CC BY
41
Е. С. Фидря, В. А. Смирнов
ТРАНСФОРМАЦИЯ СЕТЕЙ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЭЛИТ ЛИТОВСКОЙ РЕСПУБЛИКИ В ПОСТСОВЕТСКИЙ ПЕРИОД
(1992-2012 гг.)
Рассматривается внутренняя структура политических элит в различные электоральные циклы в постсоветской Литве, выявляются характеристики, присущие обладателям ключевых структурных позиций. Авторы ищут ответ на вопрос: можно ли говорить о том, что спустя 20 лет после провозглашения независимости перестройка элитного сегмента литовского общества завершена? В исследовании использован сетевой анализ политических элит.
Ключевые слова: элита, Литва, структура, сетевой анализ, трансформация.
Методологические пояснения
Системная трансформация ряда стран как Центральной и Восточной Европы, так и постсоветского пространства, произошедшая на рубеже 1980-1990-х годов и включающая в себя масштабные социально-политические, экономические преобразования, актуализировала вопрос о роли в этом процессе политических элит - лиц, принимающих стратегические, ключевые для развития общества решения (Crisis, Choice, and Change..., 1973). Понимая социальное пространство в рамках трактовки П. Бурдьё как сильно структурированную реальность, совокупность агентов, наделенных разными, причем систематически взаимосвязанными свойствами, необходимо подчеркнуть роль ресурсов, связанных с включением в прочные сетевые или более-менее институционализированные отношения взаимных обязательств или признаний, которые могут быть использованы в конкурентной борьбе агентов, по-разному структурирующих социальную действительность (Бурдьё, 1994; 2005). Обмен, конвертация, накопление ресурсов являются одними из базисных оснований взаимодействия политических субъектов.
В случае стран Балтии представляется уместным употреблять не термин «замена» элиты (т. е. полное в результате падения ancien regime устранение предыдущих властных групп и смена их новыми), а «трансформация» элиты, что предполагает рассмотрение динамики ее постепенных внутренних структурных преобразований, сопровождающихся постепенным изменением каналов и механизмов элитного рекрутирования с учетом влияния экзогенных и
© Е. С. Фидря, В. А. Смирнов, 2012
эндогенных факторов. Структурные изменения политической элиты включают в себя как обусловленные влиянием внешних и внутренних факторов преобразования каналов элитного рекрутирования, так и ресурсов, лежащих в основе паттернов межэлитного взаимодействия.
Анализ политических элит: основные методологические пояснения
В рамках данной работы политическая элита рассматривается как личности и небольшие группы людей, которые, благодаря преимуществу своего стратегического положения, занимаемого ими в крупных организациях, можно считать ведущими на основании каких-либо иных признаков, способными оказывать постоянное и значительное влияние на политические результаты (Хигли, 2011, с. 35; Higley, Burton, 2006, p. 7). Политическая элита анализируется через призму трансформации общества как системы, в котором изменение одного элемента влечет за собой изменение структурной композиции в целом, при этом особую роль играет характер связей, отношений между элементами и влияющие на них факторы1. В рамках данной работы применялся сетевой анализ, основой для которого является анализ позиционный, ставящий степень влияния на политические процессы того или иного лица в зависимость от занимаемой им позиции во властной иерархии.
Анализ проводится на основании ряда принципов: субъекты и их действия интерпретируются с точки зрения взаимозависимости; связи между участниками рассматриваются в качестве каналов для передачи «потоков» ресурсов; политическая структура может быть интерпретирована как определенная модель длительного взаимодействия между субъектами (Wasserman, Faust, 1994). Большой вклад в разработку сетевого анализа внес Д. Ноук, утверждающий, что политическое влияние того или иного субъекта может быть установлено лишь в рамках взаимодействия с другими участниками политического процесса (Knoke, 1990).
Структурная композиция политической элиты анализируется, исходя из смены основных каналов рекрутирования, а также спе-
1 Садовский В. Н. и Юдин Э. Г. сложное взаимодействие системы с ее окружением описывали через следующие посылки: 1) система образует особое единство со средой; 2) как правило, любая исследуемая система представляет собой элемент системы более высокого порядка; 3) элементы любой системы обычно выступают как системы более низкого порядка (Исследования..., 1969).
_ 77
ПОЯИТЭКГ. 2012. Том 8. № 3
цифики межэлитного взаимодействия (правительственной, парламентской и президентской властных групп). Применение данного метода должно позволить нам ответить на следующие исследовательские вопросы: можно ли говорить о том, что спустя 20 лет после провозглашения независимости перестройка элитного сегмента литовского общества завершена? Если нет, то в каком направлении происходит трансформация политических элит Литвы и как происходящие изменения могут быть зафиксированы в свойствах устойчивых сетевых структур? Какие существуют тенденции в изменении качественных и структурных свойств политических элит?
В качестве членов политической элиты мы рассматриваем не только тех, кто занимает в соответствии с конституционным дизайном страны определенные позиции во властных структурах (Сейм, Правительство, аппарат Президента), но и советников первых лиц, которые, как правило, не несут политической ответственности за принимаемые на самом высшем уровне решения, однако их вклад в принятие стратегических решений все же весом. В случае Литвы объект анализа составят персоны, занимавшие следующие позиции: президенты и их советники; премьер-министры и их советники; председатели Сейма и их советники; вице-премьеры, вице-спикеры; министры2; лидеры основных политических партий (имеющие фракции в парламенте); депутаты Сейма, удерживающие членство в парламенте не менее 2 электоральных циклов (в данном случае не вводится слишком, по нашему мнению, высокий «ценз» в виде обладания депутатским мандатом не менее 3 электоральных циклов, отсекающий из исследовательского поля существенную группу членов парламентского сегмента политической элиты).
2 Среди литовских министров политическим долгожителями считаются министр социальной защиты и труда В. Блинкявичюте, которая сохраняла портфель в течение 8 лет подряд, а также Л. Линкявичюс, дважды руководивший министерством обороны в течение 7 лет в целом. Среди министров наиболее краткосрчной оказалась карьера министра финансов Р. Матиляускаса — чуть больше 2 месяцев. В то же время в истории современной Литвы есть случаи, когда еще более высокопоставленные чиновники находились у власти в течение гораздо меньшего времени. Например, премьер-министр А. Шименас пробыл на посту главы кабинета лишь несколько дней в январе 1991 г., исчезнув во время событий 13 января. Именно поэтому и вводится «фильтр»: анализу подлежат министры, занимавшие должность не менее 1 года. Авторы исходят из предположения, что это минимально необходимый срок для эффективной реализации своих интересов в рамках политико-административной борьбы за ресурсы, результатом которой оказывается то или иное место во властной системе координат, что будет соответствовать тезису М. Котта о том, что обладание позицией министра это уже не случайность, а нормальный результат политической активности (Cotta, 2000).
78 _
Всего в ходе нашего исследования проанализированы данные 234 литовских политических деятелей, соответствующих указанным критериям, из которых 41 представлял Президентов Литовской республики и их аппарат, 89 — Правительство, а 104 — Сейм. Стандартизованная информация, содержащая необходимые нам биографические данные, взята из справочников «Kas yra Kas Lietuvoje. Who is Who in Lithuania» за 1995-2009 гг., (Kas yra kas Lietuvoje, 1996; Kas yra kas Lietuvoje, 1998; Kas yra kas Lietuvoje, 2002; Kas yra kas Lietuvoje, 2004; Kas yra kas Lietuvoje, 2006; Kas yra kas Lietuvoje, 2008; Kas yra kas Lietuvoje, 2009) а также с официальных сайтов Президента Литовской Республики (http://www.president.lt), Правительства Литовской Республики (http://www.lrv.lt) и Сейма Литовской Республики (http://www.lrs.lt).
Для получения более полной картины тенденций элитообразо-вания в динамике анализ проведен по каждому из парламентских электоральных циклов с последующим сопоставлением результатов. За основу взяты именно парламентские электоральные циклы в силу той роли, которую играл парламент в процессе обретения Литовской Республикой независимости, а также того влияния, которое оказывали итоги выборов в Сейм на структурные особенности формирования политической элиты в целом.
В данном исследовании сетевой анализ дает возможность реализовать ряд важных исследовательских задач:
1) определение относительного положения интересующих нас политических субъектов - представителей политической элиты и их групп, а также структуры их связей;
2) проведение статистического измерения основных параметров самой сети; характеристика степени ее интеграции;
3) количественная характеристика структурного положения и роли в сети самих субъектов, а также оценка динамики структурных параметров политических субъектов в ходе развития политической системы.
Необходимо сделать пояснения по важным для данной работы понятиям: размер сети, сетевая плотность и транзитивность.
Размер сети выражает наибольшее расстояние между любыми парами вершин в сетевом графе и, таким образом, равняется максимальному расстоянию между любой парой субъектов в сети. В случае с исследуемым периодом размер сетей политической элиты составил 3, что означает, что самые длинные цепи в них включают четырех участников. Наиболее часто такие относительно длинные
цепи встречались в электоральный цикл 1996-2000 гг., где они составили 8,3%3 от всего объема связей (для сравнения: в 1992-1996 гг. процент таких связей равнялся 1,7, в 2000-2004 - 6,6%, в 20042008 — 1%, а за период 2008-2012 гг. — всего 0,04%)4. Общее количество членов сетей в указанные периоды приведено в табл. 1:
Таблица 1. Общее количество участников сетей политической элиты Литвы за исследуемые периоды (1992-2012 гг.)
1992-1996 1996-2000 2000-2004 2004-2008 2008-2012 37 53 52 58 34
Сетевая плотность. Данный показатель сетевой структуры характеризует соотношение имеющихся и возможных связей между представителями властных групп. Сетевые связи политических элит в период 1992-1996 гг. образовывали довольно плотную структуру, а затем, после относительно резкого размежевания и снижения сетевой плотности в 1996-2000 гг., наблюдается постепенный рост интеграции в сети политических элит последующих электоральных циклов, достигающий в период 2008-2012 гг. максимального из полученных значений (табл. 2).
Таблица 2. Сетевая плотность политических элит Литвы (1992-2012 гг.)
1992-1996 1996-2000 2000-2004 2004-2008 2008-2012 0.7447 0.5530 0.6342 0.6794 0.9127
Транзитивность. Еще одной из общих характеристик сети является их транзитивность. Данное свойство означает наличие связей между тремя субъектами, где если из трех вершин две пары вершин связаны друг с другом, то связана и третья пара. В известном смысле данное свойство можно отнести к способности сетевых связей порождать новые внутренние связи и устойчивые подструктуры. В любом случае, данный показатель свидетельствует о степени внутренней сплоченности сетевых структур. В разные электоральные циклы степень транзитивности составляла: 49,6% (19921996 гг.), 50,8% (1996-2000), 47,1% (2000-2004), 51,3% (2004-2008) и 54,9% (2008-2012гг.)5.
3 Здесь и далее, если не указано иное, то для расчета сетевых параметров использовалась программа UCInet 6.365.
4 Данный показатель рассчитан путем изменения кратчайших путей между вершинами сетевого графа, построенного для каждого из периодов.
5 В расчете транзитивности использовался принцип смежности (adjacency): триада xjk,xj,xjk считается транзитивной, если значение связи xfc равняется 1, при условии, что xj и xjk также равны 1.
80 _
ПОЯИТЭКС. 2012. Том 8. № 3
В целом, рассматривая общие параметры сетевых структур за исследуемые периоды, мы можем отметить, что сети политических элит в Литве обладали высокой плотностью и низким количеством длинных цепей в первом электоральном цикле. Затем, во второй каденции, наблюдался довольно резкий переход к менее интегрированной и плотной сети, для которой характерно большее количество длинных цепей внутри структуры, а также высокий процент транзитивности, что свидетельствует о большей связности внутренних подгрупп при более низкой общей интеграции сети. Однако в последующие электоральные циклы плотность сети политической элиты постепенно возрастает, а доля длинных цепей сокращается. Наиболее плотной и интегрированной представляется сетевая структура политических элит именно в последнем на данный момент исследованном электоральном цикле, что может указывать на два последовательных периода институционализации политических элит в Литве. Первый из них начинал свое развитие еще в советскую эпоху, во многом формируясь относительно советского партийного аппарата, и нашел свое выражение в довольно плотной и интегрированной политической структуре, сложившейся к 1992 г. и получившей властные полномочия в период 1992-1996 гг. Однако уже в следующем цикле структура политических элит Литвы предстала намного более децентрализованной и дезинтегрированной, в нее включились новые политические сегменты. И хотя во второй период политические элиты, принимающие ключевые решения, были слабо интегрированы, распадаясь на несколько подгрупп, впоследствии именно на этой основе происходит постоянное поступательное движение к развитию межгрупповых связей, интеграции и, в конечном счете, институционализации политических элит Литвы на современном этапе.
Внутренняя структура политических элит Литвы в постсоветский период
В постсоветский период можно выделить несколько крупных структурных блоков, принадлежность к которым предоставляла возможность для политической карьеры: экс-номенклатура, диаспо-ральное сообщество (прежде всего литовская диаспора в США), интеллектуальное сообщество (деятели науки, культуры и искусства), бизнес-сообщество. На разных этапах формирования литовской государственности возможности вертикальной мобильности в рамках каждого из четырех перечисленных структурных блоков разнились. Целесообразно рассмотреть их подробнее.
«Политики морали» (деятели науки, культуры и искусства). В
_ 81
ПОЛИТЭКС. 2012. Том 8. № 3
Литве, Латвии и Эстонии на первый план в переломное время конца 1980-х - начала 1990-х годов выдвинулись именно «гуманитарии» — представители науки, культуры и искусства, от роли пламенных трибунов и лидеров оппозиции перешедшие к роли официальных политических деятелей. Венгерский исследователь А. Адь, а потом и польский ученый Я. Василевски именовали их «политиками морали», считая, что на начальном этапе трансформации именно они выступили одними из главных субъектов посткоммунистических преобразований, сумев в период обретения государствами независимости создать фундамент дальнейшего развития, определив политический курс на десятилетия вперед. Для государств посткоммунистического пространства это является распространенной чертой (Ад|-|, 1998; Wasilewski, 2001).
В исследовательском сообществе может быть встречена точка зрения, согласно которой «политики морали» мало интересовались вопросами государственного управления, воспринимавшегося ими как «бюрократическая рутина» (Lieven, 1994, р. 68; Фурман, 2009, с. 90). Выполнив свою миссию, свергнув режим, они (за редким исключением) не находили себе место в условиях становящейся все более ординарной повестки дня. Кроме того, та редкая, даже уникальная роль, что они могли играть в начальный посткоммунистический период, — возможность оппонировать властям, имея особое мнение, — теперь перестала быть эксклюзивным ресурсом, доступным только избранным.
Если в 1990 г. среди парламентариев Литвы насчитывалось 33,1% преподавателей и профессоров, а также 10,5% журналистов и писателей, то к 2004 г. их количество сократилось до 12,1 и 2,1% соответственно. Параллельным процессом явился мощный рост количества чиновников и бизнесменов: если в 1990 г. их насчитывалось 7,5 и 12,8% соответственно, то в 2004 г. — уже 27 и 38,3% (Matonyte, 2008, р. 125). Но говорить о снижении численности выходцев из сферы образования, науки, культуры и искусства в структуре литовских политических элит, опираясь на полученные нами данные, было бы преждевременно. Во всех полноценных электоральных циклах их доля в общей численности представителей литовской политической элиты составляла от 41,2 до 58,5%, что отражено в табл. 3.
Во все пять исследованных периодов политики с опытом работы в академической или творческой среде играли не только вспомогательные и второстепенные роли, но и занимали посты премьер-министра (Г. Вагнорюс, А. Кубилюс), министра культуры (Й. Някро-шюс, С. Шалтенис, Й. Ючас, Р. Вилкайтис), юстиции (Р. Шимашюс), образования и науки (Г. Степонавичус), сельского хозяйства (Е. Ма-
келис, К. Прунскене), иностранных дел (А. Саударгас, В. Ушацкас), а также советников по различным вопросам. В период 2000-2004 гг., правда, они чаще исполняли роль советников и глав «профильных» министерств (здравоохранения, образования и науки — Й. Олекас, А. Монкявичус), однако в два последующих цикла снова составили значительную часть кабинета министров. Сетевые позиции «политиков морали» также достаточно сильно варьировались даже в пределах одного периода — от центральных до периферийных, и выделить устойчивые закономерности не представляется возможным.
Таблица 3. Количество «политиков морали» в политической элите Литвы _(1992-2012 гг.)_
1992-1996 1996-2000 2000-2004 2004-2008 2008-2012
Всего в сети 37 53 52 58 34
Всего «политиков морали» 40,5% 15 58,5% 31 53,8% 28 55,2% 32 41,2% 14
Аппарат Президента 8,1% 3 17% 9 7,7% 4 5,2% 3 8,8 % 3
Правительство 13,5% 5 15,1% 8 21,2% 11 24,1% 14 20,6% 9
Сейм 18,9% 7 26,4% 14 25,0% 13 25,9% 15 11,8% 5
Не отрицая гипотезу о выходе «политиков морали» из активной политической игры, можно сделать вывод о том, что интеллектуальное сообщество со временем стало являться каналом рекрутирования скорее хороших «ремесленников» в политическом смысле слова, т. е в высокопрофессиональных экспертов, нежели лидеров, как это было в первые годы независимости. Люди с высоким образовательным уровнем, с опытом работы на руководящих должностях в академических учреждениях по-прежнему востребованы (в Правительстве Литвы, например, на должностях советников, руководителей министерств и ведомств социальной направленности, тогда как в Сейм попадают даже представители шоу-бизнеса), однако того острого запроса на людей, способных указать путь, которому должно следовать общество, уже нет. Поэтому называть нынешнее поколение выходцев из сферы науки и культуры «политиками морали» в том смысле, какой вкладывался в это определение в начале 1990-х годов, конечно, нельзя. Иными словами, их количество по-прежнему довольно внушительно, однако качество уже совершенно иное.
Представители экс-номенклатуры. После распада СССР роль экс-коммунистов в новой Литве оказалась столь весомой, что пост_ 83
ПОЛИТЭКС. 2012. Том 8. № 3
советскую политическую литовскую элиту можно назвать биполярной, маркируя ее по принадлежности к одному из двух борющихся «лагерей» — А. Бразаускаса или В. Ландсбергиса. Политический мир Литвы начала 1990-х годов был черно-белым, это привело к формированию так называемого эффекта «маятника», когда главенствующая роль переходила от лагеря В. Ландсбергиса к лагерю А. Бразаускаса, и впоследствии многие избиратели, разочаровавшись в обеих сторонах, отдавали голоса третьим лидерам и движениям, имеющим зачастую популистскую природу. Но разделение именно на посткоммунистов и антикоммунистов явилось одной из существенных черт политического процесса в Литве (Jurkynas, 2004). Разделение на экс-коммунистов и антикоммунистов остается не только самым глубоким и самым эффективно воздействующим на поведение избирателей, но и определяющим отношения граждан с государством ^атопаКе, 2007).
Экс-номенклатура, несмотря на принадлежность к старому, разрушенному режиму, обладала ценнейшим ресурсом, которого не имели «политики морали»6, — у нее был административный опыт. А. Стин приводит два аргумента, объясняющих, почему представители павшего коммунистического режима оказались востребованы в посткоммунистической Литве. Во-первых, он говорит о «функциональных потребностях государства» — что бы ни происходило, определенные жизненные функции государства должны быть продолжены и после изменения режима, а выполнять их могут лучше всего люди с соответствующим опытом и компетентностью. Во-вторых, подобную непрерывность политической элиты можно объяснить с точки зрения того, что многие из ее представителей обладают ресурсами и тесными сетевыми связями, благодаря чему и сумели адаптироваться, выжить, поддерживая друг друга, в новых условиях ^ееп, 1996, р. 95-96). В Литве, равно как в Латвии и Эстонии, политические деятели, имеющие коммунистический бэкгра-
6 Здесь следует уточнить, что применительно к начальному периоду обретения Литвой независимости, которому была присуща чрезвычайно высокая динамика изменений, было бы некорректно говорить о четкости границ структурных групп. Члены Компартии были и среди так называемых «политиков морали», стремившихся к демонтажу советского политического порядка. Однако их членство в партии следует рассматривать не как отражение карьерных интенций, а, скорее, как стремление сохранить возможность легально заниматься любимым делом в рамках, например, академического сообщества. Примерами подобной перекрестной принадлежности к разным структурным группам могут служить профессор Р. Озолас (вице-премьер Литвы в 1990-1991 гг., заместитель председателя Сейма Литвы в 1996-1999 гг.) и профессор Б. Гензялис, которые стояли у истоков создания «Саюдиса».
84 _
унд, в течение длительного времени сохраняли существенное присутствие в органах государственной власти, что может быть проиллюстрировано на примере персонального состава парламентов трех стран Балтии, отраженного в табл. 4.
Таблица 4. Уровень представительства бывших членов Компартии в парламентах Литвы, Латвии и Эстонии (1990-2004 гг.)
Члены Ком- Не входили в Были вовлечены в Общее
партии до Компартию диссидентскую дея- количе-
Страна избрания в Сейм до избрания в Сейм тельность ство
N % N % N %
Литва 314 66,1 143 30,1 18 3,8 475
Латвия 315 73,3 104 24,2 11 2,6 430
Эстония 238 67,4 95 26,9 20 5,7 353
Источник: Matonyte, 2009.
После парламентских выборов 1992 г., на которых большинство получила Демократическая партия труда Литвы, ведомая бывшим первым секретарем Компартии Литвы А. Бразаускасом, в политической элите Литвы 58% составляли те, кто имел в своем послужном списке членство в Компартии или в комсомоле. Для сравнения: в Латвии и Эстонии в начале 1990-х этот же показатель был существенно выше - 75 и 73% соответственно. Значительная часть элиты, которая получила руководящие позиции после смены режима, была рекрутирована из числа бывших членов Коммунистической партии, подтверждая тезис Дж. Хигли и М. Догана о том, что новая элита не может быть создана ех п^По родап, Ыд1еу, 1998, р. 22). Наибольшего влияния политические деятели, имевшие опыт членства в Коммунистической партии Литвы, добивались в 1992-1996 гг. и в 2000-2004 гг., когда А. Бразаускас занимал высшие государственные должности — Президента (1993-1998), Премьер-министра (2001-2006) Литовской Республики. Доля представителей экс-номенклатуры в разные электоральные циклы представлена в табл. 5.
Таблица 5. Доля представителей экс-номенклатуры в политической элите _Литвы (1992-2012 гг.)_
1992-1996 1996-2000 2000-2004 2004-2008 2008-2012
Всего членов сети 37 53 52 58 34
Доля 37,8% 13,2% 19,2% 20,7% 17,6%
Представители экс-номенклатуры 14 7 10 12 6
Как видим, наибольших значений эта доля действительно дос_ 85
ПОЛИТЭКС. 2012. Том 8. № 3
тигала в указанные выше периоды, хотя различие между периодами 2000-2004 гг. и 2004-2008 гг. незначительно. Качественные же отличия позиций представителей экс-номенклатуры в разные периоды также достаточно красноречиво характеризуют ситуацию: в 1996-2000 гг., например, «советская номенклатура» была представлена преимущественно депутатами Сейма, а вот в 2000-2004 гг. — представителями кабинета министров (Премьер-министр А. Бразаускас, министр по европейским делам А. Валионис, министр национальной безопасности Л. Линкявичус, министр финансов А. Бут-кявичус, министр здравоохранения Й. Олекас, советник Премьер-министра А. Вапшис), причем отмеченные субъекты занимали позиции, близкие к центру сети. Что касается периода 2004-2008 гг., то и здесь бывшие члены Коммунистической партии занимали значимые посты — назовем премьер-министра Г. Киркиласа, председателя Сейма В. Мунтянаса, министров К. Прунскене, В. Навицкаса, П. Багушка, Ю. Олекас, А. Буткявичуса. В этот период, впрочем, сетевой центр между политиками «новой волны» и бывшими советскими партработниками был поделен примерно поровну. В сетевой структуре периода 2008-2012 гг. доля экс-коммунистов продолжает снижаться, они преимущественно занимают места в Сейме.
Представители диаспорального сообщества. Территориальная принадлежность. Высокая роль диаспорального сообщества характерна для всех трех бывших Прибалтийских республик — латышские, литовские и эстонские эмигранты способствовали восстановлению политической и государственной независимости балтийских государств (Кирчанов, 2007, с. 117). Причем способствовали не только в символическом смысле (культивируя литовские, латышские или эстонские традиции за рубежом, в странах Западной Европы и США), но и в практическом. В советский период они выступали в роли своего рода посредников, добиваясь поддержки западных стран не через официальные дипломатические рычаги, а действуя за рубежом от имени литовских общин.
Среди выходцев из диаспорального сообщества, попавших в политическую элиту Литвы, примеров может быть приведено много. В начале 1990-х годов львиная доля литовской диаспоры, насчитывающая около 1 млн человек, проживала преимущественно в Северной Америке — в Соединенных Штатах Америки и в Канаде7.
7 Литовские общины есть в Ирландии, Аргентине, Австралии, Австрии, Беларуси, Бельгии, Бразилии, Чехии, Дании, Соединенном Королевстве, Эстонии, Греции, Грузии, Испании, Италии, США, Канаде, Казахстане, Колумбии, Латвии, Польше, Молдавии, Новой Зеландии, Норвегии, Голландии, Франции, России, в Калининградской области России, Шве-
86 _
Именно в Нью-Йорке в 1958 г. собрались делегаты первого Совета литовцев мира. Впоследствии это объединение провело серию политических конференций, на которых обсуждались последствия «советской оккупации» и действия по провозглашению независимости Литвы, для чего руководители общины неоднократно наносили визиты политическим деятелям западных стран (как светским, так и религиозным, в том числе и Папе Римскому). После провозглашения независимости в 1990 г. американская община литовцев направила свои лоббистские усилия на вступление Литвы в НАТО (Sandukas, 2006). После падения коммунистического режима они оказались востребованы в новых политических условиях. Среди наиболее известных выходцев из диаспорального сообщества — выросший и сделавший административную карьеру в США В. Адам-кус, который после возвращения на родину дважды становился президентом Литвы. Однако в дальнейшем выходцы из диаспоры не были в большинстве случаев успешны в политике. Причиной тому, как предполагается, стало их непонимание посткоммунистических реалий (Gaidys, 1999, p. 137).
Принадлежность к диаспоральному сообществу мы определяли через место рождения и получения образования — школьного и затем университетского (как показатель места социализации будущих участников властных структур). В качестве критерия, на основании которого относили того или иного субъекта к определенной территориальной среде первичной социализации, использовалось фактическое подтверждение рождения или обучения субъекта в школах и вузах на территории одного из крупнейших городов Литвы — Вильнюса или Каунаса, либо на территории иных республик Советского Союза, или в одной из стран Западной Европы и США. Наконец, в отдельную группу были выделены те политические деятели, которые проходили социализацию в других населенных пунктах и районах Литовской Республики, общие данные отражены в табл. 6.
Как видим из таблицы, на протяжении практически всего исследуемого периода литовские политические элиты были представлены преимущественно выходцами из Вильнюса, хотя вплоть до недавнего времени представители каунасской диаспоры также составляли значительную долю. В случае со вторым электоральным циклом доля каунасских политиков почти сравнялась с долей вильнюсских, однако в целом мы должны отметить, что на протяжении всего постсоветского периода в политических элитах Литвы доля
ции, Швейцарии, Украине, Уругвае, Узбекистане, Венесуэле, Венгрии, Германии.
_ 87
представителей Каунаса сокращается, достигая в пятом периоде наименьшего значения. Можно отметить, что долю политических деятелей, проходивших первичную социализацию в странах Запада (США и Германии, в частности) или республиках Советского Союза (в первую очередь РСФСР), тоже вряд ли можно признать значительной. В последней из изученных на данный момент каденций вообще преобладают представители не какой-либо одной территориальной общности, а разнородной группы выходцев из прочих районов Литвы, не относящейся ни к одной из выделенных нами крупных «диаспор».
Таблица 6. Доля выходцев из различных диаспоральных сообществ в политической элите Литовской Республики (1992-2012 гг.)
1992-1996 1996-2000 2000-2004 2004-2008 2008-2012
Вильнюс 45,9% 17 32,1% 17 55,8% 29 62,1% 36 29,4% 10
Каунас 35,1% 13 30,2% 16 21,2% 11 20,7% 12 14,7% 5
США и страны Западной Европы н/д 3,8% 2 3,8% 2 3,4% 2 н/д
Республики СССР 2,7% 1 3,8% 2 5,8% 3 3,4% 2 5,9% 2
Другие населенные пункты Литвы 16,2% 6 30,2% 16 13,5% 7 10,3% 6 50% 17
Интересные результаты приносит изучение представительства той или иной «диаспоры» в различных органах власти. Например, немногочисленные представители стран Запада работали в течение пяти электоральных циклов преимущественно в президентском аппарате. Наибольшим же влиянием представители диаспорально-го сообщества из стран Западной Европы и США обладали с конца 1990-х до конца 2000-х годов (в 1997-2002 гг. и в 2004-2009 гг. должность президента Литовской Республики занимал В. Адамкус). К настоящему моменту их роль в политическом процессе менее существенна.
Что касается Правительства Литовской республики, то, например, во время второго электорального цикла большинство постов (в том числе и пост Премьер-министра) в нем занимали представители Вильнюса, а большинство лидеров Сейма являлись выходцами из Каунаса. В третьей каденции, наоборот, должность Премьер-министра занимал уроженец Каунаса, и на иных правительственных должностях представительство каунасской диаспоры было наибо-
88 _
ПОЛИТЭКС. 2012. Том 8. № 3
лее многочисленным, в то время как представители политических элит в Сейме в основном происходили из Вильнюса.
Представители бизнес-сообщества. Анализируя профессиональный состав парламента Литовской Республики, следует отметить, что если в 1992 г. количество директоров предприятий среди депутатов едва превышало 18%, то в 2000 г. достигло своего пика — 43,3%, в дальнейшем постепенно снижаясь до 38,3% в 2004 г. и 27,8% в 2008 г. (Matonyte, 2012). Если же говорить о степени представленности бизнеса в органах государственной власти Литвы в целом, то для каждого из рассмотренных периодов мы установили долю тех политических субъектов, которые до прихода в политическую структуру имели опыт работы в коммерческих структурах. Вполне логично, что доля таких субъектов в сетях литовской политической элиты возрастает с каждым электоральным циклом, если принять во внимание, что в период до 1992 г. подобный опыт приобрести было крайне затруднительно. К последнему из исследованных электоральных циклов доля политических субъектов, обладающих бизнес-опытом, достигла трети от общего числа политических деятелей, что отражено в табл. 7.
Таблица 7. Доля субъектов в политической элите Литовской Республики, обладающих бизнес-опытом (1992-2012 гг.)
1992-1996 1996-2000 2000-2004 2004-2008 2008-2012
Доля 2,7% 3,8% 11,5% 27,6% 32,4%
N 1 2 6 16 11
Такой постепенный рост может быть объяснен не только тем, что возможность конвертации финансового капитала в капитал политический заинтересовала бизнес не сразу, но и структурным фактором. Рост количества частных предприятий, а с ними и формирование групп состоятельных граждан, ищущих иное применение своим средствам, кроме как традиционное инвестирование, начался с середины 1990-х годов — после реализации ваучерной приватизации, массового восстановления прав на землю и совершения крупных международных сделок, как, например, приобретение 65% акций Klaipeda Tobacco Company корпорацией Philip Morris в 1993 г. (Шкаратан, Ильин, 2006, с. 351). Быстрая ваучерная приватизация в конечном счете закончилась в довольно закрытых структурах -промышленных холдингах. В результате сформировалось сильное влияние национального индустриального лобби на политику (Terk, Reid, 2011, p. 34).
_ 89
ПОЯИТЭКТ. 2012. Том 8. № 3
Если проводить разграничение по политическим структурам, то мы можем отметить, что опытом работы в коммерческих структурах во всех циклах обладают представители либо Правительства, либо Сейма, причем доля их заметно варьируется в зависимости от цикла. Если в третьем и пятом циклах бывшие бизнесмены работали в основном в правительственных структурах, то в четвертом подавляющее их большинство заседало в Сейме.
К настоящему моменту можно отметить, что крупный бизнес, желающий реализовать свои интересы через политические рычаги, все чаще отказывается от личного присутствия во власти, предпочитая действовать через своих представителей (например, через депутатов Сейма либо советников высших должностных лиц), используя различные лоббистские практики.
Сетевые роли участников сетей политических элит Литвы
Одним из индивидуальных параметров, характеризующим позиции участников сети, является вычисление их посреднических ролей по методу Р. Гоулда и Р. Фернандеза (Gould, Fernandez, 1989). Данная статистическая техника предполагает распределение участников в соответствии с одной из пяти возможных ролей, которые они могут играть в сетевой структуре, разделенной на подгруппы (в нашем случае в качестве таких подгрупп были выбраны аппарат Президента, Правительство и Сейм):
1. Координатор (coordinator). В этом случае все участники принадлежат к одной группе и взаимосвязаны, а участник (b) соединяет участников (a) и (с), членов своей группы.
2. Привратник (gatekeeper). Участник b связывает двух участников, один из которых (с) принадлежит к его группе, а другой (a) - нет.
3. Представитель (representative). Похожая ситуация, только в этот раз первый участник (a) принадлежит к одной группе с посредником (b), а посредник с конечным участником (с) принадлежат к разным группам8.
4. Консультант (consultant). В данном случае посредник (b) принадлежит к одной группе, а два других участника, соединенных с ним (a) и (с), — к другой.
8 Необходимо сделать одно методическое пояснение: так как в нашем случае связи в сетевой структуре не дифференцировались по направлениям (при фиксировании связи между участниками не указывалось, кто является инициатором данной связи), то обладатели роли привратника одновременно автоматически являлись обладателями и роли представителя. Таким образом, данные позиции отражали роль представителя политической структуры во взаимоотношениях с одной из других структур.
90 _
5. Связной (liaison). Здесь участник (b) — посредник между двумя участниками (a) и (с), принадлежащими к разным группам. Таким образом, все три участника принадлежат к разным группам.
Итак, в президентском аппарате периода 1992-1996 гг. роль такого представителя группы играли сам президент A. Бразаускас и два его советника Р. Гележявичюс и С. O. Гирийотиене, обеспечивавшие связь не только вне, но и внутри аппарата. Наиболее же активным посредником между президентским аппаратом и двумя другими структурами выступал бывший 2-й секретарь Компартии Литвы, бывший член Восстановительного сейма 1990-1992 гг. В. Березовас, обладающий, кстати, и наиболее высокими показателями индивидуальной центральности9. В правительственной структуре роль «привратника» исполнял министр промышленности и торговли K. Климашаускас, соединяя членов своей группы с представителями других структур, а «представителя» — министр охраны природы Б. Брадаускас. Роль консультанта, соединяющего представителей одной и других групп, взял на себя премьер-министр A. Шляжявичюс, а наиболее активным «связным» своей и двух других групп выступал министр культуры Й. Някрошюс. Наконец, в Сейме посреднические роли распределились следующим образом: роль координатора, связывающего членов Сейма, исполнял председатель Литовской демократической партии С. Пекелюнас, в то время как роль привратника выполнял вице-председатель Й. Бер-натонис, «представителя» — В. Норвайшене, A. Доманскис и M. Петраускене, а «связного» — Ч. Юршенас и A. Сакалас.
Во второй период в президентском аппарате наиболее заметно роль координаторов играли советники A. Абрамавичюс и С. Князис, интеграцию внутренних и внешних структур обеспечивали «привратники» и «представители» С. Илгунас, Р. Гележявичюс и сам президент A. Бразаускас, а роль связного легла на экономического советника A. Ясинскаса. В правительстве связь между членами своей и чужих групп обеспечивали в основном Г. Вагнорюс, A. Жва-
9 В качестве параметров центральности, характеризующих структурное положение отдельных политических субъектов в сети, измерялись: а) степень центральности (количество членов сети, с которыми связан субъект), б) плотность центральности (степень структурной близости субъекта к остальным членам сети — абсолютное число связей в сумме всех кратчайших путей, которыми субъект соединен со всеми остальными членами сети), в) нормализованная плотность центральности (процентное соотношение суммы связей к минимально возможной сумме) и г) посредничество (в данной работе — соотношение суммы раз, когда субъект соединяет между собой другие вершины в сети, к максимально возможному числу).
_ 91
ляускас, Л. Станкявичюс, А. Чапликас и Е. Макялис, роль консультанта взяли на себя А. Саударгас и Л. Андрикене, а связными выступали министры образования и науки и экономики З. Зинкявичюс и В. К. Бабилюс. В Сейме взаимодействие между «своими» и «чужими» наиболее активно обеспечивала «каунасская» группа — М. Шерене, А. Вайжмужис, А. Балежентис, Р. Якучионис и Й. Сенкевич, хотя в целом такую роль выполняли многие члены Сейма. Роль консультанта, связывающего представителей другой группы, наиболее активно играли Й. Шименас, В. Ландсбергис и С. Бушкяви-чюс, а роль связных, обеспечивающих координацию всех трех групп, выполняли П. Катилюс и снова Й. Шименас, В. Ландсбергис.
В третий период оба президента — и Р. Паксас, и В. Адамкус, несмотря на диаметрально противоположные параметры их центральности, выполняли, прежде всего, одну и ту же роль: «связного» между всеми тремя группами. В правительстве роль координаторов, обеспечивающих соединение членов группы, выполняли В. Маркявичюс и В. Шидлаускене; связь внутри и вне группы помогали обеспечить А. Кундротас, Й. Олекас и З. Балчитис; роль консультанта играли А. Буткявичюс, А. Монкявичюс и Л. Линкявичюс; функцию связного выполняли наиболее активно С.О. Гирийотене, А. Бразаускас и В. Буловас. В Сейме функции координаторов взяли на себя три вице-председателя — Г. Шилейкис, Г. Степонавичюс и А. Скарджюс. Роль привратника и представителя наиболее активно выполняли А. Зуокас и С. Дмитриевас. Связь между членами другой группы обеспечивали «консультанты» Г. Вагнорюс и С. Бушкяви-чюс, а связными являлись председатель Сейма А. Паулаускас и И. Шяулене.
В четвертом периоде роль «привратника» и «представителя» президентского аппарата исполняли главы групп по национальной безопасности М. Ладига и культуре, образованию и науке И. Вайш-вилайте. Связь с другими структурами власти обеспечивал в первую очередь глава группы по международной политике В. Балюко-нис, однако в роли связных выступали также сам президент В. Адамкус, а также советник Л. Белинис. В правительственной структуре основными субъектами, координирующими внутригрупповые взаимоотношения, являлись советники премьер-министра С. Спе-чюс, М. Бастис и министр сельского хозяйства К. Прунскене. Взаимодействие членов правительства с другими группами обеспечивали советник М. Юркинас, министр здравоохранения Р. Турчинскас и министр юстиции П. Багушка. В роли «консультантов», связывающих членов другой структуры между собой, выступал советник Й. Бер-натонис, а функцию «связных» между различными структурами власти осуществляли министр национальной обороны Й. Олекас (в
то же самое время он был членом Сейма; механизм совмещения мандатов, «cumul des mandates» разрешен в Литве), министр здравоохранения и науки Р. Жакайтене (аналогично и она была в то же самое время членом Сейма), министр экономики В. Навицкас (также член Сейма в то же время) и премьер-министр Г. Киркилас. Наконец, в пронизанном тесными связями Сейме роли координаторов выполняли сразу несколько субъектов — вице-председатели A. Пе-келюнас, В. Гядвилас, Л. Граужинене, председатель Сейма В. Мун-тянас, член Сейма В. Букаускас. «Привратниками», связывающими членов своей и чужой группы, выступали представители литовской партии социал-демократов В.П. Андрюкайтис и партии либералов П. Ауштрявичюс, роль консультанта для членов одной из других ветвей власти выполняла Н. Стеиблине, а «связными» для представителей разных политических структур служили A. Кубилюс, A. Монкявичюс и A. Зуокас.
В пятом периоде президент Д. Грибаускайте выполняла роль связного между различными ветвями власти; в правительстве премьер-министр A. Кубилюс и весь его кабинет (в особенности A. Ажубалис и Г. Казлаускас) преимущественно соединяли представителей правительства и прочих политических структур, обеспечивая связи между прочими институтами власти (особенно Р. Шукис, E. Масюлис и K. Старкявичюс). В Сейме все субъекты одинаково интенсивно исполняли роли привратников, соединяющих членов Сейма с другими структурами, что наряду с остальными тенденциями указывает на растущую интегрированность и количество межинституциональных связей в новейшей сети политических элит.
Выводы
Суммируя рассмотрение трансформации основных каналов вертикальной мобильности в постсоветской Литве, можно указать на несколько выявленных тенденций в рамках анализируемого периода.
1. Высокий удельный вес выходцев из интеллектуального сообщества (деятели науки, культуры и искусства) в органах государственной власти Литвы на первый взгляд опровергает тезис о том, что «политики морали» ушли из активной политической жизни. Однако такая прямолинейная интерпретация данных, полученных путем количественных исследований, выглядит преждевременной, так как представляется, что интеллектуалы, по-прежнему массово присутствующие во власти, за истекшие 20 лет литовской независимости право называться «политиками морали» утратили. Теперь это, скорее, либо политические ремесленники (хорошие и грамотные
_ 93
ПОЛИТЭКС. 2012. Том 8. № 3
эксперты, но уже не пламенные трибуны и не лидеры народных масс), либо политические аниматоры.
2. В составе сетей политических элит растет количество субъектов, обладающих предпринимательским опытом, достигая трети от общего числа в 2008-2012 гг. Высокое количественное присутствие выходцев из бизнеса имеет также и качественное измерение, выражающееся в том, что на сегодняшний момент выходцы из бизнеса могут быть рассмотрены как наиболее влиятельные члены политической элиты.
3. Выходцы из стран Западной Европы и США составляют менее 4% от общего количества рассмотренных членов политической элиты, при этом их и без того немногочисленное персональное присутствие снижается, однако оказанное ими влияние на ключевые выборы, совершенные Литвой во внутренней и внешней политике, следует рассматривать как решающее на определенных этапах. Представляется важным отметить, что в подавляющем большинстве случае вернувшиеся эмигранты работали в аппарате Президента Литовской Республики, кроме того, пост главы государства дважды занимал активный деятель литовской диаспоры в США В. Адамкус. Можно утверждать, что появление выходцев из диаспоры на ключевых государственных постах в постсоветской Литве привело к качественному изменению политической жизни страны. В этом смысле эмигранты явились тем маленьким по размеру, но существенным по влиянию элементом системы, который способен придать ей иное качество, иное состояние. К настоящему моменту влияние выходцев из диаспорального сообщества на внутриполитический процесс минимально, все основные действия (ключевые выборы как в политической, так и в экономической сфере) ими совершены. Следует также обратить внимание на снижение присутствия выходцев из двух литовских столиц — Вильнюса и Каунаса, а также на рост представительства выходцев из «периферийной» Литвы (средних и малых городов), что требует дополнительного изучения.
4. Представители экс-номенклатуры демонстрируют политическое долгожительство в течение всех исследованных электоральных циклов. Это, однако, позволяет сделать вывод не столько об элитной репродукции, о самовоспроизводстве властных групп при «закупорке» иных каналов вертикальной мобильности, сколько, скорее, о высоком уровне адаптивности, присущим тем представителям элиты, которые свою политическую деятельность начинали еще в советское время. Члены политической элиты, имеющие коммунистическое прошлое, присутствуют во всех органах государственной власти, а также состоят в руководстве релевантных парламентских партий. Это позволяет сделать вывод о том, что фактор
«наследия прошлого», раскол на «антикоммунистов / посткоммунистов» продолжит присутствовать в политической жизни Литвы до тех пор, пока не будет ослаблен естественным образом (пока не произойдет смена поколений), со временем трансформируясь в раскол по поводу влияния России.
Таким образом, мы не можем говорить о радикальной смене корпуса политической элиты Литовской Республики после провозглашения независимости, равно как и о замкнутом цикле элитного воспроизводства. Представители всех четырех проанализированных структурных групп литовской политической элиты репрезентированы в каждом из ключевых органов власти современной Литвы: Сейм, Президент и его аппарат, Правительство.
В целом структура ролей, которые исполняли участники проанализированных властных институтов в рамках «треугольника власти» в различные периоды, указывает на ряд закономерностей:
1) Ослабление количества тех участников сети, которые обеспечивали связи между разными участниками одной структуры (например, представитель Правительства, связывающий между собой двух членов Сейма), и одновременно - увеличение доли тех, кто связывает представителей разных структур (например, член аппарата Президента, связывающий министра и депутата Сейма).
2) Стабильно высокое количество участников сети, обеспечивающих взаимодействие представителя своей структуры с кем-то из другой; данный тип роли («привратник» или «представитель») является преобладающим в любом из рассмотренных периодов.
3) Постепенно происходит все более четкое разделение ролей: с каждым следующим электоральным циклом аппарат Президента все больше нацелен на исполнение роли «связного» между Правительством и Сеймом, Сейм чаще координирует свои внутренние отношения и связывает своих членов с другими структурами, а в Правительстве преобладающую долю составляют те, кто обеспечивают весь спектр внешних связей с другими структурами и между ними.
Рассматривая общие параметры сетевых структур за исследуемые периоды, можно отметить, что сети политических элит в Литве обладали высокой плотностью и низким количеством длинных цепей в первом электоральном цикле. Затем, во втором цикле, наблюдался довольно резкий переход к менее интегрированной и плотной сети, для которой характерно большее количество длинных цепей внутри структуры, а также высокий процент транзитивности, что свидетельствует о большей связности внутренних подгрупп при более низкой общей интеграции сети. Однако в последующие электоральные циклы плотность сети политической элиты посте_ 95
ПОЛИТЭКС. 2012. Том 8. № 3
пенно возрастает, а доля длинных цепей - сокращается. Наиболее плотной и интегрированной представляется сетевая структура политических элит именно в последнем на данный момент исследованном электоральном цикле, что может указывать на консолидацию политических элит, а также стабилизацию политического процесса на современном этапе.
Литература
Бурдьё П. Начала. Choses dites. M.: Socio-Logos, 1994. 288 с. (Bourdieu P. Choses dites. Moscow: Socio-Logos, 1994. 288 p.)
Бурдьё П. Социальное пространство: поля и практики. М.: Инст-т экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2005. 576 с. (Bourdieu P. Social space: fields and practices. Moscow: Institute for experimental sociology; Saint-Petersburg: Aletheia, 2005. 576 p.)
Исследования по общей теории систем / под ред. В.Н. Садовского и Э.Г. Юдина. М.: Прогресс, 1969. 521 с. (Studies on general system theory / ed. by V.N. Sadovskiy and E.G. Yudin. Moscow: Progress, 1969. 521 p.)
Кирчанов М. В. Латвия и страны Балтии: проблемы дипломатической и политической истории. Воронеж: Воронежский государственный университет, Факультет международных отношений, 2007. 153 с. (Kirchanov M.V. Latvia and Baltic States: problems of diplomatic and political history. Voronezh: Voronezh State University, Faculty for foreign affairs, 2007. 153 p.)
Фурман Д. Е. Становление партийной системы в постсоветской Литве. М.: Книжный дом «Либроком», 2009. 200 c. (Furman D. E. Establishing of party system in post-soviet Lithuania. M.: Book House «Librocom», 2009. 200 p.)
Хигли Дж. Элиты, вне-элитные группы и пределы политики: теоретический ракурс // Элиты и общество в сравнительном измерении / под ред. О.В. Гаман-Голутвиной. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011. 431 с. (Higley J. Elites, out-elite groups and the limits of politics: theoretical perspective // Elites and society in comparative dimension / ed. by O.V. Gaman-Golutvina. Moscow: Russian political encyclopedia (ROSSPEN), 2011. 431 p.)
Шкаратан О. И., Ильин В. И. Социальная стратификация России и Восточной Европы: сравнительный анализ. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2006. 468 с. (Shkaratan O. I., Ilyin V. I. Social stratification of Russia and Eastern Europe: comparative analysis. Moscow: Publishing house of the State University - Higher School of Economics, 2006. 468 p.)
Agh A. The Politics of Central Europe. London: Thousand Oaks; New Delhi: Sage Publications, 1998. 244 p.
Cotta M. On the Relationship between Party and Government // The nature of party government. A comparative European Perspective / ed. by Blondel J., Cotta M. London: MacMillan. 2000.
Crisis, Choice, and Change: Historical Stories of Political Development / ed. by G.A. Almond, S. Flanagan and R. Mundt. Boston: Little, Brown and Co, 1973.
Dogan М., Higley J. Elites, Crises, and the Origins of Regimes. Rowman and Little-field Publishers. Boulder: CO, 1998. 264 p.
Gaidys V. The Emergence of the Lithuanian Political Elite // The new elite in the post-communist Eastern Europe / ed. by V.Shlapentokh, K.Vanderpool, B.Dobrokhotov. 1999.
Gould R. V., Fernandez R. M. Structures of Mediation: A Formal Approach to Brokerage in Transaction Networks // Sociological Methodology. 1989. N 19. P. 89-126.
Higley J., Burton M. Elite Foundations of Liberal Democracy. Boulder: Rowman & Littlefield, 2006. 227 p.
Jurkynas M. Emerging cleavages in new democracies: the case of Lithuania // Journal of Baltic Studies. 2004. Vol. 35. P. 278-296.
Kas yra kas Lietuvoje 2009. Auksinis Tukstantmecio leidimas. UAB «Neolitas», 2009. 1456 p. (Who is who in Lithuania. Gold Millennium edition. JSC «Neolitas», 2009. 1456 p.)
Kas yra kas Lietuvoje. Lietuvos Pasiekimai 1995/1996. UAB «Neolitas», 1996. 838 p. (Who is who in Lithuania. Lithuanian Achievements 1995/1996. JSC «Neolitas», 1996. 838 p.)
Kas yra kas Lietuvoje. Lietuvos Pasiekimai 1997/1998. UAB «Neolitas», 1998. 1190 p. (Who is who in Lithuania. Lithuanian Achievements 1997/1998. JSC «Neolitas», 1998. 1190 p.)
Kas yra kas Lietuvoje. Lietuvos Pasiekimai 2002. UAB «Neolitas», 2002. 1119 p. (Who is who in Lithuania. Lithuanian Achievements 2002. JSC «Neolitas», 2002. 1119 p.)
Kas yra kas Lietuvoje. Lietuvos Pasiekimai 2004. UAB «Neolitas», 2004. 983 p. (Who is who in Lithuania. Lithuanian Achievements 2004. JSC «Neolitas», 2004. 983 p.)
Kas yra kas Lietuvoje. Lietuvos Pasiekimai 2006. UAB «Neolitas», 2006. 1094 p. (Who is who in Lithuania. Lithuanian Achievements 2006. JSC «Neolitas», 2006. 1094 p.)
Kas yra kas Lietuvoje. Lietuvos Pasiekimai 2008. UAB «Neolitas», 2008. 1278 p. (Who is who in Lithuania. Lithuanian Achievements 2008. JSC «Neolitas», 2008. 1278 p.)
Knoke D. Political Networks: the Structural Perspective. Cambridge University Press. 1990. 290 p.
Lieven A. The Baltic Revolution: Estonia, Latvia, Lithuania and the Path to Independence. New Haven; London: Yale University Press, 1994. 504 p.
Matonyte I. (Liberal) mass media and the (multi) party system in post-communist Lithuania // Central European Journal of communication. 2008. N 1. P. 123-144.
Matonyte I. Ex-nomenklatura and Ex-dissidents in the Post-communist Parliaments of Estonia, Latvia, Lithuania and Poland // Viesoji politika ir administravimas. 2009. N 29. P. 28-39.
Matonyte I. Parliamentary elite in post-communist Lithuania (1990—2012) // Political elites in old and new democracies / ed. by O. Gaman-Golutvina, A. Klemeshev. Kaliningrad: IKBFU Publishing House, 2012. P. 393-408.
Ramonaite A. Posovietines Lietuvos politine anatomija. Pilietines visuomenes institutas, Vilniaus universitetas. Tarptautini^ santyki^ ir politikos moksl^ institutas. Vilnius: Versus aureus, 2007. 208 р. (Ramonaite A. Political anatomy of the post-soviet Lithuania. Civil Society Institute, Vilnius University. International Relations and Political Science. Vilnius: Versus aureus, 2007. 208 p.)
Sandukas L. Lietuviu Bendruomenes Uzsienyje // Valstybe. Iliustruota Lietuvos enciklopedija, Kaunas, Sviesa, 2006. 126 p. (Sandukas L. Lithuanian community abroad // Country. Illustrated Encyclopedia of Lithuania. Kaunas: Sviesa, 2006. 126 p.)
Steen A. The New Elites in the Baltic States: Recirculation and Change // Scandinavian Political Studies, Bind 20 (New Series). 1997. N 1. P. 91-112.
Terk E., Reid A. From state-owned enterprises to innovation-based entrepreneurship: a comparison of the Baltic states // Estonian Human Development Report. Baltic Way(s) of Human Development: Twenty Years On. 2010/2011. Eesti Koostoo Kogu. Tallinn: AS Printon TrQkikoda, 2011. 208 p.
Wasilewski J. Three Elites of the Central-East European Democratization // Transformative Paths in Central and Eastern Europe / ed. by R. Markowski and E. Wnuk-Lipinski. Warsaw: Institute of Polish Studies, 2001. 206 p.
Wasserman S., Faust K. Social Network Analysis: Method and Application. Cambridge University Press, 1994. 825 p.
