CC BY
79
Литературоведение
Г.А. Сорокина
Трансформация идей и образов Востока в произведениях современных французских писателей
Статья посвящена произведениям современных французских писателей, обращающихся к традиционным идеям и образам Востока. Большое место уделяется анализу художественных интерпретаций «Тибетской книги мертвых». Ключевые слова: романтический, романтизм, сентиментализм, просвещение, роман, романист, идеал, любовь, страсть, счастье, исторический, историзм.
Влияние «Тибетской книги мертвых» очень ярко проявилось в современной французской литературе. Оно прослеживается в творчестве таких писателей, как Дидье ван Ковелер, Бернар Вербер, Антуан Володин.
Обращение этих авторов к тибетскому источнику не случайно, их интерес находится в русле общих тенденций и направлений современной французской литературы, связанных с ориентацией на Восток, на древние пласты восточных культур. Для этих писателей, кроме других литературных традиций, важными стали восточная культура, мифология, религия.
Интерес к Востоку коснулся многих французских писателей, некоторые из них являются востоковедами, любителями или знатоками-специ-алистами в области восточной философии: синолог Ж. Леви, переводчик с китайского П. Каре, погруженный в идеи буддизма Ю. Аддад и другие [5, с. 131].
Реминисценции классической японской культуры, буддийские образы мы находим в романе Максанса Фермина «Снег» (1999). Изысканный стиль романа с включением японских трехстиший хокку, тонкий психологизм автора сразу же с восторгом были восприняты всеми слоями французского общества. Успех книги оказался столь огромным, что только в течение 1999 года она выдержала четыре издания.
Действие романа развертывается в условном мифологическом пространстве, и хотя Фермин называет конкретную дату - 1884 год - читатель не воспринимает роман как историческую реальность. Автор, сам завороженный поэтическим искусством хокку, создает выразительную японскую стилизацию, опираясь на хорошо опознаваемые маркеры, относящиеся к Японии: японские имена, ряд географических реалий, синто-
изм, Будда, император, хокку. Эти формальные признаки японской культуры, давно уже включенные в контекст западной массовой культуры, стали основой авторских философских размышлений о призвании поэта, о пути ученичества и роли учители, об искушении славой, о любви, красоте и смерти. Холодная сдержанность, отстраненность и подчеркнутая безэмоциональность изложения как стилистические приемы свидетельствуют о том, что Фермин чутко уловил эти характерные черты произведений классической японской литературы. Изящество и экзотичность романа «Снег», несомненно, вызывают у западного читателя широкий круг ассоциаций, связанных с различными областями и жанрами японского искусства.
Все это вместе взятое свидетельствует о том, что французское общество чутко и благодарно воспринимает «lux ex oriente», по-разному отразившийся в творчестве современных писателей. Они «дали начало новой современной фантастике, опирающейся на воображение, на пересоздание Истории и мифологии, переводящей прошлые миры в другие возможные вселенные», - такую оценку этому направлению мы находим у А. Миттерана, исследователя французской литературы ХХ века [Цит. по: 5, с. 131]. Сегодня эти процессы и явления захватили широкую область массовой литературы. Такой подход, расширяя пространство западной литературы, расширяет и горизонты сознания современного человека. В качестве одного из важнейших знаковых явлений французской литературы рубежа ХХ-ХХІ веков исследователи называют художественный синтез. На этой основе авторы «стремятся удержать в метафорической, мифопоэтической образности амбивалентное единство реального и вымышленного, смешивают, трансформируют и развивают литературную традицию в новой художественной картине, сохраняющей, тем не менее, антропологическое измерение, связывают едкую иронию и романтическую страстность» [Там же, с. 132].
Огромную роль в этом процессе играют реалии восточных культур и, в частности, буддийского учения. Через художественную литературу происходит обретение определенной степени общественной и личной духовной свободы. Размышляя о роли современной массовой культуры, мы, тем не менее, должны помнить, что человек «существо не только массовое, но и неповторимое, элитарное, стремящееся не только выжить, приспособиться к миру, но и проникнуть в его тайны» [8, с. 30]. Культуры Востока, идеи, образы и ценности буддийской цивилизации сегодня играют все большую роль в познавательных интенциях на Западе.
Дидье ван Ковелер - известный писатель, сценарист, критик, лауреат множества литературных премий, включая Гонкуровскую, в 1997 году
Филологические
науки
Литературоведение
опубликовал роман «Запредельная жизнь». Он представлен от имени умершего человека, который повествует о своих впечатлениях, наблюдениях, размышлениях post mortem.
Отметим при этом, что введение читателя в разработку столь психологически сложной и щекотливой проблематики как «жизнь после смерти» достигается автором через комический, нелепый персонаж романа - «несносную женщину» мадемуазель Туссен. Она, совершив поездку в Тибет, вернулась оттуда «какой-то странноватой, в ореоле тайны, с глубокомысленной улыбкой и загадочным видом посвященной, и как-то поведала Жаку Лормо, что стала буддисткой. Она, святоша, каких мало, <.. .> она, флагман прихода, <.. .> неуемная активистка «Аксьон католик» в силу какого-то внезапного озарения или внезапного затмения могла она обратиться в буддизм?» [7, с. 31-32].
После смерти главного героя именно мадемуазель Туссен с книгой «Бардо Тхедол» в руках заявляет, что ныне она духовный проводник Бод-хисатва и с помощью книги «Бардо Тхедол» произведет перенос сознания умершего. Тибетский термин «бардо» означает «пребывание между», то есть промежуточное, переходное состояние между смертью и новым рождением, так как представление об этом основано на идее кармического перевоплощения. «Бардо Тхедол» в переводе с тибетского звучит как «Освобождение путем слушания в посмертном состоянии». В буддизме большое значение придается чтению над умершим текстов этой книги наставлений, чтобы облегчить его новое рождение или прервать череду рождений и смертей и достичь Великого Освобождения. Обучаясь при жизни правильному поведению в состоянии Бардо, адепт преодолевает страх перед миражами и иллюзорными видениями, возникающими в его сознании. Чтение над телом умершего наставлений «Бардо Тхедол»1 способствует сохранению ясности и активности его сознания, что необходимо для достижения высших целей буддиста. Таким образом, правильное восприятие «Бардо Тхедол» предполагает специальную психологическую подготовку адепта. Кроме того, книга, являясь неотъемлемой частью тибето-буддийской религиозной доктрины, содержит соответствующие реалии, образы, понятия.
В этом сакральном контексте комическим диссонансом звучат слова мадемуазель Туссен, произносящей традиционные формулы из «Бардо Тхедол»: «Не тревожься, о высокородный Жак Лормо из Экс-ле-Бена... Ты пребываешь в Промежуточном Состоянии, деяния твоей последней
1 Известна на Западе как «Тибетская книга мертвых».
жизни смешиваются с кармическими видениями, и ты не можешь понять, что с тобой» [7, с. 84].
Эффект комизма и абсурдности всего происходящего возникает также в столкновении с иронией автора и здравым смыслом «души» Жака Лормо: ведь он не собирается «ни с того ни с сего ударяться в экзотические религии». Но мадемуазель Туссен «продолжает лопотать свою галиматью, неуемная, как лесной ручеек. Меня охватывает ужас. Мадемуазель Туссен повторяет свое заклинание четырежды, на все четыре стороны света - я обложен, затравлен и жду, что будет с моим бедным телом: начнет ли оно светиться, летать, превращаться...» [Там же, с. 85].
Здесь автор по сути дела создает пародию на восторженное, экзальтированное увлечение так называемой «восточной мистикой», столь модное и весьма распространенное сегодня в определенных кругах западного общества, увлечение невежественное, не связанное с глубоким и серьезным изучением этой духовной традиции, но с энтузиазмом воспринимающее только экзотическое, внешнее как более простое и доступное.
Однако автор далеко не все сводит к пародированию примитивного восприятия сложной буддийской сакральности. Роман намного глубже. Неожиданно в повествовании возникает точка переключения и наступает смена ракурса внимания как со стороны покойного Жака Лормо, так и читателя, в результате чего происходит переход к иному, более глубокому пониманию смысла «Бардо Тхедол».
Слушая чтение мадемуазель Туссен о возможных вариантах своего нового воплощения, Жак Лормо словно погружается в слова «Тибетской книги мертвых»: «Если рождение должно произойти на Восточном материке Виратдеха, будет видно озеро с плавающей на нем парой лебедей. Туда не иди. Помни о своем нежелании идти туда» [7, с. 125; 11, с. 305].
При этом герой романа видит озеро, пару лебедей и поворачивает обратно. «Это монотонное чтение как-то странно действует на меня: успокаивает и одновременно придает сил. Слова завораживают все больше и больше»
[7, с. 13; 11, с. 191].
Постепенно читающему роман Ковелера становится все более очевидным, что сюжет о посмертной судьбе героя развивается по схеме прохождения умершим своего пути, описанной в «Бардо Тхедол». Эту схему автор накладывает на мировоззренческую модель современного западного общества и рассматривает ее применительно к личности обычного человека, принадлежащего этому обществу.
Согласно «Бардо Тхедол» умерший видит себя со стороны, наблюдает своих друзей и родственников, и, хотя он обращается к ним, они его не слышат [11, с. 209]. Именно с этого начинается роман: «Я умер в семь
Филологические
науки
Литературоведение
часов утра... Я постоянно видел со стороны, извне, собственное бездыханное тело» [7, с. 5]. Далее он наблюдает обследование себя, похоронные приготовления, чувства и эмоции близких.
Большое место в романе занимает мысль, многократно, в различных вариантах повторяемая в «Тибетской книге мертвых»: «.все видения являются отражением моего сознания» [11, с. 211].
Наставления призывают умершего осознать, что все это «собственные мыслеформы, созданные тобой при жизни» [7, с. 212].
Герой романа начинает постигать пользу и смысл воспоминаний о своей жизни: «. из чувств живых по отношению ко мне извлекаю фрагменты и одни, как кусочки мозаики, складываю в целостную картину, другие до поры откладываю в сторону. По существу, вся моя психическая реальность определяется тем, что творится вокруг моего мертвого тела в реальном мире» [Там же, с. 86].
В результате нового, потустороннего опыта у героя происходит переоценка ценностей и возникает новый взгляд на самого себя и свою прошлую жизнь: «. проанализировав всю цепочку своих посмертных эмоций, пришел к неожиданному и не слишком лестному для себя выводу, что за два дня небытия продвинулся значительно дальше, чем за тридцать четыре года реальной жизни» [Там же, с. 175].
Об этом в «Бардо Тхедол» говорится: «Познай себя в Бардо» [11, с. 315]. Но в осознании того, что невозможно ничего изменить post mortem, коренится наиболее сильное выражение идеи о великой, непреходящей ценности и значении активной человеческой жизни. В «Тибетской книге мертвых» эта мысль выражена следующим образом: «... подобно тому как земное тело достигает зрелости, а затем стареет и после смерти разлагается, тело в посмертном состоянии. видоизменяется., а затем увядает и умирает, а Познающий, оставив его, рождается вновь» [Там же, с. 347].
Это происходит в Бардо и с героем романа: «Одно из последних доступных мне чувств - это усталость. <.> Вот уж не предполагал, что можно вот так стареть после смерти» [7, с. 285-286].
Карл Юнг, психолог, известный исследователь «Тибетской книги мертвых», определяет это состояние как «дегенерирующий характер жизни в Бардо» [14, с. 52]. Юнг понимает его следующим образом: «Жизнь в Бардо - не вечная награда и не вечное наказание, но лишь нисхождение в новую жизнь» [Там же, с. 51].
Здесь мы наблюдаем перекличку художественного текста Ковелера с научным комментарием Юнга. Произведение первого представляет собой интересный опыт художественного исследования, в котором автор
попытался связать человеческие представления о «здешнем» и «запредельном», принадлежащие к разным культурам. Эти представления отражают достаточно общие модели, которые являются по своей сути архетипами и присутствуют в сознании людей разных эпох, культур и конфессий. Вместе с тем в контексте этих моделей в романе пристально рассматривается специфический буддийский взгляд на посмертное состояние. Таким образом, Ковелер формирует диалог культур «Восток -Запад» по одной из важнейших и религиозных, и философских проблем человеческого бытия - проблеме жизни и смерти.
Ковелер рассмотрел тибетский источник «Бардо Тхедол» с художественной точки зрения, и в результате этого ему удалось преодолеть огромные культурные, конфессиональные, мировоззренческие различия, часто мешающие широкому восприятию этого источника на Западе. Более того, ему удалось включить этот тибетский источник в сферу массовой культуры и приблизить таким образом общество к пониманию сложнейшей буддийской символики и связанных с ней религиозно-философских идей.
Заслугой Ковелера является то, что он смог избежать (казалось бы, неизбежной в этой ситуации) профанации религиозно-философского смысла и значения источника, принадлежащего иной, далекой культуре. Более того, автор в значительной степени сохранил его сакральное понимание в контексте произведения, относящегося к сфере массовой литературы.
В творчестве Бернара Вербера также отразились идеи и образы Востока. Вербер считается одним из самых читаемых и популярных писателей Франции. Автор многочисленных романов, он удостоен почетной премии Жюля Верна. Его книги переведены на 30 языков мира. Он чрезвычайно популярен в Америке, Европе, Японии, России. Творчество Вербера читатели активно обсуждают в Интернете, более того, в некоторых школах книги Вербера включены в программы обучения.
Вербер получил многостороннее образование: изучал право в университете, учился в Высшей школе журналистики, а затем на Высших курсах сценаристов. Многообразие интересов писателя отразилось и в его творчестве: литературный жанр, в котором работает Вербер, соединят в себе элементы фэнтези, научной фантастики, приключенческого романа. Автор свободно смешивает науку, мифологию, историю, философию, мистику, антропологию, эзотерику, что определяет чрезвычайную насыщенность и, вследствие этого, увлекательность его произведений. Они напоминают сложную многоступенчатую игру. В ней сюжеты Вербера связаны сквозным действием и героями, которые, переходя из романа
Филологические
науки
Литературоведение
в роман, развиваются, эволюционируют, совершают падения, следуя законам реинкарнации. Восточные учения, в том числе и буддизм, занимают большое место среди многочисленных культурных пластов, которые использует писатель.
В 1994 году Вербер публикует роман «Танатонавты» («Танатос» - олицетворение смерти у древних греков). Само название свидетельствует о том, что автор обращается к проблеме смерти. Он моделирует образ потустороннего мира и путешествия героев в этом пространстве. Интерес к данной теме мы наблюдаем и в ряде последующих романов. Среди них «Империя ангелов» (2000) и трилогия о богах: «Мы, боги» (2004), «Дыхание богов» (2005), «Тайна богов» (2007).
Вербера в этих произведениях занимает грандиозный и фантастический вопрос, обращенный по своей сути к свободомыслящему обществу: кто был наблюдателем всей истории людей на Земле? «Я нашел только один ответ: бог или боги при условии, конечно, что он или они существовали. Я попытался представить себе этих незаметных свидетелей. <...> Все развивается. Как они перешли от молодости к зрелому возрасту? Как они вмешиваются в ход событий? Почему мы их интересуем? Я искал ответы в священных текстах, от тибетской «Книги мертвых» до египетской «Книги мертвых», не пропуская шаманизма и великих космогоний пяти континентов. Все они дают сведения, лишь очень редко противоречащие друг другу. Как если бы существовало коллективное представление о превосходящих нас масштабах и правилах космической игры» [3, с. 8].
Соединив таким образом космогонические модели всех времен и народов, писатель последовательно разрабатывает неомифологические модели, которые стали важной составной частью культурной реальности
ХХ - начала ХХ1 века. Интерес к архаическому мифу, насыщенность текста мифологическими сюжетами, реминисценциями и цитатами, а также авторская мифологизация современной реальности, присущие неомифо-логизму в целом, в полной мере проявляются в произведениях Вербера. Действие его романов протекает на границе между вымыслом и реальностью или в иных мирах, где происходит их смешение. Вербер таким образом изображает картины сотворения и гибели миров, обращается к первоосновам бытия, к проблемам жизни и смерти, преломляя их через призму знаний, представлений и взглядов современного общества.
Писатель создает миры, через которые он проводит своих героев по ступеням эволюции: они - люди, ангелы, боги. Преодолев границу, отделяющую жизнь от смерти, эти герои в ином пространстве обретают определенную целостность и поэтому имеют возможность проследить
последовательность своих прошлых воплощений. Так, один из персонажей стал атомной пылью, распался на атомы, но сохранил сознание, и его мучил только один вопрос: «Существую ли я еще?». В романах Вербера преодолевается противоречие между жизнью и смертью, так как его герои продолжают жить в иных мирах, там, где существуют другие измерения времени и пространства, иные формы жизни. Писатель при этом обыгрывает буддийскую идею рассеяния человеческой личности после смерти, представляя ее в упрощенном виде. Согласно буддийскому учению, человек, личность является лишь временным собранием, скоплением скандх, то есть групп отдельных элементов. Иными словами, личность представляет собой поток психических состояний, которые только на мирском обыденном уровне сознания воспринимаются как стабильное существо. После смерти элементы, составляющие личность, рассеиваются и, следовательно, исчезает иллюзорный образ личности.
Описывая различные миры, Вербер, по сути дела, разрабатывает различные модели земных исторических цивилизаций и культур, возможные, альтернативные пути развития планетарной жизни. Здесь писатель обращается к идее, обозначенной в современной философии культуры как «семантика возможных миров». Эта идея активно реализуется в культуре ХХ века, в частности, в жанрах фэнтези и альтернативной истории.
Известно, что представления об «иных мирах» существовали в умах людей с глубокой древности. Так, в трудах буддийского философа Васубандху (1У-У вв.) высказывается мысль о существовании множества миров, в которых процессы протекают несинхронно с процессами нашего мира. Научные открытия, предвидения, гипотезы ХХ - начала
ХХ1 столетий о пространственно-временных переходах в другие измерения (в том числе общая теория относительности) определили сходную картину мира. В рамках этих представлений наш мир не является единственным, он - лишь один из многих. Философско-художественное осмысление этой идеи мы находим, например, в новелле аргентинского писателя Х.Л. Борхеса «Сад расходящихся тропок». Современная литература породила жанр фэнтези, представляющий многочисленные миры прошлого, настоящего и будущего, миры параллельные и пересекающиеся, миры других планет, вселенных и галактик. Следует еще раз подчеркнуть, что литературные миры фэнтези в определенной степени перекликаются с современными научными теориями и гипотезами. Философский смысл концепции «возможных миров» состоит и в том, что восприятие действительности зависит от сознания наблюдателя, а это, в свою очередь, находится в полном соответствии с буддийской идеей, что сознание
Филологические
науки
Литературоведение
порождает иллюзорное восприятие реальности, и, таким образом, содержанием сознания становятся именно мыслеформы, а не сама реальность.
Вербер отдает дань этим буддийским идеям, когда пишет о своих героях, попавших в очередной из «возможных миров», который расположен на страницах романа. «Наша Вселенная - это бумажная страница, которая для нас прозрачна, потому что мы невозможно малы. Я не могу отвести глаз от читателя. <.> Но я знаю, что для него я не больше, чем светящаяся частица в толще страницы, в книге, которую он держит в руках. Все тот же принцип - одно сознание внутри другого» [4, с. 569].
И далее - наша Вселенная «будет существовать, пока хотя бы один человек будет смотреть на эти страницы, включив свое изображение» [Там же, с. 570].
В художественной и весьма упрощенной форме Вербер здесь обсуждает ту же проблему, которая нашла отражение, в частности, в философской работе М. Мамардашвили и А. Пятигорского: «В принципе можно было бы сказать, что текст как содержание есть «нечто читаемое сознанием». Чтение текста и есть в некотором роде состояние сознания. <...> В этом смысле состоянием сознания является такое чтение текста сознания или, точнее, чтения такого текста сознания, который возникает в акте самого чтения. <.> Текст складывается чтением текста, и эта сторона (или свойство) текста, или такой текст, есть фактически состояние сознания, есть конечная, вспыхивающая связь, замыкание осознающего с осознаваемым или какой-то ситуации «осознающий - осознаваемый», и то, что появляется в акте осознаваемого этого что-то, и есть состояние сознания» [9, с. 55-56].
Для Вербера чрезвычайно важны буддийские реалии. Так, одна из глав романа называется «Энциклопедия: коан». В ней автор дает читателю представление об этом уникальном методе буддийской практики: «В японской культуре дзен коан - это парадоксальное утверждение или вопрос, который помогает осознать ограниченность нашей логики. Коан кажется абсурдным, однако он стимулирует мозг, побуждая думать по-новому. Цель коана - заставить воспринимать реальность иначе, чем мы привыкли. Закосневшему рассудку коан даже может причинить боль» [4, с. 368-369].
Вербер, вводя представление о коане в свой роман, предлагает читателю таким образом изменить привычную логику и ракурс восприятия сюжета, приключений действующих лиц, так как, несмотря на земные реалии, они существуют в запредельных мирах, включая постмор-тальный. Иными словами, сюжет развертывается в неких иллюзорных виртуальных мирах. Идею иллюзорности, которая является одним из
важнейших концептов буддийского учения, писатель также вводит в контекст романа, поясняя ее через конкретное изображение занавеса на окне. Герой трактует слово «апокалипсис», вспоминая его исконное значение: в древнегреческом языке - это не «конец света», а «откровение», «открытие». «Это значит «падение завесы», исчезновение завесы иллюзий, которые мешают нам увидеть правду, потому что она удивительна и мы не смогли бы вынести ее» [2, с. 612].
Играя словами, писатель сближает философские понятия и термины разных культур - древнегреческой, христианской и буддийской. Ведь здесь Вербер, по сути дела, использует важное буддийское понятие, которое в классическом труде известного тибетского учителя Гампопы определяется как «завеса затемнений», «завеса, омрачающая постижение истинной сущности явлений», «завеса познаваемого» [6, с. 11, 212, 226].
Главный герой Вербера отдергивает занавес, то есть у него спадают определенные завесы восприятия, но он осознает, что мир Верховного Бога Зевса не конечен, что есть другие миры и другие боги, приходит понимание того, что иллюзорность реальности не исчезает, что нет правильного, абсолютного знания. Не желая быть на вершине иллюзорного могущества, так как это обрекало бы его на пассивность и бездействие, герой возвращается к своим людям, в свой мир. Вербер в этой части романа, несомненно, отталкивается от буддийского образа бодхисатвы, -сущности, нисходящей в мир сансары и альтруистически откладывающей свой переход в нирвану, чтобы помочь другим живым существам достичь освобождения.
Следует, однако, пояснить, что, хотя Вербер и оперирует столь сложными в своей основе образами и понятиями, особенностью его авторских приемов является предельное упрощение и схематизация всех культурных и религиозно-философских моделей, на которые он опирается. Авторскому стилю присущи контаминация обыденного и сакрального, использование незатейливого юмора и того типа иронии, которая в теории эстетики получила название «космической». Она «встречается в ситуациях, в которых бог или судьба властно вмешиваются в жизнь персонажей, свидетельствуя о ничтожности их усилий соотносительно с масштабами Вселенной» [1, с. 187].
Область запредельного, божественного в романах Вербера представлена достаточно банально, однако привлекает читателей, прежде всего, легкостью опознавания материала, динамикой действия, остроумием диалогов, приключенческим характером сюжетов. Упрощенная схема подачи исторической и мифологической фактуры, известная доля сакрального и мистического, взятого из разных культур, в том
Филологические
науки
Литературоведение
числе и восточных, создает основу той поп-философии, которая сделала Вербера чрезвычайно востребованным писателем. Он работает в информационном пространстве, освоенном массовым общественным сознанием, а с учетом повышенного интереса самых широких слоев современного общества к эзотерической проблематике, к мистическим аспектам мировой культуры «сакральная фантастика» Вербера чрезвычайно популярна в разных странах. Сегодня это - литературное направление, которое от традиционной фантастики и фэнтези отличается тем, что в центр мироздания авторы ставят Бога, а вмешательство потусторонних сил в нашу реальность они преподносят как нечто естественное и неизбежное [12, с. 510].
В свете интереса к буддийской проблематике еще раз отметим, что у Вербера действуют боги, демиурги и управители разных миров. В их конструкции отражается и буддийская космогония. Персонажи романов пересекают пределы и границы, отделяющие мир живых от потустороннего бытия. При этом наблюдаются аллюзии на «Тибетскую книгу мертвых» и идеи буддийского учения, что (как и многое другое) определяет гуманистическую направленность верберовских произведений. Важно и то, что герои Вербера всегда в духовном поиске. Обращаясь к поп-истории, поп-мифологии, поп-философии, автор решает определенные образовательные, просветительские задачи в рамках современной общественной жизни. Писатель придерживается самых широких взглядов на проблемы религии и философии, национальные и культурные традиции, он творчески и смело соединяет их разные модели, демонстрирует не только отсутствие пристрастий и предрассудков, но и, по сути дела, экуменический подход к изображению духовной человеческой истории и жизни людей современного общества. Компиляция как метод работы с широким текстом культуры и сознательный эклектизм Вербера, обращенный к информационно-подготовленному, демократическому, секулярному, рационально мыслящему западному обществу, позволяет ему на основе широкой референциальности препарировать довольно сложные в их изначальном значении философские, религиозные и этические проблемы. Однако занимательность, возникающая в результате соединения разнообразного материала, приключенческий сюжет, игровое начало, ирония лишают произведения Вербера какой-либо оценочности и прямолинейного дидактизма. Все это соответствует общей ситуации постмодернизма, где «центральное место занимает комическое в своей иронической ипостаси: иронизм становится смыслообразующим принципом мозаичного постмодернистского искусства» [10, с. 329].
При этом важно еще раз отметить, что хотя автор обращается к достаточно известным, хорошо освоенным, популярным текстам культуры, он предлагает их новую, подчас неожиданную, комбинаторику. В этот информационный массив включаются и тексты, образы, символы буддийской культуры. Такой прием открывает читателю новый ракурс, новый взгляд на массовое, реализованное в обществе знание и тем самым создает эвристическое начало в широкой культурной традиции.
Среди современных писателей Франции особняком стоит фигура Антуана Володина, который совершенно неизвестен российскому читателю, может быть, потому, что его творчество нельзя отнести к жанру массовой литературы. Тем не менее следует обратить внимание на ряд его произведений, так как в них писатель непосредственно обращается к «Тибетской книге мертвых».
Володин вошел в литературу в 1985 году. Сегодня он автор нескольких романов. Их особенностью является то, что писатель создает «мир на грани фантастики, сюрреалистических видений, в которых сливаются голоса шаманов, ангелов, безумцев и мертвых» [13, с. 296].
Интересен и тот факт, что действие его романов происходит в пространстве между жизнью и смертью, то есть в бардо. Одно из последних произведений Володина, вышедшее в 2004 году, так и называется - «Бардо или не Бардо» (Bardo or not Bardo). В статье, посвященной творчеству писателя, отмечается, что «Тибетская книга мертвых» становится его настольной книгой.
Однако «буддизм, как и шаманство, интересует Володина не с религиозной, а с поэтологической позиции. В глубинах восточной мудрости он пытается найти формы обновления западной цивилизации» [Там же, с. 300].
Сам Володин в романе «Пост-экзотизм в 10 уроках, урок 11» (1998) пишет о «Бардо Тхедол»: «Мы удалили ее буддистское содержание в соответствии с нашим индивидуальным и коллективным восприятием» [Цит. по: 13, с. 300].
Володин постоянно обращается к буддийским философским понятиям реинкарнации, медитации, а его герои путешествуют в пространстве бардо, так как они мертвы. В художественной реальности писателя существует множество параллельных миров. При этом он ориентируется на вечные ценности, «пытаясь найти форму спасения современной цивилизации в ксеномифологических глубинах азиатской мудрости - шаманстве и буддизме - создает новую модель метаповествования» [13, с. 302].
Восток, буддизм у Володина - символы духовной свободы как для самого себя, так и для его героев, проходящих путь страдания
Филологические
науки
Литературоведение
в условиях земной цивилизации. Символом освобождения и пространством свободы для них является бардо. Смысл этого понятия у Володина сближается с изначальным буддийским смыслом. Напомним, что «Бардо Тхедол» трактуется как «освобождение через слушание в промежуточном состоянии».
Володина называют писателем XXI века, а его творчество характеризуется как «явление, не имеющее аналогов во французской литературе» [13, с. 303]. Однако интерес Володина к Востоку, к буддизму, глубокая разработка идей и образов «Бардо Тхедол» создают определенную общность с теми направлениями и тенденциями французской литературы, о которых мы говорили выше.
Библиографический список
1. Борев Ю. Эстетика. В 2-х т. Смоленск, 1997. Т. 1.
2. Вербер Б. Дыхание богов. М., 2009.
3. Вербер Б. Мы, боги. М., 2009.
4. Вербер Б. Тайна богов. М., 2009.
5. Виноградова Н.В. Французская литература на рубеже ХХ-ХХ1 столетий: поиски новой художественности» // Литература ХХ века: итоги и перспективы изучения. М., 2003.
6. Гампопа Д. Драгоценное украшение освобождения. СПб., 2001.
7. Ковелер ван Д. Запредельная жизнь. М., 2004.
8. Литвиненко Н.А. Массовая литература и феномен массового в литературе и культуре: некоторые аспекты // Вестник университета Российской академии образования. 2002. № 1 (15).
9. Мамардашвили М., Пятигорский А. Символ и сознание. М., 2009.
10. Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000.
11. Тибетская книга мертвых / Пер. А. Боченкова. М., 2005.
12. Чупринин С. Жизнь по понятиям. Русская литература сегодня. М., 2007.
13. Шервашидзе В.В. Пост-экзотизм Антуана Володина // Литература ХХ века: итоги и перспективы изучения. М., 2009.
14. Юнг К. Психологический комментарий // Тибетская книга мертвых / Пер. А. Боченкова. М., 2005.
