири часто возникали на местах контактов с аборигенным населением, когда на самых людных, чаще всего торговых и меновых точках в качестве своеобразной меты ставился крест. Со временем его место занимала часовня, затем храм или собор, а в некоторых случаях и монастырский комплекс [6]. Описанию храмов и отдельных монастырей, зачастую находившихся в городской черте и тем самым влиявшим уже на само размещение пространства, дорожные, уличные и прочие перспективы, в этих трудах уделялось достаточно большое место [7]. Самые лучшие образцы произведений, посвященных отдельным храмам, выходили далеко за рамки чистой описательности конкретного дома Божьего, а превращались в широкое полотно всей городской жизни, фокусировали в себе многообразие общественных проявлений, инициатив и деятельности. Таковым может быть назван грандиозный труд К.Н. Евтропова о строительстве Томского Свято-Троицкого собора [8].
Описание миссионерской деятельности русских гражданских и церковных властей также занимало значительную часть сочинений западносибирских церковных историков. При этом в описании деятельности церковных властей по налаживанию церковной жизни в Сибири наблюдалось два вектора - один, направлен был на описание усилий по христианизации коренного населения и второй - на фиксацию усилий властей по наведению порядка в религиозной жизни укоренившегося собственно русского населения.
Христианизация местного нерусского населения выглядела как процесс в целом
добровольный, «одаривание» русским государством истинной верой как местных князьков, так и инородцев в целом. Надо отметить, что в большинстве своем сибирские авторы вполне адекватно оценивали результаты миссионерской работы. Так, отмечая героическое подвижничество отдельных миссионеров, их неустанный просвещенческий и религиозный подвиг, все-же в целом они фиксировали серьезные проблемы, связанные с упорством неофитов и, как правило, скромными успехами в общем объеме миссионерской деятельности. По мнению авторов таких работ, это было связано, прежде всего, с дикими нравами, непросвещенным состоянием, языческим характером местного населения, требовавшими постоянной напряженной повседневной работы со стороны как миссионеров, так и общецерковных и общегосударственных служб и структур.
Парадоксально, но при этом не менее серьезные проблемы возникали у церковных властей на первых порах и с укоренившимся русским городским населением. Сибирские историки со всей определенностью говорили о том, что христианизация первых русских городов хоть и проходила совместно с военной и низовой крестьянской колонизацией, долгое время несла на себе отпечатки хаотичности, неупорядоченности и смеси с многочисленными суевериями и совершенно разгульной, неупорядоченной семейно-брачной жизнью казаков и «гулящих людей». Попытки церковных властей, особенно на первых порах, привести это общество хоть к какому-то упорядоченному состоянию наталкивались на сопротивление всех групп населения и даже воеводского управления.
Помимо указанных тенденций в проблематике был и ряд других общих черт.
Необходимо принимать во внимание, что все-таки историческими исследованиями занимались личности, не бывшие до конца профессиональными историками и работавшие с материалом «по касательной» к их прямой профессиональной деятельности. Это обуславливало общие неровности историографического письма, когда наряду с общероссийским материалом почти без особых опосредований находились сибирские сюжеты, а общее их содержание иногда было чрезвычайно дробным, вплоть до «рублей и копеек», поштучного количества камней, потраченных на изготовление ико-
ностасов и т. д. Видимо, в ситуации перехода от описательного к аналитическому историческому письму такой стиль исторических сочинений был неизбежен.
Все-таки положительной чертой этих сочинений была непринадлежность авторов к духовному ведомству (кроме А. И. Сулоцкого). Авторы были более свободны в выборе тем и в описании итогов исторической деятельности, нежели если бы их служебное положение обязывало к этому. Было, правда, то, что позднее называли «цензурой собственной головы», когда откровенно негативные черты характера или деятельности описываемых персонажей трактовались в лучшую сторону. Что касается А. И. Сулоцкого, то он откровенно признавал, что его принадлежность к духовному ведомству зачастую только мешала его исторической и публицистической деятельности. Отданные на цензуру духовным владыкам рукописи статей, как правило, просто пропадали в их канцеляриях. Чтобы не иметь неприятностей с духовными цензорами, тот же А.И. Сулоцкий вынужден был, отдавая статьи в сибирские издания прятать свою подлинную фамилию и духовное звание под псевдонимы.
При этом нужно отдать должное сибирским ислледователям в том, что они практически никогда не пытались представить картину в сугубо благостном свете, практически не выписывали особых «авансов» ни светским, ни церковным властям, ни самому сибирскому обществу. Для них процесс русского освоения Сибири был сложным, противоречивым, не лишенным хаотичности, срывов, проблем. В меру присущих им понятий об истине, объективности и принципиальности они подходили к изучению выбранных ими сюжетов.
Они были практически первыми, кто озаботился всерьез проблемой сохранения исторического наследия сибирской истории и, в том числе, ее церковно-исторического сектора, при этом зачастую понимая всю трудность и неблагодарность подобного рода занятий, обусловленную малопросве-щенностью и неготовностью большинства представителей сибирского общества заниматься сохранением исторического наследия.
В дальнейшем все тенденции развития исторических исследований вели к необходимости складывания профессионального научного сообщества, во всей полноте сво-
его научного статуса занимающегося сохранением и анализом сибирской гражданской и церковной истории, что реализовывалось в основании Томского университета, аккумулировавшего в своих стенах в том числе и представителей церковно-исторической науки, проектах создания Сибирской академии в первые десятилетия ХХ в., недолговременном существовании церковно-исторического общества в Томске и т. д.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Карташев А. В. Краткий историко-критический
очерк систематической обработки русской церковной истории. СПб., 1903; Глубоковс-кий Н.Н. Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии. Варшава, 1928.
[2] Вернадский Г. В. Русская историография. М.,
1998. С. 356-360; Пушкарев С. Г. Историография Русской Православной Церкви // жМп. 1998. № 5, № 6.
[3] Алисов Д. А. Родиноведческая деятельность сибирских купцов во второй половине XIX -начале ХХ в. // Культура и интеллигенция России: социальная динамика, образы, мир научных сообществ. Т. 2. Омск, 1998. С. 100—1О3; Вибе В. П., Захарова И. В. Научная деятельность Ивана Яковлевича Словцова // Известия Омского историко-краеведческого музея. № 7. Омск, 1999. С. 126—130; Штергер М. В. Г.Е. Катанаев и И.А. Словцов — представители провинциальной исторической мысли Сибири XIX — начале ХХ в. // Катанаевские чтения-98. Материалы докладов Второй всероссийской научно-практической конференции. Омск, 1998. С. 18—22; Штергер М. В. Провинциальная историческая мысль последней трети XIX — начала ХХ века (по материалам Тобольска и Омска) : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Омск, 2003 и др.
[4] Лебедев В. В., Лебедева Н. И. К вопросу о
вкладе сибирских священников в культуру, образование и историческую науку // Российская культура: модернизационные опыты и судьбы научных сообществ. Омск, 1995. С. 133—136; Ремизов А. В. Рукоположенные краезнатцы: православное духовенство в Сибирском краеведении (к постановке вопроса) // Русское православие в Сибири: история и современность. Омск, 1995. С. 133—136 и др.
[5] Сулоцкий А. И. Биография Николая Алексееви-
ча Абрамова // Иркутские епархиальные ведомости. 1874. № 13. С. 154.
[6] Его же. Описание наиболее чтимых икон, нахо-
дящихся в Тобольской епархии // Его же. Сочинения : в 3 т. Т. 1. О церковных древностях Сибири. Тюмень, 2000. С. 86—87.
[7] Абрамов Н. А. Тюменский Троицкий монастырь.
Омск, 1882; Беликов Д. Н. Старинные монастыри Томскаго края. Мужеский Богородице-Алексеевский монастырь. Женский Христоро-
ждественский в городе Томске. Мужеский Хри-сторождественский в городе Кузнецке. Томск, 1898; Беликов Д. Н. Старинный СвятоТроицкий собор в Томске. Томск, 1900; Головин П. Кондинский Троицкий монастырь. Тобольск, 1892; Его же. Туринский Николаевский монастырь. Тобольск, 1892; Грамматин А.
свящ. Историческое описание Богоявленской церкви города Тобольска. Тобольск, 1891; Его же. Крестовоздвиженская церковь города Тобольска. Тобольск, 1891;
[8] Евтропов К. Н. Краткий обзор постройки Троиц-каго кафедральнаго собора в городе Томске: литературный обзор. Томск, 1900.
