CC BY
157
УДК 94
Т. Ю. Айдунова
ТРАНСФОРМАЦИЯ ОБРАЗА ПЕТРА I В ИСТОРИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ РОССИЙСКИХ МОНАРХОВ XVIII - XIX вв.
Статья посвящена трансформации образа Петра I в историческом сознании правителей России XVNI-XIX в. На широком круге источников автор прослеживает факторы, механизмы и формы формирования образа Петра I. В соответствии с теорией М. Хальбвакса, автор объясняет трансформацию образа Петра I внешнеполитическими задачами и мероприятиями, осуществляемыми российскими императорами. Автор приходит к выводу о том, что образ Петра I занимал особое место в мемориальной культуре российских правителей XVNI-XIX вв. Истории известны случаи, когда правитель продолжал оставлять свое заметное влияние и после передачи правления наследникам. Одним из таких пример, безусловно, является первый российский император Петр I. Деяния Императора были настолько масштабны, что не могли не быть оценены будущими монархами. Даже сегодня образ того, кто «прорубил окно в Европу» не остается без внимания, дискуссии на тему масштаба его личности имеют место и на научном, и на обывательском, и даже, на политико-идеологическом пространстве. Конечно, оценки его личности не могут и не могли быть объективными, однако это не мешает автору проследить факторы, механизмы и формы
формирования образа Петра I на широком круге источников. Как замечает автор, почтительное отношение к Петру I на протяжение XVIII в. может быть объяснено с точки зрения генетических уз. Интересно, что при первом же приемнике Петра Великого, его образ был сразу же увековечен в культурном наследии Российской Империи. Автор замечает смену парадигмы восприятия Петра I начиная с Александра II, которому приходилось думать уже не о дальнейшем укреплении начал самодержавия, а об удовлетворении потребности общества участвовать в общественно-политической жизни и влиять на судьбы страны. Императора Александра III отделяло от Петра I принципиальное направление его внутренней политики и культурно-исторический идеал. Если говорить о последнем монархе из рода Романовых, то автор уверяет, что он и вовсе вынашивал отрицательное отношение не к самой европеизации России, но к методам внутренней политики ее первого императора, направленной на проведение европеизации.
Ключевые слова: историческое сознание, Российская империя, Петр I, российское самодержавие, империя.
T. Yu. Aidunova
IMAGE TRANSFORMATION OF PETER THE FIRST IN HISTORICAL VIEWS OF RUSSIAN EMPERORS DURING XVIII - XIX CENTURY
The article studies image transformation of Peter I in historical views of Russian rulers during XVIII-XIX century. The author analyzes factors, instruments and methods of modeling Peter I's image by using various sources. According to Maurice Halbwachs' theory, the author explains the transformation of Peter I's image connected with foreign and inner policy tasks, implemented by the Russian Emperor. In the conclusion the author dwells on the special place of Peter I in memorial culture of Russian rulers during XVIII-XIX century. There are some cases in history when the ruler continued to have an impact on the society after the transfer the board to the heirs. One of such examples, of course, is the first Russian emperor Peter I. The Emperor's acts were so great that they could go unnoticed by the future monarchs.
Even today, the image of the one who "cut through the window to Europe" is not left behind, discussions about his personality take place in the scientific, common and even political and ideological space. The evaluations of his personality could not be objective, but this does not prevent the author from tracing the factors, mechanisms and forms of formwTn the image of Peter I with a wide range of sources. As the author observes, respectful attitude towards Peter I during the 18th century can be explained from the point of view of genetic bonds. Most notably, the first successor of Peter the Great immortalized his image in the cultural heritage of the Russian Empire. The author notices the change in the paradigm of the perception of Peter I beginning with Alexander II, who had to think not of strengthening the principles of the
autocracy, but of meeting the society needs to participate in social and political life and influence the fate of the country. Emperor Alexander III differed from Peter I as regards the key direction of the domestic policy and cultural-historical ideal. Speaking about the last monarch of the Romanovs family, the author assures that he had a negative attitude to the meth-
ods of domestic policy of its first Emperor, aimed at Europeanization, rather than to the europeanization of Russia.
Key words: historical consciousness, the Russian Empire, Peter the First, Russian absolutism, the Empire.
Отношение русских самодержцев к Петру Великому не было одинаковым. Оно в значительной степени зависело от культурно-исторической ситуации определенного времени, от направления внутренней и внешней политики, от характера самих монархов.
Монархи XVIII в. отличались исключительно позитивным отношением к первому российскому императору. Особенно это стало сказываться при вступлении на престол императрицы Елизаветы Петровны и за весь период ее царствования. Вызывалось это несколькими причинами. Первой из них была генеалогия, сама Елизавета ее использовала и перед гвардейцами всегда подчеркивала, что она «дщерь Петрова». Вторая состояла в том, что указание на свою прямую генеалогическую связь с императором она могла подчеркивать постольку, поскольку среди гвардейцев лейб-компании была велика популярность Петра, который противопоставлялся существующему правительству, а популярность Петра была одной из причин популярности самой Елизаветы. «Ничтожность Брауншвейгской фамилии как бы подчеркивала в их глазах величие облика Петра» [1, р. 28], - подчеркивал Е. В. Анисимов. Поэтому гвардия решительно поддержала ее во время дворцового переворота 25 ноября 1741 г. После вступления Елизаветы на престол не случайно «осуществилась политическая канонизация Петра Великого» [1, р. 45]. Выражением официального его культа должен был стать памятник. Для него предназначалась бронзовая фигура императора, сделанная выдающимся мастером К. Б. Растрелли, который подготовил проект конного монумента, с чертежами и глиняной моделью. Конная статуя была отлита в 1743 г. итальянским мастером А. Мартелли. Однако при Елизавете Петровне памятник так и не был установлен. Не был он установлен и при Екатерине II, когда распространилось другое художественное направление, и памятник в стиле барокко уже не соответствовал искусству времени, а на смену стилю барокко пришел классицизм.
Не менее почтительным было отношение к Петру I Екатерины II. Она старалась защи-
тить его от обвинения со стороны французского автора «Путешествия в Сибирь» аббата Ж. Шаппа д'Отероша в том, что он, «будучи наи-самовластнейшим государем изо всех своих предшественников, ... еще туже затянул петлю рабства». Решительно отвергая это обвинение аббата, императрица заявляла, что этого не мог сделать «Петр Великий, учредивший Сенат, давший ему право делать замечания государю» [3, р. 225-425]. Конечно же, ответ Екатерины II был неточным с исторической точки зрения. Она приписала царю, учредившему в 1711 г. Сенат, политическое мышление века Просвещения, в котором созданию учреждений, способных ограничить монархическую власть и при необходимости защитить общества от проявлений тирании и деспотизма. Но в политическом мышлении Петра I такая идея отсутствовала. Екатерина II очень высоко ценила стремление Петра I провести европеизацию внутренней жизни России. В своем наказе Уложенной комиссии 1767 г. она заявляла, что «Россия есть Европейская Держава». «Доказательство» этому она видела такое: «Перемены, которые в России предпринял Петр Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом и принесены были к нам смешением разных народов и завоеванием чуждых областей. Петр Первый, вводя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такие удобности, каких он и сам не ожидал» [3, р. 225-425]. Этот вывод, сделанный императрицей в соответствии с распространенной в то время теорией естественного права, с представлением о природно-географической предопределенности государственного строя и самого характера народа, стал обоснованием для позитивного отношения к Петру I. Он состоял в том, что европеизация страны, которую он проводил, была успешной, соответствовала ее характеру и потребностям и принесла ей в конечном счете пользу. Но при этом по поводу некоторых мероприятий императора она готова была делиться своими сомнениями. Это, например, относилось к оценке переноса столицы государства из Москвы в Санкт-Петер-
бург. Это ей напоминало «предприятие Константина, который перенес в Византию престол империи и покинул Рим». В результате, по ее словам, «римляне не знали, где искать свою отчизну, и так как они не видели более всего того, что в Риме воодушевляло их усердие и любовь к отечеству, то их доблести мало по малу падали и, наконец, совершенно уничтожились». Однако и такой перенос, сделанный царем, имел, по словам императрицы, в конечном счете, положительные последствия. По ее впечатлениям, «Москва - столица безделья» [5, р. 811]. Но «Петербург в течение сорока лет распространил в империи денег и промышленности более, нежели Москва в течение 500 лет» [5, р. 812].
Об очень высокой оценке Екатериной II всего того, что сделал Петр I, лучше всего свидетельствует установление в Петербурге Медного Всадника.
Свое столь же почтительное отношение к Петру I выразил и Павел I, при котором во дворе Михайловского замка был поставлен памятник императору с надписью «Праде-ду-правнук», с бронзовой фигурой, созданной еще К. Б. Растрелли. Однако при Александре I почитание первого российского императора было несколько менее заметно. В значительной степени это может объясняться особенностями характера самого Александра I, который по своему психологическому типу очень сильно отличался от Петра Великого. Прежде всего, Петр I был тружеником и старался вникать в любое дело, от кораблестроения до реформирования русской азбуки. «То академик, то герой, То мореплаватель, то плотник, Он всеобъемлющей душой. На троне вечный был работник» [11, р. 90], - совершенно справедливо отмечал А. С. Пушкин. В такой же степени Александр I был ленив, «враг труда» [9, р. 175], по выражению А. С. Пушкина. Очень различались методы воздействия на окружающих. Петр I полностью опирался на свое самовластье. Как отмечал А. С. Пушкин, «все состояния, окованные без разбора, были равны пред его дубинкою. Все дрожало, все безмолвно повиновалось» [10, р. 162]. Александр I был, как и Петр I, абсолютным монархом. Однако между двумя российскими самодержцами лежала эпоха Просвещения. То, что ранее могло казаться нормой в отношениях между властью и обществом, под влиянием идей Просвещения уже расценивалось как прямое проявление тирании и деспотизма. Поэтому общение с окружающими Александр I строил совершенно по-иному, чем Петр I. Он умел очаровывать лю-
дей. Не случайно, как указывала О. В. Эйдель-ман, в своем дневнике цесаревич Николай Павлович «ни разу не называл его ни братом, ни Александром - всегда только ангелом» [13, р. 67]. Наконец, если Петр I был совершенно понятен всем, все знали, что он ждет от своих подданных, то Александр I был нередко просто непонятен. Так, М. М. Сперанский слишком напрямую понял его конституционные мечтания, и составил свой конституционный проект с выборной законосовещательной Думой. Отсюда его репутация «византийца», лукавого и хитрого, неразгаданного сфинкса. Есть еще одна причина отчуждения Александра I от Петра Великого. Так, А. Архангельский приводит дворцовую легенду, согласно которой Павел I увидел на столе сына, цесаревича Александра, книгу о Бруте, после чего дал ему книгу о царевиче Алексее [2, р. 125]. Намек совершенно очевиден. В определенном случае царь мог поступить с сыном-наследником, особенно если он увлекается Брутом, точно так же, как поступил с сыном Петр I, допустивший его гибель. Тем не менее, общую тенденцию идеологии династии Романовых, в которой почитание Петра Великого занимало очень большое место, Александр I переломить не мог. Да и не желал, поскольку память о первом российском императоре составляла одну из основ легитимности монархии в историческом сознании населения страны. Поэтому при Александре I продолжали возводиться памятники Петру I.
Николай I по своим психологическим особенностям был значительно ближе к Петру I, чем Александр I. Очень четко подметил это наблюдательный французский путешественник маркиз А. де Кюстин. По его словам, «Петр Великий ближе Николаю, чем Александр, и на него (на Петра I - Т. А.) нынче куда большая мода» [7, р. 178]. Как и великому императору, ему было присуще чувство долга, который имел монарх перед государством. И, как и Петр I, Николай I рассматривал свою власть как не только самодержавную но и неограниченную, что и было выражено в первой статье Основных государственных законов Российской империи в редакции 1832 г. Отсюда не случайно, что Николай I стремился показать себя достойным преемником Петра Великого. На это прямо указывал А. де Кюстин, когда писал, что император ему будто бы прямо заявил: «вы можете меня понять: мы продолжаем дело Петра Великого» [7, р. 167]. Но слова царя соответствовали собственным наблюдениям маркиза. «В России дух Петра Великого вездесущ и всемогущ» [7, р. 167], - писал он. В идеоло-
гии николаевского царствования образ Петра Великого занимал не меньшее место, чем теория «православие-самодержавие-народность» графа С. С. Уварова.
Взошедший на престол в 1855 г. император Александр II царствовал уже в совершенно иных условиях, чем его отец. Как и Петру Великому, ему приходилось проводить реформы, направленные на европеизацию страны, что было предопределено глубоким системным кризисом, в котором оказалась проигравшая Крымскую войну крепостническая* империя к середине столетия. На этом основании император, с помощью преобразований вводивший Россию в начале XVIII в. в круг европейских стран, не мог не быть близок Александру II. Кроме того, следует иметь в виду, что учителем великого князя Александра Николаевича в то время, когда он был наследником цесаревичем, был историк-юрист и западник К. Д. Кавелин. Во всяком случае, учитель вполне мог внушить наследнику такой взгляд на Петра I, согласно которому «Петр - новое, небывалое, чрезвычайное явление в русской истории. Он - целая революция, и как всякая революция - более программа для будущего, которую пришлось выполнять последующему времени» [6, р. 182]. И, по-видимому, при проведении реформ императору Александру II приходилось вспоминать некоторые оценки, которые давал учитель. По словам К. Д. Кавелина, Петр I «выразил собою стремление прогрессивного меньшинства, которое тяготилось бытом тогдашнего времени, и стоял в его главе» [6, р. 183]. Эти слова можно было отнести и к самому Александру II. В самом деле, ему приходилось преодолевать серьезное сопротивление дворянских консерваторов при проведении не только отмены крепостного права, но и других буржуазных реформ. В этом отношении Петр I выступал для Александра II в качестве исторического примера, или монарха, который умел преодолевать консервативное противодействие. Не случайно в этой связи в 1872 г. было торжественно отмечено двухсотлетие со дня рождения Петра I. Была выпущена юбилейная медаль, посвященная этому юбилею. В Санкт-Петербурге и в ряде других городов России были проведены праздничные юбилейные мероприятия. Но при этом невозможно считать, что Александр II мог полностью соглашаться со всеми сторонами внутренней политики Петра I, и во всем ориентироваться на его пример. Так, Петр I всемерно укреплял самодержавную власть, в годы его царствования сложился режим российской абсолютной монархии. Но Александру II приходи-
лось думать уже не о дальнейшем укреплении начал самодержавия, что делалось при Николае I, но об удовлетворении потребности общества участвовать в общественно-политической жизни и влиять на судьбы страны. Отсюда -создание земств и городских дум, а также сама возможность появления проекта реформы центрального управления с введением в Государственный совет выборных от земств, который предлагал военный министр граф Д. А. Милютин [14, р. 164], проекта, который предполагал участие представителей общества в обсуждении законов.
В меньшей степени соответствовал Петр I личности, характеру и направлениям деятельности двух последних российских самодержцев. Императора Александра III отделяло от Петра I принципиальное направление его внутренней политики и культурно-исторический идеал. Если не только Петр I, но и последующие монархи многое пытались делать для сближения между Россией и странами Западной Европы, для утверждения ее положения как европейской страны, то Александр III по существу пошел вопреки этому устоявшемуся направлению. Это, конечно же, не касалось внешней политики. Договор с Францией 1893 г., заключенный им, положил начало формированию блока Антанты. Но во внутренней политике курсом его было не дальнейшее развитие европеизации страны, но закрепление в жизни ее традиционных русских начал, в том виде, как они представлялись ему самому и наиболее консервативной части его ближайшего окружения во главе с его учителем, обер-прокурором Синода К. П. Победоносцевым. Косвенной формой такой критики петровских преобразований, связанных с европеизацией, явилось противопоставление К. П. Победоносцевым ««патриархальной» Москвы и «космополитического» Петербурга», его симпатии к сохранявшей старинный облик Москве, о которой он, по замечанию А. В. Репникова, «всегда отзывался в теплых тонах» [12, р. 18]. Но Санкт-Петербург был общим символом личности и деятельности своего создателя. Поэтому, заявляя о своем предпочтении Москвы по отношению к новой столице, К. П. Победоносцев проводил мысль о своей симпатии русской старине и традиции, но не самому европейскому городу России и новой ее столице, созданной по воле Петра Великого. Эта мысль полностью соответствовала настроениям Александра III, который считал ценностью русскую старину, символом которой выступала в данном случае Москва.
Отношение Николая II к Петру I, также не вполне позитивное, имело несколько иную основу, чем отношение Александра III. При всем своем консерватизме последний российский император вынашивал отрицательное отношение не к самой европеизации России, но к методам внутренней политики ее первого императора, направленной на проведение европеизации. Но, кроме того, следует учитывать то, что для Николая II очень многое значила его семья. И то, что свою первую жену, Евдокию Лопухину, Петр I отправил в монастырь, что по существу согласился на убийство сына, было для Николая II неприемлемо. Идеалом государя для Николая II был вовсе не Петр I, но его Тишайший отец, царь Алексей Михайлович. Отсюда и имя сына, наследника цесаревича Алексея. Тем самым царь как бы давал сигнал обществу, что в ходе своего правления он будет ориентироваться на царя Алексея Михайловича, но не на Петра Великого. Это означало, что тем самым Николай II исключал возможность каких-либо крутых изменений сверху в сложившихся основах существования общества, в жизненном укладе разных слоев населения, что его царствование будет по преимуществу консервативным. Все это нисколько не исключало позитивного отношения к некоторым сторонам деятельности Петра I. Так, было торжественно отмечено двухсотлетие Полтавской битвы, и была выпущена в честь этого события юбилейная медаль. На церемонии празднования в Полтаве присутствовал Николай II. Юбилейная медаль и рубль были выпущены в 1914 г. в честь двухсотлетия победы русского флота при мысе Гангут. В некоторых городах появились новые памятники Петру I. Это дает основание для выделения двух сторон в отношении последнего российского императора к
первому. Он не мог принять некоторые стороны отношения Петра I к своей семье и вообще грубых методов его внутренней политики. Но, с другой стороны, Николай II готов был принять на себя отблеск военной славы Петра Великого, достигнутой им в войне со Швецией. Этот отблеск был необходим не только для него самого. Он был необходим для устойчивости монархии в условиях, когда в стране все более заметным становилось обострение кризиса монархической системы правления, когда в обществе был по существу поставлен вопрос о замене монархии новым политическим строем, в большей степени соответствующим характеру и особенностям общественных отношений и культуры своего времени.
Таким образом, в сознании российских самодержцев, находившихся на престоле после Петра I, образ первого российского императора занимал очень большое место. С ним связывались идеи самодержавия и славы России. Самое почтительное отношение к нему имело место в сознании императриц и императоров XVIII в. начиная с Елизаветы Петровны, а также Николая I, причем в государственной идеологии николаевского времени образ Петра Великого занимал очень большое место. В сознании двух последних монархов Российской империи отношение к Петру I было более сложным. Так, по-прежнему в полной мере они готовы были учитывать заслуги его в военных победах России и в строительстве основ империи. Но появились некоторые обстоятельства, которые затрудняли для них давать первому российскому императору исключительно позитивную оценку. Для Александра III это была европеизация страны, для Николая II - отношение его к первой жене и к сыну и грубые методы преобразований.
Источники и литература
1. Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века. Борьба за наследие Петра. М.: Мысль, 1986. 239 с.
2. Александр I / Александр Архангельский. М.: Молодая гвардия, 2012. 444 с.
3. Екатерина II. Антидот // Каррер д'Анкосс Э. Императрица и аббат. Неизданная литературная дуэль Екатерины II и аббата Шаппа д'Отероша. М.: Олма-Пресс, 2005.
4. Екатерина II. Избранное. М.: РОССПЭН, 2010. 448 с.
5. Екатерина II. Размышления о Петербурге и Москве // Екатерина II. Избранное. Б.м.1797. С. 809-816.
6. Кавелин К. Д. Краткий взгляд на русскую историю // Кавелин К. Д. Избранное. М.: РОССПЭН, 2010. С. 117-179.
7. Кюстин А. де Россия в 1839 году. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. 528 с.
8. Петинова Е. Ф. К. Б. Растрелли. 1675-1744. Л.: Художник РСФСР, 1979. 79 с.
9. Пушкин А. С. Евгений Онегин // Пушкин А. С. Собрание сочинений в 10-ти т. Т.4. М.: Художественная литература, 1975. С. 167-179.
10. Пушкин А. С. О русской истории XVIII века. М.: Мысль, 1985. 560 с.
11. Репников А. В. Константин Петрович Победоносцев // Победоносцев К. П. Избранное. М.: РОССПЭН, 2010. С. 87-98.
12. Реформы в России с древнейших времен до конца XX в. В 4-х т. М.: Политическая энциклопедия, 2016. 2248 с.
13. Эйдельман О. Воцарение с междуцарствием. Новое прочтение дневника Николая Павловича // Родина. 2009. №3. С. 58-186.
References
1. Anisimov E. V. Rossiya v seredine XVIII veka. Bor'ba za nasledie Petra (Russia in the middle of the XVIII century. The struggle for the legacy of Peter). Moscow: Mysl', 1986. 239 p. (In Russian).
2. Aleksandr I (AlexanderI) / Aleksandr Arhangel'skij. Moscow: Molodaya gvardiya, 2012. 444 p. (In Russian).
3. Ekaterina II. Antidot (Catherine II. Antidote) // Karrer d'Ankoss EH. Imperatrica i abbat. Neizdannaya literaturnaya duehl' Ekateriny II i abbata SHappa d'Oterosha. Moscow: Olma-Press, 2005. (In Russian).
4. Ekaterina II. Izbrannoe (Catherine II. Selection). Moscow: ROSSPEHN, 2010. 448 p. (In Russian).
5. Ekaterina II. Razmyshleniya o Peterburge i Moskve (Reflections on St. Petersburg and Moscow) // Ekaterina II. Izbrannoe, 1797. P. 809-816. (In Russian).
6. Kavelin K. D. Kratkij vzglyad na russkuyu istoriyu (A Brief Look at Russian History) // Kavelin K. D. Izbrannoe. Moscow: ROSSPEHN, 2010. P. 117-179. (In Russian).
7. Kyustin A. de Rossiya v 1839 godu (Russia in 1839). Moscow: Izd-vo im. Sabashnikovyh, 1996. 528 p. (In Russian).
8. Petinova E. F. K. B. Rastrelli. 1675-1744 (Rastrelli K.B. 1675-1744). Leningrad: Hudozhnik RSFSR, 1979. 79 p. (In Russian).
9. Pushkin A. S. Evgenij Onegin (Eugene Onegin) // Pushkin A.S. Sobranie sochinenij. In 10 Vols. Vol.4. Moscow: Hudozhestvennaya literatura, 1975. P. 167-179. (In Russian).
10. Pushkin A. S. O russkoj istorii XVIII veka (On the Russian history of the 18th century). Moscow: Mysl', 1985. 560 p. (In Russian).
11. Repnikov A. V. Konstantin Petrovich Pobedonoscev // Pobedonoscev K. P. Izbrannoe. Moscow: ROSSPEHN, 2010. P. 87-98. (In Russian).
12. Reformy v Rossii s drevnejshih vremen do konca XX v. (Reforms in Russia from ancient times to the end of the 20th century). V 4-h t. Moscow: Politicheskaya ehnciklopediya, 2016. 2248 p. (In Russian).
13. Ehjdel'man O. Vocarenie s mezhducarstviem. Novoe prochtenie dnevnika Nikolaya Pavlovicha (Accession with interregnum. New reading of the diary of Nikolai Pavlovich) // Rodina. 2009. No.3. P.58 - 186. (In Russian).
