CC BY
36
УДК 327
ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЫ И ВЕКОВОЙ КОД РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
CHANGING OF THE POLITICAL PARADIGM AND OLD-AGE CODE OF THE RUSSIAN CULTURE
И.П. Голощапов,
Уральский федеральный университет им. Первого Президента России Б.Н. Ельцина, г. Екатеринбург
I. Goloschapov,
Ural Federal University named after the first Russian President B.N. Yeltsin, Yekaterinburg
А.П. Петров,
Уральский федеральный университет им. Первого Президента России Б.Н. Ельцина, г. Екатеринбург a.p. petrov@urfu. ru
A. Petrov,
Ural Federal University named after the first Russian President
B.N. Yeltsin, Yekaterinburg
Авторы останавливают своё внимание на такой важной проблеме, как идеологическое обоснование политики, особенно внешней. С одной стороны, фиксируется определённая смена политической парадигмы современной России, а с другой — показывается связь идеологических построений с вековым кодом русской культуры — русским мессианством. Подчёркивается, что именно оно глубоко фундировано не только в сознании духовной и политической элиты России, но и, что называется, — у простого народа. Также проводится терминологическое уточнение, в частности дефиниции «мессианство», что немаловажно для политического научного дискурса. Тема актуальна в истории политической мысли, особенное значение она приобретает в период попыток американской внешней политики изолировать Российскую Федерацию в международном пространстве
Ключевые слова: внешняя политика, идеология, русский код, культура, мессианство, Мессия, Новая Россия, парадигма, прагматизм, русские мыслители, Спасение, СССР
The authors touch upon an important problem of ideological fundamentals of making politics, especially the external one. One the one hand, there is a certain changing of paradigm and on the other — there is a connection of the ideological structure with the age-old code of the Russian culture — Russian messianism. The article emphasizes that messianism is deeply rooted not only in consciousness of spiritual and political elite of Russia but also at the so-called «simple folk». Terminological clarification is also conducted in the article, in particular the definition of «messianism», that is not insignificantly for political and humanitarian discourse. The theme is relevant in the history of political thought, it has become especially important in the period of American foreign policy attempts to isolate the Russian Federation in the international space
Key words: external politics, ideology, Russian code, culture, messianism, Messiah, New Russia, paradigm, pragmatism, Russian thinkers, Salvation, USSR
В последнее время для характеристики идейно-политического поведения США, т.б. набора внешнеполитических акций, их вербального сопровождения через официальных лиц и идеологического обоснования американскими политиками и идеологами, в среде российского поли-
тического класса стало использоваться выражение: «американский мессианизм (или американское мессианство)». Весьма возможно, появившись вначале в смысловых кавычках в саркастической коннотации, затем это выражение «зажило своей жизнью», отбросив и кавычки, и сарказм. Те-
перь в научных публикациях, а особенно в публицистике говорится об американском мессианстве, причём термин употребляется в крайне негативном смысле. Понимая, что в гуманитаристике может существовать достаточно широкий диапазон трактовки того или иного термина, в то же время научная точка зрения предопределяет этот диапазон, выход за который нецелесообразен.
В религиозном смысле слово мессианство — это вера в пришествие Мессии, ниспосланного Богом Спасителя, который установит навечно своё царство, со временем переходящее в потустороннее вечное блаженство. Однако не всё так просто — эта тема раскрывается в напряжённом сюжете. Мессия должен прийти в переломный момент человеческой истории, когда царит хаос, беспорядок и силы Зла бесчинствуют. Принесший «мир, но меч» Мессия породит дополнительные пертурбации и катаклизмы. Однако всё образуется в конечном итоге. Добро восторжествует, Зло будет наказано и всем людям справедливо воздастся по заслугам. Мессия — или сам Бог в специфической ипостаси (как в христианстве ), или его особый уполномоченный (как в исламе и других религиях); безусловно, на Мессии лежит печать богоизбранности. Но к чему эта избранность? К подвигу! Поэтому именно жертвенность является непременным атрибутом мессианства. Именно жертва подвига настраивает на высокие моральные кондиции верующих.
При определённом сходстве американского идеологического поведения с мессианством, которое проявляется в основном в заявке на исключительность, не следует забывать, что всё-таки основа американского мировоззрения, стиля жизни и поведения американцев выразилась в философии прагматизма. Конечно, в американской истории, как, впрочем, и в истории любого народа, были герои, были подвиги, было героическое напряжение духа. Однако идеология прагматизма предусматривает не подвиг, а выгоду, что имеет множество подтверждений в американской внешней политике. Даже если вначале шли американские проповедники и благотворители или
же США как государство выступали с некими декларируемо благородными целями, в конечном итоге на сцене появлялись американские концерны, жаждущие прибыли. И которым это государство и обеспечивало преференции всеми возможными и невозможными способами. Весьма характерно, что само слово «прагма» по-гречески означает дело и действие. Именно так в противоположность классически философскому созерцанию вводили это понятие американские философы. Однако весьма скоро особенно в социально-политической сфере прагматизм стал означать не просто действие, а действие во имя выгоды, и прежде всего материальной [13]. Поэтому, если уж применять понятие «мессианство», в особенности, если речь идёт не о буквальном религиозном смысле, а о некотором перенесении в социально-политическую сферу своеобразного, т.е. перекодированного, но отталкивающегося от исконного смысла термина, то можно и нужно говорить о русском мессианстве (следует заметить, что введя (или присоединившись в определённом смысле [12]) термин «русское мессианство», авторы считают, что это определение не несёт однозначно ни положительных, ни отрицательных в этическом аспекте коннотаций. Скорее, это — форма, через которую своеобразным путём появляются различные социокультурные феномены, вместе с которыми могут проявляться метафизические как Добро, так и Зло).
Для традиционного русского сознания помимо России, реального государства, существовала ещё и Святая Русь. «Никто, — писал А.В. Карташёв, — во имя научной критики, не может возразить, что столь возвышенное до претенциозности имя Руси есть плод «литературы»... Оно — плод низового, простонародного творчества <...> В нём нет ничего сочинённого» [6. С. 136].
Святая Русь — тот образ, в который смотрелась реальная Россия, ибо святость русской земли определяется самим фактом её богоизбранности и в то же время — это и глобальная историческая задача для России.
Русское мессианство — это такое миропонимание, при котором именно русский
народ выступает в роли Мессии. Именно он спасет мир. Понятно, что под избавлением в данном случае понимается не просто помощь в какой-то единичной ситуации, а Спасение, причём спасение и от телесной, и, что гораздо важнее, от духовной гибели. За этим стоит Вера не только в русский народ, но и в такое бытие, где возможно провиденциальное предназначение русского народа, где есть место русскому подвигу.
Миропонимание определяет и национальный менталитет, который осознаётся лишь частично его носителями, т.к. он коренится в подсознательном. Трудно не думать («думать» здесь имеет старинное русское значение слова: обдумывать и решать важнейшие дела бытия), таким образом, как думали пращуры, хотя бы и в обновлённых социальных диспозициях и новых цивилизационных кондициях. «Мы, пожалуй, окажемся ближе всего к истине, если представим себе, что наша сознательная и личная психика покоится на широком фундаменте унаследованной и всеобщей духовности, диспозиции, которая как таковая бессознательна, и что наша личная психика относится к коллективной психике примерно так, как индивидуум к обществу» [14. С. 203].
Политика, внешняя в частности, — весьма зависима не только от «материальных» причин: экономических, геополитических и пр., но и от «идеальных», т.е. той насущной идеологии, что своими корнями уходит в подсознательное менталитета мыслителей, идеологов, политиков страны.
Россия стала глобальной супердержавой на рубеже ХУШ—Х1Х вв., и в особенности после победы над Наполеоном. Весьма характерно, что писали русские мыслители весь последующий век, да и позже.
В.Ф. Одоевский: «Европа назвала русского избавителем! В этом имени таится другое, ещё высшее звание: <...> не одно тело должны спасти мы — но и душу Европы!» (выделено авторами — И.Г., А.П.) [10. С. 148]. А вот пишет Ф.М. Достоевский: «Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное». «Стать настоящим русским и будет
именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, ...» [3. С. 145].
К.Н. Леонтьев от имени русского народа бросает в лицо «им»: «О, как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты погубила у себя самой всё великое, изящное и святое.» (выделено авторами - И.Г., А.П.) [7. С. 168].
Н.А. Бердяев — во время Первой мировой войны: «Россия призвана быть освободительницей народов. Эта миссия заложена в её особенном духе» [1. С. 300]. А вот евразийцы — уже в эмиграции: «<...> с судьбами России связаны сейчас и судьбы вновь осознающих себя азийских культур <...> и выхода европейской культуры из переживаемого ею индивидуалистического кризиса, выхода или — смерть» [5. С. 176]. Цитаты можно приводить и далее.
Эти имена — что называется, первого ряда; сеи мыслители скорее оппозиционны политическому режиму современной им России, чем комплиментарны. Между тем внешняя политика императорской России, если не полностью изоморфна, то уж точно конгениальна подобным идеям.
Что делала Россия? Боролась с Европой, чтобы её спасти! Два главных направления: поддерживать порядок в Европе и освободить славян и православных от оттоманского гнёта. За первое — расплата: Крымская война, с весьма чувствительным поражением. Николай Первый, да и всё русское общество (за исключением революционеров) были потрясены, что практически вся Европа оказалась против «спасающей» её России, «ибо, что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой?» [3. С. 145]. Освобождённые славяне и греки — народы были счастливы, а вот политическая элита частенько была в стане врагов Российской империи. Весьма показательный случай описывает М. Пале-олог, французский посол в России в Первую мировую. После того, как Болгария выступила на стороне Германии, между ним и
российским министром иностранных дел произошёл следующий диалог: «Наконец, я заявляю, что <...> русский флот должен бомбардировать Бургас и Варну. — Нет! — восклицает Сазонов, — Болгария одной с нами веры, она обязана нам своим <...> существованием, мы не можем обращаться с ней как с врагом. — Но это она делает себя вашим врагом! — Пусть!» [11. С. 124]. Возникает классический вопрос. Кто виляет: собака хвостом или хвост собакой?
С прагматической точки зрения подобное идейно-политическое поведение крайне ущербно. Как тут не вспомнить американцев практически после каждой войны что-либо приобретавших: земли, военные базы, золотые запасы противника и т.д. Впрочем, на это есть ответ. Н.О. Лосский, философ и эмигрант, можно сказать, даёт ответ: «Профессор Е.В. Спекторский написал брошюру «Принципы европейской политики России в XIX и XX вв.», в которой приводит внушительный ряд фактов в пользу мысли, что в XIX и XX вв. русская политика в Европе «была политикой принципов в отличие от западноевропейской политики интересов». Он доказывает рядом примеров, что «принципами европейской политики России были спасение погибающих, верность договорам и солидарный мир» [8. С. 325].
Русский марксизм, который, казалось бы, настолько далек от религиозной философии, что просто не может разделять её мессианских устремлений. Однако эта отдалённость скорее по форме, чем по существу. Россия, «слабое звено» капитализма, по Ленину, призвана спасти более передовые страны и освободить всё человечество; само такое призвание есть выражение исключительности, которая хоть и объяснялась «научно», по духу была провиденциальна. Через рационализированную догматику, исполненную в новоевропейской сциентистско-позитивистской терминологии, проступает вековой код. В своей книге, раскрывающей суть Русской Революции, Н.А. Бердяев резюмирует: «Я хотел показать в своей книге, что русский коммунизм более традиционен, чем обыкновенно думают, и
есть трансформация и деформация старой мессианской идеи» [2. С. 152].
Внешняя политика СССР, хотя по форме строилась на отрицании старого строя, в сущности, была той же: Спасение, как политическое, так и духовное, через построение социализма. Направляя, где героически, а где и жёстко и жестоко другие народы в сторону светлого царства — коммунизма, советское общество с точки зрения прагматизма мало что получало. Помощь просоветским режимам ложилась тяжким бременем на малоэффективную советскую экономику. Американские компании, приходя в ту или иную страну прозападной ориентации, получали рынок сбыта, часто дешёвое сырьё и такие же рабочие руки. Советским предприятиям зачастую это было в обузу — свой то рынок был не насыщен. Даже вооружение, наиболее конкурентоспособный советский товар, не приносило серьёзной выгоды, т.к. продавалось в долг или дарилось друзьям-союзникам. Не так много в истории человечества примеров того, что имперский народ пребывает в более низком материальном положении, чем его союзники и вассалы. Безусловно, среди этих немногочисленных примеров можно назвать Россию — ядро советской империи.
Несмотря на это, многие переживают до сих пор развал Советского Союза и закрытие советского проекта. Конечно, дело не столько в ценностях марксистско-ленинского социализма, которые большинство россиян отвергли. Однако трудно отбросить главный архетип русского социума — мессианство. Возникло ощущение утраты и пустоты.
Рассуждения о первоочередности экономического развития с одновременным игнорированием, вольным или невольным, национального самосознания не будут иметь успеха в российском обществе. Не выдерживает критики та позиция, что эти размышления, характерны для политического и культурного классов (т.е. политиков, учёных, мыслителей, деятелей искусства), а экономическому классу и «простому народу» — нужен только материальный успех. Как только представитель «простого
народа» насыщается и начинает думать об экзистенциальном, — то его рассуждения, конечно упрощённые, канализируются в общенациональном направлении.
Весьма характерны рассуждения Первого Президента России: «Нас мучает какое-то ощущение пустоты. На самом деле у России путь один — быть гарантом мира. То есть тем «большим человеком», который не только обязан не сталкиваться ни с кем на улице, чтобы не нанести вреда, но и смотреть поверх голов, охранять всех идущих» [4. С. 394]. Идея «большого человека», всемирного защитника и гаранта — традиционно русская, порождение многовекового русского мессианства как умонастроения.
Впрочем, таковую идею трудно Новой России политически осуществлять в современном мире. Поэтому особенно в постель-цинский период (хотя контурно он наметился уже при Б.Н. Ельцине) вырисовался некий свой курс, что можно толковать, с одной стороны — как смену парадигмы российской политики, особенно внешней. А с другой .
Современное российское идейно-политическое действование зачастую рассматривается на Западе как простое продолжение советской тоталитарной политики или как некое отставание от финальной истины. Как бы есть просто временной лаг, после прохождения которого Россия, наконец, присоединится к высоким европейским кондициям. Конечно, это далеко не так. Самостоятельность российской политики, особенно внешней, — это не отсталость от западных кондиций, а претензия на собственное видение мира, которая, несомненно, базируется на народном желании быть неким мировым центром со своей спецификой. Проводимый в 2007 г., т.е. ещё до событий, чрезвычайно обостривших отношение с Западом — с одной стороны, и относительно экономической успешной ситуации, когда капитализм уже развился, один кризис ушёл, а другой ещё не пришёл — с другой стороны, социологический опрос Левада-центром выявил, что «75 % <россиян> считают Россию особенной и думают, что ей необходимо идти по собственному
пути развития <...> Кроме вышеуказанного 71 % <...> опрошенных россиян заявили, что не считают себя ни европейцами, ни евразийцами.» [9; 5]. Такая «своебыш-ность» является не только своевольным упорством, но имеет серьёзный потенциал экзистенциального инструментария для бы-тийственного приоткрытия истины.
Русское мессианство было обязательным компонентом в русском самоопределении: проявляющиеся идеи предвосхищались подсознательной матрицей дологического определения; оттуда черпаются энергии и эмоциональный «прогрев». Сможет ли оно просто так уйти, заменившись «российским прагматизмом»? Утвердительный ответ — весьма сомнителен.
Как раз последние политические события показывают обратное. Воссоединение с Севастополем и Крымом вряд ли было бы поддержано с таким воодушевлением россиянами, если они размышляли в категориях прагматизма. Спасая своих крымчан от бандеровцев, народ почувствовал, что снова приходит высокий смысл его существования, смысл предназначения России. Именно в понятии Спасение — ключ понимания россиянами и сирийской операции ВКСР.
Возможно, и духовное спасение Европы, о котором так много писали русские мыслители. В настоящее время под этим можно понимать весьма конкретную вещь — сохранение и защиту традиционной семьи. В системе западных ценностей постепенно набор деструктивных для общества элементов набирает решающее значение, более того, он стал своеобразным символом Оксидента. Легализация парафилий, радикальный феминизм, нивелирование понятия «Мать», абсолютизация свободного выбора и констутиирование в сознании людей любого исхода как морального, даже несущего явно контрсоциальный характер, типа чайлдфри — эти и другие социальные движения, проходящие под либеральным знаменем, усиливают процесс депопуляции. Если России удастся удержать в ближайшем будущем консервативную линию, то будет спасение, и если не Европы, то хотя бы себя.
Список литературы_
1. Бердяев Н.А. Душа России // Русская идея. М., 1992. 496 с.
2. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. 224 с.
3. Достоевский Ф.М. Пушкин (очерк) // Русская идея. М., 1992. 496 с.
4. Ельцин Б.Н. Записки Президента. М., 1994. 402 с.
5. Карсавин Л.П. Основы политики / / Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология. М., 1993. 368 с.
6. Карташёв А.В. Судьбы «Святой Руси» // Церковь. История. Россия. М., 1996. 301 с.
7. Леонтьев К.Н. О всемирной любви. Речь Ф.М. Достоевского на Пушкинском празднике / / Русская идея. М., 1992. 496 с.
8. Лосский Н.О. Характер русского народа // Условия абсолютного добра. М., 1991. 368 с.
9. О евразийстве россиян // Московская немецкая газета. Март. 2007. № 7 (9208).
10. Одоевский В.Ф. Русские ночи. Л., 1975. С. 148. 320 с.
11. Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. 240 с.
12. Петров А.П. Мессианство русской культуры. Екатеринбург, 1999. 84 с.
13. Федосеев П.Н. [и др.]. Философский энциклопедический словарь. М., 1983. 840 с.
14. Юнг К.Г. Отношения между Я и бессознательным // Психология бессознательного. М., 1994. 320 с.
List of literature_
1. Berdyaev N.A. Russkaya ideya (Russian idea). Moscow, 1992. 496 p.
2. Berdyaev N.A. Istokii smysl russkogo kommunizma [The origins and meaning of Russian communism]. Moscow: Nauka, 1990. 224 p.
3. Dostoyevsky F.M. Russkaya ideya (Russian idea). Moscow, 1992. 496 p.
4. Yeltsin B.N. Zapiski Prezidenta [Notes of the President]. Moscow, 1994. 402 p.
5. Karsavin L.P. Rossiya mezhdu Evropoy i Aziey: Evraziyskiy soblazn (Russia between Europe and Asia: Eurasian temptation): Anthology. Moscow, 1993. 368 p.
6. Kartashev A.V. Tserkov. Istoriya. Rossiya (Church. History. Russia). Moscow, 1996. 301 p.
7. Leontiev K.N. Russkaya ideya (Russian idea). Moscow, 1992. 496 p.
8. Lossky N.O. Usloviya absolyutnogo dobra (Absolute good). Moscow, 1991. 368 p.
9. O evraziystve rossiyan (About Russian Eurasianism): Moscow German newspaper, March, 2007, no. 7 (9208).
10. Odoyevsky V.F. Russkie nochi [Russian nights]. Leningrad, 1975. 320 p.
11. Paleolog M. Tsarskaya Rossiya vo vremya mirovoy voyny [Tsarist Russia during World War II]. Moscow, 1991. 240 p.
12. Petrov A.P. Messianstvo russkoy kultury [Messianism of Russian culture]. Yekaterinburg, 1999. 84 p.
13. Fedoseyev P.N. [and etc.]. Filosofskiy entsiklopedicheskiy slovar [Philosophical Encyclopedic Dictionary]. Moscow, 1983. 840 p.
14. Yung C.G. Psihologiya bessoznatelnogo (Psychology of the unconscious). Moscow, 1994. 320 p.
Коротко об авторах_
Голощапов Игорь Петрович, ст. преподаватель кафедры «Управление общественными отношениями», Уральский федеральный университет им. Первого Президента России Б.Н. Ельцина, г. Екатеринбург, Россия. Область научных интересов: политические науки, правоведение, социальная философия, религиоведение, философия культуры, социальная психология
Петров Андрей Павлович, канд. филос. наук, доцент кафедры «Управление общественными отношениями», Уральский федеральный университет им. Первого Президента России Б.Н. Ельцина, г. Екатеринбург, Россия. Область научных интересов: политические науки, правоведение, социальная философия, религиоведение, философия культуры, социальная психология a.p.petrov@urfu.ru
Briefly about the authors _
Igor Goloschapov, senior teacher, Management of Public Relations department, Ural Federal University named after the first Russian President B.N. Yeltsin, Yekaterinburg, Russia. Sphere of scientific interests: political science, law, social philosophy, religious studies, philosophy, culture, social psychology
Andrey Petrov, candidate of philosophical sciences, professor, Management of Public Relations department, Ural Federal University named after the first Russian President B.N. Yeltsin, Yekaterinburg, Russia. Sphere of scientific interests: political science, law, social philosophy, religious studies, philosophy, culture, social psychology
Образец цитирования
Голощапов И.П., Петров А.П. Трансформация политической парадигмы и вековой код русской культуры // Вестн. Заб. гос. ун-та. 2016. Т. 22. № 2. С. 48—54.
