Традиция якутальства как грань «Социального иммунитета» Калужской деревни и борьба с ней в 1930-е - начале 1960-х гг Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Игорь Кометчиков

Традиция якутальства как грань «социального иммунитета» калужской деревни и борьба с ней в 1930-е — начале 1960-х гг.

В колхозной деревне Центрального Нечерноземья длительное время сохранялись крестьянские отхожие промыслы. В отход отправлялись крестьяне-портные, скорняки, шорники, колодезники, печники, плотники, столяры, лесорубы, шахтеры, кессонщики, рабочие торфоразработок, кузнецы, пастухи, мастера других профессий. В Кировском и Хвастовичском районах Калужской области наряду с вполне законными видами отходничества существовало и такое специфическое ремесло, как профессиональное нищенство (на языке занимавшихся им крестьян — якутальство), требовавшее особых, передававшихся из поколения в поколение навыков, со своей сезонностью, географией, внутрисемейным разделением труда, своеобразной этикой. К началу 1950-х гг., когда власти всерьез озаботились проблемой его искоренения, промысел имел дореволюционную традицию. От описанного А.Н. Энгельгардом «хождения в кусочки» [Энгельгардт 1882: 13—17], а также нищенства маргиналов ради пропитания якутальство отличалось вполне осознанной мотивацией заработать в дополнение к доходам от традиционного сельскохозяйственного труда.

Игорь Вячеславович Кометчиков

Сужении государс*гвенныи Изучение нищенства в системе взаимоотно-

университет „

им. К.Э. Циолковского шений «власть — общество» и «власть —

kGmetchikov.igor@maiL.ru индивид» в СССР имеет относительно

непродолжительную традицию. Применительно к послевоенным годам оно только начинается (см., например: [Ульянова 1996; Лиходей 2004; Зубкова 2009]). До сих пор в центре исследовательского фокуса находились не представители маргинальных слоев и групп (нищие, бродяги, алкоголики, проститутки, наркоманы и т.д.) [Ульянова 1996: 414—421; Жукова 2010: 5—9], а социальные группы, признанные государством «неблагонадежными» по принципу действительной или мнимой нелояльности режиму и поэтому в той или иной мере подвергнутые социальному и политическому остракизму [Бугай 1992; 1995; Бурдс 2000; Полян 2001; 2002; Лебина, Чистиков, 2003; Бородкин, Эртц 2004; История сталинского ГУЛАГа 2004; ГУЛАГ 2005; Земсков 2005; Козлов 2006; Андросов 2007; Кринко, Хлынина, Юрчук 2008; Чуева 2008]. Свидетельством растущего интереса исследователей к маргинальным группам населения и государственной политике в их отношении следует считать выход обстоятельных документальных публикаций [На «краю» 2010].

В то же время нельзя не отметить, что постановка проблемы послевоенного нищенства как феномена «социального дна», асоциальной группы, социальной периферии советского общества [Зубкова 2009: 103] охватывает далеко не все его проявления. В частности, она оставляет вне поля зрения такие малые «промежуточные» социальные группы, как якуталы, представители которых являлись одновременно носителями как маргинального, так и «входящего в ядро общества» социального статуса и активно использовали себе во благо эту «двойственность». Одним из возможных подходов к изучению таких общностей может стать предложенная Е.А. Осокиной концепция «социального иммунитета» как повседневной борьбы социума с разрушительными для него условиями, которые породил режим, но борьбы, направленной не на осознанный слом, а на активную адаптацию к этим условиям [Осокина 2011: 405— 406]. В этом смысле важным становится не только изучение собственно якутальства, но и контекста, в котором оно возродилось и оказалось одной из эффективных стратегий выживания. Для социальной истории послевоенной деревни изучение якутальства дает ценную возможность в микромасштабе нескольких сел проследить изменение традиции, сложившейся в принципиально иных исторических условиях, но востребованной крестьянством в контексте социокультурной транс -формации, которую деревня переживала в годы коллективизации и в послевоенные годы1. Пример якутальства демон-

1 Проблеме преемственности повседневных социальных, экономических и культурных практик, их роли в выживании населения в нестабильные эпохи посвящена интересная коллективная монография, один из основных выводов которой состоит в том, что социальный опыт населения,

стрирует широту спектра социальных практик, к которым прибегало крестьянство в стремлении сохранить базовые устои своей культуры и образа жизни.

Одной из первых и немногих работ, затрагивающих проблему нищенства в послевоенные годы, стала монография В.Ф. Зимы о голоде 1946—1947 гг. [Зима 1996: 216—232]. Он считал послевоенное нищенство естественным следствием голода, репрессий, миграций и почти поголовной бедности населения. Был затронут и вопрос о якутальстве. По мнению автора, постановление СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. № 1689-98с «О мерах по ликвидации профессионального нищенства среди колхозников сельскохозяйственных артелей им. Кирова, им. Кутузова, "Родина", им. Ворошилова и им. Маяковского Кировского и "Рассвет" Хвастовичского районов Калужской области» являлось частью кампании по борьбе с нищенством начала 1950-х гг., особенно в регионах, граничащих с Московской областью. Трактовку нищенства как профессионального занятия В.Ф. Зима называет затушевывающей его истинные причины — низкую оплату труда в колхозах, высокие налоги на крестьянские подворья, в условиях чего нищенство не для обогащения, а для поддержания жизни являлось «единственным средством выжить» [Зима 1996: 216, 223—224]. Такая оценка постановления и самого профессионального нищенства в калужской деревне представляется нам не вполне убедительной. О нищенстве как о профессиональном занятии населения «целых деревень отходников в Калужской области» в 1950-е гг. пишет Ш. Фицпатрик [Фицпатрик 2008: 241—242].

Якутальство было известно еще с дореволюционной поры, однако как специфический крестьянский отхожий промысел оно не являлось уникальным. Известный дореволюционный исследователь профессионального нищенства А.А. Левенстим опубликовал в 1900 г. работу, пятая глава которой была посвящена «гнездам нищенства» — деревням и селам, жители которых, не прекращая заниматься сельским хозяйством, из года в год собирали милостыню в качестве выгодного промысла и подспорья в хозяйстве. На основании ответов губернаторов на запросы о наличии «гнезд нищенства», А.А. Ливенстим установил, что в конце XIX в. по меньшей мере в 17 губерниях Российской империи существовало более 90 сел, деревень и волостей, часть или все население которых являлось профессиональными нищими. «Гнезда нищенства» существовали в Вологодской, Московской, Владимирской, Нижегородской,

накопленный за годы жизни в условиях одного строя, мог быть востребованным в сложных условиях кризисных и переходных периодов, но мог и представлять значительную инерцию попыткам реформирования — см.: [«Советское наследство» 2010: 19-20].

Казанской, Калужской, Тульской, Орловской. Рязанской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Самарской, Симбирской и других губерниях. Согласно данным Левенстима, в Жиздринском уезде Калужской губернии население четырех селений (Запрудного, Гусевки, Загоричей и Ослинки), добыв документы, на подводах объезжали соседние и дальние губернии, выпрашивая на погорелое, голод, неурожай, на строительство монастырей и храмов. В народе этот вид нищенства назывался «якуталышчество». Левенстим считал его причиной «леность и порочность, переходящие из поколения в поколение» [Левенстим 1900: 66—100].

О дореволюционном происхождении якутальства говорит и наличие в среде профессиональных нищих в середине XX в. своего тайного «масовского» языка1, хотя массовый институт тайноречия был тогда уже утрачен. По мнению М.Н. При-ёмышевой, всплеск нищенства в России середины XIX в. вследствие отмены крепостного права, оттока крестьян, остающихся без земли, в города на заработки, «перераспределения социальной роли существующих ранее социальных групп» актуализировал выработку тайных языков, причем не только нищих, но и других социальных промышленных групп, занимавшихся отхожими промыслами или ведущих страннический образ жизни, в первую очередь торговцев и ремесленников. Тайный язык выступал важным условием их социальной интеграции, выражал стремление той или иной профессиональной группы продемонстрировать наличие особой традиции группы [Приёмышева 2009, I: 24—25, 28, 36]. Анализ словаря тайного языка нищих Жиздринского уезда Калужской губернии выявил его тесную связь (через заимствования лексики) с тайными языками калужских портных (в том числе, из Жиз-дринского уезда2), брянских и тульских нищих, белорусскими арго. При этом более ста слов из словника, насчитывающего 213 слов, являются оригинальными, что свидетельствует о наличии самобытных традиций его организации [Приёмышева 2009, I: 286-290, 302-304].

По мнению ныне живущих носителей «масовского» или «портновского» языка, якуталы создали его совместно с портными из соседнего села Покров, чтобы усложнить чужакам проникновение в «тайны» их «профессионального мастерства». Занятие нищенством обозначалось в нем двумя глаголами: «якуталить» и «снодить». Примечательно, что в «масовском» языке существовало и определение не умевших побираться. Напротив, умевшие якуталить девушки быстро выходили замуж. Не владевших навыками «промысла» односельчане презрительно называли «непроходками» [Карпов 2002]. По словам старожилов с. Большие Желтоухи, якуталы «создали» свой тайный язык совместно с портными из соседнего села Покров. Сравнение некоторых его слов со словником арготической лексики портных Жиздринского уезда действительно обнаруживает сходство. Например: дурак — шмурак, пить — бусать, я — масс и т.д. Однако есть и различия: так, в словнике покровских портных глагол снодить означал 'идти', а на якутальском языке также и 'попрошайничать, заниматься нищенством'; ср.: [Приёмышева 2009, II: 241-244; Карпов 2002].

Кировские краеведы относят начало якутальства к последней трети XIX в., с чем можно согласиться с учетом данных Левен-стима. Однако вопрос о «родине» якутальства остается не до конца проясненным. В «Списке населенных мест Жиздринско-го уезда Калужской губернии по сведениям 1859 года» (в XIX в. он включал в себя значительную часть территории позднейших Кировского и Хвастовичского районов Калужской области) присутствуют все перечисленные Левенстимом селения и наиболее крупные села и деревни, известные в середине XX в. как якутальские (однако Левенстимом как таковые не упоминаемые): «Желтоухи большие», «Желтоухи малые», «Косичино», «Водкино», «Савки большие», «Савки малые», «Барсуки», «Новоселки», «Красная гора» [Алфавитный список 1863].

Якутальство в довоенные годы

Если в 1920-е гг. власть не рассматривала нищенство как социальную аномалию, несмотря на его подчас значительное распространение1, то в 1930-е гг., в связи с точкой зрения о «ликвидации в стране объективных причин» для нищенства, оно стало расцениваться как социальная девиация вследствие «морального падения» и наказываться как преступление2. Это, в свою очередь, определяло подходы к сбору сведений о якутальстве и выработке мер по борьбе с ним. Партийные и государственные органы прежде всего интересовали не социальные характеристики явления, а его масштабы и причины, видевшиеся в недостатках «партийно-политической», «агитационно-пропагандистской», «культурно-просветительной» работы в проблемных населенных пунктах и упадке колхозного хозяйства.

Свидетельства о профессиональном нищенстве части населения постоянно присутствуют в отчетах и обзорах социально-экономического и политического состояния Кировского и Хвастовичского районов в 1930-е гг. В «Материалах к обзору» Песоченского (Кировского) района Западной области по состоянию на 20 декабря 1930 г., который готовился по заданию штаба и политуправления РККА в рамках «военно-политиче-

Например, в сводке материалов ОГПУ о состоянии районов страны, охваченных недородом, датированной 20 марта 1925 г., перечисляется немало фактов нищенства и стихийного отходничества голодающего крестьянства соседней с Калужской Орловской губернии. Среди них есть упоминание о нищенстве крестьянина д. Слепухи в д. Дёгтевой Ливенского уезда Орловской губернии, который, нанявшись в работники, проработал там два дня, хотя, как позже было установлено, имел в своем хозяйстве 3 лошади, 3 коровы, 2 свиньи, 10 овец и хорошую постройку, а жители Слепух «считают тех негодяями, кто не идет побираться» [СД 2000: 292-293, 295-296]. Более подробно об изменении государственной политики в отношении профессионального нищенства в 1920-1960-е гг. см.: [Лиходей 2004: 83-105].

ского изучения районов Западной области», подписанных секретарем РК ВКП(б), председателем РИКа и районным уполномоченным ОГПУ, говорилось, что помимо земледелия как основного занятия населения в районе значительно развито сезонное отходничество «в разные местности СССР», а также «приработки на лошадях и пешим порядком» в государственной промышленности, учреждениях и организациях района. Большинство крестьян Погостовского, Верзебневсого, Зим-ницкого, Воскресенского, Мало-Савкинского и других сельсоветов работали в качестве постоянных рабочих на Песо-ченском чугунолитейном заводе, фаянсовой фабрике и Люди-новском государственном заводе. На отхожие заработки продолжительностью от 3 до 6 месяцев отправлялось ежегодно до 75 % всего трудоспособного мужского населения из всех сельсоветов района. Сельским хозяйством оставались заниматься в основном женщины, старики и подростки. Среди профессий отходников перечислены бетонщики, кессонщики, плотники, каменщики, портные, причем из Мало-Савкинско-го, Барсуковского, Мало-Песоченского сельсоветов, в которых проживали «профнищие»1, в отход уходили дроворубы, лесорубы, чернорабочие, а среди жителей села Покров Мало-Песоченского сельсовета было развито ремесло портных. Только в трех селениях (Мамонтово, Анневка и Верхняя Пе-сочня) «незначительная часть» мужчин занималась кустарным бондарным промыслом на дому. На территории района был учтен 901 некооперированный кустарь, занятый изготовлением лаптей, кирпичным, швейным, строительным производством, кузнечным делом, производством мелкого хозяйственного инвентаря [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 5, 25 об.]. В XII разделе «Материалов», посвященном «контрреволюции», говорилось о профнищенстве, которым почти «поголовно» занималось население деревень Большие и Малые Желтоухи, Косичино, Барсуки Барсуковского и Мало-Песо-ченского сельсоветов, а также деревни Малое Заборье, где, кроме этого, отмечалось «группирование в прошлом» хулиганства, самогонокурения, шинкарства, наличие «значительной прослойки зажиточных и кулаков». Авторы обзора указывали на возможные случаи бандитизма в населенных пунктах с развитым профнищенством. В «обзоре» также отмечалась значительная религиозность сельского населения района, в частности, жителей деревень Малые и Большие Савки, которые

1 Термином «профнищие» (профессиональные нищие) в документах партийных и государственных структур Калужской (до 1937 г. — Западной) области РСФСР, а также РСФСР и СССР в 1930-е — начале 1960-х гг. обозначалась категория населения, для которой регулярный сбор подаяния был одним из основных (или основным) источников средств существования («профессиональное нищенство»). Далее в статье термин употребляется без кавычек.

почти все были старообрядцами-беспоповцами [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 8, 12-13]. В декабре 1930 г. на территории Барсуковского, Мало-Песоченского и Мало-Савкин-ского сельсоветов в 1449 дворах 26 населенных пунктов проживало 7680 чел. Колхозники составляли абсолютное меньшинство населения района: из 7782 дворов с населением 41 471 чел. 19 колхозов объединяли 355 дворов с населением 1205 чел. (0,3 %)1.

Об «организованном попрошайничестве» членов некоторых комсомольских организаций района говорилось на объединенном пленуме Хвастовичского РК ВКП(б) и РК РКИ 26 декабря 1932 г. [ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 1. Ед. хр. 18а. Л. 6]. Информаторы ОГПУ отмечали «нарастание тенденций к переселению на Кубань и на Украину» осенью 1933 г. среди единоличников и отходников южных районов Западной области, многие из которых были «поражены» неорганизованным отходничеством [СД 2005: 479]. В «Краткой характеристике политико-экономического состояния Песоченского района по состоянию на 1 октября 1934 г.», подписанной по согласованию с РК ВКП(б) заместителем начальника райотдела НКВД, председателем РИКа и мобилизационным инспектором, о профнищих не упоминалось, однако указывалось на наличие большого числа отходников, 5251 чел. (почти 9 % сельского населения), которые весной и осенью отправлялись за пределы области. К этому времени район был коллективизирован на 74 % и имел одну МТС. Судя по «характеристике», Пе-соченский район пережил коллективизацию без крупных волнений, имелись лишь «частичные выступления отдельных селений» с участием большого числа женщин, «организованных кулацко-зажиточной частью деревни», выражавшиеся в срыве собраний по вопросам коллективизации и сельскохозяйственных кампаний (так, в Больших Савках протестовали против обмера урожая ржи), выходе из колхозов и «организованном развале таковых». Не отмечалось и наличия в районе «оформленных контрреволюционных группировок» [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 148. Л. 3, 4]. Однако уже в следующем 1935 г. в отчете об итогах проверки партийных документов в районной партийной организации профнищенству вновь уделяется внимание. В документе, подписанном секретарем Песоченского райкома Западной области, сообщалось:

Характерная особенность Песоченского района заключается в том, что район является отходническим, мужское население в сельском хозяйстве совершенно не работает, в лучшем случае,

Подсчитано по: [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 21, 24 об.].

приезжает на один месяц на уборку сенокоса <...> Кроме производственного отходничества часть района, как то: Мало-Песо-ченский, Барсуковский, Мало-Савкинский сельсоветы поражены так называемым профнищенством с уголовными деяниями, а именно: население переименованных сельсоветов само изготавливает себе всевозможные подложные документы (при обыске обнаружено около 30 комплектов разного рода печатей и штампов) и с этими документами разъезжало по всему Советскому Союзу — собирали на погорелое, градобитие, неурожай и т.п. [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 148. Л. 44-44 об.].

В 1935 г. местное руководство предпринимает одну из первых попыток наступления на профнищих. Сотрудники 3-го отделения отдела уголовного розыска УРКМ УНКВД по Западной области составляют «Список злостных профнищих, не прекративших нищенство по настоящее время» и включают в него 62 фамилии глав семей, которые проживали в селах Воткино, Хвастовичи, Пеневичи, Подбужье и Нехочи и систематически занимались профнищенством (вместе с членами семей — 291 чел.). «Установочные данные» на профнищих дают представление об их половозрастном составе, социальном положении, «стаже» и особенностях занятия «ремеслом».

В обобщенном виде «Список» выглядит следующим образом: из глав семей профнищих, о возрасте которых имеются сведения, 6 чел. были в возрасте до 25 лет, 24 — от 25 до 35 лет, 32 — старше 35 лет. По социальному положению 27 чел. были учтены как крестьяне-середняки, ведущие единоличное хозяйство, 1 — как кулак, 1 — как раскулаченный, 33 — как «колхозники-середняки», в большинстве почти не принимавшие участия в колхозном производстве. При этом большинство не оставляло окончательно крестьянский труд: милицейская сводка указывает в числе «прекративших заниматься сельским хозяйством» всего лишь 6 семей. Дореволюционный стаж промысла имели 24 чел., 12 (как правило, молодежь) начали им заниматься в годы революции и гражданской войны, 11 — позднее (во второй половине 1920-х — 1930-е гг.). Из 18 занимавшихся профнищенством женщин, перечисленных как главы семей, 4 совмещали при выездах этот промысел с проституцией. Большинство глав семей профнищих (47 чел.) при занятии якуталь-ством брали с собой членов своих семей, в числе которых насчитывался 141 ребенок до 16 лет. Не имевшие собственных детей «арендовали» их за плату.

«Список» позволяет судить о том, что в большинстве перечисленных семей профнищенство являлось наследственным занятием, передававшимся из поколения в поколение — от старших к младшим. На это указывают и довольно отлаженная техника

промысла, в котором в ряде случаев одновременно участвовали три поколения одной семьи1. Значительное распространение в районе отходничества, по мнению районного руководства, было причиной его экономической слабости и значительно облегчило «пролезание» в партию «кулакам» и «эсеро-меньше-вистским группам», распространенным на селе и на бывших предприятиях горнопромышленника Мальцова и фабриканта фарфоро-фаянсовой промышленности Кузнецова, на фабрике которого вплоть до 1922 г. не было ни одного коммуниста [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 148. Л. 44 об.].

Как видно, коллективизация и раскулачивание подхлестнули активность профнищих, часть крестьян предпочла якуталь-ский промысел ведению личного хозяйства. Значительное развитие профессионального нищенства побудили власти причислить якуталов к «социально вредным элементам» и включить их в общесоюзную операцию по изъятию «асоциальных элементов». По приказу НКВД СССР № 000192 от 19 мая 1935 г. (в документах Кировского РК ВКП(б) именно он, как представляется, фигурирует в качестве «разового указа правительства») в отдаленные местности страны высылаются главы 75 семей, наиболее активно занимавшихся запрещенным промыслом [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 148. Л. 44-44 об.; Зуб-кова, Жукова 2010: 17]2. Дополнительные возможности для ведения промысла давало законодательство, регулировавшее отход колхозников, а также потребность многих предприятий и организаций в рабочей силе колхозников-отходников [ТСД 2006: 387-388].

«Второе рождение» якутальства в годы войны

С новой силой якутальство возобновилось с 1943 г., после освобождения территории Кировского и Хвастовичского районов Калужской области от немецкой оккупации, когда

«Список» содержится в подготовленном в 2008 г. Управлением ФСБ РФ по Калужской области и ГАДНИКО, но пока не изданном сборнике документов «Коллективизация и раскулачивание в Хвастовичском районе Калужской области» (хранится в ГАДНИКО), составителям которого автор выражает свою признательность. К сожалению, в данном случае не приводится ссылка на номера архивного фонда, описи, дела и листов.

Коллективизация, раскулачивание, ускоренная индустриализация и связанные с ними социальные потрясения сделали профессиональное нищенство достаточно распространенным способом выживания. Необходимость борьбы с ними еще раз подчеркивается в «Инструкции тройкам НКВД по рассмотрению дел об уголовных и деклассированных элементах и о злостных нарушителях положения о паспортах», прилагавшейся к приказу НКВД СССР № 00319 от 21 мая 1938 г. «О работе троек с объявлением инструкции тройкам НКВД по рассмотрению дел об уголовных и деклассированных элементах и о злостных нарушителях положения о паспортах». Профнищие перечисляются во втором параграфе «Инструкции» среди прочих «уголовных и деклассированных элементов», подлежащих «повседневному изъятию» и направлению в лагерь или высылке в нережимную местность на срок до 5 лет [ТСД 2006: 123-126].

в опустевших селах царила разруха и не хватало самого необходимого. В результате оккупации и боевых действий на территории Хвастовичского района количество хозяйств сократилось с 7507 до 3960, а численность населения — с 32 495 до 14 151 чел., 1160 чел. было повешено и расстреляно, 10 593 — угнано в Германию. В районе было сожжено 5367 домов, уцелело 2143, 1719 чел. проживали в землянках [ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 1. Ед. хр. 61. Л. 60]. 23 августа 1943 г. уполномоченный Хвастовичского РК ВКП(б) по Воткинскому сельсовету направил секретарю РК ВКП(б) докладную записку о мобилизации оставшегося после освобождения от немецкой оккупации населения на уборку уцелевшего урожая. В ней он, в частности, сообщал, что в сельсовете, освобожденном от немецких войск 16 августа, из 350 домов, насчитывавшихся до войны, не сохранилось ни одного. Отступая, немцы взорвали даже погреба и подвалы. Из 2 тыс. чел. довоенного населения четырех колхозов осталось только 29 чел. В колхозе «Доброволец» (с. Вотки-но), из которых трудоспособных только 10, остальные — старики и дети. Прочее население было угнано. На территории сельсовета не сохранилось скота. Уцелевшие 300 га зерновых и 100 га овощей и картофеля были заминированы. Уже убранный хлеб немцы сожгли [ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 1. Ед. хр. 61. Л. 6, 8]. Судя по повесткам заседаний Кировского РИКа в 1942—1945 гг., рассмотрение ходатайств населения, пострадавшего от оккупации, в том числе из местностей с традицией якутальства, о материальной помощи, а также об отсрочке и льготах по уплате денежных платежей и натуральных повинностей государству, было регулярной практикой, свидетельствовавшей о тяжелом материальном положении [Краткий перечень вопросов 2012: 169-173, 175-181, 184].

За время оккупации колхозный строй в якутальских районах был подорван. В Кировском районе после восстановления советской власти районному руководству приходилось вводить его заново, обобществляя посевы, скот и сельхозинвентарь, разобранные для индивидуального пользования, а также восстанавливая администрации колхозов и систему труда [Извлечения из протоколов 2012: 217-218]. Чтобы пережить трудности первого времени после оккупации, уцелевшему населению приходилось откапывать ямы с имуществом угнанных в Германию односельчан, «воровским путем производить уборку урожая» — похищать колхозный хлеб, заниматься самогоноварением. С 25 июля по 28 августа 1943 г. Хвастовичским райотделом НКВД было закончено 35 уголовных дел, из которых 8 касались «незначительных краж колхозной собственности», 8 — «мародерства» местного населения и 3 — самогоноварения [ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 1. Ед. хр. 61. Л. 39].

Возродилось и якутальство. 6 апреля 1945 г. на имя первых секретарей Смоленского и Калужского обкомов ВКП(б), а также начальника Управления транспортной милиции ГУМ НКВД СССР поступила информация от начальника дорожного отдела милиции Белорусской железной дороги о «массовом наплыве» людей, ехавших в Брестскую и Барановичскую области БССР за мукой, зерном, мясом и маслом. Подавляющее большинство из них проживало в Смоленской и Калужской областях, в основном в Сухиничском, Людиновском, Кировском и других районах последней1. Только за десять дней марта 1945 г. на станции Кричев милицейскими заслонами было снято с пассажирских и товарных поездов 580 чел., «незаконно» ехавших из Калужской и Смоленской областей по справкам РИКов, районных отделов милиции и сельсоветов. В этом потоке были и те, кто пробирался в Барановичскую область «для занятия нищенством». Несмотря на направление изъятых «командировочных удостоверений», руководство УНКВД Калужской и Смоленской областей не отреагировало на этот «сигнал» ужесточением пропускного режима [ГАНИСО. Ф. 6. Оп. 1. Ед. хр. 1845. Л. 59—59 об.]. Осваивалось профессиональными нищими и северное направление. Москва и Подмосковье привлекали высокими заработками. В июле 1947 г. старший сержант А.А. Сергеев в письме на имя секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Жданова сообщал об огромном наплыве в Подмосковье «со всей Руси» «нищих инвалидов и юродивых», создававших впечатление, что «наша страна — это страна нищих». Автор письма называл нищих «косвенными агитаторами против нашего строя», обвинял органы внутренних дел в «безынициативности» и нереагировании на «болячки жизни» [СЖ 2003: 36].

Профессиональное нищенство обладало тенденцией распространяться на соседние районы. В октябре 1951 г. на имя председателя Калужского облисполкома поступила информация командира пятого полка корпуса охраны МГБ на Ярославской железной дороге о задержании в поездах дальнего следования группы подростков из Людиновского района (соседнего с Кировским), которые выпрашивали у пассажиров подаяние. «Организатором» группы был подросток, ранее «работавший»

1 Как видно, для населения РСФСР из подвергавшихся оккупации местностей добывать продовольствие в западных республиках было довольно распространенным способом выживания в военное и первое послевоенное время. Так, начальник дорожного отдела милиции Западной железной дороги сообщал секретарю Калининского ОК ВКП(б) о задержании за незаконный проезд на поездах 14 251 «мешочников», у которых было изъято около 46 тонн зерна, приобретенного ими в Литве, Латвии и Западной Белоруссии. Большинство задержанных проживали в Калининской области и «гастролировали» с разрешения РИКов, председателей сельсоветов и колхозов, снабдивших их справками на проезд по железной дороге и провоз зерна [ТЦДНИ. Ф. 147. Оп. 4. Ед. хр. 66. Л. 142-163].

с инвалидом, а затем «сманившии» на промысел шесть учеников сельской школы. Людиновский РИК, проверив сообщение, подтвердил информацию и отметил, что в занятии нищенством ученикам «способствовали их матери, хотя материальные условия удовлетворительные». Родители задержанных были предупреждены работниками РИКа, РОНО и сельсовета, что за повторные случаи нищенства детей они будут наказаны [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 8, 13].

Якутальство и «социальный иммунитет» послевоенной калужской деревни

И власти, и сами сельские жители видели причины проф-нищенства не только в «развале трудовой дисциплины в колхозах», «слабости массово-политической и культурно-просветительской работы», но и в упадке общественного хозяйства, вызванном войной и, в частности, длительной немецкой оккупацией. Однако это положение не являлось исключительным для якутальских колхозов и касалось области в целом. За время оккупации с октября 1941 по сентябрь 1943 г. Калужская область понесла огромный ущерб. Было разграблено и уничтожено 3400 колхозов, 19 совхозов, 47 МТС с 900 тракторами, 7300 общественных построек, 2000 скотных дворов, 2200 конюшен, 6700 зернохранилищ, 1100 кузниц. Из общественных и личных хозяйств было угнано около 111 тыс. лошадей, 50 тыс. коров, 30 тыс. овец, 27 тыс. свиней. За период оккупации в области было убито более 20 тыс. чел. Численность населения области за годы войны сократилась. Если на 1 января 1941 г. насчитывалось 1172,2 тыс. чел., то на 1 января 1945 г. — 799,4 тыс. чел. В 1945 г. посевная площадь всех культур составила 69,2 %, поголовье крупного рогатого скота — 89,7 %, свиней — 36 % по отношению к довоенному времени [Калужская область 1967: 16, 24].

Кроме того, сельское хозяйство региона, как и других областей страны, страдало из-за комплекса проблем, связанных с реализацией сталинской аграрной политики. В послевоенные годы сельское население области сокращалось вследствие миграции в города и другие регионы, перехода на работу в промышленность, на стройки и транспорт. Только с 1947 по 1952 г. количество взрослого трудоспособного населения и подростков в колхозах сократилось на 24,4 %1. Всего же за 1946—1952 гг. сельское население области сократилось на 24 %2 и продолжало уменьшаться в дальнейшем. Сокращение числа трудоспособ-

Подсчитано по: [ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 4697. Л. 131]. Подсчитано по: [ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 4413. Л. 2; Ед. хр. 4521. Л. 3].

ных при медленной механизации трудоемких работ и незаинтересованности людей в работе на колхозных полях и фермах существенно понижало экономическую эффективность колхозно-совхозного производства. Несмотря на то что колхозы и совхозы за 1945-1965 гг. увеличили посевные площади на 32 %, поголовье крупного рогатого скота за 1946-1967 гг. на 73,3 %, свиней на 72,3 %, овец и коз на 1,4 %1 и дали в 1965 г. в общем объеме сельскохозяйственного производства региона свыше 60 % продукции земледелия и 60 % — животноводства, для колхозно-совхозного сектора были характерны в целом невысокая урожайность и продуктивность животноводства, довольно высокие затраты на единицу произведенной продукции. Так, в 1955 г. урожайность сельскохозяйственных культур в колхозах, совхозах и других государственных хозяйствах составляла в среднем по зерновым культурам 5,9 цент. с га, картофеля — 48, овощей — 84 (в 1965 г. — 9,0, 69 и 101 цент. с га соответственно). Продуктивность скота в колхозах и совхозах области в 1965 г. составляла в среднем: 2172 л молока от одной коровы, 137 яиц от одной курицы-несушки, 2,5 кг шерсти с одной овцы2.

Тяжелое материальное положение сельского населения области становилось предметом многочисленных писем во власть представителей творческой элиты и «простых» людей, а также специальных постановлений. В начале 1950 г. на имя первого секретаря Калужского обкома ВКП(б) Б.И. Панова поступило письмо от известного советского писателя Л. Леонова, написанное на именном бланке депутата Верховного Совета СССР. В 1948 г. писатель побывал в родном селе Лопухино Высоки-ничского района и «увидел, как там плохо живут люди». «Когда я уезжал после беседы с колхозниками, бабы просили меня в следующий раз при приезде привезти им "в подарочек" хлебца. Слезное дело, как видите, колхоз этот маленький, тягловой силы у них имелось три клячи (ветераны со времен Павла I) и еще бык. При мне молотили, жутко было глядеть. Поля в сорняках, изб поубавилось, коров мало, а когда-то здесь просто цвело (за счет отходников, конечно). Жуть», — писал Л. Леонов, не без горькой иронии прося «хозяина области» помочь его землякам и «не бранить особо лопухинских мужиков за неумение строить свое счастье» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 731. Л. 2]. 13 февраля 1950 г. Калужский облисполком принял специальное решение «Об оказании помощи колхозу имени Шмидта Белянского сельсовета Высокиничского района», согласно которому колхозу должна была быть оказана

1 Подсчитано по: [Калужская область 1967: 65, 73].

2 Подсчитано по: [40 лет образования Калужской области 1984: 42, 50, 60].

помощь в приобретении транспорта, тягла, отсрочены недоимки по ссудам и налогам. Местные власти укрепляли колхоз «организационно-хозяйственно», сменили в нем председателя и состав правления. В ответе Леонову сообщалось, что «при оказанной помощи и усилиях самих членов сельхозартели колхоз имени Шмидта должен значительно улучшить свою хозяйственную деятельность» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 731. Л. 4—6, 11]. В 1952 г. писательница М. Смирнова (автор сценариев к кинофильмам «Сельский врач» и «Сельская учительница»), работавшая над сценарием фильма о сельском агрономе, побывала в 22 колхозах области. Увиденное так потрясло ее, что она изложила свои впечатления в письме Сталину [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 119. Ед. хр. 1292. Л. 19-20].

Скромные в среднем производственные показатели колхозно-совхозного производства обусловили развитие личных хозяйств сельского населения, поступления от которых составляли основу доходов большинства семей и весомую долю производимой в регионе сельскохозяйственной продукции. В 1953 г. в Центральном районе из совокупного годового дохода семьи колхозника в размере 1019 руб. доходы от труда в колхозе составляли 20-25 %, от приусадебного хозяйства — 51,9 %, от труда в государственных и кооперативных организациях — 25,1 %; в 1964 г. — 35,6, 51,1 и 11,8 % соответственно [Безнин 1991: 198]. В 1950 г. подсобные хозяйства колхозников, рабочих и служащих области произвели 72 % продукции животноводства, в 1965 г. — около 40 % валовой продукции земледелия и около 40 % валовой продукции животноводства1. Фактическая урожайность зерновых на приусадебных участках колхозников составляла в середине 1950-х гг. около 15-17 цент. с га, картофеля — до 200 цент. с га, овощей — до 250 цент. с га. До середины 1950-х гг. продуктивность личного скота и птицы колхозников была в 2-3 раза выше по сравнению с аналогичными показателями в колхозах. По удоям молока многие хозяйства колхозников опережали колхозы и в середине 1960-х гг. [Безнин 1991: 122-124, 135-136]. В 1965 г. государство в общем объеме закупок приобретало в хозяйствах колхозников, рабочих и служащих области 43 % картофеля, 30 % скота и птицы, 28 % яиц, 31 % шерсти2.

В конце 1940-х — начале 1950-х гг., когда якутальство вновь привлекло к себе внимание власти, экономика колхозов Бар-суковского, Воткинского, Мало-Савкинского и Мало-Песо-ченского сельсоветов, как и многих других колхозов области,

Подсчитано по: [40 лет образования Калужской области 1984: 43; Безнин 1991: 108]. Подсчитано по: [40 лет образования Калужской области 1984: 43; Безнин 1991: 108].

находилась в упадке. В 1950-1951 гг. из семи якутальских колхозов Кировского района только в колхозе им. Ворошилова колхозники получили на трудодни по 130 грамм зерна, а в остальных хозяйствах выдачи на трудодни зерна, картофеля и денег не было. Из 2038 чел. трудоспособных жителей этих колхозов в 1951 г. не выработали обязательного минимума трудодней 750 (36,8 %). Большинство населения занималось профессиональным нищенством, тогда как на предприятиях и на транспорте работали всего лишь 167 чел. В колхозе им. Кутузова урожайность зерновых составила в среднем 2 цент. с га, картофеля — 32 цент. с га. Из 368 чел. трудоспособных колхозников обязательного минимума трудодней не выработали 192 чел. Колхоз рассчитался с государством по поставкам зерна на 83 %, мясу — 93 %, молоку — 81 %, шерсти — 90 %. Обеспеченность колхоза семенным материалом под посев 1952 г. составляла 20 % по зерновым и 32 % по картофелю. План по росту поголовья не был выполнен ни по одному виду скота. Колхоз был должен государству по ссудам более 45 тыс. руб. То же положение существовало и в других якутальских колхозах [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 36-40].

Даже после принятия постановления СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. и ряда постановлений районных и областных органов власти экономика этих колхозов продолжала оставаться слабой. Низким был уровень агротехники. В 1953 г. колхозы им. Кутузова и «Родина» не выполнили план посева зерновых культур и овощей. Колхоз им. Кутузова при плане посева зерновых 391 га посеял 337, а убрал 282,5, овощей вместо 4 га посеял 1,5 га. Колхоз «Родина» из плана посева 356 га посеял 245,9, овощей — 4 и 2,5 га соответственно. В 1952 г. в пяти яку-тальских колхозах Кировского района не был выполнен план осенней вспашки, и зерновые, картофель и овощи на площади 1316 га (77,6 %) были посажены весной по «весновспашке». Яровые сеяли до 15 июня, картофель сажали до 20 июня. Песо-ченская и Берестнянская МТС не выполнили свои обязательства по договорам с колхозами по объемам и срокам проведения нескольких видов работ. Все якутальские колхозы из года в год не выполняли планы по удобрению полей.

В результате несоблюдения агротехники и плохого ухода за посевами в 1953 г. показатели урожайности оказались гораздо ниже плановых и даже в два-три раза ниже показателей 1952 г. Так, в колхозе «Рассвет» план урожайности зерновых и бобовых был выполнен на 20 % и составил в среднем 2,7 цент. с га (при плане 13,5 цент. с га). В колхозе им. XIX партсъезда урожай зерновых культур с гектара составил 1,16 цент. с га, в колхозе им. Кутузова — 1,5, им. Ворошилова — 2,2, «Родина» — 1,7, им. Кирова — 0,77. Урожай картофеля в среднем составил:

в колхозе «Рассвет» — 17,3 цент. с га, в колхозе им. XIX парт-съезда — 12,5, им. Кирова — 111. Все колхозы по итогам 1953 г. не рассчитались с государством по поставкам сельхозпродуктов и финансовым платежам, не выполнили план по поголовью крупного рогатого скота и овцам, три колхоза — план по поголовью свиней, колхоз им. XIX партсъезда — по поголовью птицы. Падеж скота из-за плохого ухода и необеспеченности кормами в зимний период ежегодно составлял сотни голов. Ни один из шести колхозов не выполнил в 1952—1953 гг. план продуктивности общественного животноводства. Годовой надой молока от фуражной коровы колебался в год от 600 до 800 литров при плане 1500. Яйценоскость кур-несушек была в 4—8 раз ниже плановой и составляла 10—23 яйца в год [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 24-31].

В 1953 г. от 10 до 52 % колхозников не выработали обязательного минимума трудодней. Незначительными оставались и выдачи на трудодни. В 1952 г. больше всего на один трудодень было выдано в колхозе им. Кутузова (1,6 кг хлеба, 0,8 кг сена, 0,4 кг соломы). В колхозах им. Кирова, «Родина», им. Ворошилова, «Рассвет» на один трудодень пришлось от 150 до 600 грамм зерна, 1-1,5 кг сена. Деньги, картофель и овощи на трудодни распределяли только в колхозе «Рассвет» (по 36 коп., 1,1 кг картофеля и 600 грамм овощей на трудодень). В колхозе им. Маяковского выдач на трудодни не было вовсе [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 108]. В 1953 г. пять колхозов Кировского района получили доходов в размере 376,8 тыс. руб. (56,3 % от плана). На один трудодень колхозникам было выдано по 100-300 грамм зерна и 3-11 коп., а колхоз «Родина» деньги по трудодням не распределял. В колхозе «Рассвет» на трудодень выдали 200 грамм зерна и 6 коп. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 31]. Не намного улучшилось состояние экономики якутальских колхозов и в начале 1960-х гг. В 1959 г. колхоз «Победа» Кировского района выполнил обязательства по продаже и поставкам государству картофеля на 46,6 %, шерсти — 53,8 %, молока — 79 %. Урожайность зерновых составляла в среднем 4,1 цент. с га и была почти в два раза ниже плановой, урожайность картофеля — 46 цент. с га (запланированная — 120). Стоимость трудодня в колхозе составляла 1,5 рубля при нерегулярном авансировании. Из 860 чел. трудоспособного населения обязательный минимум трудодней выработали только 324, а 46 вообще не принимали участия в колхозном труде. Основную долю не работавших в колхозе составляла

1 Для сравнения: в 1930 г. в колхозах Песоченского (Кировского) района Западной области урожайность ржи составляла в среднем 7 цент. с га, овса — 6 цент., картофеля — 70 цент. [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 23 об.].

молодежь 18-30 лет [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 906. Л. 19, 20].

Для того чтобы уменьшить влияние объективных трудностей послевоенного времени, усиленных политикой перекачивания ресурсов села в промышленность, на стройки и транспорт, калужская деревня, как и советская деревня в целом, выработала определенный «социальный иммунитет», направленный на сглаживание «острых углов» аграрного курса, наиболее разрушительных для традиционного уклада сельской жизни. Это касалось не только вопросов экономического выживания крестьянского подворья, но и экономики колхоза. До начала первой послевоенной волны массового укрупнения колхозов многие крестьяне все еще считали колхозную собственность «своей». Механизмы адаптации включали все основные ресурсы, которыми могла располагать деревня: землю, рабочее время, продукты и другие материальные ценности, а также деньги. Якутальство, будучи специфическим отхожим промыслом, стало частью «социального иммунитета» деревни.

Основой формирования значительной части натуральных и денежных доходов для подавляющего большинства сельского населения являлся приусадебный участок, которым по закону колхоз наделял крестьянскую семью на условиях отработки обязательного минимума трудностей. Из доходов от ведения личного хозяйства крестьяне уплачивали государству обязательные поставки сельхозпродуктов, денежные налоги и займы, размеры которых в послевоенные годы неоднократно увеличивались. Выполнение обязательств перед государством для многих подворий было непосильной задачей. Между тем размеры приусадебных участков, установленные местными органами власти по районам, исходя из норм, рекомендованных примерным Уставом сельхозартели (1935 г.) (0,25-0,5 га, а в отдельных районах — до 1 га) [История колхозного права 1958, I: 427], оставались неизменными. Одним из путей сглаживания несоответствия между провозглашенным «подсобным» характером личного хозяйства и его фактической ведущей ролью в формировании доходной части бюджета крестьянского двора стали многочисленные нарушения землепользования в колхозах.

Широкое распространение получили «захваты», «самовольные прирезки» нескольких соток приусадебной земли. Еще до войны, в ходе реализации постановления ЦК ВКП(б) от 27 мая 1939 г. «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания», «излишки» «захваченной» земли на площади 1038,2 тыс. га были изъяты у 7 млн. 782 тыс. колхозных дворов страны (41 % их общего количества) [Островский 1967: 71].

«Захваты» продолжались и в послевоенные годы. Об этом свидетельствуют материалы проверок приусадебного землепользования в колхозах, ежегодно проводившихся в рамках осуществления постановления СМ СССР и ЦК ВКП(б) от 19 сентября 1946 г. «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели». В Калужской области в 1946 г. «излишки» приусадебной земли были обнаружены у 40 364 колхозных дворов (26,9 %) на площади 2056,43 га. В 1948 г. было зафиксировано 18 673 случая «захвата» земли колхозниками (896,3 га), не членами артелей — 1268 случаев (89,8 га). «Излишки» имели 12,3 % всех наличных колхозных дворов области [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 591. Л. 10; ГАКО. Ф. Р-1626. Оп. 2. Ед. хр. 12. Л. 9 об.]. С 1950 и вплоть до середины 1960-х гг. в областях Нечерноземья от 4 до 10 % всех приусадебных хозяйств ежегодно «захватывали» по 0,02-0,07 га земли [Безнин 1991: 94].

Массовость и устойчивость «захватов» объясняются не только тем, что крестьяне стремились таким образом расширить свое приусадебное хозяйство. «Захват» «лишних» соток был способом уклониться от тягостных обязательных поставок продуктов и сельхозналога. Урожай с «излишков» полностью, без каких-либо изъятий, поступал в распоряжение крестьянского двора. Как неучтенная и не облагавшаяся государством продукция, он был гораздо выгоднее, чем собранное с «законных» соток. Последнее объясняет настойчивую борьбу властей за ликвидацию «прирезок». Часто встречавшейся разновидностью земельного «захвата» был фиктивный раздел колхозного двора. Процедура такого раздела состояла в том, чтобы зарегистрировать «выделившиеся» хозяйства в похозяйственной книге сельсовета, в соответствии с записями в которой производилось исчисление размеров обязательных поставок и сельхозналога. «Делились» не только ради получения еще одного приусадебного участка, но и для приобретения льготы по несению повинностей, которая формально возникала при «выделе». Кроме того, раздел позволял удвоить количество скота в личной собственности. О том, насколько выгодным для двора был фиктивный раздел, говорит такой факт: в колхозе им. Ленина Угодско-Заводского района Калужской области в фиктивно разделившемся колхозном дворе совместно с престарелым главой семьи продолжали проживать дочь с зятем, имелось два приусадебных участка по 0,5 га. При этом весь имевшийся в хозяйстве скот был записан на престарелого главу семьи, уплатившего в 1948 г. налог в размере 400 руб. 12 коп., в 1949 г. — 126 руб. 28 коп., тогда как при раздельном ведении хозяйства уплате подлежало 2709 руб. [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 719. Л. 20].

Убежденность деревни в справедливости присоединения нуждающимся двором к своему участку нескольких «дополнительных» соток, а также участие в «захватах» приусадебной земли местного начальства зачастую превращало ежегодные обмеры участков в формальность. Помимо «захватов» существовало немало других способов получить или увеличить приусадебный участок. Происходило «самовольное» заселение участков в земельных массивах государственного земельного фонда (в Угодско-Заводском районе Калужской области, например, стихийные переселенцы образовали так называемый «Дикий поселок» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 719. Л. 12]), вокруг райцентров возникали «слободы» из усадеб ушедших из колхозов. Крестьяне «покушались» не только на приусадебные земли, но и на участки из общественного фонда. Незначительные выдачи сена на трудодни подталкивали к «захватам» колхозных сенокосов, заготовке кормов для личного скота в колхозных лесах, на межах общественной запашки и т.п. В отчетах с мест о соблюдении законов о землепользовании, в бюджетных обследованиях колхозных дворов эти поступления сена обозначались как «взятое из колхоза безучетно» [Безнин, Димони 1996: 162].

Оплата труда по остаточному принципу (после выполнения обязательств перед государством, засыпки семян, фуража, создания страховых запасов и т.д.) поддерживала низкую заинтересованность в развитии общественного хозяйства. Так, по итогам 1950 г. 38,6 % колхозов области выдавали на трудодень до 700 гр. хлеба, 50,6 % колхозов — до 3 кг картофеля, 13,8 % колхозов вообще не распределяли картофель на трудодни, 61,6 % колхозов платили до 1 рубля, 28,5 % денег на трудодни не выдавали. По итогам 1952 г. 45,6 % колхозов области выдавали на трудодень до 700 гр. хлеба, 53 % — до 3 кг картофеля, 74,7 % — до 1 рубля. При этом 30,4 % и 22,6 % колхозов соответственно вообще не распределяли на трудодни картофель и деньги [ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 4697. Л. 62, 81; Ед. хр. 6733. Л. 63, 64]. Курс на интенсификацию труда в общественном хозяйстве в сочетании с низкооплачиваемым трудоднем убедили деревню в несправедливости такого положения. Часть колхозников реагировала на это уклонением от труда в колхозе. На протяжении 1945—1953 гг. в РСФСР ежегодно не менее 10 % трудоспособных членов артелей не выполняли обязательный минимум трудодней [Вербицкая 1992: 153], в Калужской области — от 14,8 до 34,9 %1.

Подсчитано по: [ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 6733. Л. 131; РГАЭ. Ф. 9476. Оп. 1. Ед. хр. 797. Л. 141].

Для того чтобы «по справедливости» распределить тяготы труда в общественном хозяйстве, от каждого крестьянского двора на работу «в колхоз» выделяли по одному человеку, в то время как остальные были в отходе или трудились на приусадебном участке. Попытки властей изменить такую систему отторгались. Глава одной семьи (колхоз им. Ленина Чубаровского сельсовета Угодско-Заводского района), в которой из четверых трудоспособных человек регулярно работала в колхозе только его жена, на вопрос проверявшего организацию труда, почему не работает и он, ответил: «У меня один человек из дома работает. Если в других хозяйствах будут работать по два человека, тогда буду работать и я» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 719. Л. 12]. В соответствии со своими представлениями о справедливости разложения «спущенного» объема работ, колхозное крестьянство подходило и к отбыванию платной трудгуж-повинности на лесозаготовках. По существовавшему положению к ее выполнению должно было привлекаться все трудоспособное население сельхозартелей [Безнин, Димони 2002: 98]. Но чаще всего местные советские органы, на которые возлагалась ее организация, лишь «доводили» до колхозов плановые задания и сроки их реализации. Конкретные же решения о том, как «дать план», правления и общие собрания колхозников принимали самостоятельно, в соответствии с устоявшейся традицией. Приходившийся на колхоз объем заготовки и вывозки леса распределялся на всех трудоспособных его членов с оговоркой, что уклонившиеся от поездки на работу в лес обеспечат продовольствием и деньгами поехавших. Иногда этот своеобразный чрезвычайный налог взимали в уменьшенном размере и с нетрудоспособных при «участии» колхоза.

Политике интенсификации низкооплачиваемого труда колхозники противопоставили «свою» систему норм и расценок. Проверки, проводившиеся в колхозах, повсеместно фиксировали занижение норм выработки и завышение расценок работ в трудоднях. Так колхозники пытались ограничить свое участие в общественном производстве. В Дзержинском районе после опубликования решений февральского (1947 г.) пленума о пересмотре норм и расценок труда, они были изменены лишь в 12 из 20 обследованных колхозов. В тех колхозах, где нормы и расценки были пересмотрены, это сделали следующим образом. В колхозе «Новая жизнь» до пересмотра норма на ручном высеве равнялась 4 га, оплата — 1,5 трудодня, а после пересмотра норма выработки была установлена 3 га, оплата — 2 трудодня. На косьбе хлеба крюком норма до пленума равнялась 0,80 га за 1,75 трудодня, а после него — 0,50 га за 2 трудодня и т.д. [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 319. Л. 70]. В «погоне за трудоднем» трудодни начислялись за чтение газет вслух, созыв

и посещение общих собраний, гармонистам, игравшим на танцах, заведующим колхозными клубами, «сануполномоченным» и т.д. В колхозе им. Сталина Износковского района председатель, пытаясь найти деньги на текущие расходы, продал 26 колхозникам 550 трудодней по 5 руб. за трудодень [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 66. Л. 120].

Параллельно со стремлением обеспечить себе как можно менее трудозатратный заработок в трудоднях, крестьяне пытались «наполнить» пустой трудодень реальным содержанием. Свидетельством тому являются многообразные «договорные отношения», вводившие явочным порядком для значительной части колхозников гарантированную оплату труда. Особенно широко заключение «договоров» на выполнение какого-либо вида работ практиковалось в общественном животноводстве — наиболее трудоемкой и низкооплачиваемой отрасли колхозного производства. Масса упоминаний об этом содержится в протоколах заседаний правлений и общих собраний колхозов. Но в деревне были выработаны и гораздо более «противозаконные», с точки зрения власти, способы получить заработанное на трудодни. Большинство колхозников не только продолжали считать своим выращенный урожай, но и пытались распорядиться им по своему усмотрению. Отсюда становится понятной та напряженность, с которой в области проходили хлебозаготовки и заготовительные кампании вообще. Их проведение требовало тотальной мобилизации парторганизаций и органов власти на селе. Подключались и работники центрального партийного и государственного аппаратов. Чтобы не остаться без хлеба, крестьяне укрывали его от учета, похищали, покупали у заготовителей фиктивные хлебоприемные квитанции, пытались ограничить хлебосдачу, искусственно завышая размер формально не подлежащего сдаче семенного фонда, искусственно завышали величину фуражного фонда, до предела сокращали рыночный фонд зерна и т.д.

Сезонная повторяемость «разбазаривания» зерна и хищений продуктов, в первую очередь хлеба в колхозах во время посевной и уборочной, делала рутинной работу партийных и государственных органов по надзору за их «сохранностью». Повсеместно регистрировались многочисленные случаи «антигосударственной практики» — стремления колхозов придержать хлеб (хотя, судя по документам партийных органов, «тихий саботаж» хлебопоставок продолжался и в 1950-е гг.). Материалы отдельных дел свидетельствуют, что в послевоенные годы деревня вернулась к наказаниям эпохи печально известного закона «о трех колосках». Так, например, народный суд Жиз-дринского района осудил на 5 лет исправительно-трудовых лагерей двух колхозников за то, что они «систематически

занимались хищением колосьев с колхозного поля, срывая с корня, и 8/УП-47 года были пойманы, когда варили похищенную рожь в котелке». Судебная коллегия Калужского областного суда оставила в силе приговор нарсуда Спас-Деменского района, осудившего мать грудного ребенка — колхозницу на 5 лет ИТЛ за то, что она срезала 125 г хлебных колосьев в колхозе «Юный пионер» [ГАКО. Ф. Р-3500. Оп. 2. Ед. хр. 18. Л. 53 об.—54]. Хищение хлеба и хлебопродуктов в колхозах было одним из самых массовых уголовных преступлений. В 1952 г. за «разбазаривание» колхозных сенокосов, продуктов, скота на сумму 16 тыс. руб. были исключены из партии и отданы под суд председатель, его заместитель и счетовод «якутальского» колхоза «Родина» Кировского района [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 11. Ед. хр. 1. Л. 86-87]. Далеко не все случаи хищения продовольствия в колхозах становились известны властям. Иногда правления колхозов сами «судили» односельчан. Похитившую в 1945 г. 45 кг овса кладовщицу колхоза «Обновленный путь» Угодско-Заводского района правление «приговорило» к одному году исправительных работ в колхозе с удержанием 25 % заработанного. Когда у правленцев спросили, почему они так поступили, они ответили: «если мы передадим дело в суд, то ее посадят» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 67. Л. 145].

Таким образом, реально существовавшая в колхозах система организации и оплаты труда основывалась не только на голом «моральном стимулировании» или угрозах. Она разительно отличалась от той модели, которую власть проецировала на деревню в своих многочисленных решениях и постановлениях. Это был некий промежуточный вариант между потребностями государства и крестьянскими представлениями о справедливом вознаграждении за труд, о «равномерном» распределении тягла общественных работ. Личная мотивация в результатах труда прокладывала себе путь в формах, которые определялись властью как «рвачество», «разбазаривание», «расхищение». Для крестьян же она была освящена этикой выживания, в которой понятия «законного» и «незаконного», «справедливого» и «несправедливого» не совпадали с официальными.

С позиций «социального иммунитета» крестьяне рассматривали и две другие основные сферы приложения своего труда — личное хозяйство и отхожие заработки. Притом что в 1950 г. в среднем по РСФСР одна колхозная семья затрачивала на работу в личном приусадебном хозяйстве 23 % своего рабочего времени, доходы от него в начале 1950-х гг. составляли до 70 % всех натуральных и денежных поступлений семьи [Безнин 1991: 68; 1992: 18]. Во второй половине 1940-х гг., когда в значительной части колхозов выдачи на трудодни были символи-

ческими, этот показатель был еще выше. Правительство не случайно пыталось подавить тягу крестьянства к увеличению размеров приусадебных наделов, так как они отвлекали от колхозного производства много рабочих рук. Однако по мере роста денежных налогов и займов, падения рыночных цен на продукцию подворий ведение приусадебного хозяйства и «захваты» «лишних» соток становились все менее выгодными. Чтобы выручить прежнюю сумму от продажи выращенного на своем участке, крестьянину приходилось все больше трудиться. У деревни настойчиво требовали денег, и это являлось одной из главных причин крестьянского отходничества.

На протяжении 1945—1953 гг. от 6 до 10 % трудоспособных колхозников РСФСР основную часть рабочего времени работали вне колхозного производства. В 1950 г. их доля равнялась 8 % (более 1 млн. чел.), в 1953 г. — 9,5 % (1,2 млн. чел.). В 1950 г. в Калужской области отходниками являлись 15 % трудоспособных колхозников [Вербицкая 1992: 88]. Только с 1945 по 1951 г. численность колхозников-отходников в регионе увеличилась с 26 572 до 38 164 чел. [ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 4413. Л. 2; Ед. хр. 4521. Л. 3]. В деревне этих колхозников часто называли «производственниками» — по месту «основной» работы. Кроме этого существовало и «самовольное» отходничество — поиск колхозниками заработка на стороне без справок правлений колхозов. В отличие от данных о «производственниках» обобщенные показатели о числе «самовольно» уходивших в отход отсутствуют. Здесь господствовал кратковременный, подчас случайный заработок. Даже отрывочные свидетельства о нем, которыми мы располагаем, говорят о значительных масштабах этого явления. Немало «стихийных» отходников «трудоустраивалось» в соседних колхозах, где они надеялись найти гарантированный заработок в качестве «наемных рабочих и специалистов». Между колхозами существовал своеобразный «обмен» рабочей силой — плотниками, кузнецами, шорниками, бондарями, пастухами, лесорубами, шоферами и т.д. Анализируя состояние с наймом этих кадров в колхозах, представитель Совета по делам колхозов по Калужской области отмечал: «Практика показывает, что люди таких специальностей являются, как правило, членами колхоза, но они, вследствие низкой оплаты трудодня, уходят из своих колхозов на побочные заработки, нанимаются в соседние колхозы или колхозы других районов» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1017. Л. 44].

Ежегодно колхозы затрачивали на оплату наемной рабочей силы крупные суммы. Доходы большинства «самовольных» отходников не облагались налогами, однако за них шла напряженная борьба в самих колхозах. Чаще всего она заканчивалась принятием общим собранием или правлением решений,

вводивших «лимит» на количество отходников в одном колхозном дворе, либо установлением всем отходникам особого «налога» в пользу колхоза. К примеру, такой своеобразный «оброк» с 1947 г. установило общее собрание колхоза «Ударник» Куйбышевского района (соседнего с Кировским): с взрослого отходника взималось по 200 руб., с подростка — 100 руб. В 1948 г. «оброк» был понижен: взрослые стали уплачивать 100 руб., подростки — 75 руб. В результате на момент проверки финансового состояния колхоза 1 июня 1949 г. за 39 колхозниками накопилась «задолженность» по «оброку» в сумме 4500 руб. Примерно то же было заведено и в других колхозах района [ГАКО. Ф. Р-1626. Оп. 2. Ед. хр. 17. Л. 294].

Значительное развитие отходничества и наличие на селе традиции взимать плату за право уходить в отход учитывалось местным руководством, которое порой пыталось использовать это в интересах колхозной экономики. В 1948-1949 гг. в районах с развитой традицией профнищенства его катализатором стало постановление СМ СССР и ЦК ВКП(б), разрешавшее колхозам при недостатке семенного зерна приобретать его в том числе в колхозах других областей, а также заимствовать у колхозников. В Кировском районе в период подготовки посевной кампании с согласия районного руководства на колхозных собраниях колхозников обязали приобрести для колхоза «любыми путями» по 2-3 пуда семенного зерна. Вслед за этим, согласно партийному документу, последовали массовые поездки жителей Мало-Песоченского, Барсуковского, Мало-Савкин-ского и других сельсоветов со справками районного отдела сельского хозяйства и других учреждений как «пострадавших от засухи и градобития» «на закупку семян и побочные заработки» на Украину, в Белоруссию, в Калининскую, Смоленскую и другие области РСФСР. В итоге в колхозные кладовые «приобретенное» зерно сдали единицы, а в районе на рынках и в колхозах началась бойкая торговля собранным «подаянием». «На заработки» тогда отправлялись и многие коммунисты, секретари первичных парторганизаций, председатели колхозов, в результате чего в ряде колхозных парторганизаций по несколько месяцев не собирались партийные собрания [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 589. Л. 12-13, 17; Ф. 2509. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 1-2 об.]. После того как об этом стало известно руководству Калужского обкома ВКП(б), в первичных парторганизациях были проведены собрания, «осуждающие практику приобретения семян нищенством» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 589. Л. 12; Ф. 429. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 2 об.].

Реализация принципов крестьянской справедливости в сфере трудовой деятельности колхозного крестьянства создала не только множество конкретных способов поведения, но

и скреплявшую их систему социальных регуляторов, обеспечивавших баланс «личного» и «общественного». Важнейшими ее особенностями были стремление «по справедливости» распределить тяжесть колхозного труда между всеми членами артели, «уравнительная» оплата и набор санкций за несоблюдение этих неписаных «правил игры». Они трансформировали «рекомендованную» деревне правительством организацию и оплату труда в колхозах, выработали реально функционировавшие варианты.

Другим важнейшим фактором, влиявшим на выживание крестьянских подворий и колхозов, являлся размер денежных средств, которым те и другие могли располагать по своему усмотрению. Между тем в послевоенные годы восстановление народного хозяйства, программа перевооружения армии требовали колоссальных средств. Дать их должна была деревня. По данным О.М. Вербицкой, из произведенной селом в 1946— 1953 гг. продукции на 289 млрд. руб. на ее нужды пошло только 193 млрд. руб., а 105 млрд. руб. было направленно в другие отрасли экономики [Вербицкая 1992: 24—25]. Росли налоги с крестьянских дворов и колхозов. Если в 1940 г. средняя сумма сельхозналога с крестьянского подворья составляла 112 руб., то в 1952 г. — 528 руб. [Попов 1992: 180, 219]. Его общая сумма выросла в целом по стране с 1,9 млрд. руб. в 1940 г. до 8,3 млрд. руб. в 1950 г., т.е. в 4,3 раза [Зима 1994: 121]. Рост налогов превышал рост доходности крестьянских хозяйств [Попов 1997: 105—106]. На уплату налогов, сборов, приобретение облигаций (по официальной оценке) крестьянская семья в 1940-1950-е гг. тратила около 1/5 своего дохода [Безнин, Димони 1996: 157].

В неоднократном увеличении налогов, в возрастании сумм подписки на займы, в денежной реформе 1947 г., которая носила конфискационный по отношению к сбережениям населения характер [Пихоя 1998: 123; Попов 2000: 91—92], в регулярном понижении цен на продукцию сельского хозяйства деревня видела стремление власти аккумулировать как можно больше ее денежных ресурсов, и без того скудных. Вполне понятно, что в этих условиях она пыталась понизить гнет финансового пресса. Отстаивая свою «правду», крестьяне засыпали центральные и местные финансовые органы тысячами жалоб на неправильное обложение их подворий с просьбами уменьшить сумму или сложить налог. Когда узаконенные каналы апелляции оказывались неэффективными, в ход шли уже упоминавшиеся фиктивные разделы дворов, укрывание объектов обложения, полное или частичное освобождение от налога за взятку, покупка у работников налоговых органов квитанций об уплате налогов. Уклонялись не только от прямого изъятия — налога на хозяйство. Одновременно шел поиск уменьшения

«издержек» от торговли на колхозном рынке. На оплату права торговли и пользования рыночным инвентарем уходила значительная часть дохода от продажи привезенного товара. В воскресные базарные дни во многих районных центрах и в Калуге улицы, прилегающие к рынкам, оказывались запруженными подводами с сеном, соломой, дровами, овощами и др. Здесь же шел «беспошлинный» торг мелким скотом и птицей. Много свидетельств о такой «внебазарной» торговле содержится в обзорах колхозной торговли районов области [ГАКО. Ф. Р-3261. Оп. 1. Ед. хр. 221. Л. 26 об.; Ед. хр. 341. Л. 230 об., 271].

Незначительные денежные ресурсы, которыми располагало сельское население, наложили свой отпечаток и на его отношение к займам. В деревне они воспринимались как дополнительный «чрезвычайный» налог, собиравшийся «особыми» методами. С молчаливого согласия, а иногда и по прямому указанию районных руководителей общие собрания колхозников «распределяли» «спущенную» на всю артель сумму подписки на выработанные каждым трудодни. Оплата производилась путем «авансирования» колхозников. Хранившаяся на счетах колхозов в банке выручка от реализации на рынке продовольствия, части планового поголовья общественного скота, семенных фондов, леса, сдачи в аренду рабочего скота без выдачи на руки переводилась на счет райсберкассы. Так в 1947 г. происходило погашение подписки колхозников в Кировском, Куйбышевском, Мещовском и других районах области, причем в последнем колхозы затратили на это 523 тыс. руб., обеспечив погашение 57 % суммы подписки [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Ед. хр. 203. Л. 23].

Как и крестьянские дворы, свою технику приспособления к существовавшим условиям хозяйствования вынуждены были вырабатывать колхозы. Основой ее являлись так называемые «черные кассы». Так в документах государственных, партийных и хозяйственных органов назывались любые операции колхозов с наличными деньгами в обход счетов в банке (сверхлимитное хранение в колхозах наличной выручки без проведения ее по текущему счету колхоза в отделении Госбанка и счету капиталовложений в отделении Сельхозбанка, а также неконтролируемое этими организациями расходование средств). С одной стороны, «черные кассы» были реакцией сельхозартелей на уровень налогообложения. По закону Президиума ВС СССР от 11 августа 1948 г. «О подоходном налоге с колхозов», натуральные и денежные доходы колхоза, в зависимости от источника поступления, облагались по ставкам 6—12 %. Подоходный налог должен был уплачиваться в первоочередном порядке в четыре срока. В случае неуплаты сумма недоимки должна была списываться с текущего счета колхоза по реше-

нию народного суда [История колхозного права 1959, II: 321]. Но такая инструкция часто давала сбой. Так, по данным Калужского областного финансового отдела, на 1 января 1949 г. за 2295 (из 3458) колхозами области числилась недоимка по подоходному налогу в сумме 7810,2 тыс. руб. Применение районными финансовыми отделами предусмотренной законом меры — взыскания налога через суд путем ареста счетов колхозов-недоимщиков — эффекта не дало. Артели вовсе прекратили сдачу выручки в банк на текущие счета. Облфо пришлось отозвать исполнительные листы об аресте колхозных счетов и просить обком ВКП(б) «дать указание всем райкомам ВКП(б) о применении мероприятий, которые бы воздействовали на колхозы в скорейшей уплате подоходного налога» [ГАКО. Ф. Р-3449. Оп. 1. Ед. хр. 1387. Л. 190].

Ежегодно, чтобы не остаться без средств на текущие нужды, многие колхозы вносили на счета лишь малую часть денежных доходов, а некоторые вообще не хранили выручку в банке. Руководители на местах предпочитали «закрывать глаза» на невыполнение колхозами финансовых обязательств перед государством. Опыт реального хозяйствования убеждал, что полный расчет на несколько месяцев дезорганизует экономику многих из них и провалит «план». Поэтому нередко районные власти действовали вразрез с указаниями из области. Калужский РИК и РК ВКП(б) вопреки требованиям областного начальства категорически запретили районному финансовому отделу арестовывать счета колхозов-недоимщиков, а в Пере-мышльском районе в 1949 г. председатель РИКа дал распоряжение правлениям не сдавать деньги в банк, так как они не уплатили подоходного налога [ГАКО. Ф. Р-3449. Оп. 1. Ед. хр. 1387. Л. 55; Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 577. Л. 37].

Монопольное положение государства в снабжении колхозного производства необходимыми материалами, неизменными спутниками которого были «ножницы цен» и дефицит, подталкивало правления к операциям на колхозном и теневом рынках, финансировавшимся из «черных касс». Несмотря на ежегодно повторявшиеся строжайшие запреты расходовать деньги напрямую, не внося на счета в банке, такая практика постоянно фиксировалась банковскими учреждениями. Об этом говорят сводные данные проверок «финансовой дисциплины» в колхозах области, из года в год обнаруживавшие десятки миллионов рублей, прошедших по «теневой бухгалтерии» [ГАКО. Ф. Р-258. Оп. 1. Ед. хр. 4. Л. 97-97 об.; Ед. хр. 62. Л. 7, 16-17, 26, 35]1.

Подсчитано по: [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 438. Л. 81; ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 183. Л. 20а; Ед. хр. 575. Л. 55; Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 4678. Л. 35, 112].

Основную часть доходных статей «черных касс», безусловно, составляли поступления от колхозной торговли продуктами. Но у экономически слабых хозяйств, количество которых доходило до 50 %, рыночный фонд продовольствия либо вовсе отсутствовал, либо был незначительным. Шел поиск других, неучтенных государством источников дохода с проведением вырученных сумм по «черным кассам». Нелегально сдавались в аренду колхозные земельные угодья, цену на них устанавливал председатель или правление колхоза. Колхозные кассы пополнялись от сдачи в аренду частникам и учреждениям колхозного тягла, а также от несанкционированной торговли лесом. Бессистемные рубки для продажи древесины привели к концу 1940-х гг. к повсеместному сокращению колхозных лесных массивов [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 875. Л. 150; Ед. хр. 1042. Л. 16]. Основная часть средств из «черных касс» направлялась на финансирование текущих производственных нужд. «Теневая бухгалтерия» давала возможность колхозам отчасти обходить «ножницы цен» и дефицит, доставать горючее и запчасти для двигателей и транспорта, удобрения и фураж, продовольствие, сельхозинвентарь, вопреки запретам нанимать со стороны рабочую силу, вести строительство и т.д.

Не менее важной функцией «черных касс» была финансовая поддержка колхозного населения. Это достигалось за счет «противозаконного», с позиции государства, увеличения фонда потребления и снижения темпов роста неделимых фондов колхозов. Согласно примерному Уставу сельхозартели, колхозы должны были отчислять на пополнение неделимых фондов от 10 до 20 % денежных доходов [История колхозного права 1958, I: 430]. При формальном соблюдении этого порядка в колхозах всегда существовал значительный разрыв между суммой затрат на их пополнение и фактическим приростом на конец года. Значительная доля средств, предназначенных для капиталовложений, на деле проходила через «черные кассы» на нужды потребления и текущие производственные нужды колхозов (зачастую — на материальное стимулирование колхозников). «Разрыв» образовывался, главным образом, за счет «разбазаривания» планового поголовья общественного скота. В 1946 г. 1504 проверенных колхоза, по подсчетам управляющего Калужской областной конторой Сельхозбанка, «разбазарили» более 10 млн. руб. средств неделимых фондов на «нужды, не связанные с развитием животноводства» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 183. Л. 20а]. (Кстати, так же оценивали ситуацию и в ЦК ВКП(б) [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Ед. хр. 203. Л. 21].) В 1947 г. затраты на капиталовложения составили 53 млн. руб., а рост основных средств производства — 12 млн. руб., в 1948 г. — 51 и 19,6 млн. руб. соответственно

[ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 577. Л. 37]. То же самое наблюдалось и в последующие годы.

Якуталы, как и колхозники других районов, пользовались «наработками» «социального иммунитета» колхозной деревни: «покушались» на «излишки» усадебной и общественной земли, «покупали» у бригадиров и председателей трудодни или стремились заработать их наименее трудозатратным способом и т.п. Как показала проверка соблюдения Устава сельскохозяйственной артели в колхозах Кировского района в первой половине 1948 г., многие профнищие — члены колхозов — стремились, как и ранее, быть максимально независимыми от государства и кроме якутальского промысла вели развитое «многоотраслевое» хозяйство, не особо стесняя себя уставными ограничениями. Так, один из членов колхоза «XVII парт-съезд» Мало-Савкинского сельсовета имел на своем подворье две коровы и две телки, в то время как на ферме колхоза были одна корова и 15 телок. За пять месяцев 1948 г. он выработал в колхозе 2,5 трудодня. На ферме колхоза «Веселая гора» Бар-суковского сельсовета была одна корова, а только у одного из колхозников — две. Проверка землепользования в колхозах обнаружила в колхозах района «захватов» общественных земель на площади 64,1 га (они имелись у 1192 дворов в 55 колхозах). В колхозе «Веселая гора» на приусадебных участках были посеяны картофель, ячмень, овощи, пшеница, просо, рожь, лен, велся правильный севооборот. Говоря об этом на пленуме РК ВКП(б), первый секретарь райкома восклицал: «Многие лжеколхозники до того распоясались, что в своих приусадебных участках сеют зерновые культуры и никакого участия в общественном труде не принимают, разлагают колхозную дисциплину». За первый квартал 1948 г. в районе не выработало минимума трудодней 8,6 % колхозников. В колхозах Барсуков-ского сельсовета не выработали минимума трудодней 44 % трудоспособных. В колхозах Мало-Песоченского сельсовета все мужское население находилось в отходе и участия в общественном производстве не принимало [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 5. Ед. хр. 7. Л. 220-221, 223].

Однако доходы от якутальства превосходили по выгодности не только заработки в колхозе и доходы от ведения приусадебного хозяйства «противозаконным» способом, но и поступления от труда на промышленных предприятиях и на транспорте. В этом смысле, вероятно, следует вести речь о выборе населением якутальских деревень наиболее выгодного способа заработка, при котором учитывались такие факторы, как трудо-затратность, состояние колхозной экономики, уровень налогов и обязательных поставок продуктов государству, цены местного рынка, издержки и риски ведения якутальского про-

мысла (расходы на получение нужных справок, риск быть оштрафованным, исключенным из колхоза или даже выселенным за невыработку обязательного минимума трудодней).

Судя по отрывочным данным из отчетов органов милиции и прокуратуры, для значительного числа населения якутальских колхозов доходы от якутальства прямо или косвенно составляли основную статью поступлений в семейный бюджет. В колхозе им. Кутузова одна семья, состоявшая из трудоспособных мужа и жены, занимавшихся профнищенством, имела налаженное личное хозяйство: дом с надворными постройками, приусадебный участок, корову, свиней, птицу. В 1950 г. глава семейства выработал в колхозе 62 трудодня, а его жена вовсе не работала в общественном хозяйстве. В 1950 и 1951 гг. семья ничего не получала на трудодни в колхозе. Однако только в апреле 1952 г. глава семьи, нищенствуя по селам Украинской ССР, собрал и доставил по железной дороге до ст. Фаянсовая 1167 кг ржи и пшеницы. На конец апреля 1952 г. в хозяйстве имелось около 25 пудов пшеничной и ржаной муки, бочка сала, несколько пудов мяса [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 37].

Один из жителей д. Косичино, ранее бывший председателем колхоза, в общественном хозяйстве не работал. В 1952 г. он сам и члены его семьи выезжали нищенствовать 15 раз и в августе были задержаны с 1117 кг хлеба, полученного как подаяние. Жительница д. Барсуки только в августе 1952 г. собрала нищенством 655 кг зерна в районе украинского г. Изюм. Жительница деревни Малые Савки, почти не работавшая в колхозе, была задержана с 602 кг зерна, добытого как подаяние в районе железнодорожной станции Жмеринка [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 48, 51]. Один из колхозников начал заниматься якутальским промыслом в 12-тилетнем возрасте, бросив учебу в пятом классе школы. В 1952 г. он девять раз выезжал нищенствовать в Москву и находился там по 25—27 дней. На добытые нищенством деньги он приобрел велосипед, патефон, гармонь. Другой профнищий из колхоза им. Кагановича Фроловского сельсовета Хвастович-ского района в течение чуть более двух лет (1951—1953 гг.) 23 раза выезжал в Москву для нищенства, 13 раз был задержан там милицией. В колхозе он почти не работал, имел кирпичный дом, приусадебный участок площадью 0,5 га, корову, телку, поросенка [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 44-46].

Секретарь парторганизации колхоза им. Кутузова Кировского района вместе с двоюродным братом, не ставя в известность правление колхоза, поехал нищенствовать в Ленинград. 8 марта оба были задержаны Волосовским райотделом милиции Ленинградской области. У секретаря парторганизации при обыске было обнаружено около 2 тыс. руб., собранных как по-

даяние. За нищенство, а также подлог документов (при обыске были изъяты справки, «разрешающие» нищенство, на бланках укрупненного колхоза «Красный луч», которые предприимчивый профнищий заготовил в бытность председателем) оба были привлечены к уголовной ответственности по указу от 23 июля 1951 г., но освобождены по амнистии в связи с указом Президиума ВС СССР от 27 марта 1953 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 38]. На 1 октября 1954 г. 276 хозяйств, входивших в колхоз «Рассвет», имели около 400 голов крупного рогатого скота, более 700 свиней, у колхозников имелось 130 велосипедов, 150 патефонов и радиоприемников, довольно редких тогда на селе [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 215-216; РГАНИ. Ф. 5. Оп. 34. Ед. хр. 8. Л. 36].

Таким образом, масштабы направленной на выживание активности деревни, которую власти считали «антигосударственной», были гораздо шире публично выражавшегося несогласия с аграрным курсом. Ужесточение политики, крах крестьянских надежд 1945-1946 гг. на роспуск колхозов активизировали «тихую» адаптацию деревней колхозной системы к своим потребностям. Не посягая на разрушение колхозных устоев, социальная активность колхозного крестьянства была направлена на совершенствование «социального иммунитета», который действовал в направлении стабилизации не только положения крестьянского подворья, но и экономики колхоза.

Якутальство помогало сельскому населению решать и такую острую проблему повседневного существования послевоенных лет, как отсутствие жилья. В селах региона оккупанты сожгли и разрушили свыше 88 тыс. крестьянских дворов [ГАРФ. Ф. А-259. Оп. 6. Ед. хр. 2618. Л. 38]. В 1945 г. СНК РСФСР принял постановление № 403 «О строительстве домов колхозников, хозяйственных построек колхозов и культурно-бытовых зданий в районах РСФСР, подвергавшихся немецкой оккупации». Согласно ему, восстановление и строительство жилья в колхозах должно было идти «силами и средствами колхозов за счет колхозников» [ГАРФ. Ф. А-259. Оп. 6. Ед. хр. 2618. Л. 20-22 об.]. Таким образом, государство ориентировало село, в первую очередь, на восстановление жилья собственными силами и средствами.

8 октября 1945 г. Калужский обком ВКП(б) и облисполком приняли совместное постановление о строительстве жилых домов колхозников. На 1 мая 1945 г. из 88 847 уничтоженных домов колхозников области было восстановлено и вновь построено 43 578 домов, в которые вселилось 207,8 тыс. чел. 14 августа 1945 г. Калужский облисполком принял решение о строительстве 5283 домов колхозников, что обеспечило бы

переселение из землянок всех колхозников в 20 районах области. Проверки выполнения хода строительства домов колхозников, неоднократно проводившиеся организационно-инструкторским отделом СНК РСФСР, показали, что из 12 094 домов, строительство которых было установлено планом СНК СССР, на 1 ноября 1945 г. было построено 5213 (43,1 %), в стадии строительства находилось 3304 дома, в землянках продолжали проживать 8400 семей1.

В информации председателю СНК РСФСР А.Н. Косыгину о ходе строительства домов в колхозах Жиздринского, Кировского и Куйбышевского районов в августе 1945 г. говорилось, что строительство идет бессистемно, индивидуально каждой колхозной семьей, часто без всякой помощи со стороны колхоза. Дома строятся низкого качества, рубленые, площадью 15—20 кв.м. с земляными полами и на старых фундаментах. Проверяющие, посетив более 20 колхозов, установили, что, «как правило, колхозная семья производит строительство своими силами или нанимает плотников и печников, расплачиваясь с ними деньгами, а чаще хлебом, который привозят из Барановичской области. Строительство дома размером 25— 35 кв. метров стоит 8—10 тыс. рублей или 8—13 пудов хлеба» [ГАРФ. Ф. А-259. Оп. 6. Ед. хр. 2618. Л. 79-80, 81], т.е. установленный государством порядок явно не срабатывал.

Таким образом, условия жизни и труда населения «пораженных» якутальством местностей не являлись исключительными по тяжести, а были обычными в Калужской области второй половины 1940-х — начала 1950-х гг. Для выживания в тяжелых условиях послевоенного времени калужское крестьянство выработало «социальный иммунитет», понижавший тяготы жизни и труда в колхозах. Его действие распространялось не только на сферу личных крестьянских хозяйств, но и в определенной мере на связанную с ними экономику колхозов. Традиция якутальства, вновь запущенная в критическое для крестьян время после освобождения территории области от немецкой оккупации, удачно вписалась в «социальный иммунитет», стала одной из его составляющих, так же, как и прочие, тормозила раскрестьянивание и помогала выжить.

Борьба государства с якутальством в конце 1940-х — начале 1950-х гг.

Первые документально оформленные сигналы о профнищен-стве поступили в областные и центральные органы власти

Подсчитано по: [ГАРФ. Ф. А-259. Оп. 6. Ед. хр. 2618. Л. 7, 38].

в конце 1940-х — начале 1950-х гг. Поводом к их появлению могли стать факты массовых задержаний калужских профнищих органами милиции в Москве, Ленинграде и других городах в рамках подготовки и проведения антинищенской кампании 1951 г., начатой в Москве и распространившейся на территорию всей страны. Массовые задержания калужских профнищих, безусловно, выставляли в невыгодном свете усилия областного руководства по развитию сельского хозяйства. В 1949 г. было задержано и доставлено в спецприемник управления милиции Москвы 393 нищих из Калужской области. В первом квартале

1950 г. их было задержано 100 чел, в том числе 58 чел. из Хвасто-вичского района, из них 23 чел. являлись жительницами села Воткино [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 52]. В 1951 г. в Москве было задержано за нищенство 715 жителей Кировского района, в 1952 г. — 674 [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 93]. Судя по милицейской статистике, сезонный «пик» яку-тальства, когда задерживалось максимальное число профни-щих, приходился на лето и осень. Так, в 1951 г. в июне-октябре было задержано 34 якуталов из колхоза «Рассвет», а за весь остальной период — 18 чел., за июнь-октябрь 1952 г. — 47 чел., а 22 чел. — за оставшуюся часть года1. В 1951 г. Кировским районным отделом милиции было определено количество и места проживания профнищих. Якутальство в районе было распространено среди жителей Малых Савок, Больших и Малых Жел-тоух, Новосельцев, Барсуков, Кузнецов, Курбатовки, Малой Песочни, Косичино, пос. Примерный, в которых насчитывалось 855 дворов. 447 из них были учтены как якутальские. Из 2013 жителей этих дворов профессиональными нищими считались 674 чел. «Центром» промысла считались Большие и Малые Желтоухи, в которых, по данным милиции, им занималось все население [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 14, 35].

В борьбе власти с якутальством можно выделить два периода, различавшиеся по преобладавшим подходам. Первый период, с конца 1940-х по начало 1950-х гг., характеризуется попытками использовать репрессивные санкции указа Президиума ВС СССР от 2 июня 1948 г. «О выселении в отдаленные районы страны лиц, уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни», а также постановления СМ СССР от 19 июля

1951 г. «О мероприятиях по ликвидации нищенства в Москве и Московской области и усилению борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами» и указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. «О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами». По первому из них за

Подсчитано по: [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 19-20].

невыработку обязательного минимума трудодней колхозника могли выселить по приговору общего собрания колхоза, утвержденному РИКом, на восемь лет [Попов 1993: 38]. Постановление и указ 1951 г. давали право органам милиции и органам охраны МГБ СССР на транспорте выселять на пять лет в отдаленные районы страны «бродяг, не имеющих определенных занятий и постоянного места жительства», а также задержанных за попрошайничество, уклоняющихся от «общественно-полезного труда» [На «краю» 2010: 61]. Выселенные принудительно трудоустраивались по месту поселения. Кроме того, постановление СМ СССР от 19 июля 1951 г. обязывало Калужский облисполком, как и облисполкомы других соседних с Московской областью регионов, обеспечивать трудоустройство престарелых и инвалидов, частично сохранивших трудоспособность, устанавливать над ними опеку, помещать потерявших трудоспособность в дома престарелых и инвалидов. Для задержанных в Москве и области за попрошайничество инвалидов и престарелых, которые не могли трудиться, планировалось в течение 1951—1952 гг. построить дома инвалидов и престарелых на 7500 мест, для слепых инвалидов — на 1000 мест [На «краю» 2010: 60].

Первые собрания по выселению, которые состоялись в яку-тальских колхозах, выявили сопротивление крестьян репрессиям. 24 июня 1948 г. в колхозе «Доброволец» Воткинского сельсовета Хвастовичского района состоялось собрание по выселению колхозников, не работавших в колхозе и «ведших паразитический образ жизни». Его президиум возглавлял председатель Воткинского сельсовета. Из 271 члена колхоза, которые должны были присутствовать, согласно протоколу собрания, было 178 чел. Из отсутствовавших 25 чел. находились на торфоразработках, трое — в командировке, а 28 чел. «выехали в Москву». За выселение по причине «неучастия в колхозном труде на протяжении 3-х лет» проголосовало 128 присутствовавших, против — 17 и 41 воздержался. На следующий день Хвастовичский РИК своим решением утвердил итоги собрания в колхозе «Доброволец» [ГАКО. Ф. Р-3032. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 2—4]. В составленной для Калужского обкома ВКП(б) справке о проведении в районе первых собраний по выселению колхозников согласно указу Президиума ВС СССР от 2 июня 1948 г. Хвастовичский РИК сообщал, что на пяти проведенных собраниях из 399 присутствовавших за выселение голосовало 291 чел. [ГАКО. Ф. Р-3032. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 27]. Спустя год, 26 октября 1949 г., на закрытом партийном собрании Воткинской территориальной парторганизации критике подвергся сам председатель сельсовета, которого присутствовавшие обвиняли в том, что он «с первых дней работы был груб и нетактичен даже к старшим товарищам, ко-

торые приезжали из РК ВКП(б). Выдавал справки колхозникам, зная заведомо, что они ездят с ними "стрелять", в то время, когда сам "кричал" о борьбе с нищенством и написал в Президиум Верховного Совета СССР эту жалобу, что на месте что-то сделать невозможно». Собравшиеся постановили исключить его из членов ВКП(б) и снять с должности [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 30, 33-33 об.].

4 октября 1948 г. в колхозе «Доброволец» состоялось повторное собрание, посвященное выселению уклоняющихся от труда в колхозе и «ведущих паразитический образ жизни», которое, судя по результатам голосования, было подготовлено гораздо лучше первого. Из 271 члена колхоза на нем присутствовало 195 чел., которые, судя по протоколу собрания, единогласно проголосовали за выселение четырех односельчан и предупредили о выселении еще троих, взяв с каждого из них подписку с обязательством в течение ближайших трех месяцев вырабатывать по 45 трудодней. Однако Хвастович-ский РИК решением 7 октября 1948 г. отменил приговор общего собрания колхоза о выселении и ограничился «на первый раз предупреждением таковых о выселении» [ГАКО. Ф. Р-3032. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 65-67]. В колхозе им. Кутузова по указу Президиума ВС СССР от 2 июня 1948 г. было выселено 4 чел. Общее собрание членов колхоза с такой повесткой руководству района удалось провести только после нескольких безрезультатных попыток собрать колхозников, а решение о выселении было принято благодаря присутствию на собрании большого числа актива района и всего состава Кировского районного отдела милиции [ГАКО. Ф. Р-3032. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 65-67].

Однако в дальнейшем местной власти, как видно, удалось в определенной мере преодолеть согласованное сопротивление выселениям. 16 мая 1950 г. в колхозе «Доброволец» прошло еще одно собрание по поводу выселения профнищих, на котором присутствовало 207 человек, а из 362 членов колхоза 82 «отсутствовали по уважительным причинам». За «ведение паразитического образа жизни, выразившегося в систематическом нищенствовании — поездках с малолетними грудными детьми в города Советского Союза, за разложение трудовой дисциплины в колхозе, систематической невыработке минимума трудодней», а также за «срыв посещения детьми школы» и «причинения вреда для здоровья малолетним грудным детям» выселению подвергалось пять членов колхоза, в том числе четыре женщины, за что единогласно проголосовало все собрание. Еще десять колхозников были предупреждены. 18 мая 1950 г. РИК утвердил этот приговор [ГАКО. Ф. Р-3032. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 152-155, 170]. 15 мая 1950 г. собрание членов кол-

хоза «Свободный труд» Нехочского сельсовета Хвастовичского района приговорило к выселению колхозницу за уклонение от труда в колхозе и неоднократное нищенство в Москве [ГАКО. Ф. Р-3032. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 168-168 об.].

Попытки применения постановления СМ СССР от 19 июля 1951 г. и указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. были не вполне неудачны вследствие расплывчатости определения «групп риска», подпадавших под их действие. Практика применения показала их заостренность против маргиналов — нищих и бродяг, не имевших работы и постоянного места жительства, среди которых было немало престарелых и нетрудоспособных инвалидов [Зубкова 2009: 106-107], тогда как якуталы имели постоянное место жительства и являлись членами колхозов. Кроме того, при их задержаниях «на выезде» редко допрашивались свидетели, что затрудняло сбор доказательств для привлечения к уголовной ответственности. Отсутствие же свидетельских показаний требовало продолжительного расследования с содержанием задержанных под стражей, что без предъявления обвинения не предусматривалось законом [РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Ед. хр. 78. Л. 43; РГАСПИ. Ф. 556. Оп. 14. Ед. хр. 138. Л. 140]. На допросах все задержанные проф-нищие, даже изобличавшиеся свидетелями, отрицали факт нищенства, заявляя, что «приехали в Москву по своим надобностям за покупками» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 42]. Якуталы преклонного возраста в частной беседе с представителями власти подтверждали занятие нищенством как «единичный случай», однако при официальном допросе с ведением протокола все категорически отрицали. Работники прокуратуры отмечали, что все задержанные за нищенство знали про указ Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г., но заявляли, что на них он не распространяется, так как они имеют постоянное место жительства и «по силе возможности работают в колхозах» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 42].

В октябре 1951 г. прокурором Кировского района была арестована жительница д. Большие Желтоухи, подозревавшаяся в профессиональном нищенстве и спекуляции на рынке в г. Кирове полученными в качестве подаяния вещами. При возращении с промысла она была задержана и обыскана. При этом у нее было обнаружено около 70 предметов одежды. Прокуратура района возбудила уголовное дело по указу Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г., готовясь направить его на рассмотрение Особого совещания при Министре государственной безопасности СССР. Однако вскоре дело было прекращено областной прокуратурой за недостаточностью улик, собранных Кировским районным отделом милиции (не удалось установить фактов нищенства и спекуляции подаянием), и направле-

но на дополнительное расследование в областное управление милиции. Тем не менее, в район для выявления лиц, занимающихся профнищенством, был командирован работник областного управления милиции, который должен был совместно с райпрокуратурой и райотделом милиции выявить проф-нищих для привлечения их по указу от 23 июля 1951 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 4-5, 9-10].

Регулярно повторявшиеся партийными руководителями угрозы выслать занимавшихся профнищенством колхозников порождали панические настроения. Секретарь партийной организации колхоза им. Кутузова сам «распространял свои вы-думчивые слухи, [что] якобы колхозников колхоза им. Кутузова будут выселять в отдаленные края Советского Союза, за что у некоторых колхозников пил водку, а некоторые колхозники не ночевали дома, боясь высылки», за что на собрании колхозной парторганизации 16 июля 1952 г. получил строгий выговор [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 40-40 об.].

Значительно затрудняли борьбу власти с якутальством неформальные связи, развитые в среде профнищих, в чем наглядно просматривалось превосходство традиции якутальства над предлагавшейся властью социальной идентичностью. Протоколы собраний первичных партийных организаций, стенограммы пленумов Кировского и Хвастовичского РК ВКП(б) изобилуют примерами «проседания» и «мягкой коррекции» норм партийной и государственной дисциплины перед неписанны-ми правилами и своеобразной этикой якутальского ремесла. Колхозные руководители, зная настроения большинства членов колхозов, чувствовали себя между молотом и наковальней. На собрании парторганизации колхоза им. Кутузова Мало-Пе-соченского сельсовета Кировского района 16 июля 1952 г. коммунисты в присутствии первого секретаря Кировского райкома партии объясняли слабое участие колхозников в общественном труде тем, что в колхозе «с конца войны» не выдавали хлеба на трудодни. Бригадир одной из бригад колхоза заявил: «Мы, коммунисты, все молодые, т.е. с Отечественной, сам я работаю бригадиром 5-ый год, но поощрений мне нет. То, что люди не выходят на работу, то я толкать их не могу, потому что я за эти толкания попал было под суд, бригада у меня самая плохая, косарей у меня очень мало. Люди говорят, что нет хлеба. Я одному колхознику не даю уже 2 недели наряд, потому что нет хлеба». Другой коммунист вторил ему: «Бытие определяет сознание, а то, что мы все работаем в отходничестве, потому что у нас в колхозе с конца войны не получают ни грамма на трудодни, а поэтому жить нам каждому чем-то надо, вот мы и были в отходничестве зиму, и поэтому у нас мало трудодней» [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 38 об., 39 об.].

26 июня 1951 г. бюро Кировского РК ВКП(б) было принято постановление о «неправильной выдаче справок» колхозникам колхоза им. Кутузова Мало-Песоченского сельсовета, с которыми они выезжали «в отход», натолкнувшееся, однако, на стойкое неприятие коммунистами. Так, один из выступавших на собрании первичной парторганизации колхоза 14 сентября 1951 г. при обсуждении этого постановления заявил, что винить в выдаче справок отходникам следует не бывших председателя колхоза и секретаря парторганизации, так как они «уже годами не работают», а само руководство райкома, не принимающее мер к проживающим на территории колхоза гражданам, которые «не числятся ни колхозниками, ни единоличниками, они все время занимаются поборничеством и катаются только на велосипедах». Сам выступавший, выработавший в 1951 г. двести трудодней, введенный РК ВКП(б) запрет на выдачу справок воспринимал как глубоко несправедливый: «Я считаю, это неправильно, и отпускать надо, а также давать справки, от нас налог спрашивают, нам деньги и хлеб надо». Бывший председатель колхоза, обвиненный в «неправильной выдаче справок», заявил: «То, что отмечено в постановлении, все это верно. Я отпускал колхозников и давал справки на посторонние заработки, а куда они ездили — я не знаю. И, видимо, в нынешнем году правление колхоза будет отпускать колхозников, ибо мы сами уйдем, нас это заставляет необходимость». В итоге собрание первичной парторганизации приняло «компромиссное» решение: с одной стороны, «одобрить решение Кировского РК ВКП(б) от 26 июня 1951 года и признать ошибки, допущенные парторганизацией в целом», всем коммунистам «повести решительную борьбу с профнищенством», а с другой — запретить «всякую выдачу справок без решения заседания правления колхоза на выезд на побочные заработки», осуждая, таким образом, только «самовольный отход» [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 15-16].

Часто неблаговидное поведение коммунистов-якуталов находило понимание и оправдание у товарищей по партии. Третьим вопросом повестки того же партсобрания 14 сентября 1951 г. в колхозе им. Кутузова был разбор персональных дел двух коммунистов. Один из проштрафившихся, возвращаясь из отхода в марте 1950 г., пьяным подрался в чайной, за что был судим. Обсуждая этот проступок, один из присутствующих заявил, что подравшийся «как колхозник не плохой был, работу любил, но наша основная профессия, не нужная никому, заставляет быть плохим». Другой выступающий, заметив, что парторганизации неизвестно, возвращался ли обсуждаемый «с подсобного заработка, а может — из профнищенства», предложил исключить его из кандидатов в члены ВКП(б), что

и было утверждено голосованием. Другому коммунисту, персональное дело которого рассматривалось на этом партсобрании, ставилось в вину уклонение от труда в колхозе и «занятие позорной специальностью в Москве — попрошайничеством», во время чего был потерян партбилет. Однако товарищи отнеслись к нему с большим сочувствием, приняв во внимание доводы одного из выступавших, что «тов. <М>, член партии, по решению правления колхоза был отпущен на побочные заработки, учитывая его семейное положение, до 1 апреля 1951 года. Тов. <М>, вместо того чтобы вернуться в колхоз в срок, опоздал на 3 месяца, приехал из побочного заработка обратно, без разрешения правления колхоза выезжает в Москву на поборничество, где утеряет партийный билет <...>. Учитывая семейное положение тов. <М>, так как не имеет даже постоянной квартиры и приусадебного участка, я вношу предложение дать строгий выговор с последним предупреждением, с занесением в учетную карточку и просить РК ВКП(б) выдать партбилет» [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 16-17].

Невозможность преодолеть якутальство приводила к частой смене руководства в якутальских колхозах и сельсоветах, причем районное начальство настойчиво стремилось заменить местных руководителей своими выдвиженцами из других сельсоветов и даже райцентра. Уже весной 1949 г. руководству Калужского обкома ВКП(б) было известно о долгом отсутствии (по полгода) партийных собраний во многих сельских первичных парторганизациях в связи с массовым выездом сельских коммунистов на заработки [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 589. Л. 17]. Первые же целенаправленные командировки в якуль-тальские колхозы работников Калужского обкома ВКП(б), состоявшиеся в апреле 1952 г., убедили партийное руководство в почти полном отсутствии там какой-либо «партийно-политической работы» и совершенном упадке сельских учреждений культуры.

В колхозе им. Кутузова с из-за отсутствия ушедших в отход коммунистов с сентября 1951 г. по апрель 1952 г. не проводились партийные собрания. Приехавшим из Калуги стоило больших трудов собрать для этого коммунистов. Секретарь парторганизации заявил им, что он «имеет полное право» праздновать религиозные праздники: «У нас свобода совести: вся деревня празднует». Почти все местные комсомольцы были связаны с профнищенством и вступали в комсомол для того, чтобы, получив комсомольский билет, использовать его как удостоверение личности при разъездах [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1004. Л. 14, 15]. Для того чтобы хотя бы отчасти выправить положение, 17 ноября 1952 г. первый секретарь Кировского РК КПСС обратился с просьбой к первому секретарю

Калужского обкома КПСС ходатайствовать перед ЦК КПСС о введении «хотя бы на 2—3 года» в якутальских колхозах должностей освобожденных секретарей, так как роль имеющихся в них первичных парторганизаций «очень низка», а, кроме того, многие коммунисты сами являются «активными участниками профнищенства» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 997. Л. 5].

По той же причине борьба с якутальством в конце 1940-х — начале 1950-х гг. воспринималась сельским и районным руководством в Кирове и Хвастовичах, а также и областными руководителями как чрезвычайно хлопотное и малопочетное занятие, всю тяжесть которого стороны постоянно пытались переложить друг на друга, сопровождая это обвинениями в нежелании покончить с профнищенством или в содействии ему. Так, 7 сентября 1951 г. на собрании парторганизации Воткинского сельсовета секретарь парторганизации колхоза «Рассвет» упрекал местных коммунистов в том, что они не помогли председателю колхоза «ликвидировать в колхозе паразитические элементы», а самого председателя — что он «смирился с положением и опустил "крылья", а только много шума и ругатни. Бюро райкома партии бросило колхоз только на одного тов. [председателя колхоза], а сами не помогают на трудных участках». Председатель колхоза «Рассвет» на закрытом партсобрании в с. Воткино 29 ноября 1951 г. жаловался: «В части трудовой дисциплины скажу, пока что я не в силах, а лезть через голову района я не могу. Вот сейчас, по моим сведениям, отсутствует в Москве 120 человек» [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 40 об.—41, 47]. Секретарь парторганизации колхоза «Рассвет», выступавший с отчетом о работе за полгода на закрытом собрании парторганизации Воткинского сельсовета 29 июня 1952 г., в своем ответном слове обрушился с критикой в адрес руководства не только района, но и области, обвинив начальство в бездействии и пустых обещаниях искоренить яку-тальство:

Наша парторганизация — одна из самых крупных в районе <...> Нам неудобно требовать от района (райкома) какой-то особой помощи, но, однако, в адрес райкома партии следует сказать, что по-настоящему ни секретарь райкома <...>, ни члены бюро не бывали у нас, не занимались изучением работы парторганизации, правления колхоза и сельсовета. Достаточно сказать, что первый секретарь т. <...> за мои годы не был у нас ни разу. Второй секретарь т. <...>присутствовал только на отчетном собрании колхоза. На неоднократные просьбы секретаря парторганизации тов. <...>, председателя колхоза <...> никто из этих товарищей не был, и данные товарищи отвечают занятостью. Недостаточно бывали и работники областного комитета партии. Тов. <...>

приехали, поговорили, наобещали массу помощи колхозу «Рассвет», [эти обещания] так и остались не выполненными. Очень частыми гостями бывают у нас работники МГБ районного отдела, областного управления и Министерства, приезжающие по борьбе с нищенством граждан с. Воткино. Вся их работа заключается только в сборе сведений о количестве выездов граждан в Москву для нищенства, составлении списков лиц, занимающихся этим ремеслом. На этом вся их работа и заканчивается. А паразитический образ жизни граждан с. Воткино не ликвидирован и с каждым днем усиливается [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 42 об.-43].

На собрании парторганизации колхоза «Рассвет» 21 декабря 1952 г. это мнение секретаря парторганизации поддержал и председатель колхоза: «В части помощи со стороны райкома партии и райисполкома, эти вышестоящие организации нам помощи не оказывают. Привез меня в январе 1951 г. секретарь райкома <...>, помог избрать председателем колхоза, и до сих пор в колхоз не показывается. Весь разговор по телефону» [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 79]. Хвастовичский райком КПСС и райком ВЛКСМ за 1951-1953 гг. исключили из партии и ВЛКСМ, а также сняли с работы в Воткинском сельсовете и колхозе «Рассвет» 10 человек, в том числе одного за другим двух председателей колхоза и председателя Воткин-ского сельсовета «за пособничество профнищим», бригадира колхоза, завхоза местной школы и др. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 90].

При этом именно сельские и районные партийные работники, которые несли ответственность за ситуацию «в целом», за «здоровый настрой» населения и которые чаще, чем кто-либо из представителей власти, сталкивались с невозможностью преодолеть круговую поруку в среде якуталов, наиболее решительно выступали за радикальное решение проблемы якуталь-ства. Первый секретарь Кировского РК ВКП(б) на собрании парторганизации колхоза им. Кутузова Мало-Песоченского сельсовета 16 июля 1952 г., заявив, что «такие безобразия», как в колхозе, «терпеть дальше никак нельзя», призвал исключать из партии коммунистов, не вырабатывающих минимум трудодней: «пусть она будет меньше, но деловитей». По его мнению, всем собирающимся на Украину колхозникам, в то время как сенокос в колхозе «стоит на точке замерзания» и «свой хлеб остается на поле», «нужно загородить дорогу обратно и направить их в Сибирь» [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 15 об.].

Обвинения председателей колхозов в адрес руководства райкомов КПСС в том, что они «плохо помогают» якутальским

колхозам, раздавались и с трибуны пленумов и партконференции Кировского и Хвастовичского райкомов КПСС. В свою очередь, секретари райкомов укоряли председателей, что они целиком надеются на направляемых райкомом уполномоченных и поэтому работают «не в полную силу». За 1951—1952 гг. бюро Хвастовичского РК ВКП(б) семь раз рассматривало на своих заседаниях вопросы работы колхоза «Рассвет» и его парторганизации [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 11. Ед. хр. 2. Л. 6; Оп. 16. Ед. хр. 1. Л. 98-100, 109; Ф. 41. Оп. 20. Ед. хр. 18. Л. 51; Оп. 21. Ед. хр. 1. Л. 75]. Председатель колхоза им. Ворошилова Кировского района заявил на IX Кировской райпартконфе-ренции в июле 1952 г.: «Мне думается, что у членов бюро райкома и у членов райисполкома сложилось такое мнение, что если послали в колхозы руководящих работников в качестве председателей колхозов, то значит, все поставленные перед колхозами задачи будут разрешены без труда и с успехом <...> Райком партии и исполком оторвались от колхозов, не знают истинного положения дел и верят информации уполномоченных. Следует сказать, что РК ВКП(б) часто вызывает на бюро и это частое дерганье коммунистов на бюро создало неправильное впечатление, когда спрашиваешь у коммуниста, зазванного на бюро: куда идете, он отвечает: "на бойню", это, конечно, не случайно» [ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 11. Ед. хр. 1. Л. 32].

Не добившись успеха в запугивании якуталов выселением, районные и областные власти в конце 1940-х — начале 1950-х гг. поставили перед центральными инстанциями вопрос о необходимости издать репрессивный указ по опыту середины 1930-х гг., который позволил бы выселить сразу многих якута-лов и решить таким образом проблему профессионального нищенства в Кировском и Хвастовичском районах. В качестве обоснования этой меры районные и областные руководители ссылались на письма председателей якутальских колхозов и секретарей первичных парторганизаций, поступавшие в область и в Москву, с просьбами «помочь в прекращении нищенства». 3 сентября 1951 г., спустя семь месяцев после избрания на должность, председатель колхоза «Рассвет» Воткинского сельсовета направил первому секретарю Калужского обкома ВКП(б) Б.И. Панову «докладную записку», в которой сообщал, что «познакомившись с жителями Воткинского сельсовета», он «установил», что большинство из них занимается профессиональным нищенством в Москве и других крупных городах: «В Москве они выпрашивают у честных тружеников и несут всякую ложь (что их обворовывают, что они помирают с голоду и т.д.)». Из-за постоянных поездок с целью нищенства Воткинскую неполную среднюю школу в 1950/1951 учебном

году закончил 131 из 290 учащихся. С мая 1951 г., по утверждению председателя колхоза, нищенство приняло массовый характер, из колхоза одновременно выбывало по 150-170 человек, что срывало сельскохозяйственные работы. Выезжая в Москву нищенствовать по 4-8 раз за год «из наживы и роскоши», а не потому, «что нечем питаться», эти люди по возвращении «разлагающе действовали на последних тружеников» и «подрывали основу колхозного строя». В связи с бесполезностью «разъяснительной и воспитательной работы» председатель просил первого секретаря обкома «оказать помощь в прекращении нищенства» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1011. Л. 12-14].

Письмо председателя колхоза «Рассвет» дважды проверялось на месте инструкторами Калужского обкома ВКП(б)— в конце 1951 г. и в начале 1952 г. Материалы проверок свидетельствовали, что профессиональным нищенством занимаются сотни колхозников, включая родственников руководителей колхоза и сельсовета, общественное хозяйство в упадке, РК ВКП(б) и РИК «сжились» с этим и мер к профнищим не принимают, председатель грубит колхозникам, «авторитетом среди них не пользуется», в члены колхоза не вступает и, чувствуя свое бессилие что-либо изменить, просит перевести его в другой колхоз. Некоторые члены сельхозартели, «теряя надежду на улучшение», просили разрешить им переселиться в Молотовскую область. Партийная организация просила через проверяющих Калужский обком ВКП(б) связаться с МГК ВКП(б) для принятия мер по задержанию и привлечению к ответственности нищенствующих в Москве колхозников. Один из проверяющих, ссылаясь на успешный опыт применения разового выселения «злостных» профнищих в 1935 г., предлагал поддержать постановление бюро Хвастовичского РК ВКП(б) и РИКа от 19 декабря 1951 г. [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1011. Л. 1-3, 5-9]. Первый секретарь Калужского обкома ВКП(б) Б.И. Панов санкционировал первому секретарю Хвастович-ского райкома партии «применение мер к выселению нескольких семей по указу» (вероятно, по указу Президиума ВС СССР от 2 июня 1948 г.) [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1011. Л. 20].

19 декабря 1951 г. бюро Хвастовичского РК ВКП(б) и РИК приняли совместное постановление «О мерах борьбы с профессиональным нищенством в д. Воткино Хвастовичского района», в котором, в частности, говорилось, что, несмотря на «массово-политическую и воспитательную работу», улучшение состава руководителей колхоза, сельсовета и парторганизации, применение санкций, предусмотренных Уставом сельхозартели и указом Президиума ВС СССР от 2 июня 1948 г., профессиональное нищенство в д. Воткино не только

не прекратилось, но и приняло «массовый характер», охватывая до 40 % всего ее населения. Конституирующая часть постановления состояла всего из одного пункта: «Просить Калужский обком ВКП(б) и исполком областного Совета депутатов трудящихся возбудить ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР об издании разового указа об административном выселении в отдаленные районы страны наиболее злостных лиц, занимающихся профессиональных нищенством, ведущих паразитический образ жизни и разлагающих колхозное производство» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1011. Л. 10—11]. 5 мая 1952 г. Калужский обком партии в письме на имя секретаря ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова ходатайствовал о выселении всех, «занимающихся профессиональным нищенством и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни, в отдаленные районы страны» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 997. Л. 4]. 8 октября 1952 г. первый секретарь Хва-стовичского РК ВКП(б) направляет на имя первого секретаря Калужского обкома ВКП(б) еще одно ходатайство, основывающееся на письме председателя колхоза «Рассвет» от 3 сентября 1951 г., в котором вновь пишет о необходимости «провести временное расселение в разные концы Советского Союза» 50—60 хозяйств, так как «в колхозе и после этого достаточное количество колхозников для нормальной работы» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1011. Л. 16-17]. Однако, несмотря на такую настойчивость районного начальства, поддержанную некоторыми областными руководителями, в октябре 1952 г. бюро Президиума СМ СССР отклонило предложение о выселении «злостных» профнищих вместе с семьями и поручило СМ РСФСР совместно с региональной властью в месячный срок «рассмотреть вопрос борьбы с профнищенством» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 470. Л. 8].

Таким образом, первый период борьбы с якутальством, в ходе которого власти сделали ставку на использование репрессивного потенциала антикрестьянского указа Президиума ВС СССР от 2 июня 1948 г., а также указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. и постановления СМ СССР от 19 июля 1951 г. по борьбе с нищими и бродягами, показал превосходство якутальства как проявления «социального иммунитета» калужского крестьянства над репрессивными возможностями государства и идущей от власти альтернативной социальной идентичностью.

Реализация программы «комплексной» ликвидации якутальства

Неэффективность репрессивных мер в борьбе с якутальством, отчетливо проявившаяся на фоне противоречивой антинищен-сткой кампании 1951 г., заставила власти поменять тактику

и заняться обстоятельным обследованием якутальских сельсоветов, чтобы выяснить масштабы и причины живучести промысла. По справедливому замечанию Г.М. Ивановой, применение указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. вообще очень быстро привело местные Советы и органы милиции к пониманию невозможности устранить нищенство только репрессивными мерами. В большинстве случаев оно вызывалось материальной нуждой и отсутствием достаточного числа учреждений социального обеспечения [Иванова 2011: 38-39]. Осознание этого «наверху» было, вероятно, одной из причин, по которым в Москве в 1951-1952 гг. так и не приняли решение о репрессивном указе против якуталов. Вместо этого в Мало-Песоченский, Мало-Савкинский, Барсуков-ский и Воткинский сельсоветы была направлена специально созданная комиссия СМ РСФСР, члены которой совместно с представителями Калужского облисполкома искали пути борьбы с профнищенством. Работа проводилась в рамках мероприятий по сбору данных о нищенстве, поступавших в Комиссию по борьбе с нищенством, которую в 1953-1955 гг. возглавлял председатель СМ РСФСР А.М. Пузанов [Зубкова 2009: 110].

Оперативные проверки состояния борьбы с профнищенством проводились за 1953-1955 гг. трижды сотрудниками инструкторского аппарата СМ РСФСР и дважды контролерами Министерства госконтроля РСФСР. Многократные поездки в местности с социальной аномалией совершали пропагандистские группы Калужского обкома КПСС, работники Кировского и Хвастовичского райкомов КПСС и РИКов. В результате обследования было установлено, что для значительной части жителей восьми колхозов трех сельсоветов (общее число трудоспособных — более 2 тыс. чел.) якутальство являлось постоянным отхожим промыслом, приносящим основной доход. По количеству занимавшихся нищенством, учтенному органами милиции в 1954 г., Калужская область лидировала в РСФСР (1583 нищих), оставляя далеко позади не только другие регионы, но и такие крупные города, как Москва, Ленинград, Горький, Новосибирск, Свердловск, Ростов-на-Дону [На «краю» 2010: 123-125]. В 1954 г. органами столичной милиции только из Кировского и Хвастовичского районов было задержано 1218 профнищих, причем многие из них попадались неоднократно. В первом квартале 1955 г. из колхозов Кировского района на «промысел» выезжало 635 чел. [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 468. Л. 10-11]. География поездок якуталов включала Москву и Подмосковье, Ленинград, Горький, Ростов, Сталинград, Рязанскую, Смоленскую, Калининскую области РСФСР, города и области УССР и БССР.

Проведенные проверки показали, что жители якутальских сельсоветов в начале 1950-х гг. испытывали те же повседневные трудности, что и население многих других сел и деревень области. Экономика колхозов была подорвана, колхозники годами почти ничего не получали на трудодни. Согласно справке, подготовленной Кировским РК ВКП(б), в сельской местности района обычным было отсутствие в продаже колбасы, сливочного масла, круп, рыбы, овощей (!), элементарных строительных материалов и инструментов. Половина магазинов на селе ютились в избах колхозников и колхозных амбарах [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1083. Л. 10]. В Хвастовичском районе в упадке находилась «массово-политическая работа» с населением. Так, по свидетельству работников обкома КПСС, разъяснение сельскому населению постановления сентябрьского (1953 г.) пленума ЦК КПСС свелось к «кратковременной кампании». Из 146 сельских населенных пунктов района кинофильмы регулярно демонстрировались в 44. За 1953 г. выполнение плана по киносеансам составило 73 %, по зрителям — 56 %. За последние четыре месяца 1953 г. лекторы районного отделения Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний не прочитали в сельской местности ни одной лекции, работники РК ВКП(б) — только 54 доклада. Хвастовичский РК КПСС, как и другие райкомы Калужской области, «увяз в текучке» хозяйственно-политических кампаний и занимался распределением гвоздей, шифера и другого дефицита [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 270. Л. 5-10].

Эту ситуацию пытались учесть составители проекта постановления СМ СССР «О мерах организационно-хозяйственного укрепления колхозов им. Кирова, "Родина", им. Ворошилова, им. Кутузова, им. Маяковского Кировского района и колхоза "Рассвет" Хвастовичского района», направленного 29 ноября 1952 г. руководством Калужского облисполкома председателю СМ РСФСР А.М. Пузанову вместе со списком жителей, занимавшихся якутальством. Проект содержал 12 пунктов, большинство которых касалось «материально-организационного укрепления» колхозов, предусматривало выделение им ссуд, разработку и принятие программы строительства производственных объектов, списание недоимок по налогам и поставкам государству и т.п. Двенадцатым пунктом облпрокуратура и областное управление милиции совместно с председателями РИКов обязывались усилить контроль над населением колхозов, занимающихся профнищенством. Одновременно руководство Калужского облисполкома просило СМ РСФСР «решить вопрос» о выселении не менее 50 семей, «материально обеспеченных, но ведущих паразитический образ жизни», а также дать указание «соответствующим органам» выселять

профнищих при их задержании [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 470. Л. 8; ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 59-63] (т.е. распространить на них действие указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г.).

Этот проект и был положен в основу секретного постановления СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. № 1689-98с «О мерах по ликвидации профессионального нищенства среди колхозников сельскохозяйственных артелей им. Кирова, им. Кутузова, "Родина", им. Ворошилова и им. Маяковского Кировского и "Рассвет" Хвастовичского районов Калужской области». В его преамбуле признавался не только упадок общественного хозяйства в указанных колхозах, но и низкие выдачи на трудодни, «запущенность» работы сельских учреждений культуры, отсутствие в местной торговой сети товаров первой необходимости, т.е. проблемы, типичные для калужской деревни и села Центрального Нечерноземья того времени. Постановление исходило из необходимости «комплексного» решения проблемы профнищенства. В первую очередь, местные власти нацеливались на создание условий для повышения урожайности сельскохозяйственных культур, продуктивности общественного животноводства, роста доходности колхозного хозяйства посредством улучшения работы МТС, расширения посевов конопли, льна, овощей, направления в якутальские колхозы «высококвалифицированных специалистов сельского хозяйства» и т.д. Калужский облисполком, а также Кировский и Хвастовичский РИКи обязывались устранить «запущенность массово-политической и культурно-просветительской работы среди колхозников»: организовать систематическую демонстрацию кинофильмов, улучшить работу сельских клубов и изб-читален, обеспечить регулярное чтение лекций и докладов, проведение общих собраний, агротехнической учебы, улучшить торговлю и т.д. Министерство просвещения РСФСР обязывалось составить план и смету строительства школ в Вот-кино и Больших Желтоухах на 280 и 160 мест соответственно на средства, специально выделенные СМ РСФСР, Министерство здравоохранения РСФСР — построить больницу на 10 коек в Барсуковском сельсовете, Комитет по делам культурно-просветительных учреждений при СМ РСФСР — обеспечить составление проектной документации для строительства клубов в Воткинском, Мало-Савкинском и Мало-Песоченском сельсоветах. Центросоюз обязывался построить в указанных сельсоветах сельмаги, а также выделить для продажи перечисленным в заглавии постановления колхозам 10 автомашин и еще по две грузовых автомашины — Кировскому и Хвастовичскому райпотребсоюзам. Министерство сельского хозяйства РСФСР, Министерство кинематографии

РСФСР, Министерство просвещения РСФСР, Комитет по делам культурно-просветительных учреждений при СМ РСФСР должны были направить по одному ответственному работнику сроком на месяц для оказания Кировскому и Хвастовичскому РИКам на месте помощи в «организационно-хозяйственном укреплении» колхозов и улучшении культурно-просветительного обслуживания населения, проживающего на территории Мало-Песоченского, Мало-Савкинского и Воткинского сельсоветов.

Возможность применения к профнищим репрессивных мер в постановлении упоминалась дважды, но коротко. Подпункт «е» второго пункта постановления оговаривал принятие в отношении колхозников, не вырабатывающих обязательного минимума трудодней и уклоняющихся от труда в колхозе, мер, «предусмотренных Уставом сельскохозяйственной артели и действующим законодательством». Десятым пунктом Министерство госбезопасности СССР обязывалось усилить борьбу милиции с профнищими и спекулянтами [ГАКО. Ф. Р-3032. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 204—210]. Таким образом, правительство не отреагировало на настойчивые просьбы областного и районного руководства о применении репрессивных мер в отношении всех якуталов или изолировании наиболее «злостных» из них, раздававшиеся еще в период общесоюзной антинищенской кампании 1951 г., и обязало местные власти реализовать программу вытеснения традиции профнищенства путем создания «альтернативы» в виде налаженного колхозного производства и развитой социально-бытовой инфраструктуры.

В 1953 г. Калужский облисполком четыре раза обсуждал на своих заседаниях выполнение постановления СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. о ликвидации профнищенства и принял по этому вопросу несколько решений: № 5-107с от 31 января, № 32-799с от 10 июля, № 49-1310 от 12 ноября 1953 г. В июльском решении выполнение Кировским и Хвастовичским РИКами постановления СМ РСФСР было признано неудовлетворительным. От председателей РИКов потребовали «принятия немедленных мер» к его выполнению [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 56; Ед. хр. 232. Л. 4]. За «неправильное отношение к постановлению правительства» (к середине лета 1953 г. не были разработаны меры по ликвидации профнищен-ства, на заседаниях РИКа не были обсуждены ни само постановление СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г., ни решения Калужского облисполкома от 21 января и 10 июля 1953 г., а члены РИКа и директор Берестянской МТС даже не знали о них) председателю Хвастовичского РИКа был объявлен выговор [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 75, 95], а сам он был направлен «исправлять ошибки» на работу председателем

якутальского колхоза «Рассвет» [ГАРФ. Ф. А-339. Оп. 1. Ед. хр. 8607. Л. 12].

Проверка выполнения постановления СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г., проведенная в конце лета 1953 г. инструктором управления советских органов СМ РСФСР, показала, что в якутальских сельсоветах, как и раньше, невозможно купить соль, табак, ламповые стекла, радиоприемники, чернильные ручки, карандаши, нитки, какую-либо одежду. Республиканские министерства здравоохранения, просвещения, культуры и Центросоюз «в виду отсутствия какого-либо контроля» не подготовили проектно-сметную документацию на строительство нескольких школ, магазинов, клубов, больницы и медпунктов [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 53]. 25 февраля — 13 марта 1954 г. проверку выполнения указанного постановления проводила выезжавшая в Калужскую область бригада Министерства госконтроля РСФСР из шести человек. В актах по итогам проверок говорилось, что Кировский РИК «не принял достаточных мер» по выполнению постановления, а председатель Хвастовичского РИКа и вовсе его проигнорировал. Комиссия Кировского РИКа в течение четырех месяцев разрабатывала план мер по подъему общественного хозяйства пяти якутальских колхозов, колхозы получили этот план в июне 1953 г., когда некоторые намеченные меры были уже неосуществимы. В результате по урожайности, продуктивности животноводства, выдаче на трудодни за 1953 г. большинство хозяйств оказалось на уровне 1952 г. или ниже. Перспективные планы, разработанные правлениями колхозов, в течение двух месяцев без движения лежали в РИКе, ожидая своего утверждения.

Кировский РИК не смог наладить работу сельских учреждений культуры, как того требовало постановление. Клубы в Барсу-ковском и Мало-Савкинском сельсоветах были не подготовлены к зиме. В Барсуковском клубе из-за отсутствия питания около двух лет не работал эфирный радиоприемник. В клубах не было музыкальных инструментов, недоставало настольных игр. Два хоровых и драматический кружки существовали только в отчетах. Сходные проблемы испытывали Мало-Песочен-ская изба-читальня, Больше-Савкинская и Барсуковская сельские библиотеки. Сельские объединения лекторов провели в 1952 г. 54 лекции, а в 1953 г. только 39, причем в некоторых населенных пунктах лекций не было вовсе. Не выдерживался и предусмотренный постановлением от 31 декабря 1952 г. график показа трех киносеансов в месяц. То же самое было и в колхозе «Рассвет» [ГАРФ. Ф. А-339. Оп. 1. Ед. хр. 8606. Л. 1—20; Ед. хр. 8607. Л. 7—12]. 26 января 1954 г. руководство управления культуры Калужской области заслушало доклады

заведующих сельскими клубными учреждениями Мало-Сав-кинского, Мало-Песоченского, Барсуковского сельсоветов Кировского района и Воткинского сельсовета Хвастовичского района. Судя по протокольной записи выступлений, клубы якутальских сельсоветов испытывали те же проблемы, что и большинство сельских учреждений культуры [ГАКО. Ф. Р-3467. Оп. 1. Ед. хр. 50. Л. 27-31].

При проверке хода строительства Жиздринского дома инвалидов (о возведении которого в числе прочих речь шла еще в постановлении СМ СССР от 19 июля 1951 г., а также в постановлении СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г.) обнаружилось, что сроки его открытия отодвигаются на два года. Строительство не было обеспечено необходимыми строительными материалами и рабочей силой вследствие непроизводительных затрат и отвлечения на строительство внеплановых объектов [ГАРФ. Ф. А-339. Оп. 1. Ед. хр. 8608. Л. 7-16]. При этом в Калужской области, как и во многих других регионах, численность занимавшихся нищенством и имевших право на помещение в социальные учреждения для престарелых и инвалидов была гораздо выше, чем число мест в них. Руководство областного отдела социального обеспечения направило в начале 1954 г. в Министерство госконтроля РСФСР справку, согласно которой около 150 чел. ждали своей очереди на помещение в дома инвалидов [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 42, 105]. Из 724 нищих, учтенных милицейской статистикой на 1 октября 1954 г. как проживавших на территории Кировского района, насчитывалось 109 инвалидов и 90 престарелых, а 460 чел. были отнесены к трудоспособным профнищим; в Хвастович-ском районе соответственно 4 чел., 24 чел. и 308 чел.1

Получив отказ в ответ на инициативу массового выселения якуталов, региональное руководство попыталось наделить чрезвычайными полномочиями правления якутальских колхозов, а также Кировский и Хвастовичский РИКи. 15 октября 1954 г. Калужский облисполком направил заместителю председателя СМ СССР Л.М. Кагановичу отчет о выполнении постановления СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г., который содержал предложения по ликвидации профнищенства. Поскольку «принимаемые местными органами меры пока не дали должных результатов», руководство облисполкома просило СМ СССР «в порядке исключения» разрешить правлениям колхозов самим рассматривать и окончательно утверждать списки не выработавших обязательный минимум трудодней, так как на общих собраниях якутальских колхозов делать это «крайне

Подсчитано по: [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 93].

затруднительно». В связи с неэффективностью оргнабора в якутальских колхозах облисполком просил разрешить принудительно мобилизовывать якуталов на сезонные лесоразработки. В отношении самых «злостных» профнищих предлагалось применить указ Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 121].

Как видно, часть этих предложений была поддержана. К середине 1955 г. по колхозам им. Кутузова, им. Ворошилова, «Родина», им. XIX партсъезда, им. Кирова Кировского района 142 чел. были дополнительно обложены сельскохозяйственным налогом за невыработку минимума трудодней, 104 чел. оштрафованы правлениями колхозов, 43 чел. осуждены, 5 чел. исключены из колхоза, 6 чел. выселены. В колхозе «Рассвет» Хвастовичского района попытки местных органов власти начислить дополнительный налог на хозяйства, члены которых не выработали обязательный минимум трудодней в колхозах, были отклонены общим собранием, что было расценено «как результат круговой поруки» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 115; Ед. хр. 232. Л. 6-7].

Неэффективность мер против профессионального нищенства констатировал в июне 1955 г. заместитель председателя Калужского облисполкома в отчете СМ РСФСР о выполнении постановления от 31 декабря 1952 г. Несмотря на заслоны милиции у железнодорожных станций, усиление «воспитательной» работы и попытки наладить экономику колхозов, из шести якутальских колхозов Кировского и Хвастовичского районов после окончания посевной выехало «на промысел» около 900 чел. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 232. Л. 21-22].

Калужский обком КПСС дважды (20 января 1954 г. и 14 июня 1955 г.) просил ЦК КПСС «дать указания» Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко и Министру юстиции СССР К.П. Горшенину распространить действие указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. на калужских профнищих. Дважды это же предложение направлялось в Генеральную прокуратуру СССР прокурором области [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 468. Л. 11; Ед. хр. 470. Л. 8-10]. В середине 1955 г. результаты борьбы региональных и районных властей с профни-щенством проверил инструктор отдела советских органов СМ РСФСР и сделал вывод о недостаточности принимаемых мер и продолжении массовых выездов якуталов. В своем отчете он отразил мнение Калужского обкома КПСС и облисполкома, по-прежнему настаивавших на применении в отношении «злостных» профнищих указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 232. Л. 24, 26]. Инструктор отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР, под-

готовивший записку о профнищенстве в колхозе «Рассвет» Хвастовичского района, в заключении отметил, что и первый секретарь Калужского обкома КПСС С.О. Постовалов, и руководители колхоза и района не верят в «другие пути восстановления хозяйства колхоза и устранения профессионального нищенства» и выступают за создание вместо него совхоза на площади 12 тыс. га [РГАНИ. Ф. 5. Оп. 34. Ед. хр. 8. Л. 37].

В мае 1955 г. Калужский облисполком вновь вернулся к этому вопросу, подготовив проект решения «О мерах ликвидации нищенства». В нем в который раз констатировалась недостаточность мер против нищенства, принимаемых РИКами и горисполкомами, а также милицией. На 1 января 1955 г. в области было учтено 1114 нищих, в том числе 726 «профессионалов», большинство которых было зарегистрировано в Кировском и Хвастовичском районах. Руководство районных и городских исполнительных комитетов обязывалось «в каждом отдельном случае» выяснять причины попрошайничества и помещать инвалидов и престарелых в дома инвалидов. Милиции поручалось путем организации заслонов на железнодорожных станциях Фаянсовая, Зикеево, Судимир, Березовский разъезд «не допускать выездов профнищих за пределы Калужской области». Кроме того, предполагалось организовать в Калуге приемник для задержанных нищих и бродяг, завершить строительства дома инвалидов в Жиздре (второго в области, наряду с домом инвалидов в Калуге), а также не допускать нищенство на рынках, в столовых, чайных, вокзалах, поездах и других общественных местах. Работа домов инвалидов и борьба с нищенством обсуждались на заседании облисполкома 25 июня 1955 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 308-309].

Местная власть и проблема ликвидации якутальства

При изучении документов власти, касающихся борьбы с профессиональным нищенством, создается впечатление, что партийному руководству районов и области удалось переложить основную тяжесть усилий по его ликвидации на советские органы, а также прокуратуру и милицию, заняв выгодную позицию их политических контролеров. В документах ЦК КПСС тема якутальства появлялась в конце 1952 — начале 1953 г., в июне 1954 г., мае 1956 г., в конце 1959 — начале 1960 г. в связи с фактами профессионального нищенства коммунистов и комсомольцев, а также упадком «партийно-политической» работы и недостатками в деятельности сельских учреждений культуры. Причем в конце 1952 — начале 1953 г. и мае 1956 г. о существовании профнищенства сообщалось в записках инструкторов отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС, а в двух других

случаях СМ РСФСР и МВД РСФСР информировали об этом ЦК КПСС с просьбой «усилить работу, проводимую местными партийными и советскими органами, привлечь к ней широкую общественность» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 51. Л. 11-12, 14; РГАНИ. Ф. 5. Оп. 15. Ед. хр. 483. Л. 102-105; Оп. 34. Ед. хр. 8. Л. 35-36; РГАСПИ. Ф. 556. Оп. 14. Ед. хр. 138. Л. 139].

Выполняя постановление СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. и более ранние решения областной власти в части «укрепления» руководства якутальскими колхозами, районное начальство пересмотрело состав их руководства, а также состав председателей Мало-Савкинского, Мало-Песоченского и Вот-кинского сельсоветов. В Кировском районе председателями колхозов были направлены председатель райплана, управляющий районной конторой «Заготскот», директор райпромком-бината, директор школы ФЗО, председатель одного из сельсоветов района. Председателем Мало-Песоченского сельсовета был назначен заведующий общим отделом РИКа, Мало-Сав-кинского — секретарь парторганизации колхоза, Барсуков-ский сельсовет возглавил работник районного отдела культ-просветработы. Освобожденными секретарями парторганизаций колхозов стали два инструктора Кировского РК КПСС, заведующий школой, судоисполнитель и председатель сельсовета. В ноябре 1953 г. в колхоз «Рассвет» Воткинского сельсовета на должность председателя колхоза был направлен бывший председатель Хвастовичского РИКа, имевший высшее сельскохозяйственное образование. В марте 1955 г. на должность председателя Воткинского сельсовета был избран бывший секретарь парторганизации колхоза «Рассвет» с высшим педагогическим образованием, а освобожденным секретарем парторганизации колхоза стал бывший инструктор Хвастович-ского РК КПСС [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 9-10; Ед. хр. 232. Л. 5, 14]. Замена кадров производилась и позднее.

Однако часто районным руководящим работникам, направленным в якутальские колхозы председателями и освобожденными секретарями первичных парторганизаций, не на кого было опереться: коммунистов на селе работало мало, а коммунисты-колхозники составляли меньшинство членов колхозных парторганизаций. Так, парторганизация колхоза «Рассвет» Воткинского сельсовета Хвастовичского района насчитывала в 1952 г. 15 членов, из которых членами колхоза были семь человек, в том числе двое — рядовыми колхозниками. Остальные коммунисты работали в организациях и учреждениях сельсовета: учителями сельских школ, директором семилетней школы, налоговым агентом, председателем сельсовета и заведующим сельским клубом [ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 20. Ед. хр. 18. Л. 54].

Попытки коммунистов-руководителей, направляемых райкомами КПСС, преодолеть устоявшиеся в якутальских местностях порядки разбивались о неформальные отношения в среде колхозных коммунистов. Один за другим они вынуждены были признать свое бессилие в налаживании не только трудовой дисциплины, но и взаимодействия в первичных партийных организациях. Председатель колхоза им. Кирова на закрытом собрании парторганизации колхоза 28 февраля 1955 г., посвященном итогам II Кировской районной партийной конференции, заявил собравшимся о своем фиаско в борьбе за трудовую дисциплину колхозников: «И мы с [секретарем Кировского РК КПСС. — И.К.] ничего не сделали, и парторганизация мне в этом не помогла. Да я скажу прямо: поставьте здесь любого, и никто здесь не справится, здесь нужна военная дисциплина» [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 10]. Сменивший его на посту председателя колхоза другой посланец райкома на закрытом собрании парторганизации колхоза 20 октября 1955 г., обсуждавшем годовой отчет секретаря парторганизации, заявил: «В первые дни моей работы в колхозе парторганизация работала очень хорошо, но в данное время парторганизация и я работаем как рак, лебедь и щука. Конечно, я очень груб, но я свои ошибки беру на себя, и нам надо работать заодно, а комсомольская организация <...> почти никакой работы не ведет». В тот момент из колхоза на «промысел» по «неизвестному адресу» выехало 238 чел. [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 67—68]. Бюро Кировского РК КПСС сняло с должности парторга колхоза им. Кутузова за то, что он не перевез семью на постоянное место жительства в колхоз. 2 января 1956 г. на закрытом собрании колхозной парторганизации парторг заявил: «С первых дней моей работы я все силы отдавал для пользы колхоза, но когда моя семья запротестовала о переезде, я не мог ничего сделать, а поэтому прошу партсобрание освободить меня от обязанностей парторга» [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 1—1 об.]. На заседании партбюро колхоза «Победа» (объединенные колхозы им. Кутузова и «Красная поляна»), где присутствовало 11 членов КПСС и 6 (!) представителей Кировского РК КПСС и РИКа, членам парторганизации сообщили, что по личной просьбе в связи с «состоянием здоровья» от должности председателя колхоза освобождается работавший с 1955 г. председатель, который будет занят «на другой работе в колхозе» [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 18. Л. 1].

«Своим» членам правлений колхозники объясняли, что присланный райкомом секретарь первичной парторганизации «был и не будет», а «тебе жить с нами», что, по мнению «чужаков», заставляло «местных» задерживать направление исков в суд на не выработавших минимум трудодней якуталов и вы-

давать им тягло колхоза для подвозки собранного «подаяния» с железнодорожной станции [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 3 об.-5, 15, 41-41 об.]. 23 июня 1953 г. собрание первичной парторганизации колхоза «Рассвет» обсудило работу с кадрами в колхозе и отметило в постановлении, что «дисциплина расшатана. На сегодня около 100 колхозников находятся в Москве с целью нищенства. Мер никаких правлением не принимается, да и как будут принимать, когда в большинстве случаев семьи и родственники находятся в Москве» [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 86]. Сами бригадиры и коммунисты колхоза «пользовались подачками от нищенствовавших в Москве колхозников», пьянствовали вместе с вернувшимися «с побора» [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 154 об.].

Осознание сельскими и колхозными партийными вожаками своей беспомощности призвать якуталов к порядку довольно быстро делало из них убежденных сторонников радикальных средств против якутальства. На заседании пленума Хвастович-ского райкома КПСС 29 апреля 1953 г. секретарь парторганизации колхоза «Рассвет» призывал «принять решительные меры к отдельным колхозникам, так как одной массово-разъяснительной работы недостаточно» [ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 21. Ед. хр. 1. Л. 49]. Его поддержал инструктор Калужского обкома ВКП(б), присутствовавший на закрытом партсобрании колхоза «Рассвет» Воткинского сельсовета Хвастовичского района, предложивший, ввиду невозможности правления колхоза «прекратить нищенство своими силами», принять «суровые меры к семьям заядлых, 10-15 семьям». Согласились с этим и местные коммунисты, один из которых призвал принимать меры «не к отдельным членам семьи, а ко всему семейству» [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 13 об., 15; Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 39].

Свою линию поведения при попытках райкомов КПСС «укрепить низовое звено руководства» пытались выдерживать и бригадиры колхозных бригад, перекладывая вину за срыв сельскохозяйственных работ на правления и председателей. 16 июня 1953 г. на собрании парторганизации колхоза им. Кутузова Мало-Песоченского сельсовета один бригадир колхоза, которого неоднократно обсуждали за профнищенство и однажды исключили из партии, заявил, обращаясь к правлению колхоза, что, после того как бригадой было посеяно 90 га, работать стало не с кем: «В настоящий момент выбыло из колхоза 104 чел., а почему не решали раньше, когда выбыло 14 чел., а не 104 чел., а сейчас наступает сенокос, с кем будем косить, другой приедет с деньгами, а другой будет работать, пока не ткнется, мер к этому я принимать как бригадир не могу, а правление

к этому мер не принимает и не принимало». Его поддержал другой бригадир: «Трудовая дисциплина в бригаде очень плохая, работают очень мало, т.е. рабочий день 5—6 часов. Людей на отходничество я не посылаю и не в силах их задержать». Заведующий колхозной фермой говорил: «Организовать людей на покос — нужно сразу отдавать прогрессивку, но люди сейчас обнаглели, ничего не боятся, а это потому, что мер к ним никаких не принимается. Нужно было бы не допускать, чтобы 104 чел. отлучились из колхоза, а принимать меры к первому» [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 8. Л. 20-21].

Коммунистов и комсомольцев якутальских колхозов на партсобраниях часто обвиняли в «непринятии мер» к членам их семей, регулярно выезжавшим нищенствовать. В колхозе им. Ворошилова Кировского района этот вопрос только в 1954 г. трижды ставился в повестку дня партийных собраний. В середине лета жены коммунистов первыми бросили колхозную работу и поехали якуталить, а вслед за ними то же самое сделали более 30 других колхозников. Профнищенство своих жен коммунисты объясняли «тяжелым материальным положением». Трижды летом 1954 г. это обсуждали на собраниях парторганизации колхоза «Рассвет» Хвастовичского района [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 8. Л. 23-26 об., 33-33 об.; Ф. 2517. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 20, 22 об., 24-26 об., 35].

Уличенные в якутальстве местные коммунисты на партсобраниях придумывали отговорки, что ездили в Москву и другие города для приобретения продуктов или стройматериалов, давали на райпартконференциях, бюро райкомов и Калужского обкома КПСС обещания «прекратить нищенство», просили председателей и секретарей парторганизаций колхозов устроить членов их семей на оплачиваемые по твердым ставкам должности. В семьях нередки были скандалы из-за того, что мужья-коммунисты запрещали женам уезжать «на промысел». 29 июня 1954 г. на закрытом собрании парторганизации колхоза «Рассвет» разбирался факт избиения одним из ее членов своей жены. В протоколе собрания это было зафиксировано так: «26 июня жена просила у него разрешения на выезд в Москву с целью нищен-ствования, на что он не дал согласия. Вечером же, пришедши с работы, он попросил ужинать, на что жена ответила, чтобы он шел ужинать туда, откуда пришел», после чего произошел скандал [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 8. Л. 26-26 об.].

Еще один коммунист этого колхоза на собрании парторганизации колхоза 21 июня 1954 г. убеждал присутствовавших, что его жена не нищенствовала в Москве, а покупала там крупу на деньги, вырученные от продажи поросенка, «так как продуктов питания в хозяйстве не имеется сейчас». Спустя неделю

на другом собрании он признал, что «на прошлом партийном собрании дал неправильную информацию о выезде жены в Москву», заверил, что этого не повторится, и предложил протокол прошлого собрания в райком КПСС не сдавать, а «в последний раз» предупредить коммунистов о недопустимости нищенства членов их семей [ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 8. Л. 23 об.-24, 25 об.]. На собрании парторганизации колхоза «Красная поляна» Больше-Желтоуховского сельсовета 16 апреля 1958 г. обсуждался один из членов, которому ставилось в вину, что он не может прекратить профнищенство своего отца. Сын якутала считал, что «выход у него один — разделиться с отцом». Парторганизация потребовала от него «действенного влияния на родителей с тем, чтобы в семье прекратилось попрошайничество» [ГАДНИКО. Ф. 2517. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 15 об.-16].

Вскоре после ужесточения контроля со стороны РК ВКП(б) над деятельностью первичных парторганизаций и коммунистов местностей с развитым якутальством, результатом которого стали исключения из партии, районное руководство осознало (и донесло это до секретарей первичных парторганизаций), что, продолжив исключения, можно полностью лишиться коммунистов на местах. Такая ситуация сложилась в колхозе им. Кутузова. Один из бригадиров колхоза за полтора года (1953-1954 гг.) трижды обсуждался на партсобраниях за пьянство, неисполнение должностных обязанностей и «неправильный образ жизни» — выезды на четыре месяца «по неизвестному адресу». На собрании 10 августа 1954 г. он был исключен из партии. Однако бюро райкома, учитывая «заверения» исключенного, отменило это решение. После этого бригадир вновь выехал из колхоза «по неизвестному адресу», отсутствовал два месяца и четыре месяца не платил взносы. Объясняя свой поступок, он заявил, что «осознал свои ошибки, и объяснил, что его отсутствие из колхоза связано с тем, что семья не имела средств на питание, а неуплату членских взносов — своим отсутствием», после чего вновь попросил партсобрание оставить его в партии. При обсуждении дальнейшей судьбы бригадира один из его товарищей заявил: «Наша партийная организация насчитывала 12 чел. коммунистов-колхозников. В настоящее время осталось только трое, и если мы исключим [бригадира. — И.К.], тогда в скором времени придется исключать и остальных, так как и эти коммунисты отлучаются на побочный заработок». В итоге собрание постановило бригадира «строго предупредить», потребовать от него улучшения труда в колхозе и принять задолженность по партвзносам [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 8. Л. 67-69; Ед. хр. 9. Л. 39-41].

25 июня 1955 г. партийная организация колхоза им. Кутузова рассматривала персональное дело коммуниста, который ранее три года работал бригадиром одной из полеводческих бригад колхоза. Он дважды был задержан милицией во время промысла и неоднократно предупрежден о необходимости «броси[ть] свою вредную профессию — профнищенство». В январе 1955 г. он в числе других 404 членов колхоза «бросил бригаду» и уехал «на промысел». В свое оправдание он сказал: «Я в партии состою с 1945 г. и профнищенством не занимался, был три года бригадиром полеводческой бригады, в данное время я работаю на разных работах в колхозе, жена работать не может потому, что имеем трех детей. Правильно говорили, я ездил в Москву, но только за гвоздями и за краской, до этого я занимался профнищенством, но больше не буду, а из партии исключить — это дело ваше, буду беспартийным, но всех вы не поисключаете». Присутствовавший на собрании секретарь Кировского РК КПСС разразился в адрес провинившегося целой филиппикой: «В данном колхозе побывали все члены бюро и на общих собраниях колхозников выступали с предложением, пора закончить профнищенство, но сдвигов никаких нет, и сами коммунисты, как [бывший бригадир. — И.К.] нарушают Устав нашей партии. Тов. [бывший бригадир. — И.К.] — заядлый проф-нищий, отпускает длинную бороду и идет просить копейку, заработанную рабочими мозолями, наша ошибка, что мы вас давно не наказали, вы ведете паразитический образ жизни, вы подумайте еще раз, у кого вы просите, вы говорите, что вы погорели, и вам труженик отдает последнюю копейку. Это не походит на человеческий образ жизни». Однако закончилось собрание вполне мирно: проштрафившемуся был вынесен «строгий выговор с последним предупреждением», так как за это проголосовало пять человек, а за исключение только двое [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 45-47].

Эволюция административной практики в отношении якуталов

Органы МВД области, которые в конце 1940-х — начале 1950-х гг. неоднократно обвинялись партийными и советскими руководителями в пассивном ведении борьбы с якуталь-ством, после издания постановления СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. перешли от тактики ограничения нищенства к подготовке его ликвидации. До этого основные усилия милиции были направлены на установление заслонов на железнодорожных станциях, конфискацию собранного якуталами «подаяния», привлечение их к уголовной ответственности за «сопряженные с нищенством преступления» (например, по ч. 2 ст. 73 УК РСФСР — «сопротивление власти, не сопряженное с насилием»), а также на «точечное» применение указа Президиу-

ма ВС СССР от 23 июля 1951 г. В 1953 г. был начат обстоятельный сбор «доказательной базы», которая позволила бы квалифицировать якутальство как уголовное преступление, подпадающее под действие данного указа.

Выполняя постановление СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. о ликвидации профнищенства в колхозах Кировского и Хва-стовичкого районов, областное управление милиции разослало во все районные и городские отделы милиции области подробную форму для учета лиц, занимающихся нищенством. В самом областном управлении на весь «нищенствующий элемент» области была создана картотека.

«Дела» на профнищих пополнялись протоколами их задержаний, пересылавшимися из Москвы и других городов, протокольной фотосъемкой1, выписками из протоколов общих собраний колхозов, обсуждавших якуталов за неучастие в колхозном труде, а также «показаниями» партийно-советского и комсомольского актива колхозов и сельсоветов, содержавшими сведения об имущественном положении профнищих, их родственных связях, участии в колхозном труде, частоте выездов с целью нищенства и размерах доходов от него, об образе жизни в перерывах между поездками [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 44-52].

В марте и апреле 1952 г., сентябре и октябре 1953 г. из Калужского областного управления милиции в Москву были направлены «спецгруппы», которые на вокзалах, рынках и в других людных местах столицы задержали более 90 якуталов из Кировского и Хвастовичского районов. У задержанных была взята подписка о прекращении нищенства [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 41; Ед. хр. 202. Л. 98; Ед. хр. 218. Л. 89]. Всего в 1953 г. за нищенство в Москве было задержано 545, в 1954 г. — 492 нищих из Кировского района [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 93]. В 1952, 1953, январе-апреле 1954 г. в Кировский и Хвастовичский районы из областного центра были командированы «спецопергруппы» для усиления борьбы с проф-нищенством. В Хвастовичском районе ими совместно с работниками райотдела милиции было взято на учет 220 членов колхоза «Рассвет», в Кировском районе — 284 колхозника,

1 Так, 21 сентября 1954 г. на имя председателя Калужского облисполкома поступила справка, подписанная начальником спецприемника управления милиции Москвы, в которой содержался список из 23 фамилий нищих, проживавших в Калужской области и задерживавшихся в Москве и Московской области за попрошайничество «на углах оживленных улиц, вокзалов, станций метро, в электропоездах». Под номером один значился житель д.Воткино Хвастовичского района, задержанный 22 августа 1954 г. со своим 12-летним внуком. К списку прилагались 9 фотоснимков задержанных нищих (ил. 2-4), в том числе один - из Хвастовичского района (ил. 1) [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 63-65].

систематически выезжавших нищенствовать в Москву и Ленинград. Милиционеры даже направили председателю Хвасто-вичского РИКа предложение о выселении из колхоза по указу от 2 июня 1948 г. трех профнищих, но на общем собрании в колхозе «вопрос был решен отрицательно».

Опираясь на агентуру в якутальских деревнях Хвастовичского района, милиционеры попытались расстроить неформальные связи в среде профнищих. Были установлены адреса родственников профнищих в Москве и Подмосковье, у которых якута-лы проживали без прописки во время промысла. Эта информация была направлена в Управление милиции Москвы «для принятия соответствующих мер». Командованию частей, где служили офицеры, имевшие родственников-якуталов (таких оказалось десять человек), были направлены письма с предложением «повлиять моральным воздействием» и оказать материальную помощь. Был начат сбор доказательств в отношении двух бывших жителей Хвастовичского района, не имевших постоянного места жительства и занимавшихся нищенством, для привлечения их к уголовной ответственности по указу Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 35-37; Ед. хр. 218. Л. 88]. В колхозе им. Маяковского Кировского района «спецопергруппой» была прекращена выдача колхозникам фиктивных справок на вымышленные фамилии, которые «разрешали» им просить милостыню как погорельцам. Справки заполнял физрук (!) Мало-Песоченской семилетней школы. Однако и он, и выдававший бланки заместитель председателя колхоза избежали уголовной ответственности в связи с указом Президиума ВС СССР от 27 марта 1953 г. «Об амнистии» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 38].

В докладной записке, направленной в сентябре 1954 г. представителем Калужского областного управления МВД и начальником Хвастовичского райотдела милиции на имя руководства УМВД, было изложено согласованное с «партийно-советскими органами» мнение, что для ликвидации якутальства необходимо выселить 15-20 семей «самых злостных» профнищих на протяжении 4-5 месяцев в отдаленные края СССР сроком на 10 лет, а при продолжении поездок в Москву с целью нищенства — продолжить выселение «периодически по одиночке». О выполнении этого «мероприятия» предлагалось ходатайствовать перед СМ СССР [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 92].

Как видно из документов Кировского райотдела милиции, до 1955 г. действовала некая «совместная директива» прокуратуры СССР и МВД СССР о неприменении к якуталам указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г., однако позже «по указани-

ям ЦК КПСС и других органов» действие указа было распространено и на профнищих [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 683. Л. 14]. В течение 1956—1957 гг. за профнищенство и подделку официальных документов в районе к уголовной ответственности было привлечено несколько человек. В мае 1957 г. прокуратурой Кировского района две жительницы деревни Большие Желтоухи были привлечены по ст. 1 указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. «О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами», а также по части 1 ст. 72 УК РСФСР. Женщин обвиняли в том, что они работали в колхозе не более 3—4 месяцев в году, а остальные 8—9 месяцев занимались профнищенством, используя справки на вымышленные фамилии, свидетельствовавшие, что их хозяйства целиком уничтожены пожаром. В 1956 г. во время сбора подаяния они были задержаны в Кадомском районе Рязанской области и доставлены в отделение милиции одним из местных жителей. На допросах в Кадомском и Кировском районах женщины признали себя виновными, а кроме того изобличались несколькими свидетелями. Учитывая, что обе задержанные были трудоспособными членами колхоза им. Кутузова Мало-Песо-ченского сельсовета, имели дома, приусадебные участки площадью по 0,5 га, коров, по две свиньи, мелкий скот и птицу, Кировский районный суд приговорил каждую по ст. 1 указа от 23 июля 1951 г. за попрошайничество, уклонение от общественно-полезного труда и паразитический образ жизни к двум годам лишения свободы и пяти годам спецпоселения. Однако областной суд отменил этот приговор и направил дело на повторное рассмотрение, в результате которого по факту профессионального нищенства подсудимые были оправданы. Переквалифицировав «подделку выдаваемых государственными и общественными учреждениями документов», предполагавшую наказание до трех лет тюрьмы или до года исправительно-трудовых работ (часть 1 ст. 72 УК РСФСР), в «использование заведомо подложных документов» (часть 2 ст. 72 УК РСФСР), суд приговорил каждую из обвиняемых к полугоду исправительно-трудовых работ в колхозе. Основанием для отмены приговора за профнищенство стало «единичное» совершение преступления. Протест райпрокурора о неправомерности такой переквалификации состава преступления в расчет принят не был [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 683. Л. 9-12; На «краю» 2010: 61].

И прокурор Кировского района, и начальник районного отдела милиции в середине июля 1957 г. направили первому секретарю Калужского обкома КПСС С.О. Постовалову справки, в которых протестовали против подобного исхода дела, «не способствующего борьбе с таким распространенным видом

преступления». В справке начальника Кировского райотдела милиции сообщались и дополнительные подробности дела двух задержанных в Кадомском районе профнищих. Поскольку при задержании они представились вымышленными фамилиями, для установления настоящих фамилий их пришлось сфотографировать, дактилоскопировать и направить материал телеграфом в Киров. После установления личностей обе были освобождены и обязаны явиться в милицию «по месту жительства», однако еще около месяца продолжали нищенствовать в соседнем районе Рязанской области. Приговор, первоначально вынесенный Кировским районным судом, по утверждению автора справки, «повлиял на остальных якуталов», которые находились дома и начали работать в колхозе.

Для опротестования приговора якуталами в Москве была нанят адвокат, который добился отмены приговора в областном суде на основании неправильной квалификации дела по указу Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. (осужденные имели семьи и постоянное место жительства). Раздосадованный начальник Кировского райотдела милиции обратился к первому секретарю Калужского обкома КПСС С.О. Постовалову с просьбой «навести с этим делом порядки» и восстановить первоначальный приговор Кировского районного суда, так как проигранное дело стало уже вторым. «Учреждения милиции только на командировки в области, где они [якуталы. — И.К.] попрошайничают, истратили тысячи рублей. Сейчас у меня на очереди еще дело на двух мужчин, трудоспособных. Оно тоже ждет, видимо, такой же участи. Если эти дела будут смазываться по указанным причинам (я имею в виду, что в качестве следствия они не могут придраться), в таком случае незачем их заводить. Зачем профнищим возить в Москву адвокатам собранные тысячи, расходоваться. Я совершенно бесплатно могу их и не возбуждать». Сразу после пересмотра областным судом приговора из колхоза им. Кутузова нищенствовать уехало около 40 колхозников. Еще восемь женщин-якуталок поехали на «промысел» в одном вагоне с возвращавшимся в Москву адвокатом [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 683. Л. 14-16].

Обращения руководства кировской милиции и прокуратуры, как видно, не остались без реакции руководства Калужского обкома. 8 августа 1957 г. инструктор обкома КПСС отметил в справке о результатах рассмотрения уголовных дел в отношении профнищих, что 7 августа 1957 г. обе они были приговорены областным судом к двум годам лишения свободы. 11 августа первый секретарь Калужского обкома КПСС С.О. Постовалов поручил первому секретарю Кировского райкома КПСС «организовать работу» по разъяснению в колхозах «правильности решения суда» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 683. Л. 7].

Однако, несмотря на все предпринимавшиеся меры, полностью прекратить занятие нищенством не удавалось. Сотрудник Калужского областного отдела радиоинформации, проверявший в середине 1956 г. состояние культпросветработы в с. Вот-кино, сообщал в докладной записке по итогам поездки в Хвас-товичский район заместителю начальника областного управлении культуры, что выезды колхозников за пределы района продолжаются, хотя и сократились. Так, если за январь-май 1955 г. сельсоветом было зарегистрировано 142 выезда «без разрешения правления колхоза», то за тот же период 1956 г. — 42. В июле 1956 г. в Москву из колхоза отправилась большая группа школьников 5-7 классов, пробывшая там 15-20 дней и вернувшаяся в колхоз с «ценными покупками», в числе которых были велосипеды и гармони. Принятое в декабре 1955 г. постановление общего собрания членов колхоза об ужесточении ответственности за профнищенство, вплоть до выселения из колхоза, на практике не применялось. Причиной этого, по мнению проверяющего, была «круговая порука» в колхозе. «В разговоре со многими жителями села Воткино, рядовыми колхозниками, нельзя установить точно факта профессионального нищенства. Все, словно сговорившись, наотрез отрицают этот факт и заявляют: "Разве нельзя поехать на консультацию в клинику или в гости к родным и знакомым или приобрести необходимые вещи?" и т.д.», — писал он в докладной записке, предлагая сочетать «дальнейшее усиление культурно-просветительской работы и радиофикации населенных пунктов» с применением против «наиболее злостных профессиональных нищих мер судебно-административного характера» [ГАКО. Ф. Р-3467. Оп. 1. Ед. хр. 104. Л. 154].

Поскольку предложения о массовом выселении якуталов постоянно отклонялись, местные власти вынуждены были изменить тактику решения этой проблемы. Поводом направлять в центральные инстанции новые ходатайства о применении радикальных мер к профнищим служили заявления, в том числе анонимные, которые регулярно поступали в областные органы власти и в Москву. Не исключено, что часть из них могла быть инспирирована районным и областным руководством. 10 июня 1953 г. секретарь парторганизации колхоза «Рассвет» и председатель Воткинского сельсовета направили председателю СМ РСФСР А.М. Пузанову письмо, в котором жаловались на непрекращающееся нищенство населения и волокиту с выполнением предусмотренных постановлением от 31 декабря 1952 г. мер по строительству в сельсовете семилетней школы, сельского клуба, сельмага, больницы и радиоузла, а также с приобретением двух автомашин, которые колхоз не выкупал из-за отсутствия средств. Как и в 1952 г., в летнюю страду

1953 г. из колхоза уезжали нищенствовать десятки колхозников. Авторы письма просили Пузанова «принять меры по ликвидации нищенства», так как «граждане с. Воткино нищенствуют не потому, что живут экономически плохо, а везут из Москвы пшено, макароны, шерсть, шелк, патефоны, вело-машины». Прекратить нищенство они предлагали «выслеживанием у Вас в Москве и на вокзале» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 32-33]. Руководство Калужского облисполкома отреагировало на адресованные ему в письме упреки болезненно, в свою очередь попеняв правлению колхоза, сельсовету и первичной партийной организации на их собственную бездеятельность и обвинив их в иждивенческих настроениях, ожидании того, «что им должно дать государство» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 45].

Весной 1955 г. в Кировский РИК было переслано анонимное письмо, направленное из колхоза им. Кутузова Мало-Песо-ченского сельсовета на имя председателя Президиума ВС СССР К.Е. Ворошилова, автор которого просила выселить «заядлых побирух» в «леса большие», так как «местная власть мер к ним не принимает», а они «пишут справки, что погорели и ездят в дальние края нашей страны, и там просят, что все погорело, и зарабатывают большие тысячи денег, что за одну зиму некоторые добывают по семь и восемь тысяч рублей. Работать не хотят ни в колхозе, нигде, и что им работать: сейчас поприедут и будут гулять полную неделю, и после пасхи поедут опять в добычу, только свои огороды уберут». При этом автор отмечала высокий уровень благосостояния якуталов: «А у них, если посмотреть, что построечки хорошие и у каждого велосипед». Председатель Кировского РИКа поручил направить копию этого письма в Калужский облисполком и сопроводил ее резолюцией о необходимости «поставить вопрос о выселении в отдаленные края Советского Союза наиболее злостных и систематически занимающихся» профнищенством, так как «только это мероприятие может дать положительные результаты в смысле прекращения профнищенства, или же организовать из пяти якутальских колхозов совхоз». Принять «более решительные меры» к профнищим из колхоза «Рассвет» просил облисполком и председатель Хвастовичского РИКа [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 232. Л. 1-3, 9-10, 17].

13 февраля 1956 г. председатель и парторг колхоза им. Кутузова направили на имя заместителя председателя СМ СССР Л.М. Кагановича и секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева письмо, пересланное в итоге в Калужский обком КПСС. Судя по двум (!) сопроводительным бланкам, письмо поступило в секретариат заместителя председателя СМ СССР Л.М. Кагановича, было направлено оттуда в сельскохозяйственный отдел

ЦК КПСС по РСФСР, который переслал его на имя первого секретаря Калужского обкома КПСС С.О. Постовалова. Как видно, в Москве не сразу решили, какой орган власти должен решать подобные вопросы. Авторы письма жаловались на безрезультатность их собственных усилий и усилий районного руководства по ликвидации нищенства. Как и ранее, хозяйство колхоза находилось в плачевном состоянии. Не имелось ни одного типового животноводческого помещения. В качестве тягловой силы колхоз располагал всего десятью лошадьми. Общественное поголовье насчитывало 74 головы крупного рогатого скота, 30 свиней и 15 овец. Задолженность государству по ранее полученным ссудам составляла 100 тыс. руб., а также 60 т зерна. При наличии около 400 трудоспособных колхозников в общественном хозяйстве трудилось не более 80 чел. Половина из 250 дворов колхозников стояла без присмотра, так как их хозяева «уехали заниматься профнищенством». Председатель и парторг просили вождей «разработать отдельные мероприятия по борьбе с профнищенством с принятием самых суровых мер к отдельным хозяйствам, вплоть до выселения из пределов области, или оказать помощь в поднятии материального уровня колхозников», выделив средства на приобретение автомашины и строительство животноводческих помещений. В качестве еще одной формы борьбы с профнищенством предлагалось «организовать совхозы», так как «вся идеологическая работа, которая проводилась 14 лет по борьбе с проф-нищенством, осталась безрезультатной» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 468. Л. 12-15 об].

На этом фоне совершенно несвоевременными выглядели письма якуталов, выселенных в конце 1940-х гг. по указу Президиума ВС СССР от 2 июня 1948 г. и ходатайствовавших перед РИКами о досрочном возращении в родные места, которые начали поступать в Киров и Хвастовичи в середине 1950-х гг. Так, женщина, выселенная в 1950 г. из деревни Воткино, отбыв четыре года девять месяцев ссылки, просила Хвастовичский РИК «вернуть ее досрочно в свой колхоз». Из Алдановского района Якутской АССР она писала: «Конечно, я беру всю вину на себя, что я попала на 8 лет, но я еще была тогда молода и глупа, еще ничего грамотно не понимала, что к чему меня впоследствии могло привести. Ведь я еще молода и сила моя при мне, и я бы сейчас работала честно и добросовестно, не покладая своих рук, на благо своей советской родины и на укрепление и развитие сельского хозяйства» [ГАКО. Ф. Р-3032. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 196-196 об.].

Призывы калужского руководства ликвидировать профнищен-ство, выселив якуталов, не остались без ответа. Они вписывались в общее направление политики в отношении социальных

групп и категории населения, существование которых резко контрастировало с идеей «государства всеобщего благоденствия». Постановлением Президиума ЦК КПСС от 24 августа 1956 г. «Об усилении борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами и приобщении к труду кочующих цыган» была создана комиссия (вторая после комиссии А.М. Пузанова) под председательством Генерального прокурора СССР Р.А. Ру-денко, которой поручалось разработать проект закона о борьбе с «паразитическими элементами» и опубликовать его для широкого обсуждения. Комиссия действовала в 1956—1959 гг. [Зубкова 2009: 110]. Подготовленный ею проект закона «Об усилении борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами» был рассмотрен на заседании Президиума ЦК КПСС 22 ноября 1956 г. С учетом высказанных замечаний его было предложено доработать и рассмотреть совместно с комиссиями законодательных предположений Совета Союза и Совета Национальностей Верховного Совета СССР. Выработанный в итоге проект закона должен был быть опубликован в печати как проект комиссий законодательных предположений Совета Союза и Совета Национальностей Верховного Совета СССР [На «краю» 2010: 543].

В ходе обсуждения проекта закона на заседаниях комиссий в январе 1957 г. был затронут и вопрос борьбы с якутальством. С учетом опыта применения указа Президиума ВС СССР от 2 июня 1948 г. высказывались сомнения в эффективности выселения по общественному приговору. На заседании 15 января один из членов комиссий заявлял: «Гражданин приехал из Калуги и попрошайничает. Кто же будет его судить? Везти его на родину, но там есть целые села, у которых это вошло в традицию, и его при таких условиях не осудят». На заседании 31 января вопрос о борьбе с якуталами был поднят опять: «В Калужской области есть целые районы, которые сплошь занимаются попрошайничеством. Никакого закона к ним не применишь, потому что они все работают в колхозах. В период затишья в сельскохозяйственных работах их можно увидеть в Москве: это женщины в домотканых одеждах с детьми, и на главных улицах они занимаются попрошайничеством. Нужно ли вести с ними борьбу? Конечно, нужно» [На «краю» 2010: 534; ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 45. Ед. хр. 202. Л. 19].

В итоге принятый после многих дискуссий на совместном заседании комиссий 15 февраля 1957 г. проект закона «Об усилении борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами» (РСФСР) 21 августа 1957 г. был опубликован в газете «Советская Россия», а также в местной печати [На «краю» 2010: 545, 548—551]. Он был направлен против бродяг и нищих, которые рассматривались как люди, ведущие «антиобществен-

ный, паразитический образ жизни, злостно уклоняющиеся от общественно полезного труда, а также живущие на нетрудовые доходы», и предусматривал: для трудоспособных — ссылку на срок от двух до пяти лет по общественному приговору с обязательным трудоустройством в месте ссылки или предупреждение, для нетрудоспособных бродяг и нищих, уклоняющихся от помещения в дома инвалидов, — помещение в принудительном порядке в дома инвалидов закрытого типа по решению исполкомов местных Советов [На «краю» 2010: 550-551]. На местах было организовано его обсуждение.

С 1960 г. выработкой законодательства о «тунеядцах» занялась Комиссия Президиума ЦК КПСС, которую возглавил Д.С. Полянский, член Президиума ЦК КПСС и председатель СМ РСФСР. Судя по плану работы, ее задачей было создание закона, направленного не только против бродяжничества и нищенства, но и против широкой категории «тунеядцев», уклоняющихся от «общественно полезного труда» и «живущих на нетрудовые доходы» [На «краю» 2010: 565-567; Зубкова 2009: 113]. В статье А.В. Пыжикова высказано справедливое мнение о связи законодательства против «тунеядцев» с попытками «комплексного» подхода к искоренению причин преступности вообще, реализация которого, в свою очередь, была частью усилий по построению «общенародного государства». Власть сводила корни преступности к «пережиткам» в общественном и индивидуальном сознании и делала акцент на экономической преступности. Закон против «тунеядцев» тесно соприкасался с комплексом законодательства (около десяти указов Президиума ВС СССР и постановлений СМ СССР), направленного на жесткую регламентацию любой негосударственной активности в сфере экономики [Пыжиков 2006: 106— 107, 109].

В русле этой активности по выработке «универсального» закона о борьбе с «тунеядцами» калужское партийное руководство предприняло еще одну попытку привлечь внимание республиканского правительства к необходимости ликвидации яку-тальства административными мерами. К 12 сентября 1960 г. в Калужском обкоме КПСС были составлены два варианта совместного письма обкома и облисполкома в СМ РСФСР с предложениями значительно упростить процедуру привлечения к ответственности за профнищенство. Оба варианта опирались на опубликованный 21 августа 1957 г. в газете «Советская Россия» проект закона «Об усилении борьбы с антиобщественными паразитическими элементами». Судя по автографам на документах, авторами одного из них были два секретаря обкома КПСС, а второго — прокурор области. Все они исходили из того, что в колхозах «Победа», им. Кирова и «Прогресс»

Кировского района области около тысячи человек трудоспособных колхозников «на протяжении десятков лет» занимаются профессиональным нищенством, в колхозах работают се-зонно, не участвуя в постоянных работах, живут «нетрудовыми доходами» и по возращении из поездок ведут «паразитический образ жизни» — «пьянствуют и бездельничают». В связи с безуспешностью попыток местных органов власти ликвидировать профнищенство, применяя «меры в пределах действующих законов», а также в свете «усиления борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами» в обоих вариантах письма предлагалось принять специальный закон. Секретари обкома направляли его преимущественно против профессионального нищенства, распространенного на территории Кировского района, а прокурор области — против нищих, бродяг и «частных предпринимателей» в масштабе РСФСР.

Далее варианты существенно расходились. В одном из них, подготовленном секретарями обкома КПСС, предлагалось заключать якуталов в тюрьму или ссылать на срок от двух до пяти лет независимо от наличия у них постоянного места жительства, конфисковывать «приобретенное нетрудовым путем» имущество, а также принудительно привлекать к труду в месте отбывания наказания. Чтобы упростить привлечение профни-щих к ответственности и повысить эффект наказания, дела следовало рассматривать во внесудебном порядке: сбор и рассмотрение свидетельств о профнищенстве по инициативе правлений колхозов, «общественных организаций» и трудовых коллективов поручались «товарищеским судам», которые в зависимости от степени «раскаяния» и готовности «исправиться» могли ограничиться предупреждением «подсудимого», а в случае неэффективности «мер общественного воздействия» должны были ходатайствовать перед официальным судом о ссылке. Во втором случае было возможным вынесение приговора о выселении только на основании материалов «товарищеского суда», без официального расследования. По мнению авторов этого варианта письма, такой порядок рассмотрения дел «профнищих» являлся «наиболее действенным» для ликвидации профнищенства, так как высылка «общественностью» немногих «злостных» профнищих должна была стать средством предупреждения остального большинства.

Другой вариант исходил из необходимости упростить существующую процедуру расследования дел о попрошайничестве. Прокурор области предлагал судить «уклоняющихся от общественно полезного труда» бродяг и нищих по месту задержания и приговаривать к ссылке или заключению на срок от двух до пяти лет с конфискацией нажитого «нетрудовым путем» и с принудительным трудоустройством по месту отбывания

наказания. Нетрудоспособных бродяг и нищих, ведущих «паразитический» бродячий образ жизни и уклоняющихся от помещения в дома инвалидов, следовало по решению гор- и райисполкомов направлять в дома престарелых закрытого типа, а хронических алкоголиков — на принудительное лечение. Нищенство виделось прокурору гораздо менее опасным видом преступления, чем «шабашничество». Проект письма предусматривал внесение в новый закон санкции за «частно-предпринимательскую деятельность» в виде лишения свободы на срок от трех до десяти лет с конфискацией имущества. В связи с принятием нового закона, охватывавшего, таким образом, более широкий спектр социальных аномалий, чем профнищенство, предлагалось отменить указ Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 921. Л. 23-30].

Указ Президиума Верховного Совета РСФСР «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни» был принят только 4 мая 1961 г. и относился к широкой категории лиц, которые, являясь трудоспособными, «жили на нетрудовые доходы». «Экономическая подоплека» указа поставила нищенство вообще и профессиональное нищенство в частности в один ряд с такими уголовно наказуемыми преступлениями, как спекуляция, занятия запрещенными промыслами, частнопредпринимательская деятельность, проституция, самогоноварение и т.д. В отношении трудоспособных «тунеядцев» указ предусматривал выселение «в специально отведенные местности» на срок от 2 до 5 лет с конфискацией имущества, «нажитого нетрудовым путем» по приговору районного суда или общественному приговору с принудительным трудоустройством по месту поселения. Выселение должно было проводиться после предупреждения «тунеядца» органами власти или «общественными организациями» [На «краю» 2010: 581-582].

На 1 января 1962 г., за почти восемь месяцев применения указа, в Калужской области было выявлено 2598 чел., «не занимающихся общественно полезным трудом», из которых 2258 трудоустроено и 86 выселено, в том числе один — по общественному приговору. Сотрудники милиции выступили с 2755 докладами и лекциями, на которых присутствовали около 120 тыс. чел. Разъяснению указа были посвящены 130 сессий местных Советов [На «краю» 2010: 639]. По воспоминаниям председателя колхоза им. Кирова Кировского района Д. Небольсина, в колхоз прибыла комиссия по борьбе с «тунеядством и бродяжничеством» во главе с прокурором области. Через неделю работы, в ходе которой изучалась «каждая семья», «не без помощи председателя колхоза» комиссией был сделан вывод, что наибольшее число выработанных трудодней имеют

именно якуталы и исключению из колхоза не подлежит ни одна семья [Небольсин 1997].

Таким образом, с 1953 г. до начала 1960-х стремление регионального и районного руководства решить проблему яку-тальства одним ударом блокировалось центром. Местному руководству было предложено искать пути преодоления традиции якутальства в рамках общих для всей страны направлений аграрной политики, заключавшихся в индустриализации сельскохозяйственного труда, укрупнении хозяйств, повышении эффективности руководства ими со стороны РК КПСС и РИКов, росте доступности институтов и учреждений культуры, а также уровня социального обеспечения. В якутальских колхозах все эти меры должны были реализовываться форсированно, с учетом существовавших там «особых условий».

Однако традиция якутальства оказалась невосприимчивой к большинству из них. 10 декабря 1959 г. министр внутренних дел РСФСР Н.П. Стаханов обратился в ЦК КПСС по РСФСР с просьбой «поддержать» через «местные партийные и советские органы» работу по предупреждению якутальства. В ответ на это бюро Калужского обкома КПСС 9 февраля 1960 г. приняло постановление «О состоянии массово-политической работы в колхозе "Победа" Кировского района». В нем правление колхоза и его первичная парторганизация, насчитывавшая к тому времени 24 чел., вновь обвинялись в бездеятельности и «слабом использовании имеющихся условий» для ликвидации якутальства. Помимо обычных деклараций необходимости «более дифференцированного» ведения «политико-воспитательной работы», придания ей «наступательного характера», постановление предусматривало и расширение хозяйства колхоза за счет организации на его территории весной и летом 1960 г. производства столярно-мебельных изделий, швейно-вышивальной мастерской, продажи колхозу для добычи торфа экскаватора и двух самосвалов, обеспечения семенами льна и т.д. [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 470. Л. 8; Ед. хр. 905. Л. 53-56; РГАСПИ. Ф. 556. Оп. 14. Ед. хр. 138. Л. 139-146].

Уже 18 февраля состоялось обсуждение этого постановления на собрании колхозной парторганизации, где присутствовали первый секретарь Кировского райкома и секретарь Калужского обкома КПСС, вновь предложившие «вести индивидуальную работу» с семьями якуталов, закрепив каждого колхозного коммуниста за десятидворкой1, а также более

1 Десятидворка — объединение десяти домохозяйств в сельской местности, практиковавшееся местной властью для упрощения агитационно-пропагандистской работы, переписей, кампаний подписки на займы и т.д.

активно вовлекать колхозников в создаваемые в колхозе промысловые артели по производству кирпича, извести, столярных изделий. Соглашаясь с мнением партийного руководства, местные коммунисты также призывали «резко перестроить работу по подъему артельного хозяйства», с тем чтобы устранить стимулы для занятия якутальством и создать возможность альтернативного заработка: «отбить козырь, как они называют, "не платят"». Секретарь обкома КПСС пообещал к тому же усиление борьбы с якуталами со стороны милиции, сообщив собравшимся о рассылке «ориентировок на профнищих» по 46 областям. Секретарь Кировского райкома предлагал расколоть население занимавшихся профнищенством деревень: «поддержать тех, кто порвали с якутальством», «злостных выставлять на всеобщее посмеяние — позорище», а также лишить их права пользоваться приусадебными участками. В постановление собрания был включен пункт о пересмотре обязательного минимума трудодней в сторону увеличения, а также о включении в Устав колхоза пункта, дающего право правлению «регулировать размер приусадебного участка в зависимости от участия семьи в колхозном производстве» [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 18. Л. 8-10 об., 11 об.].

К этому времени, судя по справке, подготовленной к заседанию бюро обкома КПСС 9 февраля 1960 г., колхоз «Победа» (деревни Большие и Малые Желотоухи) в выгодную сторону отличался от многих других сел и деревень не только Кировского района, но и области. Он располагал лучшим в области жилым фондом: из 406 жилых домов колхозников почти все были кирпичными. Во всех подворьях имелся только один сарай с соломенной крышей, остальные были покрыты шифером или щепой. В колхозе было два клуба со стационарными киноустановками на 650 мест, где трижды в неделю демонстрировалось кино, две библиотеки, две семилетних школы, два магазина, недавно выстроенная больница. Колхоз был полностью радиофицирован [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 906. Л. 18].

Мало-Савкинский и Верхне-Песоченский сельские клубы Кировского района, обсуживавшие население якутальских колхозов, считались одними из лучших в области не только по уровню материального обеспечения, но и по частоте и разнообразию проводившейся с населением работы. Оба клуба возглавляли выпускники Калужской областной культурно-просветительной школы. Методический кабинет Калужского областного управления культуры посвятил каждому клубу и их заведующим по брошюре из серии «Опыт передовых — всем

культурно-просветительным учреждениям» [Клуб помогает 1960; Молодой специалист 1960]1.

Однако инструктор Калужского обкома КПСС, подготовивший к заседанию бюро обкома справку о состоянии массово-политической работы в колхозе «Победа», констатировал, что якуталы по-прежнему «демонстративно отказываются от работы, уходят нищенствовать, переводят семьям большие суммы денег, по возвращении из поездок по городам Советского Союза ведут себя вызывающе, похваляются удачными доходами, устраивают разные попойки и праздники, чем разлагают остальных колхозников» [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 906. Л. 19]. Судя по представлению, направленному калужским партийным руководством в СМ РСФСР, в сентябре 1960 г. в районе насчитывалось около 1100 профнищих [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 921. Л. 27].

Социальный портрет якуталов, организация промысла

Основные причины, по которым якутальство оказалось невосприимчивым к большинству репрессивных и нерепрессивных мер по его ликвидации, следует искать не в условиях жизни и труда в якутальских колхозах (безусловно, повлиявших на возрождение и живучесть промысла в кризисное для деревни время), а в том, что ко времени, когда оно было осознано властью в качестве социальной аномалии, промысел существовал в форме традиции, передававшейся из поколения в поколение.

Половозрастной состав якуталов, насколько об этом позволяют судить источники, был разнообразным. В промысле принимали участие мужчины и женщины, старые и молодые, подростки и дети, трудоспособные и нет. Женщины нередко уходили «в отход» с маленькими детьми, а не имевшие своих детей брали их у соседей и знакомых на время промысла за плату. На сохранившейся коллективной фотографии оперативной милицейской съемки задержанных профнищих преобладают женские и детские лица (ил. 5). Судя по «Списку колхозников колхоза им. Кутузова Мало-Песоченского сельсовета Кировского района, занимающихся нищенством и выбывших по неизвестному адресу», составленному секретарем первичной парторганизации колхоза и переданному представителям

1 В брошюре, посвященной успехам Верхне-Песоченского клуба, были опубликованы стихи из колхозного «Окна сатиры», высмеивавшие одну колхозницу, уклонявшуюся от труда в общественном хозяйстве: «Марья, встань, погляди, / На дворе так тепло. / И соседи твои / На работе давно. / Из себя выбей лень, / Выйди вон со двора. / Хоть один трудодень / Заработать пора». В отношении расхищающих колхозное молоко доярок колхозный поэт писал: «Сколько хочешь — выливаем, / Сколько хочешь — выпиваем. / Если мал будет надой, / Сможем и долить водой» [Клуб помогает 1960: 3].

СМ РСФСР и Министерства госконтроля СССР 17 октября 1953 г., профнищенство по-прежнему, как и в 1930-е гг., являлось семейным промыслом, которым занимались люди как минимум трех поколений. Всего в списке было перечислено 237 фамилий, из которых 103 мужских и 134 женских. Обращает на себя внимание крайне незначительное число молодежи до 16 лет (всего 4 чел. в группе мужчин и 3 чел. в группе женщин). Молодых людей в возрасте от 16 до 25 лет значительно больше — 21 мужчина и 34 женщины. Многочисленной была также группа людей в возрасте 25-35 лет, насчитывавшая 24 мужчины и 30 женщин. Однако наиболее многочисленной была старшая возрастная группа (от 35 лет и старше), в нее входило 49 мужчин и 69 женщин, многие из которых родились еще до революции1.

Якутальством промышляли не только рядовые колхозники, но и представители местной колхозной верхушки, бригадиры, бухгалтеры, счетоводы, председатели сельсоветов, секретари первичных парторганизаций и члены их семей, рядовые коммунисты и комсомольцы, члены семей представителей сельской интеллигенции и даже выпускница областной трехгодичной сельскохозяйственной школы, около полугода не работавшая в колхозе [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 37; Ед. хр. 202. Л. 51]. В подворьях якуталов существовало своеобразное разделение труда: пока одни члены семьи были «на промысле», другие присматривали за хозяйством и работали в колхозе. После возвращения отходников происходила «смена». Подавляющее большинство якуталов являлись членами колхозов и имели налаженное личное хозяйство.

Якутальство в период своего расцвета обладало не только длительной традицией самого «ремесла», передававшейся из поколения в поколение. Оно было вписано в реальность тех лет и учитывало административные и правовые заслоны, а также особенности послевоенной жизни, под которые нужно было подстроиться, чтобы «заработать» и избежать опасности быть ограбленным по дороге преступниками-рецидивистами («блатными»), задержанным милицией и ее добровольными помощниками на месте промысла или в момент перевозки «заработка» домой. Якуталили сезонно: в страду (во время посевной, сенокоса, уборки урожая) большинство работало в колхозе и на подворьях, а остальное время — нередко до 8-9 месяцев в году — проводило в отходе. Из числа задержанных органами милиции за нищенство в Москве членов колхоза «Рассвет» на июнь-октябрь 1953 г. пришлось 79 чел., а на остальное вре-

Подсчитано по: [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Л. 133-138].

мя года — 43 чел. В июне-октябре 1953 г. нищенствовать в Москву уезжало 302 чел., а в остальные месяцы — 102 чел.1

Каждой поездке «в отход» предшествовала подготовительная работа. В ходе нее подделывались или приобретались за взятку у председателей сельсоветов и колхозов справки на вымышленные фамилии, свидетельствовавшие о том, что их предъявители — члены «красноармейских» семей — «отпущены просить помощи» как пострадавшие от пожара, неурожая, голода, что все поля в округе заминированы и негде сеять хлеб. Документ скреплялся печатью — подлинной или поддельной деревянной «толкушкой», изготовленной за небольшую плату деревенским умельцем. Одна такая справка, датированная 8 июля 1950 г., была изъята милицией при обыске у колхозницы сельхозартели Мало-Песоченского сельсовета, которая заявила, что она ее нашла. В справке на две фамилии говорилось, что обе ее обладательницы «действительно отпускаются просить помощи для приобретения постройки, так как местность была оккупирована немцами, все сожжено и разбито, люди были эвакуированы и вернулись на родину в 1949 г. и нет возможности построить. Семьи красноармейские, мужья погибли на фронте, и к тому [же] многодетные, трудоспособных нет». За каждую справку о выезде в отход, а также для получения собранного и доставленного по железной дороге «подаяния» председатели колхозов и сельсоветов, по агентурным данным милиции, получали по 100 рублей, а также «угощались спиртными напитками». Справками, разрешающими выезд из сельсовета, якуталов снабжал даже председатель Барсуковского сельсовета, переведенный на эту должность с поста председателя Кировского РИКа [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 11, 36, 40-41; Ед. хр. 218. Л. 54].

Кроме справок готовилась «специальная нищенская одежда», нарочито неопрятная, обувь с дырами напоказ. В особо выгодном положении для занятия якутальством находились те члены колхоза, которые имели инвалидность или располагали паспортами. Не работая ни в колхозе, ни на каком-либо предприятии, они занимали социальную нишу, делавшую их неуязвимыми для воздействия сельсовета, правления колхоза и его первичной парторганизации. Не случайно, обсуждая этот вопрос летом 1956 г. на собрании парторганизации колхоза им. Кутузова, местные коммунисты постановили «просить РК КПСС оказать помощь в принятии мер» к колхозникам, у которых есть паспорта [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 19-20 об., 21 об.].

Подсчитано по: [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 19-20].

Для каждой местности были выработаны свои способы промысла. В деревнях профнищие обходили подворья и собирали подаяние в мешки (на селе подавали преимущественно зерном), убеждая крестьян, что они «пострадали от пожаров, что хлеб погиб от засухи и их дети умирают голодной смертью или что их колхозные поля во время войны [были] заминированы и негде сеять хлеб». Набрав несколько десятков килограмм, якуталы становились «на постой» к какому-либо местному жителю, куда в дальнейшем приносили всю последующую «добычу». После сбора нескольких центнеров отправлялись в обратный путь. Для транспортировки собранного приобретались за взятки справки председателей колхозов и районных уполномоченных Министерства заготовок местностей, где велся «промысел». Документы были необходимы для перевозки «подаяния» как якобы заработанного в колхозах по железной дороге. На станции назначения груз по справкам председателей сельсоветов получали родственники «отходников» или они сами по квитанциям на вымышленные фамилии отправителей и получателей. Далее на подводах и грузовыми автомашинами его развозили по окрестным селам [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 40-41].

Только в течение 1951 и первого квартала 1952 г. якуталы из Кировского района собрали по селам Украинской ССР и доставили по железной дороге на ст. Фаянсовая Московско-Киевской железной дороги (Калужская область) 704 т ржи и пше-ницы1. Выясняя происхождение этого зерна, работники прокуратуры области провели опрос населения якутальских колхозов, получив от всех опрошенных один ответ, что зерно было ими куплено на рынках или заработано в колхозах на трудодни, а «адреса и наименования этих колхозов они не помнят» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 42]. Списки задержанного по указанию милиции на ст. Фаянсовая грузового багажа, прибывшего в адрес 37 семей профнищих с более чем двадцати железнодорожных станций Донецкой, Житомирской, Харьковской, Николаевской, Винницкой и других областей УССР, показывают, что каждой семье предназначалось от 63 до 1180 кг зерна. При этом адреса получателей указывались не конкретнее сельсовета или улицы в селе. Всего по указанию Кировского райотдела милиции на станции было единовременно задержано около 54 т ржи и пшеницы, поступивших в качестве багажа на адрес 96 местных жителей2. Отделение милиции ежедневно посещали большие группы профнищих, требовавшие выдать им зерно, которое якобы было ими «куп-

Подсчитано по: [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 997. Л. 2]. Подсчитано по: [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 15-16, 42].

лено в разных районах Украины на рынках или заработано на трудодни в колхозах». С вопросами о том, когда будет выдано задержанное зерно, колхозники обращались и к местным коммунистам [ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 38 об.]. После того как Кировским районным отделом милиции было задержано и передано в собственность государства около 100 т ржи, пшеницы и кукурузы, собранных в виде подаяния, поездки за зерном на Украину и в Белоруссию сменились нищенством в крупных городах. Судя по воспоминаниям якуталов, поездки за зерном на Украину были трудны и полны опасностей. «Пьешь воду из паровоза, едешь на открытой платформе. Холодно. Коля Хромой так и не доехал с украинским зерном — замерз по дороге», — вспоминала одна из жительниц деревни Большие Желтоухи [Карпов 2002].

Другие способы якутальского промысла существовали для больших городов. Особенно прибыльным местом у якуталов считалась Москва, куда профнищие добирались по железной дороге. В столице якуталы расходились «на промысел» по рынкам, станциям метро, вокзалам, многолюдным улицам и площадям. Вот как об этом сообщалось в спецдонесении, направленном и.о. прокурора Калужской области прокурору РСФСР П.В. Баранову:

В Москве расходятся по рынкам, вокзалам и т.д. и выпрашивают у прохожих, иногда ссылаясь на то, что они погорельцы, что урожай погиб от саранчи, засухи, градобития и т.п. Собрав за 2—3 недели по 1500—2000руб., они возвращаются в колхоз. По прибытии в колхоз они участвуют в колхозных работах, в большинстве случаев вырабатывают минимум трудодней, а затем опять выезжают нищенствовать в Москву. По непроверенным данным, некоторые притворяются слепыми, нищими, калеками, немыми, — с тем, чтобы вызвать сожаление у прохожих. Во многих случаях женщины берут с собой детей как грудного, так и школьного возраста. Грудных детей посредством физической боли заставляют плакать и кричать на вокзалах, действуя на прохожих, а детей школьного возраста используют либо для выпрашивания подаяния, либо как поводырей. Установлены случаи, когда ввиду отсутствия своих детей их брали у соседей за плату [ГАКО. Ф. Р-1626. Оп. 2. Ед. хр. 20. Л. 357-358].

После издания Указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. «О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами», когда милицейский надзор в столице был усилен, а «нежелательные элементы» удалены из центра города, якуталы использовали «усовершенствованный» применительно к сложившейся ситуации способ промысла. Прибывшие в Москву профнищие устраивались «на остой» за плату к жителям Москвы и ближайшего Подмосковья, днем расходясь

по рабочим кварталам, выпрашивали подаяние у проходных столичных заводов и фабрик, обходили квартиры. Собранные за день деньги передавали на хранение хозяевам квартир [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 41]. Сотрудниками оперативной группы Калужского управления милиции, направленной в Москву для задержания профнищих из Калужской области на месте промысла, такой «ночлежный дом» был обнаружен в Ленинском районе Московской области, где было задержано 11 жителей деревни Большие Желтоухи, проживающих без прописки. Хозяйка квартиры отдала милиционерам переданные ей на хранение якуталами деньги, причем у некоторых профнищих оказалось по 700 руб. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Л. 41].

Кроме денег якуталы просили хлеб, старые вещи и белье. Вечером за городом собранный хлеб продавался местным жителям как корм для скота. В родные места якуталы привозили большое количество круп и других «городских» продуктов, которые использовали в пищу. Для того чтобы обойти заслоны транспортной милиции на Киевском вокзале, профнищие садились в поезда на ближайших к Москве станциях, провозя с собой в вагоне десятки килограммов такого багажа [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 13]. Антонина Простякова, одна из жительниц Больших Желтоух, занимавшаяся якутальством, рассказывала о том, что ее «любимым местом промысла» было подмосковное Шереметьево:

К бабке какой-нибудь идешь жить. А потом ездишь по области, милостыню просишь. Уже по-другому, чем зерно. «Помогите, люди добрые, на билет, кошелек украли, домой вернуться не можем...». Многие наши в столице по квартирам ходили. Коля Петраков, кличка у него еще была Зараза, рассказывал обычно, что у него документы вытащили. Там дадут копеечку, здесь дадут копеечку... Вот по вагонам не ходили. С деньгами опасно ехать, да и блатных боялись. В Желоухах, конечно, смотрели, спрашивали, кто сколько добыл. Завидовали удачливым: «Богатую точку где-то нашел». Иван Лучкин, Степан Илюшин — очень заядлые были побирухи... Степа до самой смерти якутальством занимался... Одежда, понятно, для такого дела особая. Палочка, потрепанная телогрейка, дырявая напоказ обувь. К Степану Ефановичу наши женщины в пару просились: «Степ, возьми!» Он умел просить, и ему хорошо давали. Артист. Зайдет, бывало, в какую-нибудь столовую, да как хрястнет костылем по полу: «Подайте инвалиду войны.». Кто не даст? Он и на самом деле вояка, на фронте правую ногу потерял [Карпов 2002]1.

1 Автор статьи искренне благодарит Андрея Анатольевича Бауэра, директора Кировского историко-краеведческого музея, за помощь в поиске материалов местной прессы о якуталах.

В другом интервью она же вспоминала:

Прежде я ходила побираться даже после того, как вышла замуж. Второго марта родила дочь, а уже в конце июня я завернула ее в марлю и «пошла по миру» <...> Обычно мы на вокзалах попрошайничали, даже у милиционеров совсем не боялись просить. И, верите, они хорошо подавали. Бывало, подойдешь, начнешь причитать. А милиционер сначала строго так документы спросит, а потом историю всю послушает и копеек 50 даст. Считай, две буханки хлеба [Новолокин 2002].

Другой житель Больших Желтоух, фронтовик Н.Ф. Казанов, рассказывал:

Начинал из-за бедности и очень стеснялся. До меня в семье никто не побирался. Потом, конечно, привык деньги не зарабатывать, а просто выпрашивать. Вообще после войны якуталили больше женщины, выпрашивая в основном одежду, деньги. А вот до нее — мужики. Уезжая в город «на заработки», они договаривались о встрече в назначенном месте через неделю. За это время каждый набирал примерно по повозке зерна. Встретятся они, значит, продадут это зерно и весело гуляют дня два. А потом снова по деревням. Конечно, и домой что-то привозили, но больше пропивали [Новолокин 2002].

Многие промышлявшие в городах, по воспоминаниям жителей деревни Большие Желтоухи, применяли такой испытанный прием попрошайничества: на вокзале или в обеспеченном квартале крупного города обращались к солидно выглядевшему человеку с просьбой купить какой-либо заведомо ненужный ему предмет (например, большую двуручную пилу) или же просто просили взаймы «с отдачей», объясняя это тем, что «впали во временную нужду» и «не хватает денег на билет до дома». Получив деньги, якутал растворялся в толпе. По словам бывшего председателя колхоза им. Кирова Д. Небольсина, выполнив некую «суточную норму» заработка (около 200— 300 руб.), якутал больше в этот день не промышлял [Небольсин 1997; Пушкарь, Чарый 2002].

Были среди якуталов и настоящие виртуозы своего ремесла.

Был у нас настоящий мастер. Звали его все Жулик. Это в похвалу за умелое жульничество и красивый обман так величали. Помер он в прошлом году. Только на похоронах полное имя и вспомнили — Иван Алексеевич Лукин. Работал он в паре с мальчиком. Они ездили в Одессу, «встречали корабли». Он заранее узнавал, какой корабль когда возвращается из плавания и где обычно гуляют по прибытии его моряки. В этот день Жулик надевал свою парадную форму и заходил в ресторан вместе с морскими офицерами. После нескольких пропущенных ими рюмок водки в ресторан

«случайно» заходил ребенок и рассказывал «ужасную историю своей жизни». Жулик щедро подавал пацаненку: «Да неужели мы, морские офицеры, позволим детям пропадать с голода?! Я первый тебе помогу! Держи, сынок!» Давал при этом рублей 100. Захмелевшие, расслабленные после долгого похода моряки, стараясь переплюнуть друг друга, раскошеливались на немалые суммы. А минут через пять Жулик с ребенком встречались за углом и шли в следующий ресторан, — рассказывала А. Простякова [Ново-локин 2002]1.

Несколько идеализированную, на наш взгляд, картину жизни и труда колхозников-якуталов рисовал в своих воспоминаниях бывший председатель колхоза им. Кирова Кировского района Дмитрий Небольсин:

Все эти люди, промышлявшие профнищенством, как правило, с весны до глубокой осени безотказно трудились на колхозных полях и, только завершив уборочные работы, по первому снежку, трогались в путь. Удержать их было невозможно. Посреди зимы или ближе к масленице мужики возвращались домой. К этому времени их жены, сделав недельное или двухнедельное «турне» в соседние области, ожидали мужей дома, загодя протопив свои собственные бани, принарядив себя и детей, приготовив самогон и закуску. И как в былые времена, собирались на «вечёрки», «травили» анекдоты, лузгали жареные семечки, молодки и девчата пели озорные частушки, немного охмелевшие мужики пускались вприсядку, и только за полночь мужики уединялись и до утра тянули меж собой разговоры о житье-бытье... К застолью приглашали, и не раз, председателя колхоза — посидеть за столом, послушать рассказы, кто и как промышлял на стороне, и откровенно поговорить обо всем по душам. Сначала я сторонился этих встреч, но скоро понял, что зря, что якуталы — замечательные люди и общение с ними необходимо не только на колхозном собрании [Небольсин 1997].

Между председателем и якуталами установился своеобразный неформальный договор, по которому каждая сторона признавала потребности и интересы друг друга: председатель колхоза учитывал, что якуталы будут уезжать на «промысел», а якуталы принимали посильное участие в колхозных работах, не требуя

1 Примечательно, что в середине 1930-х гг., судя по данным милиции Западной области, так же «работал» 27-летний Стефан Кузнецов, собранные «установочные данные» на которого гласили: «Колхозник-середняк, в колхозе почти не работает, семью имеет: отец 56 л., мать 56 лет, брат 16 лет, сестра 11 лет и двое детей от 1 года до 6 лет, бабушка 70 лет, с малых лет и по настоящее время занимается профнищенством, привлекая для этого детей своих и своего отца, при поездках в город Москву на нищенство одевает красноармейскую форму, собирая с собой друзей по профессии в трамваях, первый под видом красноармейца дает деньги своей кампании, а потом агитирует остальную массу на оказание помощи как пострадавшим, поездки совершает систематически и профнищенство не прекращает» [Архив автора].

у председателя оплаты за труд. В своих воспоминаниях Д. Небольсин приводит пример их участия в строительстве линии электропередач, а также покупки вскладчину доярками прицепа для колхоза, на котором для них «по уговору» бесплатно подвозили сено и дрова. Когда законностью сделки заинтересовалась прокуратура, потребовалось вмешательство первого секретаря Калужского обкома КПСС А.А. Кандренкова, чтобы прекратить заведенное на председателя колхоза дело [Небольсин 1997].

В советское время якутальство вновь поднялось — году в 43-м. Тогда сразу после посевной якуталить уезжала половина деревни. Я-то в школе работала, не могла побираться. А народ вот так себе жизнь устраивал. В деревне ремесло передавали из поколения в поколение. Особенно муштровали девушек: если молодая не умела побираться, то рисковала не выйти замуж. Зато сейчас у кого ни спроси — дети только в городах. Учатся, работают в Москве или Ленинграде. А может, кто-то из них и промышляет нищенством, но об этом не то что вам — мне никто не расскажет: старожилы гордятся тем, что их дети и внуки, наконец, «вышли в люди», — вспоминала в наши дни З.В. Антипова, проработавшая 55 лет учительницей в Больших Желтоухах [Новолокин 2002].

Однако и по возвращении с промысла профнищие не спешили включаться в колхозные работы. Многие из них, по свидетельству представителей власти, вели «антиобщественную жизнь»: в колхозе не работали, пьянствовали, отмечали религиозные праздники. Так, большая группа жителей села Воткино, уехав нищенствовать в Москву в августе, вернулась в колхоз только во второй половине сентября 1952 г., а с 18 по 26 сентября пьянствовала и на колхозные работы не выходила. Около 80 членов колхозов им. Кирова, им. XIX партсъезда и «Родина» Кировского района, вернувшись из поездки в Москву в октябре 1954 г., пьянствовали, справляя Покров [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 119]. То же происходило в 1953 г., когда «злостные» профнищие из колхоза «Рассвет», возвращаясь из Москвы «с огромными пожитками», устраивали «вечеринки», «пьянки и гульбу с молодежью», «спаивая молодежь водкой, денатуратом и другими средствами», «склоняя ее к безделью, половой распущенности и паразитическому образу жизни», чем, по мнению представителей сельского актива, «разлагали ее» [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 45, 47]. По оценке инструктора отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР, подготовившего в мае 1956 г. записку о профессиональном нищенстве в Кировском и Хвастович-ском районах области, за 2—3 недели промысла якуталы собирали по 3—5 тыс. руб. и располагали большими денежными средствами. На Пасху 1956 г. выручка сельпо в колхозе «Рас-

свет» от продажи водки составляла 7—8 тыс. руб. в день [РГА-НИ. Ф. 5. Оп. 34. Ед. хр. 8. Л. 37].

Живучесть профессионального нищенства можно попытаться объяснить тем, что оно, формируясь и развиваясь как специфическая форма крестьянского отходничества, вписывалось в сложившийся за годы колхозной жизни механизм приспособительного поведения крестьянства, который замедлял раскрестьянивание деревни. Длительное существование традиции этого специфического ремесла, его географическая ограниченность территорией двух административных районов Калужской области, противодействие власти способствовали превращению якуталов в своеобразный замкнутый микросоциум, не пускавший в свою среду чужаков, создавший «конспиративный» «масовский» язык, культивировавший специфические ценности, нормы поведения, мораль (положительную оценку развитых навыков ремесла профнищего, умения «заработать»), имевший свою неформальную социальную иерархию, где наверху находились самые удачливые и «бывалые».

В Больших Желтоухах и с. Воткино существовала традиция, согласно которой девушка, собиравшаяся замуж, должна была якутальским промыслом заработать на свадьбу, а также купить приданое от верхней одежды до белья. Бывали случаи, когда не желавших нищенствовать молодых жен выгоняли мужья. Так, одна из доярок колхоза «Рассвет», выйдя замуж, принесла мужу большое приданое, в том числе 50 пудов хлеба. Когда он потребовал, чтобы жена перед Пасхой ушла с колхозной фермы и поехала нищенствовать, а та отказалась, избил ее и выгнал из дома.

Постепенный упадок промысла, по мнению старожилов и краеведов, происходил в 1970—1980-е гг., и его следует связывать не столько с теми усилиями, которые прилагали власти для ликвидации якутальства, сколько с постепенным переходом села к совхозной форме хозяйствования, введением в колхозах денежной оплаты труда, оттоком значительной части населения в города, в первую очередь молодежи. Началом этого процесса стало постановление СМ РСФСР № 909 от 4 августа 1965 г., которым на половине территории Кировского района все колхозы были преобразованы в шесть совхозов [Карпов 2002; Поможите, люди добрые 2011; Бауэр 2012].

Выводы

Профессиональное нищенство в колхозах Кировского и Хва-стовичского районов Калужской области в 1930-е — начале 1960-х гг. не являлось социальным протестом в отношении по-

литики по переустройству села на основах колхозного строя, если понимать под ним осознанное стремление к слому установленных властью порядков. Сложившись задолго до Октябрьской революции, оно, однако, оказалось востребованным в критических для крестьянства условиях элементом «социального иммунитета», направленного на сохранение размываемого аграрными преобразованиями власти привычного деревенского мирка.

Якутальство оказалось невосприимчивым не только к избирательным репрессиям, которые государство время от времени пыталось применить к наиболее «злостным», с его точки зрения, профнищим, но и к альтернативным формам занятости, проведения досуга, политического участия, социальным иден-тичностям, которые власти пытались ему противопоставить. Многие из этих форм (членство в партии, комсомоле, должности в администрации колхоза и сельсовета) не только не воспринимались в якутальских деревнях как барьер для занятия промыслом, но активно использовались как обещавшие дополнительные возможности в мобильности, добывании необходимых справок и разрешений, оправдании перед начальством ушедших на промысел родных и близких.

Сопоставление материального положения сельских жителей Калужской области в целом и населения якутальских сел и деревень в послевоенные годы показывает, что комплекс экономических причин (последствия боевых действий, оккупации, истощенность почв, упадок колхозного хозяйства, рост налогов и повинностей и др.) действовал всюду примерно с одинаковой силой. Более того, по показателю материального достатка якутальские деревни выделялись на общем фоне в лучшую сторону. Однако в Кировском и Хвастовичском районах чрезвычайные условия военного и послевоенного времени стали катализатором, запустившим существовавшие в коллективной памяти представления о якутальстве как возможном способе выхода из кризисной ситуации.

Якутальство сохраняло экономическую суть отхода, который существовал и в других колхозах Калужской области, служа крестьянскому двору, прежде всего, важным подспорьем в ведении хозяйства. Но не только двору. В определенной мере доходы от якутальства поддерживали на плаву находившуюся в упадке колхозную экономику как напрямую, через предоставление семян, приобретение средств производства, так и косвенно, обеспечивая воспроизводство крестьянских хозяйств и тормозя раскрестьянивание. В этом смысле якуталь-ский промысел вписался в то множество способов выживания, которые были изобретены крестьянством региона за годы

жизни в условиях колхозного строя и в совокупности составили его «социальный иммунитет», охватывавший сферу землепользования, организации и оплаты труда, финансирования и материального обеспечения колхозного производства. Для большинства жителей шести колхозов Кировского и Хвасто-вичского районов этот способ выживания оказался предпочтительнее. И произошло это, как представляется, в силу традиции и примера удачливых односельчан, убеждавшего, что яку-тальское ремесло вне колхоза легче и выгоднее, чем попытки нелегально использовать себе во благо колхозные ресурсы.

Резкий контраст профнищенства с декларировавшимися целями аграрной политики власти, а также довольно высокий (на фоне соседних районов Калужской области) уровень материального благосостояния и «независимости» от колхозов и других официальных структур на селе, который обеспечивал этот промысел, обусловили пристальное внимание власти к «пораженным» профнищенством деревням. Именно поэтому государство приступило к вытеснению традиции профнищенства в калужской деревне в начале 1950-х гг. — гораздо раньше, чем начались первые попытки по замещению других составляющих крестьянской традиции.

Якуталы в течение всего периода второй половины 1940-х — начала 1960-х гг. смогли извлекать выгоду из того «промежуточного» положения, которое они занимали в созданной государством патерналистской системе, где человек без доходов от государства и не прикрепленный при помощи института прописки к определенному месту жительства рассматривался в качестве «тунеядца» или «социального паразита». Эксплуатируемая якуталом социальная идентичность «с двойным дном» опиралась на реалии социального статуса колхозного крестьянства («нищий — для общества, колхозник — для государства») и ставила в тупик карательную машину уже на стадии определения его как потенциального обвиняемого. Поэтому в послевоенные годы власть так и не нашла эффективной репрессивной меры против якутальства, а на ликвидацию его одним махом не решилась.

В истории борьбы с якутальством во второй половине 1940-х — начале 1960-х гг. можно выделить два периода, различавшихся по основным подходам власти к его искоренению. В течение первого из них, продолжавшегося с возобновления якуталь-ства в 1943 г. после освобождения территории Кировского и Хвастовичского районов от немецкой оккупации до начала 1950-х гг., государство ориентировалось на репрессивные возможности, содержавшиеся в указах Президиума ВС СССР от 2 июня 1948 г. и от 23 июля 1951 г., а также в постановлении

СМ СССР от 19 июля 1951 г. При этом власть стремилась не к изоляции якуталов, а к максимально полному использованию репрессивного потенциала этих законодательных актов, который должен был сыграть роль не столько наказания, сколько превентивного «ограничителя» промысла. Повседневное противодействие профнищим заключалось в попытках органов МВД предотвращать массовый выезд на промысел, изымать собранное подаяние, применять точечные репрессии в отношении сельской и колхозной верхушки, снабжавшей якуталов справками и самой занимавшейся нищенством. Однако репрессивное воздействие либо наталкивалось на глухое сопротивление односельчан выселяемого, либо было не применимо к якуталам по причине их «двойного» социального статуса. Свидетельством безуспешности этой борьбы стали многочисленные инициативы местного руководства и органов внутренних дел по принятию специального указа о выселении профнищих, а также резкий всплеск промысла в конце 1940-х — начале 1950-х гг.

В ответ на ужесточение законодательства, усложнившее сбор подаяния, якутальство совершенствовало свою технику. Вместо массовых выездов за зерном на Украину и в Белоруссию якуталы направляются в крупные города, прежде всего Москву и Ленинград, задействуют неформальные связи и знакомства для обхода ограничений паспортного режима. Социальный состав профнищих говорит именно о семейной традиции промысла, в котором участвовали представители как минимум трех поколений. Об этом же свидетельствует и сохранявшийся «масовский» язык якуталов.

Второй период борьбы с профессиональным нищенством в колхозах Кировского и Хвастовичского района охватывает время с конца 1952 по начало 1960-х гг. Вместо исключительного и безуспешного применения репрессий на первый план выступает комплекс мер по созданию альтернативной занятости и развития в якутальских сельсоветах объектов социально-культурной инфраструктуры. Он был изложен в секретном постановлении СМ РСФСР № 1689-98с от 31 декабря 1952 г. Яку-тальство вынудило власти создавать «особые условия» для населения занимавшихся им деревень в части доступности объектов социально-культурной инфраструктуры, организации досуга, обеспечивать экономику якутальских колхозов на льготных условиях машинами, удобрениями, кредитами, направлять в них на работу образованных районных руководителей. Состояние дел в якутальских колхозах регулярно рассматривалось в высших инстанциях партийной и государственной власти.

Не были оставлены и попытки добиться выселения наиболее «злостных» якуталов. Теперь от «точечного» применения репрессивных мер власть переходит к планомерному сбору сведений о профнищих, включавшему ведение специальной картотеки, создание сети явных и скрытых информаторов в яку-тальских деревнях. В 1955 г. центр санкционирует применение к якуталам указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г., однако, несмотря на значительный размах промысла, для того чтобы на скамье подсудимых оказалось несколько человек, потребовалось вмешательство Калужского обкома КПСС. Областное руководство вновь возвращается к идее издания разового указа о выселении за профессиональное нищенство. Не достиг цели и принятый с учетом ряда предложений калужского руководства указ Президиума ВС РСФСР от 4 мая 1961 г. Профнищенство по-прежнему не прекращалось, проявив невосприимчивость к качественному и количественному росту структур официального порядка и приспособляемость к изменениям репрессивной политики. Ширилась его география. На попытки привлечения за профнищенство к уголовной ответственности якуталы реагировали усилением самоорганизации для коллективного отпора государству.

Однако со временем властям удается преодолеть традиции якутальства. Одним из первых серьезных шагов на этом пути становится перевод колхозников в категорию совхозных рабочих, начинавшийся в районах с традицией якультальства в середине 1960-х гг. Существенно ограничивается возможность привлекать для промысла детей. Снятие паспортных ограничений, отток значительного числа молодежи в города приводят к постепенному размыванию традиции промысла.

Таким образом, благодаря профессиональному нищенству население якутальских деревни смогло, опираясь на дореволюционную традицию, не только преодолеть экономическую скудость, на которую его обрекали последствия войны и аграрный курс власти. Для занимавшихся якутальством крестьян оно являлось своеобразным образом жизни, символизировавшим крестьянскую сметку, определенную меру «независимости» от государства и стремление несмотря ни на что жить и работать на своей земле.

Список сокращений

ГАДНИКО — Государственный архив документов новейшей истории

Калужской области (Калуга) ГАКО — Государственный архив Калужской области (Калуга) ГАНИСО — Государственный архив новейшей истории Смоленской области (Смоленск)

ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва) ГУМ НКВД СССР — Главное управление милиции народного комиссариата внутренних дел СССР ИТЛ — исправительно-трудовые лагеря МГБ — Министерство государственной безопасности СССР МГК ВКП(б) — Московский городской комитет ВКП(б) МТС — машинно-тракторная станция НКВД — Народный комиссариат внутренних дел СССР ОблФО — Финансовый отдел областного Совета депутатов трудящихся ОГПУ — Объединенное государственное политическое управление

при СНК СССР ВС СССР — Верховный Совет СССР

РГАНИ — Российский государственный архив новейшей истории (Москва)

РГАСПИ — Российский государственный архив социально-политической истории (Москва) РГАЭ — Российский государственный архив экономики (Москва) РИК — Исполнительный комитет районного Совета депутатов трудящихся

РК ВКП(б) — Районный комитет Всесоюзной коммунистической

партии (большевиков) ТЦДНИ — Тверской центр документации новейшей истории (Тверь) УМВД — Областное управление Министерства внутренних дел СССР УМГБ — Областное управление Министерства государственной

безопас ности СССР УНКВД — Управление народного комиссариата внутренних дел СССР

УРКМ УНКВД СССР — Управление рабоче-крестьянской милиции Управления народного комиссариата внутренних дел СССР

Архивные материалы

ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 28. Обзор и материалы к обзору Песо-ченского района. 1930 г.

ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 1. Ед. хр. 148. Отчет, краткая характеристика политико-экономического состояния Песоченского района. 1936 г.

ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 5. Ед. хр. 7. Доклады секретаря РК ВКП(б) на пленумах и совещаниях. 1948 г.

ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 11. Ед. хр. 1. Протокол Кировской районной партконференции. 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 11. Ед. хр. 2. Протоколы пленумов Кировского РК ВКП(б). 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 34. Оп. 16. Ед. хр. 1. Протоколы пленумов Кировского РК КПСС. 1952-1954 гг.

ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 1. Ед. хр. 18а. Протоколы пленумов РК ВКП(б). 1931-1932 гг.

ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 1. Ед. хр. 61. Докладные записки уполномоченных РК ВКП(б) прокурора района о состоянии дел в колхозах. 1944 г.

ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 20. Ед. хр. 18. Отчеты Хвастовичского РК ВКП(б) в Калужский обком ВКП(б). 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 41. Оп. 21. Ед. хр. 1. Протоколы пленумов Хвастовичского РК КПСС. 1953 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 66. Протокол 1 Калужской областной партконференции. 1945 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 319. Протокол № 12 пленума Калужского обкома ВКП(б). 1947 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 438. Протокол II Калужской областной партконференции. 1948 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 470. Протоколы совещаний заведующих организационно-инструкторскими отделами райкомов ВКП(б). 1948 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 589. Справки, докладные записки отделов Калужского обкома ВКП(б) на имя секретарей обкома.

1949 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 591. Рассмотренные в обкоме ВКП(б) информационные материалы представителя Совета по делам колхозов при Правительстве СССР по Калужской области о мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах области. Выписка из протокола № 80 заседания президиума Совета по делам колхозов «О состоянии учета в колхозах Калужской области». 1949 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 719. Справки, докладные записки отделов Калужского обкома ВКП(б) на имя секретарей обкома.

1950 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 731. Письма, жалобы, заявления трудящихся и материалы их рассмотрения. 1950 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 997. Письма в ЦК ВКП(б) с просьбой разрешить выселение в отдаленные районы лиц, занимающихся профессиональным нищенством. 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1004. Справки, информации отделов на имя секретарей обкома ВКП(б) о работе сети партийного просвещения, состоянии агитационно-просветительной работы в области. 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1011. Справка бригады обкома ВКП(б) о результатах проверки фактов существования профессионального нищенства в колхозе «Рассвет» Хвастовичского района (материалы прилагаются). 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1017. Рассмотренные в обкоме ВКП(б) информационные сообщения представителя Совета по делам колхозов при Правительстве СССР по Калужской области. 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 8. Ед. хр. 1083. Справки Калужского обкома ВКП(б) о состоянии и мерах улучшения кинообслуживания сельского населения. 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 51.Тезисы выступления секретаря Калужского обкома КПСС на совещании в ЦК КПСС 27 февраля 1953 г. «О состоянии идеологической работы в области» (с приложением материалов). 1953 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 270. Справки отдела пропаганды и агитации Калужского обкома КПСС о состоянии агитационно-пропагандистской работы в Хвастовичском районе. 1954 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 468. Информации, просьбы, предложения Калужского обкома КПСС в ЦК КПСС по вопросам работы административных, торговых и финансовых органов и учреждений области. Письмо в ЦК КПСС о мерах борьбы с профессиональным нищенством в отдельных колхозах Кировского и Хвастовичского районов области. 1956 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 470. Справка особого сектора и фотоальбом о профессиональном нищенстве в Хвастовичском и Кировском районах области. 1956 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 683. Справка облфинотдела о разъяснении постановления СМ СССР о порядке продажи промтоваров при госзакупках мяса, молока, яиц, зерна. Просьба обл-потребсоюза о воздействии на органы милиции по усилению борьбы с ограблениями сельских магазинов. Материалы о рассмотрении уголовного дела профнищих Кировского района. 1957 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 905. Протоколы № 50-51, 1-6 заседаний бюро Калужского обкома КПСС. 12 января — 12 апреля 1960 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 906. Материалы к протоколам № 2, 6, 50 заседаний бюро Калужского обкома КПСС. 12 января — 12 апреля 1960 г.

ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 921. Информации в ЦК КПСС о увековечении памяти павших на фронтах Великой Отечественной войны советских воинов, о трудоустройстве воинов запаса, о работе с призывниками, выборов народных судов, мерах по усилению борьбы с преступностью, профнищенством, об улучшении работы ИТУ. 1960 г.

ГАДНИКО. Ф. 429. Оп. 1. Ед. хр. 6. Протоколы собраний Барсуков-ской территориальной первичной парторганизации ВКП(б) Кировского района Калужской области. 1949 г.

ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 2. Протоколы собраний первичной парторганизации Воткинского сельсовета Хвастовичского района Калужской области. 1947-1948 г.

ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 5. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза «Рассвет» Воткинского сельсовета Хвастовичского района Калужской области. 1951 г.

ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 6. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза «Рассвет» Воткинского сельсовета Хвастовичского района Калужской области. 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 7. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза «Рассвет» Воткинского сельсовета Хвастовичского района Калужской области. 1953 г.

ГАДНИКО. Ф. 2432. Оп. 1. Ед. хр. 8. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза «Рассвет» Воткинского сельсовета Хвастовичского района Калужской области. 1954 г.

ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 6. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза им. Кутузова Мало-Песоченского сельсовета Кировского района Калужской области. 1951 г.

ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 7. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза им. Кутузова Мало-Песоченского сельсовета Кировского района Калужской области. 1952 г.

ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 8. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза им. Кутузова Мало-Песоченского сельсовета Кировского района Калужской области. 1953 г.

ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 9. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза им. Кутузова Мало-Песоченского сельсовета Кировского района Калужской области. 1954 г.

ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 10. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза им. Кутузова Мало-Песоченско-го сельсовета Кировского района Калужской области. 1955 г.

ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 11. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза им. Кутузова Мало-Песоченско-го сельсовета Кировского района Калужской области. 1956 г.

ГАДНИКО. Ф. 2503. Оп. 1. Ед. хр. 18. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза «Победа» Мало-Песоченского сельсовета Кировского района Калужской области. 1960 г.

ГАДНИКО. Ф. 2509. Оп. 1. Ед. хр. 3. Протоколы собраний первичной парторганизации Барсуковского сельсовета Кировского района Калужской области. 1949 г.

ГАДНИКО. Ф. 2517. Оп. 1. Ед. хр. 10. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза им. Ворошилова Кировского района Калужской области. 1954 г.

ГАДНИКО. Ф. 2517. Оп. 1. Ед. хр. 13. Протоколы собраний первичной парторганизации колхоза «Красная поляна» Кировского района Калужской области. 1958 г.

ГАКО. Ф. Р-258. Оп. 1. Ед. хр. 4. Акт, доклад о ревизии и обследовании Калужской областной конторы государственного банка. 1945 г.

ГАКО. Ф. Р-258. Оп. 1. Ед. хр. 62. Доклады и отчеты о выполнении кассовых планов Калужской областной конторы государственного банка за 1953 г.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 67. Протоколы заседания I сессии Калужского областного Совета депутатов трудящихся (первого созыва). Июль-декабрь 1945 г.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 183. Протокол заседания V сессии Калужского областного Совета депутатов трудящихся (первого созыва). 25—26 июля 1946 г.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 575. Протокол заседания VI сессии Калужского областного Совета депутатов трудящихся (второго созыва). 7 апреля 1949 г.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 577. Протокол заседания VIII сессии Калужского областного Совета депутатов трудящихся (второго созыва). 21—22 сентября 1949 г.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 875. Протокол заседания III сессии Калужского областного Совета депутатов трудящихся (третьего созыва). 6—7 июля 1951 г.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 16. Ед. хр. 1042. Протокол заседания VIII сессии Калужского областного Совета депутатов трудящихся (третьего созыва). 12—13 декабря 1952 г.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 172. Переписка Калужского облисполкома по вопросам борьбы с профессиональным нищенством. 1951-1952 гг.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 202. Переписка Калужского облисполкома по вопросам борьбы с профессиональным нищенством.

1953 г.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Переписка Калужского облисполкома по вопросам беспризорности, безнадзорности и нищенства. 1954 г.

ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 232. Переписка Калужского облисполкома по вопросам беспризорности и нищенства. 1955 г.

ГАКО. Ф. Р-1626. Оп. 2. Ед. хр. 12. Донесения и отчеты прокуратуры Калужской области за 1947 г.

ГАКО. Ф. Р-1626. Оп. 2. Ед. хр. 17. Донесения и отчеты прокуратуры Калужской области за второе полугодие 1948 г. и за первое полугодие 1949 г.

ГАКО. Ф. Р-1626. Оп. 2. Ед. хр. 20. Доклады прокурорам СССР и РСФСР о работе прокуратуры Калужской области за второе полугодие 1949 г. и первое полугодие 1950 г.

ГАКО. Ф. Р-3032. Оп. 3. Ед. хр. 9. Переходящее дело Хвастовичского РИКа о выселении по указу Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. 1948-1955 гг.

ГАКО. Ф. Р-3261. Оп. 1. Ед. хр. 221. Конъюнктурные обзоры колхозной торговли Калужского областного торгового отдела. 1949 г.

ГАКО. Ф. Р-3261. Оп. 1. Ед. хр. 341. Конъюнктурные обзоры колхозной торговли Калужского областного торгового отдела. 1951—

1954 гг.

ГАКО. Ф. Р-3449. Оп. 1. Ед. хр. 1387. Решения Калужского облисполкома, приказы и доклады руководства Калужского областного финансового отдела на совещании и семинаре налоговых инспекторов о налоговой работе. 1949 г.

ГАКО. Ф. Р-3467. Оп. 1. Ед. хр. 50. Справки Управления культуры Калужского облисполкома о выполнении постановления СМ

РСФСР от 31 декабря 1952 г. об улучшении культурно-просветительской работы. 1954 г.

ГАКО. Ф. Р-3467. Оп. 1. Ед. хр. 104. Переписка Управления культуры Калужского облисполкома с обкомом КПСС, облисполкомом, районными отделами культуры о деятельности культурно-просветительных учреждений. 1957 г.

ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 4413. Сводный материал о возрастном и половом составе сельского населения Калужской области на 1 января 1947 г.

ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 4521. Единовременный отчет о возрастном и половом составе сельского населения Калужской области на 1 января 1952 г.

ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 4678. Сводный годовой отчет колхозов Калужской области за 1948 г.

ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 4697. Сводный годовой отчет колхозов Калужской области за 1951 г.

ГАКО. Ф. Р-3469. Оп. 1. Ед. хр. 6733. Сводный годовой отчет колхозов Калужской области за 1952 г.

ГАКО. Ф. Р-3500. Оп. 2. Ед. хр. 18. Обзоры по обобщению судебной практики Калужского областного суда по разным категориям дел за 1948 г.

ГАНИСО. Ф. 6. Оп. 1. Ед. хр. 1845. Переписка Смоленского обкома ВКП(б) со следственными органами об усилении борьбы с преступлениями по должности. 1945 г.

ГАРФ. Ф. А-259. Оп. 6. Ед. хр. 2618. Докладные записки, справки СМ РСФСР о ходе сельского и колхозного строительства в областях, подвергшихся немецкой оккупации. 1946 г.

ГАРФ. Ф. А-339. Оп. 1. Ед. хр. 8606. Акты проверки Министерством госконтроля РСФСР выполнения постановления СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. Кировским РИКом Калужской области. 1954 г.

ГАРФ. Ф. А-339. Оп. 1. Ед. хр. 8607. Акты проверки Министерством госконтроля РСФСР выполнения постановления СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. Хвастовичским РИКом Калужской области. 1954 г.

ГАРФ. Ф. А-339. Оп. 1. Ед. хр. 8608. Акты проверки Министерством госконтроля РСФСР выполнения постановления СМ РСФСР от 31 декабря 1952 г. Жиздринским прорабским участком № 4 о строительстве дома инвалидов в Жиздре Калужской области. 1954 г.

ГАРФ. Ф. 7523. Оп. 45. Ед. хр. 202. Протокол и стенограммы заседаний подкомиссии Комиссий законодательных предположений Совета Союза и Совета национальностей Верховного Совета СССР по составлению заключения на проект закона «Об усилении борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами». 1957-1958 гг.

РГАНИ. Ф. 5. Оп. 15. Ед. хр. 483. Записки отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК КПСС, сектора облас-

тей Центра о пленумах Брянского, Калининского, Костромского, Ярославского обкомов КПСС, о положении дел в Смоленской области. 1954 г.

РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Ед. хр. 78. Записки, справки и письма Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР, Генеральной прокуратуры СССР о борьбе с нищенством и попрошайничеством. 1954—1956 гг.

РГАНИ. Ф. 5. Оп. 34. Ед. хр. 8. Проект постановления Бюро ЦК КПСС по РСФСР об улучшении культурно-просветительной работы в деревне, о профессиональном нищенстве в ряде колхозов Калужской области. 1956—1957 гг.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 119. Ед. хр. 1292. Материалы к протоколам Оргбюро и Секретариата ЦК ВКП(б). 1952 г.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Ед. хр. 203. Справки Управления по проверке партийных органов ЦК ВКП(б) о недостатках в работе Калужского, Тульского обкомов ВКП(б). 1947—1948 гг.

РГАСПИ. Ф. 556. Оп. 14. Ед. хр. 138. Постановления, информации отдела партийных органов ЦК КПСС по РСФСР об улучшении массово-политической работы среди населения. 1959—1960 гг.

РГАЭ. Ф. 9476. Оп. 1. Ед. хр. 797. Докладные записки представителей Совета по делам колхозов о ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели по Калужской, Великолукской, Владимирской, Московской, Смоленской, Рязанской, Ярославской, Костромской, Тульской, Калининской областям. 1948 г.

ТЦДНИ. Ф. 147. Оп. 4. Ед. хр. 66. Докладные записки, справки, письма УМВД, УМГБ в Калининский ОК ВКП(б) о состоянии преступности. 1946 г.

Библиография

Алфавитный список населенных мест Жиздринского уезда Калужской губернии по сведениям 1859 года / Центральный стат. комитет МВД; обработан Н. Штиглицем. СПб., 1863 <http:// kompas-kaluga.ru/historyitem/3557/>.

Андросов А.А. Трагедия народов: коллаборационизм и этнические депортации в исторической литературе // Историография сталинизма / Под ред. Н.А. Симония. М.: РОССПЭН, 2007. С. 262— 273.

Бауэр А.А. Использование документов Кировского муниципального архива в подготовке краеведческих исследований и справочников // Сайт Кировского историко-краеведческого музея. 2012, 27 фев. <http://kirmuseum.ucoz.ru/publ/3-1-0-330>.

Безнин М.А. Крестьянский двор в Российском Нечерноземье. 1950— 1965 гг. М.; Вологда: Изд-во ВГПИ, 1991.

Безнин М.А. Крестьянский двор Российского Нечерноземья в 1950— 1965 гг. // Отечественная история. 1992. № 3. С. 16—29.

Безнин М.А., Димони Т.М. Крестьянство и власть в России в конце 1930-х — 1950-е годы // Менталитет и аграрное развитие Рос-

сии (Х1Х—ХХ вв.): М-лы междунар. конф. Москва, 14—15 июня 1994 г. М.: РОССПЭН, 1996. С. 155-166.

Безнин М.А., Димони Т.М. Повинности российских колхозников в 1930-1960-е гг. // Отечественная история. 2002. № 2. С. 96111.

Бородкин Л.И., Эртц С. Структура и стимулирование принудительного труда в ГУЛАГе: Норильлаг, конец 1930-х — начало 1950-х гг. // Экономическая история: Ежегодник. 2003. М.: РОССПЭН, 2004. С. 177-233.

[Бугай 1992] Иосиф Сталин — Лаврентию Берии: «Их надо депортировать...»: Документы, факты, комментарии / Вступ. ст., сост., послесл. Н. Бугай. М.: Дружба народов, 1992.

Бугай Н.Ф. Л. Берия — И. Сталину: «Согласно Вашему указанию.». М.: АИРО-ХХ, 1995.

Бурдс Д. Борьба с бандитизмом в СССР в 1944-1953 гг. // Социальная история: Ежегодник. 2000. М.: РОССПЭН, 2000. С. 169-190.

Вербицкая О.М. Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву. Середина 40-х — начало 60-х годов / Отв. ред. И.Е. Зеленин. М.: Наука, 1992.

ГУЛАГ: экономика принудительного труда / Под ред. Л.И. Бородкина, П. Грегори, О.В. Хлевнюка. М.: РОССПЭН, 2005.

Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР, 1930-1960. М.: Наука, 2005.

ЗимаВ.Ф. «Второе раскулачивание» (Аграрная политика конца 40-х — начала 50-х гг.) // Отечественная история. 1994. № 3. С. 109125.

Зима В.Ф. Голод в СССР 1946-1947 годов: происхождение и последствия / Отв. ред. В.П. Дмитренко. М.: ИРИ РАН, 1996.

Зубкова Е.Ю. На «краю» советского общества. Маргинальные группы населения и государственная политика. 1940-1960-е годы // Российская история. 2009. № 5. С. 101-118.

Зубкова Е.Ю., Жукова Т.Ю. «Антиобщественные элементы» и государственная политика 1945 — середины 1960-х гг. // На «краю» советского общества. Социальные маргиналы как объект государственной политики. 1945-1960-е гг. / Авт.-сост. Е.Ю. Зубкова, Т.Ю. Жукова. М.: РОССПЭН, 2010. С. 5-54.

Иванова Г.М. На пороге «государства всеобщего благосостояния». Социальная политика в СССР (середина 1950-х — начало 1970-х годов). М.: ИРИ РАН, 2011.

Извлечения из протоколов заседаний Кировского райисполкома за 1942-1945 гг. // Ратное поле: Военно-исторический вестник Кировского историко-краеведческого музея / Сост. и отв. ред. А.А. Бауэр. Калуга: Полиграф-Информ, 2012. № 2. С. 185235.

История колхозного права: Сб. законодательных мат-лов СССР и РСФСР. 1917-1958 гг.: В 2 т. М.: Госюриздат, 1958-1959.

История сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов: Собр. док.: В 7 т. М.: РОССПЭН, 2004.

Калужская область за 50 лет: Стат. сб. Калуга: Статуправление Калужской области, 1967.

Карпов В. Милости просим // Труд-7 [Газ., Москва]. 2002, 17 окт.

Клуб помогает колхозному производству. Калуга: Калужское кн. изд-во, 1960.

Козлов В.А. Неизвестный СССР: противостояние народа и власти 1953-1985 гг. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2006.

Краткий перечень вопросов, рассмотренный на заседаниях Кировского райисполкома в 1942-1945 гг. // Ратное поле: Военно-исторический вестник Кировского историко-краеведческого музея / Сост. и отв. ред. А.А. Бауэр. Калуга: Полиграф-Ин-форм, 2012. № 2. C. 163-185.

Кринко Е.Ф., Хлынина Т.П., Юрчук И.В. На грани выживания: детские дома Кубани в 1941-1945 годы // Советская социальная политика: сцены и действующие лица, 1940-1985 / Под ред. Е. Яр-ской-Смирновой, П. Романова. М.: ООО «Вариант»; ЦСПГИ, 2008. С. 35-59.

Лебина Н.Б., Чистиков А.Н. Обыватель и реформы. Картины повседневной жизни горожан в годы нэпа и хрущевского десятилетия. СПб.: Дм. Буланин, 2003.

Левенстим А.А. Профессиональное нищенство, его причины и формы: Бытовые очерки. СПб.: ИД М.М. Стасюлевича, 1900.

Лиходей О.А. Профессиональное нищенство и бродяжничество как социальный феномен российского общества. СПб.: Изд-во СПГУВК, 2004.

Молодой специалист Зинаида Курдова. Калуга: Калужское кн. изд-во, 1960.

На «краю» советского общества. Социальные маргиналы как объект государственной политики. 1945-1960-е гг. / Авт.-сост. Е.Ю. Зубкова, Т.Ю. Жукова. М.: РОССПЭН, 2010.

Небольсин Д. Якуталы // Знамя труда [Газ., г. Киров]. 1997, 24 июля.

Новолокин Р. Большие Желтоухи — родина попрошаек // Экспресс-газета online [Москва]. 2002, 4 нояб. № 43 (405) <http://www. eg.ru/daily/melochi/3504/>.

Осокина Е.А. О социальном иммунитете, или Критический взгляд на концепцию пассивного (повседневного) сопротивления // История сталинизма: итоги и проблемы изучения: М-лы меж-дунар. науч. конф. Москва, 5-7 декабря 2008 г. М.: РОССПЭН, 2011. С. 387-406.

Островский В.Б. Колхозное крестьянство СССР. Политика партии в деревне и ее результаты. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1967.

Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. М.: Изд-во РАГС, 1998.

Полян П.М. Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР. М.: ОГИ; Мемориал, 2001.

Полян П.М. Жертвы двух диктатур. Жизнь, труд, унижения и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине. М.: РОССПЭН, 2002.

Поможите, люди добрые! // Ыу^оигла1 пользователя шШкп8а (Калуга) «Записки раздолбабушки». Запись 29 ноября 2011 г. <М1р:// mi1iktrisa.1ivejourna1.com/4736.htm1>.

Попов В.П. Крестьянство и государство (1945—1953): Сб. док. Париж: УМСА-РКБ88, 1992.

Попов В.П. Неизвестная инициатива Хрущева // Отечественные архивы. 1993. № 2. С. 31-38.

Попов В.П. Крестьянские налоги в 40-е годы // Социологические исследования. 1997. № 2. С. 95-107.

Попов В.П. Экономическая политика советского государства. 1946— 1953 гг. Тамбов: Изд-во ТГТУ, 2000.

Приёмышева М.Н. Тайные и условные языки в России XIX в. СПб.: Нестор-История, 2009. Ч. 1—2.

Пушкарь Д., Чарый С. Профессия — нищий // Знамя труда. 2002. 29 июня.

Пыжиков А.В. Хрущевские эксперименты в правоохранительной сфере (конец 1950-х — начало 1960-х гг.) // Вопросы истории. 2006. № 4. С. 103—110.

[СД 2000; 2005] Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918— 1939: Документы и материалы. в 4-х т. / Под ред. А. Берелови-ча, В. Данилова. М.: РОССПЭН, 2000. Т. 2: 1923—1929 гг.; М.: РОССПЭН, 2005. Т. 3: 1930—1934 гг. Кн. 2: 1932—1934 гг.

[СЖ 2003] Советская жизнь. 1945—1953: [Сб. док.] / Сост. Е.Ю. Зубко-ва, Л.П. Кошелева, Г.А. Кузнецова, А.И. Минюк, Л.А. Роговая. М.: РОССПЭН, 2003.

«Советское наследство»: отражение прошлого в социальных и экономических практиках современной России / Под ред. Л.И. Бо-родкина, Х. Кесслера, А.К. Соколова. М.: РОССПЭН, 2010.

40 лет образования Калужской области: Юбилейный стат. сб. Для служебного пользования. Калуга: отдел оперативной полиграфии ВЦ Статуправления Калуги, 1984.

[ТСД 2006] Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание: Док. и мат-лы, 1927—1939: В 5 т. / Под ред. В. Данилова. М.: РОССПЭН, 2006. Т. 5: 1937—1939. Кн. 2: 1938—1939 гг.

Ульянова Т.Н. Изучение социальных аномалий, благотворительности и общественного призрения в России // Исторические исследования в России: тенденции последних лет: [Сб. ст.] / Под ред. Г.А. Бордюгова. М.: АИРО-ХХ, 1996. С. 405—426.

Фицпатрик Ш. «Паразиты общества»: как бродяги, молодые бездельники и частные предприниматели мешали коммунизму в СССР // Советская социальная политика: сцены и действующие лица, 1940—1985 / Под ред. Е. Ярской-Смирновой, П. Романова. М.: ООО «Вариант»; ЦСПГИ, 2008. С. 219—254.

Чуева Е.В. «Мир после войны»: жалобы как инструмент регулирования отношений между государством и инвалидами Великой

Отечественной войны // Советская социальная политика: сцены и действующие лица, 1940—1985 / Под ред. Е. Ярской-Смирновой, П. Романова. М.: ООО «Вариант»; ЦСПГИ, 2008. С. 96-120.

Энгельгардт А.Н. Из деревни: 11 писем (1872-1882). СПб.: Изд-во А.С. Суворина, 1882.

Ил. 1. Задержанный московской милицией нищий из Хвастовичского района Калужской области. Фото спецприемника Управления милиции г. Москвы. 1954 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 65ж]

Ил. 2. Задержанный московской милицией нищий из Боровского района Калужской области. Фото спецприемника Управления милиции г. Москвы. 1954 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 65в]

Ил. 3. Задержанный московской милицией нищий из Жиздринского района Калужской области. Фото спецприемника Управления милиции г. Москвы. 1954 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 65г]

Ил. 4. Задержанный московской милицией нищий из Тарусского района Калужской области. Фото спецприемника Управления милиции г. Москвы. 1954 г. [ГАКО. Ф. Р-883. Оп. 19. Ед. хр. 218. Л. 65е]

Ил. 5. Задержанные милицией якуталы. Фото милицейской съемки из альбома о профессиональном нищенстве в Хвастовичском и Кировском районах Калужской области. 1956 г. [ГАДНИКО. Ф. 55. Оп. 9. Ед. хр. 470. Л. 1]