CC BY
23
нигилизму как народа в целом, так и самого законодателя.
Поэтому пришло время не только для включения юридической техники в качестве самостоятельного раздела или главы в учебную дисциплину «Теория государства и права», но и для обязательного ведения автономного учебного предмета или специального учебного курса «Юридическая техника» в образовательных организациях высшего образования.
Некоторые успехи в указанной области уже достигнуты, о чем свидетельствует появление в последнее время достаточно большого числа учебных, научно-практических пособий по данной теме.
Литература
1. Иеринг Р. Юридическая техника. СПб., 1905 / цит. по: Тихонова С. С. Юридическая техника в уголовном праве: курс лекций. Н. Новгород, 2008.
2. Законодательная техника в Англии // Журнал Министерства юстиции. 1906. № 9-10.
3. Жени Ф. Законодательная техника в современных гражданско-правовых кодификациях // Журнал Министерства юстиции. 1906. № 9-10.
4. Пахман С. В. О современном движении в науке права // Вестник гражданского права. 2008. № 3.
5. Ушаков А. А. Законодательная техника //
Ученые записки Пермского государственного университета. Пермь, 1970. Вып. 2.
6. Пиголкин А. С. Законотворчество в Российской Федерации. М., 2000.
7. Императрица Екатерина II. О величии России. М., 2003.
8. Сперанский М. М. Руководство к познанию законов. СПб., 2002.
9. Ушаков А. А. О понятии юридической техники и ее основных проблемах // Ученые записки Пермского государственного университета. Пермь, 1961. Ч. 4, вып. 5.
10. Панько К. К. Теоретическая концепция юридической техники и ее роль в уголовном правотворчестве (сравнительно-правовой аспект) // Международное уголовное право и международная юстиция. 2008. № 2.
11. A New English Dictionary. Oxford, 1914. V. 5.
12. Муромцев Г. И. Юридическая техника: некоторые аспекты содержания понятия // Проблемы юридической техники: сборник статей / под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 1999.
13. Денисов Г. И. Юридическая техника: теория и практика // Журнал российского права. 2005. № 8.
14. Алексеев С. С. Проблемы теории права: курс лекций: в 2 т. Свердловск, 1973.
15. Нормотворческая юридическая техника / под ред. Н. А. Власенко. М., 2011.
16. Магомедов С. К. Технико-правовые аспекты законотворчества // Адвокат. 2002. № 7.
В. И. Стрельченко, В. Я. Рабош
ТРАДИЦИЯ КАК ФОРМА ОРГАНИЗАЦИИ ИННОВАЦИОННЫХ СТРАТЕГИЙ НАУЧНОГО ПОИСКА
В статье исследуется научная традиция в контексте анализа факторов социокультурной детерминации, приобретающая вид формы организации инновационной познавательной активности, реализующаяся на путях создания и новых теорий, и новых дисциплин.
Ключевые слова: научная традиция, научная рациональность, научная революция, основания науки, детерминация научного познания.
Традиции в науке представляют собой специфический социокультурный механизм накопления, хранения и трансляции исследовательского опыта средствами коммуникативных практик сообщества ученых. Научная традиция -это совокупность норм и предписаний исследовательской деятельности, общепринятых образцов эпистемологического поведения, а так-
же мировоззренческие установки, аксиологические предпочтения, художественно-эстетические, идеологические и социально-политические интенции, технико-технологические ориентации и т. д. Таким образом, научная традиция не столько эпистемологический, сколько культурно-исторический феномен, служащий выражением всего многообразия связей и за-
висимостей как духовной, так и материальной сфер жизни общества.
Понятие традиции заимствовано современной философией науки из дисциплин обществоведческого и антропологического цикла, основывающихся на принципах исторического подхода (социология, социальная антропология, культурология и др.). Благодаря лидерам постпозитивизма (Т. Кун, И. Лакатос и др.) в философии науки уже с конца 50 - начала 60-х гг. прошлого века широко используется в основном тривиальный смысл социально-исторического термина «традиция», что побуждает рассматривать современное знание, во-первых, как построенное из конструктивного материала его исторического прошлого, во-вторых, как исторически конкретный, особый этап эволюции научного поиска и, в-третьих, как обусловленное и порождаемое не только когнитивными (разум, рассудок и др.), но и внерациональ-ными формами жизненно-практической активности личности и общества (интересы, потребности, свойства структур ментальности, социальной организации деятельности и т. п.).
Революционизирующее значение этих идей трудно переоценить. Достаточно указать, что апелляция постпозитивизма к опыту традиции противоречит важнейшему элементу стратегии научной рациональности - установке на антитрадиционализм и инновационную творческую активность. Признание реальности научных традиций потребовало также и рационального переосмысления принципа объективности научных знаний, необходимости их истолкования с учетом зависимости как от внутренней логики самого процесса познания, так и от особенностей соответствующего культурно-исторического контекста [1, с. 3655; 2, с. 156-168]. Этим объясняется сосредоточение внимания на выявлении и изучении устойчивых, инвариантных структур научного знания, допускающих возможность рассматривать его одновременно как дифференцированное в пространственно-временном отношении (в зависимости от исторических этапов и типов культур: Античность, Средневековье и т. д.) и вместе с тем в высшей степени целостное образование, интегрированное не только логико-структурными, но и ис-торико-генетическими связями.
Начиная с 60-х гг. ХХ в. в результате попыток преодоления альтернатив интернализма и экстернализма, логицистского (неопозитивизм) и социокультурного (неокантианство) подходов в опыте построения адекватной модели научного знания выдвигается и обосновывается ряд концепций научной традиции. У одних авторов она именуется термином «традиция» (С. Тулмин, Л. Лаудан, П. Фейерабенд), у других - обозначает-
ся понятиями «школа», «парадигма» (Т. Кун), «исследовательская программа» (И. Лакатос), «неявное знание» (М. Полани), «тема» (Дж. Холтон) и т. д. Использование понятия «традиция» знаменует собой существенную смену акцентов в подходе к историко-генетическому моделированию процесса научного познания.
Логицизм оттесняется более реалистичными образами науки, учитывающими особенности ее социокультурных размеренностей. В частности, содержание теории как элементарной единицы пространственно-временной динамики научного знания уже не рассматривается как исчерпывающееся только логико-математическим аппаратом, набором идеальных объектов, «базисных предложений», или предложений наблюдения. В поле анализа теории включаются вопросы научной картины мира, норм и идеалов, философ-ско-мировоззренческих и социокультурных оснований научного знания. Иначе говоря, в контексте научной традиции теория утрачивает вид абсолютно независимой от человеческих интересов (экономических, политических, идеологических и т. д.) чисто рациональной, логико-математической конструкции. Она приобретает статус социально-исторического явления, хотя и обладающего относительной автономией, но вместе с тем детерминированного многообразием связей пространства продуктов духовной и материальной культуры [3].
При этом имеются все основания признать реальность существования многообразия научных традиций. В настоящее время их принято типологизировать по самым различным критериям. За более чем 50 лет после публикации работы Т. Куна «Структура научных революций», которая открыла перспективу изучения «научной традиции», накоплены обширные материалы, свидетельствующие об универсальности, многообразии и принципиальной важности этого механизма организации и развития научного познания. Научные традиции различают и типологи-зируют в зависимости от особенностей их структуры, целевых ориентаций, приуроченности к предметной области, сферы применимости (общенаучные, дисциплинарные) и т. д.
Различаются абстрактные и исторические, аналитические и синтетические, эволюционистские и креационистские и другие традиции. Общим для них является отнюдь не свойство приуроченности к тому или иному классу объектов (физика, социология и пр.). Сущность научной традиции заключается в способности обеспечения преемственности, сохранения системы средств логико-методологической, концептуальной и терминологической аналитики в условиях перехода
на более высокий по сравнению с предшествующим уровень знаний.
Традиция, аккумулирующая достижения исторического опыта познания и основывающаяся на нем, лишь на первый, весьма поверхностный, взгляд может расцениваться в качестве препятствия инновационным устремлениям науки. Т. Куну удалось показать, что традиция выполняет роль фактора, конституирующего возможность, характер и направленность познавательной инновационной активности научного сообщества. Научная традиция, или (в терминологии Т. Куна) «парадигма», как своего рода порождающая структура представляет собой обобщенное выражение исторического опыта и задает образцы научности рассуждения (правила объяснения, обоснования, доказательства, техники аргументации и т. д.). Парадигма функционирует как «дисциплинарная матрица», содержит комплекс образцовых схем, или подтвержденных историческим опытом предписаний, решения исследовательских задач в виде законов фундаментальных теорий, определений важнейших понятий (в форме символических обобщений), «метафизических допущений» (онтологических, теоретико-познавательных), аксиологических установок, определяющих этос когнитивного и социального поведения отдельных ученых и научного сообщества в целом [4].
Парадигма как живая научная традиция является основой демаркации разрешимых и неразрешимых в ее границах задач. Поскольку неразрешимые задачи рассматриваются как не имеющие смысла, развитие «нормальной» науки и «нормальная» работа ученых оказываются возможными лишь в пределах условий (онтологических, логических и т. д.), заданных парадигмой, или «дисциплинарной матрицей». Под влиянием роста неразрешимых задач, возникновения и укрепления позиций конкурирующих парадигм осуществляется замена господствующей парадигмы. Этот процесс имеет, согласно Т. Куну, характер «научной революции», протекание которой определяется факторами не столько логико-дискурсивного или опытно-экспериментального, сколько психологического и социального порядка. То есть «научная революция» представляет собой итог конкуренции научных сообществ, а не чисто теоретической борьбы различного рода гипотез и идей в сфере «чистой мысли».
По мнению В. Гейзенберга, одного из отцов-основателей современной физики, «.. .наши современные проблемы, наши методы, наши научные понятия, по меньшей мере, отчасти вытекают из научной традиции, сопровождающей или направляющей науку в ее многовековой истории. Более того, как утверждал исходя из собственного ис-
следовательского опыта и обобщения историко-научных данных В. Гейзенберг: «Бросая ретроспективный взгляд на историю, мы видим, что наша свобода в выборе проблем, похоже, очень невелика. Мы привязаны к движению нашей истории, наша жизнь есть частица этого движения, а наша свобода выбора ограничена, по-видимому, волей решать, хотим мы, или не хотим участвовать в развитии, которое совершается в нашей современности независимо от того, вносим ли мы в него какой-то свой вклад, или нет» [5, с. 226-227].
Развитая Т. Куном, постпозитивистской философией науки и авторитетными учеными ХХ -начала XXI столетий аргументация в пользу реальности и принципиально важной познавательной роли научных традиций подводит к необходимости признать следующее:
1. Научные традиции образуют естественную основу прогресса познания, не только не препятствуют, но способствуют формированию нового знания.
2. Соответствие вновь возникшего в рамках «нормальной науки» знания ранее сложившимся интеллектуальным традициям не исключает его новизны, теоретической и практической значимости.
3. Парадигмальные установки (т. е. традиции) научного поиска чреваты возможностями обнаружения новых, противоречащих им фактов, выдвижения нестандартных гипотез, требующих кардинального переосмысления и даже отказа от некоторых общепринятых норм и правил научности рассуждения (традиций).
Данные утверждения нередко расцениваются как парадоксальные в силу кажущейся несовместимости, во-первых, убеждений о незыблемости основоположений научной традиции с признанием возможности ее радикальных преобразований под влиянием новых фактов и, во-вторых, идеи инновационной непроницаемости научной традиции с доказательством ее открытости новому знанию. Однако истолкование научной традиции не только как эпистемологического (т. е. как феномена логико-структурной организации и внутренней интерналистской истории науки вне ее соотнесенности с потребностями, интересами и целями человеческого существования), но прежде всего как социокультурного явления, выражения не исключительно интеллектуальных, но и жизненно-практических интересов позволяет рассмотреть ее в контексте многообразия отнюдь не парадоксальных, а вполне позитивных связей с наиболее репрезентативными формами инновационной познавательной активности.
Дело в том, что научные традиции далеко не исчерпываются набором общепринятых правил
логико-дискурсивного конструирования и опытно-экспериментального моделирования объектов природы или социальной реальности. Наряду с тем, что научные традиции отличаются многообразием, характеризуются высокой степенью сложности и противоречивости, они дифференцированы в отношении содержания, функций и способа существования в научном познании. Так, в числе традиций «дисциплинарной матрицы» Т. Куна фигурируют «с одной стороны, "символические обобщения" и концептуальные модели», а с другой -«ценности и образцы решения конкретных задач». В конце 50-х гг. прошлого века М. Полани удалось показать, что ценностные компоненты научной традиции принадлежат к разряду так называемого «неявного», или «личностного», знания [6]. В отличие от «символических обобщений» и «концептуальных моделей», представленных в культуре в виде текстов статей, монографий, учебников и т. д., «неявное», или практическое, знание непосредственно передается от учителя к ученику в виде умений, навыков, способов действия в конкретных ситуациях. Иначе говоря, неявное знание неверба-лизовано, не имеет ничего общего со словесными предписаниями и текстуальными фиксациями. Оно является достоянием индивидуального, личностного опыта, его «кристаллизаций» в форме подтвержденных практикой «образцов» решения исследовательских задач. Например, в тексте книги Ч. Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» представлены доказательства эволюции видов, которые могут рассматриваться как образцовые для построения эволюционных истолкований вообще. То есть дарвиновские схемы доказательства, обоснования, приемы развития аргументации могут использоваться и действительно используются в качестве образцовых схем эволюционных объяснений не только происхождения видов, но и становления человека, возникновения органической жизни, экологических перспектив технического прогресса и т. д. И в этом случае нас интересует не работа Дарвина сама по себе, а предложенный в ней «образец» построения эволюционных теорий вообще [7; 8; 9].
Наряду с различением научных традиций по признаку «вербализованности и невербализован-ности» выделяются традиции, связанные с формой представления результатов исследования. Так, не трудно заметить, что существуют вполне определенные, общепринятые стандарты оформления материала диссертаций, статей, монографий, сборников научных трудов, учебников и т. д. Все известные жанры артикуляции продуктов научно-исследовательского труда на протяжении длительного времени оказываются подчиненными строго определенным схемам и принципам
организации материала. Наглядным подтверждением этого может служить десятилетиями сохраняющийся «канон» структурного оформления рефератов кандидатских и докторских диссертаций. Каждый из них строится в соответствии со схемой: актуальность темы исследования, степень ее разработанности, характеристика объекта и предмета, цели и задачи, методы, научная новизна, положения, выносимые на защиту, теоретическая и практическая ценность и т. д.
Со времен Г. Галилея, Ф. Бэкона, Р. Декарта и И. Ньютона существуют и сейчас признающиеся образцовыми схемы фиксации результатов научных исследований в виде гипотетико-дедуктивных (математизированных) и эмпирико-индуктивных теорий. На основе выработанных вековым научно-педагогическим опытом стандартов, или образцовых схем, представления естественнонаучных или социогуманитарных знаний в образовательном процессе формируются тексты учебников, учебных пособий, лекций и т. д. Таким образом, сфера действия научной традиции охватывает не только исследовательский процесс, но и формы представления, словесно-терминологической фиксации и систематизации его результатов. Значит можно вести речь о реальности научных традиций не только в виде образцовых схем опытно-экспериментального или логико-математического моделирования, но и в форме образцов представления продуктов научной деятельности.
Между традициями различного типа наличествуют достаточно органичные взаимосвязи. Новые теории, как известно, строятся на основе ранее созданных, которые выполняют по отношению к ним роль своего рода исходных проектов [10]. В сущности, любое знание независимо от дисциплинарной, или отраслевой, принадлежности выполняет в процессах научного познания двоякую функцию. Во-первых, как фиксация определенного способа практического, или познавательного, поведения (производственные операции, методы наблюдения, описания и т. д.) знание выступает как вербализованная традиция. Во-вторых, как неартикулированное, неявное, или «личностное» знание оно задает образцы предполагаемого продукта научного поиска.
Основу неявных традиций могут составлять образцы как производимых действий, так и продуктов некоторых действий. Наглядным примером существенных различий между такого рода традициями служат особенности механизмов их действия. Одно дело, когда учитель демонстрирует ученику саму технологию производства, скажем, орудия труда, и совсем другое - когда оно предъявляется в уже готовом виде. Не трудно убедиться, что второй случай, в отличие от
первого, предполагает решение несопоставимо сложной, едва ли не неразрешимой задачи реконструкции технологий производства «образца -продукта». Аналогичные проблемы возникают и в научном познании при попытках реконструкции способов действия, посредством которых осуществляются операции доказательства, абстрагирования, классификации, аксиоматизации, обобщения, формализации и т. д.
Все эти методы служат выражением традиций в форме «образцов - продуктов» и выполняют роль идеалов как целей научного поиска, а также принципов его организации, задают форму систематизации знаний. Действительно, «Начала» Евклида, или любая из современных формализованных теорий, хотя и являются образцами построения аксиоматических и формализованных систем, но не содержат указаний на характер и последовательность операций их создания. И дело здесь в том, что далеко не все продукты познавательной деятельности могут быть выражены в терминах соответствующих когнитивных технологий. В частности, можно продемонстрировать те или иные аксиоматические и формализованные теории, общие или абстрактные высказывания как образцы продуктов интеллектуального труда. Однако вряд ли разрешима проблема реконструкции «образцов - операций», соответствующих способов действия и процедур производства самих «образцов - продуктов». Свойственные современной науке искусственные языки описания подобно естественному языку существуют как некие данности, но это не означает, что столь же реальной является перспектива воссоздания технологий их формирования.
Отсюда становится ясным, что одна группа традиций определяет способы производства нового знания, а другая - задает форму его организации. К первой группе принадлежат традиции в виде образцов решения исследовательских задач, общепринятые схемы «научности рассуждения»: объяснения, описания, аргументации, эмпирической интерпретации и т. д. Кроме того, к традициям формирования нового знания относятся и методы (а также методики) построения теории, проведения эксперимента и др.
Ко второй группе принадлежат традиции, выполняющие роль принципов организации научного знания как целостной системы, а также подтвержденные историческим опытом, наиболее адекватные целям познания и практики типы логико-структурной оформленности результатов научного поиска в виде учебников, различного рода классификации (наук), «картин мира» и др.
Само собой разумеется, что и комплексы традиций, и каждая отдельно взятая из них харак-
теризуются приуроченностью к той или иной области знания, т. е. имеют вполне определенную сферу действия. С этой точки зрения правомерно выделяются общенаучные отраслевые или внутри- и междисциплинарные традиции.
Традиция охватывает области не только производства, но и организации знания. Как консервативная компонента исторической динамики научного знания традиция составляет непосредственную оппозицию его инновационному росту. Тем не менее, как мы в этом убедились, научные традиции не только не препятствуют, но и выступают важнейшим катализатором развития инновационной познавательной активности, реализуются на путях создания новых теорий и новых дисциплин. Кроме того, производство научного знания достигается посредством выдвижения оригинальных проблем, построения нетривиальных классификаций, периодизаций и т. д. Другими словами, формирование нового знания осуществляется либо в границах научного поиска, целиком и полностью заданных традицией, либо за счет ее изменения путем качественного преобразования важнейших компонентов.
Так, согласно Т. Куну, новое знание может быть результатом сознательного целенаправленного поиска в рамках парадигмы или же возникает как случайный, непрогнозируемый, побочный результат решения нейтральной по отношению к нему задачи. В этом, втором, случае новое знание формируется посредством изменения самой парадигмы, или традиции. Суть различий между двумя типами возникновения нового знания наглядно обнаруживается при их истолковании в терминах «незнание» и «неведение».
Смысл термина «незнание» и его познавательное значение в процессах производства нового знания были прояснены еще Сократом. По его мнению, незнание есть знание об отсутствии некоторого вполне определенного знания, и с этой точки зрения должно быть понято не как «голое отрицание» (В. И. Ленин), а позитивно. При ближайшем рассмотрении «знание о незнании» в виде множества выдвигаемых познанием проблем, вопросов и задач определяет его возможности и границы как выражение культурно-цивилизационных достижений эпохи [2]. Например, вполне естественным результатом развития античной атомистической концепции «фюсиса» (Левкип, Демокрит, Эпикур) явилось выдвижение вопросов свойств атомов (неделимость, непроницаемость и др.), особенностей их движения в процессах познания, зависимости человеческой судьбы от законов движения атомов и т. д. При этом создание эволюционной теории Ч. Дарвином (1859 г.) уже само по себе предпола-
гало острую постановку проблемы происхождения человека, а также эволюционного истолкования обширного круга вопросов, охватывающих знания от квантово-механического и молекулярного до биологического и социального уровней организации материи. Идеи эволюции в природе и культуре послужили исходным пунктом выдвижения вопросов о социально-классовой структуре, основных этапах и тенденциях исторического развития общества. Исследования в данном направлении открыли перспективу теоретической разработки, а затем и практической реализации концепции социальной революции [11, с. 4-6].
Вместе с тем традиции социально-философского номинализма, которые в противоположность коммунитаризму марксизма строятся на признании безусловного приоритета личности перед обществом, побуждают формулировать и решать все без исключения вопросы культурно-цивилизационной истории в контексте анализа мотивов поведения отдельных человеческих индивидов [12]. Действительно, если отрицается реальность таких надиндивидуальных структур, как «нация», «общественный класс», «этнокультурное объединение», «этноконфессиональная группа» и др., а статусом подлинности существования наделяются отдельно взятые человеческие индивиды, то вытекающие отсюда практики ориентируются целями решения социальных проблем путем законодательного регулирования, публичного одобрения или порицания поведения этих индивидов. Традиции социального номинализма в редакции современного неолиберализма побуждают страны военно-политического блока НАТО решать вопросы «прав человека», «демократии» и «толерантности» посредством поиска и физического уничтожения лидеров «тоталитарных режимов» как персонификаций вселенского зла. Наглядным подтверждением этого является развертывавшаяся на наших глазах насильственная «демократизация» Югославии, Афганистана, Ирака, Ливии в форме крупномасштабных, сопровождающихся массовой гибелью мирного населения войсковых операций, оправдываемых необходимостью поимки и уничтожения то Милошевича (Югославия), то Хуссейна (Ирак), то Бенла-дена (Афганистан), то Каддаффи (Ливия) и т. д.
Заданное традицией (или, что то же самое, парадигмой) пространство проблем как «знания о незнании» обнаруживает очевидные черты вполне осмысленной программы производства нового знания, существенно расширяющего, углубляющего и конкретизирующего ранее сложившиеся представления. Незнание с этой точки зрения оказывается тождественным процедурам целеполагания и планирования научных исследо-
ваний исходя из уже сложившихся, проверенных опытом знаний, выполняющих роль образцов решения исследовательских задач.
«Неведение», в отличие от «незнания», не допускает возможность «знания о незнании», и его смысл сводится к утверждению: «ничего не знаю о незнании». Например, античная атомистика, картезианская или ньютоновская механики в принципе исключали саму перспективу постановки вопроса о квантово-механических объектах, их природе, свойствах, законах взаимодействия и т. д. Вопросы относительности пространства, времени и движения невыразимы в терминах классической механики, а потому были и остаются для нее областью «неведения», вхождение в которую потребовало настоящей революции в науке, завершившейся созданием новой, релятивистской физики. Ее основоположения и методы несоизмеримы с определениями фундаментальных констант механико-математической классики и не могут рассматриваться в качестве продукта простой проблемати-зации последних [9, с. 44-66].
То есть в противоположность вопросам, которые формулируются в контексте «знания о незнании», «неведение» несовместимо с самим духом целенаправленного исследовательского поиска. Это, однако, не исключает возможности постановки проблем, не согласующихся с достигнутым уровнем знаний. Как, в частности, должен действовать биолог или антрополог в случаях решения задач выявления и идентификации неких, ранее невиданных форм органической жизни и палео-антропологических таксонов, не имеющих ничего общего с уже известными? Только нестандартность складывающейся в этом случае познавательной ситуации образует почву предельно маловероятной надежды на получение нового знания. Тем не менее призывы к выдвижению «сумасшедших идей» как способу прорыва в мир «неведомого», а значит и к абсолютно новому знанию, всегда были и остаются главным элементом стратегии эпистемологического «авангарда».
Научный поиск в границах традиций (мотивированный целями превращения незнания в знание) и в горизонте антитрадиционализма (т. е. инициированный «неведением») ведет к формированию нового знания. Как мы сейчас знаем, в определенных условиях этот процесс достигает значений «научной революции».
Научная революция есть радикальная перестройка фундаментальных понятий и методов познания, его норм, идеалов, логических, теоретико-познавательных и философско-мировоззрен-ческих оснований, принципов объяснения, обоснования, организации знания и как следствие этого - процесс перехода к новой картине мира.
Примерами научной революции могут служить переход от средневековых представлений о мирообразовательном процессе и космосе к механико-математической картине мира (XVI-XVIII вв.), возникновение эволюционной теории в биологии и универсализация идеи эволюции, становление электродинамической картины мира (XIX в.), а затем и квантово-механических и релятивистских представлений в физике.
Наряду с очевидной общностью важнейших характеристик научные революции существенно
более обоснованными выглядят представления о них как процессах коренных качественных изменений оснований науки, сопровождающихся сменой типов рациональности и картин мира.
Первая научная революция произошла в Европе XVII столетия и ознаменовалась оформлением классической научной рациональности и переходом от натурфилософской к механистической картине мира (классической).
Вторая научная революция относится к концу XVIII - середине XIX вв. Ее содержанием был
различаются как по масштабам охвата структурных переход от классической науки, ориентированной
компонентов науки (методологических, концептуальных, понятийно-терминологических, норм и идеалов объяснения и др.), так и по глубине их качественных преобразований (т. е. включая философские основания и картины мира). Идентифика-
механико-математическими интересами (механика, физика) к дисциплинарно-организованной науке (биология, химия, геология и др.) и началу оформления неклассической традиции не только в биологии, но и в физике. Выдающиеся физики этого времени Джеймс Максвелл и Людвиг Больц-
ция научных революций, оценка тенденций их протекания и возможных антропологических, культур- ман вполне удовлетворительно решают проблему но-цивилизационных и экологических последствий так называемого «корпускулярно-волнового дуа-возможны лишь при учете эпистемологических, со- лизма», допуская возможность двоякой интерпре-циологических, психологических, институциональ-
ных и других размерностей научной революции.
В зависимости от онтологических и теоретико-познавательных установок оформляются не
тации в теории света. Развитые Ч. Дарвиным представления об эволюции вскрыли рациональный смысл природы органической целесообразности. Тем самым была продемонстрирована ограничен-
только различные, но и противоположные представ-ность познавательных средств механико-матема-
ления о научных революциях. Так, неопозитивистская версия научной революции основывается на идеях кумулятивного роста научного знания и исключает возможность его коренных качественных изменений, скажем, уровня смены «парадигм». История науки в этом случае представляется как постепенный, эволюционный процесс накопления инноваций, включающих в себя все исторически предшествующие, опытом подтвержденные зна-
тического естествознания и поставлены под сомнение убеждения об универсальности и непогрешимости его логико-методологического «арсенала». В целом же вторая научная революция может быть охарактеризована как процесс завершения классической науки и начало формирования неклассической рациональности, а также соответствующих ей картин мира [13].
Третья научная революция развертывается
ния. Фактически речь идет о чисто метафорическом между концом XIX - первой половиной XX вв. использовании термина «научная революция», обо- Ее главные события - это революция в физике значающего вполне обычные процессы изменения.
Согласно же К. Попперу («критический рационализм»), история науки представляет собой своего рода перманентную революцию, протекающую в форме выдвижения и фальсификации конкурирующих гипотез [6]. Аналогичными являются и идеи «научно-исследовательской программы» И. Лакатоса. Научная революция приобретает у него вид процесса смены конкурирующих научно-исследовательских программ [2].
В то же время в «Структуре научных революций» Т. Куна это процесс коренных качественных перестроек самых оснований науки, включая ментальные структуры научного сообщества. Научная революция понимается как смена «несоизмеримых», т. е. преемственно не связанных парадигм.
Если абстрагироваться от наличного многообразия концепций и оценить аргументацию в пользу реальности научных революций, то наи-
(возникновение теоретической физики и квантовой механики), становление корпуса социогума-нитарных наук, возникновение неклассической рациональности и неклассической картины мира.
Четвертая научная революция охватывает последнюю треть XX в. и продолжается в настоящее время. Основными моментами ее содержания являются: становление постнеклассической рациональности и постнеклассической картины мира.
Научная картина мира определяет важнейшие элементы стратегии духовного и практического освоения реальности, воздействует на формирование социокультурных и методологических норм и идеалов научно-исследовательского поиска.
Процессы формирования и смены картин мира определяются сложным, противоречивым взаимодействием факторов континуальности и дискретности изменений, затрагивают основания научного поиска, характеризуются очевидной
направленностью преобразований. В частности, лингвистический и коммуникативный «повороты» в философии науки ХХ - начала XXI столетий демонстрируют устойчивые тенденции трансформации референциальных идей - от убеждений в объективности предметов математического естествознания до едва ли не общепринятых представлений о них как объектах онтологии языка науки. Отождествление реальных объектов природы с содержанием смысла языковых выражений математического естествознания - главная причина релятивизации научной истины, распространения принципа «плюрализма мнений» на область наук о природе (физика, биология и др.), а как следствие этого - их уничтожающей критики с позиций антисциентизма.
Литература
1. Бажанов Л. А. Математическое доказательство как форма апелляции к научному сообществу // Эпистемология и философия науки. 2010. Т. XXV. № 3.
2. Мамардашвили М. Классический и неклассический идеалы рациональности. М., 2011.
3. Kitcher Ph. Science, verite' et démocraties. Paris, 2010.
4. Кун Т. Структура научных революций. М., 2005.
5. Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М., 1987.
6. Полани М. Личностное знание. М., 2005.
7. Завадский К. М. Развитие эволюционной теории после Ч. Дарвина. Л., 1973.
8. Назаров В. Эволюция не по Дарвину. М., 2005.
9. Огурцов А. П. Философия науки. Двадцатый век. СПб., 2011. Т. 1-2.
10. Стрельченко В. И. Очерки истории философии науки. СПб., 2012.
11. Маркс К. К критике политической экономии. М., 1977.
12. Хайек Ф. фон. Право. Законодательство. Свобода. М., 2006.
13. Историография естествознания на рубеже третьего тысячелетия. СПб., 2010.
А. А. Иваненко
ПРОБЛЕМА ПРЕДМЕТА И МЕТОДА ФИЛОСОФСКОЙ НАУКИ В ЗАРУБЕЖНОЙ ФИЛОСОФИИ XX ВЕКА
В статье анализируются отношения предмета и метода философии в зарубежной мысли вплоть до конца XXв. Продемонстрировано снижение в данный период, в сравнении с классическим этапом истории философии, внимания к вопросам ее метода и обеспеченности с этой стороны как науки. Обоснована необходимость актуализации наследия классической философии.
Ключевые слова: современная философия, предмет и метод философской науки, кризис науки, классическая немецкая философия.
В первой части исследования отношения предмета и метода философской науки в современной философии мы закончили рассмотрением трактовки этого вопроса в неокантианстве*. От неокантианства перейдем к концепции, также восходящей к философии И. Канта, но находящей иные ответы на интересующие нас вопросы. Феноменология Э. Гуссерля представляет собой разновидность трансцендентальной философии. Поэтому ее лозунг - «назад к самим вещам» - означает преодоление проблемы познания образом, характерным для трансцендентальной философии в целом. Центральный вопрос познания, со-
гласно Гуссерлю, заключается в проблеме трансцендентного, а именно трансцендентного сознанию, представление о котором составляет содержание большинства феноменов сознания, но познание которого при натуралистическом, объективирующем варианте теории познания остается совершенно необъяснимым. Трансцендентальная феноменология решает эту проблему, причем, по Гуссерлю, единственно возможным образом, что подчеркивается характеристикой им своей философии как строгой науки. Философия, пишет Гуссерль, «вообще приходит к своему действительному вот-бытию, к своему истинному началу,
* Статья представляет собой вторую часть исследования отношения предмета и метода философии в современной научной мысли. Его первая часть была опубликована в № 6 (61) за 2013 г.
