CC BY
15Returning to the Original Museum? // ICOFOM Study Series. 2000. No. 32. Pp. 84-89. [In Eng.].
16. Mensch P. van. Towards a Methodology of Muse-ology // Information Centre of Estonian Museums, 1992. URL: http://www.muuseum.ee/en/erialane_areng/ muse-oloogiaalane_ki/p_van_mensch_towar (26.04.2017).
[In Eng.].
17. Mensch P. van. Museology as a Scientific Basis for the Museum Professions. Professionalising the Muses. Amsterdam, 1989. Pp. 85-95. [In Eng.].
18. Praet van M. Natural Heritage - Three Perspectives on Intangibility // ICOM News. 2004. Vol. 57, No. 1. P. 11. [In Eng.].
УДК 316.7:[(=112.2)::(571.1)]
О. М. Рындина, доктор исторических наук, профессор Национальный исследовательский Томский государственный университет
(Томск, Россия) rynom_97@mail.tomsknet.ru
ТРАДИЦИЯ И ИННОВАЦИЯ: РЕТРОСПЕКЦИЯ КУЛЬТУРЫ РОССИЙСКИХ НЕМЦЕВ НАРЫМСКОГО КРАЯ
В статье определяются основные тенденции в научной рефлексии по поводу традиции. Рассматривается диалектика традиции и инновации как адаптивного механизма этнической культуры в период социальных катаклизмов. Прослеживается динамика этнической культуры российских немцев, депортированных в Нарымский край.
Ключевые слова: этнос, культура, традиция, инновация, депортация, российские немцы, Нарымский край.
Вплоть до второй половины XX в. традиция рассматривалась в гуманитаристике с позиций эволюционизма как элемент предшествующей стадии развития общества, основа инертности, закостенелости общества, оппозиция его развитию. В этнологии базовым стал метод «пережитков», предложенный Э. Тайлором, согласно которому выявление и изучение в современности элементов культуры предшествующих эпох позволяет реконструировать черты этих эпох. «Когда с течением времени происходит общая перемена в положении народа, то и в изменившейся действительности обыкновенно приходится встречать много, что, очевидно, имеет свои корни не в новом порядке вещей, а является просто наследием старого. Устойчивость пережитков позволяет утверждать, что цивилизация народа, у которого обнаруживаются подобные пережитки, является продуктом какого-то более древнего состояния, в котором и следует искать объяснения ставших непонятными обычаев и воззрений. Таким образом, собрания подобных фактов должны служить предметом разборки как рудники исторического знания» [1, с. 66].
Со второй половины XX в., вместе с серьёзно пошатнувшимися позициями эволюционизма, происходит и переосмысление роли традиции. Активно в указанном направлении развивалась отечественная гуманитаристика, этнология и культурология. В 1970-1980-е гг. прокатилась волна дискуссий о роли и месте традиции в обществе. Наиболее убедительной, хотя и с некоторыми оговорками, была признана позиция культуролога
Э. С. Маркаряна. Согласно ей, «культурная традиция - это выраженный в социально организованных стереотипах групповой опыт, который путём пространственно-временной трансмиссии аккумулируется и воспроизводится в различных человеческих коллективах» [2, с. 153]. Будучи автором адаптационно-деятельностного подхода к культуре, Э. С. Маркарян отводил традиции роль механизма в процессе приспособления культуры к новым условиям. При этом он рассматривал традицию в диалектике с инновацией, подчёркивая, что если первая срабатывает при адаптации к предвидимым культурой условиям, то вторая - к непредвидимым [3, с. 82].
На раскрытии диалектики традиции и инновации остановился и С. А. Арутюнов, выделив 4 стадии в процессе внедрения инновации в культуру. Во-первых, селекция, которая состоит в отвергании одних и отборе других элементов, чуждых культуре. Во-вторых, воспроизведение, которое заключается в простом копировании не известных ранее элементов культуры. В-третьих, модификация, которая предполагает приспособление инновации к специфическим чертам культуры. В-четвёртых, структурная интеграция, которая ведёт к превращению инновации в органическую часть культуры, её переосмыслению и превращению в традицию [4, с. 15-16].
Как видим, традиция трактуется как имманентное свойство культуры в любом хронологическом диапазоне её существования, как основа стабильного развития общества. Диалектика традиции
и инновации обеспечивают существование культуры меняющихся природных, исторических, социальных и политических условиях. При взаимодействии двух начал базовым является традиция. Во-первых, именно она осуществляет селекцию инноваций, и результат определяется степенью их согласованности, соответствия друг другу. Во-вторых, традиция выступает в роли начала, преобразующего инновацию, но при этом и сама отличается пластичностью, способностью к трансформации под воздействием инновации. Укоренившаяся инновация превращается в традицию, являя по сути их симбиозный вариант, который может осмысливаться как этнопоказательная черта культуры.
Укрепление со второй половины XX в. позиций конструктивизма скорректировало и подход к традиции. Э. Хобсбаум поставил вопрос о конструировании традиций в современности и назвал таковые «изобретённая традия». Под нею исследователь понимает «совокупность общественных практик ритуального или символического характера, обычно регулируемых с помощью явно или неявно признаваемых правил; целью её является внедрение определённых ценностей и норм поведения, а средством достижения - повторение. Последнее автоматически предполагает преемственность во времени... Специфика «изобретённых» традциий заключается в том, что их связь с историческим прошлым по большей части фиктивная. Говоря коротко, эти традиции представляют собой ответ на новую ситуацию в форме отсылки к ситуации старой» [5, с. 48], т. е. репрезентацию. Субъектом конструирования сможет быть как отдельная личность, так и определённая социальная группа, а потребность в конструировании наиболее остро ощущалась в периоды «радикального преобразования общества, когда быстро разрушались социальные формы, под которые подстраивались старые традиции, а взамен возникали новые формы, к которым эти традиции уже невозможно было приложить» [5, с. 51].
Автор оставляет за скобками вопрос о том, «сколь много новые традиции могут заимствовать из старых материалов, сколь далеко заходят творцы традиций в процессе изобретения нового языка или символа, насколько они при этом преступают допустимые пределы использования старого словаря» [5, с. 54]. Вместе с тем именно указанный вопрос представляется ключевым, по сути это вопрос о взаимоотношении традиции в её классическом понимании и инновации/«изобретённой» традиции. Опираясь на отечественную методологию и исследовательский опыт, можно заключить, что «изобретённая» традиция только тогда станет действительно традицией, если будет изобретена с учётом уже имеющего культурного опыта и базовых для данного общества ценностей. Не опирающийся на
корни прошлого конструкт может быть отвергнут, предан забвению.
Изучение этнической культуры в условиях социальных катаклизмов проливает свет на характер взаимодействия традиции и инновации. Данное положение в полной мере приложимо к трансформации этнической культуры российских немцев в условиях депортации.При этом следует учитывать ещё одно положение отечественной этнологии -разграничение сопряжённых понятий «этническая культура», вбирающая в себя «индивидуальное, своеобразное сочетание различных элементов культуры», и «культуры этноса» как совокупность способов жизнедеятельности, которые обеспечивают функционирование этноса как социального организма и лишены неповторимости и своеобразия [6, с. 53].
Одним из мест, куда направляли переселенцев из Республики немцев Поволжья и Украины, стал образованный 26 мая 1932 г. Нарымский округ, который в 1937 г. включал территорию восьми современных северных районов Томской области. Миграционный поток состоял из нескольких волн разной интенсивности. На 1930-е гг. приходится выселение сюда «кулаков» и «врагов народа». На осень 1942 г. пришлась вторичная депортация немцев для обеспечения рабочими руками лесной и рыбной отраслей хозяйства. С этой целью из центральных районов Новосибирской области в Нарымский край было вывезено 15 тыс. человек [7, с. 433]. Они и составили основу немецкой диаспоры, сформировавшейся на территории края. Незначительно пополнили её численность лица, попавшие под репатриацию.
Легитимизированный механизм депортации включал в себя меры по обеспечению переселенцев жильём, пищей, работой. На деле всё, кроме работы, было отдано на откуп самим переселенцам, которые оказались на грани физического выживания, поскольку хлебного пайка, продуктов и зарплаты, выдаваемых соответственно на лесозаготовках, в колхозах и на рубзаводах, катастрофически не хватало. Особенно тяжёлым стало время с осени 1942 г. по осень 1943 г., пока не созрел первый урожай картошки на посаженных переселенцами огородах. В экстремальных условиях на первый план вышла «предпосылочная» функция культуры - функция физического выживания этнической общности.
При этом задействованными оказались все «подручные средства», нетрадиционные ни для этнической культуры, ни для культуры этноса. Во-первых, продавали или обменивали на продукты всё привезённое с собой из Поволжья или с Украины: костюмы, пуховые подушки, одеяла, музыкальные инструменты, кольца, швейные машинки. Во-вторых, измождённые на работе, истощённые от постоянного недоедания матери в свободное
от работы время нанимались к местным жителям обрабатывать огороды, копать картошку, доить коров и в качестве платы за труд получали продукты. В-третьих, дети становились няньками, нередко ходили по дворам и просили подаяние. «Из-за плохого знания русского языка и немецкого акцента... нередко прогоняли и называли «фашисткой», но встречались и такие, кто подавал хлеб, варёную или сырую картошку. Кто чаше подавал, к тем... чаше и ходила» [8, с. 105]. Приходилось ребятишкам побираться и по помойкам: «собирали и ели выброшенные косточки от рыб. Летом варили лебеду и крапиву, их в деревне не росло - всё сорвали и съели» [9]. Весной тайком перекапывали поля с картошкой, пытаясь найти в земле оттаявшие клубни, из которых пекли лепёшки. В-пятых, ещё одним способом избежать голодной смерти стал активный сбор в лесу летом дикоросов. Порой незнание особенностей местной флоры оборачивалось трагическими последствиями. «Весна 1943 года была голодной, поэтому, когда пошли грибы сморчки, люди обрадовались, стали собирать их и варить, но не знали, как правильно готовить... Агафья рассказывала, что когда попробовала воду, то она показалась ей вкуснее, чем куриный бульон, как будто молоком заправлена. Но что-то удержало её, и она съела немного грибов. Спасло родственников то, что Роман ловил рыбу, щук и окуней, обменивал их на молоко... и отпаивал молоком и кормил ухой своих отравившихся родственников и знакомых... Они выжили, но много людей умерло» [10, с. 123].
Востребованными в Нарымском крае оказались архаические традиции, пребывавшие в этнической культуре в рецессивном состоянии. Так, все собеседники сообщали об оставленных в Поволжье и на Украине деревянных или кирпичных домах. В Нарыме зафиксирован случай возрождения традиции постройки жилища из дёрна - «пластянки». «Сначала семью поселили у хантов в срубном доме. Позднее Альберт построил из дёрна свой. Лопатой нарезал дёрн на прямоугольные куски, срезал траву, перевернул каждый кусок, подровнял землю. Затем вкопал 4 столба по углам будущего дома, посередине поставил 3 опоры под балки. Между столбами из пластин дёрна выложил стены, обмазал их глиной, смешанной с навозом, а внутри -ещё и илом. Пол укрепил илом с навозом. Внутри соорудил нары» [11, с. 72]. К. В. Чистов определил подобную вторичную форму традиции как регенерированную, т. е. изжитую, но восстановленную под влиянием каких-либо факторов [12, с. 50].
Регенерированная форма вторичной традиции массово проявила себя при сооружении «землянок», как называют их информаторы. Речь идёт о полуземлянках, сооружаемых сразу по прибытии в Нарымский округ. Она представляла собой «вы-
рытую в земле яму, земляные стены укрепляли и над ними возводили дощатые стены, в которых имелось небольшое окошечко для прохождения света. На дощатые стены опиралась двускатная крыша, тоже из досок. Пол полуземлянки посыпали песком, на зиму старались его утеплить, стелили сено или солому. Внутреннее обустройство состояло из нар, на которых спали, подстилая солому или сено. Позже стали изготавливать своеобразные матрасы - мешки, набитые той же соломой или сеном. Солому в мешках приходилось часто менять, так как она быстро сбивалась. К незатейливым атрибутам мебели относились скамейки, сделанные своими руками» [13, с. 113]. Зимой окна затягивали «бычьим пузырём». Зафиксированы и сведения о полуземлянке, наземную часть которой составляли два венца сруба, в которых вырубалось окно. Сооружались полуземлянки преимущественно женскими и детскими руками, как правило, на несколько семей.
По мере преодоления послевоенных трудностей, либерализации политики по отношению к депортированным народам, из экстремального состояния постепенно выходила не только культура этноса, но начали возрождаться и элементы этнической культуры. Применительно ко второй половине 1950-х гг. указанные процессы уже хорошо фиксируются в Нарымском крае.
После войны старались обзавестись собственным жильём: строили небольшие срубные дома, размером иногда 4х4,5 м, с двускатной крышей, к ним примыкали бревенчатые или дощатые сени. Здесь сразу поселилась немецкая аккуратность. «В доме часто белили, особенно печь, следили за порядком, тщательно заправляли кровать и следили за её опрятным видом: красиво складывали подушки, крахмалили наволочки, пользовались наки-душками. Полы были деревянными» [14, с. 71].
В 1950-1960-е гг. разраставшиеся немецкие семьи переселялись и в более просторные дома, двух-, а позднее и четырёхкомнатные. Характерную планировку немецкого дома задавало расположение печи, выдвинутой к середине. Она представляет собой симбиозный вариант немецкой и русской печи. Её стенки намечают расположение комнат: боковые - прихожей и кухни, задняя -спальни и гостиной. Печь пользовалась особым вниманием хозяек: она должна была выглядеть всегда опрятно и аккуратно, поэтому её часто белили. В немецком доме именно печь и кровать задавали тон интерьеру и являлись его безусловными доминантами Отношение к кровати нашими информаторами признано чертой немецкой менталь-ности. «Её заправляли, как будто совершали ритуал: на матрас ровненько стелили два-три одеяла, обязательно выпускали узорные края подзоров. Мама специально заказывала их. Красивое
покрывало было предметом семейной гордости... На заправленную кровать никому не дозволялось садиться, чужим не разрешалось спать на стоявших в доме кроватях»» [15, с. 40-41]. Вместе с тем в немецком доме не прижилась классическая для русского жилища основополагающая диагональ: печь - красный угол. Тому препятствовали католические и протестантские, прежде всего лютеранские, конфессиональные традиции, в которых икона не заняла видного места.
Чертой немецкого подворья в Нарымском крае стало соединение под одной крышей дома и летней кухни, чтобы вход в них был надёжно защищён от непогоды. Расположение хозяйственных построек обнаруживает два варианта: рядное, параллельное или перпендикулярное дому, и Г-образное, примыкающее к нему. Немецкая хозяйственность проявилась и во внутреннем обустройстве стаек, тщательно спланированных с учётом разных пород домашнего скота и санитарных условий.
Нормализация питания возродила в нём традиции немецкой кухни. Наиболее показательным в ней стало блюдо, зафиксированное в трёх вариантах приготовления и имеющее четыре названия. Наиболее часто употребляемое название - «штру-дель». Тесто, замешанное на соде, раскатывали в лепёшку, смазывали маслом, скатывали в рулет, разрезали на ломтики и клали поверх тушащейся с мясом капусты. Второе название блюда - «Strom-bes». Различие касается лишь способа приготовления теста - на простокваше. Воздействие инновации сказалось на втором варианте блюда - «кви-кельте»: ломтики рулета из теста, замешанного на простокваше, тушили, уложив поверх картофеля. Для депортированных немцев первого поколения картофель не мыслился как традиционное блюдо. Третий вариант - «штрюли», или «штрудель»: поверх тушащейся капусты кладут не ломтики рулета, а галушки из теста на простокваше или соде. Ещё одним любимым блюдом и по сей день является «Kraut und Prei» - тушёная со свиными рёбрышками и чесноком капуста, которую клали поверх картофельного пюре. Выпечка так же чётко очерчивает специфику немецкой кухни, прежде всего «Riewelkuche» - пироги, посыпанные крошкой из муки, масла и сахара, главное блюдо во время праздничного застолья. Инновационным элементом стало использование варенья для приготовления выпечки. Популярны и поныне «кребли» наподобие хвороста. Их пекли к чаю. Правда, чай, согласно немецкой традиции, старались по возможности заменить киселём, компотом, какао. Нетрадиционность чая сказалась и в том, что по праздникам варили компот.
Итак, современная наука трактует традицию как имманентное свойство этнической культуры,
основу её стабильности, но адаптивные возможности культуры обусловлены взаимодействием традиции и инновации и превращением последней в традицию, правда в виде, трансформированном по сравнению с первоначальным вариантом. Воздействие инноваций актуализируется в периоды социокультурных катаклизмов. Задействованными оказываются и традиции, пребывавшие в рецессивном состоянии, они переводятся в актив. Данные теоретические постулаты подтверждаются материалами по культуре российских немцев Нарымского края.
Литература
1. Тайлор Э. Б. Первобытная культура. Москва, 1989. 573 с.
2. Маркарян Э. С. Теория культуры и современная наука. Москва, 1983. 284 с.
3. Маркарян Э. С. Узловые проблемы теории культурной традиции // Советская этнография. 1981. № 2. С. 78-96.
4. Арутюнов С. А. Процессы и закономерности внедрения инноваций в культуру этноса // Советская этнография. 1982. № 1. С. 8-21.
5. Хобсбаум Э. Изобретение традиций // Вестник Евразии. 2000. № 1. С. 47-62.
6. Арутюнов С. А., Мелконян Э. Л. Культура жизнеобеспечения в этнических системах // Культура жизнеобеспечения и этнос. Ереван, 1983. С. 53-60.
7. Герман А. А. Депортация советских немцев из европейской части СССР // История и этнография немцев в Сибири. Омск, 2009. С. 401-443.
8. Ситников В. А. Суровые испытания (о Трифоновой (Вагнер) Полине Петровне) // Российские немцы в этнокультурной палитре Томского Севера: Парабельский район. Томск, 2015. С. 104-107.
9. Полевые материалы автора. М. Ф. Греф (Вельш), с. Новоникольское Александровского района, 2016.
10. Малахова Г. Р. Трудный путь семьи Батц // Российские немцы в этнокультурной палитре Томского Севера: Колпашевский район. Томск, 2016. С. 110-138.
11. Рындина О. М. «Оставайся хозяином!» (об Альберте Генриховиче Симоне) // Российские немцы в этнокультурной палитре Томского Севера: Александровский район. Томск, 2014. С. 71-75.
12. Чистов К. В. Народные традиции и фольклор. Ленинград, 1986. 304 с.
13. Кретова С. А. Преодолевая трудности (о Целуйко (Пауль) Фриде Яковлевне) // Российские немцы в этнокультурной палитре Томского Севера: Парабельский район. Томск, 2015. С. 112-116.
14. Галактионова Е. А. Соединил Тогур (о Чичигиной (Кильман) Фриде Георгиевне) // Российские немцы в этнокультурной палитре Томского Севера: Колпашевский район. Томск, 2016. С. 70-72.
15. Сысоева М. С., Рындина О. М. Две «мясорубки» (о семье Баймлер) // Российские немцы в этнокультурной палитре Томского Севера: Колпашевский район. Томск, 2016. С. 34-42.
O. M. Ryndina, Dr. of Historical Sciences, Professor National Research Tomsk State University (Russia, Tomsk)
rynom_97@mail.tomsknet.ru
TRADITION AND INNOVATION: RETROSPECTION OF RUSSIAN GERMANS' CULTURE IN NARYM KRAI
The article based on field data of the author and participants of ethnographic expeditions to Alexander, Kargasoksky, Parabel and Kolpashevsky districts of the Tomsk region, took place in the years 2013-2016 deals with the problem of the transformation of ethnic culture in the extreme socio-political situation; the mechanism of interaction between tradition and innovation as a mechanism of cultural transformation is investigated. The problem is investigated in relation to the culture of the Russian Germans who were deported to Narym Territory at different times, but mostly in the secondary deportation autumn of 1942. The process of adaptation to difficult conditions of the Great Patriotic War and in the post-war are reconstructed. The proposed division of the national historiography of culture on "ethnic culture" and "culture of ethnos" is used to explain uncovered adaptation processes and mechanisms. A change in attitude towards tradition in scientific discourse, beginning with evolutionism is retraced. As a methodology, domestic developments are applied to the cultural tradition. The main features of its interpretation are characterized: the basic property of culture, the factor of social stability, the leading role in interacting with innovation, including the "invented" tradition. Non-traditional ways of the self-sustaining of deported Germans are reviewed. Updating the archaic traditions that were in the parent culture in the recessive state -"plastyanka" (small residential or auxiliary building made up of sod) and half-dugouts are demonstrates. The loss of ethnic and cultural traditions in the post-war decade are observes. There are identified the German traditions in the house (role of an oven in a plan the house, oven and bed in the interior) and household building (parallel, perpendicular, and L-shaped arrangement in relation to the house, fusion constructions in a row), food (prevalence of starchy foods, vegetable and meat ingredients, the most typical dishes - «Strudel», «Kraut und Prei», «Riewelkuche»).
Keywords: ethnos, culture, tradition, innovation, deportation, Russian Germans, Narym Territory.
References
1. Taylor E. B. Pervobytnaia kultura [Primitive Culture]. Moscow, 1989. 573 p. [In Russ.].
2. Markaryan E. S. Teoriya kul'tury i sovremennaya nauka [Theory of Culture and Modern Science]. Moscow, 1989. 284 p. [In Russ.].
3. Markaryan E. S. Uzlovye problemy teorii kul'turnoj tradicii [Key Problems of the Cultural Tradition Theory] // Sovetskaya etnografiya [Soviet Ethnography]. 1981. No. 2. Pp. 78-96. [In Russ.].
4. Arutyunov S. A. Processy i zakonomernosti vnedreni-ya innovacij v kul'turu etnosa [Implementation of Innovations in the Ethnic Culture Context: Processes and Consistent Patterns] // Sovetskaya etnografiya [Soviet Ethnography]. 1982. No. 1. Pp. 8-21. [In Russ.].
5. Hobsbaum E. Izobretenie tradicij [The Invention of a Tradition] // Vestnik Evrazii [Bulletin of Eurasia]. 2000. No. 1. Pp. 47-62. [In Russ.].
6. Arutyunov S. A., Melkonyan E. L. Kul'tura zhizneo-bespecheniya v etnicheskih sistemah [Culture of Life Support in Ethnic Systems]// Kul'tura zhizneobespecheniya i etnos [Culture of Life Support and an Ethnos]. Erevan, 1983. Pp. 53-60. [In Russ.].
7. German A. A. Deportaciya sovetskih nemcev iz evropejskoj chasti SSSR [The Deportation of Soviet Germans from the European USSR] // Istoriya i etnografiya nemcev v Sibiri [History and Ethnography of the Siberian Germans]. Omsk, 2009. Pp. 401-443. [In Russ.].
8. Sitnikov V. A. Surovye ispytaniya (o Trifonovoj (Vagner) Poline Petrovne) [Ordeals (About Polina Petrovna Trifonova (Vagner)] // Rossijskie nemcy v etnokul'turnoj palitre Tomskogo Severa: Parabel'skij rajon [Russian Germans in the Ethnic and Cultural Palette of the Tomsk North: Parabel District]. Tomsk, 2015. Pp. 104-107. [In Russ.].
9. Polevye materialy avtora. M. F. Gref (Vel'sh), s. No-vonikol'skoe Aleksandrovskogo rajona [The author's Field Research Data. M.F. Gref (Vel'sh), Novonikolskoye village, Aleksandrovsky district], 2016. [In Russ.].
10. Malakhova G. R. Trudnyj put' sem'i Batc [Batzs' Hard Path] // Rossijskie nemcy v etnokul'turnoj palitre Tomskogo Severa: Kolpashevskij rajon [Russian Germans in the Ethnic and Cultural Palette of the Tomsk North: Kolpashevo District]. Tomsk, 2016. Pp. 110-138. [In Russ.].
11. Ryndina O. M. «Ostavajsya hozyainom!» (ob Al'berte Genrihoviche Simone) ["Stay An Owner!" (About Albert Genrihovich Simon)] // Rossijskie nemcy v etnokul'turnoj palitre Tomskogo Severa: Aleksandrovskij rajon [Russian Germans in the Ethnic and Cultural Palette of the Tomsk North: Aleksandrovskij District]. Tomsk, 2014. Pp. 71-75. [In Russ.].
12. Chistov K. V. Narodnye tradicii i fol'klor [Ethnic Cultural Traditions and Folklore]. Leningrad, 1986. 304 p. [In Russ.].
13. Kretova S. A. Preodolevaya trudnosti (o Celujko (Paul') Fride Yakovlevne) [Overcoming Life's Difficulties (Aabout Celujko (Paul') Frida Yakovlevna)] // Rossijskie nemcy v etnokul'turnoj palitre Tomskogo Severa: Parabel'skij rajon [Russian Germans in the Ethnic and Cultural Palette of the Tomsk North: Parabel District]. Tomsk, 2015. Pp. 112116. [In Russ.].
14. Galaktionova E. A. Soedinil Togur (o Chichiginoj (Kil'man) Fride Georgievne) [Togur Has Connected (About Chichigina (Kil'man) Frida Georgievna)] // Rossijskie nemcy v etnokul'turnoj palitre Tomskogo Severa: Kolpashevskij rajon [Russian Germans in the Ethnic and Cultural Palette of the Tomsk North: Kolpashevo District]. Tomsk, 2016. Pp. 70-72. [In Russ.].
15. Sysoeva M. S., Ryndina O. M. Dve «myasorubki» (o sem'e Bajmler) [The Two "Mincing Machines" (About Bymlers)] // Rossijskie nemcy v etnokul'turnoj palitre
Tomskogo Severa: Kolpashevskij rajon [Russian Germans in the Ethnic and Cultural Palette of the Tomsk North: Kolpashevo District]. Tomsk, 2016. Pp. 34-42. [In Russ.].
УДК 398.1(=512.1)
А. Т. Турдугулов, доктор филологических наук, профессор Институт фундаментальных и социально-гуманитарных исследований при государственном комитете по науке и новым технологиям Кыргызской Республики
(Бишкек, Кыргызская Республика) ali.turdugulov@inbox.ru
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПАРАДИГМЫ ФОЛЬКЛОРА ТЮРКОЯЗЫЧНЫХ НАРОДОВ
В докладе рассматриваются опросы изучения и классификация мифологических парадигм с позиции фольклористики; фольклорное наследие коктюрков и созвучие с тюркоязычной мифологией; архетипичные факторы мифологии в тюркском фольклоре средних веков; мифо-фольклорные мотивы средновековой тюр-коязычной литературы.
Ключевые слова: миф, мифологические парадигмы, древнешумеры, прототюрки, мифические явления, мифические образы, символы, аномалистика, коды и источники мифического начала, фольклористика.
Если считать художественную литературу зеркалом действительности жизни, то мифология -духовная ценность и источник жизни народа, основавший свое начало в глубинах древних веков, тесно переплетающаяся с судьбой народа. Рассматривая развивающееся в течение многих столетий, человеческое сознание и мышление в качестве сформированного социально-духовного явления, можно сказать, что мифология - это реальность, которая все время обновляется в процессе формирования человеческой цивилизации, опираясь на новые ступени развития общества.
Искусство, культура и литература (в данном случае фольклор) народа не может развиваться в изоляции от культуры и искусства, а также других духовных ценностей соседствующих народов. Фольклорные наследия, мифы пережили разные формы в различные исторические вехи человечества, однако они дошли до нас, сохранив свои своеобразия, став сложнее и глубже.
Несомненно, тема мифологии своей таинственностью в познании бытия, особенностью изображения искусства, логичными предпосылками при передаче исторического знания, порождает большой интерес и исследовательский азарт. Изучение мифических парадигм в фольклорных традиции тюркоязычных народов, полного таинственности и загадочного величия, является подчеркиванием эстетической образной силы их мифов.
При когнитивном исследовании мифологических парадигм тюркоязычных народов, следует учесть следующие основные факторы:
- всесоронне изучить социальную созвучность генезиса происхождения древнетюркской мифоло-
гии с мифами античного периода с выявлением их общего начала;
- рассмотреть художественно-эстетические и мифологические ценности начиная с «Авесты» и других тюрскоязычных мифологий;
- проанализировать мифологическую и традиционную преемственность в истории фольклора тюркских народов, начало которой уходит в древнетюркскую мифологию;
- сопоставить древнетюркские мифологические архетипы в фольклорных традициях средних веков в виде былин и мемуаров;
- выявить использование в фольклорных традициях религиозно-мифической тематики в фольклорных произведениях тюркских народов;
- изучить с позиции эстетических парадигм обшечеловеческий образ мифических героев мифологического отображения народом, изоморфные образы животных и птиц в фольклорных произведениях.
Вопросы изучения и классификация мифологических парадигм с позиции фольклористики
В данном случае изучаются предпосылки фольклорно-мифологических традиций и особенности развития тюркоязычного фольклора, а так же художественное своеобразие природы мифов, это первое, второе - типология мифологических образов древних шумеров и прототюроков, всесторонне анализируя историческую преемственность мифов как фольклорный жанр.
У каждого народа есть свои способы отображения собственной системы мышления и восприятия мира. Они формировались в течение многих веков в сознании народа, переплетаясь с обычаями
